"Милосердные сестры" - читать интересную книгу автора (Палмер Майкл)

Глава X

Золотые правила медицины, выведенные Фоксом, определяют патологоанатома как «Специалиста, который познает свою профессию, идя напролом к сути проблемы, не оставляя ни одного неперевернутого камня (желчного или почечного)».

Как обычно, при одном воспоминании любого из бессмертных определений Джеральда Фокса, на лице Дэвида невольно появлялась улыбка, несмотря на то, что предстояло присутствовать на неприятной процедуре вскрытия тела Шарлотты Томас.

Он опаздывал уже на десять минут, хотя знал, что ничего серьезного не может произойти за такой короткий промежуток времени; разве что будет подготовлено тело Шарлотты и сделан первый разрез. Хотя наблюдения Фокса обычно оказывались исключительно уместными, Дэвид никогда не предполагал, что его циничная максима в отношении патологоанатома явится настолько точной. Ему припомнилось первое впечатление от столкновения с судебной медициной. Это произошло на лекции, которую читал коронер округа перед тем, как группе второкурсников, включая и Дэвида, предстояло наблюдать первое в их жизни вскрытие мертвого тела.

– Причина смерти, леди и джентльмены, – начал старый врач, – вот что мы, в судебной медицине, призваны установить для наших коллег, занятых в судебных кругах. Фактически никто, кроме Бога, не знает, что заставляет человека умирать. Никто. Единственно, что мы можем определить – это состояние отдельного органа в теле пациента на время его или ее смерти. На основании этого мы можем заключить с достаточной точностью причину прекращения сердечной, мозговой или легочной деятельности – единственно истинные причины смерти.

Например, если пациент умер от огнестрельной раны в сердце, мы можем говорить совершенно определенно, что смерть вызвана остановкой сердца при проникающем ранении собственно в сердечную мышцу. Но что мы скажем о пациенте с такой болезнью, как рак? Мы можем обнаружить канцерогенные ткани в печени, мозге, легких или в других органах, и, конечно, в одном отношении можно утверждать, что рак является причиной смерти. Установление непосредственной причины, однако, почти невозможно. Остановилось ли сердце, поскольку оно было отравлено каким-то неизвестным веществом, выработанным канцерогенными клетками? Или же недостаточность объема жидкости, по причинам, вероятно, не связанным с самим раком, привела к ограничению циркулирования, так что сердце больше не могло функционировать и остановилось?

– Вы должны все это учитывать всякий раз, читая такой диагноз, как "рак", "эмфизема" или "артериосклероз", в качестве причины смерти пациента. Эти болезни могли послужить причиной, приведшей к смерти, но что касается истинной причины смерти... это, мои друзья, остается тайной в подавляющем большинстве случаев...

Тайна. Дэвид в нерешительности остановился перед двумя дверями из матового стекла, на которых буквами из золотой фольги было написано: СЕКЦИОННЫЙ ЗАЛ. Бессонная ночь и хаотичное утро превратили его в злого и раздражительного человека. Перспектива аутопсии Шарлотты только усугубила его отвратительное настроение.

Хатнер был уже внутри. Кейп-Код находится всего в семидесяти милях, и за утро сюда можно добраться без особых проблем. Предпочтет ли он вернуться туда после вскрытия – это другой вопрос. Дэвид дал себе слово, что отправится к ненавистному зубному врачу (а отправляться к нему надо, сколько не тяни), если Хатнер предпочтет остаться в Бостоне и снова взять хирургию в свои руки, но потом подумал о том, чтобы переиграть пари и, по крайней мере, не чувствовать запаха новокаина и не слышать ужасного шума бормашины, если он проиграет в ближайшие два дня. В конце концов он решил, что в случае проигрыша отложит визит к стоматологу, черт его побрал, и мужественно встретит другие, более существенные несчастья.

Резкий запах формалина ударил ему в ноздри, когда он вошел в зал. Это была длинная комната, ярдов в двадцать пять от одного до другого конца. Высокие потолки и чрезмерно яркий флюоресцентный свет частично компенсировали тот факт, что в ней отсутствовали окна. Семь стальных секционных столов, каждый из которых был оснащен шлангом для воды и дренажной системой, располагались на одинаковом расстоянии друг от друга на линолеуме цвета слоновой кости. Кроме шланга, предназначавшегося для очистки органов во время вскрытия тела и последующей промывки стола, каждый пост имел собственную раковину, черную доску и подвесные весы. Большая красная цифра, от 1 до 7, выложенная на полу, являлась единственной отличительной особенностью каждого места. За исключением поста 4.

По обе стороны этого стола располагалось шесть рядов деревянных помостов, идентичных тем, которые используются в гимнастических залах. В определенное время эти помосты заполняют студенты, находящиеся на различных стадиях переживаний и ощущения странного очарования этого места. В другое время на местах для публики появятся группы стажеров в области патологии и хирургии, и каждый вытянет шею, чтобы не упустить ни одного жеста старшего хирурга, производящего вскрытие. Пост № 4 в прямом и переносном смысле был центром секционного зала Бостонской больницы.

Утром 3 октября в 8.15. на постах 1, 4 и 6 кипела работа; тело, покрытое простыней, покоилось на столе поста № 2. Уоллас Хатнер, скрестив руки на груди, стоял у поста № 4. Помосты были пусты, если не считать стажера, который должен был произвести вскрытие на столе 2, и трех студентов-медиков. Подойдя ближе, Дэвид увидел белое, как полотно, лицо Шарлотты с широко открытым ртом. Он закусил нижнюю губу, проглотил слюну и решил, что лучше сконцентрироваться на вскрытии. Он гораздо лучше переносил аутопсию, воспринимая ее как изучение отдельных органов тела. Чем ближе он позволял себе подходить к человеческому аспекту, тем более неприятной становилась ему эта процедура.

Ахмед Хадави, живой, темный и невысокого роста мужчина с непропорционально большими руками, сделал начальный разрез и погрузился по локоть в грудную полость, деловито занявшись отделением органов груди и брюшной полости от мест присоединения их к шее и стенкам брюшной полости. Работая, он только прищелкивал языком, не выражая никак свои эмоции. Периодически он наклонял голову и произносил ряд слов в управляемый педалью диктофон.

Хатнер холодно кивнул в ответ на приветствие Дэвида. Его поза и манера держать себя ничего общего не имели с мягким, внимательным, почти отечески сердечным врачом, который сидел рядом с Дэвидом в комнате хирургов каких-то тридцать шесть часов назад. Кивнув головой, он принялся и дальше следить за препарированием, тщательно избегая встречи взглядами. Дэвид беспомощно взглянул на мэтра хирургии. Затем, как неоднократно случалось в трудных ситуациях, им овладел мрачный юмор. Если Хатнер еще сильнее обхватит себя руками, подумал Дэвид, может быть, он рассыплется на мелкие кусочки, и я буду вести его практику до тех пор, пока его снова не склеят.

В этот момент он снова увидел лицо Шарлотты. "Прекрати, Шелтон!" – резко сказал он себе. – "Не смешно! Немедленно прекрати!" Мысленного приказания оказалось достаточно. Он переступил с ноги на ногу несколько раз, затем сел, целиком сконцентрировавшись на патологоанатоме.

– Итак, мы готовы сделать предварительные выводы, – произнес Хадави. Стажер сошел с помоста, чтобы лучше видеть, а Хатнер только сильнее сжал руки в то время, когда патологоанатом принялся детально описывать каждый орган Шарлотты по состоянию в момент смерти.

– Сердце, – начал он, – немного увеличено, и все полости расширены. Имеется небольшая колотая рана в переднем первом желудочке, которая, на мой взгляд, является результатом достойной похвалы по точности внутрисердечной инъекции доктора Шелтона.

Дэвид подумал, что целесообразно чуть улыбнуться и кивнуть головой, но потом спохватился, заметив, что на него никто не смотрит. Тем не менее он улыбнулся и кивнул.

– Отмечается сильно развитое сужение коронарных артерий, – говорил, не останавливаясь, патологоанатом, разрезая одновременно ткани, – хотя незаметны серьезные доказательства недавних нарушений, которые могли бы привести к инфаркту миокарда. – Интерпретация Маргарет Армстронг электрокардиограммы Шарлотты оказались безошибочной, отметил Дэвид. – Учтите, – добавил Хадави, – что присутствие острого инфаркта, отмеченного, скажем, менее, чем двадцать четыре часа назад, часто можно обнаружить только с помощью микроскопического исследования самой мышцы сердца, да и то только в том случае, если мы располагаем правильным срезом.

– Я хочу, чтобы меня известили как можно скорее после того, как будут изучены эти срезы, – приказал Хатнер больше, как показалось Дэвиду, из желания что-то сказать. Хадави бросил на него многозначительный взгляд, давая понять, что слышал его, и принялся за легкие. Немедленно его акций в глазах Дэвида взлетели на несколько пунктов. Оба легких почти наполовину спрессовались от тяжелой инфицированной жидкости. Даже при отсутствии других проблем, вполне возможно, что Шарлотта не смогла пережить такую обширную пневмонию.

Остальная часть обследования была интересна, главным образом, тем, чего не удалось установить. Не располагая, конечно, данными микроскопического исследования лимфатических узлов брюшной полости, Хадави заявил, что не может обнаружить никаких признаков остаточного рака в теле женщины. Киста печени, которую Рыбицки, рентгенолог, ошибочно диагностировал как злокачественную опухоль, заполнила весь орган, и аналогичные заполненные жидкостью капсулы были обнаружены в обеих почках. "Поликистозное поражение печеночной и почечной паренхимы", проговорил Хадави в диктофон.

Наконец патологоанатом отошел от стола, проговорив:

– С телом еще придется немного повозиться, но это не повлияет на мою оценку. Судя по всему, Уолли, картина ясна. Самое важное из того, что я скажу тебе, вот что: пролежень этой женщины настолько глубок и обширен, что я очень сомневаюсь, что его можно было бы залечить даже многослойным лоскутом. Инфекция крестцовых костей уже началась, и ее практически было бы невозможно остановить.

– Кроме того, она имела обширный венозный артериосклероз, который, по моему убеждению, и сказался на сердце. Короче говоря, мое заключение следующее: сердечно-сосудистый коллапс, вызванный легочной и пролежневой инфекцией. Дополнительный стресс был обусловлен частичной и небольшой закупоркой кишечника, которая, как вы можете сами убедиться, вызвана спайками недавнего хирургического вмешательства.

– Доктор Хадави и доктор Хатнер, – сказал Дэвид, – не могли бы мы где-нибудь присесть и поговорить, так как у меня есть несколько вопросов. – Ему претила мысль обсуждать дела Шарлотты над ее разрезанным телом. Хадави понимающе усмехнулся и сел на один из помостов. Хатнер, который продолжал держать руки на груди, неохотно последовал его примеру. Дэвид определил выражение его лица как нечто среднее между отвращением и яростью. Ни в его глазах, ни в манере поведения не было намека на разочарование или сочувствие. Невзирая на тяжелую болезнь, Шарлотта Томас вошла в больницу как пациент Хатнера, была прооперирована и умерла. Таким образом, она попала в число умерших после операции. Ее операция с последующими осложнениями повлечет за собой самое тщательное обсуждение на семинаре по летальной хирургии. От такой перспективы любой не усидит спокойно на месте, решил Дэвид. Он давно привык больше задавать вопросы, чем отвечать на них.

– Ну, Дэвид, – вывел его из забытья Хадави, – что тебя так беспокоит?

– Ты знаешь, больше всего меня беспокоит ее сердце, которое ни на что не реагировало, когда я пытался применить к ней правило девяносто девять. Это может объясняться просто – слишком много времени прошло между моментом остановки сердца и тем, как я приступил к реанимированию, но я чувствую, что здесь... что-то не так. Может... калия оказалось слишком много, что и привело к фатальной сердечной аритмии.

– Всегда существует такая вероятность, – терпеливо объяснил Хадави. – У меня сохранилось несколько пробирок с ее кровью. Пожалуйста, уровень калия можно проверить в любой момент. Но при этом не забывайте о пределах точности. Ведь такое измерение будет проводиться в отношении пациента, который скончался... в особенности такого, который испытал продолжительное наружное сдавливание сердца.

Наконец заговорил Хатнер. Дэвид не удивился, что тот не хотел сдаваться без боя. – Послушай, Ахмед, – произнес он, тыча в его сторону двумя пальцами, на что Хадави никак не реагировал. – Я совершенно не удовлетворен всем этим. Доктор Шелтон говорит дело. Поскольку макроскопическое исследование не указывает на объяснение причины смерти этой женщины, мы должны докопаться до истины прежде, чем зафиксировать в протоколе нечто неопределенное вроде сердечно-сосудистого коллапса. А что если нерадивая сестра дала ей не то лекарство, которое и вызвало аллергическую анафилактическую реакцию того или иного рода? Ведь было известно, что у нее аллергия на пенициллин.

Хадави, очевидно, привык иметь дело с самомнением Хатнера.

– Если хочешь, – пожав плечами, сказал он, – можно попросить лабораторию, чтобы они определили содержание в ее крови пенициллина. Больше ты ничего не хочешь?

Хатнер ухватился за шанс избежать семинара по летальной хирургии, как тонущий моряк хватается за проплывающий мимо кусок дерева. Ошибочно данное лекарство послужило бы прекрасным поводом для оправдания.

– Да, мне кажется, надо провести широкий анализ, – профессиональным тоном произнес он, выдерживая значительные паузы между словами и явно наслаждаясь ими. – Полный химический анализ... да. Уровни антибиотиков, электролиты, токсины... все, что полагается в таких случаях.

– Поскольку мы не располагаем точными ориентирами, это будет очень дорогое удовольствие, – мягко заметил Хадави, как бы ожидая взрыва эмоций, которые могли бы последовать даже за таким невинным возражением.

– Черт с ними, с деньгами, – вспыхнул Хатнер, и его пальцы замелькали еще быстрее. – Мы здесь говорим о жизни человека. Ты проводишь эти чертовы испытания и даешь мне результаты.

– Как будет угодно, Уолли.

Хатнер удовлетворенно кивнул и направился к выходу. Проходя мимо Дэвида, он щелкнул пальцами и бросил через плечо. – Да, почти забыл. Дэвид... Эта конференция по сосудам в Кейп-Коде оказалась совсем не то, что я думал. Я решил не возвращаться туда. Спасибо за помощь, которую ты оказал вчера. Первого января у меня планируется очередное совещание, может быть, ты и тогда меня подменишь.

В его голосе, подумал Дэвид, столько же искренности, сколько в словах Дон Жуана, уверяющего: "Конечно, я буду уважать вас завтра".