"Наемные убийцы" - читать интересную книгу автора (Шёвалль Май, Валё Пер)

XXV

Мартин Бек верно оценил ситуацию, когда сказал начальнику ЦПУ, что риск нового покушения на сенатора очень мал. Правила БРЕН предписывали быстро нанести удар и по возможности бесследно исчезнуть. Сразу же повторять неудавшуюся акцию, чтобы исправить промах, считалось недопустимым.

В квартире на Капелльгатан Леваллуа уже принялся укладывать свое снаряжение. Он рассчитывал благополучно выскользнуть из страны, если не будет мешкать. Достаточно добраться до Дании, а дальше можно быть вполне спокойным. Француз не очень сокрушался из-за того, что произошло. Не такой у него был характер.

Положение Рейнхарда Гейдта было более затруднительным. Во-первых, полиция располагала данными о его внешности, во-вторых, его активно разыскивали.

В квартире было тепло, и он лежал на кровати в майке и белых трусах. Он только что принял душ.

Гейдт еще не задумывался всерьез, как и когда он покинет эту благоденствующую страну. Скорее всего, придется на некоторое время затаиться в квартире и ждать удобного случая.

Японцы получили такие же инструкции. Отсиживаться в квартире в Сёдермальме, пока не представится возможность покинуть ее без риска; другими словами, пока полиции не надоест подстерегать их и жизнь в стране не войдет в обычную колею. Подобно Гейдту, они запаслись консервами на месяц с лишним. С той разницей, что Гейдт, наверно, смог бы просуществовать на своеобразной японской диете от силы два дня, после чего тихо скончался бы от голода. Но его кладовка и холодильник были заполнены совсем другими продуктами, и в таком количестве, что один человек при необходимости мог бы растянуть их до конца года.

Сейчас голова его всецело была занята другим вопросом. Как они могли оплошать? Правда, еще в тренировочном лагере ему объясняли, что нельзя исключать вероятность потерь и неудач. Возможны и провалы, и убитые агенты, главное при этом, чтобы след не вел к БРЕН.

И все-таки. Леваллуа утверждает, что бомба взорвалась, а он обычно не ошибается. Возможность того, что японцы не в том месте заложили заряд, тоже исключена.

Рейнхард Гейдт умел рассуждать логично и решать самые сложные проблемы. Ему понадобилось меньше двадцати минут, чтобы сообразить, как было дело. Он встал с кровати и прошел в соседнюю комнату, где Леваллуа уже уложил свой скромный багаж и надевал пальто.

– Я понял, что произошло, – сказал Гейдт.

Француз вопросительно поглядел на него.

– Они нас попросту перехитрили. Радио и телевидение передавали не прямой репортаж. Они сдвинули передачу примерно на полчаса. Когда мы подорвали бомбу, кортеж уже проехал.

– М-м-м. Похоже на правду, – сказал Леваллуа.

– Этим объясняется и молчание на полицейской волне. Если бы она работала, трюк с радио и телевидением сразу стал бы очевиден.

Француз улыбнулся.

– А что, остроумно. Ничего не скажешь.

– Недооценили мы здешнюю полицию, – продолжал Гейдт. – Видно, не все в ней идиоты.

Леваллуа обвел взглядом комнату.

– Да, всякое бывает, – произнес он. – Ну, я пошел.

– Бери машину, – сказал Гейдт. – Все равно она мне теперь не понадобится.

Француз подумал. По всей стране, особенно вокруг Стокгольма, сейчас, наверно, расставлены полицейские кордоны. И хотя машину вряд ли выследили, все же риск остается.

– Нет, – заключил он. – Поеду поездом. Привет.

– Привет, – отозвался Гейдт. – До скорого.

– Надеюсь.

Леваллуа правильно рассчитал. Он без помех добрался до Энгельхольма на следующее утро. Оттуда автобус довез его до Турекова.

Рыбачья шхуна, как было условлено, ждала в гавани. Он сразу поднялся на борт, но в море они вышли, только когда стемнело.

На другой день Леваллуа был в Копенгагене, где ему практически ничего уже не грозило.

Хотя он не больно-то разбирался в датском языке, первые страницы газет поразили его своими заголовками. И он спросил себя, в котором часу в киоски Главного вокзала поступают свежие номера "Франс-суар".

Рейнхард Гейдт все валялся на постели, заложив руки за голову. Слушал вполуха радио и продолжал размышлять над своим первым основательным провалом. Кто-то перехитрил его, хотя подготовка была безупречной.

У кого хватило ума, чтобы так лихо его одурачить?

Когда начали передавать экстренное сообщение, он сел и удивленно прислушался.

Надо же, ко всему еще такое чуть ли не комическое совпадение!

Гейдт поймал себя на том, что смеется вслух.

Но смех смехом, а теперь ему рискованнее прежнего выходить на улицу.

Хорошо, что он предусмотрительно запасся хорошими книжками, которые можно читать и перечитывать с пользой для ума.

Рейнхард Гейдт понял, что нескоро увидит вновь Питермарицбург, и, поскольку он был большой любитель природы и свежего воздуха, ожидание обещало стать томительным.

Тем не менее он не очень унывал. Хандра для человека в его положении была непозволительной роскошью.

Для Мартина Бека венцом этого поразительного дня был телефонный звонок Херрготта Рада, который сообщил, что освободился, но, к сожалению, совершенно не представляет себе, где находится.

– И никто там у вас не знает?

– Нет, здесь все из Сконе.

– А как вас туда доставили?

– На полицейском автобусе, – ответил Рад. – Он ушел и приедет за нами только завтра утром. Единственное, что я могу сказать, – тут недалеко есть железная дорога. Поезда зеленые.

– Метро, – произнес Мартин Бек, раздумывая. – Ты в каком-нибудь предместье.

– Какое же это метро, ни одного туннеля не видно.

– Скажи ему, пусть выйдет из дома, дойдет до ближайшего угла и прочтет название улицы, – подсказала Рея, которая всегда подслушивала телефонные разговоры.

– Подключился кто-то? – рассмеялся Рад.

– Не совсем.

– Я слышал, что она сказала. Жди у телефона. Он вернулся через четыре минуты и сообщил:

– Люсвиксгатан. Тебе это что-нибудь говорит? Мартину Беку это название ровным счетом ничего не говорило, но Рея снова вмешалась в разговор.

– Он находится в Фарсте. Там такие кривые улицы, что ничего не стоит запутаться. Скажи ему, чтобы вышел и ждал на том же углу, я заберу его через двадцать минут.

– Слышу, слышу, – сказал Рад.

Рея уже надела красные резиновые сапоги. Застегивая куртку, открыла наружную дверь.

– И не смей подходить к плите, понял? – крикнула она.

– Деликатная у тебя знакомая, – рассмеялся Рад. – Как ее зовут?

– Сам спросишь, – ответил Мартин Бек. – Пока.

У Реи был старый автофургон "вольво", с помощью которого она нагоняла страх на пешеходов и автомобилистов. Знатоки презрительно называли эту конструкцию трактором или паровым катком, на самом же деле машина была отменная, потому что никогда не капризничала и не ломалась. Недаром завод снял эту марку с производства. Рея видела в этом одно из многих свидетельств того, что капитализм подчиняется только своим собственным законам.

Через сорок четыре минуты она вернулась с Радом. Видно, они сразу поладили, потому что еще из лифта до Мартина Бека доносились их веселые голоса и смех.

Сбросив куртку, Рея глянула на часы и помчалась на кухню.

Рад осмотрел квартиру и заключил:

– Не так уж и плохо для Стокгольма. Потом спросил:

– А что, собственно, произошло сегодня? В таком городе разве постовой может что-нибудь знать толком? Стой и пялься, куда тебе приказано пялиться, вот и все.

Он был прав. В таких случаях постовые знали ровно столько, сколько солдат на поле боя, а именно – ничего.

– Одна девушка застрелила премьер-министра. Спряталась в Риддархольмской церкви, а секретная полиция, которой было поручено наблюдение, прозевала ее.

– Не могу сказать, чтобы я принадлежал к числу его поклонников, – сказал Рад. – И все же я не вижу в этом никакого смысла. Через полчаса они поставят взамен другого, который будет ничем не лучше.

Мартин Бек кивнул. Потом спросил:

– Какие события в Андерслёве?

– Событий куча. Но все приятные. Например, мы с Калле спасли монопольку. Кое-кто добивался, чтобы прекратили продажу спиртного, но поди потягайся с начальником полиции и священником.

– А Фольке Бенгтссон как поживает?

– Хорошо, надо думать. Такой же, как всегда. Но вот новость: какой-то полоумный стокгольмец купил дом Сигбрит себе под дачу. – Он громко рассмеялся: – И с Бертилем Мордом чудо приключилось.

– Какое же?

– Мне надо было утрясти с ним кое-какие вопросы, как распорядиться имуществом и все такое прочее. Вдруг выясняется, что он продал свой дом, и кабак, и вещи и снова в море подался. Говорят – ему кто-то посоветовал. Кто бы это мог быть?

Мартин Бек промолчал. Это ведь он посоветовал.

– Ну вот, мы принялись его разыскивать, разослали письма во все концы на английском языке и наконец получаем ответ на роскошной бумаге от одного пароходства в Тайбэе, с острова Тайвань, и там написано, что они наняли капитана Морда четыре месяца назад в Либерии и теперь он командует теплоходом "Тайвань Сан", который направляется из Сфакса в Ботафого с грузом листьев альфа. Пришлось сдаться. Одного только не пойму: Морд ведь упился почти насмерть, на врачебное свидетельство не мог рассчитывать. Как же он ухитрился стать капитаном такого большого судна?

– Сунь пятьсот долларов надлежащему врачу в Монровии, получишь справку, что у тебя деревянная нога и стеклянный глаз, – сказал Мартин Бек. – Меня другое удивляет: что Морд сам до этого раньше не додумался.

– Сам, – хитро заметил Рад. – Значит, это ты~

Мартин Бек кивнул.

– А еще, – продолжал Рад, – меня удивили кое-какие детали следствия, если ты не обидишься. Так, рассказывали, будто убийца, как-его-там, умер от инфаркта, когда за ним пришла полиция.

– В самом деле?

– Инфаркт просто так не бывает, – сказал Рад. – Мне пришлось потом говорить с его врачом в Треллеборге, и я узнал, что у него был порок сердца. Ему запретили курить, пить кофе, ходить по крутым лестницам, волноваться. Запретили даже~

Вошла Рея, и Рад осекся.

– Что ему запретили? – спросила она.

Рад объяснил, что.

– Бедняжка, – сказала Рея и снова вышла на кухню.

– И еще одна деталь, – продолжал Рад. – Когда угнали его машину, дверца была незаперта и двери гаража распахнуты настежь. Почему? Да потому что он сам хотел, чтобы ее украли, понимал, что она может стать уликой в деле Сигбрит Морд. До убийства он всегда запирал гараж. Небось, если бы не его мерзкая баба, не стал бы даже заявлять об угоне.

– Тебе только в группе расследования убийств работать, – сказал Мартин Бек.

– Кому? Мне? Ты спятил? Честное слово, больше никогда не буду задумываться о таких вещах.

– Кто там сказал "мерзкая баба"? – крикнула Рея из кухни.

– Надеюсь, она не "красный чулок", – произнес Рад вполголоса.

– Нет, она не феминистка, – ответил Мартин Бек. – Хотя иногда надевает красные чулки.

– Это я сказал! – крикнул Рад.

– Ладно, – отозвалась Рея, – лишь бы не про меня. Кушать подано. Марш на кухню, пока не остыло.

Рея любила готовить, особенно для себя и ценителей вкусной еды. И не переносила таких гостей, которые глотают все подряд без разбору и без комментариев.

Инспектор полиции из Андерслёва был идеальным гостем. Сам отменный кулинар, он тщательно все дегустировал, прежде чем высказаться. И каждое его высказывание было весьма похвальным.

Когда они через час с небольшим сажали Рада в такси на набережной, его лицо более, чем когда-либо, отвечало фамилии.

В пятницу двадцать второго ноября Херрготт Рад снова стоял на посту на Свеавеген, напротив библиотеки. Проезжая с кортежем мимо него, Мартин Бек помахал рукой, и Гюнвальд Ларссон кисло заметил:

– Приветствуешь своего зверобоя?

Мартин Бек кивнул.

Накануне они с Гюнвальдом Ларссоном бросили жребий, кому идти вечером на прием, и раз в жизни Mapтину Беку повезло, благодаря чему и Херрготт Рад смог вкусно пообедать.

Прием в "Сталльместарегорден" прошел довольно уныло, хотя и сенатор, и временно исполняющий обязанности главы правительства старались вести себя как ни в чем не бывало. Оба в своих официальных речах упомянули о "трагическом эпизоде", но тем и ограничились, больше напирали на обычные политические фразы насчет дружбы, миролюбия, равноправия и взаимного уважения.

Гюнвальд Ларссон даже заподозрил, что речи писал для них один и тот же человек.

Мёллерова ближняя охрана в этот день не оставила ни одной лазейки, и члены спецотряда не показывались. Большинство из них дежурили на участках, другим предоставили отгул. Только Рикард Улльхольм честно трудился – во всяком случае, он сам так считал. Сидя дома на кухне, он писал и остался вполне доволен, настрочив в общей сложности одиннадцать заявлений на имя парламентского комиссара. В большинстве заявлений он ограничился обвинениями в нерадивости, непригодности и коммунизме, но в доносе на Мартина Бека пошел дальше, указав, что лично подвергся оскорблению с его стороны. Рикард Улльхольм дослужился до инспектора и в качестве такового не мог мириться с тем, чтобы ему говорили "что ты тут разорался". В каком бы чине ни был говоривший.

Гюнвальд Ларссон весь вечер томился скукой и только однажды открыл рот. А именно, глядя на оттопыренный под мышкой пиджак Каменного Лица, он обратился к Эрику Мёллеру, который в эту минуту случайно тоже оказался в гардеробе:

– Как получилось, что этот тип расхаживает с оружием в чужой стране?

– Специальное разрешение.

– Специальное разрешение? И кто же его выдал?

– Кто выдал, того уже нет в живых, – невозмутимо ответил Мёллер.

Шеф сепо удалился, и Гюнвальд Ларссон погрузился в размышления. Не очень разбираясь в юридических тонкостях, он спрашивал себя, можно ли и как долго считать имеющими силу разрешения покойников на противозаконные действия. Он так и не пришел ни к какому выводу и вскоре поймал себя на чувстве жалости к человеку с каменным лицом.

Паршивая работенка, говорил себе Гюнвальд Ларссон. Особенно когда ты вынужден ходить с незажженной сигарой в зубах.

Улыбка сенатора отдавала грустью, как и все мероприятие в целом, и прием кончился довольно рано.

Несмотря на это, Гюнвальд Ларссон добрался домой в Болльмуру только в половине второго. Принял душ, надел чистую пижаму, лег, прочел полстраницы своего любимого Ю. Региса и уснул.

Сенатор к этому времени спал уже полтора часа под надежной сенью посольства. Каменное Лицо тоже отдыхал после трудового дня, аккуратно разместив на тумбочке сигару, кольт и банку пива.

На другое утро оживленно обсуждался вопрос, отменит король завтрак или нет. Он вполне мог бы это сделать, сославшись на вчерашние события и на то обстоятельство, что сам только что вернулся из официального визита в Финляндию.

Но двор молчал, и оперативной группе пришлось проводить в жизнь весь комплекс мероприятий, предусмотренных для данного случая. Как и сказал адъютант, король не боялся. Он вышел в дворцовый сад и лично встретил сенатора.

Видимо, между двором и посольством США происходили какие-то переговоры, ибо на сей раз Каменное Лицо остался сидеть в бронированном лимузине, каковой – после того как сенатор благополучно поднялся по столь уязвимой с точки зрения безопасности лестнице – занял место на стоянке при дворце. Проходя мимо машины, Мартин Бек увидел сквозь голубоватое стекло, как телохранитель отложил свою сигару и достал откуда-то банку чешского пива и коробку, в которой явно содержались бутерброды.

Сверх этой детали не произошло ничего непредвиденного. Завтрак был личным делом короля; что при этом говорилось или делалось, посторонних не касалось. И если телохранителю пришлось ограничиться скудной трапезой в автомобиле, это объяснялось очень просто: король не пожелал сидеть за одним столом с вооруженными людьми. Надо сказать, что Мартин Бек вполне его понимал.

Демонстрантов перед дворцом было куда меньше, чем ожидалось, и, когда король появился в саду, возгласы "Хотим видеть нашего короля!" вполне уравновешивали крики "Янки, убирайся домой!"

Фактор времени играл важную роль для полиции, особенно для Гюнвальда Ларссона, который вместе с начальником охраны порядка командовал мобильными отрядами периферийной охраны. Гюнвальд Ларссон то и дело поглядывал на свой хронометр и с некоторым удивлением констатировал, что все идет как, по-писаному. Высокопоставленные официальные лица и политические деятели, как правило, отличаются пунктуальностью, и ни монарх, ни сенатор не нарушили расписание даже на минуту. Сенатор точно в положенное время поднялся по северной лестнице в сад, и король оказался на месте. Точно по графику они обменялись рукопожатиями и через восточные ворота вошли во дворец. Злые языки утверждали, что король страдает словесной слепотой и пишет с ошибками, будто бы однажды он написал колорь вместо король; тем не менее он всегда являлся туда, где его ждали, с точностью до тридцати секунд.

Когда король с почетным и для многих ненавистным гостем скрылся во дворце, критический момент миновал, и Мартин Бек вместе с другими облегченно вздохнул.

Трапеза кончилась минута в минуту. Сенатор сел в бронированный лимузин всего на пятнадцать секунд позже намеченного срока.

Мёллер, как обычно, не показывался, но, по всей вероятности, находился где-то поблизости. Машины выстроились в колонну, и кортеж тронулся в долгий путь до Арланды. Район дворца был оцеплен лучшими людьми Мёллера, он располагал вполне толковыми агентами, и на сей раз весь участок был проверен заблаговременно и с великой тщательностью.

Кортеж несколько отклонился в сторону от первоначального маршрута, объезжая место взрыва, где ремонтники газовой сети далеко еще не управились со своей работой.

Машины шли быстрее, чем накануне, но Гюнвальд Ларссон пришпорил свой быстроходный "порш" и носился взад-вперед вдоль колонны.

Говорил он мало, больше думал – думал о Гейдте и его сообщниках, которые, по всей вероятности, надолго затаились.

– У нас есть неплохие путеводные нити, – сказал он Мартину Беку. – Машина и описание внешности Гейдта.

Мартин Бек кивнул.

Через некоторое время Гюнвальд Ларссон произнес словно про себя:

– Нет уж, на этот раз ты не уйдешь~ – И продолжал: – Нам надо сделать два дела. Разыскать фирму, которая продала или сдала напрокат зеленую машину. И устроить засаду. Этим надо заняться немедленно. Кого выделим?

Мартин Бек хорошенько поразмыслил, наконец сказал:

– Рённа и Скакке. Дело нелегкое, но Скакке настойчив как черт, а Рённ располагает нужным навыком.

– Что-то раньше ты о нем так не говорил.

– С годами люди меняются. Это и ко мне относится.

В зале для важных персон в аэропорту снова было подано шампанское. И снова непьющий Гюнвальд Ларссон беззастенчиво опорожнил свой бокал в ближайший цветочный горшок.

Вдоль шоссе стояло изрядное количество демонстрантов, однако их было значительно меньше, чем накануне. Большинство провели ночь в холодных палатках, погода их не миловала, да и неожиданный поворот дела многих обескуражил. Инцидентов не было, была только куча плакатов, которые быстро размокли под дождем.

Улыбка сенатора теперь выражала скорее облегчение, чем грусть. Он обошел провожающих, пожимая им руки. Правда, подойдя к Гюнвальду Ларссону, заморский гость спрятал руку в карман и ограничился кивком и самой обаятельной предвыборной улыбкой. Каменное Лицо смотрел из-за его плеча на Гюнвальда Ларссона с мрачной солидарностью. Это был один из тех редких случаев, когда он проявлял почти человеческие чувства.

Сенатор произнес весьма нейтральную, хорошо отработанную, простую и сжатую благодарственную речь, еще раз упомянув про трагический эпизод.

После чего сел в джип секретной полиции, чтобы проехать в нем через все летное поле к надежно охраняемому самолету. Вместе с ним в машину сели Мартин Бек, Мёллер и тот самый статс-секретарь, который участвовал во вчерашней встрече (он успел уже стать министром без портфеля), а также человек с каменным лицом и сигарой.

Когда сенатор поднимался по трапу, с террасы для зрителей какой-то темнокожий дезертир покрыл его матерной бранью.

Сенатор поглядел в его сторону и, радостно улыбаясь, помахал рукой.

Десять минут спустя самолет взмыл в воздух.

Быстро набрав высоту, он описал сверкающую кривую, лег на нужный курс и меньше чем через минуту пропал из виду.

В машине на обратном пути в Стокгольм Гюнвальд Ларссон сказал:

– Хоть бы этот ублюдок разбился, да ведь не сбудется. Мартин Бек скосился на Гюнвальда Ларссона. Он никогда еще не видел его таким суровым и серьезным.

Гюнвальд Ларссон выжал газ до отказа, и стрелка спидометра закачалась около цифры двести десять. Казалось, все другие машины стоят на месте.

Никто из них не вымолвил больше ни слова, пока "порш" не замер на стоянке у здания полицейского управления.

– Вот когда начинается настоящая работа, – сказал Гюнвальд Ларссон.

– Найти Гейдта и зеленую машину?

– И его сообщников. Такие, как Гейдт, в одиночку не работают.

– Вероятно, ты прав, – согласился Мартин Бек.

– Зеленый драндулет, на номерном знаке буквы ГОЗ, – произнес Гюнвальд Ларссон. – Думаешь, на нее можно положиться, не ошиблась в буквах? Все-таки немало времени прошло.

– Она не стала бы говорить, если бы сомневалась. Но вообще-то в таком деле немудрено и ошибиться.

– И она не дальтоник?

– Можешь быть спокоен.

– Если машина не краденая, значит, ее либо купили, либо взяли напрокат. В том и другом случае можно ее выследить.

– Вот именно, – подтвердил Мартин Бек. – Славная работенка для Скакке и Рённа. Пошлем их обходить фирмы, а Меландера посадим на телефон.

– А нам с тобой что делать?

– Ждать, – ответил Мартин Бек. – Ждать и следить за ходом событий. Как ждут эти агенты БРЕН. Теперь, когда дело сорвалось, они будут предельно осторожны. Где-нибудь затаились.

– Да, похоже на то.

Они были правы, но только на семьдесят пять процентов.

Вечером в пятницу двадцать второго ноября ситуация выглядела следующим образом.

Рейнхард Гейдт отсиживался в квартире на Капелльгатан, японцы – в Сёдермальме.

Самолет, который должен был доставить Херрготта Рада обратно в Сконе, не смог из-за обычного в этих местах тумана приземлиться на аэродроме под Мальме и долетел до Каструпа в Дании. Направляясь по самоходной дорожке к автобусу, коему предстояло проделать путь на палубе автопарома от Драгерэ до Лимхамна и по суше до вокзала в Мальме, где можно было взять такси до Андерслёва, Рад разминулся с Леваллуа, которого встречная полоса везла на готовый к взлету парижский самолет. Они никогда не видели друг друга, да и впредь им никогда не суждено было увидеться. Естественно, никто из них не реагировал.

Сенатор крепко спал в удобном откидном кресле, летя на запад через океан в своем личном самолете.

Каменное Лицо не утерпел. Достал спички с рекламой "Сталльместарегорден" и закурил свою сигару.

Мартин Бек и Гюнвальд Ларссон инструктировали своих сотрудников, Рённ зевал, Меландер выколачивал пепел из трубки, выразительно посматривая на часы, Скакке, жадный до новых заслуг, внимательно слушал.

Примерно в полукилометре оттуда Ребекка Линд снова предстала перед судом, чтобы выслушать постановление о взятии под стражу. Рассмотрение дела задержалось, потому что по жребию обвинителем должен был выступить Бульдозер Ульссон, но он посчитал дело чересчур простым, к тому же его ужасала перспектива слушать тирады Рокотуна, а потому он внезапно сказался больным, хотя находился в своем кабинете.

Его заменяла женщина-прокурор, которая тотчас потребовала заключить Ребекку Линд под стражу и подвергнуть так называемой всесторонней судебно-психиатрической экспертизе, каковая обычно затягивается на много месяцев.

Ребекка Линд не произнесла ни слова. Она казалась беспредельно одинокой, хотя слева от нее сидела весьма добродушная на вид надзирательница, а справа – Гедобальд Роксен.

После выступления прокурора все с нетерпением ждали, что скажет Роксен; членам суда хотелось домой, а репортеры приготовились бежать к ближайшим телефонам.

Однако Рокотун не спешил начать.

Он долго с грустью созерцал свою клиентку, рыгнул, отпустил ремень на одну дырочку, крякнул и, наконец, заговорил:

– Версия обвинителя совершенно ошибочна. Единственное, что не подлежит сомнению, это то, что Ребекка Линд застрелила премьер-министра. Надо думать, вся страна уже видела это событие по телевизору, поскольку час назад знаменательные кадры повторили в шестнадцатый раз. В качестве защитника и юридического советника Ребекки я довольно хорошо с нею знаком, и я убежден, что ее психика здоровее и менее извращена, чем у любого присутствующего в этом зале, включая меня. Надеюсь, мне удастся доказать это на процессе, который, может быть, состоится когда-нибудь в будущем. За свою молодую жизнь Ребекка Линд не однажды приходила в столкновение с системой, произволу которой все мы вынуждены подчиняться. Она ни разу не видела ни сочувствия, ни помощи от нашего общества с его беспощадными принципами. И если прокурор требует психиатрической экспертизы на том основании, что действия Ребекки Линд не мотивированы, то это в лучшем случае свидетельствует о чистейшем недомыслии. На самом деле поступок Ребекки был вызван политическими мотивами, хотя сама она не принадлежит к какой-либо политической группировке и, несомненно, пребывает в счастливом неведении относительно господствующей политической системы, которая заправляет практически всем, что происходит вокруг нас сегодня. Не будем забывать о том, что нелепая доктрина: война есть логическое продолжение политики – действует и ныне и что эта формула разработана хорошо оплачиваемыми теоретиками на службе у капиталистического общества. Вчерашний поступок этой молодой женщины был политической акцией, хотя и неосознанной. Я берусь утверждать, что Ребекка Линд лучше тысяч других молодых людей видит, насколько прогнило наше общество. А то, что она не связана ни с какими политическими группировками и вряд ли вообще подозревает, что такое "государство смешанной экономики", может быть, лишь помогает ей яснее видеть. В последнее время, да что там – вообще, сколько мы помним, – большими и могущественными державами всего капиталистического блока управляют лица, которые по общепринятым юридическим нормам являются откровенными преступниками. Движимые жаждой власти и погоней за наживой, они прививают народам пагубный эгоизм, отвращение к труду и образ мыслей, всецело основанный на меркантильности и самом бесцеремонном отношении к своим собратьям. Лишь в очень редких случаях таких политиков наказывают, да и то наказание чисто формальное, а преемники виновных действуют в том же духе. Наверно, я единственный в этом зале, кто еще помнит таких деятелей, как Гардинг, Кулидж и Гувер. Их действия были осуждены, но произошло ли с тех пор сколько-нибудь существенное улучшение? Мы видели Гитлера и Муссолини, Стресснера, Франко и Салазара, Чан Кайши и Яна Смита, Смэтса, Форстера и Фервурда, чилийскую хунту – людей, которые либо привели свои народы на край гибели, либо в своекорыстных интересах обращались со своими подданными так же, как гнусный захватчик угнетает оккупированную страну.

Судья раздраженно посмотрел на часы, но Рокотун как ни в чем не бывало продолжал:

– Кто-то назвал нашу страну маленьким, но алчным капиталистическим государством. Верно назвал. Мыслящему человеку с чистой душой, вроде этой молодой женщины, которая будет здесь взята под стражу и жизнь которой уже погублена, такая система неизбежно должна представляться непостижимой и бесчеловечной. Однако она понимает, что кто-то должен нести ответственность, и когда ее попытки обычными человеческими путями дойти до этого лица или хотя бы добиться ответа оказываются тщетными, ею овладевают отчаяние и неудержимая ненависть. Я говорю здесь так долго потому, что мой юридический опыт подсказывает мне: Ребекку Линд не будут судить, и мои сегодняшние слова – единственное, что когда-либо будет сказано в ее защиту. Она очутилась в безнадежном положении, и ее решение хоть раз в жизни дать сдачи тем, кто загубил ее существование, вполне объяснимо.

Рокотун перевел дух, потом выпрямился и сказал:

– Ребекка Линд совершила убийство, и я, конечно, не могу возражать против взятия под стражу. Я тоже настаиваю на психиатрической экспертизе, но не по тем причинам, которые приводил обвинитель. А именно: я питаю слабую надежду, что врачи, в чьи руки ее передадут, придут к тому же выводу и убеждению, что я сам, – то есть, что она мыслит лучше и вернее, чем большинство из нас. В таком случае она может предстать перед судом, и, может быть, дело ее рассмотрят так, как подобает в правовом государстве. Да только не очень-то я на это надеюсь.

Он сел, крякнул и печально воззрился на свои запущенные ногти.

Судье понадобилось меньше тридцати секунд, чтобы объявить о взятии Ребекки Линд под стражу и направлении ее в Институт судебной психиатрии для всесторонней экспертизы.

Гедобальд Роксен оказался прав. Экспертиза длилась почти девять месяцев и завершилась тем, что Ребекку поместили в психиатрическую больницу для стационарного лечения.

Через три месяца она покончила с собой, разбив себе голову о стену.

В статистике ее смерть отнесли к разряду несчастных случаев.