"Разоблачение" - читать интересную книгу автора (Крайтон Майкл)

Часть третья СРЕДА

Утром Сандерс, находя утешение в заведенном порядке, быстро одевался и слушал телевизионные новости, включив звук на максимум, чтобы как-то заполнить тишину пустого дома. В город он выехал в половине седьмого, притормозив у булочной, чтобы перехватить чашечку каппучино и рогалик перед поездкой на пароме.

Когда паром отчалил от Уинслоу, Сандерс сел лицом к корме, не желая смотреть на приближающийся Сиэтл. Погрузившись в свои мысли, он смотрел на низкие серые тучи, повисшие над темной водой залива. Похоже, сегодня тоже будет дождливый день.

— Дрянной день, а? — раздался женский голос.

Посмотрев вверх, Сандерс увидел хорошенькую и миниатюрную Мери Энн Хантер, стоявшую, уперев руки в бедра и озабоченно глядящую на него. Мери Энн тоже жила на Бейнбридже. Ее муж работал в университете морским биологом. Мери Энн и Сюзен были подругами и часто вместе бегали трусцой. Но Сандерс сталкивался с ней на пароме нечасто, поскольку она, как правило, выходила из дома намного раньше, чем он.

— Доброе утро, Мери Энн.

— Чего я не могу понять, так это как они обо всем пронюхали, — сказала она вместо приветствия.

— Ты о ком? — спросил Сандерс.

— Ты что, хочешь сказать, что еще не читал этого? О Господи… Тут о тебе в газете напечатано, Том.

И Мери Энн передала ему газету, которая торчала у нее под мышкой.

— Ты шутишь?

— Нисколько. Опять Конни Уэлш воюет.

Сандерс посмотрел на первую полосу и, не обнаружил ничего для себя интересного, стал искать дальше.

— Это в разделе «Метро», — подсказала Мери Энн. — Первая колонка на второй странице. Читай и плачь, а я пока схожу за кофе.

Мери Энн отошла, а Сандерс раскрыл газету на второй полосе.

— Господи, — сказал Сандерс и перечитал статью еще раз.

Хантер вернулась назад, неся два бумажных стаканчика с каппучино. Один она пододвинула Сандерсу:

— Бери. Похоже, тебе глоточек кофе не помешает.

— Откуда они узнали об этой истории? — спросил Сандерс.

Хантер покачала головой:

— Не знаю, но мне кажется, что где-то утечка информации происходит в самой компании.

— Но кто мог?.. — Сандерс подумал, что, раз история попала в газету, редакции она должна была быть известна в три-четыре часа вчерашнего дня. Да в компании еще никто не знал, что он собирается подавать официальной заявление…

— Представить себе не могу, кто мог проговориться, — сказала Хантер, — но попробую узнать.

— А кто такая Констанс Уэлш?

— Ты никогда ее не читал? Она постоянный обозреватель «Пост-Интеллидженсер», — ответила Мери Энн. — Перспективы феминистского движения и все такое прочее. — Она покачала головой. — А как там Сюзен? Я пробовала было ей позвонить сегодня утром, но никто ни поднял трубку.

— Сюзен уехала на несколько дней. Вместе с детьми.

Хантер медленно кивнула:

— Да, по-видимому, это была хорошая идея.

— Мы тоже так решили.

— Она обо всем знает?

— Да.

— И это правда? Ну, насчет заявления о преследовании?

— Да.

— О Боже…

— Да уж, — кивнул Сандерс.

Некоторое время женщина молча смотрела на него, затем наконец произнесла:

— Я давно тебя знаю… Надеюсь, что все обойдется.

— Я тоже…

Снова молчание… Наконец Мери Энн отодвинулась от столика и встала:

— Позже увидимся, Том.

— Конечно, Мери Энн.

Сандерс знал, что она чувствовала. У него и у самого бывало такое чувство, когда кого-нибудь из знакомых обвиняли в преследовании по сексуальным мотивам. Между ними сразу возникала стена отчуждения. И неважно, как давно люди были знакомы, и неважно, что до этого они были друзьями. Слова обвинения были сказаны, и все начинали сторониться подозреваемого. Никто ведь с чистой совестью не мог утверждать, что знает, как все происходило на самом деле. Нельзя было безоговорочно принять чью-то сторону — даже сторону друга.

Сандерс посмотрел вслед этой стройной, аккуратной женщине, одетой в спортивную форму и несшей в руке кожаный чемоданчик. В ней едва было пять футов роста. Все мужчины на этом пароме были такими огромными… Сандерс вспомнил, как когда-то Мери Энн сказала Сюзен, что занимается бегом из боязни быть изнасилованной. «Я просто обгоню их», — говорила она. Мужчинам этого не понять. Им не знаком подобный страх.

Но был и другой страх, который свойственен только мужчинам. Сандерс с тревогой посмотрел на газетную статью. Некоторые слова и обороты так и бросались в глаза:

Эти характеристики были не только несправедливыми и неприятными. Они были опасными. Примером могла служить история, происшедшая с Джоном Мастерсом, — история, которая смутила многих в Сиэтле…

…Мастерс был пятидесятилетним менеджером по сбыту в фирме «МикроСайм». Надежный человек, солидный гражданин, женат двадцать пять лет, имел двоих детей — старшая дочь в колледже, младшая — в начальной школе. Так вот, у младшей пошли нелады в школе, ухудшились отметки, и родители решили показать ее детскому психоаналитику. Та выслушала девочку и заявила, что перед ней типичный случай ребенка, подвергавшегося сексуальной эксплуатации.

— Скажи-ка, милая девочка, а не делали ли с тобой когда-либо то-то и то-то?

— Да вроде бы нет, — отвечает ребенок.

— А ты хорошенько подумай, — настаивает психоаналитик.

Поначалу девочка сопротивлялась, но врач нажимала на нее, объясняя, что нужно вспомнить, и через некоторое время ребенок заявил, что вроде бы что-то смутно припоминает. Ничего конкретного, но теперь девочка говорила, что, возможно, что-то и было. Может быть, папа что-нибудь и делал нехорошее. Когда-то.

Психоаналитик рассказала жене Мастерса о своих подозрениях. После двадцати пяти лет совместной жизни между супругами возникла ссора: жена потребовала от Мастерса, чтобы он все признал.

Мастерс был как громом поражен и, конечно, все отрицал, не веря своим ушам. Жена на это ответила: ты врешь, я не желаю жить с тобой в одном доме. И выжила Мастерса из дома.

Из колледжа прилетела старшая дочь. «Что за чушь? — вскричала она. — Вы же знаете, что папа ничего подобного не делал!» Она взывала к здравому смыслу матери, младшей сестры, но они уже вошли в раж, и, начавшись, события понеслись, как лавина.

По закону психоаналитик была обязана о каждом случае сексуальной эксплуатации несовершеннолетних сообщать в соответствующие государственные инстанции. Она сообщила о деле Мастерса. Государство — тоже по закону — должно было предпринять расследование. И сотрудница социальной службы поговорила с дочерью, женой и с Мастерсом. Поговорила с семейным врачей. Со школьной медсестрой. Вскоре о происшедшем знал весь город.

Слухи дошли и до «МикроСайма». До окончания следствия фирма отстранила Мастерса от работы, объяснив, что не хочет плохой рекламы.

Мастерс видел, как его жизнь разваливается. Младшая дочь перестала с ним разговаривать. Жена тоже. Он жил один, снимая квартиру. Денег уже не было. Партнеры по бизнесу избегали его. Куда бы он ни повернулся, всюду видел обвиняющие лица. Ему посоветовали обратиться к адвокату. Мастерс был настолько выбит из колеи, настолько не уверен в своем будущем, что ему самому потребовалась помощь психиатра.

А между тем его адвокат начал свое расследование, и вскоре всплыли интересные детали: например, именно у этого психоаналитика наблюдается подозрительно высокий процент обнаружения случаев сексуального преследования детей. Она настолько часто заявляла о таких случаях, что государственное агентство всерьез стало подумывать, нет ли у нее сдвига на этой почве. Впрочем, агентство все равно ничего не могло с ней поделать: по закону оно было обязано разбирать все поданные заявления. Далее — сотрудница социальной службы, которой было поручено разбирательство дела Мастерса, уже привлекалась к дисциплинарной ответственности за неуместное рвение, проявленное в расследовании деликатных дел, и считалась малокомпетентным работником, хотя по обычным причинам ее и не могли выгнать с работы.

Конкретное обвинение — хотя и не предъявленное формально — гласило, что Мастерс гнусно приставал к собственной дочери летом, когда та перешла в четвертый класс. Мастерс напряг память, и у него родилась идея: он нашел в архиве свои старые погашенные чеки и раскопал свои отчеты, и обнаружилось, что все то лето его дочь провела в лагере в Монтане, а когда в августе вернулась домой, Мастерс был в командировке в Германии и вернулся из нее только после начала занятий в школе.

Он не мог видеть дочь тем летом.

Врач-психиатр, наблюдавший Мастерса, счел значительным фактом то, что его дочь определила сексуальное преследование тогда, когда его не было и быть не могло.

Он сделал вывод, что ощущение покинутости и одиночества трансформировалось в ложное воспоминание о сексуальном унижении. Мастере объяснил это жене и дочери; они выслушали, согласились с тем, что, по-видимому, ошиблись в датах, но остались уверенными, что преследование имело место.

Тем не менее факты несовпадения в летнем расписании вынудили государственные органы прекратить расследование, и «МикроСайм» восстановил Мастерса на работе. Но Мастерс пропустил очередное повышение, а у сотрудников осталось смутное предубеждение по отношению к нему. Его карьера была окончательно испорчена. О восстановлении семьи не могло быть и речи, жена уже подала на развод. Младшую дочь он больше никогда не видел. Старшая же дочь, оказавшись в собственной семье между двух враждующих групп, со временем стала приезжать все реже и реже. Мастерс жил один, пытаясь как-то наладить свою жизнь, пока с ним не случился инфаркт, чуть не уложивший его в могилу. После выхода из больницы он еще встречался с немногими друзьями, но стал нелюдимым, слишком много пил, был невнимателен к собеседнику. Его стали избегать. Никто не мог ответить на терзавший Мастерса вопрос: что ж он сделал не так, что нужно было сделать, чтобы избежать всего происшедшего?..

Избежать этого, конечно, было невозможно. Во всяком случае, не в наше время, когда вина мужчины априори считалась доказанной, какого бы сорта ни было обвинение…

Между собой мужчины частенько поговаривали, что неплохо бы разок привлечь ту или иную женщину к ответственности за фальшивое обвинение, за те неприятности, которые оно за собой повлекло. Но это были просто разговоры, и со временем мужчинам пришлось приноравливаться к новым нормам поведения. Каждый твердо знал несколько правил: не улыбайся детям на улице, если только рядом не идет жена; не прикасайся к незнакомому ребенку; ни на минуту не оставайся с ребенком наедине; если ребенок приглашает тебя в свою комнату, соглашайся только в том случае, если тебя будет сопровождать еще кто-нибудь из взрослых, лучше женщина; на вечеринках не позволяй маленьким девочкам залезать к тебе на колени; даже если она захочет это сделать, мягко отодвинь ее в сторону; если при каких-то обстоятельствах случайно увидишь обнаженного мальчика или девочку, немедленно отведи взгляд в сторону, а лучше всего поскорее уйди.

Желательно соблюдать эти правила и при общении с собственными детьми, поскольку, если отношения почему-то испортятся, любое лыко пойдет в строку, и все ваше прошлое будет тщательно изучаться в невыгодном свете: «Ну, он всегда был таким нежным отцом — возможно, даже слишком нежным…» Или: «Он так много времени проводит с детьми… Постоянно ходит за ними по всему дому…»

Этот мир ограничений и постоянной угрозы наказания совершенно незнаком женщинам. Если Сюзен увидит на улице плачущего малыша, она сразу возьмет его на руки — автоматически, не раздумывая. Сандерс никогда не посмеет этого сделать. Не в наше время.

Ну и, конечно, подобные правила существовали и в бизнесе. Сандерс знавал мужчин, которые старались не ездить в командировки вместе с сотрудницами, а если не было выхода, то не садились рядом с ними в самолете. Многие никогда не подсаживались к женщинам-коллегам в баре, чтобы выпить по глотку после работы — если только не присутствовал кто-нибудь еще, кто мог бы впоследствии свидетельствовать в их пользу: Сандерс всегда считал, что подобное поведение граничит с паранойей. Сейчас он уже не был в этом уверен.

Гудок парома отвлек Сандерса. Он поднял глаза и увидел черные контуры Колмановских доков. Темные тучи продолжали низко висеть над городом, обещая дождь. Сандерс встал, затянул пояс плаща потуже и пошел по трапу к своей машине.

По дороге в третейский суд Сандерс на пару минут заскочил к себе в кабинет, чтобы прихватить кое-какие документы, касающиеся работ над «мерцалками», полагая что они понадобятся ему для работы. Не без удивления он увидел у себя в приемной Джона Конли, о чем-то разговаривавшего с Синди. Было пятнадцать минут девятого.

— А, Том! — сказал Конли. — Я как раз пробую назначить встречу с вами. Синди сказала, что вы сегодня очень заняты и что, возможно, вас не будет в кабинете большую часть дня.

Сандерс посмотрел на Синди. Лицо секретарши было напряженным.

— Да, — подтвердил он, — во всяком случае, утром.

— Ну, мне достаточно пары минут…

Сандерс жестом пригласил гостя в кабинет. Конли прошел вперед, и Сандерс прикрыл за ними дверь.

— Я готовлюсь к завтрашнему совещанию с участием Джона Мердена, нашего директора, — сказал Конли. — Вы, конечно, тоже выступите?

Сандерс неопределенно кивнул. Он ничего не знал о каком совещании. Да и будет ли оно, это завтра… Сандерс с большим трудом постарался сосредоточиться на словах Конли.

— Нас попросят рассказать об отношении к некоторым пунктам повестки дня, — объяснял тот. — И я особенно озабочен Остином.

— Остином?

— Ну, я имею в виду продажу завода в Остине.

— Понятно, — сказал Сандерс. — Значит, это правда.

— Как вы знаете, Мередит Джонсон с самого начала твердо заняла позицию в пользу продажи, — продолжил Конли. — Это была одна из первых рекомендаций, которые она дала на самой ранней стадии наших переговоров. Мердена интересует источник поступления денег после приобретения вашей фирмы. Нам придется залезть в долги, и он беспокоится о финансировании перспективных разработок. Джонсон полагает, что мы можем облегчить бремя долгов, продав завод в Остине. Но я не чувствую себя достаточно компетентным, чтобы верно взвесить все «за» и «против». Хотелось бы знать ваше мнение.

— О продаже завода в Остине?

— Да. Очевидно, предполагается, что интерес к приобретению завода проявят «Хитачи» и «Моторола», так что за продажей дело не станет: Я думаю, именно это Мередит и имеет в виду. Она обсуждала эту проблему с вами?

— Нет, — ответил Сандерс.

— Ну, у нее сейчас очень много забот на новом месте, — сказал Конли, внимательно следя за Сандерсом. — Так что же вы думаете по поводу продажи завода?

— Я не вижу для этого веских причин, — ответил Сандерс.

— Даже не беря в расчет вопрос о покрытии наших расходов, Мередит имеет еще один довод в пользу продажи завода: она считает, что производство портативных телефонов уже достаточно развито, — пояснил Конли, — и прошло фазу роста. Теперь завод производит товары широкого потребления. Высокие прибыли закончились. Теперь возможны только локальные увеличения прибыли за счет сбыта, которые к тому же будут достигаться в суровой борьбе с иностранными конкурентами. Так что телефоны не представляют надежного источника доходов в будущем. Ну и, конечно, стоит вопрос о том, стоит ли вообще развивать производство в Штатах, в то время как уже сейчас многие производственные мощности «ДиджиКом» находятся за рубежом.

— Все это так, — возразил Сандерс, — но утверждать так близоруко. Во-первых, производство портативных телефонов, может быть, и перекрывает потребности рынка, но вся отрасль беспроводной связи пока находится в эмбриональном состоянии. И рынок продолжает развиваться независимо от телефонов. Во-вторых, я берусь доказать, что беспроводные коммуникации являются важнейшей частью нашего будущего, поскольку информационные беспроводные сети получают все большее развитие. Единственный путь оставаться конкурентоспособными — это производить продукцию и продавать ее. Это, в свою очередь, вынуждает поддерживать постоянные контакты с потребителями и находиться в курсе их будущих интересов. Другого пути я не вижу. И если «Моторола» и «Хитачи» видят выгоду, то почему ее не видим мы? В-третьих, я полагаю, что у нас есть определенные обязательства — социальные обязательства, если хотите — сохранять высокооплачиваемые рабочие места для квалифицированных работников здесь, в США. Другие страны не экспортируют дорогие рабочие места. Почему это должны делать мы? Каждое из наших заграничных предприятий было создано по конкретной причине, и, как я лично надеюсь, со временем мы переведем их сюда, в Америку, потому что офшорное производство имеет множество скрытых расходных статей. Но основная причина — это то, что, имея целью развитие именно новейших технологий, мы нуждаемся, тем не менее, в производстве. Если прошедшие двадцать лет и научили нас чему-то, так это тому, что конструирование и производство — единый процесс. Отделите своих конструкторов от производственников — и окажетесь с никуда не годной продукцией. Окажетесь под «Дженерал моторз».

Сандерс остановился. Конли тоже молчал. Сандер не хотел говорить так резко — просто как-то само выскочило.

Конли задумчиво покачал головой:

— Значит, вы считаете, что продажа завода в Остине нанесет ущерб развитию предприятия.

— Безусловно. Ну и, в конце концов, производство — это дисциплина.

Конли сменил позу:

— А что, вы считаете, думает об этом Мередит Джонсон?

— Я не знаю.

— Дело в том, что все это порождает еще один вопрос, — объяснил Конли, — имеющий отношение к способности некоторых администраторов принимать верные решения. Честно говоря, я слышал у вас в отделе разговорчики насчет назначения мисс Джонсон. Ну, в смысле, есть ли у нее достаточный опыт, чтобы руководить техническим отделом…

— Боюсь, что ничего не могу сказать по этому поводу, — развел руками Сандерс.

— Да я и не требую от вас ответа, — сказал Конли. — По-моему, она пользуется поддержкой Гарвина?..

— Да, пользуется.

— И это прекрасно. Но я клоню вот к чему, — пояснил Конли. — Классическая проблема всех покупок — это то, что компания-покупатель толком не понимает, что она приобретает, и порой убивает курицу, несущую золотые яйца. Парадокс, но именно так подчас получается. Покупатель уничтожает своими руками именно то, что хотел купить. Я бы очень не хотел, чтобы «Конли-Уайт» совершили такую ошибку.

— Угу…

— И строго между нами: если этот вопрос всплывет на завтрашнем совещании, будете ли вы придерживаться позиции, которую высказали мне только что?

— Против Джонсон? — Сандерс пожал плечами. — Это будет нелегко.

Говоря это, он подумал, что вообще может не оказаться на завтрашнем совещании, но не стал говорить об этом Конли.

— Ну, — Конли встал и протянул Сандерсу руку, — благодарю вас за вашу искренность. Да, еще одно: было бы здорово, если бы мы завтра услышали подробна отчет о положении дел с дисководами «Мерцалка».

— Я знаю, — ответил Сандерс. — Поверьте мне, мы над этим работаем.

— Прекрасно.

Конли повернулся и вышел. Сразу после его ухода заглянула Синди:

— Как вы сегодня?

— Немного нервничаю.

— Я могу что-нибудь для вас сделать?

— Подними данные по «мерцалкам». Мне нужны копии всего, что я передал Мередит в понедельник вечером.

— Все это у вас на столе.

Сандерс сгреб стопку папок. Сверху лежала маленькая ДАТ-кассета.

— Что это?

— Это запись вашего разговора по видео с Артуром.

Сандерс пожал плечами и кинул кассету в чемоданчик.

— Что-нибудь еще? — спросила Синди.

— Нет, — ответил Сандерс и посмотрел на часы. — Уже опаздываю.

— Удачи вам, Том, — пожелала Синди.

Сандерс поблагодарил ее и вышел из кабинета.

Выруливая на запруженную автомобилями улицу, Сандерс думал о том, что единственной неожиданностью, которую принес разговор с Конли, был незаурядный ум молодого юриста. Что до Мередит, то ее поведение Сандерса не удивило: многие годы ему приходилось борой с менталитетом, присущим выпускникам бизнес-школ. После долгого общения с ними Сандерс наконец понял в чем их основной недостаток. Их учили, что они в состоянии управлять любым предприятием в любой отрасли. Но на свете нет такого понятия, как универсальный управленческий опыт. В конце концов, приходится решать специфические проблемы, включающие особенности конкретного производства, и пытаться решать такие проблемы, используя какие-либо общие методы, значило провалить дело. Нужно знать рынок, нужно знать потребителей, нужно знать возможности производства и возможности ваших сотрудников. Мередит не понимает, что Дон Черри и Марк Ливайн своими успехами обязаны производству. Сколько раз, видя новый образец, Сандерс задавался одним-единственным вопросом: выглядит это прекрасно, но возможно ли его поточное производство? Можно ли будет быстро и надежно производить это с приемлемыми затратами? Иногда ответ был положительным, а иногда — нет, и если не задаться этим вопросом, все пойдет по-другому. И не в лучшую сторону.

Конли был достаточно умен, чтобы понимать это, и достаточно умен, чтобы держать ухо поближе к земле. Интересно, подумал Сандерс, насколько Конли знает больше, чем счел нужным показать во время их разговора… Знает ли он о жалобе Сандерса на Мередит? Вполне возможно.

Боже, Мередит хочет продать Остин… Эдди был прав. Надо бы ему позвонить, но Сандерс не мог сейчас этого сделать. В любом случае у него много своих неотложных дел. Заметив указатель с названием Посреднического центра Магнуссона, Сандерс повернул направо. Ослабив узел галстука, он заехал на автостоянку.

Магнуссоновский посреднический центр располагался сразу на выезде из Сиэтла, на склоне холма, нависшего над городом. Он состоял из трех невысоких зданий, окружавших двор с фонтанчиками и бассейнами. Общая атмосфера была мирной и успокаивающей, но Сандерс чувствовал себя не в своей тарелке, выходя со стоянки и видя меряющую шагами двор Фернандес.

— Сегодняшние газеты видели? — с ходу спросила она.

— Видел, все видел…

— Не позволяйте им смутить вас. С их стороны это очень скверный тактический ход. Вы знаете Конни Уэлш?

— Нет.

— Она стерва, — живо сказала Фернандес. — Очень неприятная и очень талантливая. Но я думаю, что суд Мерфи выстоит перед ее натиском. Вот что мы с Блэкберном решили: начнем с вашей версии событий вечера понедельника, а потом Джонсон выскажет свою версию.

— Подождите. Почему это я должен начинать первым? — спросил Сандерс. — Если я начну первым, у нее будет преимущество…

— Жалобу подали вы, поэтому вас будут слушать первым. И я думаю, это будет нашим преимуществом, — возразила Фернандес. — В этом случае ее будут заслушивать уже перед ленчем. — Они направились к центральному зданию. — Так, остались две вещи, которые вы должны запомнить. Во-первых, всегда говорите только правду: я важно, нравится ли вам это, но говорите правду. Говоря все так, как было на самом деле, даже если вам покажется, что это может повредить вам. Договорились?

— Договорились.

— И во-вторых, не злитесь. Ее адвокат попробует я разозлить и воспользоваться этим. Не клюйте на это. Если вы почувствуете себя рассерженным или начнете злиться, возьмите пятиминутный перерыв для консультации со мной. Вы имеете на это право в любую минуту. Мы выйдем наружу и охладимся. Но что бы вы, мистер Сандерс, ни делали, оставайтесь хладнокровным.

— Хорошо.

— Вот и ладно. — Она распахнула двери. — А тем займемся делом…

Зал для заседаний был просторным, с отделанными деревянными панелями стенами. Посреди стоял полированный деревянный стол с графином воды, стаканами и блокнотами; в углу стоял маленький — с кофе и подносом пирожных. Окна выходили в маленький внутренний дворик с фонтанчиком. Оттуда доносилось мягкое журчание воды.

Команда юристов «ДиджиКом» была уже здесь, расположившись вдоль одной стороны стола в полном составе: Фил Блэкберн, Мередит Джонсон, адвокат по имени Бен Хеллер и две женщины-адвокатессы с хмурыми лицами. Перед каждой женщиной на столе высилась приличная пачка ксерокопий.

Фернандес представилась Мередит Джонсон, и обе женщины пожали друг другу руки. Затем Бен Хеллер пожал руку Сандерсу. Это был румяный плотный мужчина с серебристыми волосами и густым голосом. У него были хорошие связи в Сиэтле, и он выглядел так, как, в понимании Сандерса, должен выглядеть политикан. Хеллер представил двух своих помощниц, но Сандерс тут же забыл их имена.

— Привет, Том, — поздоровалась Мередит.

— Привет, Мередит…

Сандерс был потрясен тем, как прекрасно выглядела Мередит. На ней был синий костюм и кремовая блузка. В очках, с волосами, откинутыми назад, она походила на миленькую, прилежную студентку. Хеллер успокаивающе похлопал ее по руке, будто разговор с Сандерсом был для Мередит тяжким испытанием.

Сандерс и Фернандес сели напротив Джонсон и Хеллера. Все приготовили бумаги. Наступило неловкое молчание, затем Хеллер спросил у Фернандес:

— Как там идет дело о «Королевской Власти»?

— Нас все устраивает, — ответила Фернандес.

— Они подписали условия компенсации?

— На следующей неделе, Бен.

— А сколько вы запросили?

— Два миллиона.

— Два миллиона?!

— Сексуальное преследование — дело серьезное, Бен. Размеры компенсации растут постоянно. Сейчас их размер составляет в среднем больше миллиона доллара, особенно когда фирма ведет себя так скверно.

В дальнем конце зала открылась дверь, и вошла женщина лет пятидесяти пяти. Она была стройна и быстра движениях; на ней был темно-синий костюм, похожий на костюм Мередит.

— Доброе утро, — поздоровалась она. — Я — Барбара Мерфи. Обращаясь ко мне, пожалуйста, называйте меня «судья Мерфи» или «мисс Мерфи».

Обойдя вокруг стола, она пожала руки всем присутствующим и заняла место во главе стола. Открыв свой чемоданчик, судья достала бумаги.

— Разрешите мне напомнить вам основные правил которых нужно придерживаться во время нашего заседания, — начала судья Мерфи. — Здесь не государственный суд, и ход разбирательства не стенографируется. Я призываю всех придерживаться вежливого и доброжелательно тона: мы здесь собрались не для того, чтобы возводить дикие обвинения или выносить приговоры. Наша цель — определить природу спора между сторонами и методы разрешения этого спора. Хочу напомнить всем, что обвинения, выдвигаемые обеими сторонами, исключительно серьезны и могут иметь юридические последствия для тех и других. Я призываю вас сохранять конфиденциальность относительно всего, что касается наших заседаний. Особенно рекомендую воздержаться от комментариев всего здесь происходящего посторонним лицам или представителям прессы. Я взяла на себя право частного разговора мистером Донадио, редактором «Пост-Интеллидженсер», по поводу статьи, вышедшей сегодня за подписью «мисс Уэлш». Я напомнила мистеру Донадио, что все сотрудники «компании X» являются частными лицами и что мисс Уэлш — штатный сотрудник газеты. Таким образом, риск быть привлеченным за диффамацию весьма велик. Думаю, мистер Донадио принял это к сведению. Судья подалась вперед, поставив локти на стол.

— Далее. Стороны пришли к соглашению, что мистер Сандерс будет говорить первым; затем он ответит на вопросы мистера Хеллера. После этого будет говорить мисс Джонсон, которая впоследствии ответит на вопросы мисс Фернандес. В целях экономии времени я одна имею право задавать вопросы во время выступлений сторон; кроме того, я устанавливаю, когда адвокаты должны прекратить свои вопросы. Разумеется, я допущу небольшую дискуссию, но прошу вас принять к сведению, что выносить суждения и управлять ходом событий буду я. Прежде чем мы начнем, хочу спросить, есть ли у кого-либо вопросы?

Вопросов ни у кого не было.

— Прекрасно. Тогда начнем. Мистер Сандерс, почему бы вам не изложить нам вашу версию происшедшего.

Сандерс говорил полчаса. Совершенно спокойно он начал со своей встречи с Блэкберном, на которой он узнал, что Мередит назначена новым вице-президентом. Передав содержание диалога с Мередит после ее презентационной речи, когда она предложила встретиться для разговора о «мерцалках», он в деталях изложил происшедшее вечером в понедельник.

Рассказывая, он понял, почему Фернандес накануне требовала снова и снова пересказывать всю историю. Рассказ его тек гладко; он обнаружил, что может, не смущаясь, говорить о половых членах и влагалищах, хотя это по-прежнему оставалось для него довольно тяжелым испытанием. К тому времени как он добрался до своего побега из кабинета Мередит и встречи с уборщицей, он был совершенно вымотан.

Уже более свободно он рассказал о телефонном звонке Мередит его жене и о перенесенном сроке начала совещания, о последовавшем за этим разговоре с Блэкберном и о своем решении подать официальную жалобу.

— Вот вроде и все, — закончил он.

— Перед тем как мы продолжим, — сказала судья Мерфи, — я бы хотела задать несколько вопросов. Мистер Сандерс, вы упомянули, что во время вашей встречи с мисс Джонсон вы пили вино.

— Да.

— И сколько вы выпили?

— Меньше стакана.

— А мисс Джонсон? Сколько, по-вашему, выпила она?

— По меньшей мере, три стакана.

— Хорошо. — Судья сделала пометку в своем блокноте. — Мистер Сандерс, вы заключали контракт о найме с вашей компанией?

— Да.

— И каково ваше отношение к той части контракта, где идет речь о вашем увольнении или переводе?

— Меня не могут уволить без серьезной причины, — ответил Сандерс. — Я не могу сказать, что там говорится насчет перевода. Я лично считаю, что подобный перевод можно вполне рассматривать как увольнение…

— Ваше мнение мне понятно, — прервала его судья Мерфи, — но сейчас я спрашиваю об условиях контракта. Вы хотите что-то добавить, мистер Блэкберн?

— В соответствующей статье контракта говорится о возможности «перевода на должность, соответствующую прежней», — доложил Блэкберн.

— Ясно. Таким образом, это вопрос спорный. Прекрасно, продолжаем. Мистер Хеллер, вы можете задая мистеру Сандерсу ваши вопросы.

Бен Хеллер пошелестел своими бумагами и прочисти горло:

— Мистер Сандерс, не хотите ли устроить перерыв?

— Нет, благодарю вас.

— Хорошо. Итак, мистер Сандерс, вы упомянули, что, когда мистер Блэкберн сказал вам в понедельник утром о назначении мисс Джонсон новым руководителем отдела, вы были удивлены.

— Да.

— А кто, по вашему мнению, должен был занять эту должность?

— Не знаю, но, вообще-то, я думал, что сам являюсь наиболее вероятной кандидатурой.

— Почему вы так считали?

— Я просто предполагал.

— Давал ли вам кто-нибудь в компании — мистер Блэкберн или еще кто-нибудь — повод думать, что вы получите эту работу?

— Нет.

— Есть ли где-нибудь письменные свидетельства, которые давали бы вам основания полагать, что вы — наиболее вероятный кандидат?

— Нет.

— Значит, когда вы говорите, что имели основания предполагать это, ваше мнение проистекало из общей ситуации, сложившейся в фирме, как вы ее видели.

— Да.

— Но никаких реальных оснований для этого не было?

— Нет.

— Хорошо. Далее, вы сказали, что, рассказав вам о новом назначении мисс Джонсон, мистер Блэкберн также сказал, что мисс Джонсон будет иметь право подбирать новых руководителей подразделений по своему усмотрению, на что вы ответили, что понимаете ситуацию, что она будет иметь достаточно власти, чтобы уволить вас, так?

— Да, он так говорил.

— И как он свои слова прокомментировал? Например, сказал ли он, вероятен ли такой поворот событий или нет?

— Он сказал, что это маловероятно.

— Вы ему поверили?

— Я не был уверен, стоит ли ему верить…

— Можно ли полагаться на суждения мистера Блэкберна относительно дел компании?

— Обычно да.

— Но так или иначе, мистер Блэкберн подтвердил, что мисс Джонсон будет иметь право уволить вас?

— Да.

— Говорила ли мисс Джонсон что-нибудь подобное?

— Нет.

— Делала ли она какие-либо заявления, которые моя но было бы интерпретировать как провозглашение зависимости оставить вас в должности от услуг различного характера, в частности сексуальных?

— Нет.

— Значит, можно сказать, что, когда вы чувствовали во время вашей встречи с мисс Джонсон, что можете потерять работу, это чувство исходило не от конкретны слов или действий мисс Джонсон?

— Да, — согласился Сандерс, — но сама ситуация располагала к подобному заключению.

— Это ваше личное мнение?

— Да.

— Точно так же, как ранее у вас сложилось мнение, что вы — наиболее вероятный кандидат на новую должность, в то время как на самом деле оснований для этого не было? Я имею в виду — на ту самую должность, которую заняла мисс Джонсон?

— Я что-то не могу ухватить ход вашей мысли…

— Я просто хочу обратить ваше внимание на то, — объяснил Хеллер, — что личное мнение — вещь субъективная и не всегда основывается на реальных фактах.

— Я заявляю протест, — вмешалась Фернандес. — Личное мнение работников является веским доводом в контексте, когда обоснованное…

— Мисс Фернандес, — сказала судья Мерфи, — мистер Хеллер вовсе не оспаривает вескость личного мнения вашего клиента. Он просто ставит под сомнение его обоснованность.

— Но их обоснованность не может вызывать сомнений, поскольку мисс Джонсон является его начальником и может уволить его, если только захочет!

— Этого никто не оспаривает. Но мистер Хеллер задает свои вопросы с целью выяснить, имеет ли мистер Сандерс склонность к необоснованным выводам, и мне это кажется вполне разумным и имеющим отношение к делу.

— Но со всем должным уважением, Ваша честь…

— Мисс Фернандес, — сказала Мерфи, — мы собрались здесь для того, чтобы разрешить ваши разногласия. Так что пусть мистер Хеллер продолжает. Слушаем вас, мистер Хеллер.

— Спасибо, Ваша честь. Итак, из нашего разговора, мистер Сандерс, можно сделать вывод, что, хотя вы и чувствовали, что можете потерять нынешнюю должность, мисс Джонсон не давала вам оснований для подобного утверждения.

— Нет, не давала.

— А мистер Блэкберн?

— Не давал.

— Кто-нибудь еще?

— Нет.

— Хорошо. Давайте поговорим о другом. Скажите, как на вашей шестичасовой встрече оказалась бутылка вина?

— Мисс Джонсон сказала, что она принесет вино.

— Вы просили ее об этом?

— Нет, это была ее инициатива.

— И как вы на это отреагировали?

— Да не знаю, — пожал плечами Сандерс. — Никак, в общем-то.

— Вам эта идея пришлась по душе?

— Мне было как-то все равно…

— Тогда позвольте мне сформулировать вопрос по-другому: когда вы услышали, что такая привлекательная женщина, как мисс Джонсон, собирается выпить с вами после работы по глотку вина, о чем вы подумали?

— О том, что она — мой начальник и что мне лучше принять ее предложение.

— И это все?

— Да, все.

— А не говорили ли вы кому-либо о том, что хотите провести с мисс Джонсон романтический вечерок вдвоем?

Сандерс, удивленный, выпрямился:

— Нет…

— Вы в этом уверены?

— Да, — кивнул Сандерс. — Я не понимаю, к чему вы клоните.

— Мисс Джонсон ранее находилась с вами в интимных отношениях?

— Да…

— А не хотели ли вы возобновить вашу прежнюю, скажем, дружбу?

— Нет, не хотел. Я просто надеялся, что мы сможем найти общий язык, чтобы впоследствии избежать недоразумений по работе.

— А что, это трудно? Я бы, наоборот, предположил, что, имея за спиной такой богатый опыт взаимного общения, вы быстро и легко сработаетесь…

— Ну, в общем-то, как раз наоборот. Это довольно не удобно.

— В самом деле? Почему же?

— Ну… Как вам сказать… Фактически я ведь никогда с ней вместе не работал. Наши отношения были совершенно из другой области, и я чувствовал определенное неудобство…

— Как закончились ваши прежние отношения с мисс Джонсон?

— Ну, мы просто… вроде как разошлись.

— В тот период времени вы проживали вместе?

— Да. Ив наших отношениях были и взлеты и падения, пока наконец мы оба не почувствовали, что нам нужно разойтись в разные стороны. Что мы и сделали.

— И никаких обид?

— Нет.

— Кто кого оставил?

— Насколько я помню, это была обоюдная инициатива.

— А чья была идея разъехаться?

— Я думаю… В общем-то, я не помню точно, но, кажется, моя.

— Значит, когда ваша связь десять лет тому назад прервалась, ни у кого из вас не осталось чувства неловкости от факта расставания?

— Нет.

— А сейчас вы чувствуете себя неловко?

— Конечно, — пояснил Сандерс, — поскольку характер наших нынешних отношений в корне отличается от того, что был десять лет назад.

— Вы подразумеваете то, что мисс Джонсон теперь стала вашим начальником?

— Да.

— Вас это рассердило? Я имею в виду ее назначение.

— Немного.

— Совсем немного? Или все-таки сильнее, чем немного?

Фернандес выпрямилась и собралась было запротестовать, но Мерфи метнула в ее сторону предупреждающий взгляд, так что та только подставила под подбородок сложенные кулаки и промолчала.

— У меня было много разных чувств, — сказал Сандерс. — Я был и расстроен, и разочарован, и смущен, и обеспокоен…

— То есть хотя вы и испытывали много разных противоречивых чувств, вы тем не менее уверены, что ни при каких обстоятельствах не предусматривали возможность вступить с мисс Джонсон тем вечером в интимные отношения?

— Да, уверен.

— Вам это и в голову не приходило?

— Нет, не приходило.

Пауза. Хеллер порылся в своих бумагах и снова поднял глаза:

— Вы ведь женаты, не так ли, мистер Сандерс?

— Да, женат.

— Звонили ли вы вашей жене для того, чтобы сказать, что у вас будет поздняя встреча?

— Да.

— Рассказали ли вы ей, с кем собираетесь встретиться?

— Нет.

— Отчего же?

— Моя жена ревнует меня к моим прежним знакомым. У меня не было желания заставлять ее нервничать или тревожиться.

— Вы хотите сказать, что, если бы вы сообщили ей о встрече с мисс Джонсон, она могла бы подумать, что решили возобновить вашу сексуальную связь?

— Я не знаю, что она могла бы подумать, — огрызнулся Сандерс.

— Но, во всяком случае, вы не стали говорить супруге о мисс Джонсон.

— Нет, не стал.

— А что же вы ей сказали?

— Я сказал ей, что мне предстоит поздняя встреча и что я приеду домой поздно.

— Как поздно?

— Я сказал, что встреча продлится до ужина, а то и позже.

— Ясно. А что, мисс Джонсон предлагала вам поужинать?

— Нет…

— Значит, когда вы звонили своей жене, вы предполагали, что ваша встреча с мисс Джонсон затянется допоздна?

— Нет, — ответил Сандерс, — я не предполагал. Но я не знал точно, когда освобожусь. А моей жене не понравилось бы, если бы я позвонил ей, сказал, что задерживаюсь на час, а через некоторое время позвонил бы снова и заявил, что задерживаюсь уже на два часа. Это бы ее рассердило, так что намного проще было, если бы я просто сказал, что буду после ужина. Она бы не дожидалась меня, а если бы я вернулся домой раньше — что же, тем лучше.

— Это ваша обычная практика в отношениях с женой?

— Да.

— Ничего необычного?..

— Нет.

— Иными словами, это ваша обычная линия поведения — лгать жене, поскольку вы считаете, что она все равно не сможет должным образом принять правду.

— Протестую! — воскликнула Фернандес. — Не вижу никакой связи.

— Да ее здесь и нет, — рассерженно подтвердил Сандерс.

— А как же понимать ваши слова, мистер Сандерс?

— Ну посудите сами: в каждой семье есть свои определенные методы сглаживать острые углы. У нас в семье принято делать так, как я сказал. Это не имеет никакого отношения к обману жены, это просто вопрос ведения домашнего хозяйства.

— А разве вы не солгали, когда при встрече с женой умолчали о встрече с мисс Джонсон?

— Протестую! — вмешалась Фернандес. Мерфи сказала:

— Я полагаю, что об этом достаточно, мистер Хеллер.

— Ваша честь, я только пытаюсь доказать, что мистер Сандерс намеревался довести встречу с мисс Джонсон до понятного всем нам конца, что подтверждается всем его поведением, и, в дополнение к этому, показать, что он, как правило, относится к женщинам с презрением.

— Вам не удалось этого показать, — возразила Мерфи. — Вы не смогли даже приготовить почву для подобного утверждения. Мистер Сандерс изложил свои причины, и в отсутствие серьезных аргументов против я принимаю их. Или у вас есть серьезные аргументы?

— Нет, Ваша честь.

— Прекрасно. И прошу вас обратить внимание на то, что пристрастные и необоснованные характеристики не могут способствовать достижению взаимоприемлемого решения.

— Да, Ваша честь…

— И я хочу, чтобы всем было ясно: это разбирательство потенциально опасно для обеих сторон — и не только своими последствиями, но и самим фактом разбирательства. В зависимости от того, что мы решим, может статься, что мисс Джонсон и мистеру Сандерсу в будущем все-таки придется работать вместе. Я не могу допустить, чтобы ход настоящего разбирательства отравил их отношения. Дальнейшие необоснованные обвинения, поступившие от любой из сторон, могут привести к тому, что я прерву наше заседание. У кого-нибудь есть вопросы по поводу сказанного мной?

Вопросов не было.

— У вас, мистер Хеллер?

Хеллер откинулся на спинку стула:

— Никаких вопросов, Ваша честь.

— Вот и прекрасно, — сказала судья Мерфи. — Тогда объявляю перерыв на пять минут, а после него заслушаем версию мисс Джонсон.

— Вы держитесь отлично, — сказала Фернандес. — Просто отлично. Голос сильный, ровный, уверенный. Вы провели хорошее впечатление на Мерфи. Все прекрасно.

Они с Сандерсом стояли во дворике около фонтана. Сандерс чувствовал себя как боксер в перерыве между раундами, которого накачивает его тренер.

— Как вы себя чувствуете? — спросила Фернандес. — Устали?

— Немного. Не слишком.

— Кофе хотите?

— Нет, спасибо.

— Хорошо. Самое противное еще впереди. Вам нужно будет как следует собраться, чтобы спокойно выслушать ее версию. Вам не понравится то, что она будет говорить, но очень важно, чтобы вы при этом оставались спокойным.

— Хорошо.

Она положила руку на его плечо:

— Между прочим, строго между нами: как на самом деле закончилась ваша связь?

— Честно говоря, я и сам точно не помню…

— Но это важно, поскольку… — скептически начала Фернандес.

— Это было почти десять лет назад, — пояснил Сандерс. — Для меня это все словно в другой жизни происходило.

Адвокат тем не менее не выглядела убежденной.

— Ну, посудите сами, — сказал Сандерс. — Сейчас у нас третья неделя июня. Как обстояли ваши сердечные дела на третьей неделе июня десять лет назад? Можете вы мне рассказать?

Фернандес замолкла, нахмурившись.

— Вы были тогда замужем? — задал наводящий вопрос Сандерс.

— Нет.

— Но уже познакомились с будущим мужем?

— Ох, погодите… нет… Еще нет… Я встретила своего будущего мужа где-то… годом позже.

— Ладно. А можете ли вы припомнить, с кем встречались, пока с ним не познакомились?

Фернандес задумалась.

— Ну можете вы припомнить хоть что-нибудь, что имело бы отношение к вашей связи десять лет назад?

Фернандес молчала.

— Теперь понимаете, что я имею в виду? — спросил Сандерс. — Десять лет — это большой срок. Я помню наш роман с Мередит, но не могу отчетливо припомнить последние несколько недель перед расставанием. Так что я не смогу в деталях рассказать, как мы расстались.

— Ну хоть что-нибудь вы помните?

Сандерс пожал плечами:

— Ну, пошли ссоры, ругань… Мы по-прежнему жили вместе, но уже старались рассчитывать, чтобы встречаться реже. Но вы понимаете, это делалось оттого, что каждый раз, когда мы встречались, возникал скандал… Ну и каш то вечером, собираясь на какой-то прием, который устраивала «ДиджиКом», мы поссорились в очередной раз. Помнится, я тогда надевал смокинг и запулил в нее запонками, после чего исползал всю комнату, чтобы их найти. Но, сидя в машине, мы вроде как успокоились и заговорили о том, что нам нужно расстаться. Все было как-то обыкновенно… Никто ни на кого не кричал. Рассудив спокойно, мы решили, что будет лучше, если мы расстанемся.

Фернандес задумчиво посмотрела на него:

— И это все?

— Ага, — подтвердил Сандерс. — Если не считать того, что на прием мы так и не попали.

Неожиданно в мозгу Сандерса снова скользнуло смутное воспоминание… Мужчина и женщина, едущие в машине на вечеринку… Что-то связанное с радиотелефном… Они приоделись, едут на вечеринку, куда-то звонят и…

Нет, он не может вспомнить. Вертится в голове…

…Женщина звонит по радиотелефону, а затем… Что-то неудобное…

— Том! — Фернандес трясла его за плечо. — Нам, похоже, пора. Вы готовы?

— Готов, — сказал Сандерс.

По пути в зал заседаний их перехватил Хеллер. Сладко улыбнувшись Сандерсу, он обратился к Фернандес.

— Коллега, — сказал он, — у меня такое чувство, что сейчас самое время поговорить об урегулировании наших разногласий.

— Урегулировании? — с наигранным удивлением повторила Фернандес. — Вот как?

— Ну, дело явно поворачивается в пользу вашего клиента, и…

— Да, это так…

— И продолжение дознания может быть для него еще более неприятным. И чем дальше, тем неприятнее для вашего клиента…

— Мой клиент вовсе не чувствует себя так уж неудобно.

— …так что для нашей общей пользы будет лучше покончить со всем делом прямо сейчас.

— Я не думаю, Бен, что мой клиент этого хочет, — улыбнулась Фернандес. — Но если у вас есть предложение, мы, разумеется, готовы его выслушать.

— Да, у меня есть предложение.

— Слушаем.

Хеллер прочистил горло:

— Исходя из размеров текущей зарплаты Тома и соответствующих премий, мы готовы выплатить ему сумму денег, соответствующую нескольким годам работы. Сюда же добавим стоимость вашего гонорара и смешанные расходы, связанные с увольнением, расходы по подысканию новой работы и все прямые затраты на перевозку имущества. По нашим расчетам, общая сумма составит четыреста тысяч долларов. По-моему, это очень приличная сумма.

— Я должна выслушать мнение моего клиента, — сказала Фернандес и, взяв Сандерса за локоть, отвела его на несколько шагов. — Ну?

— Нет, — сказал Сандерс.

— Не торопитесь, — посоветовала она. — Вполне разумное предложение. Это как раз та сумма, на которую могли бы рассчитывать на суде — без всяких вычетов.

— Нет.

— Хотите поторговаться?

— Нет. Пошел он в задницу.

— А я думаю, что нам стоит поторговаться.

— Пошел он в задницу…

Фернандес покачала головой:

— Будьте рассудительны, не кипятитесь. А на что вы рассчитываете, Том? Должна же быть какая-то сумма, которую вы бы согласились?

— Я хочу получить то, что я мог бы получить при акционировании фирмы, — объяснил Сандерс. — А это что-то от пяти до двенадцати миллионов.

— Это ваше предположение, чисто субъективная оценка…

— Поверьте мне, так и будет.

— Пять миллионов возьмете? — посмотрела на Фернандес.

— Возьму.

— И, как альтернативу, примете ли вы компенсацию зарплаты, о которой говорил Хеллер, плюс пакет акций, который вам причитается?

Сандерс прикинул и согласился:

— Да.

— Хорошо. Я сейчас скажу ему.

Она вернулась к Хеллеру и коротко с ним о чем-то переговорила. Хеллер развернулся на каблуках и вышел.

Фернандес вернулась к Сандерсу улыбаясь.

— Он на это не пошел. — Они вошли в здание. — Но одно могу вам сказать точно: это — хороший признак.

— В самом деле?

— Да. Если они захотели покончить со всем этим мирно еще до того, как заслушали Джонсон, — это очень хороший знак.

— Исходя из факта предстоящего слияния, — говорила Мередит Джонсон, — я решила, что будет лучше встретиться с начальниками отделов в понедельник.

Она говорила спокойно и неторопливо, обводя глазами всех сидящих вокруг стола. Со стороны казалось, что она снова проводит презентацию.

— Я встретилась после обеда с Доном Черри, Марком Ливайном и Мери Энн Хантер, но Том Сандерс заявил, что весь день у него занят, и попросил встретиться со мной попозже, вечером. В соответствии с его пожеланием я назначила встречу на шесть часов вечера.

Сандерс обалдел, видя, с каким хладнокровием лгала Мередит. Он ожидал чего-то подобного, но увидеть своими глазами — это совсем другое дело.

— Том сказал, что мы могли бы немного выпить и вспомнить старые времена. Я была от этого не в восторге, но согласилась. Мне очень хотелось наладить с Томом хорошие отношения, поскольку я знала, как он был расстроен из-за того, что не получил эту должность, ну и… из-за наших прошлых отношений. Я хотела, чтобы наши отношения были сердечными. Мне казалось, что если я откажусь с ним выпить, то это будет выглядеть… ну, свидетельством моей надменности, что ли… Вот я и согласилась. Том пришел ко мне в кабинет в шесть часов. Мы выпили по стакану вина и поговорили о проблемах, возникших с дисководами «Мерцалка». Однако он постоянно делал реплики, имевшие личный характер, которые мне не нравились: ну, там, о том, как я хорошо выгляжу, о том, как часто он вспоминал о наших прошлых отношениях… Вспоминал сексуальные моменты и так далее.

Вот сука! Все тело Сандерса напряглось, кулаки сами по себе сжались, на скулах заиграли желваки. Фернандес наклонилась к нему и положила руку на его запястье.

— Несколько звонков от Гарвина и других, — продолжала Мередит Джонсон. — Я говорила по телефону, стоявшему на моем столе. Затем вошла моя секретарша и спросила, не отпущу ли я ее домой, поскольку ей нужно утрясти какие-то дела личного характера. Я разрешила ей уйти, и она вышла из кабинета. В ту же минуту Том вскочил и стал меня целовать.

Сделав секундную паузу, Мередит обвела взглядом сидящих вокруг стола. Посмотрев в глаза Сандерсу, она даже не отвела взгляда.

— Я была смущена и испугана его неожиданной выходкой, — продолжала она, глядя прямо на Сандерса. — Поначалу я пыталась протестовать и как-то смягчить ситуацию, но Том много крупнее меня. Много сильнее… Он подтащил меня к кушетке и начал грубо срывать с меня одежду. Можете себе представить, как я была напугана?.. Ситуация стала неконтролируемой, и все происходящее ставило под сомнение возможность дальнейших нормальных отношений между нами, не говоря уже о том, что чувствовала, как женщина…

Сандерс уставился на нее, отчаянно стараясь сдержать закипающий гнев. Фернандес шепнула ему в самое ухо: «Дышите!» Он набрал полные легкие воздуха и медленно выпустил его, только теперь осознав, что уже давно сдерживал дыхание.

— Я пробовала как-то разрядить атмосферу, — продолжала Мередит, — обернуть все в шутку, вырваться из его объятий. Я говорила ему что-то вроде: «Брось, Том, не надо», но его было не остановить. И когда он сорвал с меня белье и я услышала треск разрываемой ткани, я поняла, что дипломатическим путем с ситуацией не справиться. Осознав, что мистер Сандерс намерен меня изнасиловать, я испугалась и рассердилась. Когда он отодвинулся, чтобы вынуть половой член и совершить половой акт, я ударила его коленом в пах. Он скатился с кушетки на пол, но тут же вскочил на ноги. Я тоже вскочила. Мистер Сандерс был очень зол оттого, что я отвергла его; он начал на меня кричать, а затем, ударив, сбил с ног. Ho я тоже очень рассержена. Помнится, я говорила ему что-то вроде: «Ты не можешь так поступать со мной!» — и ругала его. Не могу сказать, что помню все, что мы говорили друг другу. Он попробовал схватить меня снова, но к тому времени я сорвала с ноги туфлю и каблуком ударила его в грудь, стараясь заставить его отказаться от своих намерений. Кажется, при этом я порвала ему рубашку — не помню точно. Я была так зла на него… Просто убить хотела. Наверняка я его поцарапала. Помню, я даже сказала, что хотела бы его убить. Первый день на новой работе, такое напряжение, мне хотелось все сделать как лучше, и вот так случилось… Это полностью разрушило наши отношения и в дальнейшем может стать источником неприятностей для всех сотрудников фирмы… Том психанул и вылетел за дверь. После того как он оставил меня одну, передо мной встал вопрос, как же поступать дальше.

Мередит остановилась и потрясла головой, показывая, что она снова переживает события того момента.

— И что же вы решили? — мягко поинтересовался Хеллер.

— Все было не так просто. Том — ответственный работник, и его не просто заменить. К тому же, по моему мнению, это не очень мудро — заниматься перемещениями по службе в процессе продажи компании. Моим первым желанием было забыть обо всем и сделать вид, будто ничего не случилось. В конце концов, мы взрослые люди. Конечно, я была смущена, но думала, что и Том будет чувствовать себя не лучшим образом, когда проспится и поймет, что наделал. В общем, я надеялась, что все как-нибудь обойдется — и не то бывает на свете, и надо уметь не замечать плохого. Поэтому, когда я узнала, что время начала утреннего совещания переносится, я позвонила Тому домой, чтобы предупредить об этом. Он еще не подъехал, но я имела очень приятный разговор с его супругой. Из нашего разговора мне стало ясно, что она не знала о встрече Тома со мной, и что мы были когда-то знакомы. Ну, я назвала ей новое время начала совещания и попросила известить об этом Тома. Однако на следующее утро дела пошли не лучшим образом. Том сильно опоздал и, выступая на совещании, выдвинул совершенно новую версию относительно проблем с «мерцалками», которая сильно преуменьшала проблему и полностью противоречила тому, о чем ранее говорила я. Он самым недвусмысленным образом подрывал мой авторитет перед представителями двух фирм, и я не могла с этим смириться. Сразу после совещания я пошла к Филу Блэкберну и рассказала ему о случившемся. Я объяснила, что не хочу предъявлять официального обвинения, но работать с Томом дальше не смогу и что необходимо что-то предпринять. Фил обещал поговорить с Томом. Вскоре мне стая известно, что было решено прибегнуть к третейской суду.

Она положила руки на стол:

— Вот вроде и все.

Сказав это, Мередит снова обвела взглядом присутствующих. Все было хладнокровно обдумано.

Представление было великолепным настолько, что Сандерс, к собственному изумлению, почувствовал, как в нем поднимается чувство вины. Ему казалось, что он насамом деле сделал то, о чем сейчас рассказывала Мередит. С неловкостью он уткнулся взглядом в крышку стола, свесив голову.

Фернандес крепко пнула его в лодыжку. Вздрогнув от боли, Сандерс поднял голову. Адвокат сердито посмотрела на него. Спохватившись, он сел ровно.

Судья Мерфи откашлялась.

— Итак, — сказала она, — нам представлены две взаимоисключающие версии происшедшего. Мисс Джонсон, прежде чем мы продолжим, я хотела бы задать вам все несколько вопросов.

— Слушаю, Ваша честь.

— Вы привлекательная женщина. Думаю, что на протяжении вашей карьеры вам нередко приходилось давать отпор нежеланным ухажерам?

— Да, Ваша честь, — улыбнулась Мередит.

— И я уверена, что вы приобрели в этом деле некоторый опыт.

— Да, Ваша честь.

— Вот вы говорили о напряженности, вызванной вашими былыми отношениями с мистером Сандерсом. Учитывая эту напряженность, я думаю, что деловая встреча, назначенная на середину рабочего дня и прошедшая безо всякого вина, задала бы более правильное направление вашему разговору.

— Ах, теперь, задним числом, я тоже так думаю, — призналась Мередит. — Но все эти непрерывные совещания, связанные с продажей компании… Все заняты по горло. Я думала только о том, чтобы успеть встретиться с мистером Сандерсом до начала завтрашнего совещания с участием представителей «Конли-Уайт». Успеть сделать все вовремя — вот о чем я тогда думала.

— Понимаю. А почему после того, как мистер Сандерс покинул ваш кабинет, вы не позвонили мистеру Блэкберну или кому-либо другому из ответственных работников компании и не рассказали ему о происшедшем?

— Я же говорю, что надеялась замять это.

— Но эпизод, который вы описали, — настаивала Мерфи, — является серьезным нарушением принятых деловых отношений. И вы, как опытный менеджер, должны были понимать, что шансы на нормальную работу с мистером Сандерсом в дальнейшем равны нулю. Я бы сказала, что вы должны были бы чувствовать себя обязанной немедленно поставить ваше руководство в известность о случившемся. И с чисто практической точки зрения было бы вполне естественно, если бы вы скорее, как это только было возможно, зафиксировали вашу жалобу в виде заявления.

— Но я же говорю, я продолжала надеяться. — Мередит нахмурилась, раздумывая. — Знаете, я думаю… Я чувствовала ответственность за Тома. Как старый его друг не хотела стать причиной его увольнения.

— А между тем вы стали этой причиной.

— Да, я это понимаю — опять же задним числом.

— Ясно. У вас есть вопросы, мисс Фернандес?

— Благодарю вас, Ваша честь. — Фернандес повернулась на своем стуле так, чтобы видеть Джонсон. — Мисс Джонсон, в ситуациях, подобных этой, когда все происходит за закрытыми дверями, нам нужно, по возможности более полно осветить сопутствующие обстоятельств. Именно о таких обстоятельствах я и хочу вас расспросить.

— Пожалуйста. — Вы говорили, что, когда назначали встречу с мистером Сандерсом, он предложил выпить вина.

— Да.

— Откуда взялось вино, которое вы пили в тот вечер.

— Я просила купить его свою секретаршу.

— Мисс Росс?

— Да.

— Она давно с вами работает?

— Да.

— Она перевелась вместе с вами из Купертино?

— Да.

— Вы ей доверяете?

— Да.

— И сколько бутылок вина вы просили купить?

— Я не помню, чтобы называла определенное количество.

— Хорошо. А сколько бутылок принесла мисс Росс!

— Кажется, три.

— Так, три… А не просили ли вы свою секретаршу купить что-нибудь еще?

— Что, например?

— Не просили ли вы ее купить презервативы?

— Нет.

— Знали ли вы о том, что она купила презервативы?

— Нет, не знала.

— Тем не менее она купила. Купила презервативы в аптеке на Второй авеню.

— Ну, если она и купила презервативы, — заявила Джонсон, — то исключительно для собственного пользования.

— А нет причины, по которой ваша секретарша могла бы утверждать, что купила презервативы для вас?

— Нет, — ответила Джонсон, старательно обдумывая каждое слово. — Нет, я не могу представить, чего ради она стала бы такое утверждать.

— Минутку, — вмешалась Мерфи. — Мисс Фернандес, вы хотите этим сказать, что секретарша мисс Джонсон лично сказала вам, что приобрела презервативы не для себя, а для своей начальницы?

— Да, Ваша честь, именно так.

— И у вас есть свидетели?

— Да, есть.

Сидевший рядом с Джонсон Хеллер начал нервно мять пальцем нижнюю губу. Сама же Джонсон даже бровью не повела: она просто продолжала смотреть на Фернандес, ожидая следующего вопроса.

— Скажите, мисс Джонсон, вы сами велели секретарше запереть дверь кабинета, когда вы остались там вдвоем с мистером Сандерсом?

— Ничего подобного!

— Знали ли вы вообще, что она заперла дверь?

— Нет, не знала.

— Можете ли вы сказать, почему вашей секретарше понадобилось бы утверждать, будто лично вы приказали ей запереть дверь?

— Нет.

— Угу… Мисс Джонсон, вы встречались с мистером Сандерсом в шесть часов вечера; назначали ли вы еще какие-нибудь встречи позже в этот день?

— Нет, встреча с Сандерсом должна была быть последней.

— А разве у вас не было назначено встречи на семь часов вечера? Которую вы потом отменили?

— А… Да, верно. Я должна была встретиться со Стефани Каплан. Но я отменила нашу встречу, поскольку не располагала данными, которые мы, собственно, и наша намеревались с ней обсудить. Не было времени подготовиться.

— А знаете ли вы, что ваша секретарша сообщила миссис Каплан, что ваша с ней встреча отменяется потому, что у вас, мисс Джонсон, намечается деловое свидание, которое может затянуться надолго?

— Откуда я могу знать, что там ей наговорила моя секретарша? — огрызнулась Мередит, в первый раз за в время теряя самообладание. — По-моему, мы слишком много внимания уделяем моей секретарше. Может быть, имеет смысл все эти вопросы переадресовать ей?

— Может быть. Думаю, что это можно устроить. А впрочем, ладно, давайте поговорим о чем-нибудь еще. Мистер Сандерс говорит, что, выходя из вашего кабинета, он наткнулся на уборщицу. Вы тоже ее видели?

— Нет. Когда он ушел, я осталась в своем кабинете.

— Так вот, эта уборщица — женщина по имени Мэриан Уолден — утверждает, что слышала громкую ссору, предшествовавшую уходу мистера Сандерса. Она говорит, что слышала, как мужской голос сказал: «Это не лучшая идея, я не хочу этого делать», и как женский голос сказал: «Чертов ублюдок, ты не можешь меня вот так оставить». Не можете ли вы припомнить, не приходилось ли вам говорить что-нибудь подобное?

— Нет. Я говорила что-то вроде: «Ты не можешь так мной поступать».

— Значит, вы не можете припомнить, говорили вы: «Ты не можешь меня вот так оставить»?

— Нет, не могу.

— А мисс Уолден уверена, что слышала это.

— Откуда я знаю, что там послышалось вашей мисс Уолден, — огрызнулась Джонсон. — Все это время двери были закрыты.

— А разве вы не говорили достаточно громко?

— Да не знаю я! Может быть…

— Мисс Уолден утверждает, что вы кричали. Кстати, мистер Сандерс утверждает то же самое.

— Ничего не знаю…

— Ну и ладно. Дальше. Мисс Джонсон, вы утверждаете, что сообщили мистеру Блэкберну о невозможности дальнейшей работы с мистером Сандерсом сразу после злополучного совещания, состоявшегося во вторник утром, так?

— Да, так.

Сандерс подтянулся, осознав внезапно, чего не учла Мередит в своем заявлении. Он был настолько сбит с толку, что совсем упустил из виду то, что Мередит явно соврала насчет времени, когда она поделилась своими неприятностями с Блэкберном. Ведь он, Сандерс, пришел в кабинет Блэкберна сразу после совещания — и Фил уже знал…

— Мисс Джонсон, не могли бы вы поточнее назвать время, когда вы встретились с мистером Блэкберном?

— Да не знаю я! После совещания…

— Ну хоть приблизительно?

— Ну, часов в десять.

— Не раньше?

— Нет.

Сандерс покосился на Блэкберна, который, будто аршин проглотив, сидел в конце стола. Тот нервно грыз свою губу.

— Должна ли я просить мистера Блэкберна подтвердить это? — поинтересовалась Фернандес. — Я полагаю, что его секретарь регистрирует подобные звонки, так что если у него нелады с памятью…

Воцарилось краткое молчание. Все посмотрели на Блэкберна.

— Нет, — сказала наконец Мередит. — Нет. Я, по-видимому, неправильно выразилась. Я хотела сказать, что говорила с Филом сразу после первого утреннего совещания, непосредственно перед вторым.

— Первое утреннее совещание — это то, на котором отсутствовал мистер Сандерс? То, которое состоялось в восемь часов утра?

— Да.

— То есть поведение мистера Сандерса на втором совещании, том самом, на котором он стал противоречить вам, не могло иметь отношения к вашему решению переговорить с мистером Блэкберном? Потому что вы уже переговорили с мистером Блэкберном до того, как мистер Сандерс высказал свое мнение?

— Ну, я же говорю вам, что неточно выразилась…

— У меня нет больше вопросов к свидетелю, ваша честь.

Судья Мерфи захлопнула свой блокнот. По ее лицу было совершенно невозможно прочитать, к какому выводу она пришла. Посмотрев на свои часы, она сказала:

— Сейчас у нас половина двенадцатого. Объявляю двухчасовой перерыв на ленч. Кроме того, адвокатам обеих сторон понадобится время, чтобы обсудить сложившуюся ситуацию и решить, как дальше поступить. — Судья приостановилась. — Ну и, конечно, если адвокаты по какой-либо причине захотят встретиться со мной, я всегда к их услугам. Если же стороны пожелают продолжить заседание, я жду всех ровно в половине первого. Желаю вам приятного аппетита. — Судья Мерфи повернулась и вышла из комнаты.

Следом встал Блэкберн и провозгласил:

— Лично я хотел бы незамедлительно встретиться с глазу на глаз с адвокатом другой стороны.

Сандерс посмотрел на Фернандес. Та выдала намек на улыбку:

— Не могу не принять вашего предложения, мистер Блэкберн…

Трое юристов стояли у фонтана. Фернандес что-то оживленно говорила Хеллеру, придвинувшись к нему совсем близко. Блэкберн стоял чуть поодаль, прижав к уху свой портативный телефон. По другую сторону фонтана Мередит Джонсон говорила по телефону, сердито жестикулируя.

Сандерс стоял в сторонке сам по себе и наблюдал за ними. Он не сомневался; что Блэкберн станет предлагать мировую. Фернандес разнесла версию Мередит в клочья, доказав, что та лично приказала секретарше купить вино, презервативы, запереть дверь кабинета и отменить все назначенные на вечер встречи. Было ясно, что Мередит Джонсон отнюдь не была начальником, подвергшимся приставаниям подчиненного: она планировала эту встречу добрых полдня. Ее реплика, доказывающая недвусмысленность ее намерений — «Ты не можешь вот так меня оставить», — была услышана уборщицей. Кроме того, ее уличили в том, что она неверно назвала время и мотивы своего разговора с Блэкберном, тем самым опровергнув мотивы своего поступка.

Ни у кого не было ни малейшего сомнения в том, что Мередит лгала. Единственным вопросом было, как теперь намерены поступить Блэкберн и руководство «ДиджиКом». Сандерс достаточно долго протирал брюки на семинарах, посвященных вопросам преследований по сексуальным мотивам, чтобы понимать, каким должно быть их решение. Особого выбора у компании не было.

Им придется ее уволить.

Но как они поступят с Сандерсом? Это был совсем другой вопрос. Интуиция ему подсказывала, что, предъявив свои претензии, он сжег за собой мосты, и в компании места для него уже не найдется. Сандерс подстрелил любимую канарейку Гарвина, и Гарвин ему этого вовек не простит.

Ясно: обратно на работу его не возьмут. Скорее всего, они выплатят ему отступного.

— Они уже договариваются о мировой? Сандерс повернулся и увидел Алана, одного из детективов, только что подошедшего с автостоянки. Тот, только взглянув на адвокатов, оценил ситуацию.

— По-моему, да, — ответил Сандерс. Алан украдкой покосился на юристов:

— Должны бы… У Джонсон много проблем, и об этом знает чуть не вся фирма. Особенно ее секретарша.

— Вы говорили с ней вчера вечером? — поинтересовался Сандерс.

— Ага, — ответил детектив. — Херб отыскал уборщицу и записал ее показания на пленку, а у меня было свидание с Бетси Росс. Она чувствует себя очень одинокой в новом городе и поэтому пьет несколько больше, чем надо. Я ее тоже записал.

— А она об этом знает?

— А ей и не надо этого знать, — пояснил Алан. — Законом это допускается. — Присмотревшись к группе спорящих адвокатов, он добавил:

— Блэкберн, похоже, решил повыделываться.

Луиза Фернандес с сердитым лицом подошла к ним.

— Черт их подери! — выругалась она.

— Что стряслось? — спросил Сандерс.

— Они все отрицают, — тряхнула головой Фернандес.

— Отрицают?

— Ну да… Ни с чем не соглашаются. Секретарша купила вино? Так это для Сандерса. Секретарша купила презервативы? Так это для себя. Ах, секретарша говорит, что купила это все для мисс Джонсон? Ну как можно верить этой пьянчужке! Показания уборщицы? Она не могла знать, что именно она слышала, поскольку у нее было включено радио. И этот постоянный припев: «Ну, вы же знаете, Луиза, в суде это не пройдет…» И Пуленепробиваемая Бетти висит на телефоне, репетируя и объясняя всем, что делать и что говорить. — Фернандес выругалась. — Вот он, дерьмовый мужицкий пол. Прямо в глаза вам смотрит и внаглую заявляет: «Этого никогда не было, а если и было, вы все равно вовек не докажете». Мне это как шило в заднице. Мать их растак!..

— Ты бы пошла перекусила, Луиза, — посоветовал Алан, пояснив для Сандерса: — Она иногда забывает поесть.

— Ага, конечно. Конечно. Перекусить.

Они направились к автостоянке. Адвокат шла быстрым шагом, возмущенно тряся головой.

— Никак не могу понять, как они могут стоять на такой позиции. Я ведь знаю — это даже по выражению лица Мерфи можно было понять, — что она не считает необходимым продолжать заседание. Судья заслушала обе стороны и решила, что дело ясное. Я тоже. И черта с два! Блэкберн и Хеллер не подвигаются ни на дюйм. Они не хотят идти на мировую. Практически они просто предлагают нам передать дело в суд.

— Значит, передадим дело в суд, — пожав плечами, согласился Сандерс.

— Если хорошенько поразмыслить, то этого мы делать и не должны, — сказала Фернандес. — Во всяком случае, не теперь. Именно этого я и опасалась. Они получат преимущество, а мы фигу. Нам придется все начинать сначала, а они получат три года отсрочки, чтобы успеть обработать и секретаршу, и уборщицу, и любого другого нашего свидетеля. Да что там говорить! Можете мне поверить, через три года мы эту секретаршу даже не найдем.

— Но у нас останется магнитофонная запись…

— Да, она должна будет появиться в судебном заседании. И можете мне поверить, ни за что не появится. Судите сами: «ДиджиКом» светит большой скандал. Если мы сможем доказать, что они не отреагировали своевременно и должным образом на нашу информацию о Джонсон, их ожидают серьезные неприятности. Вот вам пример: в прошлом месяце в Калифорнии суд присудил выплатить истцу девятнадцать миллионов четыреста тысяч долларов. Имея в перспективе подобный скандал, «ДиджиКом», можете не сомневаться, изыщет возможность выключить секретаршу из игры. Например, отправить отпуск в Коста-Рику на всю оставшуюся жизнь.

— И что же нам тогда делать? — спросил Сандерс.

— Хорошо это или плохо, но мы свою линию уже зафиксировали и теперь будем ее придерживаться. Должны как-то вынудить их прийти с нами к какому-либо соглашению. Но, чтобы этого добиться, нужно найти какое-нибудь свидетельство в нашу пользу. У вас на примете есть что-нибудь?

— Нет, — отрицательно качнул головой Сандерс.

— Вот зараза, — выругалась Фернандес. — Что же происходит? Я-то думала, что «ДиджиКом» скандал кануне слияния вовсе не нужен, что они не захотят огласки…

— Я и сам так думал, — кивнул Сандерс.

— Тогда в этом деле есть что-то нам неизвестно. И Блэкберн, и Хеллер ведут себя так, будто им соверши но безразлично, что мы собираемся предпринимать. О, а это еще кто?

Мимо них прошел полный человек с усами, несший стопку бумаг. Он смахивал на полицейского.

— Кто это? — повторила Фернандес.

— Никогда его раньше не видел.

— Они куда-то звонили по телефону, искали кого-то. Я поэтому и спрашиваю.

Сандерс пожал плечами:

— А что мы будем делать теперь?

— Поедим, — предложил Алан.

— Правильно, пойдемте позавтракаем, — согласилась Фернандес. — И попробуем хоть ненадолго обо всем забыть…

В ту же секунду в мозгу Сандерса скользнуло: «Брось ты этот телефон». Это получилось как-то само собой, вроде команды:

Брось телефон.

Шагая рядом с ним, Фернандес вздохнула:

— Ну, кое-что у нас еще осталось. Не все кончено. У тебя есть что-нибудь, Алан?

— Еще бы, — воскликнул Алан. — Мы же только начали! Мы не добрались пока ни до бывшего мужа Джонсон, ни до ее прежнего начальства. Нам предстоит перевернуть уйму валунов, чтобы посмотреть, что из-под них поползет.

Брось телефон!

— Позвоню-ка я к себе в кабинет, — сказал Сандерс и, достав телефон, набрал номер Синди.

Начал накрапывать дождик. Они уже дошли до автостоянки, и Фернандес спросила:

— Кто поведет машину?

— Давайте я, — предложил Алан.

Они прошли к машине Алана — обыкновенному «Форду» седану. Алан отпер дверцы, и Фернандес уже было села на переднее сиденье.

— А я-то думала, что мы сегодня устроим вечеринку по поводу нашей победы, — пожаловалась она.

Вечеринка…

Сандерс посмотрел сквозь забрызганное дождевыми каплями ветровое стекло автомобиля на Фернандес, продолжая держать у уха телефонную трубку. Он был рад тому, что телефон работал безукоризненно: после того как аппарат забарахлил в понедельник вечером, Сандерс не очень-то ему доверял. Но сейчас телефон работал совершенно нормально.

…Парочка едет на вечеринку, и женщина решает позвонить по радиотелефону. Прямо из автомобиля…

Брось телефон…

— Кабинет мистера Сандерса, — послышался в трубку голос Синди.

Дозвонившись, она нарвалась на автоответчик и продиктовала на него что-то. А потом отключила телефон…

— Алло? Это кабинет мистера Сандерса! Слушаю вас!

— Синди, это я.

— А, привет, Том. — По-прежнему сдержанно…

— Звонки были?

— Были. Сейчас я сверюсь с записями. Так, звонил Артур из Куала-Лумпура, хотел узнать, дошли ли дисководы; я позвонила в группу Дона Черри, там сказали, что дисководы дошли и они над ними уже работают. Еще звонил Эдди из Остина; похоже, что он сильно обеспокоен. Да, еще один звонок от Джона Левина. Вчера он тоже звонил. Говорит, что это очень важно.

Левин всегда считал, что его дела самые важные, и вполне мог подождать, что бы у него там ни было.

— Хорошо. Спасибо, Синди.

— Вы сегодня сюда приедете? Очень многие вас спрашивали.

— Даже не знаю…

— Звонил Джон Конли из «Конли-Уайт». Хотел часа четыре встретиться с вами.

— Не знаю… Потом посмотрим. Я позвоню попозже.

— Хорошо. — Синди повесила трубку.

В трубке пискнуло.

А потом она дала отбой…

Он никак не мог отделаться от этого наваждения, но не мог вспомнить всю историю целиком. Двое в машине. Едут на вечеринку. Кто ему это рассказывал?

И по дороге Адель позвонила из автомобиля, а потом дала отбой…

Сандерс в возбуждении щелкнул пальцами. Ну конечно! Адель! В автомобиле ехали Адель и Марк Ливайны.

И у них получился какой-то инцидент… И тут он все вспомнил.

Адель позвонила кому-то и попала на автоответчик. Продиктовав свое сообщение, она положила трубку, и вместе с Марком они начали перемывать косточки человеку, которому она звонила. Они подшучивали над ним и позже были очень смущены, когда…

— Вы так и будете стоять под дождем? — поинтересовалась Фернандес.

Сандерс не ответил. Отняв от уха телефон, он посмотрел на него: экран и кнопки сияли ровным зеленоватым светом. Полностью заряжен. Он смотрел на аппарат и ждал. Спустя пять секунд телефон щелкнул, и свет погас: аппараты нового поколения имели специальный контур, отключающий их от питания, чтобы не расходовать попусту батарейки. Если вы не использовали телефон или не начинали набирать номер через пятнадцать секунд после включения, телефон сам по себе отключался. Батарейки не садились.

Но после встречи с Мередит в ее кабинете батарейки сели!

Почему?

Брось телефон…

Почему же его телефон не отключился тогда? Как это объяснить? Может быть, запала одна из клавиш? Почему бы и нет, ведь он уронил телефон на подоконник, когда Мередит начала целовать его. Заряд в батарейках был низким, потому что накануне вечером Сандерс забыл поставить телефон на подзарядку.

Нет, подумал он. Это был хороший аппарат, и никаких механических повреждений у него не было. Заряда тоже должно было хватить.

Нет, телефон был исправен.

Они вышучивали и издевались над ним минут пятнадцать.

И тут разрозненные клочки воспоминаний стали складываться в одно целое.

— Слушай, почему ты не позвонил мне вчера?

— Я звонил, Марк…

Сандерс и сейчас был уверен, что звонил Ливайну из кабинета Мередит. Стоя под дождем, он набрал первые три буквы фамилии Марка: Л-И-В, на маленьком дисплее появилась надпись «Ливайн» и номер домашнего телефона Марка.

— Не было никаких звонков.

— Я продиктовал сообщение автоответчику.

— Я ничего не получал.

Hо Сандерс был уверен, что записал свое сообщение на автоответчик. Он, как сейчас, слышал мужской голос, произносящий стандартную фразу: «Продиктуйте свое сообщение сразу после сигнала». Продолжая стоять под дождем, Сандерс нажал кнопку вызова. В следующую минуту послышался щелчок автоответчика, и женский голос сказал: «Привет, вы застали Марка и Адель дома, сейчас они подойти не могут. Если вы оставите для нас сообщение, мы вам перезвоним». И сигнал автоответчика.

Совершенно другая запись. Выходит, что он и в самом деле не звонил Ливайну вечером. А это, в свою очередь, могло означать только одно: не нажимал кнопки Л-И-В. Он так разнервничался в кабинете у Мередит, что набрал другой номер и нарвался совсем другой автоответчик. И его телефон сдох. Потому что…

Брось телефон.

— О Господи! — воскликнул Сандерс, внезапно осазнав наконец, что же произошло. А это значило, что был шанс…

— Том, с вами все в порядке? — спросила Фернандес.

— Все отлично, — ответил он. — Но дайте мне одну минутку. Мне кажется, я вспомнил кое-что очень важное. Он не нажимал Л-И-В.

Он нажал что-то другое, но очень похожее — отличающееся, может быть, только на одну букву… Нажимая непослушными пальцами клавиши, Сандерс набрал Л-О-В. Экранчик остался слепым — под таким шифром ничего не было записано. Тогда Л-У-В. Безрезультатно. Л-О-В. Все то же. Л-Е-В. Попал! В яблочко!

На экране высветилось слово: «ЛЕВИН» и телефонный номер Джона Левина.

В тот вечер Сандерс разговаривал с автоответчиком Джона Левина.

Вам звонил Джон Левин. Говорил, что это очень важно…

Еще бы не важно, подумал Сандерс. Теперь он с необыкновенной ясностью вспомнил всю череду событий в кабинете Мередит. Он говорил по телефону, когда она отвела его руку от уха и, сказав: «Брось ты этот телефон», начала его целовать. Он уронил телефон на подоконник и оставил его там.

Позже, когда он, застегивая рубашку, выходил из кабинета, он прихватил с собой и телефон, но уже тогда батарейки истощились. А это могло означать одно — телефон оставался включенным почти час. Он был включен на протяжении всего инцидента.

Тогда, в автомобиле, Адель положила трубку, забыв отключить автоответчик, и он добросовестно записал пятнадцать минут шуточек и насмешек по адресу своего хозяина.

Вот и телефон Сандерса сдох оттого, что долгое время оставался подключенным к линии. Но до этого он записал весь разговор. Не сходя с места, он быстро набрал номер Джона Левина. Фернандес, потеряв терпение, вылезла из машины и подошла к нему.

— Да в чем дело-то? — спросила она. — Мы едем обедать или нет?

— Погодите минутку…

В трубке раздались гудки вызова, затем щелчок, мужской голос сказал: «Джон Левин ответил».

— Джон, это Том Сандерс.

— А, здорово, старина! — Левин взорвался хохотом.

— Ну ты даешь! Решил вспомнить дни бурной молодости, да? Когда я слушал, у меня чуть уши не отвалились.

— И это все записалось? — спросил Сандерс.

— Господи, а ты как думал! Собрался я было во вторник прослушать все сообщения, и тут такой сюрприз! Hа добрых полчаса потянуло…

— Джон…

— И как после этого верить тем, кто говорит, что семейная жизнь тускла и неинтересна…

— Джон, послушай меня. Ты сохранил записи?

Пауза. Левин перестал смеяться.

— Том, ты меня что, придурком считаешь? Конечно, сохранил, прокрутил даже ее у себя в конторе: они там все попадали.

— Джон, я серьезно…

— Ладно, — вздохнул Левин, — сохранил я ее, сохранил. Похоже, что у тебя могут возникнуть осложнения… Ну, это не мое дело. Во всяком случае, запись у меня.

— Где именно?

— Да вот у меня в столе, — ответил Левин.

— Джон, мне нужна эта пленка. Слушай, вот что ты должен сделать…

Сидя в машине, Фернандес спросила:

— Ну, я жду.

— Существует магнитофонная лента, на которой записано все происходившее между мной и Мередит, — ответил Сандерс.

— Откуда она взялась?

— Случайность. Я диктовал сообщение автоответчику, — начал объяснять Сандерс, — когда Мередит начала меня целовать. Не закончив разговора, я уронил телефон. Он остался включенным, и автоответчик записал все, что происходило.

— Вот черт! — воскликнул Алан, в восторге хлопнув ладонями по баранке.

— Это аудиокассета? — спросила Фернандес.

— Да.

— Качество хорошее?

— Не знаю… Скоро сами увидим, Джон принесет ее к обеду.

Фернандес крепко потерла ладони:

— Вот, мне уже лучше!

— Правда?

— Правда, — сказала она. — Потому что если на пленке хоть что-нибудь можно будет разобрать, мы им крови попортим…

Бодрый, веселый, Джон Левин отодвинул свою тарелку и допил пиво.

— Вот это я называю хорошей жратвой. Чудесный был палтус.

Левин весил около трехсот фунтов, и между его животом и краем стола не смогла бы пролезть и муха.

Они сидели в кабинке в дальнем зале ресторана «Маккормик и Шмик» на Первой авеню. Было шумно, ресторан был заполнен бизнесменами, заскочившими пообедать. Для того чтобы нормально слышать, Фернандес приходилось прижимать наушники плейера плотнее к ушам. Она слушала уже полчаса, не пропуская ни слова и делая заметки в своем желтом блокноте. Она так и не притронулась к еде. Наконец она встала из-за стола:

— Мне нужно позвонить.

Левин заглянул в тарелку Фернандес:

— Э… А вы это есть будете?

Та отрицательно покачала головой и вышла.

— Ну, не пропадать же добру, — улыбнулся Левин и, придвинув к себе тарелку, принялся за ее порцию.

— Что, Том, влип в дерьмо?

— По самые уши, — подтвердил Сандерс, помешивая каппучино. Сам он есть не мог и только смотрел, как Левин уплетал картофельное пюре.

— Я так и понял, — сказал Левин с набитым ртом. — Мне утром звонил Джек Керри из «Алдуса» и сказал, что ты подал на компанию в суд потому, что тебе не хотелось залезть на какую-то бабу.

— Козел он, твой Керри.

— Хуже, — кивнул Левин, — много хуже. Ну а что ты можешь поделать? После статьи Конни Уэлш все пытаются вычислить, кто же на самом деле этот «мистер Свинтус». — Отправив в рот очередную ложку, Левин спросил: — Вот только откуда она пронюхала об этой истории?

— Может, это ты ей рассказал, Джон, — предположил Сандерс.

— Шутить изволите? — спросил Левин.

— Лента-то была только у тебя…

— Ну, если ты серьезно, Том… — оскорбился Левин. — Не-ет, если бы меня спросили, я бы однозначно ответил: рассказать ей могла только женщина.

— А какая женщина об этом знала? Только сама Мередит, но она не говорила.

— Готов спорить на что угодно, что это была баба, — сказал Левин. — Если вообще когда-нибудь удастся это узнать, в чем я глубоко сомневаюсь. — Он задумчиво пожевал. — А вот рыба-меч проварена плохо. Надо бы сказать официанту. — Он посмотрел за спину Сандерса: — Ох, Том…

— Что?

— Вон там стоит, переминаясь с ноги на ногу, господин, которого ты должен знать. Посмотри.

Сандерс оглянулся: около бара стоял Боб Гарвин, выжидающе глядя на него. В нескольких шагах от него стоял Фил Блэкберн.

— Прошу прощения, — сказал Сандерс и встал из-за стола.

Гарвин пожал Сандерсу руку:

— Рад видеть тебя, Том. Ну как ты, держишься?

— Все нормально, — ответил Сандерс.

— Хорошо, молодец. — Отцовским жестом босс положил руку на плечо Сандерсу. — Рад снова видеть тебя.

— Я тоже очень рад видеть вас, Боб.

— Там в уголке, — предложил Гарвин, — есть тихое местечко. Я распорядился подать туда пару каппучино. Мы сможем пяток минут спокойно поговорить. Хорошо?

— Прекрасно, — согласился Сандерс. Ему был хорошо знаком старый — грубый и несдержанный — Гарвин. А такой осторожный и вежливый Гарвин вызывал настороженность.

Они присели в углу бара. Взгромоздившись на стул, Гарвин повернулся к Сандерсу:

— Ну, Том, смотри — сидим, как в старые добрые времена!

— Да.

— Эти чертовы поездки в Сеул, гнусная жратва и ноющая задница… Помнишь?

— Конечно.

— Да, те еще были деньки, — повторил Гарвин, внимательно следя за Сандерсом. — Мы, Том, отлично знаем друг друга, и я не собираюсь водить тебя за нос. Давай-ка вывалим карты на стол. У нас возникли осложнения, и их надо разрешить до тех пор, пока они не переросли во что-нибудь большее и не испортили жизнь всем и каждому. Я призываю к твоему разуму: давай решим, как выбираться из этой ямы.

— Моему разуму? — переспросил Сандерс.

— Ну да, — подтвердил Гарвин, — я хочу взглянуть на это дело со всех сторон.

— И сколько же сторон вы здесь видите?

— По меньшей мере две, — ухмыльнулся Гарвин. — Суди сам, Том. Я думаю, что ни для кого не секрет, что я поддерживаю Мередит в компании. Я всегда верил в то, что у нее есть талант и особый сорт административного предвидения, который нам очень пригодится в будущем. Я не припомню, чтобы она когда-нибудь сделала что-нибудь такое, что заставило бы усомниться в ее способностях. Я понимаю, что она тоже человек, но она очень одаренна, и поэтому я поддерживаю ее.

— Угу…

— Ну, а в этом случае… возможно, следует признать, что она, по-видимому, сделала ошибку. Даже не знаю…

Сандерс молчал, глядя в лицо Гарвину. Тот производил впечатление человека, играющего с открытым забралом. Но Сандерс на это не купился.

— Да, это именно так, — сказал Гарвин. — Она совершила ошибку.

— Можете в этом не сомневаться, Боб, — твердо сказал Сандерс.

— Ладно, допустим, что так. Назовем это отступлением от здравого смысла. Она перешла некоторые границы. Но дело в том, что в этой ситуации я по-прежнему поддерживаю ее, Том.

— Почему?

— Потому что она женщина.

— А какое это может иметь значение?

— Дело в том, что по традиции женщин не допускают к ответственным административным постам, Том…

— Но Мередит-то допустили!..

— И кроме того, — продолжал Гарвин, — она еще молода.

— Не настолько уж она и молода, — сказал Сандерс.

— Молода, молода. Она практически еще девчонка из колледжа. Она получила свою степень всего пару лет назад.

— Боб, — сказал Сандерс. — Мередит Джонсон тридцать пять лет. Она уже давно не девчонка.

Гарвин, будто не слыша этих слов, смотрел на Сандерса с сочувствием:

— Том, я понимаю, что ты должен был здорово расстроиться из-за новой работы, — сказал он. — Я по твоим глазам вижу. Мередит была не права, подходя к тебе таким образом.

— Она и не подходила: она на меня просто запрыгнула…

Гарвин в первый раз выказал какие-то признаки раздражения:

— Но, знаешь, ты тоже не ребенок.

— Правильно, я не ребенок, — признал Сандерс, — но я ee подчиненный!

— Я знаю, что она относится к тебе с высочайшим уважением, — подхватил Гарвин, ерзая на своем стуле. — Как и все у нас в компании, Том. Ты ключевая фигура в будущем нашей фирмы. Ты это знаешь, и я это знаю. Я хочу удержать нашу команду. Но при этом я не отказываюсь от мнения, что женщинам тоже надо предоставить шанс. Может быть, даже дать им небольшое послабление.

— Мы говорим не о женщинах вообще, — возразил Сандерс. — Мы говорим об одной конкретной женщине.

— Том.

— И если мужчина будет поступать так, как поступает она, вы не станете говорить о том, что ему надо дать послабление: вы дадите ему пинка под зад и вышвырнете его вон.

— Ну, возможно, что и так…

— В этом-то и вся проблема, — закончил Сандерс.

— Не уверен, что я могу с тобой согласиться, Том, — сказал Гарвин. В его голосе появились предупреждающие нотки. Гарвину не нравилось, когда с ним не соглашались: за те годы, что его фирма росла и процветала, он привык к почтительному к себе отношению. Сейчас, в перспективе своей отставки, он ожидал от других повиновения и послушания. — Мы должны соблюдать принципы равенства.

— Вот и прекрасно, — согласился Сандерс. — Но равенство не допускает привилегий. Оно предусматривает, что все люди несут одинаковую ответственность. По отношению к Мередит вы как раз исповедуете неравенство — спускаете ей то, за что мужчину выгнали бы взашей.

— Если бы это был ясный случай, — вздохнул Гарвин, — то да. Но в нашем варианте далеко не все представляется ясным.

Сандерс на секунду задумался, не рассказать ли Гарвину о существовании магнитной пленки, но шестым чувством осознал — не надо.

— На мой взгляд, здесь все ясно, — заявил он.

— Ну, в таких делах всегда есть расхождения во мнениях, — сказал Гарвин, прислонившись к стойке бара. — Ведь так, Том? Расхождения во мнениях… Ну, послушай, Том: что уж такого страшного она сделала? Ну? Стала с тобой заигрывать? Ну и прекрасно! Это должно тебе только льстить — в конце концов, она прелестная женщина. В жизни бывают вещи и похуже. Очаровательная женщина положила тебе на колено руку. Ну цыкни на нее, если тебе не нравится! Неужели нельзя было договориться как-нибудь по-другому? Ты же взрослый человек, Том! А то, что ты делаешь, это же… Ты просто мстишь ей, Том. Должен тебе сказать, не ожидал от тебя. Очень удивлен.

— Боб, она нарушила закон, — сказал Сандерс.

— Это еще не установлено, не так ли? — спросил Гарвин. — Если тебе очень хочется, ты можешь вывернуть всю свою жизнь наизнанку перед присяжными. Лично я этого делать не хочу и не думаю, что в суде кто-нибудь выиграет. В этой ситуации победителей не будет.

— Что вы имеете в виду?

— Ты ведь не хочешь идти в суд, Том? — Глаза Гарвина опасно сузились.

— А почему, собственно, и нет?

— Не хочешь… — Гарвин глубоко вздохнул. — Слушай, давай не будем сбиваться в сторону. Я говорил с Мередит. Она, как и я, понимает, что ситуация выходит из-под контроля.

— Угу.

— Вот я сейчас говорю с тобой. Я делаю это потому, его надеюсь, Том, мы все утрясем, и все пойдет, как раньше — слушай меня внимательно, пожалуйста, — как раньше, до этого неприятного недоразумения. Ты остаешься на своей работе, Мередит остается на своей: вы продолжаете работать вместе, как и положено двум взрослым цивилизованным людям. Вы рука об руку идете вперед, ведя фирму к дальнейшему процветанию, участвуете в акционировании, и в конце года каждый огребает кучу денег. Кто в этом плохого?

Сандерс почувствовал что-то похожее на удовлетворение, ощутил себя возвращающимся в привычный мир. За последние три дня он устал находиться в постоянном напряжении, устал общаться с адвокатами… Возврат к былой жизни манил, как теплая ванна.

— Ведь как все произошло, Том. После этого злосчастного инцидента в понедельник никто и не собирался ничего предпринимать — ты никому ничего не сказал, и Мередит никому ничего не сказала. Я думаю, вы оба тогда предпочли все забыть и жить, как раньше. Но во вторник с утра получилась эта путаница, этот спор, который никому не был нужен и которого не должно было быть. Если бы ты пришел на работу вовремя, если бы вы с Мередит придерживались одной версии насчет «мерцалок», ничего бы не случилось — вы бы продолжали работать вместе, а прошлое осталось бы вашим личным делом. А что получилось вместо этого? Крупная ошибка. Почему бы просто не забыть ее и не продолжать идти вперед? К богатству, а, Том? Что в этом плохого?

— Ничего, — признал Сандерс.

— Вот и славно…

— Если не считать того, что это не сработает, — сказал Сандерс.

— Это еще почему?

Сандерс был готов вывалить добрый десяток аргументов на этот вопрос: потому что она некомпетентна и при этом хитра. Потому что она заботится только о внешнем благополучии, а поставлена руководить техническим отделом, который должен давать продукцию. Потому что она лжива. Потому что она на этом не остановится. Потому что я ее не уважаю, а она не уважает меня. Потому что вы поступили со мной нечестно. Потому что она ваша любимая зверюшка. Потому что вы предпочли ее, а не меня. Потому…

— Все зашло слишком далеко, — сказал он. Гарвин взглянул на него.

— Все можно исправить.

— Нет, Боб, нельзя.

Гарвин подался вперед: его голос перешел в шипение:

— Слушай, ты, засранец желторотый! Я ведь отлично знаю, что здесь происходит. Я подобрал тебя еще тогда, когда ты дерьма от конфеты отличить не мог! Я дал тебе работу, я помогал тебе, у тебя были такие возможности!.. А теперь ты хочешь разыграть из себя шибко крутого? Ладно. Хочешь заставить всех дерьма похлебать? А вот тут ты умоешься, Том. — Он встал.

— Боб, вы даже не пытались выяснить причины такого поведения Мередит Джонсон… — заговорил Сандерс.

— Ты думаешь, у меня проблемы с Мередит Джонсон? — грубо рассмеялся Гарвин. — Слушай, Том. Да, она была когда-то твоей подружкой, но тебе претило, что она умна и независима. Ты готов был лопнуть от злости, когда она тебя бросила. И вот теперь, спустя уйму лет, ты решил отомстить — в этом все дело! Ни при чем здесь деловая этика, ни при чем здесь преследование на почве секса и прочее дерьмо. Здесь все в личных мотивах! И ты так Переполнен дерьмом, что у тебя даже глаза коричневые!..

Высказавшись, Гарвин вылетел из ресторана, толкнув по дороге Блэкберна. Тот на минуту замешкался, глядя на Сандерса, а затем поспешил за боссом.

Когда Сандерс возвращался к своему столику, он прошел мимо компании парней из «Майкрософта», среди которых были и два идиота из группы системного программирования. Один из них хрюкнул, когда Сандерс поравнялся с ними.

— Эй, мистер Свинтус, — позвал кто-то низким голосом.

— Уи-и-и! Уи-и-и!

— Не мог справиться с ней, да?

Сандерс прошел было мимо, но потом вернулся.

— Слушайте, ребята, — сказал он. — Я, по крайней мере, не вставал раком, хватая себя за лодыжки, встречаясь ночью с… — И он назвал по имени начальника отдела программирования «Майкрософта».

Весельчаки взорвались хохотом:

— Хрю-хрю!

— Мистер Свинтус еще и разговаривает!

— Ну и чудеса!

— Кстати, ребята, а что вы делаете здесь, в городе? Редмонда не хватает?

— Ого!

— Мистер Свинтус сердится!

Они схватились за животики, веселясь, как школьники; на столе перед ними стоял большой кувшин пива.

— Если бы Мередит Джонсон спустила бы передо мной трусики, — крикнул один из них, — я бы уж не стал, можете не сомневаться, вызывать полицию!

— Еще бы, Хосе!

— Клиент всегда прав!

— Дамы — вперед!

— Хрю-хрю!..

Хохоча, они молотили кулаками по столу от восторга. Сандерс пошел прочь.

На улице, перед входом в ресторан, Гарвин сердито мерил тротуар шагами. Блэкберн стоял тут же с телефоном, прижатым к уху.

— Где этот чертов автомобиль, — рявкнул Гарвин.

— Не знаю, Боб…

— Я же приказал ему ждать!

— Я знаю, Боб, я как раз пытаюсь найти его.

— Боже всемогущий, что же делается! Паршивого водилу нельзя заставить работать нормально.

— Может быть, он забежал в туалет…

— Да? И сколько же времени ему для этого нужно? Еще этот чертов Сандерс… Ты ему веришь?

— Нет, Боб, не верю.

— Ты мне объясни: я тут перед ним унижаюсь, предлагаю восстановить его на работе, предлагаю ему его долю акций — все ему предлагаю! А он, видите ли, гнушается! Вот черт!..

— Он не командный игрок, Боб.

— Да, тут ты прав. Он с нами даже встречаться не захочет. Но надо заставить его пойти на переговоры.

— Да, Боб.

— Он ничего не хочет понимать, — пожаловался Гарвин. — Вот в чем дело.

— Еще эта статья в газете… Ясно, что она ему радости не доставила.

— Но и несчастным он тоже не выглядит. Гарвин опять принялся вышагивать взад-вперед.

— О, а вот и машина, — воскликнул Блэкберн, показывая рукой вдоль улицы на «Линкольн», подруливавший к ним.

— Наконец-то, — буркнул Гарвин. — Слушай меня, Фил: мне уже надоело тратить время на этого Сандерса — устал быть таким милым дядюшкой, да это и не срабатывает. Всему свое время. Что мы намерены предпринять, чтобы дать ему это понять?

— Я уже думал над этим, — сказал Фил. — Что делает Сандерс? Я имею в виду, как это в действительности выглядит? Он мажет Мередит грязью, так?

— Еще бы не так!

— Он ни перед чем не остановится, чтобы замарать ее.

— Это точно.

— А все, что он о ней говорит, — неправда. Но для того чтобы запачкать доброе имя человека, не обязательно говорить правду. Нужно только, чтобы кто-то поверил, что это правда.

— Что из этого?

— Может быть, нужно заставить Сандерса испытать это на своей шкуре…

— На своей шкуре? О чем ты говоришь?

Блэкберн глубокомысленно уставился на подъезжающий автомобиль.

— Я думаю, что Том — жестокий человек.

— Что? — переспросил Гарвин. — Да ничего подобного. Я знаю его тыщу лет. Он просто цыпленок!

— Не могу с вами согласиться, — возразил Блэкберн, потирая нос. — Я думаю, он склонен к насилию. В колледже он играл в футбол и привык сбивать с ног людей, стоящих у него на пути. Когда он играет в сборной нашей фирмы, он всех расшвыривает. У него склонность к насилию. Но это у многих мужчин в крови. Все они насильники.

— Что за ерунду ты несешь?

— И вы не можете отрицать, что он был груб с Мередит, — продолжал Блэкберн. — Кричал. Ругался. Толкал ее. Сбил с ног. Секс и насилие. Мужчина, потерявший контроль над собой. Он намного сильнее ее — вы только поставьте их рядом, и любой заметит разницу. Он намного крупнее, намного сильнее… Только взгляните на него, и увидите грубого, дикого человека, а милая внешность — не более чем маскировка. Сандерс — один из тех мужчин, которые дают волю своим инстинктам, избивая беззащитных женщин.

Гарвин помолчал, затем покосился на Блэкберна.

— Тебе не по силам запустить такую утку.

— Я полагаю, по силам.

— Никто, будучи в своем уме, на это не клюнет.

— А я думаю, что кое-кто клюнет, — загадочно сказал Блэкберн.

— Да? И кто же?

— Кое-кто, — повторил Блэкберн.

Автомобиль подрулил к краю тротуара. Гарвин открыл дверцу.

— Ну, все, что я знаю, — сказал он, — это то, что мы должны вынудить его пойти на переговоры. Надо прижать его так, чтобы он на них согласился.

— Думаю, что это можно будет устроить, — сказал Блэкберн.

— Все в твоих руках, Фил, — согласно кивнул Гарвин, — добейся этого.

Он сел в машину. Блэкберн нырнул следом за ним.

— Тебя где, к чертовой матери, носит? — рявкнул Гарвин, обращаясь к водителю.

Дверца захлопнулась, и автомобиль тронулся.

Сандерс, сидя в автомобиле Алана, возвращался с Фернандес в Посреднический центр. Та, покачивая головой, слушала отчет Сандерса о разговоре с Гарвином.

— Вы не должны были встречаться с ним наедине. Он не вел бы себя так, будь я рядом. Он в самом деле говорил о послаблениях для женщин?

— Да…

— Очень мило с его стороны. Он нашел достойную причину для того, чтобы мы покрывали насильницу. Отличный штришок: все должны сидеть сложа руки и разрешать ей нарушать закон уже хотя бы потому, что она — женщина. Очень мило.

Ее слова придали Сандерсу сил. Разговор с Гарвином совсем было его расстроил, и вот теперь, хотя он и понимал, что Фернандес работает на него и просто старается поднять его настроение, ему стало легче.

— И вообще, весь разговор очень любопытен, — продолжала Фернандес. — Он вам угрожал? — Сандерс кивнул.

— Не обращайте внимания, это просто сотрясение воздуха.

— Вы уверены?

— На сто процентов, — подтвердила она. — Пустой треп. Но теперь вы, по крайней мере, знаете, почему они так уверены, что мужчины этого не примут. Гарвин вкратце изложил идею, которая годами внушалась всем «людям команды»: посмотрите на это с другой точки зрения. Ну что такого особенного произошло?.. Пусть все дальше идет, как шло. Все возвращаются к своей работе, и будем снова одной большой счастливой семьей.

— Обалдеть! — сказал сидящий за рулем Алан.

— Это реалия нашего времени, — сказала Фернандес. — Но долго это продолжаться не может. Сколько, кстати, Гарвину лет?

— Почти шестьдесят.

— Теперь я кой-что понимаю. Но Блэкберн должен был ему объяснить, что его линия бесперспективна. С точки зрения закона у Гарвина нет выбора. Как минимум, он должен перевести на другую работу Джонсон, а не вас. Но лучше ему ее уволить.

— Не думаю, что он это сделает, — сказал Сандерс.

— Разумеется, не сделает.

— Она же его фаворитка, — объяснил он.

— И, что более весомо, она его вице-президент, — добавила Фернандес и стала глядеть в окно. В это время машина поднималась на холм, на котором находился Посреднический центр. — Вы должны уразуметь, что все это так или иначе связано с властью. Само преследование по сексуальным мотивам связано с властью, так же как и нежелание компании давать делу ход. Сила защищает силу. И уж если женщина проникает в правящую верхушку, эта верхушка будет прикрывать ее так же, как и мужчину. Ведь, например, доктора никогда не свидетельствуют друг против друга — независимо от их пола. Не хотят они подводить коллегу — и все тут. Так и администраторы — не хотят разбирать жалобы на других администраторов, все равно, мужчин или женщин.

— Значит, дело только в том, что женщин почти не назначают на такие должности?..

— Ну да. Хотя сейчас их уже начинают назначать, и теперь мы будем сталкиваться с такими же бесчестными поступками с их стороны, которые мог совершить мужчина.

— Ах, эти свиньи-шовинистки, — хихикнул Алан.

— Не заводись.

— Ты ему о статистике расскажи, — посоветовал Алан.

— Какой статистике? — спросил Сандерс.

— Мы имеем данные, что около пяти процентов от общего числа жалоб на сексуальное преследование подается мужчинами против женщин. Казалось бы, это относительно небольшое число. Но ведь и количество женщин в высшем руководстве компании тоже пока не превышает тех же пяти процентов. Так что можно считать, что женщины насилуют мужчин так же часто, как и мужчины женщин. И чем больше женщин будет попадать на руководящие должности, тем быстрее будет расти этот процент. Опять же повторю, что насилие связано с властью, а власть пола не имеет: женщины используют ее преимущества не чаще и не реже, чем мужчины. Злоупотребить властью может только тот, кто ей облечен. Вот в чем причина, что ваш босс не станет увольнять мисс Джонсон.

— Гарвин говорит, что для него не совсем ясна ситуация…

— Лента с записью делает ее чертовски ясной. — Фернандес внезапно нахмурилась. — Вы о пленке ничего ему не говорили?

— Нет.

— Правильно. Я думаю, что мы закруглимся с этим делом в ближайшие два часа.

Алан зарулил на автостоянку и остановил машину. Все вышли.

— Хорошо, — сказала Фернандес. — Давайте посмотрим, как у нас дела с другими ее знакомыми. Алан, что у нас с ее предыдущим местом работы?..

— «Конрад Компьютер». Все в порядке, мы с ними контачим.

— А до того?

— «Новелл Нетворк».

— Так, а ее муж?

— Я веду переговоры с «КоСтар» насчет него.

— А как дело с Интернетом? Кто этот неизвестный «друг»?

— Ищем…

— Еще ее бизнес-школа и Вассар?

— Мы знаем.

— Но, конечно, чем свежей прошлое, тем оно интересней. Сосредоточьтесь на «Конраде» и на бывшем муже.

— Ладно, — сказал Алан. — Правда, «Конрад» — это не так просто. Ведь они поставляют свои системы правительству и ЦРУ. Они сразу затянули песню о конфиденциальности сведений, касающихся бывших работников.

— Тогда натрави на них Гарри: он знает, как таких убеждать. Он из них душу вытряхнет, если они заупрямятся.

— Да, Гарри может…

Алан снова сел в машину, Сандерс и Фернандес пошли в сторону Посреднического центра.

— Вы проверяете места ее прежней работы? — спросил Сандерс.

— Да. Но компании не любят давать негативной информации о своих бывших сотрудниках. Много лет от них можно было узнать разве что дату приема на работу и дату увольнения. Теперь времена изменились, и их можно привлечь к ответственности за сокрытие компрометируй щей информации о бывших сотрудниках, так что мы можем их припугнуть. Но они все равно могут отвертеться и не дать нам нужной информации.

— А почему вы думаете, что у них вообще есть подобные данные?

— Потому что единожды избрав определенную схему поведения, Джонсон будет и дальше ее придерживаться. Вы не первый, с кем она так поступила.

— Вы думаете, она так же вела себя и раньше?

— В вашем голосе я слышу разочарование, — улыбнулась Фернандес.

— А вы что думали? Что она к вам приставала, потому что вы такой уж сексуально привлекательный? Гарантирую, она это проделывала и раньше.

Они прошли мимо фонтанов и двинулись в центральное здание.

— Ну а сейчас, — предложила Фернандес, — пойдем резать мисс Джонсон на тонкие ломтики.

Ровно в половине второго судья Мерфи вошла в зал заседаний. Посмотрев на семерых людей, молча сидящих вокруг стола, она нахмурилась.

— Адвокаты сторон встречались для беседы?

— Встречались, — подтвердил Хеллер.

— И каков результат? — спросила судья.

— Мы не смогли достичь согласия, — пожаловался Хеллер.

— Хорошо, тогда продолжим. — Она села на свое место и открыла блокнот. — Будем ли продолжать дискуссию, имеющую отношение к нашему утреннему заседанию?

— Да, Ваша честь, — сказала Фернандес. — У меня появились новые вопросы к мисс Джонсон.

— Очень хорошо. Мисс Джонсон?

Мередит надела свои очки:

— Собственно, Ваша честь, я бы хотела сначала сделать заявление.

— Пожалуйста.

— У меня было время обдумать ход утреннего заседания, — медленно, с видимым напряжением начала Джонсон, — и, в частности, рассказ мистера Сандерса о событиях того злополучного вечера. Я пришла к выводу, что здесь произошло подлинное недоразумение.

— Ясно, — сказала судья Мерфи, абсолютно не меняя голоса. — Продолжайте, пожалуйста.

— Когда Том в первый раз предложил встретиться, выпить вина и поболтать о добрых старых временах, боюсь, я, сама этого не осознавая, восприняла его предложение таким образом, какого Том предвидеть не мог.

Судья Мерфи не пошевелилась, в комнате вообще никто не шелохнулся.

— Думаю, правильно будет сказать, что я приняла его слова за повод начать… ну, романтические отношения. И если говорить честно, я совсем этому не противилась… У нас с мистером Сандерсом в свое время были… ну… очень специфические отношения, и я всегда с огромным удовольствием о них вспоминала. Так что с моей стороны будет честным признать, что я с удовольствием отнеслась к возможности поздней встречи и скорее всего учитывала то, что эта встреча перерастет в нечто большее, чего я, не признаваясь самой себе, ждала не без радости.

Сидевшие по сторонам от Мередит Хеллер и Блэкберн хранили на лицах непроницаемое выражение. Обе женщины-ассистентки тоже сидели с каменными физиономиями. Сандерс понял, что заявление Мередит не было импульсивным и она заранее согласовала его с юристами. Но зачем? Почему она изменила свою легенду?

Джонсон откашлялась и продолжала, все так же часто останавливаясь, обдумывая каждое слово:

— Думаю, правильно будет признать, что я была добровольным участником событий. И возможно, я слишком забегала вперед, что пришлось не по вкусу мистеру Сандерсу. Потеряв голову, я, по-видимому, перешла границы приличий, и мое поведение не соответствовало моему положению в компании. Серьезно все обдумав, я поняла, что мой взгляд на происшедшие в понедельник вечером события и позиция мистера Сандерса имеют намного больше общего, чем мне казалось вначале.

В зале воцарилось долгое молчание. Судья Мерфи молчала. Мередит Джонсон опустилась на стул, сняла очки, повертела их в руках и снова надела.

— Мисс Джонсон, — подала наконец голос судья Мерфи, — насколько я понимаю, вы заявляете о своем согласии с версией, приведенной здесь ранее мистером Сандерсом?

— Во многих пунктах да. Даже в большинстве пунктов.

Сандерс внезапно понял, что произошло: они знали существовании магнитофонной записи. Но откуда? Сам Сандерс узнал о ней только два часа назад. Левин все это время находился с ним и не мог и ничего сказать. Откуда же тогда они знают?

— Мисс Джонсон, — продолжала судья, — признаете ли вы тогда и справедливость обвинения в сексуальном преследовании, которое предъявил вам мистер Сандерс?

— Отнюдь нет, Ваша честь. Не признаю!

— Тогда я боюсь, что не понимаю вас. Вы изменили свое отношение к имевшему место инциденту, вы согласились с тем, что в большинстве пунктов версия мистера Сандерса соответствует истине, но вы не согласны с тем, что у него есть основания для жалобы?

— Нет, Ваша честь, не согласна. Я же говорю, что произошло недоразумение.

— Недоразумение? — повторила Мерфи со скептическим видом.

— Да, Ваша честь. И мистер Сандерс также способствовал возникновению этого недоразумения.

— Послушайте, мисс Джонсон, по словам мистера Сандерса, вы начали его целовать вопреки его воле; вопреки его воле вы опрокинули его на кушетку; вопреки его воле вы расстегнули ему брюки и обнажили половой член; сами вы разделись тоже вопреки его воле. И поскольку мистер Сандерс является вашим подчиненным и его положение в значительной степени зависит от вашего к нему отношения, я не вижу причин для того, чтобы не признать стопроцентное и неоспоримое преследование по сексуальным мотивам с вашей стороны.

— Понимаю, Ваша честь, — спокойно ответила Мередит Джонсон. — И я сознаю, что изменила свою версию. Но все это произошло в результате недоразумения, возникшего с самого начала: я искренне верила, что мистеру Сандерсу хотелось восстановить со мной любовные отношения, но я оказалась не права, и мое заблуждение определило все мои дальнейшие поступки.

— То есть вы не согласны с тем, что вы преследовали его.

— Нет, Ваша честь, потому что у меня были чисто физические признаки того, что мистер Сандерс являлся добровольным участником событий. Иногда он даже брал на себя активную роль. Я вот сейчас спрашиваю себя: зачем ему это было нужно, чтобы потом так внезапно устраниться? Не знаю, почему он так поступил, но полагаю, что он должен разделить со мной ответственность за происшедшее. И я уверена, что все случившееся с нами — не более чем недоразумение. И я хочу сказать, что сожалею, глубоко и искренне сожалею о том, что невольно сыграла определенную роль.

— Вы сожалеете? — Судья Мерфи раздраженно обвела взглядом присутствующих. — Может ли кто-нибудь объяснить мне, что здесь происходит? А, мистер Хеллер?

Хеллер развел руками:

— Ваша честь, моя клиентка посвятила меня в суть сказанного сейчас ею. Я считаю, что это благородный поступок. Она искренне желает торжества истины…

— Ой, держите меня… — не выдержала Фернандес.

— Мисс Фернандес, принимая во внимание это радикально отличающееся от прежней версии заявление мисс Джонсон, — заговорила Мерфи, — не желаете ли вы устроить перерыв, прежде чем продолжать задавать ваши вопросы?

— Нет, Ваша честь, — отказалась Фернандес. — Я готова.

— Понятно, — озадаченно сказала Мерфи. — Ну, хорошо! — Судья ясно видела, что все присутствующие знали что-то, во что она, судья Мерфи, не была посвящена.

Сандерс продолжал прикидывать в уме, откуда Мередит могла узнать о существовании магнитофонной записи. Он посмотрел на Фила Блэкберна, который сидел на конце стола и нервно поглаживал свой переносной телефон, лежавший на столе перед ним.

Регистрация телефонных разговоров, подумал Сандерс, больше неоткуда.

«ДиджиКом» пригласили кого-нибудь — может быть Гэри Босака — следить за всеми телефонными переговорами Сандерса в поисках чего-нибудь, его компрометирующего. Босак, конечно, мог подслушать все телефонные разговоры Сандерса по его переносному телефону. Разумеется, он не мог не обратить внимания на телефонный разговор в понедельник вечером, продлившийся без малого сорок пять минут, — это означало, что переговоры длились столь долго, что батарейка истощилась. Босак, надо полагать, посмотрел на время, когда прошел звонок, и все понял, что тогда происходило: Сандерсу не с кем было болтать столько времени, а раз телефон не отключился автоматически, значит, он был подключен к автоответчику. Значит, должна быть и запись… Джонсон, узнав об этом, соответствующим образом изменила свои показания. Вот и все.

— Мисс Джонсон, — начала Фернандес, — давайте для начала уточним некоторые факты. Подтверждаете ли вы теперь, что посылали свою секретаршу покупать вино и презервативы, приказали ей запереть дверь вашего кабинета и отменили деловое свидание, назначенное на семь часов вечера в предвкушении сексуальной связи с мистером Сандерсом?

— Да, подтверждаю.

— Иными словами, до этого вы лгали.

— Я изложила свою точку зрения на события.

— Мы сейчас говорим не о вашей точке зрения, а о фактах. И, основываясь на этих фактах, я не могу понять, на каком основании вы теперь считаете, что мистер Сандерс должен разделить с вами ответственность за имевшие место в понедельник вечером события.

— Потому что я полагала… я чувствовала, что мистер Сандерс пришел тогда ко мне в кабинет с явным желанием вступить со мной в половую связь, а позже он категорически такие намерения отрицал. Я думаю, что он хотел меня унизить. Он взял на себя инициативу, а когда я сделала ответные шаги, он обвинил меня во всех смертных грехах.

— Вы почувствовали себя униженной?

— Да.

— И поэтому считаете, что он должен разделить с вами ответственность?

— Да.

— Каким же образом он вас унизил?

— По-моему, это очевидно: все тогда зашло достаточно далеко, а он вдруг садится на кушетке и заявляет, что не намерен продолжать. Я бы сказала, что это унизительно.

— Почему?

— Потому что нельзя заходить так далеко, а потом резко дать обратный ход. Это был обдуманный враждебный акт, направленный на то, чтобы оскорбить и унизить меня. Я… я полагаю, что это всем должно быть и так ясно.

— Хорошо. Давайте в деталях разберем тот момент, предложила Фернандес. — Насколько я понимаю, разговор идет о той минуте, когда вы с мистером Сандерсом лежали на кушетке, причем как он, так и вы были наполовину раздеты. Мистер Сандерс стоял на коленях на краю кушетки, обнажив половой член, в то время как вы, сняв трусики, лежали перед ним на спине, раздвинув ноги, так?

— Да, в общем. — Мередит качнула головой. — Это у вас прозвучало так… грубо…

— Но ситуация, сложившаяся к тому моменту, передана верно, так?

— Да.

— Так. А в этот момент вы говорите: «Нет, нет…», и мистер Сандерс на это отвечает: «Ты права, нам не надо этого делать», — и встает с кушетки?

— Да, — признала Мередит, — так он и сказал.

— Ну и где здесь недоразумение?

— Когда я говорила: «Нет, нет», я имела в виду: «Нет, не тяни», потому что он медлил, вроде как поддразнивал меня, а я хотела, чтобы он продолжал. А он вскочил с кушетки, чем очень меня рассердил.

— Почему?

— Потому что я хотела, чтобы он продолжал.

— Но, мисс Джонсон, вы же говорили: «Нет, нет!»

— Я знаю, что я говорила, — с раздражением огрызнулась Мередит, — но в данной ситуации всем должно быть отлично понятно, что я имела в виду на самом деле.

— Вот как?

— Конечно. И он отлично понимал, чего я хочу, но предпочел прикинуться дураком.

— Мисс Джонсон, а приходилось ли вам слышать фразу «Нет» — это только «нет»?

— Конечно, но в той ситуации…

— Простите, мисс Джонсон, так верно, что «нет» — это только «нет»?

— Но не в этом случае, потому что, стоя передо мной на кушетке, он отлично понимал, что я хочу сказать на самом деле.

— Это вы отлично понимали.

Мередит рассвирепела.

— Ему это тоже было ясно! — рявкнула она.

— Ну, мисс Джонсон, когда людям говорят «нет», что это означает?

— Да не знаю я! — раздраженно вскинула руки Мередит. — И не могу понять, к чему вы клоните.

— А клоню я к тому, что мужчины знают, что слова женщины нужно воспринимать буквально и что если она говорит «нет», то не следует это воспринимать, как «почему бы и нет» или тем более как «да».

— Но в этой конкретной ситуации, когда мы были уже раздеты, и все зашло так далеко…

— А какое это может иметь отношение? — спросила Фернандес.

— Бросьте! — воскликнула Мередит. — Когда два человека встречаются, начинают понемногу ласкать друг друга, потом целоваться, потом заходят дальше и дальше… Затем раздеваются, ласкают друг другу разные интимные места и так далее… Скоро вам становится ясным, как пойдут события дальше… Здесь не дают заднего хода. В противном случае это открыто недружественные действия. И Сандерс меня унизил.

— Мисс Джонсон, вы женщина и должны знать, что по закону женщины оставляют за собой право отказаться от проведения полового акта вплоть до момента ввода полового члена во влагалище. Ведь женщина в любой момент может передумать, и закон будет ее защищать.

— Но в данном случае…

— Мисс Джонсон, если у женщин есть такое право, то почему вы считаете, что его не должно быть у мужчин? Что, мистер Сандерс не мог передумать?

— Это был враждебный акт, — повторила Мередит с застывшим, упрямым выражением лица. — Он меня унизил.

— И все-таки я спрашиваю вас: имеет ли мистер Сандерс те же права, что имеют женщины? Может он передумать?

— Нет!

— Но почему?

— Потому что мужчины совсем другие.

— В каком смысле?

— Ой, ради Христа! — озлобленно выкрикнула Мередит. — О чем мы толкуем? Это еще в «Алисе в Страна Чудес» написано! Мужчины и женщины — разные. Воя это известно. Мужчины не могут управлять своими импульсами…

— А вот мистер Сандерс, по-видимому, смог…

— Да, но исключительно из желания меня унизить.

— Однако в ту минуту мистер Сандерс произнес следующие слова: «Мне это не нравится». Правильно?

— Я не помню дословно, что он там говорил, но его поведение было направлено на то, чтобы унизить меня как женщину.

— Давайте порассуждаем, — предложила Фернандес, — кто кого хотел унизить. Протестовал ли мистер Сандерс против того направления, какое с самого начала принимала ваша встреча?

— Если серьезно, то — нет.

— А вот я думаю, что да. — Фернандес заглянули свои записи. — Не говорили ли вы мистеру Сандерсу первые минуты вашего свидания: «А ты хорошо выглядишь» и «У тебя всегда был прекрасный твердый петушок»?

— Я не знаю… Может, и говорила. Я не помню.

— И что же он отвечал?

— Я не помню.

— Дальше, когда мистер Сандерс, стоя у окна, разговаривал по телефону, подходили ли вы к нему, тянули ли за руку с телефонной трубкой, говоря при этом: «Брось ты этот телефон»?

— Может быть, я не помню.

— В эту минуту вы первая начали его целовать?

— Не помню точно… Думаю, что нет.

— Давайте посмотрим, как все происходило? Мистер Сандерс разговаривал по своему переносному телефону, стоя у окна; вы разговаривали по телефону, стоявшему у вас на столе. Что же, это мистер Сандерс, закончив разговор и положив свой телефон, подошел к вам и начал вас целовать?

Мередит помолчала, затем ответила:

— Нет.

— Так кто же тогда кого поцеловал первым?

— Думаю, что я…

— А когда мистер Сандерс, протестуя, сказал: «Мередит!», — вы проигнорировали его протест и, продолжая, говорили: «Боже, я хочу тебя весь день, я вся горю, я прилично не трахалась тысячу лет!» — Фернандес зачитала эти слова ровным, равнодушным голосом.

— Я, должно быть… Я думаю, что это соответствует истине. Да.

Фернандес снова покосилась в свои бумаги:

— И далее, когда он сказал: «Мередит, подожди», снова однозначно выразив свое недовольство происходящим, вы ведь сказали: «Ох, не надо ничего говорить, нет-нет, о Господи!»

— Думаю… возможно, я это говорила.

— И в свете всего этого готовы ли вы признать, что все эти комментарии мистера Сандерса можно рассматривать как протесты, которые вы проигнорировали?

— Нет, не очень-то это были отчетливые протесты. Нет.

— Мисс Джонсон, можете ли вы утверждать, что мистер Сандерс отнесся к перспективе вступить с вами в половую связь с энтузиазмом?

Джонсон опять замялась. Сандерс прямо-таки видел, как она напряженно думает, пытаясь сообразить, что как записано на пленке. Наконец она выдавила:

— Ну, иногда с энтузиазмом, а иногда не совсем. По-моему…

— Вы хотите сказать, что он был амбивалентен?[23]

— Возможно. Похоже на то.

— Так да или нет, мисс Джонсон?

— Да…

— Прекрасно. Значит, на протяжении всей вашей встречи мистер Сандерс был с вами амбивалентен. Он уже объяснил нам почему: ведь ему было предложено завести служебный роман со своей бывшей любовницей, которая к тому же теперь стала его начальницей. Кроме того, он женат. Можно ли считать эти причины достаточным основанием, чтобы проявить амбивалентность?

— Да.

— И, находясь в таком состоянии, в последний момент мистер Сандерс внезапно осознал, что он не хочет продолжать действовать в том же духе, и сказал вам об этом прямо и недвусмысленно. Почему же вы характеризуете его действия как попытку унизить вас? Я, например, склонна полагать, что мы имеем обширное свидетельств совершенно обратного — непродуманной, я бы сказала, отчаянной, чисто человеческой реакции на ситуацию, которую полностью контролировали вы. И как бы вам не хотелось доказать обратное, мисс Джонсон, это не было встречей старых любовников — это вообще не было встречей равных людей. Фактически вы были выше по положению, и вы управляли ходом событий на каждой стадии. Вы назначили время, купили вино, купили презервативы, заперли дверь — и после этого еще обвиняете своего подчиненного в том, что он отказался вас ублажить. Причем продолжаете это делать даже сейчас.

— А вы пытаетесь выставить его поведение в благоприятном свете, — возразила Джонсон. — Но я продолжаю утверждать, что дотянуть до последнего, а потом отказаться — это любого доведет до белого каления.

— Да, — согласилась Фернандес. — Именно так и говорят многие мужчины, когда женщины отказывают им в последнюю минуту. Но женщины говорят, что у мужчины нет оснований кипятиться, потому что женщинам можно отыграть назад в любой момент. Разве не так?

Джонсон раздраженно побарабанила пальцами по столешнице.

— Послушайте, — сказала она. — Основываясь на весьма смутных фактах, вы пытаетесь создать здесь прецедент. Что я такого плохого сделала? Я всего-навсего предложила, и, если мистеру Сандерсу мое предложение было не по вкусу, он должен был просто сказать: «Нет». Но он этого не сказал. Ни разу. Он хотел меня унизить. Он зол на меня за то, что меня назначили на должность, которую он рассчитывал занять сам, и он решил отплатить мне единственным доступным ему путем — запятнав мое достоинство и честь. А это, знаете, нецивилизованные действия, скорее, так могут вести себя партизаны или террористы. Он, завидуя моим успехам в бизнесе, мечтает напакостить мне. И вы напускаете туману только для того, чтобы прикрыть этот главный и неоспоримый факт.

— Мисс Джонсон, главным и неоспоримым фактом является то, что вы — начальник мистера Сандерса и что ваше поведение по отношению к нему носило незаконный характер. А это уже достаточное основание для прецедента.

Наступило недолгое молчание.

Секретарша Блэкберна вошла в зал и, подойдя к своему боссу, передала ему записку. Блэкберн пробежал ее глазами и передал Хеллеру.

— Мисс Фернандес, — спросила судья Мерфи, — может быть, вы все-таки объясните мне, что происходит?

— Конечно, Ваша честь: получилось так, что существует магнитофонная запись встречи мисс Джонсон и мистера Сандерса.

— В самом деле? И вы ее прослушали?

— Да, Ваша честь. И она подтверждает правоту слов мистера Сандерса.

— Вы знаете о существовании этой записи, мисс Джонсон?

— Нет, не знаю.

— Возможно, вы и ваш адвокат также захотите ее прослушать. Наверное, нам всем стоит ее прослушать, — предложила Мерфи, в упор глядя на Блэкберна.

Хеллер опустил записку в карман пиджака и сказал:

— Ваша честь, я хочу просить у вас устроить десятиминутный перерыв.

— Прекрасно, мистер Хеллер, думаю, что такой оборот дела вынуждает нас сделать перерыв.

Тяжелые черные тучи висели над Посредническим центром; похоже, опять собирался дождь. Джонсон, Хеллер и Блэкберн стояли плотной группой поодаль, у фонтанов. Фернандес следила за ними.

— Ничего не понимаю, — пожаловалась она. — Опять стоят совещаются. О чем тут совещаться? Клиентка завралась, потом по ходу дела сочинила новую историю. Нет сомнений, что Джонсон повинна в сексуальном преследовании, и мы имеем ленту с записью, подтверждающую это. Ну о чем здесь говорить?

Некоторое время она, нахмурившись, смотрела в их сторону.

— Знаете, нельзя не признать, что эта Джонсон — чертовски сообразительная женщина, — сказала она.

— Да уж, — согласился Сандерс.

— Умна и хладнокровна.

— Угу.

— Быстро делает блестящую карьеру.

— Да.

— Как же тогда она позволила себе попасть в такую ситуацию?

— Что вы имеете в виду? — спросил Сандерс.

— С чего это она прицепилась к вам в первый же день? И причем так круто взяла. Нажила себе кучу проблем. Она слишком хитра для этого.

Сандерс пожал плечами.

— Может, вы полагаете, что это из-за вашей неотразимости? — поинтересовалась Фернандес. — Очень сомневаюсь, при всем моем к вам глубоком уважении.

К Сандерсу почему-то полезли в голову воспоминания о том времени, когда он впервые встретил Мередит, потом он вспомнил, как она проводила презентацию, как она скрещивала ноги, когда ей задавали вопрос, на который у нее не было готового ответа.

— Она всегда прибегает к сексу, когда нужно кого-нибудь от чего-нибудь отвлечь. Она это хорошо умеет.

— Я, конечно, верю, — сказала Фернандес, — но от чего она хочет нас сейчас отвлечь?

Этого Сандерс не знал, но инстинкт ему говорил, что что-то еще произойдет.

— Кто может знать, каковы люди, когда они наедине с собой? — спросил он. — Когда-то я знал эту женщину, она имела внешность ангела, но путалась с рокерами.

— Это интересно, — сказала Фернандес, — но нам это не поможет. Она произвела на меня впечатление женщины, обдумывающей каждый свой шаг, а с вами она действовала необдуманно.

— Ну, вы же сами говорили, что ей это не впервой.

— Да, возможно. Но почему в первый же день, с наскоку? Нет, я думаю, причина здесь в другом.

— А как насчет меня? — спросил Сандерс. — Как, по-вашему, у меня была другая причина?

— Думаю, что была, — ответила адвокат, серьезно глядя на него. — Но об этом мы поговорим как-нибудь еще.

Со стороны автостоянки появился Алан.

— Что раздобыл? — приветствовала его Фернандес.

— Ничего хорошего. Куда ни кинь — всюду клин, — устало ответил детектив и раскрыл свой блокнот. — Так, во-первых, мы проверили интернетовский адрес. Сообщение пришло из района «Ю», а «Эфренд» обернулся доктором Артуром Э. Фрейдом, профессором неорганической химии из Вашингтонского университета. Вам что-нибудь говорит это имя?

— Ничего, — ответил Сандерс.

— И неудивительно, поскольку в настоящий момент профессор Френд находится в северном Непале, где консультирует местное правительство. Он там находится уже три недели, и его не ждут обратно до конца июля. Так что скорее всего сообщения посылал не он.

— Кто-то использовал его адрес в Интернете?

— Его секретарь говорит, что это невозможно, потому что кабинет профессора заперт и никто, кроме нее, не имеет в него доступа. А компьютер, по словам секретарши, включается ею только раз в день, чтобы принять сообщения, присланные по электронной почте. Кроме нее, пароля все равно никто не знает.

— Значит, сообщение пришло из запертого кабинета? — подняв брови, спросил Сандерс.

— Не знаю… Мы работаем над этим, но пока все остается под завесой тайны.

— Прелестно, — сказала Фернандес. — А что там с «Конрад Компьютер»?

— Они заняли очень твердую позицию: могут дать информацию только фирме-нанимателю — в данном случае «ДиджиКом», но ни в коем случае не нам. А компания-наниматель к ним за информацией не обращалась. Когда мы пробовали на них нажать, они позвонили в «ДиджиКом», и там ответили, что не заинтересованы ни в какой информации.

— М-м-м-м…

— Дальше, о ее муже, — продолжал Алан. — Я говорил кое с кем из «КоСтар» — фирмы, где он сейчас работает. Говорят, он терпеть не может свою бывшую супругу и может порассказать о ней много гадостей. Но сейчас он уехал со своей подружкой в отпуск, в Мексику, и вернется только на следующей неделе.

— Скверно…

— Дальше, «Новелл»: они держат у себя архивы только за последние пять лет. Все более старое находится у них в хранилище в Юте. Они понятия не имеют, есть ли там что-нибудь для нас интересное, но всегда готовы помочь, если мы за это заплатим. Правда, это займет две недели.

— Никуда не годится, — покачала головой Фернандес.

— Согласен…

— У меня сильное подозрение, что «Конрад Компьютер» что-то скрывает, — сказала Фернандес.

— Очень может быть, но нам придется подавать на них в суд, чтобы это доказать, а у нас нет на это времени. — Алан посмотрел через дворик на остальных адвокатов: — А как дела здесь?

— Да никак. Они уперлись как бараны.

— И ни на шаг?

— Ни в какую.

— Боже, — сказал Алан. — Что же у них в запасе?

— Очень бы хотелось знать, — согласилась Фернандес.

Сандерс достал телефон и набрал свой рабочий номер.

— Синди, звонки были?

— Только два, Том. Стефани Каплан спрашивала, не сможете ли вы сегодня с ней встретиться.

— Она сказала зачем?

— Нет, но она сказала, что это не очень важно. И два раза заходила Мери Энн, искала вас.

— Наверное, хочет с меня шкуру спустить, — предположил Сандерс.

— Я так не считаю, Том. Она одна из очень немногих… Ну, она очень беспокоится о вас.

— Ладно. Я ей позвоню. Он начал было набирать номер Мери Энн, когда Фернандес резко ткнула его под ребра. Подняв глаза, он увидел худощавую женщину средних лет, идущую в их сторону от автостоянки.

— Сейчас начнется, — сказала Фернандес.

— Что? Кто это?

— А это, — пояснила адвокат, — Конни Уэлш.

Конни Уэлш оказалась женщиной лет сорока пятим седоватыми волосами и кислым выражением лица.

— Это вы — Том Сандерс? — спросила она.

— Совершенно верно.

Она достала диктофон.

— Я Конни Уэлш из «Пост-Интеллидженсер». Можете ли мы поговорить несколько минут?

— Ни в коем случае, — вмешалась Фернандес.

Уэлш посмотрела в ее сторону.

— Я адвокат мистера Сандерса.

— Я знаю, кто вы, — сказала Уэлш и повернулась к Сандерсу.

— Мистер Сандерс, наша газета напечатала заметку о случае дискриминации в «ДиджиКом». Из моих источников мне стало известно, что вы обвинили Мередит Джонсон в сексуальном преследовании, это верно?!

— Ему нечего сказать по этому поводу, — заявила Фернандес, становясь между Уэлш и Сандерсом.

Уэлш, заглядывая через ее плечо, продолжала спрашивать:

— Мистер Сандерс, правда ли то, что вы и мисс Джонсон — старые любовники и что ваше обвинение — это способ свести с ней счеты?

— Ему нечего сказать по этому поводу, — повторила Фернандес.

— А мне кажется, ему есть что сказать, — возразила Уэлш. — Не слушайте ее, мистер Сандерс! Можете смело говорить все, что хотите. Думаю, вам надо воспользоваться удобным случаем и попытаться защитить себя, потому что мои источники также сообщили, что вы нанесли физическое оскорбление мисс Джонсон во время вашей известной встречи. Люди выдвигают против вас очень серьезные обвинения, и вы, наверное, хотите им ответить. Что вы можете сказать в свою защиту? Приставали ли вы к мисс Джонсон?

Сандерс открыл было рот, но Фернандес метнула на него грозный взгляд и положила ладонь ему на грудь.

— Это вам мисс Джонсон сообщила? — спросила она журналистку. — Поскольку, кроме них двоих в кабинете никого не было, подобные сведения вы могли почерпнуть только от нее.

— Я не могу вам открыть свой источник, но он достаточно хорошо информирован.

— Ваш источник работает в компании или вне ее?

— Не могу вам сказать.

— Мисс Уэлш, — сказала Фернандес, — я запрещаю мистеру Сандерсу разговаривать с вами. А вам следовало бы переговорить с юрисконсультом «Пост-Интеллидженсер», прежде чем выдвигать подобные необоснованные обвинения.

— Они не необоснованные, у меня очень надежный…

— И если у вашего юриста возникнут вопросы, посоветуйте ей связаться с мистером Блэкберном, и он разъяснит ей меру вашей ответственности в этом деле.

— Мистер Сандерс, — мрачно улыбнулась Уэлш, — вы не хотите чего-либо добавить?

— Сначала поговорите с юрисконсультом, мисс Уэлш, — напомнила Фернандес.

— Поговорю, поговорю. Но дело не в этом. Ни вам, ни Блэкберну не удастся замять это дело. И, между нами говоря, я не представляю, на что вы рассчитываете, если собираетесь выиграть это дело.

Фернандес наклонилась к журналистке, улыбнулась и предложила: — Почему бы вам не отойти со мной на минутку в сторону — я хочу вам кое-что объяснить.

Они отошли на несколько ярдов.

Алан и Сандерс остались стоять на месте. Алан вздохнул и спросил:

— Вы, верно, многое отдали бы за возможность послушать, о чем они сейчас говорят?

— Мне безразлично, что вы там говорите, — заявил Конни Уэлш. — Свой источник я вам все равно не назови.

— А я вас и не прошу. Я просто ставлю вас в известность, что ваша история не соответствует действительности…

— Конечно, вы так говорите…

— И тому есть документальное подтверждение.

Конни Уэлш замолкла и помрачнела.

— Документальное подтверждение?

— Именно, — медленно кивнула Фернандес.

Уэлш задумалась.

— Но этого не может быть, — сказала она наконец. — Вы же сами сказали, что они были в комнате одни; его слово — против ее слова. Откуда же документальное свидетельство?

Фернандес качнула головой, но ничего не сказала.

— Что это? Пленка?

— Увы, не могу сказать, — тонко улыбнулась Фернандес.

— А даже если она и есть, то что можно из нее извлечь? То, что она слегка щипнула его за задницу? Или пару шуточек отпустила? Ну и что? Мужики такие вещи сотни лет делали, и им ничего за это не было.

— Дело не в том, что…

— Нет, погодите: значит, этот мужик получил щипок и сразу начал визжать, что его чуть не убивают? Это ненормальное поведение для мужчины. Ясное дело, он привык унижать женщин и ненавидит их. Да вы на него только посмотрите и поймете, что я права! И он, безусловно, ударил ее во время их свидания. Компании пришлось даже вызывать врача, чтобы обследовать женщину по подозрению на сотрясение мозга. И я из разных надежных источников получала сведения, будто этот человек вообще склонен к насилию. У него и с женой уже столько лет неприятности. Практически она, забрав детей, уже поехала хлопотать о разводе. — Говоря это, Уэлш внимательно следила за реакцией Фернандес.

Та только плечами пожала.

— Да, да! Его жена уехала из города, — продолжала Уэлш. — Неожиданно для всех забрала детей, и никто не знает, куда она подалась. Вот попробуйте объясните мне, почему она так поступила?

— Конни, — сказала Фернандес, — все, что я могу вам сказать как адвокат мистера Сандерса, это то, что документальное свидетельство, находящееся в моем распоряжении, противоречит вашим сведениям об этом деле.

— Вы мне покажете это свидетельство?

— Ни в коем случае.

— Откуда же я могу знать, что оно существует?

— А вам и незачем это знать; достаточно того, что я предупредила вас о его существовании.

— А если я вам не поверю?

Фернандес улыбнулась.

— Есть решения, которые журналист должен принимать сам.

— Вы говорите, это будет опрометчивое решение…

— Если вы и дальше будете упорствовать, то — да.

Уэлш отступила на шаг:

— Знаете, может быть, у вас и получится какое-то подобие судебного дела, а может, и нет, но, на мой взгляд, вы просто еще одна задурманенная представительница женского меньшинства в деловом мире, которая намерена добиться чего-нибудь в состязании с мужчинами, опускаясь перед ними на колени, и, если у вас осталась хоть капля гордости и самоуважения, вы не станете делать для них эту грязную работу!

— На самом деле, Конни, если кто-то из нас и выполняет грязную работу, укрепляющую мужское засилье, это вы…

— Дерьмо все это, — ответила Конни. — И позвольте мне заявить, что вам не удастся замолчать факты: он заманил женщину и избил ее. Он ее бывший любовник, грубый и ревнивый — типичный самец. И, можете мне поверить, он еще пожалеет, что на свет родился…

— Она будет продолжать печатать эту историю? — спросил Сандерс.

— Нет, — ответила Фернандес, глядя через двор на Джонсон, Хеллера и Блэкберна. Конни Уэлш уже пошла к Блэкберну и теперь о чем-то с ним разговаривала.

— Вы на это не отвлекайтесь, — продолжала Ферндес. — Это не так уж важно. Главное — что они намерены делать с Джонсон.

Минутой позднее Хеллер отделился от своей группы и направился в их сторону.

— Мы обсудили сложившееся положение, Луиза, — сказал он.

— Мы решили, что нет смысла и дальше продолжать заседание третейского суда, я уже проинформировал об этом судью Мерфи.

— Ну и ладно. А как быть с пленкой?

— Ни мисс Джонсон, ни мистер Сандерс не знали, что их разговоры записываются. Согласно закону, хотя бы одна из сторон должна об этом знать. Таким образом, ваша пленка юридической силы не имеет.

— Но Бен…

— И мы будем требовать, чтобы эту пленку не разрешали прослушивать ни в третейском суде, ни на любых юридических процессах. Мы будем придерживаться того, что определение мисс Джонсон всего инцидента как недоразумения является верным и что мистер Сандерс несет ответственность за это недоразумение. Он являлся активным участником, Луиза, и от этого никуда не уйдешь. Он сам снял с нее трусики — никто ему в затылок пистолет не направлял. А поскольку вина лежит на обоих участниках, самым правильным путем будет — пожать друг другу руки, забыть о вражде и вернуться к работе. Если не ошибаюсь, мистер Гарвин уже предлагал это мистеру Сандерсу, но тот отказался. Мы думаем, что при сложившейся ситуации мистер Сандерс повел себя неразумно и что если он не передумает в ближайшее время, то рискует быть уволенным за отказ выйти на работу.

— Сукин сын, — процедил Сандерс.

Фернандес предостерегающе положила руку ему на локоть.

— Бен, — спокойно сказала она, — это следует понимать, как формальное предложение о примирении и возвращении на работу в компанию?

— Да, Луиза.

— А как насчет компенсаций?

— Никаких компенсаций. Все просто возвращаются к работе.

— Я ведь почему спрашиваю, — объяснила Фернандес, — я знаю, что смогу доказать, что мистеру Сандерсу было известно то, что производится запись его встречи мисс Джонсон на магнитную ленту, и, таким образом, эта лента может фигурировать на суде в качестве доказательства. И, в свою очередь, я могу оспорить правомочности передачи информации в органы массовой информации, как это было на процессе «Уоллер против Хербста». Я могу доказать, что фирма знала весь длинный список деяний мисс Джонсон на ниве сексуального преследования и тем не менее не предприняла шагов по расследованию этим случаев — ни раньше, ни теперь. И наконец, я могу доказать, что компания пренебрегла своей обязанностью защитить репутацию мистера Сандерса, когда передала данные обо всей истории в распоряжение Конни Уэлш.

— Погодите минутку…

— Всем ясно, что у компании была веская причина передать эти данные: они хотели мошенническим путем лишить мистера Сандерса заслуженного долгими годами труда вознаграждения. А в лице мисс Джонсон они приобрели сотрудника, имевшего подобные неприятности и раньше. Я подам в суд за диффамацию и потребую сатисфакций в таких размерах, что это станет известно всей деловой вой Америке. Я потребую шестьдесят миллионов долларов, Бен, и вы с легкостью согласитесь на сорок миллионнов — в ту же минуту, как судья разрешит присяжные прослушать пленку с записью! Ведь мы оба прекрасно знаем, что после того, как они ее прослушают, им понадобится не более пяти секунд для того, чтобы признать мисс Джонсон и компанию виновной стороной.

Хеллер покачал головой.

— Это еще вилами по воде писано, Луиза; я не думай даже, что эту ленту разрешат прослушивать в суде. К тому же до этого пройдет года три, не меньше.

Фернандес кивнула.

— Да, — согласилась она, — три года — срок немалый.

— Вот и я про то: мало ли чего может за это время случиться…

— Да, и я, откровенно говоря, беспокоюсь за эту пленку — с такими скандальными доказательствами то и дело случаются непредвиденные вещи; и я, например, не могу гарантировать, что у кого-нибудь уже сейчас нет копии. Будет просто ужасно, если она вдруг окажется в руках такой радиостанции, как «Кей-кью-и-эм», и, не дай Бог, попадет в эфир!..

— Боже мой, — оторопел Хеллер. — Луиза, я ушам своим не верю — и это говорите вы?

— А что? Я просто высказала мои вполне обоснованные опасения, — сказала Фернандес. — С моей стороны будет непорядочно не поделиться ими с вами. Давайте будем смотреть фактам в лицо, Бен. Шила в мешке не утаишь, а пресса уже до этой истории добралась — кто-то уже разболтал ее Конни Уэлш, а та напечатала статью, которая является компрометирующей для мистера Сандерса. И кстати, кто-то продолжает снабжать ее сведениями, поскольку теперь Конни планирует написать статейку о склонности моего клиента к физическому насилию. Это очень неприятно — то, что кто-то с вашей стороны нашел возможным распространяться о нашем случае. Но мы-то с вами знаем, как это бывает с любителями горяченького из прессы — никогда не знаешь, откуда произойдет утечка сведений в следующий раз.

Хеллер явно чувствовал себя не в своей тарелке; оглянувшись на своих союзников, собравшихся у фонтана, он попросил:

— Луиза, я не думаю, что тут могут быть какие-либо подвижки…

— Ну, вы хотя бы поговорите с ними.

Хеллер пожал плечами и пошел к фонтанам.

— А что мы теперь будем делать? — спросил Сандерс.

— Вернемся к вам в кабинет.

— Мы?

— Да, — подтвердила Фернандес. — Это еще не конец. Сегодня многое может произойти, и я хотела бы застать это.

По дороге в компанию Блэкберн разговаривал по тела фону с Гарвином прямо из автомобиля. — Третейский суд прекращен. По нашей просьбе.

— И что?

— Мы жали на Сандерса изо всех сил, чтобы он вернулся к работе, но он не сдался. Сейчас угрожает нам иском в шестьдесят миллионов долларов.

— Господи! — поразился Гарвин. — По какому поводу иск?

— Диффамация, проистекающая от нежелания компании предать гласности факт, что нам известно, будя Джонсон не в первый раз попадается на сексуальном преследовании.

— Ни разу ничего не слышал! — мрачно сказал Гарвин. — А ты, Фил?

— Нет, — подтвердил Блэкберн.

— Существуют ли какие-нибудь документальные подтверждения этих фактов?

— Нет, — повторил Блэкберн. — Я уверен, что нет.

— Ну и пусть тогда угрожает… Так на чем вы с Сандерсом сговорились?

— Мы дали ему время до завтрашнего утра, и он должен выбрать: или вернуться на работу, или убираться прочь.

— Вот и правильно, — похвалил Гарвин. — А если серьезно: что у нас на него есть?

— Мы работаем над уголовным обвинением, — сказал Блэкберн. — Пока рано еще говорить что-нибудь определённое, но я думаю, что перспектива есть.

— А что насчет женщин?

— Никаких записей в архивах не сохранилось. Я знаю, что пару лет назад Сандерс трахнул одну из своих секретарш, но в компьютере соответствующей записи не нашли. Я думаю, что он сам ее стер.

— Каким образом? Мы же заблокировали для него доступ в базу данных.

— Наверное, позаботился об этом раньше. Он мужик головастый.

— Да на кой черт ему нужно было заботиться об этом раньше, Фил? Он никак не мог ожидать, что дело так обернется.

— Я знаю, но записей все равно найти нельзя. — Блэкберн сделал паузу. — Боб, я полагаю, что нам нужно перенести пресс-конференцию.

— На какое время?

— На завтра, на середину дня.

— Неплохая мысль, — согласился Гарвин. — Я это устрою. И даже пораньше — часов на двенадцать. Утром прилетает Джон Марден; — напомнил он, имея в виду главного управляющего «Конли-Уайт». — Как раз кстати.

— Сандерс рассчитывает мотать нам нервы до пятницы, — пояснил Блэкберн, — а мы нанесем контрудар. Пока он полностью изолирован: в базу данных фирмы он войти не может, данных от «Конрада» или еще откуда-нибудь он тоже получить не может. Маловероятно, что завтра до полудня он сможет отыскать что-нибудь для нас нежелательное.

— Отлично, — сказал Гарвин. — А что там с журналисткой?

— Думаю, что в пятницу она напечатает очередную статью, — сказал Блэкберн. — Не знаю откуда, но она уже все знает и не сможет удержаться от того, чтобы не смешать Сандерса с дерьмом — уж больно историйка интересная. А когда она это сделает — Сандерс покойник.

— Вот и хорошо, — закончил разговор Гарвин.

Мередит Джонсон вышла из лифта, остановившегося на пятом этаже, и тут же наткнулась на Эда Николса.

— Нам недоставало вас на утренних совещаниях, — сказал Николс.

— К сожалению, нужно было решить кое-какие вопросы, — ответила она.

— Могу ли я знать, какие именно?

— О, — сказала она, — это просто скучно: так, технические детали, касающиеся налоговых льгот в Ирландии. Ирландское правительство хочет обложить местным налогом наш завод в Корке, а мы не уверены, что потянем это. Это уже больше года тянется.

— Вы выглядите слегка усталой, — с заботой сказал Николс. — Немного бледны…

— Все нормально, но я буду просто счастлива, когда все закончится.

— Как и все мы, — согласился Николс. — Кстати, мы не сможем вместе пообедать?

— Разве что в пятницу вечером, если вы еще будете в городе, — ответила она и улыбнулась. — Да ну же, Эд, это в самом деле налоговые дела.

— Конечно, я верю вам… Он помахал рукой и пошел по коридору, а Джонсон направилась к своему кабинету. В кабинете она застала Стефани Каплан, которая сидела за столом Мередит и работала на ее личном компьютере. Каплан явно смутилась, когда вошла хозяйка кабинета.

— Простите, что я пользовалась вашим компьютером. Я тут ждала вас и решила, чтобы не терять времени, просмотреть кое-какие бухгалтерские отчеты.

Джонсон швырнула сумочку на кушетку.

— Слушайте, Стефани, — заговорила она. — Давайте расставим точки над «i». Я руковожу этим отделом, и никто не в силах этому помешать. И сейчас для нового вице-президента пришло самое время определить, кто за него, а кто — против. И я это буду помнить. Кое-кто меня поддерживает. Кто-то против меня, и я это тоже учту. Мы понимаем друг друга?

Каплан вышла из-за стола.

— Да, конечно, Мередит…

— Так что не стоит со мной крутить.

— У меня и в мыслях не было, Мередит!..

— Вот и чудненько. Спасибо, Стефани.

— Все в порядке, Мередит…

Каплан вышла из кабинета. Мередит прикрыла за ней дверь и, подойдя к монитору компьютера, стала внимательно просматривать строчки букв и цифр на экране…

Сандерс шел по коридорам «ДиджиКом» с ощущением нереальности происходящего. Он чувствовал себя чужим. Попадавшиеся ему навстречу сотрудники поспешно отводили глаза в сторону и, ничего не говоря, проскальзывали мимо.

— Я больше не существую, — пожаловался он Фернандес.

— Не берите в голову, — посоветовала она.

Они прошли главное помещение этажа, где люди работали по ячейкам, разделенные перегородками по грудь высотой. Вдогонку им неслись похрюкивания, а кто-то негромко пропел на мотив «Роллинг стоунз»: «Когда-то я ее потрахивал, а теперь все прошло…»

Сандерс остановился и повернулся к певцу. Фернандес поспешно схватила его за руку.

— Не обращайте внимания, — прошипела она.

— Но, черт возьми…

— Не делайте еще хуже.

Они прошли мимо кафетерия. Кто-то приклеил скотчем к стене фотографию Сандерса, и ее явно использовали в качестве мишени для метания дротиков.

— Господи…

— Идемте-идемте…

Свернув в коридор, ведущий к его кабинету, Сандерс заметил Дона Черри.

— Привет, Дон!

— На этот раз ты погано сыграл, Том, — сказал Черри вместо приветствия и, тряхнув головой, пошел своей дорогой.

— Даже Дон Черри…

Сандерс вздохнул.

— Вы же знали, на что шли, — сказала Фернандес.

— Возможно…

— Знали, знали. Так всегда бывает.

Когда они вошли в приемную, Синди встала из-за стола им навстречу.

— Том, Мери Энн просила вас позвонить ей сразу же, как придете, — сказала она.

— Ладно.

— А Стефани просила вас не беспокоиться, она сама нашла то, что ей было нужно. Она просила… э-э-э… не звонить ей.

— Хорошо.

Он вошел в кабинет и закрыл дверь. Сев за стол, он предложил Фернандес присесть напротив. Адвокат срази же достала из чемоданчика свой переносной телефон и набрала номер.

— Давайте сразу же утрясем этот вопрос… Дайте мне, пожалуйста, кабинет мисс Врайз. Это Луиза Фернандес, — Прикрыв ладонью трубку, она шепнула Сандерсу: — Это не отнимет много… А, Элеонор? Привет, это Луиза Фернандес. Я тебя беспокою насчет Конни Уэлш. Угу… Я уверена, что ты с ней поговоришь. Да, я знаю, что она настроена решительно. Элеонор, я только хочу поставить тебя в известность, что располагаю магнитной лентой с записью всех событий, и эта лента подтверждает правоту мистера Сандерса, а не мисс Джонсон… Да, я могу эта сделать. Не для протокола, так сказать… Ну, а что до источника Уэлш, то если теперь, когда фирма несет значительную ответственность, вы напечатаете историю, не соответствующую действительности, — даже если вы получили ее из надежного источника в самой компании, — ничего не останется, как подать на вас же в суд. Да, я абсолютно уверена, что мистер Блэкберн будет судиться с вами. У него другого выхода не будет. Почему бы вам… А, понимаю… Угу… Да, это все меняет… Угу… И не надо забывать, что мистер Сандерс не прочь подать в суд за диффамацию, ничего не дожидаясь, основываясь на вашей статье о «мистере Свинтусе»… Да, почему бы вам так и не поступить?.. Спасибо. — Закончив разговор, она повернулась к Сандерсу:— Мы вместе учились. Элеонор очень компетентна и очень консервативна. Она ни за что не позволила бы печатать непроверенную историю и не позволит ее печатать теперь, пока не будет полностью уверена в надежности источника Конни.

— То есть?

— Я практически уверена, что знаю, кто является источником Уэлш, — сказала Фернандес, снова набирая номер.

— Кто же? — спросил Сандерс.

— Сейчас нас больше всего должна заботить Мередит Джонсон: нам нужно получить документально зафиксированные доказательства того, что ей не впервой получать услуги сексуального характера от своих подчиненных. Как-то надо раскрутить «Конрад Компьютер». — Она стала говорить в трубку: — Гарри? Это Луиза. Говорил с «Конрадом»? Угу. И что? — Пауза, Фернандес в раздражении встряхнула волосами. — А ты разъяснил им об их ответственности? Угу. Вот зараза! Ну и что мы будем делать? Гарри, нас сильно поджимает время, и это меня беспокоит…

Пока она разговаривала, Сандерс повернулся к монитору: на экране моргала пиктограмма электронной почты. Он нажал клавишу.

Ого, ничего себе! Можно представить, что там… Он нажал клавишу еще раз: сообщения начали поступать на экран в порядке времени их прихода:

Сандерс переключил компьютер на следующее сообщение.

Сандерс прочитал сообщение равнодушно: оно ничем нового ему не давало. Практически все можно было сказать в двух словах, не напуская туману: они по-прежнему не знают, в чем дело. В другое время он бы уже летел со всех ног к диагностикам вытряхнуть из них душу, чтобы заставить их добраться до сути, но сейчас… Он пожал плечами и вывел на экран следующее сообщение:

Сандерс слышал, как Фернандес говорит по телефону:

— Гарри, мы должны их как-то сломать. В каком часу они закрывают офис в Саннивейле?

Он щелкнул клавишей.

Он не стал возиться, чтобы узнать, кто прислал такую чушь: наверняка ее ввели вручную от имени Гарвина или еще кого-нибудь в этом духе. Можно было бы проверить по адресам внутри системы, но с его нынешним допуском это было невозможно, поэтому он перешел к следующему сообщению.

Щелк.

«О Боже», — подумал он.

Щелк.

Дальше на всю площадь экрана шли подобные вирши, но Сандерс не стал читать дальше, еще раз нажав клавишу.

Сандерс перелистывал сообщения все быстрее и быстрее, удостаивая их только беглого взгляда.

Щелк.

Щелк.

Сандерс двинулся дальше, даже не читая, так что чуть не пропустил одно из последних сообщений:

Сандерс оторопело посмотрел на экран. Человек, умирающий от сглаза? Он не мог поверить, что такое возможно. Сама идея этого принадлежала какому-то другому миру, не нашему. Слыша краем уха, как Фернандес говорит по телефону: «Меня это мало заботит, Гарри, но в „Конраде“ есть нужная нам информация, и ты должен найти способ их раскрутить…» — он нажал клавишу, чтобы прочесть последнее сообщение:

Сандерс развернул монитор, чтобы сообщение могла прочитать Фернандес. Та нахмурилась и, сказав: «Гарри, мне нужно идти. Делай все возможное», положила трубку.

— Как это понять — мы проверяем не ту компанию? Откуда вообще этот «друг» знает, чем мы занимаемся? Во сколько поступило сообщение?

Сандерс посмотрел на данные:

— В тринадцать двадцать.

Фернандес сделала пометку в своем блокноте.

— Как раз в это время Алан вел переговоры с «Конрадом». И, помните, оттуда позвонили в «ДиджиКом»? Так что это сообщение поступило от кого-то из «ДиджиКом».

— Но оно прислано по Интернету!

— Откуда бы оно ни пришло, факт, что вам пытается помочь кто-то из вашей компании.

Первым, о ком подумал Сандерс, был Макс. Но смысла в этом было маловато: Дорфман, конечно, любил шуточки, но не до такой степени. К тому же он не мог быть осведомлен с точностью до минуты обо всем, происходящем в компании.

Нет, это был кто-то другой, желающий помочь Сандерсу, но не желающий при этом, чтобы о его помощи стало кому-либо известно.

— «Вы проверяете не ту компанию», — повторил он вслух.

Может быть, кто-то из «Конли-Уайт»? Черт возьми, подумал он, это мог быть кто угодно.

— Что же это значит: «Вы проверяете не ту компанию»? — спросил он вслух. — Мы проверили всех ее прежних работодателей, и нам стоило немалого труда…

Он остановился.

Вы проверяете не ту компанию!

— Я полный идиот, — выругался он и повернулся к клавиатуре компьютера.

— Что такое? — поинтересовалась Фернандес.

— Они закрыли для меня доступ, но, думаю, что до этого мне удастся добраться, — сказал он, торопливо нажимая клавиши.

— До чего добраться? — озадаченно спросила адвокат.

— Вы сказали, что ей не впервой заниматься сексуальными преследованиями, так?

— Ну…

— Это должно повторяться снова и снова?

— Ну.

— И вы проверяли все ее прежние места работы, чтобы выявить такие случаи?

— Да. И у нас ничего не получилось.

— Ну да. Но дело в том, — объяснил Сандерс, — что она работает у нас уже четыре года! Луиза, мы проверяли не ту компанию!

На экране компьютера высветилось:

Минутой позже торжествующий Сандерс повернул монитор к Фернандес:

Фернандес пробежала список взглядом.

— Похоже, что работать с Мередит Джонсон довольно опасно. Смотрите, все по классическому образцу: человек отрабатывает несколько месяцев, а потом подает заявление по собственному желанию или просит перевести его куда-нибудь подальше. Все добровольно! Никто никого не выгоняет, поскольку это может повлечь за собой скандал. Классика. Вы кого-нибудь из этих людей знаете?

— Нет, — отрицательно покачал головой Сандерс. — Но трое из них находятся в Сиэтле, — добавил он.

— Я пока вижу только одного.

— Нет, «Алдус» тоже здесь, а «Скуайр Системз» в Белльвью, так что Ричард Джексон и Фредерик Коген в Сиэтле!

— А не могли бы вы узнать сейчас какие-нибудь детали их увольнения, например, не платили ли им отступного? — спросила Фернандес. — Это могло бы оказаться полезным, потому что если бы фирма заплатила кому-нибудь при уходе, мы сразу получили бы случай «де факто».

— Нет, — покачал головой Сандерс. — Финансовые отчеты требуют более строгого допуска.

— И все же попробуйте!

— А какой смысл? Я даже в систему не смогу войти…

— Давайте, давайте, — приказала Фернандес.

— Вы полагаете, они следят за моими запросами? — догадался Сандерс.

— Я вам это гарантирую.

— Тогда ладно. — Он быстро набрал параметры запроса и нажал клавишу ввода. Ответ пришел сразу же:

— Как я и думал, — пожал плечами Сандерс. — Конфетки не досталось.

— Ничего, главное, мы задали вопрос, — успокоила его Фернандес, — а это заставит их посуетиться.

Сандерс направлялся к лифту, когда увидел Мередит и трех чиновников из «Конли-Уайт», идущих в его сторону. Поспешно свернув, он дошел до лестницы, решив спуститься пешком. Лестница была пуста.

Этажом ниже открылась дверь, и на лестницу вышла Стефани Каплан, явно с намерением подняться наверх. Сандерсу совсем не хотелось с ней разговаривать; в конце концов, Каплан была финансовым директором, то есть человеком, близким к Гарвину и Блэкберну. Расходясь с ней, он небрежно поинтересовался:

— Как дела, Стефани?

— Привет, Том, — прохладно ответила она. Сандерс прошел уже на несколько ступенек, когда услышал, как она сказала ему в спину:

— Мне очень жаль, что тебе так достается, Том…

Сандерс остановился: Каплан стояла пролетом выше, глядя вниз. Больше на лестнице никого не было.

— Ничего, я справлюсь, — ответил он наконец.

— Я знаю, но это, должно быть, трудно. Так много всего навалилось, а информации никто не дает. Сложно конечно, находить все самому.

Информации никто не дает!

— Да-а, — озадаченно произнес он, — до всего самому доходить сложно, Стефани.

Она кивнула.

— Помню, когда я только начинала пробовать себя бизнесе, у меня была подруга, получившая высокую должность в фирме, которая никогда не брала женщин административную работу. На новом месте у нее была куча проблем, различных осложнений, но ей льстило, как ловко она с ними управляется. А потом выяснилось, что в фирме назревал большой финансовый скандал, и что ее взяли на работу специально для того, чтобы подставить. Она никогда не была тем, кем рассчитывала быть, — она была просто куклой, подставным лицом. Но она так и ни поняла, почему ее уволили…

Сандерс смотрел на нее, стараясь понять, к чему она клонит.

— Интересная история, — сказал он наконец.

— И я никак не могу забыть ее, — сказала Каплан, кивнув.

Этажом выше хлопнула дверь, кто-то начал спускаться по лестнице. Не говоря больше ни слова, Каплан повернулась и пошла наверх. Помотав головой, Сандерс пошел своей дорогой.

Сидя в комнате редакции газеты «Пост-Интеллидженсер», Конни Уэлш подняла глаза от монитора компьютега и спросила: — Вы шутите?

— И не думаю, — ответила Элеонора Врайз, стоящая рядом. — Я запрещаю передавать эту статью в печать. — И она бросила распечатку обратно на стол Уэлш.

— Но вы же знаете, кто мой информатор! — повысила голос Уэлш. — И вы знаете, что при разговоре присутствовал Джейк! У нас очень хорошие данные, Элеонор. Очень полные данные!

— Я знаю.

— Ну, и как компания, сама дав информацию, будет после этого с нами судиться? — спросила Уэлш. — Слушайте, Элеонор, у меня зубодробительный материал!

— Какой там материал… Кстати, вы поставили нас перед возможностью получить судебный иск за публикацию недостоверной информации.

— Уже? Где?

— В заметке о «мистере Свинтусе».

— Ой, ради Бога… Там же не упоминалось ничьих имен.

Врайз достала ксерокопию статьи и зачитала отмеченные желтым фломастером места:

— Значит, так: «Компания X специализируется на высокоточных технологиях… Назначили женщину на высокий административный пост… Мистер Свинтус стал ее подчиненным… Он заявил, что подвергся сексуальному преследованию… Жена-адвокат и маленькие дети…» И после этого вы еще заявили, что жалоба мистера Свинтуса необоснованна, что он пьяница и бабник. Думаю, что Сандерс может спокойно подавать в суд за диффамацию и клевету.

— Но это же редакционная колонка — так, обмен мнениями…

— Заметка искажает факты и подает их в саркастической и гиперболизованной форме.

— У нас любой человек имеет право на собственное мнение…

— И кроме того, я не уверена, что это такой ясный случай. Как это меня угораздило разрешить напечатать эту заметку!.. Но, так или иначе, мы уже не сможем отрицать наличие злостных намерений, если мы допустим публикацию еще одной подобной статьи.

— У вас нет сердца, — заныла Уэлш.

— Зато вы очень вольно обращаетесь с сердцами других людей, — отрезала Врайз. — Статья к печати не допускается, и говорить больше не о чем. Я передаю вам мое заключение в письменной форме с передачей копий его Мардж и Тому Донадио.

— Вот чертовы законники!.. В каком мире мы живем! Эта история должна стать достоянием гласности.

— Не надо психовать, Конни. Я сказала: нет — и все. — И она пошла прочь.

Уэлш провела пальцами по напечатанным страничкам: всю вторую половину дня она мучилась, шлифуя каждое слово. Отличная статья! И вот теперь она, оказывается, не может быть напечатана. У Конни уже не хватает терпения на этих законников! Сама идея защиты чьих-то прав — не больше чем фикция. Мыслить в рамках закона — это значит быть узколобым мелким перестраховщиком. А это именно то, что нужно властям предержащим. Страх перед законом, в конечном счете, служит тем, чьих руках сосредоточена власть. И если Конни Уэлш и может что-то сказать с уверенностью, так это, что она никого не боится.

После долгого раздумья она подняла трубку телефона и набрала номер.

— Телевизионная компания «Кей-эс-и-эй» слушает вас, добрый день, — ответили ей.

— Мисс Хенли, будьте добры.

Джин Хенли была молодой талантливой тележурналисткой, работавшей на самую новую независимую компанию Сиэтла. Сама Уэлш провела немало вечеров, болтая с ней о трудностях работы в средствах массовой информации в условиях засилия мужчин. Кто-кто, а Хенли знала цену жареным фактам и как такой материал может быть важен для карьеры журналиста.

Уэлш дала самой себе слово, что эта история так или иначе, но станет известна широким массам. Так или иначе.

Роберт Элай напряженно посмотрел на Сандерса.

— Чего вы от меня хотите? — спросил он.

Элай был молодым — не старше двадцати шести лет — нервным мужчиной со светлыми усами. На нем была рубашка с короткими рукавами и галстук. Его рабочее место располагалось в одной из крошечных клетушек, отделенной от десятка таких же невысокими перегородками, в дальней части бухгалтерского отдела «ДиджиКома».

— Я бы хотел поговорить с вами о Мередит, — сказал Сандерс. Элай был одним из трех жителей Сиэтла, чья фамилия упоминалась в списке.

— О Господи! — застонал Элай, нервно озираясь вокруг, его кадык подпрыгнул вверх-вниз. — Я не… Мне нечего вам сказать.

— Я хочу просто поговорить, — успокоил его Сандерс.

— Не здесь, — предупредил Элай.

— Тогда давайте пройдем в конференц-зал, — предложил Сандерс.

Они дошли до маленького конференц-зала, но оказалось, что там проходит какое-то совещание. Сандерс предложил было уединиться в маленьком кафетерии за углом здания, но Элай испуганно возразил, что там недостаточно уединенное место. Он все больше и больше нервничал.

— Ну, мне и в самом деле нечего вам рассказать, — постоянно твердил он. — Не знаю я ничего…

Сандерс понял, что он поскорее должен найти укромное местечко для разговора, пока Элай не бросился от него во все лопатки. Такое местечко нашлось в мужском туалете, на фоне безукоризненно чистой белой кафельном плитки. Элай облокотился на раковину.

— Я не знаю, чего ради вы решили поговорить era мной. Я ничего вам сказать не могу.

— В Купертино вы работали под началом Мередит.

— Да.

— И уволились оттуда два года назад?

— Да.

— Почему вы уволились?

— А как вы думаете, почему? — вдруг взорвался Элай. Его голос эхом отразился от белых стен. — Вы и сами отлично все знаете. Ради Бога — все знают! Она превратим мою жизнь в ад.

— А как? — поинтересовался Сандерс.

— Как? — Элай покрутил головой, подыскивая слова. — Каждый день, каждый божий день одно и то же: «Роберт, не задержитесь ли вы сегодня вечером попозже, нам с вами нужно проработать кое-какие вопросы». Я пытался увиливать, но тогда она начала говорить по-другому: «Роберт, мне кажется, что вы недостаточно добросовестно относитесь к своим служебным обязанностям». И стала на собраниях делать мне небольшие замечания — совсем пустячные, даже пожаловаться не на что, — зато постоянно: «Роберт, я полагаю, что вам здесь не обойтись без моей помощи: загляните ко мне после работы». Или «Роберт, почему бы вам не заехать ко мне домой: я полагаю, что то-то и то-то нам нужно обсудить вместе». Это было… это было просто ужасно! Мой… ну, в общем, друг, с которым мы жили вместе… Ну, вы сами должны понимать, в какой переплет я попал.

— Но почему вы на нее не пожаловались?

Элай захохотал.

— Шутить изволите? Да она практически член семьи Гарвина!

— И вы решили просто…

Элай пожал плечами.

— В конце концов друг, с которым мы живем, получил здесь работу, и я просто переехал сюда вместе с ним.

— Не хотите ли вы написать сейчас заявление с жалобой на Мередит?

— Даже говорить об этом нечего.

— Понимаете, — сказал Сандерс, — единственная причина, почему она имеет возможность отравлять людям жизнь, в том, что на нее никто не жалуется.

Элай оттолкнулся от раковины.

— У меня в жизни и без того хватает проблем. — Он пошел было к выходу, но на полпути остановился и, повернувшись к Сандерсу, сказал: — Да, и хочу сказать напоследок: мне нечего сказать о Мередит Джонсон. Если меня будут спрашивать, я отвечу, что наши рабочие отношения складывались безукоризненно. А вас я никогда в жизни не видел.

— Мередит Джонсон? Ну, конечно, я ее помню! — воскликнул Ричард Джексон. — Я с ней больше года работал.

Сандерс сидел в рабочем кабинете Джексона на втором этаже здания фирмы «Алдус», расположенного на южной стороне Пайонир-сквер. Джексон — симпатичный тридцатилетний мужчина с добродушными манерами бывшего спортсмена — работал менеджером по сбыту. Его кабинет был уютным, хотя и был весь заставлен коробками с дискетами программных разработок фирмы: Интел-лидроу, Фрихэнд, Супер Пэйнт и Пейджмейкер.

— Прелестная, очаровательная женщина, — продолжал хозяин кабинета. — Умница. Работа с ней была сплошным праздником.

— Интересно, а почему же вы тогда ушли? — спросил Сандерс.

— А потому, что мне предложили эту работу. И я никогда об этом не жалел: прекрасная работа, прекрасная компания. Я здесь набрался порядком опыта…

— И это единственная причина вашего ухода?

Джексон засмеялся.

— А, вы интересуетесь, не липла ли ко мне Мередит? — спросил он. — Ха, что за вопрос? Католик ли папа римский? Богат ли Билл Гейтс? Конечно, она ко мне липла. Я нее даже прозвище было — Пожирательница Мужиков!

— Имеет ли это отношение к вашему увольнению?

— Нет-нет, — сказал Джексон. — Мередит никому прохода не давала. В этом отношении она сторонник равноправия. Она за всеми приударяла. Когда я только появился в Купертино, она как раз давала шороху этом маленькому педику, как его там… Совсем бедняжку затерроризировала. Он уже не знал, куда от нее деваться. Верите, при ее виде он начинал дрожать, как осиновый лист!

— А как вы?

— Я тогда был холост, только начинал работать, — пожал плечами Джексон. — А она была такая клевая… Нет, у меня все было нормально.

— И никогда никаких осложнений?

— Никогда. Мередит была просто роскошной женщиной. Шлюха, конечно, но нельзя же требовать сразу всего! А она очень интеллектуальная, очень красивая баба. Всегда одевалась так, что закачаешься. А поскольку я ей пришелся по вкусу, она привлекла меня к интересной работе: я встречался с людьми, заводил нужные знакомства. Это было просто здорово.

— И вы не видели ничего ненормального в ваших отношениях?

— Ничегошеньки, — подтвердил Джексон. — Ну, она, конечно, любила покомандовать, покорчить из себя большого начальника. Я в ту пору встречался еще с парой телок, но всегда должен был все бросать и являться по первому ее зову — в любое время. Иногда это, конечно, раздражало, поневоле приходилось думать, а хозяин ли ты своей собственной жизни. Ну и характерец у нее иногда прорывался, тот еще. Ну и что? Зато теперь, в тридцать лет, я уже менеджер. Живу классно, фирма классная, город клевый, перспективы — блеск! И всем этим я обязан ей. Нет, она — клевая баба!

— Вы были ее подчиненным в то время, о котором сейчас говорите?

— Ну да, конечно.

— Но ведь правила деловой этики требуют докладывать о случаях отношений неслужебного характера. Она докладывала кому-нибудь о ваших с ней отношениях?

— Нет, конечно, — ответил Джексон, навалившись грудью на край стола. — Хочу вам сказать как мужчина мужчине одну вещь: я думаю, что Мередит потрясающая женщина; если у вас с нею возникли осложнения, то это ваше дело. Меня это не касается. Вы же с ней жили — что же нового вы в ней открыли? Мередит любит сама трахать парней. Она любит говорить, что им надо делать, а чего не надо. Она любит приказывать — такая уж у нее натура. И ничего страшного я лично в этом не вижу.

— А не предполагаете ли вы?.. — начал Сандерс.

— Сделать заявление? — перебил его Джексон. — Ай, бросьте. Я уже достаточно этой ерунды наслушался: «Не спи, где работаешь», и так далее. Боже, да если бы я прислушивался к этой ерунде, я бы до сих пор целкой ходил, с кем же еще спать, как не с сотрудницами? Я больше ни с кем и не встречаюсь. Ну, иногда случается, что среди них попадается начальница — ну и что? Женщины трахаются с мужиками и лезут вверх; мужики трахаются с женщинами и тоже лезут вверх. Все, кто только может, трахаются с теми, до кого могут дотянуться, потому что им этого хочется. А бабы такие же люди, как и мужики: и им хочется так же, как и нам. Это жизнь! Можно, конечно, найти кого-нибудь, кто распустит сопли и начнет ныть: «Ах, нет, не надо так со мной обходиться!» Но эти — полное дерьмо, так же как и те семинары, на которых нас воспитывали, что нужно говорить и как нужно здороваться с коллегами. Все сидели на этих семинарах, вытянув руки по швам, как красногвардейцы на митинге, а после бежали трахали тех, кого хотели. Подгребает секретуточка: «Ах, мистер Джексон, какие у вас бицепсы… Вы, наверное, очень сильный», а сама глазками так и стреляет… Ну что, по-вашему, я должен делать? Никакие правила и инструкции здесь не помогут — когда людям хочется есть, они едят, и неважно, что там им читают на семинарах. Все это для дураков, и только последний козел на это купится.

— Думаю, что вы ответили на мой вопрос, — сказав Сандерс и встал, готовясь уходить. Джексон явно не мог быть полезным ему.

— Я сочувствую вам, — сказал Джексон на прощанье. — Но что-то нынче все очень чувствительными стали. Я часто встречаю молодых ребят — ну только-только из колледжа. Так вот, они полагают, что в жизни все должно быть ровно и гладко. Никто не смеет говорить им то, что им не нравится — ну там пошутить или выругатся. Но ведь никто не может скроить мир так, как нравится только ему, и в нашем мире всегда может случиться что-нибудь, что тебе не понравится. Так имеет ли смысл лезть бутылку? Такова жизнь! Да я каждый день слышу, как бабы отпускают по адресу мужчин такие грязные шуточки, что уши вянут, однако не выхожу из себя. Жизнь прекрасна! У кого есть время, чтобы обращать внимание такие пустяки? Во всяком случае, не у меня…

Сандерс вышел из «Алдуса» в пять вечера. Усталый и разочарованный, потащился он к «Хаззард-билдинг». Улицы были залиты водой, хотя дождь уже прекратился и вечернее солнце пыталось прорваться сквозь тучи.

Десять минут спустя он сидел в своем кабинете. Синди на месте не было, Фернандес тоже ушла. Чувствуя себя одиноким и покинутым, Сандерс потянулся к телефону и набрал последний номер из своего списка.

— Скуайр Электроник Дейта Системз, добрый вечер, — ответили ему.

— Фредерика Когена, пожалуйста, — попросил Сандерс.

— Сожалею, но мистера Когена сегодня уже не будет.

— А не могли бы вы подсказать, где я могу его найти?

— Боюсь, что нет. Может быть, вы хотите записать для него устное сообщение?

Вот зараза, подумал Сандерс, какой смысл оставлять сообщение? Но сам уже говорил:

— Да, пожалуйста.

В трубке раздался щелчок, затем послышался голос: «Привет, это Фред Коген, оставьте свое сообщение после сигнала. Если вы позвонили после рабочего дня, попробуйте поймать меня по автомобильному телефону 502-88-04 или по домашнему телефону 505-99-43».

Сандерс быстро записал номера и сразу же набрал номер автомобиля. Сначала послышался треск статических разрядов, затем:

— Знаю-знаю, дорогая, я ужасно опаздываю, но уже еду. Сейчас буду.

— Мистер Коген?

— Ой… — Пауза. — Да, это Фред Коген.

— Меня зовут Том Сандерс. Я работаю в «ДиджиКом» и…

— Я знаю, кто вы. — Голос в трубке стал напряженным.

— Насколько я знаю, вам приходилось работать с Мередит Джонсон?

— Да, приходилось.

— Не мог бы я встретиться с вами и поговорить?

— О чем?

— О вашем опыте работы с ней.

Опять долгая пауза. Затем Коген осторожно спросил:

— Об опыте какого рода вы хотели поговорить?

— Ну, у нас с Мередит возникло что-то вроде спора…

— Я знаю.

— Да, и я хотел бы…

— Послушайте, Том, я уволился из «ДиджиКом» два года назад, и все происходившее тогда сейчас стало уже древней историей.

— Вообще-то, — возразил Сандерс, — это не так, потому что я пытаюсь воссоздать образ действий…

— Я знаю, что вы пытаетесь, но дело это очень тонкое и мне бы не хотелось в него вмешиваться, Том.

— Но поговорить-то мы могли бы, — предложил Сандерс. — Всего каких-то несколько минут.

— Том, — спокойным голосом сказал Коген. — Том, сейчас я женатый человек, моя жена беременна. Мне нечего сказать о Мередит Джонсон, абсолютно нечего.

— Но…

— Мне очень жаль, но я должен торопиться.

Щелк!..

Когда Сандерс вешал трубку, вошла Синди и поставила перед ним чашечку кофе.

— Все нормально? — спросила она.

— Нет, — ответил Сандерс. — Все ужасно.

Ему очень не хотелось даже перед самим собой признаться, что больше ничего предпринять он не мог. Он попытался поговорить с тремя мужчинами, и все они по разным причинам отказались помочь ему. Не было оснований полагать, что кто-либо другой из его списка поступит по-иному. На память невольно пришли слова, сказанные ему Сюзен, его женой, двумя днями раньше: «Ты ни чего не сможешь сделать». И вот теперь, после стольких усилий, было похоже, что она была права. С ним было покончено.

— А где Фернандес?

— Разговаривает с Блэкберном.

— Что-о?

— В малом конференц-зале, — подтвердила Синди. Они ушли туда минут пятнадцать назад.

— О Боже…

Сандерс вскочил из-за стола и заторопился по коридору; Фернандес и Блэкберна он увидел в конференц-зале. Фернандес что-то записывала в блокноте, уважительно склонив голову. Блэкберн, говоря, поглаживал ладонями лацканы пиджака и возводил глаза к потолку — было похоже, что он что-то диктовал.

Увидев Сандерса сквозь стеклянную стену, Блэкберн помахал ему рукой, приглашая войти. Сандерс вошел в конференц-зал.

— Том, — с улыбкой сказал Блэкберн, — я как раз хотел идти тебя искать. У меня хорошие новости. Думаю, что теперь мы в состоянии разрешить проблему раз и навсегда.

— Как же, как же, — сказал Сандерс, не веря ни одному его слову, и повернулся к Фернандес.

Фернандес неторопливо подняла глаза от своего блокнота. Вид у нее был обалдевший.

— Похоже, так оно и есть, Том.

Блэкберн встал и торжественно повернулся к Сандерсу.

— Не могу тебе передать, как я рад, Том. Я работал с Бобом весь остаток дня, и он наконец взглянул в лицо фактам. И самый красноречивый факт, Том, это то, что у компании и в самом деле возникли некоторые проблемы. Все мы являемся твоими должниками, потому что ты открыл нам глаза как раз вовремя. Так не могло продолжаться дольше, и Боб сказал, что примет меры. И он их примет!

Сандерс стоял и таращил глаза, не веря своим ушам. Но сияющая Фернандес сидела здесь же и согласно кивала.

— Как в свое время сказал Френк Ллойд Райт: «Бог в мелочах». — Блэкберн разгладил галстук. — Видишь ли, Том, сейчас у нас есть небольшая проблема скорее политического характера, касающаяся слияния. Нам очень понадобится твоя помощь на завтрашнем брифинге, проводимом для Мердена, директора «Конли». Ну, а после этого… Тебя тяжко оскорбили, Том, вся компания приняла в этом участие. Но сейчас мы поняли, что наш долг — как-нибудь возместить тебе тот ущерб, который мы вольно или невольно тебе причинили.

По-прежнему не веря Филу, Сандерс грубовато спросил:

— А не мог бы ты поточнее сказать, о чем идет речь?

— Ну, Том, в принципе это все на твое усмотрение, — успокаивающе сказал Блэкберн. — Я продиктовал Луизе параметры потенциальной компенсации и размеры всех выплат, на которые мы готовы пойти. Вы вдвоем их обговорите и дадите мне знать. Разумеется, мы подпишем любые промежуточные обязательства, которые вы запросите. Все, что мы просим от тебя, — это твое присутствие и твоя помощь на завтрашнем совещании, посвященном слиянию. Согласен? — И Блэкберн протянул Сандерсу руку.

Сандерс оторопело смотрел на него.

— От всей души говорю тебе, Том, я искренне сожалею обо всем случившемся.

Сандерс пожал его руку.

— Спасибо, Том, — с чувством сказал Блэкберн. — Благодарю тебя за твое терпение от имени всей компании. А теперь садись и поговори с Луизой, и попозже дайте нам знать, что вы решили.

Сказав это, Блэкберн вышел из зала, тихо прикрыв собой дверь.

Сандерс повернулся к Фернандес.

— Что, к чертовой матери, здесь происходит?

Фернандес глубоко вздохнула.

— Это называется капитуляция, — сказала она. — Полная и безоговорочная капитуляция. «ДиджиКом» скисла.

Сандерс смотрел, как Блэкберн, удаляясь, идет по коридору. Он был переполнен смешанными чувствами: вот так, ни с того ни с сего ему сказали, что все окончено, окончено без боя. Без кровопролития.

Глядя в спину Блэкберна, он внезапно вспомнил, откуда в его памяти иногда появляется образ окровавленной раковины в ванной его старой квартиры. Еще одно событие встало на свое место.

…Во время бракоразводного процесса Блэкберн жил в его, Сандерса, квартире. Он был уже на грани и слишком много пил. Однажды, бреясь, он порезался так сильно, что вся раковина была забрызгана кровью. Позднее Мередит увидела кровь на фаянсе и на полотенцах и спросила: «Что, один из твоих приятелей трахал свою девочку во время месячных?» Она всегда была излишне груба в таких делах, ей нравилось отпугивать людей, шокировать их.

А еще позднее, как-то в субботу вечером, она начала ходить по всей квартире в одних белых чулках, поясе и бюстгальтере, не обращая внимания на Фила, смотрящего телевизор.

— Зачем ты это делаешь? — спросил у нее Сандерс.

— Просто хочу его подбодрить, — ответила Мередит и прыгнула на кровать. — А почему бы тебе не подбодрить меня? — спросила она и задрала ноги, раскрыв…

— Том? Да вы слушаете меня? — вырвал его из воспоминаний голос Фернандес. — Эй, Том? Вы слушаете?

— Да, да, — сказал Сандерс, по-прежнему думая о Блэкберне.

Теперь ему вспомнились события, происшедшие примерно на год позже, вскоре после того как Сандерс начал ухаживать за Сюзен. Фил как-то остался у них обедать и, когда Сюзен отлучилась из-за стола, он сказал: «Она великолепна. Она просто потрясающа. Она просто прелесть». — «Но?» — «Но… — Блэкберн пожал плечами. — Она же юрист!» — «Ну и?» — «Никогда не доверяй юристам». И Блэкберн рассмеялся своим многозначительным мудрым смешком.

Никогда не доверяй юристам!

И вот теперь, стоя в конференц-зале «ДиджиКом», Сандерс отчетливо вспомнил эти слова, глядя, как Блэкберн свернул за угол.

— …Нет никакого выбора, — продолжала говорить Фернандес. — Вся ситуация не в их пользу. Позиция Джонсон весьма шаткая: магнитная лента очень опасна, и они не хотят, чтобы ее прослушали, и еще меньше хотят, чтобы она попала в руки репортеров. Налицо и осложнения по поводу прежних сексуальных опытов Джонсон: она прибегала к сексуальным преследованиям и раньше, они об этом знают. А то, что никто из ее бывших сослуживцев, с которыми вы разговаривали, не стал с вами сотрудничать, не значит, что такого смельчака не найдется в будущем. Ну и, конечно, некрасивая история, в которой выяснилось, что их главный юрисконсульт разболтал газетчикам информацию, не подлежащую разглашению.

— Что?! — воскликнул Сандерс.

— Да, — кивнула Фернандес. — Это Блэкберн рассказал все Конни Уэлш и этим совершил вопиющее нарушение всех правил, принятых во всем деловом мире по отношению к сотрудникам одной фирмы. Это, кстати, для него проблема номер один. Теперь, если собрать все вместе, то такое количество проколов может развалить любую компанию. Взглянув на это дело трезво, они решили пойти на сделку с вами.

— Ага, — сказал Сандерс, — но только, знаете ли, ничего трезвого я в их поведении не вижу.

— Слушайте, вы говорите, будто не верите им, — сказала Фернандес, — а вы поверьте — дело зашло слишком далеко, и они это поняли.

— Ну и что за сделку они предлагают?

Фернандес придвинула свой блокнот. — Вот, здесь все перечислено: они увольняют Джонсон; они отдают вам ее должность — если вы этого захотите; если не захотите, они восстанавливают вас в вашей прежней должности или дают вам любую аналогичную работу в фирме. За ваши страдания выплачивают вам сто тысяч долларов и оплачивают мои услуги. Если вы не захотите дальше работать в этой компании, они готовы оговорить с вами условия расторжения контракта. В любом случае вы получите пакет акций, причитающийся вам при акционировании новой компании — независимо от того, будете ли вы работать в фирме или нет.

— Ничего себе…

— Полная капитуляция, — кивнула Фернандес.

— И вы верите Блэкберну?

Никогда не доверяй юристам!

— Да, — подтвердила она. — Честно говоря, это первый разумный ход, который они сделали за весь день. Они так и поступят, Том, — дело приобрело большую огласку, а ставка слишком высока.

— А что насчет этого брифинга?

— Они обеспокоены исходом слияния — как вы и предполагали с самого начала. Им не хочется, чтобы все пошло прахом в последний момент из-за каких-то кадровых перемещений. Поэтому они хотят, чтобы на утреннем совещании вы присутствовали вместе с Джонсон как ни в чем не бывало. А в первые же дни следующей недели ее отправят на медицинское обследование, на котором, ко всеобщему сожалению, у нее обнаружат какую-нибудь серьезную болезнь — может быть, даже рак, — которая станет непреодолимой помехой для ее дальнейшей работы в качестве руководителя.

— Понятно.

Он подошел к окну и посмотрел на вечерний город. Тучи поднялись выше, и солнце наконец пробилось сквозь них. Сандерс глубоко вздохнул.

— А если я не приду на этот брифинг?

— Это как вы хотите. Но я бы на вашем месте пошла, — сказала Фернандес. — В данной ситуации вы в состоянии разрушить всю фирму. Только что в этом хорошего?

Сандерс еще раз вздохнул: с каждой минутой его настроение улучшалось.

— Так вы говорите, что это все? — спросил он наконец.

— Да. Все кончено, и вы победили. Вы выдержали это, Том. Поздравляю вас.

Она пожала его руку.

— Господи… — сказал он.

Фернандес встала.

— Мне нужно набросать проект соглашения, оговоренный мной и Блэкберном, предусмотреть все условия и в течение часа послать ему на подпись. Когда я получу подписанные бумаги, я вам перезвоню. А вам я порекомендовала бы тем временем заняться подготовкой к завтрашнему совещанию, а потом хорошенько отдохнуть, так как вы это заслужили. Завтра увидимся.

— Хорошо.

Очень неспешно охватывало его понимание, что все мучения позади. Это произошло так внезапно и быстро, что он был немного ошеломлен.

— Еще раз примите мои поздравления, — повторила Фернандес.

Затем она захлопнула свой чемоданчик и вышла.

В кабинет Сандерс вернулся ближе к шести часам. Синди уже ушла; она спросила, нужна ли будет Сандерсу, и он отпустил ее. Теперь он сидел за своим столом и смотрел в окно, переваривая события, произошедшие в конце дня. Сквозь стеклянную дверь он наблюдал, как сотрудники идут по коридору, торопясь домой. Он решил было позвонить в Финикс жене, но линия была занята.

В дверь постучали. Подняв глаза, Сандерс увидел стоявшего с виноватым видом Блэкберна.

— У тебя найдется минутка?

— Конечно…

— Я хотел только сказать тебе еще раз в приватной обстановке, что я очень сожалею о происшедшем. Под давлением массы управленческих проблем порой забываешь об общечеловеческих ценностях, невзирая на самые лучшие намерения. Когда стараешься быть лояльным со всеми, у кого-то обязательно вырастает на тебя зуб. А что есть фирма, как не общность людей? В конечном счете все мы люди. Как когда-то сказал Александр Поуп: «Все мы просто люди». И, глядя на твое долготерпение, с которым ты отнесся ко всему происшедшему, я хочу сказать тебе…

Сандерс не слушал — он слишком устал. К тому же главное он понял: Фил осознал, что вляпался в дерьмо, и теперь, по своему обыкновению, вылизывал задницу тому, кого недавно смешивал с грязью.

— А что Боб? — перебил Сандерс излияния адвоката. Теперь, когда все было позади, он испытывал много смешанных чувств по отношению к Гарвину. Он припомнил свои первые шаги в компании. Гарвин был тогда ему как отец, и теперь Сандерсу хотелось бы услышать от него что-нибудь ободряющее — слова извинения, что ли…

— Думаю, что Боб захочет отдохнуть пару дней, — сказал Блэкберн. — Это решение — относительно тебя — далось ему нелегко. Мне здорово пришлось на него нажать, и теперь ему надо обдумать, как преподнести все Мередит — ну, сам понимаешь.

— Угу.

— Но с тобой он обязательно поговорит, я знаю. А я пока хотел бы поговорить о завтрашней презентации. Поскольку она проводится для генерального директора Мердена, проходить она будет более официально, чем обычно принято у нас. Все соберутся в большом конференц-зале на первом этаже. Совещание начнется в девять и продлится часов до десяти. Председательствовать будет Мередит, и она попросит всех начальников отделов вкратце суммировать достижения и проблемы их подразделений. Сначала выступит Мери Энн, затем Дон, Марк, потом ты. Каждому дается три-четыре минуты. Сообщения зачитывают стоя. Обязательно надень пиджак и галстук. При возможности используй визуальный материал, но воздерживайся от технических деталей — пробегись по верхам. От тебя ждут в основном отчета по «мерцалкам».

— Ясно, — кивнул Сандерс. — Но ничего особо нового я им сказать не смогу, поскольку какого-либо прогресса мы пока не достигли.

— Ну и ладно. Я не думаю, что от тебя кто-нибудь потребует готового результата. Сделай ударение на успехе, достигнутом в прототипах, и на том, что раньше мы всегда справлялись со всеми производственными проблемами. Сильно не углубляйся, говори быстрее. Если у тебя есть прототип или макет, можешь прихватить его с собой.

— Ладно.

— Ты сам знаешь, как это делать — распиши в розовых тонах будущее цифровой записи и объясни, что мелкие производственные недоразумения не могут быть препятствием на пути прогресса.

— Мередит согласна с этим? — спросил Сандерс. Он был слегка обеспокоен, что она будет председательствовать на совещании.

— Мередит знает, что все руководители должны выступать в оптимистическом ключе, не вдаваясь в технические подробности, — так что с ней осложнений будет.

— Хорошо, — сказал Сандерс. — Позвони мне сегодня вечером, если по твоему выступлению возникнут вопросы, — предложил Блэкберн. Или с утра пораньше. Давай поскорее с этим покончим и двинем дальше: на следующей неделе нужно уже будет предпринять кое-какие изменения…

Сандерс кивнул.

— Ты человек, в котором фирма очень нуждается, Том, — торжественно сказал Блэкберн. — Я очень благодарен тебе за все. Напоследок хочу еще раз попросить у тебя прощения…

С этими словами адвокат удалился.

Сандерс, оставшись один, позвонил в Диагностическую группу, справиться, не наметилось ли у них какого-нибудь прогресса. Но никто не брал трубку. Тогда он залез в шкаф, стоявший за столом Синди, и достал оттуда аудиовизуальные материалы: большой схематический чертеж дисковода «Мерцалка» и схему сборочной линии завода в Малайзии. Когда он будет выступать, то сможет для наглядности прикрепить эти листы на стенд.

Тут ему пришло в голову, что Блэкберн в принципе был прав и неплохо было бы иметь под рукой прототип прибора или макет в натуральную величину. Или еще проще — можно принести один из аппаратов, присланных Артуром из Куала-Лумпура.

Теперь он вспомнил, что должен позвонить в Малайзию Артуру. Сняв трубку, он набрал номер.

— Кабинет мистера Кана, слушаю вас.

— Том Сандерс говорит.

— Мистера Кана нет, мистер Сандерс, — удивленно ответила секретарша.

— А когда он будет?

— Его нет, мистер Сандерс, и я не знаю, когда он вернется.

— Понятно. — Сандерс нахмурился. Это было странно. Как мог Артур оставить завод без присмотра, пока болеет Мохаммед Джафар?

— Может быть, что-нибудь ему передать? — спросила секретарша.

— Нет, спасибо.

Положив трубку, он спустился на третий этаж и, подойдя к дверям, ведущим в Отдел программирования, сунул в щель замка свою магнитную карточку-пропуск. Карточка тут же вылетела обратно, а в окошке индикатора появился ряд нулей. До Сандерса не сразу дошло, что его пропуск по-прежнему аннулирован, но он вспомнил о чужой карточке, найденной им в коридоре, и, достав ее из кармана, сунул в щель. Двери отворились, и Сандерс вошел внутрь.

Отдел оказался пуст, хотя программисты всегда имели весьма своеобразное представление о рабочем времени, и обычно даже в полночь здесь можно было кого-нибудь застать. Сандерс прямиком направился в комнату диагностирования, где должны были находиться присланные дисководы. Здесь стояли длинные ряды невысоких столов, окруженных электронным оборудованием и демонстрационными досками. Покрытые белыми покрывалами дисководы были расставлены по столам. Яркие лампы сейчас были притушены.

Откуда-то из смежной комнаты доносились звуки рок-н-ролла. Сандерс пошел на шум и обнаружил юного программиста лет двадцати, что-то считавшего на компьютере. Рядом с ним орал транзистор.

— А где все? — поинтересовался Сандерс.

Программист поднял глаза.

— Сегодня третья среда месяца.

— Ну и что?

— По третьим средам проходят собрания АПП.

— Ах, да… Ассоциация Поддержки Программистов, или АПП, была организована в Сиэтле по инициативе компании «Майкрософт» несколько лет назад и была отчасти социальным, отчасти коммерческим обществом.

— Вы не знаете, Диагностическая группа что-нибудь обнаружила? — спросил Сандерс.

— Не знаю, — программист отрицательно покачал головой. — Я только что пришел.

— Сандерс вернулся в диагностическую комнату и, включив свет, осторожно убрал белые покрывала с дисководов. На столах стояли только три разобранных аппарата; их потроха, разложенные под сильными увеличительными стеклами, были подсоединены к электронным приборам. Остальные семь дисководов, даже не вынутые из пластиковых пакетов, лежали в сторонке.

Сандерс взглянул на демонстрационные доски: одна была исписана уравнениями и торопливо нацарапанными данными; на другой была начерчена таблица дефектов:

Сандерсу все это мало что говорило. Он снова обратился к столам и всмотрелся в оборудование для тестирования. Оно было вполне стандартным, если не считать набора хирургических игл большого сечения и нескольких белых круглых сеточек, по форме напоминавших фотофильтры. Здесь же валялись снимки дисководов на разных стадиях разборки — группа протоколировала свою работу. Три снимка лежали отдельно, как будто представляли особое значение. Но Сандерс не смог понять почему. На всех трех фотографиях были изображены микросхемы, припаянные к зеленой плате.

Он вгляделся в дисководы, стараясь ничего не сдвинуть. Затем внимательно осмотрел аппараты, сложенные в стороне. И только теперь он заметил в герметичной пластиковой упаковке всех четырех оставшихся дисководов аккуратные проколы, сделанные иглами.

Тут же валялись шприц и раскрытый блокнот, на листке которого была выписана колонка чисел:

И внизу кто-то приписал: «Это же так просто, как два пальца!..» Но Сандерсу ничего еще не было ясно, и он решил позвонить попозже Дону Черри, чтобы тот все объяснил толком. А сейчас он ограничился тем, что взял один из четырех неразобранных дисководов для завтрашней презентации.

Демонстрационные планшеты хлопали его по ногам, когда он вышел из диагностической комнаты, нагруженный материалами, и потащился вниз, на первый этаж» чтобы убрать свой багаж в специальный шкаф, который выступавшие в конференц-зале использовали для хранения своих аудиовизуальных материалов.

Выйдя в вестибюль, Сандерс прошел мимо стойки, за которой сейчас дежурил чернокожий охранник, следящий по телевизору за бейсбольным матчем и приветственна кивнувший Сандерсу. Потом свернул в коридор, ведущий в глубь здания, и пошел, неслышно ступая по мягкой ковровой дорожке. Коридор был темен, но из двери конференц-зала пробивался свет, который Сандерс увидел, еще не свернув за угол.

Подойдя поближе, он разобрал голос Мередит Джонсон, говорившей:

И что тогда?

Мужской голос, ответивший что-то, был неразборчив.

Сандерс остановился как вкопанный.

Стоя в темном коридоре, он прислушался. С того места, где он стоял, видеть он ничего не мог.

После короткого молчания Мередит снова спросила:

— Ладно, а будет Марк говорить о конструкции?

— Да, он все расскажет, — ответил мужской голос.

— Хорошо, — сказала Джонсон. — А как насчет…

Остального Сандерс не разобрал. Ступая на цыпочках, он прошел вперед и осторожно выглянул из-за угла: он по-прежнему не мог заглянуть в конференц-зал, но зато видел на полированной поверхности хромированной абстрактной скульптуры, имеющей формы пропеллера, искаженное отражение Мередит, шагающей по залу. Мужской голос принадлежал Блэкберну, стоявшему рядом.

— А что, если Сандерс не заговорит об этом? — спросила Джонсон.

— Заговорит, — заверил ее Блэкберн.

— А ты уверен, что он не… что… — Дальше снова неразборчиво.

— Нет, он… никакого представления.

Сандерс задержал дыхание. Мередит вышагивала по залу, ее изображение кривлялось и прыгало на изогнутой поверхности скульптуры.

— Значит, когда он это скажет… Я скажу, что это… что… ты имеешь в виду?

— Именно так, — подтвердил Блэкберн.

— А если он?..

Блэкберн положил руку ей на плечо.

— Да, тебе придется…

— …так… от меня потребуется…

Блэкберн успокаивающе что-то ответил, но так негромко, что Сандерс не расслышал почти ничего, кроме последних слов:

— …должно его прикончить.

— …можно… — Это говорит Мередит, и опять непонятно.

— …Не волнуйся… рассчитываем на тебя…

Тут раздался зуммер телефона. Оба потянулись к своим карманам. Мередит ответила на звонок, и они пошли к выходу из зала, прямо на Сандерса.

В панике тот завертел головой и увидел рядом дверь, ведущую в мужской туалет. Он только успел проскользнуть в нее, как Джонсон и Блэкберн прошли мимо его укрытия.

— Не надо беспокоиться, Мередит, — говорил Блэкберн. — Все будет прекрасно.

— А я и не беспокоюсь, — отвечала та.

— Все должно выглядеть гладко и беспристрастно, — объяснял адвокат. — Не надо озлобляться. В конце концов, на нашей стороне будут факты — он явно некомпетентен.

— А он не может проникнуть в базу данных? — спросила Мередит. — Нет. Он лишен допуска в систему.

— А вдруг он попробует каким-нибудь образом влезет в систему «Конли-Уайт»?

— Ты что, шутишь, Мередит? — засмеялся Блэкберн. Голоса стихали по мере того, как собеседники уходили все дальше и дальше. Наконец Сандерс услышал отдаленный щелчок замка закрывающейся двери и осторожно вышел в коридор.

Было пусто. Сандерс посмотрел на дверь в конце коридора. Его собственный телефон запищал так внезапно, что он от неожиданности вздрогнул.

— Сандерс слушает, — сказал он в трубку.

— Послушайте, — послышался в трубке голос Фернандес. — Я послала проект вашего контракта Блэкберну, но он вернул мне его с парой замечаний, которые мне не очень нравятся. Думаю, что нам лучше встретиться вместе их обсудить.

— Через час, — ответил Сандерс.

— А почему не сейчас?

— Прежде я должен кое-что сделать, — объяснил Сандерс.

— А, Томас! — открыв дверь своего гостиничного номера, Макс Дорфман сразу отъехал, вернувшись к телевизору. — Наконец ты решил зайти ко мне.

— Вы уже слышали?

— О чем? — поинтересовался профессор. — Я человек старый: никто обо мне уже не заботится, все меня отставили в сторону. Все, включая тебя. — Он выключил телевизор и улыбнулся.

— А что все-таки вы слышали? — спросил Сандерс.

— Да так, мало ли что. Сплетни, слухи. Почему бы тебе самому мне не рассказать?

— У меня неприятности, Макс.

— Еще бы! — фыркнул Дорфман. — У тебя всю последнюю неделю неприятности. Ты только сейчас заметил?

— Они хотят меня подставить.

— Они?

— Блэкберн и Мередит.

— Ерунда.

— Нет, это правда.

— Ты допускаешь, что Блэкберн в состоянии тебя подставить? Филип Блэкберн, бесхребетный дурак? У него же нет принципов и почти нет мозгов. Я сто лет назад советовал Гарвину его выгнать. Блэкберн не способен самостоятельно мыслить.

— Тогда Мередит.

— Ах, Мередит… Ну да, ну да… Такая прелесть! Такие очаровательные грудки…

— Макс, прошу вас…

— Когда-то ты тоже так считал.

— Это было очень давно, — объяснил Сандерс. Дорфман улыбнулся.

— Что, твои вкусы изменились? — с издевкой спросил он.

— Что вы хотите этим сказать?

— Что-то ты бледен, Томас.

— Я ничего не могу понять. Я боюсь.

— Ах, ты боишься… Такой крупный сильный мужчина боится этой миленькой слабой женщины с такими миленькими грудками.

— Макс!..

— Конечно, у тебя есть основание бояться: она сделала тебе так много ужасных вещей. Она тебя обманывала, она тобой играла, оскорбляла тебя, да?

— Да, — признал Сандерс.

— И они с Гарвином подставили тебя?

— Да.

— Тогда зачем ты рассказывал мне о цветке, а?

Сандерс нахмурился, не сразу поняв, что имеет в виду Дорфман. Старик говорил так бессвязно и так любил быть…

— О цветке, — раздраженно повторил профессор, стуча костяшками пальцев по подлокотнику кресла-каталки. — О цветке, нарисованном на дверном стекле твоей квартиры. Мы с тобой как-то говорили об этом. Или теперь будешь утверждать, что забыл?

А ведь Сандерс и в самом деле не мог вспомнить, что было связано с этим цветком — до этого момента. Ho теперь он вдруг все вспомнил. Наваждение, которое преследовало его последние дни.

— Вы правы, я забыл.

— Ты забыл! — с иронией повторил Дорфман. — И ты думаешь, я в это поверю?

— Макс, но я и в самом деле…

Профессор фыркнул.

— Ты невозможен. Вот уж ни за что бы не поверил, что ты сможешь заливать так откровенно. Ничего ты не забыл, Томас. Ты просто предпочитаешь не смотреть лицо фактам.

— Каким фактам?

Перед мысленным взором Сандерса всплыло изображение цветка — такое ярко-оранжевое, пурпурное и желтое; цветок на двери в квартиру… В начале недели это воспоминание назойливо преследовало его, а сегодня вернулось…

— Не терплю я этих шарад, — пожаловался Дорфман. — Все ты, конечно, помнишь. Ты просто предпочитаешь не думать об этом.

Сбитый с толку Сандерс покачал головой.

— Слушай, Томас, ты рассказывал мне это лет десять назад, — настаивал профессор, помахивая рукой в воздухе. — Ты мне исповедовался. Рыдал, так сказать, в жилетку. Очень ты тогда был растерян, на то время приходились самые важные события твоей жизни. Значит, забыл, говоришь? — Старик недоверчиво покачал головой. — Ты рассказывал мне, как часто приходилось гонять с Гарвином в Японию и Корею. А по возвращении она всегда ожидала тебя в квартире в каком-нибудь эротичном наряде и в эротичной позе. И порой, подходя к входной двери, ты сразу видел ее сквозь нарисованный на стекле цветок. Или я не прав?

Он был не прав.

Воспоминание обрушилось на Сандерса внезапно, как телевизионное изображение. Он видел все так отчетливо, будто это происходило пять минут назад: ступеньки лестницы, ведущие к его квартире на втором этаже, и звуки, которые он услышал, еще не взявшись за ручку двери. Звуки, происхождение которых он даже не сразу понял, и, только когда он остановился на площадке и взглянул сквозь разрисованное стекло, он увидел…

— Я вернулся домой на один день раньше, — медленно сказал он.

— Вот-вот. Ты вернулся домой неожиданно… Размалеванное желтой, оранжевой и пурпурной краской стекло… А за ним — ее голая спина, дергающаяся вверх-вниз. Мередит сидела на коленях на кушетке в комнате и — двигалась вверх и вниз.

— И как же ты поступил? — спросил Дорфман. — Когда увидел ее?

— Я позвонил в дверь…

— Точно. Очень воспитанный мальчик — вежливый доброжелательный. Позвонил в дверь.

…Мередит повернулась к двери; ее спутанные волосы закрывали пол-лица. Только когда она отбросила их с глаз, она увидела Сандерса, и выражение ее лица изменилось, глаза широко раскрылись.

— А дальше? — подгонял Дорфман. — Что ты сделал потом?

— Я ушел, — ответил Сандерс. — Я вернулся… вернулся в гараж и сел в машину. Поехал проветриться. Ездил часа два, а то и больше. Когда вернулся, было уже темно.

— Конечно, ты был расстроен.

…Он опять поднялся по лестнице и заглянул сквозь дверное стекло: гостиная была пуста. Отперев дверь, он прошел в комнату. На кушетке стояла банка воздушной кукурузы, вся кушетка была разворочена, покрывало сбито. Телевизор работал, но звук был выключен. Сандерс отвернулся от кушетки и прошел в спальню, зовя Мередит по имени. Он нашел ее в спальне, где она стояла, склонившись над раскрытым чемоданом, и паковала свои вещи. «Что ты делаешь?» — спросил он. «Ухожу», — ответила она и повернула к нему лицо. Ее тело было напряжено, как струна. «Разве это не то, чего бы тебе хотелось?» — «Я не знаю…»

И тогда она разразилась рыданиями. Всхлипывая, потянулась за пачкой бумажных салфеток и стала громко, неуклюже, как ребенок, сморкаться. И как-то само собой получилось, что он протянул к ней руки, и она бросилась к нему в объятия, гладя его по лицу, и снова и снова повторяла сквозь слезы, как ей стыдно, как она сожалеет. И потом само собой… Дорфман хихикнул.

— Прямо на чемодане, да? Прямо на ее уложенном в чемодане бельишке вы и укрепили обретенный вновь союз?

— Да, — подтвердил Сандерс.

— Она возбуждала тебя, ты опять хотел ее. Она чуть не предпочла тебе другого, но ты хотел обладать ею.

— Да…

— Любовь прекрасна, — сказал Дорфман с новой порцией сарказма. — Чистая, невинная… Так вы снова оказались вместе, да?

— Да, на некоторое время. Но ничего хорошего из этого уже не получилось.

Да, все в конце концов закончилось как-то странно. Сначала он злился на нее, затем простил. Он думал, что они смогут жить вместе. Они говорили о своих чувствах и всячески старались доказать свои слова делами, и Сандерс изо всех сил старался восстановить былое. Но происшедший инцидент нанес смертельный удар их отношениям — из них ушло что-то очень важное… И они могли сколь угодно убеждать себя в том, что все в порядке, но — тщетно: сердцевина их любви была мертва. Они барахтались, стараясь внести в развалившуюся совместную жизнь прежнюю энергию, но в конце концов все развалилось…

— И когда все закончилось, — подсказал Дорфман, — ты прибежал ко мне поговорить.

— Да, — сказал Сандерс.

— И о чем же мы разговаривали? — спросил профессор. — Или это ты тоже «забыл»?

— Нет, я помню: я пришел к вам за советом.

…Он пришел к Дорфману, ибо подумывал уехать из Купертино. С Мередит он порвал, жизнь пошла кувырком, и он решил начать все сначала, переехав куда-нибудь. А Гарвин как раз предложил ему перебраться в Сиэтл, чтобы возглавить Группу новой продукции, дав день на размышления. Сандерс решил посоветоваться с Дорфманом.

— Ты был так расстроен, — сказал Дорфман. — Такой грустный конец истории любви…

— Да.

— Можешь сказать, что Мередит Джонсон и была причиной твоего переезда в Сиэтл. Из-за нее ты изменил свою жизнь, начал строить новую карьеру. Многие люди об этом знают. Гарвин, например, знает. И Блэкберн. Boт почему он так осторожно выспрашивал у тебя, сможешь ли ты с ней сработаться. Все об этом беспокоились, Томас, но ты всех убедил, что проблем не будет, так?

— А между тем твои заверения были фальшивыми.

Сандерс замялся.

— Я не знаю, Макс…

— Э, нет! Ты отлично знаешь! Это ведь было для тебя как дурной сон, как кошмар, возвращающийся к тебе из прошлого, — услышать, что та, с которой ты тогда порвал, появится теперь здесь, в Сиэтле, да еще и станет твоей начальницей. Перехватит должность, на которой ты уже видел себя. Считал себя достойным этой должности.

— Н-не знаю…

— В самом деле? А я бы на твоем месте рассердился бы и постарался бы от нее избавиться. Она уже сделала тебе однажды очень больно, и тебе не хотелось, чтобы это произошло еще раз. Но что можно было поделать? Эту должность передали ей, и она — протеже Гарвина. Она находится под его покровительством, и он не хочет и слом слышать. Так?

— Так.

— А ты давно отошел от Гарвина, уже много лет назад. Потому что на самом деле он не хотел, чтобы ты соглашался на должность в Сиэтле. Он предложил ее тебе, рассчитывая на твой отказ. Гарвину нравится иметь протеже, ему нравится, когда у его ног копошатся обожатели, и очень не нравится, когда эти обожатели собирают вещички и сматываются в другой город. Ты разочаровал Гарвина — и уже бесповоротно. Тут внезапно появляется женщина из твоего прошлого, да еще прикрытая авторитетом Гарвина. Ну что ты мог поделать, да еще охваченный гневом.

Сандерс в смущении задумался, припоминая чувства, которые он ощущал в понедельник — слухи, новость, принесенная Блэкберном, первая встреча с Мередит… Что-то он не мог припомнить, чтобы он злился. Его обуревали самые разные эмоции, но вот гнева среди них не было, Сандерс был в этом уверен…

— Томас, Томас, не спи. Сейчас на это нет времени.

Сандерс тряхнул головой: мысли путались.

— Эх, Томас! Сознаешь ты это или нет, нравится тебе это или нет, но все, что произошло, сделано тобою самим. И ты знал, что в определенной степени так случится. Ты даже и ожидал, что так случится.

Сандерс вспомнил слова Сюзен: «Почему ты не рассказал мне обо всем? Я могла бы тебе помочь…»

И она, конечно, была права: как-никак, адвокат, она помогла бы ему советом, если бы он сразу рассказал ей о случившемся, объяснила, что и как нужно делать. Она бы вытянула его из этой заварухи… Но он ей ничего не сказал.

«А теперь мало что можно предпринять», — закончила тогда она.

— Ты сам хотел этого противостояния, Томас…

Как там говорил Гарвин: «Она была твоей подружкой, и тебе не понравилось, что она тебя бросила; теперь ты решил ей отомстить».

— Ты всю неделю только и занимался, что углублял это противостояние.

— Макс…

— И не говори мне теперь, что ты — жертва людей и обстоятельств. Ты не жертва, тебе хочется думать, что ты — жертва. Потому что ты не хочешь брать на себя ответственность даже за свою собственную жизнь; потому что ты сентиментальный, ленивый и наивный. Ты считаешь, что о тебе должны позаботиться другие.

— Боже мой, Макс! — взмолился Сандерс.

— Ты отрицаешь свое участие во всем этом, делаешь вид, что ничего не помнишь и ничего не понимаешь. Boт как сейчас делаешь вид, что смущен.

— Макс!..

— Ох, как будто мне, кроме тебя, забот не хватает! Сколько у тебя осталось времени до совещания? Двенадцать часов? Десять? А ты теряешь драгоценное время на болтовню с сумасшедшим стариком. — Профессор развернул на месте свою каталку. — Будь я на твоем месте, немедленно занялся бы делом.

— Каким?

— Ну, Томас, теперь, когда мы все знаем о твоих намерениях, нам осталось только выяснить, какие же намерения у нее. Она ведь тоже решает какие-то свои проблемы, не так ли? У нее тоже есть какая-то своя цель. Итак, что ей нужно?

— Откуда я знаю? — ответил Сандерс.

— Это понятно. А вот как бы тебе это узнать?

Погрузившись в размышления, Сандерс прошел пять кварталов, отделявших его от «Иль Терраццо». Фернандес поджидала его, стоя на улице. В ресторан они вошли вмести.

— О Боже! — воскликнул Сандерс, оглядевшись.

— Все подозреваемые на месте, — пошутила Фернандес.

В дальней части зала, прямо перед ними, обедали Мередит Джонсон и Боб Гарвин. За два столика от них сидел Фил Блэкберн с худощавой женщиной в очках, похожей на бухгалтера. Рядом с ними обедали Стефани Каплан и молодой человек лет двадцати — Сандерс решил, что ее сын. А дальше, у самого окна, проводила деловой обед группа сотрудников «Конли-Уайт», разбросавших по столешнице бумаги, вынутые из портфелей, стоявших здесь же, у стульев. Эд Николс сидел посредине; по правую руку от него сидел Джон Конли, по левую — Джим Дейли, что-то наговаривавший в крошечный диктофон.

— Может быть, нам стоит перейти куда-нибудь в другое место? — предложил Сандерс.

— Не надо, — ответила Фернандес. — Они нас уже увидели. Мы можем пристроиться вон там, в уголке.

Кармайн подошел к ним.

— Мистер Сандерс, — приветствовал он их официальным кивком.

— Нам нужен столик в углу, Кармайн.

— Да, пожалуйста, мистер Сандерс.

Они сели рядом. Фернандес присматривалась к Мередит и Гарвину.

— Она могла бы быть его дочерью, — сказала она.

— Да, все так говорят.

— Это прямо в глаза бросается.

Официант принес меню. Ничего интересного из еды Сандерс для себя не нашел, но все равно заказал. Фернандес продолжала изучать Гарвина.

— А он боец, не так ли?

— Боб-то? Да, знаменитый боец. Крутой мужик.

— А она знает, как им вертеть. — Фернандес отвернулась и достала из чемоданчика бумаги. — Вот проект контракта, который Блэкберн вернул мне назад: говорит, что все в порядке, если не считать двух пунктов. Во-первых, они хотят оговорить за собой право уволить вас, если выяснится, что вы совершили, будучи их сотрудником, уголовно наказуемый поступок.

— Угу… — Сандерс задумался, что они могли иметь в виду.

— А второй пункт предоставляет им право уволить вас, если вы неудовлетворительно выполняете вашу работу по меркам современных производственных стандартов. Что бы это значило?

— У них есть что-то на уме… — И Сандерс рассказал Фернандес о разговоре, подслушанном им у дверей в конференц-зал.

Как обычно, Фернандес никак не отреагировала на рассказ.

— Возможно, вы правы, — согласилась она.

— Возможно? Не возможно, а несомненно!

— Я говорю в юридическом смысле: возможно, они затевают какую-то каверзу такого рода. И у них может получиться!

— Как?

— Жалоба о сексуальном преследовании предусматривает полное изучение всех сторон поведения истца. Если будет признано отклонение от принятых норм, и не только в настоящем, но и в прошлом, это может послужить поводом аннулировать жалобу. У меня был клиент, проработавший на компанию десять лет, но компания смогла предъявить доказательства того, что в анкете сотрудник допустил неточность. На этом основании дело было закрыто, а истца уволили.

— Значит, они что-то выкопали в моем прошлом?..

— Скорее всего, да.

Сандерс нахмурился: что же они могли найти?

Она ведь тоже решает какие-то свои проблемы… Итак, что ей нужно?

Фернандес достала из кармана диктофон.

— Я хочу кое-что обсудить с вами, — сказала она. — Я не все поняла.

— Ладно.

— Тогда послушайте.

Она передала диктофон Сандерсу, и тот прижал его уху.

В динамике отчетливо послышался его собственный голос: «…поставим их в известность позже. Я ей передал наши соображения, и сейчас она разговаривает с Бобом, так что предположительно на завтрашнем совещании нам нужно будет придерживаться этой позиции. Ладно, Марк, в любом случае, если будут какие-либо изменения, я свяжусь с тобой перед началом совещания и…» — «Брось ты этот телефон», — раздался громкий голос Мередит, а затем шуршание чего-то, похожего на ткань, звук поцелуя и тупой стук аппарата, упавшего на подоконник, сопровождаемый треском разрядов.

Опять шелест. Затем тишина.

Фырканье. Шорох.

Прислушиваясь, Сандерс пытался реконструировать происшедшее тогда в кабинете. Вот сейчас они, обнявшись, идут к кушетке — голоса становятся тише и неразборчивей. Вот снова его голос: «Подожди, Мередит…»

«О Боже, я весь день тебя хочу…»

Шуршание, тяжелое дыхание — трудно понять, что в тот момент происходило. Мередит негромко простонала. Опять шуршание.

«О, как здорово чувствовать тебя всего, я не могу спокойно терпеть, когда тот тип касается меня. Эти идиотские очки… Ох, я вся горю, я так давно толком не трахалась…»

Шорох. Статические разряды. Опять шорох. Сандерс почувствовал легкое разочарование: он не мог толком представить, что там происходило, а ведь он сам участвовал в событиях. Никого эта пленка не убедит… В основном на ней были записаны какие-то смутные звуки неясного происхождения, перемежаемые долгими периодами сплошного молчания.

«Мередит…» — «О-о-о… Не говори ничего… Нет! Нет!»

Теперь Сандерс слышал, как она хватает воздух мелкими глотками.

Опять тишина.

— Ну и хватит, — сказала Фернандес.

Сандерс выключил диктофон, положил его на стол и покачал головой.

— Из этого совершенно нельзя понять, что же происходило там на самом деле.

— Ничего, и этого хватит, — успокоила его Фернандес. — И не беспокойтесь о доказательствах — это моя забота. Но вы слышали, что она сказала вначале? — Она сверилась с записями в блокноте. — Вот она говорит: «Я весь день тебя хочу», а попозже: «Как здорово чувствовать тебя всего, я не могу спокойно терпеть, когда тот тип касается меня, эти идиотские очки, ох, я вся горю, я так давно толком не трахалась…» Вы эту часть прослушали?

— Да, прослушал.

— Так, и о ком она говорит?

— Когда?

— Ну, кто этот тип, чьих прикосновений она не выносит?

— Я думаю, это ее муж, — сказал Сандерс. — Мы говорили о нем раньше, еще до начала записи.

— Расскажите-ка…

— Ну, Мередит пожаловалась, что ей пришлось платить своему мужу отступного при разводе, и сказала, что постели он ужасен. Она сказала: «Я ненавижу мужчин, которые сами не знают, что делают».

— Значит, вы полагаете, что слова: «Я не выношу, когда да этот тип меня касается» — относятся к ее мужу?

— Ну да…

— А я так не считаю, — возразила Фернандес. — Они развелись довольно давно, развод был тяжелым, и муж ее ненавидит. Сейчас у него другая подружка — они вмести уехали в Мексику. Нет, я не думаю, что она имела в виду бывшего мужа.

— Кого же тогда?

— Не знаю…

— Это может быть кто угодно, — предположил Сандерс.

— Не думаю. Вот послушайте еще раз, прислушайтесь к ее интонациям.

Она перемотала ленту и поднесла диктофон к уху Сандерса. Несколько секунд спустя он опустил аппаратик.

— Она какая-то… взбешенная.

— Я бы сказала, рассерженная, — кивнула Фернандес. — В самом разгаре свидания с вами она вспоминает кого-то другого. «Тип»… Похоже, она в эту минуту кому-то мстит.

— Не знаю… — неуверенно сказал Сандерс. — Мередит любит потрепаться, она всегда в такие минуты о ком-то вспоминает. О прежних парнях, там… Она не из тех, кого можно назвать романтической особой.

Он живо припомнил, как однажды они после утомительных упражнений лежали вдвоем на постели в его квартире и отдыхали… Был воскресный вечер, с улицы доносились голоса детей… Сандерс поглаживал Мередит по бедрам, ощущая под пальцами капельки пота, и в эту трогательную минуту она сказала: «Знаешь, я однажды встречалась с парнем из Норвегии, так у него был кривой член — ну, совсем как сабля; выгнут в сторону, и он…» — «Господи, Мередит…» — «А что ж тут такого? Правда, он и на самом деле был…» — «Давай только не сейчас!»

И когда случалось что-нибудь подобное, она вздыхала, будто ей претила его обостренная чувствительность, и спрашивала: «И почему парни всегда хотят думать, будто они были первыми?» — «Да нет же, — отвечал он ей. — Мы понимаем, что не первые… Но просто иногда такие разговоры неуместны, понимаешь?»

И она снова вздыхала.

— Ладно, пусть для нее привычное дело — обсуждать интимные вопросы, — сказала Фернандес. — Пусть она такая открытая натура или ей на все плевать. Но о ком же она говорила тогда?

— Не знаю, Луиза, — покачал головой Сандерс.

— Она говорила, что не любит, когда он ее касается, таким тоном, будто… будто у нее нет выбора. И упоминает дурацкие очки. — Она взглянула на Мередит, которая неторопливо жевала, сидя рядом с Гарвином. — Может, он?

— Не думаю…

— А почему бы, собственно, и нет?

— Все говорят, что это не так, что Боб с ней не спит.

— Все могут и ошибаться.

— Это было бы кровосмешение, — покачал головой Сандерс.

— Может быть, вы и правы…

Принесли заказанный обед. Сандерс склонился над своими спагетти «путтанеска», выковыривая оттуда сливки. Он не чувствовал голода. Зато Фернандес, сидя рядом с ним, уписывала за обе щеки — они заказали себе одно и то же.

Сандерс смотрел на людей из «Конли-Уайт». Николс поднял рулончик фотопленки. Слайды, догадался Сандерс. Интересно, что там заснято? Полукруглые очки для чтения торчали у Николса на носу. Сидевший рядом с ним Конли посмотрел на часы и что-то сказал. Остальные кивнули. Конли взглянул на Джонсон и снова вернулся к своим бумагам.

Сандерс услышал обрывок фразы, сказанной Дейли:

— …есть эти цифры?

— Да, они здесь, — подтвердил Конли, показывая рулончик.

— Очень вкусно, — сказала Фернандес. — Ешьте, a то остынет.

— Ладно. — Сандерс отправил в рот немного макарон, но, не почувствовав никакого вкуса, положил вилку. Фернандес промокнула салфеткой подбородок:

— Знаете, а вы так толком и не объяснили мне, почему вы тогда дали задний ход на самом интересном месте.

— Мой друг Макс Дорфман говорит, что я с самого начала так собирался сделать.

— Ну и дела! — сказала адвокатесса.

— Вы тоже так считаете?

— Не знаю… Я просто хотела бы знать, что вы чувствовали в тот момент. Ну… когда передумали…

Сандерс пожал плечами.

— Просто расхотелось.

— Угу… Уже не так хотелось, да?

— Не то чтобы… — И он признался: — Хотите на самом деле знать почему? Потому что она кашлянула.

— Кашлянула? — переспросила Фернандес.

Сандерс будто снова увидел себя: со спущенными брюками он склонился над Мередит, лежащей на кушетке. Он тогда еще подумал: «Что я здесь делаю?» А она тянула его к себе, держа руками за плечи, и приговаривала: «О, пожалуйста… Нет… Нет…»

И в эту минуту она отвернулась и кашлянула.

Этот кашель все и решил. Сандерс отстранился, сказал: «Ты права» — и встал с кушетки.

Выслушав это, Фернандес нахмурилась и озадаченно сказала:

— Я как-то не ожидала, что кашель может оказать такое действие.

— Может. — Сандерс отодвинул свою тарелку. — В такие минуты не кашляют.

— Почему? Это что, вопрос этикета? — поинтересовалась Фернандес. — Нельзя кашлять в экстазе?

— Нет, это не то, — мрачно ответил Сандерс. — Вы спросили, я ответил…

— Я пошутила, не обижайтесь, пожалуйста. Так при чем здесь кашель?

Сандерс поколебался.

— Знаете, женщины привыкли думать, что мужчины настолько увлечены своими ощущениями, что ничего не замечают в такие минуты. Ну, принято считать, что мужчины не знают, где надо приласкать, где нужно погладить, и так далее… Что они глуповаты в вопросах секса.

— Не думаю, что вы так уж глуповаты. Так, а что насчет кашля?

— Кашель означает, что вы вовсе не увлечены происходящим…

— Это звучит несколько категорично, — подняла бровь адвокат.

— Зато правильно.

— Ну, не знаю… У моего мужа бронхит, и он кашляет все время.

— Только не в последний момент…

Фернандес помолчала, вспоминая.

— Зато он кашляет сразу, когда все закончится… Прямо взрывается кашлем. Мы всегда над этим хохочем.

— После — это другое дело. А вот в самый напряженный, самый решающий момент, уверяю вас, никто не кашлянет.

Замолчав на мгновение, он стал припоминать картины из своего холостяцкого прошлого: щеки женщины краснеют, шея или верхняя часть груди покрывается пятнами; такие твердые вначале соски становятся мягкими… Глаза, темнеют, иногда закатываются. Губы припухают, дыхание меняет ритм… Женщина меняет положение бедер, меняет ритм движения, становится одновременно напряженней и податливей. На лбу появляются морщинки… В общем, у всех по-разному, но…

— Никто никогда не кашляет, — уверенно сказал он.

Тут внезапно он смутился и, торопливо придвинув к себе тарелку, начал жевать, скрывая свое нежелание говорить далее на эту тему. У него появилось ощущение, что он нарушил какие-то неписаные правила, которых придерживались все, хотя и притворялись, что этих правил не существует…

Фернандес с любопытством смотрела на него.

— Вы что, читали где-то об этом?

Он отрицательно помотал головой.

— Мужчины обсуждают между собой подобные вещи?

Он опять покачал головой.

— А женщины обсуждают…

— Я знаю, — сказал Сандерс, проглотив еду. — Короче говоря, она кашлянула — и я отыграл назад. Она совершенно не была возбуждена, и это меня… ну, рассердило, что ли… Лежала передо мной, задыхалась и стонала, а на самом деле только притворялась. Я понял…

— Что она вас использует?

— Да, вроде этого. Манипулирует мной. Иногда я думаю, что если бы она не кашлянула тогда… — Сандерс неопределенно пожал плечами.

— Может быть, мне прямо у нее спросить? — хмыкнула Фернандес, кивая в сторону столика Мередит.

Сандерс поднял глаза и увидел, что та идет в их сторону.

— Вот дьявол…

— Спокойнее, спокойнее, все нормально.

Мередит с широкой улыбкой на лице остановилась около их столика.

— Привет, Луиза, привет, Том.

Сандерс начал подниматься из-за стола.

— Нет-нет, Том, не надо вставать. — Она положила руку на плечо Сандерса и слегка его сжала. — Я на минутку.

Мередит лучезарно улыбалась: она выглядела в точности как уверенный в себе начальник, подошедший сказать пару слов коллегам. Сандерс увидел за ее спиной, как Гарвин расплачивается по счету, и мельком подумал, подойдет ли и он к их столику.

— Луиза, я только хочу сказать, что не держу на вас зла, — говорила Мередит. — Я понимаю — каждый выполняет свою работу. И это прекрасно, это делает воздух чище. Я надеюсь, что и в дальнейшем мы будем продуктивно сотрудничать…

Говоря это, Мередит стояла за спинкой стула Сандерса, и ему приходилось выкручивать себе шею, чтобы видеть ее.

— Может быть, вы присядете к нам? — предложила Фернандес.

— Ну, разве что на минутку…

Сандерс встал, чтобы придвинуть ей стул, думая, что глазах чиновников из «Конли» все выглядит очень мило — воспитанный босс уступает уговорам подчиненных одалживает их своим обществом. Двигая стул, он увидел, что Николс смотрит в их сторону поверх очков, так же как и молодой Конли.

Мередит присела.

— Не хотите ли чего-нибудь? — заботливо поинтересовалась Фернандес.

— Благодарю вас, я только что пообедала.

— Тогда, может быть, кофе?

— Спасибо, не нужно.

Сандерс сел. Мередит наклонилась вперед.

— Боб только что поделился со мной своими планами акционирования отдела. Потрясающе — дело идет полным ходом.

Сандерс с изумлением следил за ней.

— Вот, смотрите — Боб принес список предполагаемых названий новой компании. Послушайте, как звучим «Спидиор», «СпидСтар», «ПраймКор», «Тализан», «Тензор». Мне кажется, что фирме под названием «СпидКор» подобает производить запасные части для гоночных автомобилей; «СпидСтар» как-то уж слишком ассоциируется с деньгами; «ПраймКор» как название больше подошло бы какому-нибудь обществу взаимного кредита. Как насчет «Тализан» или «Тензор»?

— «Тензор» — это название лампы, — сказала Фернандес.

— Ладно, а вот «Тализан», по-моему, очень неплохо.

— Совместное предприятие «Эппл» и «Ай-би-эм» называется «Талиджент», — подсказал Сандерс.

— Ох, и правда… Слишком похоже. А как насчет «МикроДайн»? Неплохо, да? Или «Эй-ди-джи» — сокращена от «Эдвансед Дейта Грэфик»? Звучит, а?

— «МикроДайн» вроде неплохо…

— По-моему, тоже… И вот еще… «АноДайн».

— Это болеутоляющее, — сказала Фернандес.

— Что-что?

— «Анодайн» — это болеутоляющее лекарство. Наркотик.

— Ух ты… Тогда отпадает. И последнее название: «СинСтар».

— Звучит как название фармацевтической фирмы.

— И в самом деле… Ну ничего, у нас есть еще целый год, чтобы выбрать. Ну, а для начала и «МикроДайн» неплохо. Этакая комбинация «микро» и «динамика». Впечатляет, да?

Еще до того как они успели ответить, Мередит отодвинула свой стул.

— Мне пора идти, но я думала, что вы захотите выслушать мои соображения. Спасибо за совет. До свидания, Луиза, увидимся завтра. Пока, Том. — Она пожала обоим руки и вернулась к Гарвину. Вдвоем они подошли к столу, за которым расположились представители «Конли».

Сандерс посмотрел ей вслед.

— «Впечатляет», — повторил он. — Боже, она подбирает название для новой компании, а сама толком не знает, чем та будет заниматься…

— Ну, это она просто представление устроила…

— Конечно, — подтвердил Сандерс. — Она вся представление. Только к нам это отношения не имеет — это все для них.

Он кивнул в сторону людей из «Конли», сидевших в другом углу ресторана. Гарвин как раз пожимал им руки, а Мередит разговаривала с Джимом Дейли. Тот, по-видимому, пошутил, и она засмеялась, закинув назад голову и обнажив длинную шею.

— Единственная причина, почему она подошла к нам, в том, что, когда меня завтра с треском уволят, никто не подумает, что она заранее это спланировала.

Фернандес оплатила счет.

— Вы идете? — спросила она. — А то мне нужно еще кое-что проверить.

— Да? Что еще?

— Возможно, что Алану удалось выкопать что-нибудь представляющее для нас интерес…

Гарвин распрощался с чиновниками из «Конли» и, помахав напоследок рукой, пересек зал, чтобы поговорить с Кармайном.

Мередит осталась у столика «Конли». Разговаривая с Дейли и Эдом Николсом, она стояла за спиной Джона Конли, положив тому руки на плечи. Эд Николс сказал что-то, глядя поверх очков; Мередит рассмеялась и обошла стол, чтобы взглянуть на листок с колонками цифр в его руках. Встав у него за спиной и приблизив свою голову вплотную к голове Николса, она стала что-то объяснять, показывая на листок.

Вы проверяете не ту компанию!

Сандерс уставился на Мередит, улыбающуюся и перешучивающуюся с представителями «Конли». Он вспомнил свой недавний разговор с Блэкберном…

«Дело в том, что у Мередит Джонсон сильные связи этой компании. Она производит благоприятное впечатление на нужных людей, Том». — «На Гарвина?» — «Не только, на многих других тоже». — «Конли-Уайт»?» — «Да, и на них тоже…»

Сандерс встал одновременно с Фернандес и сказал:

— Знаете что, Луиза?..

— Что?

— Мы опять проверяем не ту компанию…

Фернандес нахмурилась и тоже посмотрела в сторону дальнего столика. Мередит кивала, показывая Николсу что-то одной рукой, опираясь второй на крышку стола для равновесия; ее пальцы касались Николса, вглядывавшегося в листок бумаги сквозь очки.

— «Дурацкие очки»… — процитировал Сандерс.

Неудивительно, что Мередит не стала подавать на него, Сандерса, официальное заявление — это было бы слишком неудобно для ее отношений с Эдом Николсом.

И неудивительно, что Гарвин не хочет ее увольнять. Теперь все становится на свои места. Николс не был горячим сторонником слияния, а интрижка с Мередит его кое к чему обязывала.

— Вы так думаете? — выдохнула Фернандес. — Николс?..

— Ага. А почему бы и нет? Фернандес покачала головой.

— Если это и так, нам от этого ни жарко и ни холодно: «ДиджиКом» могут оспорить, что их решение основано на предпочтении любовнице большой шишки. Они все могут оспорить, если вообще будет что оспаривать. Это не первый случай, когда объединение компаний происходит по сомнительным причинам. Так что можете спокойно об этом забыть.

— Вы хотите мне доказать, — сказал Сандерс, — что нет ничего плохого в том, чтобы, став любовницей большого начальника из «Конли-Уайт», получить повышение по службе?

— Нет. По меньшей мере, в юридическом отношении. Забудьте.

Неожиданно Сандерс вспомнил, как Каплан, рассказывая ему о своей незадачливой подруге, сказала: «Она так и не поняла, почему ее уволили».

— Я устал, — сказал он вслух.

— Все мы устали. Они, судя по виду, тоже.

Импровизированное совещание за дальним столом закончилось, бумаги были собраны в портфели. Все начали расходиться, Гарвин пожал руку Кармайну, который открыл двери перед уходящими гостями.

Тут-то все и случилось…

Зал взорвался яркими бликами фотовспышек, полыхнувших на улице. Вся группа сгрудилась в дверях, отбрасывая длинные тени, протянувшиеся в глубь зала.

— Что происходит? — воскликнула Фернандес. Сандерс сунулся было посмотреть, но все уже ретировались в зал ресторана, захлопнув за собой двери. Минуту царил полный хаос. Гарвин взревел: «Черт побери!» — и повернулся к Блэкберну.

Блэкберн с перепуганным лицом поспешил к начальнику. Гарвин переминался с ноги на ногу, одновременно пытаясь успокоить людей из «Конли-Уайт» и вставив фитиля Блэкберну. Сандерс подошел поближе.

— Все в порядке?

— Проклятые репортеры, — выругался Гарвин. — Там, снаружи, парни из «Кей-эс-и-эй».

— Это возмутительно! — подала голос Мередит.

— Они болтают о каком-то сексуальном преследовании, — сказал Гарвин, зловеще поглядывая на Сандерса.

Сандерс пожал плечами.

— Я сейчас с ними поговорю, — засуетился Блэкберн. — Это какое-то недоразумение…

— Недоразумение? — рявкнул Гарвин. — Форменное безобразие — вот что это такое!

Казалось, все говорили одновременно, соглашаясь с тем, что это безобразие. Но Сандерс заметил, что Николс был по-настоящему потрясен. Мередит повела всех к черному ходу, ведущему наружу, на веранду. Блэкберн вышел на улицу под свет вспышек и юпитеров, подняв руки, как сдающийся преступник. Дверь за ним закрылась.

— Нехорошо, нехорошо… — приговаривал на ходу Николс.

— Не беспокойтесь, я знаком с их главным из Отдела новостей, — успокаивал его Гарвин. — Я все улажу…

Джим Дейли сказал, что вопрос о слиянии должен пока держаться в тайне.

— Не беспокойтесь, — мрачно сказал Гарвин. — Тайна будет соблюдена. Дайте только выбраться.

И они вышли в ночь через заднюю дверь. Сандерс вернулся к своему столику, где его ждала Фернандес.

— Маленькое волнение, — спокойно сказала адвокат.

— Не такое уж и маленькое, — буркнул Сандерс, наблюдая за Стефани Каплан, продолжавшей обедать со своим сыном. Молодой человек что-то оживленно говорил, бурно жестикулируя, но сама Каплан с загадочным выражением лица смотрела на двери, за которыми скрылись представители «Конли». Затем, спохватившись, она отвернулась и возобновила разговор с сыном.

Вечер был влажным и промозглым. Сандерс дрожал, когда вместе с Фернандес они возвращались к нему в кабинет.

— Откуда телевизионщики узнали об этой истории?

— От Уэлш, наверное, — ответила Фернандес. — А может быть, и нет. Городок-то небольшой… Но вы себе этим голову не забивайте. Лучше готовьтесь к завтрашнему совещанию.

— А я попробовал было об этом забыть…

— Не надо.

Впереди показалась Пайонир-сквер; окна окружавших ее домов ярко светились. Многие фирмы вели дела с японцами и старались застать первые рабочие часы в Токио.

— Знаете, — сказала Фернандес, — наблюдая за тем, как она разговаривала с теми людьми, я еще раз обратила внимание, как она хладнокровна.

— Да, Мередит хладнокровна.

— Отлично владеет собой.

— Да, что есть — то есть.

— Почему же она полезла к вам напролом — и в первый же день? Что за спешка?

«Какую проблему она решает?» — спросил Макс. Вот и Фернандес спрашивает о том же. Все, кажется, это понимали — кроме него, Сандерса…

«Ты не жертва…»

Вот и надо во всем разобраться, решил Сандерс.

Надо работать…

Он постарался вспомнить, о чем говорили Мередит и Блэкберн, выходя из конференц-зала: «…Все должно быть гладко и беспристрастно… В конце концов на нашей стороне факты — он явно некомпетентен…» — «А он не может проникнуть в базу данных?..» — «Нет, он лишен допуска в систему…» — «А он не сможет влезть в систему „Конли-Уайт“?..» — «Ты, шутишь Мередит?..»

Они, конечно, были правы — он и в самом деле не может получить доступа в систему. А что бы изменилось, если бы мог?

«Решай проблему, — советовал ему Макс. — Делай то, что у тебя получается лучше всего».

Решай проблему…

— Черт побери! — выругался он.

— Вот именно, — согласилась Фернандес.

Была уже половина десятого. Бригада уборщиков работала в центральной части четвертого этажа. Сандерс вместе с Фернандес прошел мимо них в свой кабинет, не понимая толком, зачем они туда идут — он представления не имел, что еще можно предпринять.

— Поговорю-ка я с Аланом, — сказала Фернандес. — Может, у него есть что-нибудь новенькое…

Она присела на стул и начала набирать номер.

Сандерс уселся за свой стол и включил компьютер, чтобы прочитать очередное сообщение по электронной почте:

— А как я ее проверю! — рявкнул Сандерс, глядя на экран. Он был раздосадован, как человек, который не может сложить головоломку, которую может собрать любой, кроме него.

— Алан? — спросила Фернандес. — Это Луиза. Что нового?.. Угу… Угу… А это?.. Очень печально, Алан. Нет, сейчас я даже не знаю… Если сможешь, то, конечно… Когда ты сможешь ее увидеть?.. Ладно, как получится.

Она положила трубку.

— Невезучий сегодня вечер…

— А между тем другого в нашем распоряжении нет…

— Да.

Сандерс опять посмотрел на экран монитора: кто-то из сотрудников фирмы пытался ему помочь. Советовал ему, понимаете, проверить другую компанию. Следует ли из этого, что у него есть возможность проверить ту компанию? Наверное, следует, потому что сотрудник компании не мог не знать, что Сандерс лишен допуска к базе данных «ДиджиКом».

Но что он мог сделать?

Ничего…

— Как вы думаете, кем может быть этот «Эфренд»?

— Кто его знает?..

— А если подумать?

— Не знаю…

— Ну хоть кто на ум приходит?

Сандерс покорно начал вновь прикидывать возможность того, что «Эфрендом» была, положим, Мери Энн Хантер. Но Мери Энн никогда не была сильна в технике, ее стихией был маркетинг. Вряд ли она была способна посылать сообщения от имени чужого адресата по Интернету. Скорее всего она даже не знает такого названия. Значит, Мери Энн отпадает.

Как и Марк Ливайн — он зол на Сандерса…

Дон Черри? На секунду Сандерс задумался: вообще-то, такие шуточки вполне в его духе. Хотя нет — в тот единственный раз, когда Сандерс встретился с ним после злополучного понедельника, Дон был настроен весьма недружелюбно.

Итак, не Черри.

Кто же тогда? Он перебрал всех людей в Сиэтле, которые имели административный SYSOP-доступ: Хантер! Ливайн, Черри. Не длинный список.

Стефани Каплан? Маловероятно: откровенно говоря, она была слишком уж флегматична и не имела достаточно богатого воображения. Да и в компьютерной технике была недостаточно сильна.

А может, это кто-нибудь не из компании? Гэри Босак, например? Может быть, ему стало совестно, что он отвернулся от Сандерса, когда тот попросил о помощи? И Гэри был изворотливый инстинкт хакера — и хакеровскоже чувство юмора.

Это вполне мог бы быть Гэри.

Но Сандерсу это по-прежнему ничего не давало.

Твоя сила — в способности решать технические проблемы…

Он вытащил упакованную в пластик «мерцалку». Для чего понадобилось их так паковать?

Не думай об этом, приказал он себе, не отвлекайся.

Но ведь с дисководами было что-то не так. Если он выяснит, в чем с ними дело, он сможет ответить и на многие другие вопросы…

— Зачем этот пластик?

Что-то, должно быть, не так со сборочной линией.

Точно. Сандерс порылся в своем ящике и, найдя там ДАТ-кассету, засунул ее в считывающий карман.

На экране возникла запись его разговора с Артуром Каном — Кан на одной стороне экрана, Сандерс — на другой.

За спиной Артура была видна ярко освещенная сборочная линия, Кан кашлянул и потер подбородок: «Привет, Том, как ты там?» — «У меня все отлично, Артур». «Ну и хорошо. Жаль, что так получилось с этой реорганизацией…»

Но Сандерс уже не слушал — он смотрел на Кана. Тот стоял так близко к камере, что очертания его лица были размыты. Лицо занимало настолько много места, что закрывало собой большую часть конвейера.

«Ты ведь знаешь, как я к тебе отношусь», — говорил Кан на экране.

Его лицо закрывало конвейер!

Сандерс посидел еще несколько секунд, а затем выключил аппарат.

— Пойдемте вниз, — сказал он.

— Что, есть идея?

— Назовем это соломинкой для утопающего, — объяснил Сандерс.

Выключатель щелкнул, и слепящий свет залил столы Диагностической группы.

— Где это мы? — спросила Фернандес.

— Это место, где проверяют дисководы.

— Те самые дисководы, которые не работают?

— Те самые… Фернандес пожала плечами.

— Боюсь, что я не…

— Я тоже, — успокоил ее Сандерс. — Я не силен в чисто технических вопросах. Я разбираюсь только в людях.

— Ну и что вы здесь можете разобрать? — поинтересовалась Фернандес, обведя взглядом комнату.

— Ничего, — со вздохом признался Сандерс.

— Они закончили?

— Не знаю, — ответил было Сандерс, но тут же понял: да, они закончили — в противном случае Диагностическая группа в полном составе работала бы всю ночь, пытаясь успеть к завтрашнему совещанию, а не сбежала бы на встречу профессиональной ассоциации, прикрыв белыми тряпками столы с разобранными аппаратами.

Проблема была решена.

И все, кроме него, это знали.

Вот почему они раскурочили только три дисковода — не было нужды вскрывать остальные. Они специально просили, чтобы они были запакованы в пластик…

Потому что…

Проколы в пластике…

— Воздух! — воскликнул Сандерс.

— Что?

— Они думали, что дело в воздухе.

— Каком воздухе?

— Заводском.

— Это что, в Малайзии?

— Именно…

— Что, в Малайзии неподходящий воздух?

— Нет, дело в воздухе в цеху.

Он заглянул в раскрытый блокнот, лежавший на столе: он по-прежнему был раскрыт на страничке, на которой было написано «ЧНЕ» и дальше колонка цифр. «ЧНЕ» расшифровывалось как «частицы на единицу» и являлось стандартным параметром чистоты воздуха. Колонка чисел — от двух до одиннадцати — показывала, что дела обстояли из рук вон плохо. Ведь число частиц не должно было превышать максимум единицы. Указанные цифры были совершенно неприемлемы.

Воздух на заводе был загрязнен.

Это значило, что пыль садилась на расщепляющую оптику, на считывающие приспособления, на контакты микросхем…

Он взглянул на фотографии микросхем, закрепленные на доске, и охнул:

— О Господи…

— Что еще?

— Смотрите сами.

— Я ничего такого не вижу…

— Между чипами и платой есть зазор, чипы сидят неплотно.

— А по-моему, все нормально…

— Ничего подобного.

Сандерс повернулся к разобранным дисководам. Даже невооруженным глазом было видно, что чипы были припаяны по-разному: одни сидели плотно, а другие отставали на несколько миллиметров, так что были видны металлические контакты.

— Это никуда не годится, — пояснил Сандерс. — Такого быть не должно.

Все это значило, что чипы ставили как угодно, но только не с помощью специального автомата, как того требовала технология. Иначе один чип нельзя было бы отличить от другого. А раз они были установлены по-разному, то и происходили колебания напряжения и, соответственно, отклонения в работе памяти и прочие случайные погрешности.

Сандерс посмотрел на демонстрационную доску, на список дефектов. На этот раз его внимание привлек пункт:

Диагностики поставили напротив слова «механические» две «галочки». Это следовало понимать, что проблемы с дисководами «Мерцалка» были чисто механическими. То есть дефекты допущены на сборочной линии.

А за сборочную линию отвечал он, Сандерс.

Он ее разрабатывал, он ее монтировал. Он контролировал производство прототипов, сошедших с конвейера, от начала до конца.

А теперь линия работала плохо.

Сандерс был уверен, что его вины в этом нет. Что-то произошло уже после сдачи конвейера в эксплуатацию. Что-то было изменено, и теперь линия не работала. Но что?

Чтобы узнать это, нужно было проникнуть в базу данных.

Но у него не было доступа…

Сандерс сразу подумал о Босаке. Тот легко бы проник куда надо, как, впрочем, и любой программист из команды Черри. Все эти мальчишки были хакерами: они могли вломиться в любую систему за то время, которое понадобилось бы обыкновенному человеку, чтобы выпить чашечку кофе. Но увы, сейчас в здании не было ни одного программиста, и Сандерс понятия не имел, когда кто-нибудь из них вернется с их собрания. На этих ребят нельзя было рассчитывать. Взять хотя бы того парнишку, что заблевал всю роликовую доску — дети, сущие дети, играющие со своими изобретениями вроде этой доски, как с игрушками. Талантливые, творческие ребятишки, беззаботно дурачащиеся и…

— О Боже! — подпрыгнул он. — Луиза!

— Да?

— Есть способ!

— Чего?

— Способ проникнуть в базу данных. — Он повернулся и почти побежал из комнаты, хлопая по карманам в поисках действующего электронного пропуска.

— Нам что, нужно куда-то идти? — поинтересовалась Фернандес.

— Да.

— А не будет ли мне позволено осведомиться, куда именно?

— В Нью-Йорк, — ответил Сандерс.

…Лампы загорались одна за другой длинными рядами. Фернандес обвела взглядом комнату:

— Это что? Гимнастический зал чертей из преисподней?

— Это имитатор несуществующей действительности, — объяснил Сандерс.

Адвокатесса посмотрела на роликовые дорожки, н провода и кабели, свисавшие с потолка, и поинтересовалась:

— Таким способом вы собираетесь попасть в Нью-Йорк?

— Совершенно верно…

Сандерс прошел к стеллажам, уставленным аппаратурой, над которыми висели большие рукописные плакаты типа «Не лапай!» или «Убери грабли, неумеха!». Глядя на панель управления, он заколебался.

— Надеюсь, вы знаете, что делаете, — предположила Фернандес, стоя у одной из роликовых досок и глядя на серебристый шлем. — Мне кажется, эта штука может и током ударить.

— Не волнуйтесь. — Сандерс начал снимать чехлы с мониторов и складывать их стопкой, стараясь делать все побыстрее. Затем он повернул главный выключатель. Аппаратура ожила и мягко загудела. Экраны мониторов один за другим засветились.

— Становитесь на роликовую доску, — сказал Сандерс.

Подойдя к Фернандес, он помог ей вскарабкаться на дорожку. Женщина подвигала ногами взад-вперед, проверяя, как вращаются ролики. Тут же вспыхнули зеленые лучи лазеров.

— Ой, что это? — воскликнула Фернандес.

— Это сканеры, снимают контуры вашего тела. Не пугайтесь. Надевайте очки. — Сандерс подтянул вниз висевший под потолком шлем и начал было пристраивать его на голову женщине.

— Погодите-ка минутку, — отстранилась она. — Что это еще такое?

— Шлем с двумя маленькими дисплеями, которые будут проецировать изображение прямо перед вашими глазами. Надевайте, надевайте, только поосторожнее — эти штуки довольно дорогие.

— Очень дорогие?

— По четверти миллиона долларов за штучку. — Сандерс подогнал шлем и надел на голову Фернандес наушники.

— Но я ничего не вижу — сплошная темень…

— Нужно еще все подсоединить, Луиза, — объяснил он, подключая к гнездам провода, тянущиеся от ее шлема.

— О, — удивленно воскликнула женщина, — смотрите-ка… Я вижу большой голубой экран, как в кино… Прямо впереди меня. А внизу две коробочки; на одной написано «вкл.», а на другой «выкл»..

— Только не трогайте ничего, держите руки на перилах, — предупредил Сандерс, прижимая руки Фернандес к поручням роликовой доски. — А я к вам сейчас присоединюсь.

— Я как-то странно чувствую себя с этой штукой на голове…

Сандерс поднялся на вторую роликовую дорожку и опустил шлем, предварительно подсоединив к системе провода.

— Я буду рядом с вами, — сказал он и надел шлем.

Перед ним возник голубой экран, окруженный черным. Повернув голову налево, он увидел Фернандес, стоявшую совсем рядом. Выглядела она вполне обычно, и даже одежда на ней была ее. Видеокамера записала ее внешний вид, а компьютер «убрал» из-под ее ног роликовую дорожку, а с головы — шлем.

— А я вас вижу, — озадаченно сказала женщина и улыбнулась: часть ее лица, скрытая под очками, воссоздавалась компьютером и поэтому имела несколько нереальный, как в мультфильме, вид.

— Идите к экрану.

— Как?

— Как обычно ходите, Луиза, — пояснил Сандерс, и сам пошел к экрану, который становился все больше и больше, пока не заполнил все поле зрения. Сандерс наклонился к кнопке с надписью «вкл.» и прикоснулся к ней пальцем.

Голубой экран вспыхнул, и на нем появилась огромная надпись:

Ниже тянулись колонки меню. Экран выглядел точь-в-точь как обычный дисплей компьютера, из тех, что стояли на столах у всех сотрудников «ДиджиКом». Но только размером он был много больше.

— Гигантский компьютерный терминал, — догадалась Фернандес. — Потрясающе! Именно то, о чем все мечтают.

— Это еще что… — Сандерс ткнул пальцем в экран, выбрав в меню заинтересовавшие его пункты. Раздалось негромкое «пш-ш-ш», и буквы выгнулись внутрь, формируя некое подобие воронки, которая начала втягиваться вдаль. Фернандес молчала.

Это ее потрясло, решил Сандерс.

Прямо на их глазах голубая воронка начала менять свою форму, расширяясь и становясь прямоугольной в сечении. Буквы на стенках поблекли и исчезли, как и голубой цвет. Под ногами обозначился пол, выглядевший, будто был выложен мраморными плитами. Стены образовавшегося тоннеля покрылись неведомо откуда взявшимися деревянными панелями. Потолок стал белым.

— Это «Коридор», — сказал Сандерс негромко. «Коридор» продолжал достраивать сам себя, добавляя все новые и новые детали: вдоль стен выстроились стеллажи и шкафы с выдвижными ящиками; от пола до потолка встали колонны. В стенах появились выходы, ведущие, по-видимому, в другие коридоры. Из стен выдвинулись большие осветительные приборы и сами по себе включились. Колонны стали отбрасывать тень на мраморный пол.

— Похоже на библиотеку, — сказала Фернандес. — На старинную библиотеку.

— Эта часть — да, похожа.

— А сколько здесь частей?

— Сам толком не знаю, — ответил Сандерс и пошел вперед.

Она заторопилась за ним. Через наушники Сандерс слышал цоканье каблуков по каменному полу — видимо, Черри успел добавить и этот прелестный штришок.

— Вы здесь были раньше? — спросила Фернандес.

— Уже несколько недель как не был. В законченном виде я это вообще не видел.

— А куда мы идем?

— Я и сам толком не знаю. Но где-то здесь должен быть путь, ведущий в базу данных «Конли-Уайт».

— А где мы сейчас?

— Мы в памяти машины, Луиза. Все вокруг нас — информация.

— И этот коридор?

— А это и не коридор. Все, что вы видите, — просто совокупность чисел. Это база данных компании «Диджи-Ком» — та самая, в которую люди входят каждый день со своих компьютерных терминалов. Если не считать того, что перед нами она предстает как некое как бы реальное, пространство.

— Интересно, кто разрабатывал этот интерьер, — сказала Фернандес, шагая рядом с Сандерсом.

— Все срисовано с интерьера настоящей библиотеки — кажется, с оксфордской.

Они вышли к перекрестку, откуда в стороны шли другие коридоры. Над входами висели большие доски с надписями. На одной было написано «Бухгалтерия», на другой — «Кадры», а на третьей — «Маркетинг».

— До меня дошло, — заявила Фернандес. — Мы внутри базы данных вашей фирмы.

— Совершенно верно.

— Это изумительно!

— Ага. Если не считать того, что нам здесь делать не чего: нам нужно найти вход в базу данных «Конли-Уайт».

— А как мы это сделаем?

— Не знаю, — признался Сандерс. — Мне нужна помощь…

— Здесь помощь! — раздался негромкий голос у них над головами.

Сандерс взглянул вверх и увидел парящего над ним ангела ростом около фута. Ангел был белого цвета, а в руке держал мигающую горящую свечу.

— Черт побери! — воскликнула Луиза.

— Прошу прощения, — извинился ангел. — Если это команда, то я не могу ее распознать.

— Нет, — торопливо сказал Сандерс, — это не команда. — И подумал, что надо быть поосторожнее, чтобы чего-нибудь не повредить в системе.

— Очень хорошо. Я ожидаю вашей команды.

— Ангел, мне нужна помощь.

— Здесь помощь…

— Могу ли я войти в базу данных «Конли-Уайт»?

— Я не могу распознать понятия «база данных „Конли-Уайт“».

В этом есть смысл, подумал Сандерс. Видимо, программисты Черри не загрузили в систему помощи никакого упоминания о «Конли-Уайт». Нужно построить более общую фразу.

— Ангел, — сказал Сандерс. — Я ищу базу данных.

— Очень хорошо. Вход в базу данных осуществляется с клавиатуры.

— А где клавиатура? — спросил Сандерс.

— Сожмите руку в кулак.

Сандерс сжал перед собой руку в кулак, и в воздухе возник пульт управления — казалось, будто Сандерс держит его в руке. Поднеся пульт к глазам, он присмотрелся.

— Полный отпад, — сказала Фернандес.

— Я тоже знаю шуточки, — похвастался ангел. — Хотите послушать?

— Нет, — сказал Сандерс.

— Очень хорошо. Я жду вашей команды.

Сандерс повертел пульт управления: на нем виднелась уйма команд-операторов со стрелками и кнопками.

— Это что, самый сложный в мире пульт дистанционного управления телевизором? — поинтересовалась Фернандес.

— Вроде того… Он нашел кнопку, под которой было написано: «Другие БД». Похоже, это было то, что нужно. Сандерс нажал на кнопку.

Ничего не случилось.

Он нажал еще раз.

— Вход открывается, — объявил ангел.

— Где? Я ничего не вижу.

— Вход открывается…

Сандерс понял, что надо ждать: система «ДиджиКом» могла связываться с самыми отдаленными базами данных, что требовало времени.

— Контакт… налажен, — сказал ангел.

Стена коридора начала растворяться: они увидели большую зияющую черную дыру — и ничего далее…

— У меня мурашки по коже бегут, — призналась Фернандес.

Теперь в дыре появились белые, будто на проволоке свитые, линии: переплетаясь друг с другом, они образовывали новый коридор. Промежутки между белыми линиями один за другим стали заполняться, создавая иллюзию твердой поверхности.

— Этот выглядит по-другому, — заметила Фернандес.

— Мы соединяемся посредством высокоскоростной линии связи Т-1, — пояснил Сандерс. — Но даже через нее процесс идет довольно медленно.

Они молча наблюдали, как коридор перестраивает себя. Стены на этот раз остались серыми — перед ними открывался черно-белый мир.

— Цвета не будет?

— Система создает как можно более простое изображение, поскольку воспроизведение цвета требует обработки намного больших массивов информации. Так что пускай уж все остается черно-белым.

В новом коридоре обозначились светильники, потолок, пол… Подождав минуту, Сандерс спросил:

— Ну что, пойдем?

— Вы хотите сказать, что база данных «Конли-Уайт» там?

— Да, — подтвердил Сандерс.

— Ну, я не знаю… — замялась она и показала пальцем. — А это что?

Прямо впереди них, издавая низкий шипящий звук, текло что-то похожее на, ручей из черно-белых статических разрядов, покрывая пол и часть стен.

— Я думаю, что это просто из-за помех в телефонных линиях.

— И вы полагаете, через это можно пройти?

— А куда денешься…

Он шагнул было вперед, но тут же откуда-то раздалось рычание, и огромная собака о трех головах, раскачивавшихся над туловищем и глядящих каждая в своем направлении, перегородила ему путь.

— Что это?!

— Возможно, образ их системы защиты…

Это все Черри с его чувством юмора, подумал Сандерс.

— А она нас не укусит?

— Побойтесь Бога, Луиза — это же просто мультик.

Где-то, конечно, была и настоящая система мониторинга, следящая, чтобы в систему базы данных «Конли-Уайт» не проник посторонний. Может быть, она была автоматическая, а может быть, там дежурил живой человек. Но сейчас в Нью-Йорке было около часу ночи, и собака, скорее всего, была каким-то автоматическим устройством.

Сандерс прошел вперед, переступив через ручей электрических разрядов. При его приближении пес заворчал громче, все три головы повернулись в сторону пришельца, следя за ним нарисованными глазами. Ощущение было не из приятных, но ничего не случилось. Сандерс повернулся к Фернандес.

— Идете?

Она осторожно двинулась вперед. Ангел остался позади, паря в воздухе.

— Ангел, ты идешь? Тот не ответил.

— По-видимому, он не может войти в проход, — решил Сандерс. — Не запрограммирован.

Они пошли по серому коридору, стены которого состояли из множества выдвижных ящиков без надписей.

— На морг смахивает, — заметила Фернандес.

— Не во внешности дело…

— Это и есть база данных их компании, находящаяся в Нью-Йорке?

— Да. Надеюсь, что нам удастся в ней разобраться и найти то, что нужно.

— А что нужно?

Сандерс не ответил ей, наугад подойдя к первому попавшемуся ящику и потянув его на себя. Внутри стояли папки. Он присмотрелся к ним.

— Разрешения на застройку, — сказал он наконец. — Какие-то склады в Мэриленде, что ли…

— А почему нет надписей?

Стоило Фернандес это спросить, как Сандерс увидел надписи, постепенно выступающие на серой поверхности стен.

— Думаю, просто на это требуется больше времени, — сказал Сандерс и посмотрел по сторонам, читая надписи. — О, вот уже лучше: записи по кадрам вон там, на стене.

Он подошел к другой стене и потянул на себя ящик.

— Ой, мама! — пискнула Фернандес.

— Что такое?

— Там кто-то идет, — сказала она чужим голосом.

В дальнем конце коридора появилась серая фигура. До нее было еще слишком далеко, чтобы определить детали, но шла она прямо на них.

— Что будем делать?

— Не знаю, — признался Сандерс.

— Он может нас видеть?

— Я не знаю. Думаю, нет.

— Мы его можем видеть, а он нас нет?

— Не знаю! — Сандерс попытался собраться с мыслями: вторую виртуальную систему Черри установил в отеле; если кто-то войдет в нее, то он — или она, — по-видимому, будет способен увидеть их. Но Черри вроде бы говорил, что система может принимать и других пользователей — любого, кто сможет войти в базу данных с персонального компьютера. В этом случае пользователь их увидеть не сможет. Он даже не будет знать, вошел ли кто-нибудь — параллельно — в систему.

Фигура продолжала приближаться, двигаясь не ровно, а как-то рывками. Они уже могли разобрать некоторые детали: глаза, нос, рот…

— Это уже становится по-настоящему жутко, — призналась Фернандес.

Фигура была уже рядом. Теперь ее было видно совсем хорошо.

— Ничего себе! — сказал Сандерс. Это был Эд Николс.

Они видели лицо Николса: будто черно-белую фотографию обернули вокруг яйцевидной головы, водруженной на сером подвижном туловище, которое больше подошло бы манекену или марионетке. Это была фигура, полностью нарисованная компьютером. Это значило, что Николс находился вне виртуальной системы. По-видимому, он вошел в базу данных через свою электронную записную книжку прямо из гостиничного номера. Не останавливаясь, Николс прошел мимо Сандерса и Фернандес.

— Он нас не видит.

— А почему у него такое лицо? — спросила Фернандес.

— Черри говорил, что машина достает фото из архива и использует его.

Призрак Николса продолжал идти по коридору, удаляясь от них.

— А что он здесь делает?

— Давайте посмотрим…

Они шли за Николсом по коридору, пока он не остановился у одного стеллажа, забитого папками; Николс вытянул ящик и стал рыться в его содержимом. Сандерс и Фернандес остановились у него за спиной и через плечо стали наблюдать за тем, что он делает.

Уродливая фигура Эда Николса перебирала копии писем и сообщений электронной почты сначала двух-, затем трех- и, наконец, шестимесячной давности. Теперь Николс стал вытаскивать листки бумаги, которые, казалось, повисали перед ним в воздухе. Докладные записки. Заметки. «Лично и конфиденциально». «Копию — в архив»…

— Это все касается покупки нашей фирмы, — заметил Сандерс.

Николс выдергивал все новые и новые листки.

— Он ищет какой-то конкретный документ…

Николс застыл: он нашел то, что искал. Его серое компьютерное изображение держало в руке листок. Сандерс стал читать, склонившись через его плечо, произнося некоторые фразы вслух специально для Фернандес:

— Докладная записка от четвертого декабря прошлого года: «Вчера в Купертино состоялась встреча с Гарвином и Джонсон, имеющая отношение к возможному приобретению фирмы „ДиджиКом“… так-так… Вот дальше: „Первое впечатление весьма благоприятно… Отличное знание дел в областях, в которые мы намеревались проникнуть…“ Теперь… „Очень способный и активный персонал на всех уровнях. Особенно благоприятное впечатление производит, несмотря на молодость, компетентность мисс Джексон…“ Да уж, Эд, готов об заклад биться, что вас это очень впечатляло…»

Карикатурный Николс прошел немного дальше и выдвинул другой ящик. Не найдя в нем того, что ему было нужно, закрыл его и взялся за следующий.

Здесь он опять начал что-то читать, и опять Сандерс заглянул ему через плечо:

— «Докладная записка для Джона Мердена. Проект расходов, связанных с приобретением „ДиджиКом“… Вот. „В целях высвобождения и экономии средств для дальнейшего совершенствования…“ Ага, кажется, то, что надо: „Мисс Джонсон взялась продемонстрировать свою финансовую ответственность за новые производственные мощности в Малайзии… Предполагаемая экономия составит…“» Да как она, черт возьми, могла это сделать?

— Что сделать? — спросила Фернандес.

— Продемонстрировать свою ответственность за производство в Малайзии? Оно всегда было в моей сфере ответственности!

— Ой-ой, — сказала Фернандес. — Вы мне не поверите, но…

Сандерс повернулся и увидел, что она смотрит вдоль коридора. Он проследил за направлением ее взгляда. К ним шел кто-то еще.

— Какое оживленное местечко, — пробормотал он.

Даже с большого расстояния было видно, что эта фигура была совершенно иной: голова более естественной формы, очертания тела тоже более совершенны. Движения фигуры были вполне натуральны.

— Кажется, у нас могут быть неприятности, — сказал Сандерс, узнав вновь прибывшего даже на таком расстоянии.

— Это Джон Конли, — сказала Фернандес.

— Да. И он двигается по роликовой дорожке.

— Ну и что?

Конли внезапно остановился как вкопанный и стал присматриваться.

— Он нас видит, — сказал Сандерс.

— Видит? Каким образом?

— Он воспользовался системой, которую мы установили у них в отеле. Потому-то у него и фигура почетче. Он находится в другой виртуальной системе и может нас видеть, а мы можем видеть его.

— Ой-ой…

— Вот именно.

Конли медленно двинулся вперед; нахмурившись, он перевел взгляд с Сандерса на Фернандес, а с Фернандес на Николса. Затем снова посмотрел на Сандерса, явно не зная, как реагировать на такую встречу.

Затем он прижал палец к губам, призывая к молчанию.

— Он может нас слышать? — шепотом спросила Фернандес.

— Нет, — нормальным голосом отозвался Сандерс.

— Мы можем с ним разговаривать?

— Нет.

Конли, казалось, принял решение. Он почти вплотную подошел к Сандерсу и Фернандес, по очереди оглядел их. Они отлично могли видеть выражение его лица.

Затем он улыбнулся и протянул для пожатия руку.

Сандерс пожал ее. При этом он не почувствовал ничего, но сквозь очки увидел, как их руки соединились в обычном рукопожатии.

Затем Конли пожал руку Фернандес.

— Ужасно непривычно, — пожаловалась Фернандес. Конли показал на Николса, затем на свои глаза и снова на Николса.

Сандерс кивнул, и они выстроились за спиной Николса, продолжавшего рыться в записях.

— А что, Конли тоже его видит?

— Да.

— Значит, мы все видим Николса…

— Да.

— А Николс никого из нас не видит.

— Именно.

Серая карикатурная фигура Эда Николса торопливо вытаскивала папки из ящика.

— Так, а что он нашел теперь? — пробормотал Сандерс. — Ага, финансовые отчеты… Его, видимо, интересует этот: «Отель „Сансет Шорз Лодж“, Кармель. Пятое и шестое декабря». Два дня спустя после его докладной. А посмотрите на его расходы! Сто десять долларов на завтрак? Ох, думаю, не один он там завтракал…

Он повернулся к Конли: тот, нахмурившись, покачивал головой.

Внезапно листок, который читал Николс, исчез.

— Что случилось?

— Думаю, он просто стер запись.

Николс проверил другие записи и, найдя еще четыре счета из «Сансет Шорз», стер и их. Когда они растворились в воздухе, Николс повернулся и пошел прочь.

Конли задержался. Посмотрев на Сандерса, он выразительно чиркнул пальцем поперек горла.

Сандерс кивнул.

Конли еще раз поднес палец к губам.

Сандерс кивнул, оставаясь абсолютно спокойным.

— Пошли, — сказал он Фернандес, — нам здесь больше делать нечего.

Они пошли к выходу в коридор «ДиджиКом». Идя рядом с ним, Фернандес сказала:

— А мы не одни…

Сандерс обернулся: Конли шел за ними.

— Все нормально, — сказал он. — Пусть идет.

Пройдя через выход, они миновали рычащего пса и вошли в викторианскую библиотеку.

— Как хорошо дома, а? — пошутила Фернандес.

Конли шел рядом с ними, ничему не удивляясь; впрочем, он уже видел «Коридор» раньше. Сандерс пошел быстрее. Ангел снова парил над ними.

— Но вы понимаете, — заговорила Фернандес, — что в этом нет никакого смысла, потому что Николс выступает против покупки компании. А Конли, напротив, за.

— Все верно, — объяснил Сандерс. — Все абсолютно верно. Николс спутался с Мередит и закулисно пропихнул ее в новые начальники отдела. А как лучше всего это скрыть? Очень просто — стонать на каждом углу, что он против слияния наших фирм.

— Вы хотите сказать, что это просто маскировка?

— Конечно. Вот почему Мередит даже не удосуживается отвечать на его жалобы на совещаниях. Она знает, что реальной угрозы он не представляет.

— А Конли? — спросила она, покосившись на шедшего рядом с ними Джона Конли.

— А вот Конли и в самом деле хочет слияния. Только он хочет, чтобы из этого вышел толк. Он не дурак и понимает, что Мередит недостаточно компетентна для такой работы. Но он также понимает, что Мередит — это цена, которую надлежит заплатить за поддержку со стороны Николса. Так что он тоже вынужден поддерживать Мередит — по крайней мере сейчас.

— А что мы будем теперь делать?

— Поищем последний недостающий фрагмент.

— То есть?

Сандерс заглянул в тоннель, над входом в который было написано: «Управление». Это была та часть базы данных, в которую он входил редко, да и то по каким-то второстепенным делам. Вся картотека была размечена по алфавиту. Сандерс шел вдоль стены, пока не обнаружил надпись: «ДиджиКом / Малайзия СА».

Он открыл ящик и нашел секцию, помеченную «Начало». Там хранились его собственные докладные, расчеты, рапорты, протоколы переговоров с правительством, спецификации, отчеты сингапурских поставщиков, еще протоколы переговоров и прочие бумаги за два последних года.

— Что вы ищете?

— Генеральный план.

Он ожидал найти толстые пачки синек и инспекционных отчетов, но обнаружил всего одну, довольно тонкую, папку. Правда, когда он открыл ее, прямо в воздухе перед ним повисло трехмерное изображение здания завода. Сначала это был просто контур, но в течение нескольких секунд он заполнился всеми подробностями и стал похож на очень большой кукольный домик со всеми деталями. Сандерс, Фернандес и Конли стояли вокруг него, заглядывая через крошечное окно.

Сандерс нажал кнопку. Модель стала прозрачной, затем превратилась в разрез. Стали видны сборочная линия и остальные внутренности завода. Зеленая линия — лента конвейера — пришла в движение, задвигались узлы машин и засуетились фигурки рабочих, собирая дисководы из крошечных деталей.

— Что вы еще ищете?

— Ревизионные отчеты. — Он кивнул головой в сторону модели. — Это первый вариант завода.

Второй лист был помечен «Ревизия 1 / Первый вариант». Тут же была проставлена дата. Сандерс перевернул страницу: модель завода слегка задрожала, но не изменилась.

— Ничего не случилось…

На следующем листке было написано: «Ревизия 2 / Только детали». И снова модель задрожала, но осталась прежней.

— Согласно этим записям, в проект завода не вносили никаких изменений, — сказал Сандерс. — Но мы-то знаем, что это не так!..

— Что он делает? — спросила Фернандес, глядя на Конли.

Сандерс увидел, как тот медленно шевелит губами, преувеличенно старательно выговаривая неслышные слова.

— Он пытается нам что-то сказать, — пояснила женщина. — Вы можете что-нибудь разобрать?

— Нет. — Сандерс присмотрелся еще, но по мультипликационным движениям нарисованных губ Конли ни чего прочитать было нельзя. Сандерс отрицательно покачал головой.

Конли кивнул и вынул пульт из руки Сандерса. Найдя кнопку, отмеченную надписью «Приложения», он нажал ее, и Сандерс увидел список подпунктов, повисший в воздухе. Список был весьма обширен и включал в себя разрешительные документы от малайзийского правительства, замечания архитекторов, контракт с подрядчиком, заключения комиссий по охране окружающей среды и охране труда и многое другое — не менее восьмидесяти пунктов. Сандерс наверняка пропустил бы пункт в середине списка, если бы Конли не обратил на него его, Сандерса, внимание:

— А что это? — поинтересовалась Фернандес.

Сандерс нажал кнопку, и в воздухе повис новый лист.

Тогда он ткнул кнопку с надписью «Резюме» и прочитал; вслух:

— «Ревизионная Комиссия Управления создана четыре года назад в Купертино по инициативе Филипа Блэкберна для рассмотрения проблем, не входящих в компетенцию Главного Управления. Цель ее создания — повышение эффективности менеджмента в „ДиджиКом“. За это время Ревизионная Комиссия Управления с успехом решила многие управленческие проблемы».

— Угу… — сказала Фернандес.

— «…Девять месяцев назад Ревизионная Комиссий Управления, возглавляемая Мередит Джонсон, произвела пересмотр производственных мощностей в Куала-Лумпуре, Малайзия. Поводом для пересмотра послужил конфликт с малайзийским правительством из-за числа и этнического состава работников предприятия».

— Ого! — заинтересовалась Фернандес.

— «…Возглавляемая мисс Джонсон при юридической поддержке мистера Блэкберна Ревизионная Комиссия Управления достигла выдающегося успеха в разрешении многих проблем, связанных с местным филиалом „ДиджиКом“».

— Это что, пресс-релиз? — спросила Фернандес.

— Вроде того, — подтвердил Сандерс и продолжил чтение: — «…Специфические вопросы, связанные с количеством и этническим составом штата предприятия. Первоначально предусматривался наем семидесяти рабочих, но, идя навстречу просьбе правительства, Комиссия увеличила число рабочих мест до восьмидесяти пяти за счет снижения уровня автоматизации на заводе, чем немало споспешествовала экономике развивающейся страны». — Сандерс поднял глаза на Фернандес и добавил: — И посадили нас в галошу.

— Почему?

Не отвечая, Сандерс продолжал читать:

— «Кроме того, Комиссия выявила возможность крупной экономии денежных средств без сколько-нибудь заметного ухудшения качества производимой продукции. Очистка воздуха была приведена к более приемлемому уровню, контракты с поставщиками были пересмотрены со значительной выгодой для фирмы…» Вот и все, — помотал головой Сандерс. — Теперь все встало на свои места.

— Ничего не понимаю! — воскликнула Фернандес. — А вы?

— Зато я все отлично понимаю… Сандерс нажал кнопку «Подробности».

— Сожалею, — подал голос ангел, — но больше подробностей нет.

— Ангел, покажи мне список файлов.

— Пожалуйста.

В воздухе повис розоватый листок:

— Вот черт! — выругался Сандерс.

— Что это значит?

— Кто-то замел следы, — пояснил Сандерс, — всего несколько дней назад. Но кто мог заранее знать, что заварится такая каша? Ангел, покажи мне список разговоров между Малайзией и «ДиджиКом» за последние две недели.

— Телефонную или видеосвязь?

— Видео.

— Нажмите кнопку «V».

Сандерс нажал кнопку, и в воздухе развернулся очередной лист.

— Небось спутниковая сеть раскалилась, — буркнул Сандерс, глядя на список. — Артур Кан общался с Мередит Джонсон практически каждый день вплоть до четырнадцатого июня. Ангел, прокрути-ка мне эти видеосеансы.

— Эти сеансы видеосвязи не подлежат просмотру, исключая сеанс от пятнадцатого июня.

Это был двухдневной давности разговор самого Сандерса с Каном.

— А где остальные? Вспыхнула надпись:

Опять подчищено… Сандерс был почти уверен, что знает, кто об этом позаботился, но решил на всякий случай проверить.

— Ангел, как я могу проверить полномочия лица, стершего файлы?

— Наберите дату, которая вас интересует, — ответил ангел.

Сандерс выполнил рекомендацию и прочитал на появившемся листке:

— Это сделал кто-то, занимающий высокий пост в Управлении, в Купертино, несколько дней назад.

— Мередит?

— Возможно. И это значит, что со мной покончено.

— Почему?

— Потому что теперь я знаю, что произошло на заводе в Малайзии: Мередит взяла и изменила весь проект, но потом стерла все данные, вплоть до разговоров с Каном. Я ничего не смогу доказать. Сандерс ткнул пальцем в лист. Тот съежился и исчез. Затем он закрыл папку, сунул в ящик, наблюдая, как растворяется в воздухе модель завода. Затем он взглянул на Конли: тот слегка пожал плечами, по-видимому, вполне понимая ситуацию. Сандерс обменялся с ним рукопожатием, стиснув воздух, и прощально махнул рукой. Конли кивнул и пошел прочь.

— Что теперь? — спросила Фернандес.

— Пора идти, — сказал Сандерс.

— «Пора идти, пока, до следующего шоу…» — запел ангел.

— Ангел, затихни. — Ангел перестал петь. Сандерс тряхнул головой. — Ну точно как Дон Черри…

— А кто это — Дон Черри? — поинтересовалась Фернандес.

— Дон Черри — это живой бог, — пояснил ангел. Они пошли по коридору назад, ко входу, и вышли из голубого экрана.

Очутившись снова в лаборатории Черри, Сандерс снял шлем и после секундной потери координации спустился с роликовой дорожки. Затем он помог Фернандес снять ее шлем.

— О! — воскликнула она, озираясь. — Мы опять в реальном мире!

— Если вам угодно его таковым называть, — мрачно ответил Сандерс. — Я не уверен, что он намного реальней того.

Он взял шлем Луизы и подал руку, чтобы ей удобней было спуститься с роликов. Затем отключил питание системы.

Фернандес зевнула и посмотрела на свои часы.

— Уже одиннадцать. Что будем делать теперь?

Сандерс сделал то немногое, что еще мог: поднял трубку одного из модемов Черри и набрал номер Гэри Босака. Сандерс не мог сам получить нужные ему данные, а Босак мог — надо только его уговорить. Большой надежды на это не было, но ничего больше не оставалось.

Автоответчик ответил:

— Привет, это «НЗ Профессиональные Услуги». Несколько дней меня не будет в городе, так что оставьте сообщение. — И сигнал.

Сандерс вздохнул.

— Гэри, сейчас одиннадцать часов вечера, среда. Жаль, что я вас не застал. Я буду дома. — И он повесил трубку.

Его последняя надежда…

Теперь — все.

Несколько дней Босака не будет в городе.

— Сволочь, — выругался Сандерс.

— Что теперь? — зевая, спросила Фернандес.

— Не знаю, — сказал он. — У меня осталось только полчаса, чтобы успеть на последний паром. Поеду-ка я домой спать.

— А завтрашнее совещание? — спросила она. — Вы говорили, что вам нужны какие-то документы…

— Луиза, я сделал все, что мог, — признался Сандерс. — Я знаю, с чем мне предстоит столкнуться, и как-нибудь справлюсь…

— Значит, увидимся завтра?

— Ага, — подтвердил он. — Завтра.

На пароме, глядя на отражение огней удаляющегося города в черной воде пролива, Сандерс почувствовал, что уверенность покидает его. Фернандес была права: он должен был подобрать документацию. Узнай об этом Макс, вот бы ему, Сандерсу, досталось. Сандерс почти наяву услышал голос, старика: «Ах, так ты устал? Да, это хорошая причина, Томас».

Интересно, будет ли Макс присутствовать на завтрашнем совещании? Хотя сейчас Сандерсу мало что было по-настоящему интересно. Он слишком устал, чтобы сконцентрироваться на совещании. По громкоговорителям объявили, что до прибытия в Уинслоу осталось пять минут, и он потащился на нижнюю палубу к своему автомобилю. Отперев дверцу, он опустился на сиденье и тут же заметил в зеркале заднего вида темный силуэт на заднем сиденье.

— Привет, — сказал Гэри Босак. Сандерс повернулся было к нему, но Босак предупредил.

— Продолжайте смотреть вперед, я только на одну минутку. Слушайте внимательно. Завтра они вас растопчут, взвалив ответственность за фиаско в Малайзии на вас.

— Я знаю…

— А если это не сработает, они вломят вам за то, что вы прибегали к моим услугам. Сами знаете — нарушением неприкосновенности личности, уголовно наказуемые деяния и прочее дерьмо. Они связались с моим инспектором по надзору. Может быть, вы его видели — такой толстяк с усами?

Сандерс смутно припомнил мужчину, которого она видел днем раньше в Посредническом центре.

— Да, кажется, я знаю, о ком вы говорите. Послушайте, Гэри, мне нужны кое-какие документы…

— Не надо разговаривать: времени совсем мало. Все документы, относящиеся к изменениям, происшедшим на вашем заводе, уничтожены. Здесь я ничем не могу вам помочь. — Они услышали вой сирены парома. Все водители соседних машин начали заводить двигатели. — Но обвинения в нарушениях закона я пришить не позволию ни вам, ни мне. Держите. — Он наклонился вперед и передал Сандерсу пакет.

— Что это?

— Отчет о работе, которую я проделал по заказу еще одного чиновника из вашей компании. Вы знаете, кто такой Гарвин? Передайте ему завтра с утра по факсу.

— А почему вы сами не передадите?

— Еще сегодня ночью я перейду границу: у меня двоюродный брат в Британской Колумбии, поживу у него пока. Если все обойдется, оставьте мне сообщение на автоответчике.

— Ладно…

— И держись, парень. Найдет завтра ихняя коса на наш камень. Идут большие перемены.

Впереди с металлическим лязгом опустился пандус. Регулировщики стали выпускать автомобили с парома.

— Гэри, вы отслеживали мои телефонные звонки?

— Ага… Мне очень жаль — они меня заставили.

— А кто такой «Эфренд»?

Хохотнув, Босак открыл дверцу и выскочил из машины.

— Вы меня удивляете, Том. Вы что, не знаете, кто ваши друзья?

Автомобили потянулись к пандусу. Сандерс увидел, что стоп-сигналы машины, стоявшей впереди, вспыхнули рубиновым огнем, и автомобиль двинулся вперед.

— Гэри… — заговорил Сандерс, поворачиваясь, но Босака и след простыл.

Сандерс включил скорость и тронул машину.

У въезда во двор Сандерс притормозил, чтобы забрать почту, которой за два дня накопилось преизрядно. Подъехав затем к дому, он оставил машину на улице, не загоняя в гараж, и, отперев входную дверь, вошел в дом. Дом казался пустым и холодным; в воздухе висел запах лимонного освежителя. Сандерс вспомнил о том, что Консуэла вроде бы собиралась произвести уборку.

Заглянув на кухню, он установил таймер кофеварки на утро. На кухне было чисто, все детские игрушки были собраны. Определенно, Консуэла здесь побывала. Сандерс посмотрел на автоответчик.

В окошке мигало красное число «14».

Сандерс начал прослушивать сообщения. Первое было от Джона Левина: он требовал немедленно позвонить, уверяя, что это очень важно. Затем Салли поинтересовалась, выйдут ли дети гулять. Все остальные звонки были без сообщений. Прослушивая их, Сандерс заметил, что все они были очень похожи друг на друга: тонкое шипение белого шума, сопровождающее обычно заокеанские звонки, а затем разъединяющий щелчок. Снова и снова.

Кто-то пытался к нему пробиться…

Один из последних звонков был, очевидно, произведен через коммутатор, потому что в трубке послышался певучий женский голос: «Извините, никто не отвечает. Не хотите ли оставить сообщение?» — а затем мужской голос, ответивший: «Нет». И щелчок.

Сандерс прокрутил запись снова, прислушиваясь к этому «Нет».

Что-то это ему напоминало. Говорил явно иностранец, но Сандерсу определенно был знаком голос говорившего.

Сандерс прослушал запись несколько раз подряд, но так и не смог определить, кто говорил.

На минуту ему показалось, что мужчина колебался, ответить или нет. Или просто торопился? Разобрать было невозможно.

«Не хотите ли оставить сообщение?» — «Нет».

Наконец Сандерс сдался, перемотал пленку и поднялся наверх, в свой кабинет. Факсов не поступало, а экран компьютера оставался слепым: сообщений от «Эфренда» не поступало.

Он прочитал бумаги, переданные ему Босаком: это был один листок — записка, адресованная Гарвину и содержащая сведения о некоторых сотрудниках, работавший в Купертино, чьи имена были вымараны. Здесь же была ксерокопия чека, выписанного на «НЗ Профессиональные Услуги» и подписанного лично Гарвином.

Вскоре после часа ночи Сандерс пошел в ванную и принял душ. Воду он пустил погорячее и, держа лицо вплотную к сетке, чувствовал, как сильные струи секут кожу. За шумом воды он чуть не прослушал телефонный звонок. Наспех схватив полотенце, он понесся в спальню.

— Алло?

В трубке послышалось знакомое шипение, и мужской голос произнес:

— Мистера Сандерса, пожалуйста.

— Сандерс слушает.

— Мистер Сандерс, сэр, — сказал голос. — Не знаю, помните ли вы меня… Мое имя Мохаммед Джафар.