"Огненный лис" - читать интересную книгу автора (Воронов Никита, Петров Дмитрий)

ЧАСТЬ ВОСЬМАЯ

Глава 1

— Тимурчик, ты уезжаешь куда-то?

— Да, мама…

В просторной, обставленной новой финской мебелью комнате сына царил беспорядок. Несколько костюмов были за ненадобностью разбросаны по креслам и дивану, на полу громоздилась какая-то обувь.

Вперемешку с видеокассетами лежало белье — свежее, заботлитво отутюженное материнской рукой, и грязное, требующее стирки.

Экран японского телевизора мерцая выплевывал из себя очередную порцию идиотской рекламы.

— «Орбит» с крылышками в одном флаконе!

— Что, сынок? Что?

— Нет, это я про себя, мама.

Пожилая, седая женщина замерла в дверях комнаты:

— Ты надолго, сынок?

— Не знаю! Нет… Дня на два, наверное.

Курьев в сердцах отшвырнул на кровать полураскрытую дорожную сумку и заметался:

— Ну, где же он? Ч-черт!

— Кто? — Засуетилась мать.

— Да радиотелефон этот чертов!

— Сынок, я его в секретер убрала… А то ведь, вещь дорогая, а валяется где попало.

— Мама! — Раздраженно произнес Курьев. — Сколько раз я тебя просил: не трогай… Не трогай ничего из моих вещей!

— Не буду, сынок, не буду…

Но Тимур уже не слышал её. Пробежавшись пальцами по кнопкам, он нетерпеливо дожидался длинных гудков.

— Мн-да? — Отозвался телефон голосом уверенного в себе мужчины.

— Валерий Николаевич? Это я.

— Слушаю.

— Вы меня узнали? Можете отвечать?

— Разумеется. Говори.

— Я хочу уточнить… — Курьев прошел мимо матери в коридор и даже прикрыл ладонью трубку:

— Налегке поедем? Или как?

— Никаких «или как»! — Отчеканил Болотов. — Понял?

Оба понимали, что имеется в виду: последнее время Курьев почти не расставался с пистолетом, привык к нему, и теперь без оружия чувствовал себя полуголым. Но на этот раз, видимо, придется оставить «ствол» дома тон шефа служил лишним тому подтверждением.

— Понял, Валерий Николаевич! Извините.

— Запомни, мы — друзья, свои в доску. Никакого рыка, никаких предьяв и наездов, все чтобы чинно-благородно, с улыбочкой…

— Постараюсь.

— Надеюсь, собрался уже?

— Сейчас выхожу. Минут через пять.

— И ещё одно… — сделал паузу Болотов. — Без глупостей!

— Хорошо. Конечно.

— Не опаздывай. Ладно, увидимся.

— Да, до встречи… козел старый!

Последние слова Тимур Курьев добавил, разумеется, уже отключив радиотелефон. Он повертел трубку в руках, потом отложил в сторону:

— Мама?

— Что, сынок?

— Если кто по этой штуке звонить будет — ты не отвечай. И двери никому открывать не надо, ладно? Сейчас время такое пошло, неспокойное. Да и вообще…

— Хорошо, сынок. Хорошо.

Женщина с боязливым уважением дотронулась до «нокии»:

— Может, выключишь его пока?

— Нет, нельзя. Не стоит. У меня тут определитель номеров с памятью, вернусь — узнаю, кто звонил.

Только сейчас он заметил, что мать потихоньку всхлипывает:

— Ну зачем ты? Зачем? Я же не надолго, не на край света… Так, по работе! В командировку.

— Будь поосторожнее, сынок.

— Ой, о чем ты! — Спрятал глаза Курьев. — Я туда и обратно, только бумажки всякие в Москву отвезу — и все…

— Тимурчик, ты только из поезда на станциях не выходи, а то отстанешь еще! И воду в вагоне не пей, в ней одни микробы.

— Мам-ма! — Застонал Курьев.

— Деньги припрячь хорошенько. Если спать ляжешь, сунь их под подушку, так надежнее. Из-под подушки не упрут!

— Не беспокойся, мама. Я уже давно не маленький.

— Для матери ты всегда маленький… На, вот!

— Что это? — Курьев взвесил на руке плотно упакованный в целлофан сверток.

— Тут тебе покушать, в дорогу.

— Ну, зачем… — смутился сын.

— Денежек-то хватит, Тимурчик?

— Хватит! Я командировочные получил, да ещё кое-что директор выписал. Под отчет, на непредвиденные расходы.

— Видать, хороший человек? Заботливый.

— Нормальный, — поморщился сын. — Обыкновенный мужик… Просто так положено.

Курьев сделал вид, что целиком занят дорожной сумкой.

Мать была единственным по-настоящему близким и дорогим Тимуру человеком. Необходимость лгать ей сильно угнетала, но что поделаешь? Больное сердце, неврозы… Да и вообще!

Ну как обьяснишь матери, что сын её вовсе не работник отдела сбыта фабрики, к примеру, «Красный лапоть» — а совсем наоборот? Что Тимур, вобще-то, людей убивает? Грабит их, калечит?

Что он — обыкновенный бандит средней руки, а уродливый шрам заработал не в стенах инструментального цеха, в вечернюю смену, а на улице, в темной подворотне. И что в «производственной травме» повинна вовсе не вылетевшая из патрона токарного станка заготовка, а стальной клинок ограбленной жертвы…

— Осторожнее, сынок, ладно?

— Хорошо, мама. Постараюсь!

Тимур торопливо, на ходу чмокнул мать в подставленную щеку и выбежал из квартиры…

Если, скажем, себя не жалеть, и обвеситься с ног до головы тяжеленными, набитыми до отказа хозяйственными сумками — а затем хорошенько оттолкнуться задницей от захлопнувшихся дверей трамвая номер двадцать пять, следующего не туда, а обратно… Если проделать над собой такое, то сразу же, как на крыльях, перелетаешь Лиговку и вливаешься в пеструю вереницу бредущих вдоль набережной Обводного канала граждан.

Некоторые из прохожих курят сигареты и папиросы. Но окурков в воду не бросают. Впрочем, даже если и захотелось бы им проделать подобное безобразие — никак! Отгорожен канал от людей широкой, выщербленной полосой асфальта, по которой нескончаемым и неустанным потоком течет в одном направлении с пешеходами городской транспорт.

Омерзительное зрелище…

Часть путников непременно сходит с дистанции у автобусного вокзала. Они торопливым ручейком вливаются в серое и невыразительное здание, а оставшимся приходится одолевать Новокаменный мост.

Впрочем, большинство пешеходов этого моста просто не замечает, с ходу ныряя под путепровод и поднимаясь чуть вправо, наискосок — в своеобразный, регламентированный, замкнутый мир вагонной части, обслуживающей Московское направление железной дороги.

Огромная территория, расчерченная паутиной стальных путей, вереницы пассажирских составов, административные здания в два ряда и скамеечки между ними…

Cкамеечки белые, пластиковые, удобные — демонтированные со старых электричек. Но примечательны они вовсе не внешним видом, а тем, что в хорошую погоду на них и возле них собирается служивый железнодорожный люд.

В основном, это проводники пассажирских вагонов. Изредка мелькнет бригадир поезда, ещё реже — начальник рангом повыше. Неподалеку покуривают обычно грузчики, кладовщики, уборщики, слесаря, электрики. Отдельной стайкой жмется персонал бухгалтерии…

А вокруг, на почтительном расстоянии обитают бомжи. Клянчат что-то, копошаться в мусорных баках, метр за метром, как минное поле, обследуют железнодорожное полотно. Надеются: авось, на глаза попадется что-нибудь ценное — монетка там, к примеру, или сережка золотая. Чаще, конечно, ни того, ни другого, одно дерьмо…

Вагонная часть депо.

В отделе кадров, ровными строчками на казенных бланках — тысяча человек, во всех подробностях.

Система. Государство в государстве, ячейка общества. Почти семья… Тысяча человек: кто-то уживается в ней и остается до конца, кто-то вылетает, не успев прочувствовать, понять дух и букву её писаных и неписаных законов.

Тысяча человек, столько же судеб. И в то же время — одна судьба, общая. Как общий вагон — кому-то досталось место получше, кому-то похуже, но глядишь, по дороге разговорились между собой, обустроились, пообтерлись…

— Рая, Раечка!

— Чего?

— Ты «девятку» мою не видела?

— Кажется, на мойку потащили, в РЭД.

— Ах, мать её, перемать ее! Замоталась со сменой белья. Теперь вот ждать придется.

— А ты не жди, Валюш! Пошли ко мне на вагон, чайку попьем. Я тебе чего расскажу-то… Кузмич наш вчера, слышала?

— Нет. А ты теперь на каком?

— На «тридцать пятом» сегодня поеду. Видишь? Вон, на третьем пути стоит.

— Ох, и сраный же поезд, — сочувствует Валя. — Вагоны дрянь, развалюхи…

— А что поделаешь? Послали.

— Ну, и ты бы послала! Тех, которые тебя на него послали.

— Ага, скажешь тоже! Я их, а потом они меня — насовсем?

— Ох, давно я тебя не видела, Раечка! — Валентина обняла подругу за плечи. — Все такая же…

И обе немолодые уже, но бойкие и веселые толстушки в синих форменных юбках и рубахах побрели, спотыкаясь о шпалы, «на вагон». А чуть погодя задымится в служебном купе невесть какого сорта чаек, зашушукаются они, захохочут, обсуждая, что же там такое опять отчебучил вчера «их» Кузмич.

… Дарья остановилась возле выкрашенного в фирменный красный цвет вагона и подняв с земли камешек постучала условным кодом в металлическую дверь.

— Твой? — Поинтересовался Виктор.

— Нет. Мой — следующий.

Рогов вопросительно вскинул брови:

— А чего мы сюда?

— Мой же заперт изнутри, — без раздражения, как несмышленому ребенку пояснила девушка. — Как же мы в него с улицы попадем? Придется через этот идти, если, конечно, пустят.

Она прислушалась, но беспокойство было напрасным. Внутри вагона раздались приближающиеся шаги, затем щелкнул замок:

— Привет, Даша! — В проеме стоял заспанный и помятый парняга лет двадцати семи:

— Умаялся за день. Сплю… Так что, давайте быстрее.

В полутьме переходной площадки Дарья трехгранным ключом отворила дверь и пропустила Рогова вперед:

— Милости прошу!

— Да-а, — присвистнул Виктор, ощупывая глазами внутреннюю отделку вагона «СВ». — Ни фига себе! Прямо, «Астория» на колесах.

— А ты в «Астории»-то был хоть раз? — Снисходительно улыбнулась проводница.

— Нет, — признался честно Рогов. — Только в кино видел.

Взгляд его заскользил вдоль сверкающего никелем и полировкой, устланного коврами коридора, цепляясь за все неожиданное и необычное. На стенах, покрытых бежевым пластиком, развешаны в горшочках декоративные цветы, специальные полочки заполнены свежей прессой. В купе «на двоих» вместо привычных полок — мягкие диваны, заранее застеленные новым, накрахмаленным бельем. По-домашнему сбиты подушки, на столиках — чистые кофейные чашки и минералка.

Откуда-то сверху послышался легкий щелчок автоматики, а затем ровное, ненавязчивое гудение.

— Вентиляция? — Понимающе кивнул Виктор.

— Нет, — ответила Даша все с той же снисходительной улыбкой. — Это холодильник.

— Да ты что! — Удивился Рогов. — Вот так сервис…

— А как же иначе? У нас же пассажиры — все сплошь иностранцы, знаменитости, депутаты.

— Ясно, — вздохнул Виктор. — Простому смертному сюда не попасть. Если он, конечно, не уборщик.

— Ну, почему же…

— Ага. Станут у нас для обычных токарей и доярок холодильники в купе пихать!

— Глупости. Ехать в «СВ» может кто угодно, билеты в кассе продаются без проблем. Если, конечно, они по карману.

Виктор хмыкнул:

— И сколько же вся эта красота стоит?

— В одном направлении? Ну, наверное… — прищурилась Даша. — Наверное, на Украину туда и обратно простым вагоном сьездить дешевле обойдется.

— Круто, — вынужден был признать Рогов. И внезапно призадумался, усевшись на край одного из застеленных диванов.

Даша опустилась на корточки, прямо напротив. Посмотрела в глаза:

— Ну, что? О чем печалишься?

— Ты же знаешь.

— Не надо, Витя. Не думай пока про это! С бригадиром договорюсь, он разрешит — сьездим в Москву, вернемся… У меня как раз получка будет, я тебе одолжу на билет до Кременчуга, и вообще… Как бы ты без денег на Украину покатил?

— Не знаю, — пожал плечами Виктор.

— Вот видишь, — Даша прильнула грудью к его коленям.

— Все правильно. Хотя… Спасибо тебе за заботу, но понимаешь — как-то неловко. Неудобно мне!

— Перестань. Я же тебе не милостыню подаю! Приедешь, устроишься тогда и отдашь долг. Вышлешь по почте, ладно? А может, я и сама приеду, у меня отпуск скоро.

— Ну, если приедешь… Тогда я согласен: давай!

Виктор прикоснулся к коленям девушки и тут же полез выше.

— Ты чего? Сдурел, что ли? — Отшатнулась Даша.

— А что такое?

— Да в любой момент зайдет кто угодно! — Она поднялась и окатила Рогова нарочито суровым взглядом:

— Ты мне это брось… В дороге — чтоб ни-ни! У нас такое не практикуется, понял?

— Понял, — с сожалением убрал руки Виктор. — Печально… Такие диваны шикарные и — не практикуется?

— Делом лучше займись, — подбоченилась девушка. — Дармоедов я возить не намерена, так что впрягайся-ка в работу!

— А чего делать-то? — Немного растерялся Рогов. — Я завсегда пожалуйста, но, извиняюсь, кроме как по селектору выступить с руководящими указаниями ничего в вашем хозяйстве не понимаю.

— Тоже мне, диспетчер нашелся! — Фыркнула Даша. — Пылесос видишь? Вон, за щитом… Пропылесось ковры в купе и в коридоре, потом титан затопишь.

— А ты?

— А мне, извини за откровенность, себя надо в порядок привести. В уборную сходить, подкраситься… Проводники — они ведь тоже люди!

… В двадцать три часа с минутами фирменный поезд «Красная стрела» подкатился к перрону Московского вокзала. Репродукторы наполнили воздух звуками душещипательной мелодии, и состав замер.

Как по команде, одновременно распахнулись двери, из которых в вечерние сумерки высыпали проводники. Отерли поручни и застыли в ожидании пассажиров — вышколенные, чистенькие, с приветливыми плакатными улыбками на лицах.

А народ уже повалил к вагонам.

Привычная публика — в основном, дородные, холеные мужчины и женщины, не обремененные поклажей. Некоторые немного навеселе: оживленно прощаются, шумят, целуют друг друга и жмут руки остающимся.

Иные, наоборот — суровые, деловитые, преисполненные чувства собственной значимости. Такие широкой, уверенной походкой минуют перрон и тут же исчезают от людских глаз за распахнутой дверью.

Редкой экзотикой тут и там мелькают эстрадные знаменитости и звезды киноэкрана. Странно, они вовсе не смотрятся чужаками среди респектабельных деловых господ, придавая образу «Красной стрелы» некий шарм и дополнительную престижность.

— А это кто? В черном?

— Костя Кинчев, — подтвердила догадку Даша.

— Ни фига себе…

Виктор смиренно стоял за её спиной и таращил ошалелые глаза на шествующих мимо знаменитостей.

Знаменитости вели себя, как простые смертные, и даже время от времени кучковались на посадке, образуя перед вагонами целые созвездия. Виктор и раньше видел их, почти всех — но это происходило либо дома, у телевизора, либо в зрительном зале. А чтобы вот так, запросто…

— Добрый вечер!

— Здравствуйте.

Из-за спины здоровенного темно-лилового негритоса вынырнул Шевчук. Протер платком линзы массивных очков, достал билет и протянул Дарье. Та кивнула, мельком взглянув на пропечатанные компьютером строчки:

— Проходите пожалуйста. Пятое место…

Еле заметно поддернув джинсы, Шевчук занес ногу, чтобы исчезнуть в тамбуре — но замешкался, встретившись взглядом с Виктором. Впрочем, спустя мгновение знаменитый рок-музыкант уже был внутри.

— Что это он? — Даша обернулась к Рогову.

— Не знаю, — покачал головой Виктор.

— А вы похожи. Очень… Нет, правда!

Но Рогов предпочел отшутиться:

— Ага. Мне бы ещё очки, как у него.

Следующим к вагону приближается некто — помощник депутата. Он так и представляется, слащаво улыбаясь: помощник депутата Государственной Думы такой-то…

И зачем-то сует сначала Дарье, а потом Виктору свои визитные карточки:

— Прошу!

Виктор как-то так сразу решает набить ему морду, но подходящего случая по пути не представляется. И в конце концов, уже утром, в столице, слуга народа вместе с нею, заспанной и нетронутой, выскакивает из вагона, на ходу одергивая пиджачек…

В целом, ночное путешествие из Петербурга в Москву прошло спокойно если не считать пары разбитых по неосторожности чашек, да украденной кем-то из пассажиров льняной простыни.

А вот в соседнем вагоне, у того рослого проводника, который перед поездкой пропустил Дарью с Виктором, без приключений не обошлось, даже милицейский наряд вызывали.

Некто, перевозил в столицу деньги. И не то, чтобы сумма оказалась так уж велика, но меры предосторожности были им приняты все, что называется, «как в книжке пишут». Имелся добротный металлический кейс с кодовым замком, огромный газовый «ствол», наручники. Но вот горе — бедняга так испереживался в дороге, таких страстей напредставлял, что под утро, нажравшись для храбрости водочки до невменяемого состояния не чемоданчик пристегнул к себе, а себя самого надежно присобачил наручниками к столу.

А ключ, естественно, куда-то делся… В общем, пришлось обыкновенной ножовкой по металлу выпиливать из купе здоровенную стойку-железяку, с которой господин и удалился — впрочем, возместив ущерб и сполна оплатив причиненные хлопоты.

… По прибытии в парк отстоя, поездная бригада дружно отхохотала над инцидентом на утренней «пятиминутке» и разбрелась по своим вагонам заниматься уборкой.

Полетел в баки всяческий хлам и мусор: забытые кем-то носки, бумажки, пустая и не подлежащая сдаче стеклотара… Надсадно загудели пылесосы, загремели ведра.

— Под диваном покачественнее, — распоряжалась Дарья. — Если проверяющие припрутся, обязательно туда морду сунут.

— Понял, шеф! — Отозвался Виктор, отжимая старую половую тряпку.

Впервые за последние дни он чувствовал себя в полной безопасности. Настроение поднималось, как на дрожжах. Все вокруг радовало, доставляло удовольствие: и вид раскрасневшейся, румяной Даши с закатанными по локоть рукавами, и не похожий ни на что силует высотного здания за окном, и даже плещущаяся в ведре теплая вода.

— Слушай, может, прошвырнемся по Москве? — Спросил Рогов, когда уборка закончилась и вагон принял подобающий вид. — Любопытно, все-таки! Кремль посмотреть, Красную площадь, Мавзолей…

— А ты не был ни разу?

— Только проездом.

Даша наморщила лоб:

— В Мавзолей ты сегодня не попадешь. Суббота, народу пропасть.

— Неужели? До сих пор?

— Еще больше, чем раньше, — отмахнулась девушка. — Писали ведь, что скоро Ильича закопают, вот все и торопятся поглазеть.

— Ладно, — решил не настаивать Рогов. — К вождю мирового пролетариата ломиться не будем.

Однако, переспектива провести целый день на железнодорожных путях не прельщала:

— А как насчет того, чтобы просто прогуляться? Какую-нибудь сокровищницу культуры посетить…

— Витюша, милый! — Взмолилась Дарья. — Сходил бы ты сам, а? Я целую ночь не спала, веришь — глаза слипаются.

— Ну, во-от, — шутливо протянул Рогов. — Начинается.

— Что такое? — В голосе девушки послышалась тревога.

— Полы мыть — сам, в Мавзолей — сам, на выставку — сам… «В вагоне не практикуется» — тоже, так сказать, сам?

— Виктор! Ты меня пугаешь.

— Шучу, шучу, — Виктор выставил вперед ладони:

— Видишь? Волосы не растут.

— Ну и что?

— А то, что у тех, кто «сам», у них ладони шерстью покрываются!

— Да ну тебя! — Покраснела Дарья. — Несешь всякую чушь… Не понять, когда серьезно, а когда треплешься. Вали, давай! К Ленину. Я спать ложусь.

— Ну, Да-аша… — состроил жалкую физиономию Рогов. — Ну прогуляй меня по Москве, а? А то вдруг заблужусь?

— Не заплутаешь, — отрезала девушка.

— А вдруг?

— В крайнем случае, к любому дяденьке-милиционеру подойдешь, он обьяснит. Все, хватит! Я ложусь, а ты чеши, покоряй столицу.

И Дарья, опережая все возражения, задвинула перед самым носом Виктора дверь служебного купе.