"Как соблазнить призрака" - читать интересную книгу автора (Макинтайр Хоуп)

ГЛАВА 9

Томми оказался прав.

Утром, пока он нежился в постели, лелея похмелье, я на кухне приперла маму к стенке.

– Откуда ты это узнала, скажи на милость? – ошеломленно спросила она.

– La comptesse[12] сказала Томми вчера вечером. Это правда? Почему они хотят купить наш дом?

– Они хотят переехать в Лондон, как все эти французы, о которых говорил твой отец.

– А с какой стати они взяли, что он продается?

– Все очень просто. – Она повернулась ко мне. – Мы им сказали.

Теперь настал мой черед удивляться.

– Не волнуйся. Это еще не скоро. Они его даже не видели. Скорее всего, поедут туда в следующем месяце или около того. Вот почему я хочу, чтобы ты держала меня в курсе ремонта. Пусть дом будет как новенький, когда они его увидят. А еще я хочу, чтобы ты выселила квартирантку из летнего домика.

Итак, они собираются продать дом. Я давно знала, что бесплатно жить в одном из самых фешенебельных районов центра Лондона – слишком хорошо, а значит, долго продолжаться не может. Что же теперь делать? Надеяться, что Сельма Уокер заработает мне кучу денег и я смогу купить собственный дом?

Мама, казалось, читала мои мысли.

– Признаюсь, это одна из причин, почему мы просили Томми приехать с тобой. Мы хотели узнать его получше. Теперь ведь ты переедешь к нему, да? Сколько лет вы уже вместе? Восемь?

– Мам, ты все неправильно поняла. Я не собираюсь жить с Томми. Я даже не уверена, что нас можно назвать парой.

Ну вот, зачем я это сказала? Я подождала, когда она спросит меня, почему, но она лишь грустно на меня посмотрела и сказала:

– И ты туда же?

– О чем ты?

– Я неспроста пригласила тебя на Рождество. Мне нужно тебе кое-что сказать. У твоего отца любовница. Уже давно. Одна из этих жалких разведенных parisienne,[13] которым вздумалось похоронить себя в сельской глубинке. Одному богу известно, где они познакомились, но он хочет жениться на ней. Хочет, чтобы я согласилась на развод, и ему нужно продать дом в Лондоне, чтобы заплатить мне отступные. Де ля Фалезы подвернулись как раз вовремя.

– Ты что, мамочка. – Меня переполнило сочувствие. Подумать только, она вынуждена начинать новую жизнь, а ведь ей далеко за шестьдесят! Я подошла, чтобы обнять ее.

Она почти разрешила это сделать. Я положила руку ей на затылок и погладила волосы, ожидая, что почувствую, как она дрожит, но мама резко отдернула голову.

– Все нормально, – сказала она и отошла от меня.

Все та же история. Каждый раз, когда я хотела показать ей свою любовь, она отмахивалась от меня. Когда я была маленькой, мама всегда говорила, что я испорчу ей прическу или макияж. Сейчас она даже не потрудилась найти предлог. Не то чтобы она давала понять: «Держись подальше, я не из этих обидчивых сентиментальных людей». Она изо всех сил старалась создать маску тепла и гостеприимства. Бог свидетель, Томми попался на удочку. Но это лишь видимость. У нее всегда были сложности с близкими отношениями. Я вдруг представила сексуальную жизнь родителей. Неужели она дергалась каждый раз, когда мой отец к ней прикасался? Неудивительно, что он искал любви на стороне.

Мне стало стыдно, что я так подумала о маме, и я сразу отогнала эти мысли.

– Ничего не нормально, – настаивала я. – Это ужасно. Никто не будет винить тебя в том, что тебе плохо. Это понятно.

– Мне не плохо. Я держу себя в руках.

В этом-то все и дело. Если бы только она периодически срывалась и выходила из себя, как все люди!

– А почему вы не можете продать этот дом вместо лондонского? – Этот практический вопрос мог помочь ей разоткровенничаться.

– Потому что за дом в Лондоне мы получим примерно в четыре раза больше, – сказала мама, и я поняла, что она имеет в виду. – Разумеется, если мы не продадим его де ля Фалезам, мне придется вернуться в Англию и жить с тобой, пока его не купит кто-то еще. Мне больше некуда идти.

– Но ты живешь здесь, мам. Во Франции. Почему ты не можешь остаться в этом доме? Ты ведь все здесь обустроила.

– Потому, что твой отец хочет жить здесь с Жозиан, а я хочу уехать как можно дальше. Говорю тебе, Ли, я с радостью отсюда уеду. Здесь преисподняя. Я с нетерпением жду, когда начну новую жизнь, если хочешь знать.

– Это правильно, мама. Это здоровое отношение к делу. Какая она, эта Жозиан?

– Вторая Коко де ля Фалез. Моложе, чем сама молодость, и бесчувственная. – Я услышала горечь в ее голосе, но ничего не сказала. – Но все не так уж плохо. Я уже говорила, что с нетерпением жду новой жизни. Правда. Знаешь, в нашем разрыве виноват не только твой отец. Едва мы приехали сюда и ему стало нечего делать, я поняла, какую ошибку совершила. Кроме него, мне было не с кем поговорить. Ты, может, этого и не замечаешь, Ли, но твой папа – скучный человек. И как я прожила с ним столько лет! Ему нечего сказать. Он вызывает тебя на разговор, и ты считаешь, что он невероятно обаятелен. А он просто тебя дурачит. Заставляет думать, будто он ко всему прочему еще и интересный собеседник. Я помню нашу первую встречу. Он был самым красивым мужчиной на свете. Вот опасность с красивыми мужчинами. Никогда не заглядываешь глубже, пока не становится слишком поздно. Эд – великий слушатель, потому что ничего другого ему не остается. Ему самому нечего сказать. Прости, милая. – Она повернулась ко мне, и на один прекрасный миг я подумала, что она вот-вот меня обнимет.

Но она не шелохнулась.

– Мне не следует так о нем говорить. В конце концов, он – твой отец. Но предупреждаю: я намерена получить от него как можно больше. Если они продадут дом Жозиан за хорошие деньги, тогда он, наверное, сможет выкупить мою долю в Ноттинг-Хилл. Дом принадлежит нам обоим.

Томми я рассказала об этом лишь вечером, когда мы легли в постель. Мама, наверное, сейчас в соседней комнате, говорит отцу, что я все знаю. А потом меня осенило: хотя родители находятся на грани развода, они спят вместе. Или они вынуждены это делать, потому что мы с Томми заняли гостевую спальню? Может, они спят раздельно месяцами? Неужели, как только мама посадит нас на поезд, отец перенесет свои вещи обратно в эту комнату? Удивительно, что мы с отцом в одной упряжке. Мы оба делаем вид, что все хорошо, он – с моей матерью, а я – с Томми. Но мать хотя бы знает о Жозиан.

– Кто бы мог подумать, что твой отец закрутит роман на стороне? – произнес Томми. – За такими тихонями нужен глаз да глаз.

– Это многое объясняет, – сказала я. – Как только мы приехали, я сразу заметила, что ее что-то беспокоит. А он был необычно восторженным, и я не могла понять, почему.

– Он красивый, – ответил Томми. – Он следит за собой.

– Он всегда за собой следил. Это он умеет лучше всего. – Я понимала, что говорю немного ожесточенно. – Он довольно самовлюбленный человек. И очень эгоистичный.

– Ли, мне надо тебе кое-что сказать, – Томми вдруг совсем проснулся. – Ты говоришь так, словно не очень-то любишь отца. – Он с тревогой взглянул на меня. Будто испугался, не сболтнул ли чего-то лишнего.

Как ни странно, я ответила сразу:

– Может, ты и прав, хотя я смотрю на папу и думаю – что в нем можно не любить? У меня нет к нему неприязни. Я рада его видеть. Мы с ним мало общались. Признаться, я не часто о нем вспоминаю, когда его нет рядом.

– Ты будто говоришь о чужом человеке.

– Наверное, так оно и есть. Так же и с мамой. Я никогда не воспринимала родителей как родителей. Скорее как знакомую пожилую пару. Время от времени я езжу к ним в гости, а они любезно одолжили мне свой дом.

– Жутковато, – пробормотал Томми. Мои откровения явно поразили его.

– Разве? Раньше я никогда об этом не говорила. Когда я была маленькой, мы были похожи на троих взрослых, живущих вместе. Только меня не оставляли одну. А в остальном они вели себя так, словно меня не существует.

– Я и понятия не имел, что ты была так несчастна в детстве, – Томми неуклюже сгреб меня в объятия. – Я еще столько о тебе не знаю.

– Не так уж я была несчастна. Просто я научилась быть самодостаточной. Ни в чем не зависеть от родителей. Мне было хорошо в своей комнате с книжками. И у меня была куча друзей. Сказать откровенно, я всегда чувствовала, что мама не видела большой разницы между мной и моими друзьями. Она одинаково относилась ко всем нам. Много развлечений и вкусной еды, но что касается подлинных чувств, мы для нее были вроде беженцев с другой планеты. То есть никем.

– И как она воспринимает, что муж ее бросил?

– Ты хочешь сказать, поймет ли она наконец, что больше всего на свете ей нужно плечо, на котором можно поплакать? Думаю, она давно это знает, но признает ли – дело другое. Господи, ну почему это случилось именно сейчас?

Ну вот, кажется, началось. Я знала, что рано или поздно это произойдет. Родители научили меня не показывать эмоций в их присутствии, так что я сохраняла видимость спокойствия в разговоре с мамой и весь оставшийся день. Но теперь я начинала сдавать. Родители расходятся. До сих пор мне удавалось обманывать себя, будто мы – семья. Я представила, как родителей подняла чья-то огромная рука и бросила в разные стороны. Мама приземлилась ко мне на руки, а папа – на руки эффектной незнакомки, которая повернулась на каблуках и унесла его прочь. Как ребенок, я фантазировала о будущем родителей и упрямо отказывалась взглянуть реальности в лицо. Жозиан, наверное, милая женщина, которая стала бы относиться ко мне точно так же, как тридцать с небольшим лет относилась ко мне мама.

– Понимаешь, Томми… Понимаешь…

– Понимаю что? Ты себя накручиваешь.

– Ты понимаешь, почему я не хочу выходить замуж? Родители были женаты почти сорок лет. Какой в браке смысл, если после стольких лет его может разрушить какой-то роман?

– Думаешь, лучше бы они были женаты полтора года, а потом разошлись? – спросил Томми. Разумно. – Они наверняка были счастливы. По крайней мере, лет двадцать, а на такой срок твой отец с Жозиан вряд ли могут рассчитывать. Кроме того, ты вовсе не поэтому не хочешь выходить замуж.

– Нет? – Я захлюпала носом и вытащила из-под валика смятую салфетку. – А почему?

– Ты просто боишься. Ты воспринимаешь замужество как ловушку. Я знаю. Ты думаешь, что вся твоя жизнь изменится, если ты разделишь ее с другим человеком. И не сможешь делать ничего, что для тебя важно.

– А это все ерунда?

– Полнейшая. Я знаю, кто ты. Ты – невротичная белая медведица с территориальными претензиями, которой нужна свобода. Я дам ее тебе.

– Мне нравится моя нынешняя свобода. Почему тебе обязательно надо жить со мной под одной крышей?

– Потому что я люблю тебя и хочу знать о тебе все. Хочу знать, что ты делаешь в одиночестве. Хочу знать все твои капризы. Хочу слышать, о чем ты разговариваешь сама с собой. Я хочу узнать тебя вдоль и поперек, а потом я дам тебе свободу, которой ты так жаждешь.

– Вот видишь, – сказала я, хотя в глубине души была тронута его словами. – Ты сведешь меня с ума еще до свадьбы. Будешь давить на меня, душить, а потом, судя по всему, заскучаешь и бросишь.

– Не брошу. Обещаю.

– Спорим, так говорят все мужчины. А замуж выходят женщины, которые им верят.

– А такие циничные, пресытившиеся существа, как ты, на это не ведутся, да?

Это оказалось последней каплей. Хлынули слезы. Томми знал, что делал. Он уже изучил меня вдоль и поперек. Вот что я никак не могу заставить его понять. Ему не надо переезжать в мой дом, чтобы узнать меня лучше. Он знал все о моих тревогах и все-таки ждал, когда я перестану сопротивляться. Поэтому его так трудно бросить. Найду ли я другого мужчину, который поймет меня так, как понимает Томми?

Его присутствие сейчас, когда предстояло пережить развод родителей, значило для меня очень многое. У Томми было одно преимущество: я знала, что всегда могу на него положиться. Иногда это преданное собачье качество раздражало, а иногда напоминало, почему он мне нужен.

Когда настало время прощаться, отец казался очень грустным.

– Я свяжусь с тобой, когда мы приедем в Лондон, – прошептал он мне на ухо. «Мы» – это, судя по всему, они с Жозиан. – Я думал приехать раньше и рассказать тебе о Жозиан, но твоя мать настояла, чтобы я остался. Она хотела, чтобы мы встретили Рождество все вместе, и по правде сказать, я рад, что так оно и вышло. Не волнуйся. Все образуется.

На языке вертелись вопросы, вроде: «Давно ли это у вас? Ты счастлив?» Но им придется подождать, пока он не приедет в Лондон. Если вообще приедет.

Мы с Томми прибыли в Лондон около восьми вечера, в канун Нового года. Мы стали гораздо ближе, чем до отъезда. Я намеренно загоняла мысли о Баззе в дальний уголок сознания: из-за неожиданного поворота событий на Рождество я совсем запуталась в своих чувствах к нему. Я знала, что, если продолжу с ним встречаться, все только усложнится. Да и потрясение от развода родителей усилило чувство вины перед Томми.

Но едва мы приземлились в Лондоне, как узы, соединявшие нас во Франции, порвались. Каждого из нас пригласили на несколько вечеринок. Это в который раз подчеркнуло, что у нас мало общих друзей. Вернее, вообще нет. В аэропорту мы сели на экспресс до Паддингтона и по дороге поспорили. Я наотрез отказалась тащиться к Ловеласу Уоткинсу невесть куда и встречать Новый год в компании пьяных болельщиков «Челси». Меня приглашали старые приятели, которые прозвали Томми Радиозанудой. Решив, что их снисхождение Томми ни к чему, я даже не стала звать его с собой. Он обиделся. Когда мы прибыли на вокзал, он уже вовсю дулся и сидел, отвернувшись от меня. Я вскочила, схватила чемоданы и завопила, чтобы подержали двери. Томми не шелохнулся.

– Томми! – заорала я. – Помоги же мне! Я не могу тащить все вещи одна.

– Мои оставь. – Он пристально смотрел на меня. – Я не выхожу. Я еду к Ловеласу без тебя.

Ох, Томми, подумала я, волоча чемоданы к стоянке такси у платформы номер один, ну почему с нами всегда происходит такое?

Когда такси свернуло с Лэдброук-гроув на мою улицу, было около шести утра. Небо странно освещено, заметила я. Какое-то розовое зарево, или мне померещилось?

– Как погода? – крикнула я таксисту. – Сегодня было солнечно?

– Нет, милочка, весь день шел дождь.

– Но на улице так светло.

– Да, вы правы, – согласился он. – Но не везде. Только вон там. – Он мотнул головой в сторону моего дома. – Кто-то развел костер у себя в саду. Кажется, огонь слегка разошелся.

Он свернул за угол на Бленхейм-кресчент, и такси резко остановилось. На дороге перед моим домом стояли три пожарные машины с включенными мигалками. Брандспойты ползли по переулку за дом, а вокруг собралась толпа любопытных.

Я выскочила из машины и взбежала по ступеням к парадному входу. Не знаю, что я собиралась делать, попав в дом. Наверное, хотела вытащить из огня все, что смогу. Перепрыгивая через две ступеньки и подтягиваясь на перилах, я мчалась по лестнице на верхний этаж, где находился мой кабинет. Кинувшись к шкафу, я схватила ноутбук и маленькую деревянную шкатулку с дисками.

Выпрямившись, я выглянула в окно. В саду было светло. И тут меня осенило. Когда я сломя голову неслась по лестнице, то не заметила в доме признаков пожара. Горел не особняк, а летний домик. Я стояла и завороженно смотрела на взметающиеся в небо языки пламени. Похоже на костер, который соорудили на Пятое ноября[14] О'Мэлли. Пожарные, кажется, побеждали, но теперь это уже неважно, огонь сделал свое дело. Домик, при виде которого лицо Анжелы светилось от радости, скоро превратится в груду почерневших деревянных обломков и покрытых пеплом камней.

– Анжела!

Я бросила ноутбук и вылетела из комнаты. Прямиком в объятия гиганта, который только что поднялся по лестнице.

– Подождите, мисс. – Он протянул ко мне руки, и я в ужасе начала отбиваться. Бесполезно. Он поднял меня в воздух и поставил на пол уже в кабинете.

– Я детектив сержант Ричард Кросс, – сообщил он. – Вам нельзя здесь находиться. Нам придется вывести вас из дома.

– Нет, можно. Я – Натали Бартоломью. Я тут живу. Это мой дом. Мне надо взять вещи.

– Нет, нельзя, – настаивал он. – Вам придется оставить все здесь и пойти со мной. Сейчас же.

– Но дом ведь не горит. Пожар-то в летнем домике. Сами посмотрите.

– Мне это известно, мисс. – Я понимала, что он изо всех сил старается быть со мной терпеливым. – Но нам надо вывести вас из дома прежде, чем вы уничтожите улики.

– Улики? Вы говорите так, будто здесь совершено преступление.

Он ничего не сказал, просто взял меня под руку и потащил к лестнице. Держал он меня не больно, но крепко – я сразу сообразила, что выбора у меня нет. Придется покинуть дом, хочу я того или нет.

Из окон на лестничной площадке я увидела, что полиция уже оцепляет заднюю часть дома желтой лентой. Мы стали спускаться.

– Что с Анжелой? – Я обернулась и заглянула сержанту в лицо. – Она была в летнем домике? Она успела выбраться?

Он на секунду остановился.

– Она? – И покрутил пальцем, приказывая мне отвернуться и спускаться дальше.

– Да. Анжела. Моя квартирантка. Она живет в летнем домике. То есть жила.

– Нет, – сказал он.

– Вы имеете в виду, что ее не было в домике или что она не успела выбраться? – нетерпеливо уточнила я.

Но он не ответил, а молча подтолкнул меня вниз по лестнице. Войдя в холл, я увидела, что двое полицейских несут в кухню какое-то оборудование. Тротуар тоже оцепили желтой лентой, а толпу оттеснили к Портобелло-роуд.

– Сюда, мисс, – сержант Кросс перевел меня через улицу к полицейской машине.

– Эй, это она. Она должна мне пять фунтов. – Я увидела таксиста, которого бросила, не расплатившись.

– Где мои сумки? – заорала я на него. – Что вы сделали с моими сумками?

– Кто это? – спросил сержанта Кросса высокий худощавый мужчина, стоявший рядом с водителем такси. Они с огромным сержантом напомнили мне Лорела и Харди.[15] – Эй! Куда вы? – Он кинулся через дорогу и перехватил полицейских с мотками желтой ленты, которые выходили из переулка. – Опечатайте вон тот сарай в углу, летний дом и сад. А потом разберитесь со «скорой». Но главное, перекройте этот переулок и все подъездные дороги. Хотя если пожарные так и будут топтать улики, можно не утруждаться. Итак, – заорал он дальше. Для такого стройного человека голос у него оказался удивительно зычный. – Вы здесь живете? – И он уставился на меня.

– Она проникла в дом прежде, чем я успел ее остановить, сэр. Говорит, что живет здесь.

– Куда она успела добраться?

– До самого верха, сэр.

– Потрясающе, черт подери! – нахмурился мужчина. – Отправьте ее в участок. И не забудьте снять с нее одежду. Я поеду в «скорой».

– Он мертв, сэр?

Мужчина раздраженно всплеснул руками:

– Нет, Ричи, он не мертв. Вот почему мы везем его в больницу.

Только сейчас я увидела «скорую», припаркованную у переулка. Задние двери как раз закрывали. Внутри кто-то есть. Живой. И это не Анжела.

– Где Анжела? – закричала я на сержанта Кросса. – Вы не сказали, что нашли ее.

– Прекрасно, Ричи. Ты болтал с ней, да? Пошел бы на шестичасовые новости, растрепал бы, черт возьми, всему свету, раз уж на то пошло.

– Извините, сэр. Мадам, нам нужно забрать вашу одежду.

– Нет, – твердо сказала я. – Я хочу знать, что происходит. Как начался пожар и кто у вас там в «скорой»?

На мгновение лицо высокого мужчины смягчилось.

– Послушайте, – произнес он устало. – Нам бы тоже хотелось знать, кто у нас в «скорой», и чем быстрее мы отвезем его в больницу, тем быстрее это выясним. Я инспектор Макс Остин, а это – детектив сержант Кросс. Вас отвезут в полицейский участок. Там вы ответите на несколько вопросов. Спасибо вам большое.

– Почему? – завопила я, но он уже направился через дорогу к «скорой». Сев в полицейскую машину, я услышала, как завыла сирена, и увидела в заднем окне, что включилась красная мигалка.

Сержант Кросс со мной не поехал. Каждый раз, когда я задавала вопрос, водитель обнадеживающе мне улыбался в зеркало заднего вида и хранил молчание. В участке меня проводили в зал ожидания, потом сняли отпечатки пальцев и взяли образец ДНК. Наконец мною занялись два детектива констебля, но, услышав их первое требование, я уставилась на них в недоумении.

– Нам нужна ваша одежда. Зайдите вон туда, снимите ее и наденьте вот это. – Мне вручили что-то похожее на белое бумажное платье.

– Дайте нам знать, если что-то не подойдет.

Тут я оставила последнюю надежду узнать, что происходит. Со мной были безупречно вежливы. Не было ощущения ни угрозы, ни опасности, но почему-то я все равно не могла отделаться от чувства, что меня сейчас будут пытать. Я надела бумажный костюм и отдала свою одежду.

Затем я снова назвала свое имя и постаралась как можно точнее ответить на вопросы. Чей это дом? Кто там живет? Где эти люди сейчас? Где я провела последние двадцать четыре часа? Допрос длился и длился, но мне ни разу не дали понять, довольны ли моими ответами. Я не жаловалась. Я устала как собака, и мне было все равно.

Я прочла свои показания, подписала их и уже собиралась заснуть, как в дверях поднялась суматоха и вошел высокий мужчина, назвавшийся инспектором Максом Остином. Констебли, которые меня допрашивали, поднялись и прошли в его кабинет. Несколько раз я видела, что он смотрел в мою сторону.

– Теперь мне можно идти домой? – спросила я, когда он наконец вошел в комнату для допроса. Он покачал головой, и меня прошибла зловещая дрожь.

Инспектор сел напротив меня и что-то быстро произнес в диктофон, стоявший между нами.

– Итак, – он наклонился вперед. – Как вы уже знаете, в летнем домике, стоящем в саду якобы вашего дома, произошел пожар.

– Вообще-то это дом моих родителей. Они живут во Франции.

– Они живут во Франции, – медленно повторил он. – Вы сообщили, как с ними можно связаться? – Я кивнула. – Отлично. Вы здесь потому, что из огня вытащили мужчину, и этот мужчина умер. Я буду вам очень признателен, если вы ответите на несколько вопросов. Моему констеблю вы сказали, что во время пожара возвращались из Франции…

Он не произнес этого вслух, но я и так догадалась. Как только он сказал, что мужчина умер, я поняла, что он считает его смерть убийством.