"Нелюди" - читать интересную книгу автора (Руссо Джон)

Глава девятнадцатая

В половине восьмого Джордж Стоун передал, наконец, все купленные в Карсонвилле продукты Бренде Мичам. Она принялась аккуратно разбирать их и вычеркивать из длинного списка пункт за пунктом, пока Джордж деловито вынимал бесчисленные свертки из больших бумажных мешков и рассовывал их по полкам. Затем Бренда предложила ему поесть, и хотя Джордж поначалу отказывался, потом все же сдался и устроился на кухне перед большой тарелкой с праздничными закусками.

— Мне помнится, Бренда, ты говорила, что еще не все гости съехались, — забеспокоился Джордж. — Я их, случайно, не объем?

— Бог ты мой! Да тут еще на десятерых хватит! — рассмеялась негритянка. — А ты, по-моему, уже несколько часов ничего не ел. И кроме того, после всей той работы, которую ты сегодня для нас сделал, я просто не имею права отпускать тебя домой на голодный желудок.

Некоторые блюда показались Джорджу настолько странными с виду, что какое-то время он лишь молча косился на них, не решаясь попробовать. Особенно удивлял его пудинг по-индийски. Но потом, когда он наконец осмелился проглотить маленький кусочек зеленой желеобразной массы, лицо его расплылось в широкой улыбке, обнажившей кривые желтые зубы.

— Ты, Бренда, таких тут яств понаделала, — засмеялся он, — что для меня почти все в диковинку. Я человек простой и привык к скромной пище. А здесь — что ни попробуешь — просто пальчики оближешь! И вкусно и, наверняка, полезно. Правда, выглядит твоя стряпня чуток странновато, но, будем надеяться, что меня не пронесет.

Бренда прекрасно понимала, что Джордж просто подшучивает над ней, но притворилась, будто он ее смертельно обидел.

— Кушай-кушай, и не забудь потом спасибо сказать. Дома тебе такого в жизни не предложат. Ты это не хуже меня знаешь. Я, конечно, не хвастунья, но все гости за столом час тому назад буквально аплодировали нам с Мередит.

…Уолши вместе со своими пациентами все еще отдыхали после сытного ужина в просторной гостиной, неспеша попивая вино. Все, кроме Берманов, которые не притрагивались к спиртному, уже дважды наполняли свои бокалы.

Завязался оживленный разговор, основное участие в котором принимали Уолши, Пирсоны и Андри Уорнак. Остальные гости с интересом слушали. Говорили в основном о старом Юге и о тогдашних плантаторах. Изысканная гостиная как нельзя лучше располагала к такой беседе, и Чарльз с удовольствием рассказывал присутствующим все, что знал сам:

— Земля в те времена была высшей формой собственности. Чем больше было у человека земли, тем выше его социальный статус. Поэтому каждый состоятельный гражданин мечтал стать плантатором. Они имели в обществе примерно такой же вес, как джентри [3] в Англии.

— А за что же их так уважали? — спросила Андри Уорнак.

— Они этого вполне заслуживали. Они доказали, что способны не только успешно вести дела, но и быть достойным примером для других. Они знали все о земле, о культурах, которые на ней выращивали, о том, как ухаживать за растениями и как бороться с болезнями. И не только это. Каждый плантатор мог запросто починить любой сельскохозяйственный инструмент, разбирался в метеорологии, мог правильно назначить цену за товар, выгодно продать и вовремя поставить его. Кроме того, чтобы не обанкротиться, плантаторам самим приходилось вести бухгалтерский учет и все банковские дела.

— Теперь я понимаю, почему самые способные из них становились настоящими знаменитостями, — заметил Марк Пирсон. — Как, например, Томас Джефферсон.

— Вот именно, — согласился Чарльз, улыбнулся и отпил глоток хереса.

Анита всегда радовалась, видя, с каким наслаждением ее муж предается приятному разговору. Ведь это именно он предложил начинать психотерапевтические сеансы издалека — с сытного ужина и непринужденной беседы о делах давно минувших дней. Сейчас было очень важно дать всем этим людям почувствовать, что можно получать истинное наслаждение от простого общения друг с другом.

Даже Марк Пирсон постепенно стал расслабляться. В нем пропала прежняя скованность и настороженность в отношении к хозяевам поместья. Это заметила и Хитэр, и сейчас она довольно улыбалась каждому его замечанию.

Единственным из гостей, кто не испытывал никакого удовольствия от всех этих разговоров, оставался Гарви Уорнак. Он даже не пытался вникнуть в суть беседы, и когда Чарльз отвечал на очередной вопрос Андри об укладе жизни в феодальном поместье, Гарви неожиданно перебил его и заявил, что лично он сейчас лучше отправится подышать свежим воздухом. При этом Гарви умышленно не стал просить никого составить ему компанию, и хотя голос его звучал спокойно, все почувствовали, что внутренне он напряжен:

— По-моему, я ничего не потеряю, прогулявшись немного перед сном. Если, конечно, мы не перейдем сейчас непосредственно к тому, за чем мы, собственно, сюда и приехали. Я имею в виду сеансы психотерапии. А после плотного ужина очень полезны пешие прогулки.

— Разумеется, — с улыбкой ответил Чарльз.

— Может, нам тоже присоединиться к вам? — спросил Бен Харрис, не замечая, что супруга толкает его локтем в бок. Бен никак не хотел понять, что Гарви необходимо сейчас побыть одному.

— Знаете, мне хотелось бы какое-то время побыть наедине с собой, — отклонил его предложение Гарви. — Дело в том, что я должен как следует продумать то самое письмо, которое нам предстоит писать своим спутницам жизни. — Гарви язвительно усмехнулся.

— Ну, конечно же, как вам будет угодно, — развела руками Софи Харрис. — А мы с Беном просто посидим на веранде. Мы ведь живем в Ричмонде в высотном доме, так что не очень-то часто доводится гулять по вечерам. Мы больше привыкли сидеть на балконе.

Гарви молча покинул гостиную, а через несколько минут Харрисы допили вино и последовали за ним.

Анита Уолш уже в сотый раз посмотрела на часы, напряженно раздумывая, что же могло так серьезно задержать в пути Вернона и Розу. Они звонили в поместье с заправочной станции, которая была отсюда всего в ста милях. С их стороны было бы верхом глупости повернуть назад и поехать домой, даже если допустить, что в тот момент супруги окончательно разругались. Может быть, у них сломалась машина? Но тогда почему они не позвонят еще раз?

Аните только и оставалось надеяться, что с Хернами не произошло по дороге ничего страшного. Но вслух она не решалась выражать своих опасений. Зачем понапрасну беспокоить остальных? Тем более что Вернон и Роза могут подъехать в любую минуту. Анита попыталась представить себе самый простой и естественный вариант: Херны проезжали мимо какого-нибудь диско-клуба и, решив еще раз доказать себе, что они по-прежнему «молоды духом и телом», заехали туда и задержались дольше, чем предполагали.

Джоан Берман считала, что стаканчик хереса ей бы сейчас не повредил, но тем не менее продолжала пить кофе. Таким образом она морально поддерживала своего мужа, которому алкоголь был строго противопоказан. Иногда она мечтала о том, что в один прекрасный день Сэнфорд оценит ее самопожертвование и в знак солидарности перестанет уплетать все, что попадется ему под руку — ведь сама Джоан почти уже год сидела на диете и от этого очень страдала. Хотя на сей раз она, в отличие от супруга, не удержалась и попробовала все, что было на столе. Пища действительно оказалась прекрасной, а всяческие лакомства с детства были ее настоящей слабостью. Сэнфорд же никогда не поддерживал жену и не отказывал себе в еде, да еще вечно подшучивал над ней, заявляя: «Если я — алкоголик, то ты — пищеголик, а это ничуть не лучше». С этим Джоан никак не могла согласиться. Она слишком хорошо еще помнила все ужасы, связанные с его пьянками, и теперь страстно молила Бога, чтобы он не начал пить вновь.

Джоан знала о том, что Сэнфорд не дурак выпить, еще до свадьбы, но наивно полагала, что семейная жизнь все изменит. Однако они прожили вместе уже тринадцать лет, но на него ничего не действовало. Его не останавливало даже присутствие детей, а их у Бермонов было четверо. В конце концов он однажды допился до такого состояния, что и сам потом горько жалел об этом. Зато с того дня начался долгожданный поворот в его жизни. Джоан тоже не могла забыть этого случая и каждый раз вздрагивала, когда перед ее мысленным взором всплывали подробности того инцидента…

В тот день Берманов пригласили на собрание акционеров страховой компании в Нашвилле, где чествовали Сэнфорда как одного из выдающихся работников фирмы. Джоан понимала, что одной из причин пьянства ее мужа было его стремление каким угодно образом сбросить напряжение и усталость от деловой жизни — ведь ему всегда хотелось быть первым буквально во всем, и он стремился любыми средствами добиться признания и успеха. А понимая все это, Джоан уже не могла, как прежде, беспечно радоваться постоянным удачам своего мужа и принимала его продвижение по службе и бесконечные награждения со смешанными чувствами — временами ей даже казалось, что именно из-за них и начались в семье первые разногласия. Сэнфорд частенько сердился на нее за то, что она не рада его успехам и не поддерживает его в трудной борьбе с конкурентами.

Прямо в день приезда во время банкета Сэнфорд умудрился нализаться так, что у него начались галлюцинации. Ему показалось, что у всех официантов спрятаны под одеждой пистолеты и ножи, и они незаметно достают их за спинами гостей. После первого замечания о том, что будто бы он лично видел, как взметнулся клинок кинжала за спиной у одного из его коллег, окружающие нервно рассмеялись, приняв это за неудачную шутку. Но Сэнфорд не успокоился. Теперь он вообразил, что если официантам не удастся застрелить или зарезать его, то они обязательно подмешают в угощение яд. Поэтому, когда подали горячее, он вскочил со стула, сбросив при это на пол свою тарелку и стакан, и, шатаясь, вышел из зала.

Уговорами и мольбами Джоан удалось затащить его в ближайший мотель и уложить в постель. Но буквально через пять минут Сэнфорд вскочил и заявил, что чувствует, будто именно в этой кровати совсем недавно кого-то задушили, и если они с Джоан немедленно не убегут из номера, то убийца обязательно вернется и прикончит их обоих. Джоан тщетно пыталась успокоить мужа. Но в его глазах появился уже нездоровый блеск, и теперь он в открытую пил водку прямо из горлышка бутылки, которую каким-то образом успел прихватить со стола. Сэнфорд начал настаивать на том, что им надо срочно позвонить в полицию, и тогда она решила, что это единственный способ избавиться от него — сама Джоан уже не могла справиться с разбушевавшимся мужем. Прибывшие полицейские обнаружили в номере весьма неприглядную картину: Сэнфорд в одних трусах кругами бегал по комнате и громко выкрикивал какую-то чушь. При этом от него нестерпимо разило водкой. Заметив стражей порядка, он завопил что-то про убийцу-душителя, а потом и их обвинил в тайном заговоре против него самого. Полицейским не оставалось ничего другого, как только оштрафовать его за нарушение общественного порядка и забрать в участок для протрезвления. До утра Сэнфорда заперли в камере. Что он там испытал и какие видения приходили в ту ночь в его безумную голову, Джоан не знала, но именно с этого момента в нем произошли перемены. Сэнфорд говорил только, что это были самые страшные часы в его жизни. Очевидно, демоны, рожденные воспаленным мозгом пьяницы, и в самом деле не на шутку перепугали Сэнфорда и сделали с ним то, чего не смогла сделать Джоан за долгие годы их совместной жизни. Теперь он больше не стремился быть первым всегда и во всем. И Джоан считала, что это даже к лучшему. Она была очень довольна его неожиданным преображением, хотя и боялась, что оно может оказаться временным. Сэнфорд начал ходить на собрания Общества Анонимных Алкоголиков, а кроме того Джоан вместе с ним посещала Аниту Уолш, надеясь, что та поможет ее мужу вскрыть корни своей болезни и навсегда избавиться от пристрастия к спиртному.

…Сэнфорд Берман мрачно рассматривал всех присутствующих. «Умники! — рассуждал он. — Куда не ткнешься — везде находится куча умников. Даже на этих сеансах, черт бы их побрал». Сейчас в категорию «умников» попали сами Уолши, Пирсоны и Андри Уорнак. Всех остальных — то есть Берманов и Харрисов — Сэнфорд классифицировал, как «простаков». Туда же он причислил и Гарви Уорнака за то, что тот все время отмалчивался.

Сэнфорд всю свою жизнь делил людей на «умников» и «простаков». «Умники» — это те, кто всегда старается быть правильным и сдержанным. Иногда даже создается впечатление, что эти люди никогда не ходят в туалет. Остальные — «простаки» — это обычные люди со всеми нормальными свойствами и недостатками.

В страховом бизнесе «умники» всегда ведут переговоры с крупными компаниями, а «простаки», к которым относился и сам Сэнфорд, занимаются страхованием личного имущества.

Уже много лет Сэнфорд втайне мечтал прибиться к «умникам», но те будто и не замечали его, хотя по результатам работы его показатели были ничуть не хуже. Но сколько бы премий ни получал Сэнфорд за свои выдающиеся достижения, «умники» продолжали смотреть на него свысока. Для них он был черной костью. Ведь «умнику» достаточно заключить за год один-единственный договор с какой-нибудь крупной фирмой и сорвать себе приличный процент комиссионных, в то время как Берману приходилось обежать не одну сотню клиентов, чтобы заработать такую же сумму. И поэтому он находил утешение в бутылке. Вино придавало ему уверенности в себе, и после нескольких рюмок Сэнфорд прочно укреплялся в мнении, что никто не посмеет усомниться в том, что он такой же полноценный член общества, как и все остальные.

Сегодня ему снова захотелось снискать к себе расположение «умников». И это была большая ошибка. Уолши только посмеялись над его предложением превратить их усадьбу в доходное место, а Андри Уорнак даже обозвала его грубияном и невежей.

Но вот уже почти целый год никто не смел критиковать Бермана, и теперь он проклинал про себя всех этих «умников» и посылал их ко всем чертям.

Всякий раз, когда Сэнфорда тянуло к бутылке, он вспоминал ужас той ночи в полицейской камере и останавливался. Об этом он и написал в письме к жене, но, разумеется, не собирался его никому показывать. Он доверил бумаге всю правду о том, что случилось с ним тогда в полицейском участке. Об этом он не рассказывал даже на собраниях Анонимных Алкоголиков и теперь поклялся, что ни Джоан, ни тем более Уолши не должны никогда узнать его тайных страхов.

Психиатры любят выворачивать человеческую душу наизнанку. Они обожают гной. И чтобы увидеть его, внушают пациенту, будто он обязан сам вскрыть свои раны и обнажить перед всеми больные места. Но Сэнфорд Берман не покупается на их дешевую приманку и лживые разглагольствования. Он выше их на голову. У него все в полном порядке. Он не пьет почти целый год и спокойно держит все свои тайны при себе.

Самым страшным в камере были, конечно, не галлюцинации. Ему и раньше уже в приступах белой горячки приходилось сражаться с зелеными крысами и малиновыми змеями. Правда, сейчас вместо этого Берману виделись убийцы в человеческом облике. Но это не меняло сути дела. Хуже всего было то, что Сэнфорд наконец понял: все его ночные и горячечные кошмары на самом деле были проявлением страха оказаться неудачником, и именно этот страх заставлял его восставать против всего белого света, будто все вокруг только и хотят задушить его и строят против него тайные планы. Он просто не мог смириться с тем, что кто-то считает его ниже себя.

Вот с такими невеселыми мыслями Сэнфорд заснул в камере в ту самую ночь. А когда проснулся, то увидел, что лежит в луже собственной рвоты на холодном полу, за решеткой, куда брезгуют заползать даже подвальные крысы. Осознав свое жалкое положение, он почувствовал себя таким отвратительным ничтожеством, что даже презрение «умников» показалось бы ему сейчас незаслуженно высокой оценкой. Он был наимерзейшим и некчемнейшим существом на земле. После этой выходки было бы вполне логичным, если бы даже жена и дети начали относиться к нему с презрением.

Осознав все свое ничтожество, Сэнфорд пришел к страшному выводу: ему больше не имеет смысла продолжать жить. Жена и дети ничего не потеряют, если такой муж и отец уйдет из жизни. Все, ради чего он трудился, теперь потеряло для него всякую ценность. Он соорудил из своей заблеванной рубашки петлю и привязал ее к решетке камеры. Потом оторвал несколько узких полосок материи от майки и попытался связать ими ноги и руки в запястьях, чтобы не оставалось уже никакой надежды пойти на попятную. И только после этого взобрался на железную койку, просунул голову в петлю и прыгнул. Сэнфорд надеялся тут же сломать себе шею или хотя бы сразу потерять сознание, но вместо этого лишь нелепо повис на петле, касаясь пальцами ног холодного пола, и начал медленно задыхаться. Это никак не входило в его планы. В смертельном испуге он попробовал закричать и позвать на помощь, но из горла вырвался только тихий глухой хрип. Он вертелся и бился об решетку, но так как руки и ноги его были связаны, это не приводило к желаемому результату; наоборот, при каждом отчаянном броске петля затягивалась все туже. И в конце концов измученный неудачник потерял сознание.

И вновь Сэнфорд очнулся в луже собственной рвоты на том же самом холодном полу затхлой камеры. Шея нестерпимо болела, все тело ныло от ушибов о решетку и стены.

Дежурный полицейский, в обязанности которого входил ежечасный обход камер, нашел Сэнфорда уже в бессознательном состоянии висящим на самодельной петле и сразу же перерезал ее и путы на конечностях. К ужасу Бермана, он заявил, что обязан сообщить по команде о попытке самоубийства. Это означало, что не позднее завтрашнего утра информация об этом позорном факте просочится в печать. Сэнфорд сразу же предложил взятку, и они сошлись на тысяче долларов, гарантирующих полное молчание дежурного.

— Черт с тобой, приятель, — устало проворчал полицейский. — Это твое личное дело, но мне очень не хотелось бы, чтобы такое происходило именно здесь, да еще в мою смену.

После этого случая Сэнфорд понял, как силен его инстинкт самосохранения и как на самом деле ему хочется жить, пусть даже он этого и не заслуживает. Теперь оставалось лишь нянчить внуков.

Он боялся, что жена и дети бросят его, если узнают, каким трусом он оказался. И теперь он намеренно посмеивался над Джоан, постоянно напоминая ей о лишнем весе и полной фигуре. Но в действительности он совсем не хотел, чтобы Джоан похудела. Пусть лучше она осознает свои недостатки, и лишний вес будет для нее постоянным напоминанием о ее неполноценности. Иначе она еще вздумает считать себя достойной лучшего мужа, нежели Сэнфорд с его пагубным пристрастием к спиртному.

Берман прекрасно понимал, почему по отношению к жене он ведет себя именно так, но ничего уже не мог изменить. К тому же он не надеялся на то, что, рассказав Джоан или кому бы то ни было о своей попытке самоубийства, он как-то исправит положение. Вполне достаточно и того, что об этом знает он сам. Ведь после той ночи он бросил пить и держался почти уже год.

Обиженный на весь белый свет, чуть не плача, Гарви Уорнак направлялся к конюшне. Ему не хотелось маячить перед домом, поскольку он помнил, что Харрисы собирались перед сном посидеть на веранде. А сейчас он не хотел ни видеть кого-либо, ни тем более разговаривать. Ему требовалось побыть одному — чтобы никто не приставал со своими расспросами и не пытался его утешать.

Гарви прошел мимо загона, в котором тихо стояли лошади, но даже не взглянул на них. Ограда загона давно уже кончилась, а он все шел и шел безо всякой цели туда, где виднелись свежевырытые котлованы для реставрации разрушенных хижин. С досады Гарви пнул ногой крепко засевший в земле кусок кирпича, хотя рассудок и подсказывал ему, что следует быть более уважительным к хозяевам этих мест. Но хотя (только ради Андри) он и делал вид, что его интересует вся эта археологическая чушь, на самом деле ему было глубоко наплевать на все, что здесь происходит. Другое дело — мир современности со всеми его приспособлениями, из-за которых время не стоит на месте: компьютеры, программы, да мало ли что еще!.. Какого черта копаться в этих пыльных обломках давно прошедших эпох? Их все равно уже не вернуть…

Терзаемый сознанием того, какими разными они с Андри оказались, Гарви тем не менее сурово осуждал себя за то, что не смог полюбить ее так же сильно, как она его. А теперь еще его раздражал этот очевидный роман его собственной жены с Чарльзом Уолшем. Самое парадоксальное заключалось в том, что он не хотел окончательно рвать с Андри, хоть надежда на восстановление добрых отношений с ней и таяла в его сердце с каждой секундой.

Он размышлял о том, что, возможно, ее тяжелая болезнь и его изменившееся отношение к ней накануне операции вовсе и не были настоящими причинами разлада. Что, если сама их свадьба была ошибкой, и дело все равно пришло бы к печальному финалу — разводу, — даже если бы и не обнаружилась эта опухоль, потребовавшая операции? Что, если эта болезнь была специально подготовлена злодейкой-судьбой, чтобы только испытать на прочность его любовь? А он не выдержал, и от этого чувствовал еще большие угрызения совести.

А может быть, они просто не подходят друг другу, будучи совершенно разными людьми, не созданными для совместной жизни? Все сильнее и сильнее Гарви убеждал себя в том, что Андри была бы намного счастливее, если б вышла замуж за такого человека, как, например, этот Уолш. За того, кто смог бы по-настоящему оценить ее любовь к искусству и литературе.

Сначала они лишь подшучивали над тем, что два таких непохожих человека связали свою судьбу. Что ж — противоположности всегда притягиваются. Да, некоторое время это было даже забавно, но так не могло длиться вечно. Главное в семейной жизни все-таки совсем другое — супруги должны быть похожими. И если этого нет, то такие пары в конце концов распадаются — рано или поздно противоположности восстают друг против друга.

Гарви нащупал адресованное жене письмо в кармане куртки. В нем он беспорядочно и почти бессвязно попытался изложить все свои опасения и сомнения, которые до сих пор роем вились у него в голове. Внезапно под ноги ему попался крупный ком грязи. Гарви с силой пнул его ногой, свернул в сторону и зашагал по деревянному настилу, ведущему прочь от бывших рабских хижин. Сейчас он почти уже решился показать это письмо Андри. Да, именно сегодня, когда они останутся наедине. Дальше тянуть нельзя.

Но когда он проходил мимо огромного старого вяза, тоже погруженного в свои невеселые мысли, чья-то волосатая рука высунулась из-за ствола и крепко зажала ему рот. От неожиданности Гарви широко раскрыл глаза и прямо перед собой увидел блестящую сталь штыка. В тот же миг незнакомец проткнул ему шею, перерезав сонную артерию. Кровь фонтаном хлынула изо рта и из раны и горячей волной потекла по куртке.

Микки Хольц и Жанет Фейган — два террориста из Зеленой бригады, которые стерегли пилотов в кабине Боинга-747, - сейчас опустились на колени возле умирающего Гарви Уорнака и, как заведенные, принялись кромсать его шею штыками. Их глаза излучали зловещий звериный блеск, а руки продолжали методично вонзать клинки в уже мертвое тело Уорнака.

— Общество старого Юга, — объяснял Чарльз Уолш, — было основано на самой жестокой несправедливости и неравенстве — на рабстве человека. Но как ни парадоксально это звучит, плантаторы-аристократы довольно активно участвовали в общественной жизни и были преданы идеалам демократии. И Вашингтон, и Джефферсон — оба были рабовладельцами. И в то же время Джефферсон писал, что «все люди созданы равными», а Вашингтон сражался за этот принцип на поле боя и одержал победу.

— Да, но дело в том, что из четырех семей только одна в то время владела рабами, — вставила Андри.

— Это неважно, — вступил в разговор Марк Пирсон. — Чарльз просто имел в виду, что…

И в этот момент с веранды раздался душераздирающий вопль.

Чарльз непонимающим взглядом окинул присутствующих и направился ко входной двери. Крик повторился. Это был голос Софи Харрис. Уолш открыл дверь и увидел, что супруги Харрис, прижавшись друг к другу, пытаются спрятаться за толстой белой колонной. Но лишь через секунду он понял, что же так сильно напугало их.

На нижней ступеньке широкой лестницы парадного входа собственной персоной стоял генерал Кинтей, главарь Зеленой бригады, которого Чарльз всего несколько часов назад видел по телевизору и сейчас мгновенно узнал. Террорист держал в руках черный автоматический пистолет 45 калибра, наставив дуло на Харрисов, а теперь начал медленно переводить оружие на хозяина поместья.

— Бог ты мой! — только и смог проговорить Чарльз. В голове его путались самые разные мысли — перед глазами проплывали обрывки телепередач, какие-то картины из недавнего страшного сна, — и тут всплыло в памяти зловещее предсказание Мэри Монохэн.

Из носа Кинтея тонкой струйкой вытекала кровь. Глаза были злыми и совершенно пустыми. Казалось, что он прикладывает неимоверные усилия, пытаясь удержать пистолет в вытянутой руке. Так и не успев нажать на курок, террорист споткнулся о мраморную ступеньку и с глухим стуком повалился на вымощенный булыжниками двор.

К этому времени все, находившиеся в доме, уже высыпали на веранду. Чарльз сделал шаг по направлению к Кинтею и тут услышал пронзительный крик Аниты:

— Чарльз! Не подходи к нему!

Но он все же нагнулся и хладнокровно вынут пистолет из разжатых пальцев бандита. Потом приподнял веки главаря террористов и заглянул в его пустые бессмысленные глаза.

— Он потерял сознание. Анита, я присмотрю здесь за ним, его оружие уже у меня. А ты позови Джорджа Стоуна, пусть он поможет перетащить его в дом.

— Но ведь он собирался ЗАСТРЕЛИТЬ нас! — завизжала Софи Харрис, все еще не решаясь выйти из-за колонны.

— К-кто он? — заикаясь от страха спросила Джоан Берман. — Солдат?

— Террорист, — коротко ответил Чарльз. — Он называет себя «генерал Кинтей».

— Не может быть! — ужаснулся Сэнфорд Берман. — Я вчера смотрел про него новости по телевизору. Это же главарь Зеленой бригады! Они ограбили банк в Нью-Йорке и потребовали, чтобы их отправили самолетом на Кубу.

— Совершенно верно, — подтвердил Чарльз. — Я тоже следил за событиями. Наверное, их самолет потерпел катастрофу где-то в этих местах. Анита, позови Джорджа. Надо поскорее затащить его в дом. Сначала окажем Кинтею посильную медицинскую помощь, а потом передадим его полиции.

— Я могу вам помочь, — предложил Марк Пирсон.

— Он очень тяжелый, — отозвался Чарльз. — Боюсь, что нам и вдвоем не справиться. Подождем Джорджа и тогда попробуем.

Андри Уорнак, молчавшая до сих пор, вдруг заговорила с перекошенным от страха лицом:

— Гарви!.. — Ее голос дрожал. — Он же ушел гулять…

Чарльз проверил пистолет Кинтея.

— Возможно, с ним все в порядке, — сказал он, хотя в голосе его не чувствовалось особой уверенности. — Из этого пистолета еще не стреляли.

— Я тоже не слышал никаких выстрелов, — подтвердил Сэнфорд Берман.

— Но… если я вас правильно поняла, то поблизости могут быть и другие террористы, — едва слышно произнесла Андри.

С кухни примчался Джордж Стоун и вместе с Чарльзом они приподняли Кинтея за руки, а Марк Пирсон и Сэнфорд Берман ухватили террориста за ноги.

— Осторожнее, Марк, — волновалась Хитэр, вслед за остальными женщинами входя в дом.

Бен Харрис держал входную дверь открытой, и наконец четверо мужчин внесли Кинтея наверх по ступенькам веранды.

В эти минуты полковник Мао, медленно ковылявшая мимо дома, неожиданно заметила, что ее любовника «взяли в плен». Не раздумывая ни секунды, она открыла огонь, даже не соображая, что может убить именно того, кого пыталась таким безумным образом спасти. Но она действовала настолько неуклюже и медленно, что в результате ее выстрелы не причинили никому никакого вреда. Правда, несколько пуль все же попало в мраморные колонны, и мужчины ускорили шаг, скрываясь за тяжелой дверью усадьбы.

Рядом с Мао появились еще двое террористов и, следуя ее примеру, начали беспорядочно стрелять по стенам и окнам дома, вышибая из фасада куски кирпичей, штукатурки и мрамора.

— Всем лечь на пол! Никому не вставать! — приказал Чарльз Уолш, под свист пуль закрывая дверь на засов. Джоан Берман не могла пошевелиться от ужаса, тогда Чарльз с силой схватил ее за руку и швырнул за диван. Все остальные, пригнувшись, искали убежище. Марк Пирсон накрыл собой Хитэр, рискуя при этом своей собственной жизнью. Анита вытянула руку и дотронулась до пальцев Чарльза, показав таким образом, что она цела и невредима. Увидев ее, неподвижно и беспомощно лежащую на полу, Чарльз почувствовал, что у него обрывается сердце. Сейчас же, ощутив ее прикосновение, он немного успокоился и крикнул:

— Мередит! Бренда! Запирайте все окна и двери!

Пригнувшись как можно ниже, он торопливо выбрался из гостиной, собираясь по возможности обезопасить и другие комнаты.

Съежившись на полу от страха, Сэнфорд Берман наблюдал, как Чарльз, ловко изгибаясь, проползает мимо него, подобно заправскому солдату на полосе препятствий, которому нужно пролезть под колючей проволокой. Сам же Сэнфорд от ужаса не мог и пошевелиться. Ему казалось, что даже если бы он был абсолютно уверен, что в то место, где он сейчас лежит, вот-вот попадет пуля, то и тогда он не смог бы предпринять ничего для своего спасения. Когда Чарльз по-пластунски покинул гостиную, Сэнфорду открылось нечто, чего раньше он каким-то образом не замечал, а именно — старинный сервант, уставленный бутылками со спиртным. Вот что ему было просто необходимо сейчас. Вино манило Бермана как никогда. Но он знал, что если сдвинется с места, то первая же пуля попадет в него. А если нет, то тогда его убьет вино.

Обстрел усадьбы продолжался, время от времени слышался звон бьющегося стекла, от стен отлетали куски штукатурки, образуя в воздухе маленькие облачка пыли. Бесценные предметы старины — вазы, сервизы, хрусталь — все разлеталось вдребезги.

Джоан Берман и Софи Харрис горько плакали.

Сэнфорд Берман медленно протянул руку к серванту со спиртным, но нечеловеческими усилием воли заставил себя отдернуть ее.

В это время Кинтей пришел наконец в себя и начал выкрикивать какую-то бессмыслицу насчет «фашистских зверей» и «истребления свиней». Марк Пирсон и Джордж Стоун с трудом удерживали его, а потом связали ему руки и ноги при помощи его же собственных нейлоновых шнурков. Собрав все свои силы, Кинтей завопил:

— Фашисты! Свиньи! Сгорите в огне свободы!!!

Его бредовые выкрики, очевидно, вдохновили полоумных террористов, и стрельба усилилась.

Это было последней каплей терпения для Сэнфорда Бермана. Больше он выдержать не мог. Он широко распахнул дверцы серванта и выхватил бутылку бурбонского виски, поднес ее поближе к лицу и с восхищением посмотрел на янтарную жидкость и искусно оформленную этикетку в старинном стиле. Сэнфорд уговаривал себя не делать этого, потом даже произнес несколько дежурных заклинаний и молитв, сочиненных специально для лечащихся алкоголиков. Но одно дело — хором давать обещания не прикасаться к спиртному, сидя в уютном кабинете на заседании Анонимных Алкоголиков, и совсем другое — слышать рядом с собой свист пуль. Он открутил пробку и жадно присосался к горлышку.

Кинтей тем временем бился в истерике, не переставая вопить:

— Свиньи фашистские! Горите в пламени свободы!

— Надо заткнуть ему кляпом рот! — выкрикнул Марк Пирсон.

Джордж Стоун достал из кармана комбинезона красную повязку на голову, скомкал ее и с силой впихнул в рот самозваного генерала.

Сэнфорд Берман отхлебнул из бутылки еще пару глотков.

Чарльз Уолш дополз до столовой и сразу же понял, что с этой стороны дома стрельба идет намного активнее. Во многих картинах зияли дыры. Настенные блюда и украшения из фарфора превратились в груды мелких осколков. В тот момент, когда он проползал мимо одной из них, раздалась автоматная очередь и великолепная огромная хрустальная люстра рухнула на изрешеченный пулями антикварный дубовый стол. «Даже если я выживу, — подумал Чарльз, — сердце мое вряд ли все это выдержит». Но то, что он увидел минуту спустя, потрясло владельца усадьбы еще сильнее.

На кухне в лужах густеющей крови лежали Мередит и Бренда Мичам, бессмысленно глядя в потолок широко открытыми остекленевшими глазами. Рты их были беспомощно раскрыты, будто бы перед самой смертью они пытались позвать на помощь своего хозяина. Все это казалось странным еще потому, что в кухне почти не было никаких следов разрушений. Здесь было разбито только одно окно, и несколько пуль засели в холодильнике и плите. Казалось, что смерть негритянок была случайной, что они погибли от рук каких-то вооруженных сумасшедших, которым, по всей вероятности, гораздо приятней наносить ущерб неодушевленным предметам.

Почему они даже не пытаются проникнуть в дом? Эти твари продолжают стрелять, почти не целясь.

Захватив с собой пистолет Кинтея, Чарльз пробрался к задней двери, захлопнул ее и запер на засов. Хотя он прекрасно понимал, что если члены Зеленой бригады начнут организованное наступление, то эта дверь, безусловно, не сдержит их натиск.

С той минуты, как Джейни Стоун до конца осознала, что ее мать и бабушка погибли, она решила бежать в поместье. Ей предстоял нелегкий путь длиною в три мили по ухабистой пыльной дороге. Слыша за спиной выстрелы, она каждый раз пригибалась к земле или пряталась в кювете, а потом снова бросалась вперед, стремясь скорее попасть в поместье — ведь там был ее отец. Только одно пугало ее теперь — а вдруг они его тоже убили? Добежав до опушки, Джейни осторожно выглянула из-за деревьев и обнаружила, что усадьба тоже окружена солдатами. Их было не меньше десятка, и все они беспрерывно стреляли по дому. Приглядевшись получше, Джейни заметила отцовский пикап, стоявший перед домом вместе с другими машинами, принадлежавшими, очевидно, гостям Уолшей. Девочка не знала, что делать. Ей обязательно надо пробраться к отцу. Но как?

Одна из нападающих — худенькая длинноволосая девушка в джинсах и ковбойке — подошла совсем близко к дому и, медленно пошатываясь, будто плохо соображая, что делать, достала гранату и неуклюже метнула ее. Граната ударилась о колонну и отлетела назад, попав прямо в голову девушке. Но та лишь тупо наблюдала, как снаряд скатился к ее ногам и взорвался, разнося на куски ее собственное тело и поднимая в воздух столб дыма и огня.

Этот эпизод на некоторое время прервал стрельбу. Террористы, как одурманенные, собрались вокруг дымящейся воронки, явно не понимая, что же все-таки произошло. Только что их товарищ по оружию стоял рядом, а после взрыва каким-то непонятным образом испарился.

Не теряя ни секунды, Джейни рванулась к дому, изо всех сил начав звать отца:

— Папа! Папа! — почти неузнаваемым надорванным голосом кричала она.

Увидев движущуюся цель, бандиты очнулись от транса и начали стрелять по ней. Но Джейни удалось юркнуть за поленницу, сложенную из толстых дров для растопки камина в зимние холода. Это еще сильнее озадачило нападающих. Им и в голову не приходило, как можно попасть в девочку, спрятавшуюся за таким надежным укрытием. Поэтому они оставались на местах, продолжая настойчиво всаживать пули в дрова. У некоторых патроны давно уже кончились, но они, не замечая этого, продолжали нажимать на курки.

Джейни вся съежилась, боясь пошевелиться или снова позвать на помощь. Девочка не понимала, почему эти люди ведут себя так глупо и необычно. Они были похожи на живых мертвецов — она как-то даже смотрела такое кино по телевизору в доме у Уолшей. Но если они снова услышат ее голос, то могут догадаться, что надо просто обойти поленницу вокруг — и она окажется у них в руках.

Однако из-за того, что все окна в доме были уже перебиты, а в пальбе наступило временное затишье, Джордж Стоун все же успел расслышать голос собственной дочери. Он прополз по изуродованным комнатам усадьбы, пока не нашел Чарльза, который в этот момент как раз пытался забаррикадировать кухонную дверь огромным холодильником.

— Доктор Чак… прошу вас… дайте мне ваш пистолет, — взмолился Джордж. — Там во дворе Джейни.

— Где? Откуда вам это известно? — изумился Чарльз.

— Она только что кричала мне. Я на секунду высунулся из окна и успел заметить, как она спряталась за поленницу.

Чарльз порылся в ящике кухонного стола, вынул оттуда большой нож для разделки мясных туш и сказал:

— Возьмите вот это. Мы пойдем туда вместе.

— Нет. Дайте мне пистолет, — не соглашался Джордж. — Если мы выйдем вместе, то некому будет охранять дверь.

Чарльзу пришлось согласиться на это. Нехотя он передал пистолет Джорджу. Оба мужчины осторожно осмотрели через разбитые окна двор. Казалось, что возле самого дома террористов нет. Джордж незаметно выскользнул из задней двери, а Чарльз остался за ней с кухонным ножом.

Едва нападающие заметили Джорджа, как снова открыли стрельбу. Но они так неловко прицеливались, что могли попасть в него разве что чудом. Однако риск был все же велик. Но Джорджу не оставалось ничего другого, как только идти ва-банк. Он собрался с силами и, мысленно благословясь, рванул через двор. Террористы стреляли наугад, пули свистели над его головой и врезались в деревья и землю. Джордж добежал до опушки и там на некоторое время припал к земле. Но после короткой передышки он снова вскочил и бросился к поленнице под ураганным огнем преступников.

— Папа! Папочка! — со слезами воскликнула Джейни, как только отец свалился рядом с ней за дровами и нежно обнял ее. Однако оставаться здесь было все опаснее с каждой минутой. Потерявшие разум бандиты в конце концов могли догадаться, что все, что им надо сделать — это просто обойти поленницу с другой стороны.

— Пошли, крошка! — крикнул Джордж и схватил дочку за руку.

Сперва они бросились в противоположную сторону, затем лесом срезали угол и оказались на расстоянии одной перебежки от заднего крыльца. Выждав пару минут, они снова вскочили на ноги и одолели почти тридцать ярдов, прежде чем безумные твари догадались, в чем дело, и начали стрелять. Из деревянных ступенек крыльца во все стороны полетели щепки, но Чарльз Уолш уже отпер дверь и широко распахнул ее перед ними, чтобы дочь и отец без задержки смогли вбежать в дом. Джордж с силой втолкнул Джейни внутрь, а сам успел повернуться и, прицелившись прямо в лоб ближайшему террористу, нажал на спусковой крючок. На лбу у врага появилось маленькое красное пятнышко, и он медленно осел. Джордж огляделся в поисках очередной жертвы.

— Скорее сюда! Джордж! Скорее! — кричал Чарльз.

Поймав на мушку следующего террориста, Джордж выстрелил еще раз, но промахнулся. Потом он повернулся и почти уже вошел в дом, как вдруг в воздухе что-то просвистело. Нет, это была не пуля, но Джордж застонал и упал, как подкошенный, сильно ударившись лицом о крыльцо. Чарльз быстро втащил его внутрь, захлопнул дверь и запер ее на тяжелый засов. Он сразу заметил, что из лопатки Джорджа торчит маленький стальной цилиндрик. Ему тут же припомнились недавние передачи по телевизору. Чарльз даже не сомневался, что этот выпущенный из арбалета полый цилиндрик внутри был заполнен ядом, и вполне возможно, что именно ядом гремучей змеи. Он моментально извлек его из тела раненого, надеясь, что сделал это не слишком поздно, и лишь небольшая доза яда успела проникнуть в кровь. Джордж, стиснув зубы, стонал от боли, прислонившись к кухонной плите. Джейни обняла его и заплакала, бормоча что-то бессвязное, из чего можно было понять только одно — ее мать и бабушка убиты.

Дерзкая вылазка Джорджа вызвала у бандитов очередной приступ ярости, и они вновь с остервенением принялись обстреливать дом. Все находящиеся внутри прятались, кто за чем мог, а пули с грохотом разбивали в щепки мебель, посуду и украшения.

Чарльз выполз из кухни и осторожно поднялся наверх в свою спальню за чемоданчиком, с которым не расставался никогда, выезжая по вызову. В этом саквояже он хранил достаточное количество противоядия, поскольку знал, что невдалеке от поместья собирается секта змееносцев, каждое воскресенье совершающая свои дикие обряды. Когда он начал спускаться по лестнице назад в кухню, стрельба постепенно стала стихать, слышались лишь одиночные выстрелы, а потом и совсем огонь прекратился.

И как раз в этот момент зазвонил телефон. Впрочем, он мог звонить уже достаточно долго — просто из-за грохота выстрелов его вряд ли кто слышал. Теперь же Чарльз начал осторожно пробираться к аппарату.

Но так как все стекла в доме были разбиты, и звонок разносился до самого леса, то не услышать его снаружи было попросту невозможно. Один из террористов, стоявший ближе других к дому, медленно вынул из ножен длинный блестящий тесак. Это был прыщавый молодой человек с жиденькой бороденкой и пустыми бесцветными глазами. Он медленно и неуклюже, но все же довольно решительно приблизился к проводам, соединяющим усадьбу электричеством и телефонной связью с внешним миром. Подойдя к незапертому щитку кабельного ввода, он открыл небольшую стальную дверцу, бесстрашно взмахнул тесаком и принялся перерезать им линию передач. Ослепительные голубые искры с треском полетели в разные стороны, террорист несколько раз дернулся, вскрикнул, послышалось шипение обугливаемой кожи, затем его тело еще несколько раз вздрогнуло и затихло. Совершилась электрическая казнь. Потом вспыхнула одежда, труп свалился на землю и стал медленно догорать.

Поместье лишилось электричества и связи. Телефонный звонок оборвался прежде, чем Чарльз успел дотянуться до трубки. Схватив спасительный чемоданчик, он почти бегом вернулся на кухню, склонился над Джорджем Стоуном и ввел ему солидную дозу противоядия. Пока он обрабатывал рану и перевязывал Джорджа, из гостиной появился Марк Пирсон.

— Нам надо срочно принять все меры, чтобы противостоять возможной атаке на дом, — сразу же шепотом начал он. — Нельзя терять ни секунды. Если террористы двинутся цепью и начнут бросать в окна гранаты, — нас уже ничто не спасет. Мы все до одного погибнем.

— Странно только, почему они до сих пор этого не сделали, — заметил Чарльз.

— Ума не приложу, — ответил Марк. — Создается такое впечатление, что они все или одновременно рехнулись, или находятся под воздействием какого-то наркотика.

Чарльз в задумчивости кивнул. До того как Кинтей потерял сознание, он тоже передвигался с трудом и вел себя очень нелогично. Но вполне вероятно, что он получил травму во время крушения Боинга. Такое поведение довольно часто наблюдается у больных при повреждении центральной нервной системы. Но странным казалось то, что и все остальные его товарищи вели себя точно так же. Если у всех у них были одинаковые симптомы и одинаковые повреждения мозга, — то что могло стать причиной этого?!

— Где самое надежное место в вашем доме? — спросил Марк Пирсон.

— В подвале, — не задумываясь, ответил Чарльз. — Его выстроили в старые добрые времена именно на тот случай, если там придется прятаться от нападения индейцев. В полу есть люк, и, спустившись вниз, его можно сразу же надежно закрыть, используя специальные засовы.

— Это и будет местом нашего окончательного укрытия, — решил Марк. — Я пойду и попытаюсь объяснить это всем остальным.

Он начал переползать от одного к человека к другому, объясняя каждому его конкретную задачу. В середине семидесятых Марку довелось служить в мотострелковых войсках, где он получил неплохую военную подготовку, но с тех пор он ни разу не участвовал в боевых действиях. К его великой радости, как раз в это время США закончили вывод своих войск из Вьетнама, и ему не пришлось воевать там. Однако сейчас он все равно очень живо вспомнил все то, чему его обучали в армии, и действовал быстро и, как ему казалось, достаточно компетентно. Кроме того, сознание собственной важности притупляло в нем чувство страха.

Дойдя до Сэнфорда Бермана, Марк сильно расстроился. Берман уже почти наполовину опустошил бутылку бурбона, и теперь пользы от него было мало. С отвращением Марк отобрал ненавистную бутылку и вылил остатки виски в раковину. Пьяный протест Сэнфорда был сейчас очень некстати — любые звуки могли привлечь внимание террористов и спровоцировать их на новое наступление. Джоан забилась в дальний угол и тихо всхлипывала, а ее муж начал во всеуслышание разглагольствовать о том, что если уж ему суждено умереть, то он не собирается погибать в трезвом виде. Успокоить Сэнфорда оказалось делом крайне нелегким, и в конце концов было решено поступить с ним следующим образом: Марк повалил его на пол и насел сверху, удерживая за руки, а доктор Анита, изловчившись, ввела ему максимальную дозу валиума, после чего он сразу же обмяк и заснул.

Все в доме были напуганы, — некоторые почти до истерики. Но Марк все же старался, как мог, успокоить их и добиться того, чтобы все начали действовать сообща. Они переползали из комнаты в комнату, собирая оружие и другие вещи, которые могли пригодиться в подвале, при этом стараясь делать все очень тихо — ведь любой шум или возглас мог легко спровоцировать новый обстрел.

Время от времени кто-нибудь выглядывал из окна, чтобы проверить, не готовится ли организованная атака террористов: ведь сами они еще не до конца были подготовлены к тому, чтобы укрыться в подвале в случае их наступления. Потом стали аккуратно сносить все собранное вниз, постепенно превращая подвал в настоящую крепость. Они запаслись свечами, самодельными факелами, продовольствием и водой. Захватили с собой радио и даже переносную газовую плитку для приготовления пищи. Но сюда они спустятся только в самый последний момент — когда вся остальная часть дома уже будет захвачена Зеленой бригадой. В подвале не было окон, его свод был выложен из крупных камней и подперт толстыми дубовыми сваями, между которыми на полу лежала солома. Сюда можно было попасть через единственный потайной люк по деревянной лестнице, ведущей на первый этаж.

Но все-таки даже такая крепость не могла быть идеальным убежищем. Если террористам удастся ворваться в дом, то они подорвут гранатами и тяжелую дубовую дверь столовой и вход в кладовую, откуда и начиналась ведущая в подвал лестница. В те давние времена, когда строился этот дом, никаких гранат у индейцев и в помине не было. А от их взрывов теперь вполне могут расшататься эти старые каменные своды, и тогда уже ни у кого из спрятавшихся под ними не останется ни единого шанса. Но даже если они и переживут взрывы гранат, то автоматная очередь первого же ворвавшегося в подвал бандита наверняка решит все.

Марк Пирсон надеялся только, что у террористов не хватит ума так продуманно довести дело до конца. До сих пор они действовали несогласованно и нелогично. Оставалось лишь надеяться, что так будет продолжаться и впредь.

Проверяя надежность дверей, Марк несколько раз встретился взглядом с Хитэр, и взгляд этот его ободрил. Она явно гордилась им. Он почувствовал это и, проходя очередной раз мимо жены, даже поцеловал ее. Это был легкий мимолетный поцелуй, но Хитэр поняла — ее супруг сможет постоять за них обоих.

Просто невероятно! Ему показалось, что он снова влюбился в свою жену. Именно сейчас, благодаря его находчивости, самообладанию и изобретательности, он почувствовал, как он был нужен ей все эти годы, всю их совместную жизнь, а особенно — в эти минуты…