"Храм и ложа. От тамплиеров до масонов" - читать интересную книгу автора (Бейджент Майкл, Ли Ричард)

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ ПЕРВЫЕ МАСОНЫ

Современное масонство ведет отсчет своей истории с семнадцатого века. Фактически это уникальный продукт мышления и обстоятельств семнадцатого века, синтез разнообразных идей и представлений, появившийся в результате потрясений в западной религии, философии, науке, культуре, обществе и политике. Семнадцатое столетие – это период разрушительных перемен, и именно в виде ответа на эти перемены и сформировалось масонство. Оно должно было действовать как связующее вещество, которое соединяло разнородные элементы и составные части распадающегося мира и распадающегося мировоззрения – задача, с которой уже не справлялась католическая церковь.

Именно в семнадцатом веке масонство стремится отыскать свои корни, или, по крайней мере, ищет первые свидетельства появления той структуры, которая дошла до наших дней. Поэтому масонские писатели и историки глубоко изучили события семнадцатого века, пытаясь проследить за развитием ширившейся сети лож, зафиксировать процесс порождения одними ритуалами других, а также проследить за участием в этом процессе выдающихся личностей. По необходимости мы будем – правда, вкратце – пользоваться тем же самым материалом. Однако в данной книге мы не ставили перед собой цели составления подробного каталога. У нас нет никакого желания повторять то, что легко можно найти в любой из многочисленных историй масонства и что имеет смысл для самих масонов, но ничего не говорит не членам братства. Наша цель – дать своего рода «беглый обзор», проследить «главное направление», выявить общий дух и энергию масонства по мере того, как оно пропитывало английское общество и в конечном итоге – мы настаиваем на этом – изменяло его.

Как мы уже видели, в годы, предшествующие гражданской войне в Англии и протекторату Кромвеля, масонство было тесно связано с «розенкрейцерством». Мы уже упоминали вышедшую в 1638 году поэму Генри Адамсона из Перта. Если попытаться оценить художественные достоинства этого произведения, то Адамсона можно признать предшественником Уильяма Макгонагала, признанного классика литературы. Интересно, что в поэме Адамсона содержится подробное описание разрушения моста через реку Тей.

В 1б38 году Адамсон и другие самозваные «братья розенкрейцеры» не стеснялись присваивать себе право владения «словом Мастера и вторым зрением», и до нас не дошло никаких свидетельств, чтобы масоны опровергали подобные заявления. Стоит также отметить тот статус, который присваивала поэма Карлу I.

В то время как Тридцатилетняя война опустошала континентальную Европу, а победа католиков грозила стереть с лица земли протестантизм, Британия в целом и монархия Стюартов в частности возвышалась прочным бастионом и безопасным убежищем для протестантов. Изгнанные из Гейдельберга, пфальцграф Рейнский Фридрих и его жена Елизавета, дочь Якова I, нашли пристанище в Гааге. Здесь они основали новый «розенкрейцерский» двор в изгнании, к которому стремились все беженцы из Германии и откуда они переправлялись в Англию, где отец, а затем и брат их покровительницы из дома Стюартов правил в безопасности, хранимый водами Ла-Манша.

Затем в Англии разразилась гражданская война. Парламент восстал против монарха, король был казнен, и в стране наступили суровые времена протектората Кромвеля. Внутренний конфликт в Англии (его можно рассматривать как отголосок Тридцатилетней войны) не был таким ужасным, как Тридцатилетняя война, но все же достаточно травмирующим. Англии не yi-рожало восстановление гегемонии католицизма, но она столкнулась с другой формой религиозного контроля, еще более фанатичной, нетерпимой, бескомпромиссной и суровой. В таких произведениях, как «Потерянный рай», Мильтон еще мог в завуалированном виде протащить идеи неоплатоников, однако в обстановке протектората масонство с его широким спектром нетрадиционных религиозных, философских и научных интересов благоразумно держалось в тени. «Невидимый колледж» оставался невидимым.

Впоследствии масоны все время подчеркивали отсутствие каких-либо политических интересов или предпочтений у своих предшественников. Постоянно повторяется тезис о том, что с самого начала масоны были аполитичными. Мы утверждаем, что такая позиция явилась результатом дальнейшего развития, и что в семнадцатом веке – а также на протяжении большей части восемнадцатого – масонство являлось политическим объединением. Своими корнями оно уходит в семьи и гильдии, издавна присягнувшие на верность Стюартам и монархии Стюартов. Оно проникло из Шотландии в Англию при содействии Якова I, шотландского короля, который, как полагают, был членом масонской ложи. Старые «Хартии Синклера» открыто признают покровительство и защиту, которые обеспечивала масонам корона. А в документе середины девятнадцатого века от масонов требовалось хранить верность королю и сообщать о всех случаях предательства и обмана. То есть масонам приписывалось давать клятву верности монарху.

Отсутствие открытых заявлений в поддержку Стюартов на протяжении первых трех четвертей семнадцатого века вряд ли может служить доказательством политической апатии, безразличия или нейтральности масонства. До начала гражданской войны в таких заявлениях не было необходимости: положение Стюартов на английском троне казалось незыблемым, а верность династии была такой очевидной и воспринимаемой как должное, что не требовала открытого выражения. Во времена протектората любое проявление лояльности к Стюартам было чрезвычайно опасным. Определенные люди могли, конечно, заявлять о своей приверженности монархии, если они не выступали против власти парламента или режима Кромвеля. Однако маловероятно, что Кромвель разрешил бы наполовину тайной сети лож распространять политические взгляды, которые он считал вредными. Масонство и так уже попало под подозрение из-за своего свободомыслия, толерантности и эклектичности, что являло собой разительный контраст с суровым пуританским правительством. Объявить о своей верности Стюартам в этих условиях было бы самоубийством, а отдельные масоны уже привлекли к себе внимание печально известных следователей, которые занимались обвинениями в колдовстве. Поэтому масонство – в той степени, в которой его деятельность вообще можно проследить в эпоху Протектората – старательно и даже упорно отказывалось связывать себя какими бы то ни было политическими обязательствами.

Короче говоря, во времена гражданской войны и Протектората масоны никогда не отрекались от своей верности Стюартам. Они просто хранили благоразумное молчание. За этим молчанием скрывались старинные привязанности, не претерпевшие никаких изменений. Вряд ли можно считать совпадением, что в 1660 году, после того как монархия была восстановлена и трон занял Карл II, масонство – как само по себе, так и через Королевское общество – заняло подобающее ему место.

Тем не менее, оставаясь верным монархии Стюартов, масонство было способно протестовать – при необходимости даже силой оружия – против злоупотреблений Стюартов. В 1629 году Карл I распустил парламент. В 1638 году, обеспокоенные диктаторскими действиями короля, наиболее влиятельные дворяне, представители духовенства и бюргеров Шотландии составили так называемый «Национальный Ковенант». В этом документе выражался протест против деспотичного правления монарха и подтверждались законные права парламента. Подписавшие ковенант дали обещание защищать друг друга и начали собирать армию. Видное положение среди этих людей занимал граф Роте. Запись в его дневнике, датируемая 13 октября 1637 года, является первым известным упоминанием о «масонском слове».

В августе 1639 года в Эдинбурге под защитой «Национального Ковенанта» собрался парламент. Разъяренный этим актом неповиновения, Карл собрал армию и приготовился выступить против Шотландии. Но его опередила шотландская армия под предводительством графа Монтроза, которая двинулась на юг, разбила англичан и в августе 1640 года заняла Ньюкасл. Стороны заключили перемирие, но шотландцы оставались в Ньюкасле до 1641 года, когда был подписан официальный мирный договор.

На фоне событий 1б41 года, когда шотландская армия оккупировала Ньюкасл, произошло еще одно событие, которое масоны считают одним из поворотных пунктов в своей истории. Это первое документально подтвержденное посвящение в масоны на английской земле. 20 мая 1641 года сэр Роберт Морей в самом Ньюкасле или в его окрестностях был принят в старинную ложу Эдинбурга. Принятие Морея в ложу предполагает, разумеется, что сама ложа и некая система лож в то время уже существовала и была действующей. Именно так обстояли дела в ту эпоху. Генерал Александр Гамильтон, присутствовавший на церемонии посвящения Морея, сам был посвящен в масоны за год до этого. Тем не менее многие комментаторы последующих эпох называют Морея «первым полноценным масоном». Даже если это не соответствует действительности, его посвящение оказалось достаточно важным событием, чтобы привлечь к себе внимание ученых и вывести масонство из тени на свет, который постепенно становился все более ярким.

Точная дата рождения Морея не установлена; известно лишь, что он родился в начале семнадцатого века в Пертшире в благополучной семье и умер в 1673 году. Молодым человеком он находился на военной службе во Франции в составе какого-то шотландского подразделения – считается, что это была восстановленная шотландская гвардия – и дослужился до чина лейтенанта. В 1643 году, через полтора года после посвящения в масоны, он получил из рук Карла I рыцарское звание, а затем вернулся во Францию для продолжения военной карьеры; в 1645 году его произвели в полковники. В этом же году он становится тайным посланником, уполномоченным вести переговоры между Францией и Шотландией о восстановлении на троне Карла I, свергнутого в 1642 году. В 1646 году Морей участвует в еще одном заговоре, пытаясь организовать побег короля из тюрьмы, в которую тот был заточен по решению парламента. Примерно в 1647 году он женился на Софии, дочери Дэвида Линдсея, лорда Балкареса. Подобно Синклерам, Сетонам и Монтгомери, с которыми они поддерживали тесные связи, семья Линдсей принадлежала к шотландской знати, интересовавшейся «эзотерической» традицией. Сам лорд Балкарес был герметиком и практикующим алхимиком. Его женой стала дочь Александра Сетона из ветви Сетонов-Монтгомери, которая впоследствии сыграла ключевую роль в масонстве. Именно в этот круг благодаря своей женитьбе попал Морей, хотя его посвящение в масоны состоялось за шесть лет до этого.

После казни Карла I Морей продолжил свою военную и дипломатическую карьеру во Франции. Он был доверенным лицом будущего Карла II и занимал различные посты при дворе сосланного монарха. В 16 54 году он и его шурин Александр Линдсей, который унаследовал титул лорда Балкареса, жили вместе с Карлом в Париже. Затем, с 1657 по 1660 год, Морей находился в ссылке в Маастрихте, посвящая все свое время, как он сам выражался, «занятиям химией».

Вскоре после Реставрации брат Морея сэр Уильям Морей Дрегхорн стал «управляющим работами», то есть мастером «практикующих» каменщиков при дворе нового короля. Сам Морей вернулся в Лондон и занимал разные должности в суде, хотя сам никогда не был судьей. В 1661 году он стал лордом-казначеем Шотландии. На протяжении следующих семи лет он, король и герцог Лодердейл управляли Шотландией по собственному усмотрению, хотя Морей также поддерживал тесные отношения с шотландской ветвью семьи Гамильтон. До самой смерти он оставался одним из самых близких советников короля. «Карл всецело доверял ему, и его советы всегда призывали к благоразумию и умеренности». Король нередко наносил частные визиты в его лабораторию в Уайтхолле и отзывался о нем как о «главе своей собственной церкви». Среди его коллег были такие люди, как Эвелин, Гюйгенс и Пепис, и все отзывались о нем только в превосходной степени. По утверждению энциклопедии, «его бескорыстие и возвышенность его целей признавались всеми. Он был лишен честолюбия и сам признавался, что не любил публичных мероприятий».

По свидетельству других современников, Морей был «известным химиком, страстным защитником розенкрейцеров и превосходным математиком». Именно его компетентность оказала огромное влияние на будущие поколения. Дело в том, что Морей являлся не только одним из основателей Королевского общества. Он также был его направляющей силой, или, как говорил Гюйгенс, «душой». По словам Фрэнсис Йейтс, «Морей больше любого другого человека сделал для того, чтобы основать Королевское общество и убедить Карла II взять его под свое покровительство». Морей до конца жизни считал Королевское общество своим самым главным достижением и «прилежно пекся о его интересах».

Учитывая тот факт, что сохранилось очень мало документов о масонстве семнадцатого века, можно лишь догадываться об интересах, деятельности и ориентации общества по связанным с ним выдающимся личностям. Именно таким индикатором и является Морей. Похоже, он был типичным представителем масонов семнадцатого века. Если это действительно так, то масонство этого периода может быть охарактеризовано как сплав традиций, сохранившихся благодаря шотландской гвардии и знатным шотландским фамилиям, таким как Линдсеи и Сетоны, алхимии и учения розенкрейцеров, проникших из континентальной Европы, а также различных научных и философских интересов, преобладавших в «Невидимом колледже», а впоследствии и в Королевском обществе.

Можно, конечно, возразить, что Морей был исключением, необыкновенно разносторонней и уникальной личностью, а вовсе не типичным представителем масонов. Однако в анналах масонства, относящихся к тому периоду, есть еще одна выдающаяся фигура, демонстрировавшая тот же спектр интересов и склонностей, что и Морей. Сегодня эта фигура известна в основном по названию музея, носящего его имя. Это Элиас Ашмол.

Ашмол родился в Личфилде в 1617 году. Во время гражданской войны он активно выступал на стороне роялистов, а в 1644 году удалился в родной город, где Карл I назначил его сборщиком акцизов. Служебные обязанности часто приводили его в Оксфорд. Здесь он попал под влияние капитана (впоследствии сэра) Джорджа Хортона, который на всю жизнь заразил его страстью к алхимии и астрологии. В 1646 году Ашмол уже вращался среди лондонских астрологов, но одновременно поддерживал тесные связи с «Невидимым колледжем», который начиная с 1648 года стал собираться в Оксфорде. В то время его членами были Роберт Бойль, Кристофер Рен и доктор Джон Уилкинс (еще один основатель Королевского общества).

Ашмол владел как минимум пятью оригинальными манускриптами Джона Ди и в 1650 году издал один из них – трактат по алхимии – под анаграмматическим псевдонимом Джеймс Хасолл. За этой книгой последовали другие герметические и алхимические труды, которые оказали влияние на Бойля, а впоследствии и на Ньютона. Сам Ашмол стал известен тем, что часто появлялся в обществах розенкрейцеров. В 1б5б году был опубликован перевод одного из важных текстов розенкрейцеров; этот перевод был снабжен посвящением: «…единственному философу нашего времени… Элиасу Ашмолу».

Карл II серьезно интересовался алхимией, и работы Ашмола произвели на него большое впечатление. Среди первых назначений, которые сделал вернувшийся на трон монарх, было назначение Ашмола на пост герольда Виндзора. Благосклонность королевского двора к Ашмолу со временем только усиливалась, и он занимал все новые и новые должности. Вслед за этим последовало и международное признание. В 1655 году он принялся за главный труд своей жизни, историю ордена Подвязки – а попутно и других рыцарских орденов Запада. Его работа, до сих пор считающаяся выдающейся в своей области, была опубликована в 1672 году и получила восторженные отклики не только в Англии, но и за рубежом. В 1677 году Ашмол подарил университету7 в Оксфорде собрание антиквариата, которое он унаследовал от друга, а затем дополнил предметами из собственной коллекции. В обмен Оксфорд обязался содержать его коллекцию, которая, по свидетельству современников, едва умещалась на двенадцати телегах. Ашмол, вызывавший восторг и восхищение современников и считавшийся одним из величайших магов своей эпохи, умер в 1692 году.

Ашмол был посвящен в масоны в 1б4б году, через пять лет после Морея. Это событие описывается в его дневнике:

Тридцать шесть лет спустя, в 1682 году, в дневнике Ашмола появляется еще одна запись о собрании ложи, на этот раз в Лондоне, в Доме мастеров, а в списке присутствовавших фигурировали фамилии известных в Сити людей. Таким образом, дневник Ашмола может служить подтверждением нескольких фактов: его собственной верности масонству на протяжении тридцати шести лет, распространенности масонства в Англии, и высокого положения людей, которые были связаны с масонством в 80-х годах семнадцатого века.

Фрэнсис Йейтс считает важным тот факт, что «два человека, о которых достоверно известно, что они были одними из первых членов масонских лож, одновременно являлись членами Королевского общества». И действительно, Ашмол вместе с Морсем являлся одним из основателей Королевского общества. Во времена гражданской войны и протектората Кромвеля он, как и Морей, оставался ревностным роялистом, беззаветно преданным делу реставрации монархии Стюартов. Ашмол в гораздо большей степени, чем Морей, проявлял интерес к рыцарским орденам. В истории ордена Подвязки он ссылается на тамплиеров, становясь первым писателем, который после запрещения ордена благосклонно отзывается о нем. Именно при помощи Ашмола – известного антиквара, знатока истории рыцарства, видного масона, одного из основателей Королевского общества – мы имеем возможность узнать об отношении к тамплиерам масонов и розенкрейцеров семнадцатого века. Именно с Ашмола – по крайней мере, в глазах широкой публики – началась настоящая «реабилитация» тамплиеров. Однако Ашмол в этом отношении не был одинок.

В 1533 году немецкий маг, философ и алхимик Генрих Корнелий Агриппа фон Неттесгейм впервые опубликовал свой знаменитый труд «Об оккультной философии». Эта работа считается одной из основ «эзотерической» литературы и подтверждает репутацию Агриппы как выдающегося «чародея» своего времени, реального прототипа – в большей степени, чем историк Георг или Иоганн Фауст – главного героя пьесы Марло и драматической поэмы Гёте. В оригинальном издании своей работы на латинском языке Агриппа мимоходом упоминает и тамплиеров. Его комментарии говорят о том, что в Германии – в отсутствие противоположных свидетельств или преданий – преобладало мнение об «отвратительной ереси тамплиеров».

В 1651 году появился первый перевод произведения Агриппы. Он содержал краткое поэтическое посвящение алхимика и «натурфилософа» Томаса Вогхэма (Vaugham) – друга и последователя Морея – и продавался в книжной лавке во дворе собора св. Павла. В труде Агриппы, насчитывавшем более 500 страниц, тамплиерам было уделено лишь несколько слов. Однако неизвестный английский переводчик был обижен или смущен имеющимися в тексте ссылками и решил исправить их. Так, в английском издании речь идет об «отвратительной ереси» не тамплиеров, а «духовенства тех времен». Это явное свидетельство того, что в 1б51 году, через два года после смерти Карла I, «реабилитация» тамплиеров шла уже полным ходом. В Англии существовали определенные интересы, нашедшие отражение в труде переводчика книги Агриппы и, вероятно, в ожиданиях будущих читателей, которые не были готовы принять строчки, порочащие тамплиеров – даже мимоходом и даже из уст такой известной личности, как маг Неттесгейм.

Если Морей считался «душой» Королевского общества, то доктор Джон Уилкинс являлся его движущей и организующей силой. Уилкинс был тесно связан с «розенкрейцерским» двором Фридриха, пфальцграфа Рейнского и Елизаветы Стюарт. Поэтому он стал духовником их сына, когда тот был отправлен в Англию учиться. В конечном счете Уилкинса назначили епископом Честера. В 1648 году он опубликовал самый главный труд своей жизни под названием «Математическая магия», в значительной степени опиравшийся на работы Роберта Фладда и Джона Ди, дань восхищения которым отдавалась в предисловии к книге. В том же году Уилкинс начал проводить собрания в Оксфорде, с которых официально берет начало Королевское общество. Именно в Оксфорде с этой группой ученых познакомился Ашмол.

Собрания в Оксфорде проводились на протяжении одиннадцати лет, до 1659 года, а затем были перенесены в Лондон. В 1660 году после реставрации монархии Морей обратился к вернувшемуся на трон королю с просьбой о покровительстве. В результате в 1661 году было образовано Королевское общество, патроном и действительным членом которого стал король. Первым президентом новой организации избрали Морея. В числе других основателей общества были Ашмол, Уилкинс, Бойль, Рен, хроникер Джон Эвелин и два видных розенкрейцера, беженцы из Германии Самуэль Хартлиб и Теодор Хаак. В 1б72 году действительным членом Королевского общества стал Исаак Ньютон. В 1703 году он был избран президентом и оставался на этом посту до самой своей смерти в 1727 году.

В период президентства Ньютона и некоторое время после него связь Королевского общества с масонами была особенно заметной. Членом Королевского общества в то время был знаменитый шевалье Рамсей, который еще займет важное место в нашем повествовании. В число членов общества входил также Джеймс Гамильтон, лорд Пейсли и седьмой граф Аберкорн, соавтор нашумевшего «Трактата о гармонии» и Великий Магистр английских масонов. Однако самым показательным можно считать членство в Королевском обществе близкого друга Ньютона Джона Дезагюлье, который в 1714 году стал действительным членом, а вскоре и членом правления общества. В 1719 году его избрали третьим Великим Магистром Великой Ложи Англии, и на протяжении следующих двадцати лет он оставался одной из самых заметных фигур в английском масонстве. В 1737 году он посвятил в масоны Фредерика, принца Уэльского, духовником которого он был.

В первые годы после Реставрации Королевское общество оставалось единственным проводником идей и взглядов масонов. Спектр деятельности масонов семнадцатого века был чрезвычайно широк и включал в себя естественные науки, философию, математику и геометрию, учения неоплатоников, герметиков и розенкрейцеров. Те же интересы просматриваются в литературных трудах большинства видных писателей того периода – к примеру, братьев-близнецов Томаса и Генри Вогана и так называемых «кембриджских платоников» Генри Мора и Ральфа Кадворта. Не сохранилось никаких документальных свидетельств, что эти люди были действительными членами одной из лож. Тем не менее они абсолютно точно отразили направленность масонских интересов. В круг общения Генри Мора входил выдающийся врач, ученый и алхимик Фрэнсис ван Гельмонт. Томас Воган, который был известен как алхимик и «натурфилософ», стал близким другом и протеже сэра Роберта Морея.

Чуть раньше, в период гражданской войны, Томас Воган и его брат активно выступали на стороне роялистов. Во время протектората Кромвеля Томас перевел – под псевдонимом Филалет – несколько «эзотерических» работ из континентальной Европы, включая знаменитые «розенкрейцерские манифесты». Близкие отношения Вогана с Мореем предполагают, что он, даже не будучи масоном, был близок к господствующим тенденциям масонской мысли. Эти интересы разделял и его брат Генри, который, судя по высказываниям потомков, отличался большим красноречием. Поэзия Генри Вогана – одного уровня с произведениями Эндрю Марвелла и Джорджа Герберта – может рассматриваться как обобщение течение и влияний, характерных для масонства семнадцатого века.

Братья Воган увековечивали свои убеждения посредством литературы, но наиболее впечатляющий памятник английскому масонству семнадцатого века остался в архитектуре Лондона.

В 1666 году большой пожар уничтожил 80 процентов старого города, включая восемьдесят семь церквей, и столицу нужно было практически построить заново. Это требовало громадных и сконцентрированных усилий со стороны гильдий «практикующих» каменщиков. Таким образом, «практикующее» масонство проникло в общественное сознание, и их мастерство проявилось в таких сооружениях, как собор Святого Павла и дворец Святого Иакова, площадь Пиккадилли и Королевская биржа. По мере того как прямо на глазах населения рос город, его архитекторы и строители приобретали невиданное до сих пор уважение, и это уважение отразилось также на «спекулятивном» масонстве, приверженцы которого с готовностью подчеркивали свои связи с «практикующими» братьями. Самой главной фигурой в этой обстановке, вне всякого сомнения, был Кристофер Рен. Как мы уже видели, Рен был постоянным участником заседаний «Невидимого колледжа» в Оксфорде, а затем стал одним из основателей Королевского общества. Говорят, что в 1685 году его избрали Великим Магистром английских масонов. Однако он был не только мыслителем, но и практикующим архитектором. Именно поэтому он стал ключевым звеном, связывающим «спекулятивное» масонство с «практикующими» гильдиями.

Таким образом, сразу же после реставрации монархии в философии и религии, в искусстве, науке и, самое главное, в архитектуре для масонства наступили спокойные времена. Расцветая, масонство само оказывало благотворное и конструктивное влияние на общество. Можно даже утверждать, что оно – благодаря все более широкому распространению и большей открытости – внесло существенный вклад в лечение нанесенных гражданской войной ран.

Тем не менее нельзя сказать, что масоны не подвергались критике. В одной из сатирических пьес-однодневок, изданной в 1676 году, содержалось такое шутливое объявление:

Однако такие веселые пасквили не могли нанести существенного вреда масонству. В то время они играли роль современных отделов светской хроники в газетах, пробуждая интерес публики и, по всей видимости, только упрочняя репутацию тех, кого они пытались очернить. В равной степени это относится и к работе доктора Роберта Плота, хранителя музея Ашмола в Оксфорде, который в 1686 году опубликовал свое произведение «Описание Стаффордшира». Плот стремился высмеять – и даже осудить – масонство. Вместо этого он обеспечил масонам рекламу, которая оказалась чрезвычайно привлекательной для современников. Кроме того, он снабдил последующие поколения важными фактами, а также свидетельствами влиятельности института масонства.

Доктор Плот довольно подробно описывает все, что ему известно о ритуалах масонов, о собраниях лож, процедурах посвящения, а также о честности «практикующих» масонов, проявляемой при ведении строительства. В конце автор обрушивается на масонов с различными нападками. Однако атака эта получилась неудачной. Большинство читателей Плота – и это совсем не удивительно – игнорировали остроумный заключительный пассаж (или так и не добирались до него). Наоборот, они воодушевлялись тем, что предшествовало ему – древние знаменитые корни, о которых говорили масоны, участие «самых знаменитых людей», выгоды членства, взаимная поддержка, добрые дела, престиж профессии строителя и архитектора. После всего этого жестокая критика выглядела всего лишь вспышкой раздражительности и, возможно, досадой от того, что самого автора отказались принять в ложу.

Период с 1660 по 1688 год можно считать золотым веком масонства. Оно уже утвердило себя – возможно, даже в большей степени, чем англиканская церковь – как объединяющая сила английского общества. Оно уже начало обеспечивать существование «демократического» форума, где «король и простолюдин», аристократ и мастеровой, интеллектуал и ремесленник могли собираться вместе и в безопасности ложи обсуждать предметы, представляющие взаимный интерес. Однако такое положение продлилось недолго. В течение четверти века масонство пережило такой же болезненный раскол, как и само английское общество.