Масодов ИльяГниды

Илья Масодов

Гниды

Папа так ударил ногой в дверь, что одна из створок вырвалась из петли, на ней раскололось стекло, упало на паркет и хрустнуло смертельными трещинами. Аня затряслась в шкафу. Она крепко вцепилась себе руками в плечи, чтобы не трястись, но не могла, тело всё равно дрожало, мелко-мелко билось в стенку шкафа, Аня уже вся взмокла, каким-то противным, липким потом. После удара в дверь несколько секунд было совсем тихо, потом грохнула об пол ваза, она шмякнулась с сухим треском и разлетелась на куски. Аню чуть не вырвало. В туалете за стеной завыла мать, тоскливо, как отравленная собака, которую привязали к дереву где-нибудь в лесу, а сами ушли, чтобы не видеть, как она будет дохнуть, ползать по земле и дохнуть. Сегодня мама выла как-то особенно жутко.

- Анька? - хрипло спросил папа.

Через замочную скважину дверки шкафа Аня видела, что папа не зажёг в комнате свет.

- Анька, ты где?

Аня уткнулась лицом в колени и затряслась пуще прежнего. Мать выла за стенами, лишь изредка прерываясь, чтобы набрать воздух. Он её уже надрал, поняла Аня. Он её надрал, но ему этого мало.

- Анька, - обиженно прохрипел папа. - Не прячься.

Казалось, его удивляло, что она прячется. А ведь она всегда пряталась, когда он начинал драть маму. Но теперь он её найдёт. Недаром он разбил дверь. Он знает, что она тут.

- Анька! - трубно взревел папа. - Иди ко мне, падло!

Аня заползла поглубже в заросли одежды. Она услышала, что отец включил телевизор, как всегда, погромче, и пошёл к шкафу. Мама за стеной вдруг перестала выть. Аня вся сжалась и слушала тяжёлые, неспешные шаги отца, который приближался, неотвратимо, как катящийся с горы камень. По телевизору передавали какой-то фильм, папа всегда включал погромче телевизор, потому что Аня могла очень слышно кричать. Тело отца с силой навалилось на закрытый шкаф, так, что захрустели переборки.

- Ворообушеек! - гадко прогудел он, сложив губы трубкой и подражая воздуху, гуляющему в вентиляционных дырах. - Ворообушеек!

Он тихонько постучал по дверце шкафа. Аня сидела не дыша.

- Где наш маленький воробушек? - сам себя спросил папа, ёрзая по поверхности шкафа. - Где же наш воробушек? Тут, - он опять застучал в дверцу. - Тут наш воробушек. Лучше будет, если ты ответишь папе. Где наш воробушек?

- Тут, - еле слышно отозвалась Аня.

- Ага. Тут, в коробочке. Неужели тут? Что-то не слышно.

- Чирик, - тихонько выдавила из себя Аня.

- А, теперь слышу, - сыто прохрипел папа.

Дверца шкафа заскрипела, отворяясь. Аня прижала пятки к попе и закрыла руками лицо. Над её головой зашуршала одежда.

- Ишь, куда забралась, - хрипло шепнул отец. - Знаешь, что будет больно. Папа надерёт.

- Не надо, - слабо попросила Аня. Она, впрочем, знала, что просить бесполезно.

- Разве воробушки разговаривают? - вдруг зло гаркнул отец. - Я спрашиваю! - заорал он из платяной чащи.

- Чирик! - пискнула Аня, еле сдерживая слёзы. Она знала, что плакать нельзя, это хуже всего. - Чирик, чирик.

Откуда-то сверху влезла сильная рука отца и нащупала Анину голову.

- Ага. Вот мы где.

Ладонь отца провела по рукам, которыми Аня закрывала себе лицо, по сведённым плечам девочки, залезла на спину, разворачивая волосы, потом вернулась и согнутым пальцем скользнула по Аниной шее, вверх, повторяя линию до уха. Внезапно, ухватив Аню за щиколотку, рука потащила её вверх.

- Ай, папочка, не надо! Не надо, не надо, папочка, миленький! заголосила Аня, упираясь изо всех сил и пытаясь вырваться, но отец держал мёртвой хваткой. Он вытащил её из шкафа и бросил на пол, Аня больно стукнулась коленками, но что могла значить эта боль по сравнению с тем, что её ожидало, ведь Аня знала, что папа будет её драть, потому и вопила, и плакала, и дёргалась у него в руке. - Не надо, пожалуйста, не надо, папочка, не надо!

- Что не надо? - гадливо спросил отец, нагибаясь над упавшей Аней и запуская ей вторую пятерню поглубже в волосы.

- Драть, - упавшим голосом пролепетала Аня. - Пожалуйста, не надо драть.

- А ты ж не слушаешься! - с хитрецой заметил отец. - Я тебя звал - ты не пришла.

- Я боялась, папочка, я боялась, - жалобно заскулила Аня.

- Ага, - крякнул отец, подтаскивая её за шиворот к тахте. - Боялась. Ясно. А теперь снимай тряпки.

- Папочка...

- Снимай тряпки, падло! - заорал отец, так громко, что Ане забило уши. - А то изорву!

Аня неожиданно вывернулась и попыталась укусить отца за пальцы, но он вовремя одёрнул руку и ударил девочку локтем в лицо. Аня замертво упала на пол.

- Кусаться? - ехидно спросил отец. - Я тебе покусаюсь. Я тебя сам так покусаю, что сдохнешь. Так и запомни: сдохнешь!

Аня запомнила. Если отец обещал сделать что-нибудь плохое, то всегда потом делал.

- А где мама? - спросила Аня, расстёгивая платье и посасывая разбившуюся изнутри о зубы губу.

- Мама скоро придёт.

Раздевшись, Аня бережно сложила платье на стуле, потому что за неопрятность отец мог её добавочно побить, и влезла на тахту. Теперь она стояла на пёстром покрывале в одних трусиках.

- Ну, чего стала? - спросил отец. - Пляши!

Аня стала плясать.

- А что такая мрачная? - рявкнул отец, который уже уселся в кресло и закинул ногу за ногу.

Аня стала улыбаться.

- И руками делай.

Аня стала поворачиваться и делать руками всякие фигуры. Она и до того их делала, но мало. Она танцевала и поворачивалась, хотя ей до сих пол никак не удавалось унять дрожь в ногах. Обычно папа ставил ещё на проигрывателе пластинку, но теперь не поставил, а без музыки танцевать было трудно, тем более, что мешал телевизор, там как раз задолбили миномёты: фильм был про Великую Отечественную войну.

Неожиданно в комнату вошла мама. Она была бледная, как смерть.

- Филипп, - сказала она с порога. - Меня тошнит.

Папа перестал улыбаться. Какое-то время они молча смотрели, как Аня старательно пляшет на тахте.

- Зачем ты вазу разбил? - спросила мать.

- Посмотри, она хорошо пляшет, - глухо сказал отец.

- Всё к чёрту, Филипп. У меня в животе словно котёл с землёй. Мне всё осточертело.

Отец поморщился. Аня перестала плясать и отёрла выступивший на лбу пот.

- Погляди на неё, Катя. Погляди, как таращится, будто муха.

- Всё к чёрту, Филипп, - мать села на стул, ударившись локтями в расставленные колени и бессильно уронила голову. Волосы свесились перед ней. - Я не могу уже на всё это смотреть.

Аня заплакала. Теперь уже можно было плакать.

- Да заткнись ты, вонючка, - устало произнёс отец.

Аня села на тахту, отвернувшись к стене и стала плакать в руки, без голоса.

- Выключи это дерьмо, - тихо попросила мать.

Отец встал и выключил телевизор.

- Зачем ты разбил вазу, дерьмо, - без выражения сказала мать. - Она была дорогая.

- Да, - угрюмо согласился папа. - Я - дерьмо.

- Ты всегда был дерьмом. Всегда был и остаёшься дерьмом, - мрачно произнесла мать. - Аня, ты не пойдёшь завтра в школу. Завтра мы поедем на кладбище, к Наташе.

- Катя, ну зачем, - застонал папа. - Мы же были там на прошлой неделе.

- Заткнись, дерьмо. Ей мало, - в голосе мамы послышалось тошнотворное отвращение. - Она лазит ко мне каждую ночь. Сядет на край кровати и гладит лицо. Ручки у неё такие ледяные.

- Катенька, замолчи, - тихо застонал папа.

- Каждую ночь, - тупо повторила мать. - Она вонючая, холодная.

Папа сел в кресло, потому что не мог больше стоять.

- После того, как она приходит, меня тошнит, - сказала мама. - Мне тошно смотреть на всё вокруг, особенно на тебя, Филипп. На твою свиную рожу. А ты ещё выкамариваешь. Унитаз опять сегодня был грязный. Кому ты это оставил? Ты всё должен сжирать, всё! Ясно тебе?

- Оно жидкое было, Катя, стекало.

- Стекало? Тряпкой собери. Ты же говноед, а не я. Что я могу поделать, если у меня расстройство кишок?

Папа слез с кресла и лёг на пол, потому что не мог больше сидеть.

- А отчего у меня расстройство кишок? - продолжала мама.

- От моей свиной рожи, - глухо ответил папа, медленно сгибаясь в животе.

- Верно, Филипп, - подтвердила мама. - От твоей свиной рожи.

Аня тем временем перестала плакать и снова стала одеваться, потому что ей было холодно. Одевшись, она подошла к окну, переступив через вытянутую по полу руку отца. Погода была пасмурной, во дворе кругом блестели лужи.

- А ещё я сегодня утром слышала, как кто-то воду сливал, - сказала мать. - А, Филипп? Ты сливал?

- Это не я, - испуганно промямлил отец. - Это, наверное, Анька.

- Анька? - подозрительно спросила мать.

- Да мама, это я писать ходила.

- Врёшь, - пусто сказала мать. - Он тебя запугивает, я знаю.

- Нет, Катенька, нет! - захрипел отец, дёрнувшись на полу. - Я ел, я не смывал!

- Гнида, - отчётливо произнесла мать. - Гнида ленивая. А ты, Анька маленькая, трусливая гнидка. Мне за вас одной перед вонючей Наташкой отвечать. Мне одной отвечать.

Аня дохнула на холодное стекло и нарисовала на нём пальцем крестик. Завтра они поедут на кладбище, и она станет на Наташкину могилу. Наташка там, в земле, станет скрестись, рыть гнилое дерево ногтями. Каждую ночь она приходит и просит у Ани одно и тоже. Плачет, катается по ковру. "Ну скаажи", - мысленно перекривляла Аня Наташку, - "только скаажи, что ты меня лююбишь. Ну я тебя оочень прошу". Нет, Аня никогда ей такого не скажет. Никогда.