"Огненный лис" - читать интересную книгу автора (Воронов Никита, Петров Дмитрий)

Глава 1

— Отличные брючки! Ей-Богу, отличные… Почти новые, вот здесь только подлатать и под коленкой чуть-чуть… Нет, что ни говорите, а брючки достались прямо-таки кайфовые.

Контролер Еремеев чмокнул от удовольствия губами и вытянул их в трубочку, который уже раз встряхтивая перед собой чьи-то поношенные джинсы. Прищурился, прикинул на свет протертость материала:

— Все в порядке! Не прогадал.

В дежурку заглянул прапорщик Коваленко. Рассеянно прошелся туда-сюда, сплюнул пару раз в корзину для бумаг и раскорячась опустил задницу на старый, скрипучий табурет.

Он ещё не проронил ни слова, но по вопросительному движению брови прапорщика Еремеев уже догадался, о чем пойдет речь.

И не преминул похвастаться:

— Этап пришел сегодня. Аж — из улан-удинского талды-балды-калды автономного…

Коваленко кивнул: дескать, вопрос исчерпан. Но контролера понесло:

— Человек под тридцать зэков прикатило. И почти все в вольных шмотках! Как положено, всем по новой робе выдали, а это, — Еремеев любовно погладил джинсы маленькой рыжеватой ладошкой, — это все в общую кучу, для последующего оприходования. Народу сбежалось уйма! Мы с Гелязитиновым даже сцепились. Ему пиджачок вельветовый достался, такой… коричнево-ржавый. Так он, старый гомосек, хотел его мне всучить, а себе, значит, джинсы представляете?

— Ну, и как же ты устоял? Штанов не лишился? — Без особого интереса хмыкнул Коваленко.

Видно было, что мысли его заняты чем-то другим. Растаскивание же личных «неположенных» вещей вновь прибывших на зону зэков считалось делом обыденным и, несмотря на явную прибыльность, прапорщика оно уже давно не прельщало.

— Рогом уперся — ни в какую! — Гордо подбоченился Еремеев. Потом, подмигнув, добавил:

— И не прогадал… Татарин-то после получше свой трофей ощупал, а он сплошь кишит вшами. Не то, что брючата мои — вот они, целехонькие. Почти и не ношены, глянь!

Коваленко раздраженно отмахнулся и даже передвинул табурет чуть подальше. Но увлекшийся контролер все продолжал совать штаны ему прямо в нос:

— Да ты глянь, глянь! Почти не протертые, вот тут только, а так… Фирменная вещь. Похоже, английская.

— С чего это?

— Вот тут — на пуговицах и на жопе написано… Буквы не наши, и слово, — Еремеев сощурился и прочел:

— Т-з-а-р… Тзар!

— Барахло кооперативное, — разочаровал его прапорщик. — Такого говна сейчас везде полным-полно.

— Это почему же говно? Почему же кооперативное? — Еремеев насупился и спрятал джинсы за спину. Затем, окинув подозрительным взглядом коллег-контролеров, до того молча наблюдавших за беседой из дальнего угла дежурки, вновь выставил трофей на обсуждение:

— Ну, нет! Глядите. Ясно же написано: «Тзар». Слово, факт, английское, и буквы…

— Тзар! — Передразнил Коваленко. — «Царь», дурья твоя башка… Название русское, но написано по-ихнему. Мода сейчас такая пошла — язык коверкать на их манер, понимаешь? По-русски напиши — никто не купит, а раз из-за бугра, то с руками оторвут.

Еремеев смутился, его даже передернуло, будто на язык попало что-то кислое. Он даже чуть присел и сьежился, как от удара ниже пояса, но буквально через мгновение совладал с душевным конфузом, приосанился, подтянулся…

Сунув джинсы в ящик письменного стола, контролер показал сослуживцам кукиш:

— Плевать! «Тзар», так «тзар»… Все равно брючата отличные, ещё пару лет носить, не переносить. Я под них себе ещё и кроссовочки притарил — вот тут только подклеить…

Коваленко брезгливо поморщился от появившейся на свет вонючей пары обуви и потянулся к «общему» чайнику, закипавшему на самодельной электроплитке:

— Давайте-ка лучше попьем горяченького. Так сказать, чифирнем… Я пачку индийского принес.

— И правильно! — Поддержал его вошедший в помещение Плющев. Вслед за собой опер затянул внутрь волну уличного холода:

— Наливай.

Подхватив с подоконника пыльный стакан, он подал его Коваленко.

Сослуживцы расселись кружком, поуютнее. Подождали, пока покрепче заварится, чифирнули как положено, расслабились…

На улице — мороз, выходить не хочется. И, конечно же, первым напустил на себя деловитость Плющев:

— Послушай, Леха. Понимаешь…

Прапорщик молча изобразил лицом почтительный интерес.

— Да нет, ты пойми правильно! Есть у меня некоторые сомнения. Или, точнее сказать, подозрения… Сам не знаю, как обьяснить, но жопой чую что-то неладное творится.

Коваленко по-прежнему молча глянул в окно и предложил оперу сделать то же самое.

Картина их взору представилась следующая. Прямо напротив столовой, как развороченный снарядом фашистский танк, мозолила глаза ржавая металлическая бочка ведер на двести, установленная на одноосный тракторный прицеп.

Бочку использовали для вывоза пищевых отходов, а заполнением и опорожнением её занимались исключительно зэки из «обиженки», то есть педерасты. Как раз в данный момент вокруг бочки суетилось несколько таковых, пытаясь отдолбить лед от колес.

— Вон, видишь хлопцев? — Спросил Коваленко.

— Тех, что ли? — Усмехнулся Плющев. — Так это не хлопцы!

— Вот они-то жопой и чувствуют, — хихикнул Еремеев. — Если и ты так же, то нечего здесь с нами чифирить…

— Прекратите, — возмутился Плющев. — Серьезно говорю! Подозрения у меня имеются. Некоторые.

— Валяй уже, показывай свои… подозрения. — давясь от хохота, Коваленко похлопал оперативника пониже спины. — Чувствительный ты наш!

— Да вы что? Сдурели все! — Подскочил Плющев. — Ну как дети малые, в самом деле…

— Ну, хорошо, хорошо. Давай уже, не тяни резину.

Плющев заговорщицки оглянулся по сторонам, глуповато хмыкнул и произнес:

— Собственно, что сказать? Крутятся тут двое возле литейки…

— Подожоительный ты наш, — растянулся в улыбке контролер. Он хотел и дальше продолжить «прихваты», но его неожиданно грубо одернул прапорщик Коваленко:

— Заткнись! И успокойся.

— Всю неделю слежу, — приободрился, почувствовав поддержку, Плющев. В одно и то же время к литейке подходят. Шасть — и нет их! Я и вокруг развалин облазил все, и наверх забирался… Черт знает, куда деваются?

Коваленко задумался — даже подпер подбородок рукой и прикрыл веки. Затем отмахнулся, как от назойливых слепней:

— Ерунда. Нечего им там делать, завалено и затоплено все. Наверное, просто по нужде бегают… Туалеты в цехах позагадили, ещё с осени говном заросли, вот народ и потянулся на улицу.

Плющев пожал плечами: и здесь не поняли, не оценили… Опер встал и уже направился к выходу, убежденный в тупости и безответственности личного состава колонии, но Коваленко придержал его за край шинели:

— А кто именно шастает не разглядел? Одни и те же, или разные?

— Да близко-то никак не удавалось… Не успевал. Но ходят, по-моему, постоянно двое. Вроде как, Рогов из конструкторского, и с ним маленький такой, шибздик.

— Росляков, что ли? — Удивился прапорщик…

… А в это время те, о ком шла речь, были совсем недалеко.

Виктор Рогов, стоя чуть ли не по пояс в ледяной воде, неуклюже обернулся и скользнул подошвами по камням. Он чуть не выронил из рук зажженую свечу, но удержал её и даже смог устоять на ногах:

— Васька! Слышишь? Как тебе стихи мои, впечатляют?

— Светил бы ровнее, поэт хренов, — отозвался Росляков. — Не вижу, где и чего копать-то!

Действительно, в заброшенном, позабытом всеми подвале литейного цеха царила кромешная темень. Суровое подземелье было наполовину затоплено холодной, отяжелевшей водой, и солнечный свет в него не попадал совершенно. Сверху же громоздилась многометровая, ощетинившаяся гнутой и рваной арматурой гора битого кирпича и обломки кровли — все, что осталось от рухнувшего капитального здания.

В свое время несколько дней подряд Виктор скрупулезно изучал эти руины, облазил на карачках чуть ли не каждый метр — и, наконец, нашел лаз. Узкая щель между завалившимися крест-накрест бетонными плитами, через которую протиснуться можно, только сняв верхнюю одежду… Но сразу за ней образовалась довольно вместительная ниша, имевшая сообщение с тамбуром перед входом в подвал.

Бредовая идея вырыть тоннель — подземный ход, через который Шипову предстояло бежать, могла прийти в голову только людям с уже поврежденной психикой, истосковавшимся, изголодавшимся по воле и равнодушным к себе.

Копать зимой, в лютый холод, рискуя получить новый срок — и дать возможность другу бежать потом неизвестно зачем и куда. То ли, чтобы Дядя смог начать новую жизнь, спрятаться, изменить фамилию. То ли, чтобы он в конце концов убил свою бывшую, искалечившую жизнь ему и дочери жену…

Рогов и Росляков решили копать из подвала литейки. На улице, в мороз это утопия, зато оттуда… В том, что подвал остался почти невредим, Виктор не сомневался, к тому же цех находился ближе к запретной зоне и её ограждению, чем все остальные здания.

Рогов тайком произвел замеры. Получилось всего метров пятнадцать, плюс восемь метров сама «запретка» — не так уж много!

К тому же совсем рядом, под землей была проложена теплотрасса, по которой из котельной в поселок подавалась горячая вода. Ход должен был пройти под ней, ведь даже в самые лютые морозы грунт под трубами не промерзает и легко поддается не только кирке, но и штыковой лопате.

Единственным серьезным препятствием оказалась вода, накопившаяся в подвале — студеная, сковывающая движения и выворачивающая болью суставы. Находиться в ней продолжительное время было выше человеческих сил, поэтому друзья работали не более получаса в день, после чего со всех онемевших ног бежали в заводскую душевую отогреваться под струями кипятка.

Однако, подвальная вода оказалась одновременно союзником. Проникая в уже прорытый тоннель, она размывала за сутки ещё сантиметров пятьдесят — и это было явно на руку.

… Клацая зубами от холода, Виктор освещал тусклым огоньком свечи свод подземелья. При этом он подслеповато щурилсчя и рассуждал:

— Наверное, Васька, надо нам с тобой подпорки какие-нибудь ставить. Под потолок… А то, как бы не обвалился на фиг!

— Чепуха, — отфыркался Росляков, отер со лба холодные брызги и передал Рогову лопату:

— Метра ещё на четыре углубимся, тогда и подопрем. Пока ещё рановато вроде.

— Как сказать… Может статься, Васек, что потом поздно будет.

Перехватив черенок поудобнее, он начал яростно ковырять раскисшую, вязкую землю:

— Глина здесь, что ли?

— Похоже на то.

— Глина если поплывет — и отбежать не успеем. Обвалится на башку, и будет нам с тобой мавзолей, не хуже, чем у Мао Цзэдуна.

— Да типун тебе на язык, — сплюнул через левое плечо Росляков. — Не накаркай!

— Дяде, все-таки, надо рассказать про нашу затею… Неудобно как-то! Стараемся ведь для него, а держим в полном неведении.

— Вот выроем, тогда и расскажем. А пока пусть помучается. Болтливый он стал в последнее время… Не дай Бог, растреплет!

— Тоже верно, — согласился Рогов.

Единственным источником света для них был сейчас огарок церковной парафиновой свечи, шатко укрепленный на дне алюминиевой кружки. Росляков прижал эту конструкцию плечом к стене и поднес к огоньку скрюченные, онемевшие пальцы.

— Да-а… Так и в ящик сыграть можно, — грустно произнес он.

— Водица студеная, — не стал спорить Виктор. — Я уже ног не чувствую, окоченели совсем.

— Вот увидишь, Витек, — ещё обреченнее продолжил Росляков, — подхватим мы здесь хворобу какую-нибудь в тяжелой форме. Подхватим — и привет в район…

Он убрал пальцы от огня и раздраженно хлюпнул ботинком:

— Вот ведь, гадость какая! Прямо можно сказать, не подземный ход роем, а Беломоро-Балтийский канал. Воды-то сколько…

— Ну и что?

— Кажись, прибывает? А?

— Хватит тебе ныть, — рявкнул Рогов и отставив в сторону лопату произвел контрольный замер прорытого участка:

— Два тридцать с гаком! Сегодня надо бы поднапрячься, догнать хотя бы до трех с половиной.

— Мне уже все равно, — отрешенно вздохнул Росляков. — Но обидно все-таки! Этот плаксивый хрыч, Дядя, сейчас где-нибудь в заводской раздевалке, в тепле дрыхнет, а мы тут… поднапрягаемся. И главное — ради чего? Для того, чтобы Монте-Кристо этот херов на волю драпанул, да за все обиды бабу свою бывшую шнурком удавил от ботинка?

Васька помолчал в полумраке, потом добавил:

— Но самое страшное, что после этого он как обычно пустит сопли и сдастся первому встречному менту! А потом чистосердечно признается не только в убиении гражданки Шиповой, но и в побеге из зоны. И главное расскажет насчет тех, кто побег этот задумал, организовал, выстрадал…

Росляков зло как-то, отчаянно харкнул:

— Да пошел он! Ты, Витек, как хочешь, а я имел это все.

— В каком смысле? — Рогов даже отставил лопату.

— Я тоже сматываюсь!

— Совсем сдурел, что ли?

— А чего? Дяде, значит, можно, а мне нельзя?

— У Дяди причина уважительная. У него мозги набекрень в связи со сложным семейным положением. А у тебя они набекрень просто так, без всякой причины. Поэтому ты сиди, а он пусть валит на хер. Ведь если Дядя в побег не уйдет, так в петлю залезет и удавится. Тебе его не жалко, что ли?

— Жалко, конечно… — Васька переступил с ноги на ногу. — Но нам-то как? Окочуриться здесь прикажешь, да ещё без всякого романтизма? Так, за здорово живешь?

— А кореша выручить — это что тебе, не романтизм? То-то же! — Виктор понял, что разговор исчерпан, и с силой вогнав штык лопаты в землю отковырнул ещё один массивный пласт.

Отбрасывать грунт в сторону необходимости не было — он плавно оседал в воду и расползался под ногами. Это облегчало труд, но через некоторое время внизу образовывалась вязкая хлябь и сапоги начинало понемногу засасывать.

— Симпатичное у нас тут болодце организовывается, — произнес окончательно успокоившийся Васька. Нащупав в стене торчащую арматурину, он повесил на неё кружку со свечой и подхватил кирку:

— Ты меня знаешь, Витек. Я другу подсобить всегда готов. Но и беды, и радости Господь велел делить. Поэтому как хочешь, а я свалю вместе с Дядей. Вот только дороем…

— Дело твое, — пожал плечами Виктор. — Заманчиво, чего уж тут! Выкопать ход, хапнуть вольного воздуха — и вновь вернуться в зону? Такого, наверное, даже в кино не было. Но я лично остаюсь… Не хочу потом всю жизнь от каждого свистка милицейского прятаться. Не хочу, понятно?

— Ну и дурак, — Васька изловчился и вогнал кирку по самую рукоять в землю.

Под ноги Рогову выкатился огромный камень.

— Ой, бля-а! — Взвыл тот и корчась от боли стал тереть ушибленное колено. — Острожнее, черт лысый…

— Что ты, Витек? Что ты? — Засуетился виновато Росляков. — Здорово попало, да?

— В самый раз, чтобы бюллютень дали, — огрызнулся Рогов и прихрамывая побрел в сторону.

— Витек! А, Витек?

Рогов не отвечал.

— Ну я же нечаянно, чего ты злишься-то?

Васька с трудом разглядел при слабом отблеске свечного пламени силует приятеля, застывшего в нелепой позе:

— Чего там? — Росляков двинулся к Виктору, но на половине пути замер А дымок-то откуда?

— Это, брат, не дымок… Пар это, — отозвался наконец Рогов.

— Какой пар? Погоди!

— Бес его знает. Сам не пойму… Кажется, вода теплее стала. Точно, намного теплее!

— С чего бы это ей теплеть? — Не поверил Росляков. Но подняв свечу выше, тревожно завертел головой:

— Да, пар. Чертовщина какая-то!

— Водоснабжение цеха, — догадался Виктор. — Здание завалить завалили, а больше ни хрена! Трубы никто не демонтировал, только вентили, наверное, перекрыты.

— И что это значит?

— Какой-то вентиль, наверное, прорвало — там же сплошь ржавчина и старье. А горячая вода пошла внутрь.

— Так не годится, Витек! Совсем не годится, — взволнованно зашептал Росляков. — Надо бы сваливать нам отсюда, неровен час затопит к этой матери…

— Глупости, — отмахнулся Рогов. — Прикинь: чтобы такое пространство заполнить, сюда половину воды из Альдоя перекачать надо.

— Наверное, — не стал спорить Васька. — Я не мелиоратор, блин… Но что-то в этом бассейне крытом мне сидеть расхотелось. Плевать на Дядю! Побег не состоялся, пусть лезет в петлю, если приспичило.

Виктор молча кивнул, и друзья не сговариваясь, как по команде, похватали инструменты и побрели к выходу.

— Давай, поднажми!

— Да я и так…

Позади была уже почти половина запутанного, парного лабиринта.

Двигаться приходилось почти наощупь, так как дрожащий огонек свечи, который Васька продолжал бережно нести над головой, освещал путь еле-еле.

— Еще немного. Рукой подать…

Вдруг откуда-то сверху донесся резкий, раскатистый гул и грохот, а потом что-то ухнуло, сотрясая землю.

С перепугу друзья метнулись к ближайшей стене и даже присели на корточки, погрузившись в воду почти по пояс.

— Чего это, как думаешь? — Дрожащим голосов спросил Росляков и настороженно уставился в потолок.

— Не знаю, — отозвался из полного мрака Виктор. Он был испуган не меньше. — Наверное, херня какая-нибудь завалилась, или ещё чего…

— Как это завалилась? До сих пор никакого движения, лежало все спокойно, а тут на тебе — завалилось? — Росляков ткнул пальцем вверх:

— Да там же бульдозером ничего сдвинуть нельзя было!

— Что ты приколупался? — Огрызнулся Виктор. — Я почем знаю, что произошло? Просто предположение высказал.

— Ну уж нет, — замотал головой Васька. — Точно завалилось… Но по какой причине? И почему сейчас?

Рогов пожал плечами:

— Могло землетрясение где-нибудь в Якутии произойти, а сюда аукнулось, толкнуло… Или вот! — Виктора осенила догадка. — Вода горячая, пар… Грунт подмыло, наверху развалины чуть местами оттаяли — и все, баланс нарушен.

— Пошли, — Васька решительно взял друга за рукав робы. — Пошли выбираться, пока не поздно!

Но тяжелая дверь на выходе оказалась плотно стиснутой с боков. Листы железа на ней покорежились и местами даже прогнулись внутрь.

Друзья поднажали плечами, толкнули задницами, даже врезали пару раз киркой… Бесполезно. Лишь глухой гул от ударов разнесся вокруг и затих где-то в глубине подземелья.

Дверь не поддалась ни на сантиметр.

— Все, пи-сец! — Плюхнулся в воду Росляков. — Теперь точно вижу оттаяло…

… А наверху закипали страсти.

— Ну, и что я по-вашему должен докладывать начальству? — Орал на контролеров капитан Быченко. — Что на вечерней проверке обнаружилось… то есть, не обнаружилось двух придурков? Может, вы считаете, что они сбежали?

— Федорыч, не кипятись. Сбежать-то, может, и не сбежали, но только нету их нигде.

— Да бросьте вы мне эти сказки рассказывать! — Не успокаивался капитан. — Искать просто не хотите, лазать по всему заводу. А они наверняка водки обожрались или обкурились до одури и спят беспрпобудным сном где-нибудь… Кого нету?

— Рогова и Рослякова из шестого отряда.

— Все облазали, Федорыч, — исступленно округлил глаза Еремеев. — Даже на крышах цехов… Нигде нет!

— А у зэков спрашивали? У «кумовских»? Может, видел кто? Или знает что-нибудь.

— Спрашивали, конечно. Ничего!

— Тогда и я знать ничего не хочу, — отмахнулся Быченко. — Ищите… Где угодно ищите, но чтоб нашли! Начальнику я ничего докладывать не стану. Надоело мне вместо вас зад свой подставлять.

Контролеры повздыхали для порядка, но отправились на дальнейшие поиски осужденных.

Короткий зимний день как-то внезапно, не обременяясь сумерками, перешел в безветренную звездную ночь. Мороз, как обычно, окреп и ближе к полуночи укутал все вокруг синеватым туманом. В отрядах гасили электричество, и хотя кое-кто ещё шаркал по коридорам в домашних шлепанцах, большинство зэков, зевая, успокоилось до утра по кроватям. Из воспитательных комнат потянуло специфическим запахом «травки»…

— Черти бы их разодрали, — ворчал себе под нос пожилой контролер Иваныч, перелезая через заснеженный, заиндевелый штабель досок. — Куда могли запропасть эти ублюдки?

Дверь строительного модуля-вагончика приоткрылась, выпустив на улицу густые, подсвеченные фонарем клубы тепла. Затем появилась заспанная физиономия рабочего ночной смены:

— Кто тута? Кто?

— Хрен в драповом пальто! — Сьязвил Иваныч. — Закройся там и дрыхни… Хотя нет, погоди! Погоди-ка. Ты Рогова и Рослякова из шестого отряда не видел?

— Не-а, — зевнул во всю рожу зэк. Поежился с морозца, притопнул валенком и добавил:

— Плющева я видал.

— Да на хрена мне твой Плющев-то?

— Не знаю, — рабочий пожал плечами.

— А зачем ты мне про него талдычишь?

— Так. Может, на что сгодится.

— Пьяный, небось?

— Кто, я? — Встрепенулся зэк. — Ни в одном глазе, ты чего!

— Я о Плющеве спрашиваю, — вздохнул Иваныч. Потом протянул собеседнику пачку сигарет:

— Закуривай!

— Кажись, трезвый… Спасибо.

— А чего он тут делал?

— Крутился, — зэк выпустил в небо струйку дыма.

— Понятно, что не сидел! Куда пошел, спрашиваю?

— Так это… прямиком к литейке и пошел! Точно, прямиком. Я ему: здрас-сте, гражданин начальник! А он — ни гу-гу… Прямиком к литейке.

Иваныч отер ладонями намерзший на ресницах иней и нехотя выволокся на бетонную, сплошь покрытую льдом дорожку.

— Чего он туда поперся? — Размышлял контролер, бредя в направлении развалин. — Время позднее, мороз… Сидел бы себе на печи, кашу гречневую уплетал за обе щеки. С молоком… Или с подливой? С печенкой жареной, говяжьей? Красота… Нет. Все-таки, с молоком лучше. А он шныряет тут, как дурень, шатается туда-сюда, как псина бродячая. Все высматривает, вынюхивает, выслужиться хочет! Можно подумать, если он показательно бдит, то повышение получит, с последующим переводом куда-нибудь в более цивильное место…

Иваныч на удивление бодренько прыгнул и замер в позе начинающего каратиста. Он шумно, резко выдохнул, выбрасывая перед собой, в темноту увесистый кукиш:

— Н-на тебе! Не дождешься… Где, милок, родился — там и пригодился. Здесь тебе век коротать, здесь на пенсию — и окочуришься тоже здесь. А мы, соратники и коллеги, тебя в сыру землю с почестями прикопаем.

Так, порой громко вскрикивая, а порой бормоча под нос себе всякую ерунду, контролер добрался до развалин литейного цеха.

— Во, дела! — Выразил он удивление струями пара, исходящими из-под земли к небу. — Как на Камчатке, ей-Богу… Кругом снега, а посередине гейзер.

Иваныч даже чуть-чуть прищурил глаз и отшатнулся в ожидании взрыва и устремленного ввысь фонтана кипятка.

Но — нет, обошлось…

Совершенно случайно, блуждая рассеянным взглядом по сторонам, контролер вдруг заметил ползущего на карачках среди развалин Плющева.

— Эй, паря! Вчерашний день потерял? Или нализался?

— Здесь они, — приглушенно ответил оперативник. — Точно здесь!

— Да ты что? — Удивился иваныч. — Где ж им тут быть?

— Под плитами, — почему-то ещё тише пояснил Плющев. — Я ж говорил, что усек, как они сюда шастали. Думал, ссать бегают, но нет — мочи нигде не видно. Что-то удумали стервецы, затеяли, но… Похоже, завалило их.

— Да иди ты! — Всплеснул руками Иваныч.

— Грунт, видать, оттаял. И осел.

— А как теперь этих придурков доставать?

— Автокран надо, плиту поднять. Там, вроде, вход был раньше.

— Какой же сейчас автокран? На дворе ночь глухая.

— Кто сказал, что сейчас? — Плющев встал и отряхнулся с недоброй ухмылкой. — Завтра! Рассветет, и начнем. Если живы — потерпят, а нет, то тем более нечего торопиться…

… Огарок церковной свечи давно кончился, оставив после себя лишь лужицу теплого, расплавленного парафина.

Васька безразлично, за ненадобностью, отбросил кружку в сторону. Плюхнувшись в воду, она моментально утонула.

Несколько часов назад друзья наощупь, по памяти нашли в стене, под самым потолком нишу — выступ бетонного блока. И теперь они сидели в ней смирно, в ожидании то ли своей участи, то ли просто так.

В общем, ничего не поделаешь… Оставалось только прижиматься покрепче друг к другу в тщетной надежде сберечь тепло. Холод в подвале был жуткий очевидно, подачу воды по трубопроводу прекратили.

К тому же и воздух оказался с какими-то примесями, отчего у Виктора начались галолюцинации. Он вдруг почувствовал себя уютно расположившимся в кресле сверхзвукового пассажирского самолета, а далеко внизу, озаренные солнечными лучами, проплывали хребты Урала, узкие ленточки рек, озера…

Рогов, тряхнув головой, очнулся:

— Эй, Васька! Ты живой?

— Живой, — без особой уверенности отозвался Росляков.

— Как думаешь, откопают нас?

— Не-а. Не откопают.

— Отчего такая меланхолия?

— А никто не в курсе, что мы здесь. Надо было все-таки Дяде рассказать. Глядишь, он бы ещё кому-нибудь трепанул…

— Чего ж делать-то? Замерзнем ведь.

— Не знаю, — признался Васька. — Может, грязью обмажемся?

— Зачем? Думаешь, теплее станет?

— Теплее, может, и не станет. Но хоть к земле начнем привыкать. Могила-то у нас здесь капитальная…

— Не паникуй, — отреагировал Виктор на черный юмор Рослякова.

И вновь утонул в забытьи…

В его глазах вспыхнул огненный круг, медленно сузился, превратился в крошечную точку — и вновь, словно взорвавшись, расплылся, растекаясь багряным закатом. Затем запульсировал, проблеснул маячком милицейсколй машины, и сразу исчез, растворенный во тьме, задернулся тяжелым, черного бархата театральным занавесом.

Но вот край материи отодвинулся, и из-за него украдкой заглянули прямо в обнаженную душу Рогова ледяные сполохи лисьих глаз. Потихоньку наползали они, увеличивались, приближаясь, пока не заполнили все пространство вокруг, всю сцену, весь мир… Угадывалось в этих глазах безразличие ко всему, безразличие к судьбе Рогова — но все же стало почему-то просторнее, дыхание облегчилось, возникли звуки.

Откуда-то сверху пробилась полоска солнечного, не страшного света, посыпалась пыль и слышны стали шорох, гул, скрежет и рокот двигателей.

Рогов приоткрыл глаза и увидел прямо над собой зияющую в потолке дыру с клочком голубого неба. Кто-то заглянул сверху вниз, отвернулся и крикнул:

— Здесь! Здесь они!

Виктор окончательно разлепил веки, старясь разглядеть спасителя, но тут же зажмурился — глаза слезились, не выдерживая перехода от кромешной темноты.

«Ну надо же, — мысленно усмехнулся Рогов. — Привидения. Зачем теперь-то? Я, вроде, помер уже… И чтоб именно Быченкина морда привиделась! Или не привиделась? Может, все взаправду? Нашли нас на самом деле… И ход подземный нашли! Тогда все. Полный гитлер капут… Тогда уж на фиг! Лучше глаза и не открывать вовсе — как говорится: померла, так померла. Пусть что хотят делают, а я буду лежать тут молодой-красивый, будто не при чем. Так спокойнее… Видеть ничего не вижу, и спроса никакого с меня нет».

Сознание вновь уплывало. Что-то из происходящего ещё воспринималось урывками, но…

Пришел в себя Рогов уже в санчасти. Вокруг суетились, сновали взад-вперед какие-то люди, а на соседней койке лежал друг Васька.

«Вроде, не дышит? Умер. А, нет — мизинцем пошевелил!»

Над Виктором склонился старший лейтенант медицинской службы Ламакин.

«Вроде, укол делает? В вену… Иглу-то протер спиртом, нет?»

Рядом с начальником санчасти, за внушительным, заставленным какими-то склянками столом возвышался сам Болотов и диктовал что-то, нацепив на нос очки:

— Двустронняя пневмония… Записал? Теперь срочно откачивай гной из легких, не то задохнется.

«Это он о ком? Обо мне?» — Успел удивиться Рогов, и сразу заснул, отвернувшись к стене.