"Песнь Легиона" - читать интересную книгу автора (Мартынов Алексей)

Время номер три. «День»

–= 10:00, 14 часов назад =-

Романтика, однако.

Он снова сидел в покрякивающей машине, ехал к первой отметке в своём плане. За десять часов он обошёл почти всю новую часть своего города, не оставляя никого в живых после себя. Романтика.

По дороге далее справа следовали покосившиеся и давно необитаемые дома. Пару лет назад всех выселили отсюда, аргументируя тем, что здесь будут новостройки. Все ушли, а новостроек всё нет. Они есть там, далеко в глубине деревни, там продолжение города строится.

Через пару сотен метров он повернул направо. Здесь в некоторых домах всё ещё кто-то жил; тут была подстанция и ещё парочка муниципальных сооружений.

Проехав ещё пару сотен метров, он повернул налево. Вот он – купол церкви. У ворот заборных сидел под навесом попрошайка с протянутой рукой. Легион остановился около него. Сунув руку в карман, он выудил оттуда десятку, протянул ему. Тот трепетно принял взятку. В ту же секунду его схватили за голову, и он получил удар коленом в лицо. От неожиданности он упал и ударился головой о твёрдый бетон.

Номер сто тридцать шесть.

«Романтично только то, что уже в прошлом, когда те, кто был там тогда, вспоминают об этом, а те, кто не был, смеются.»

Чуть подумав, он сунул труп в машину на место водителя, а сам направился к церкви.

«Всё решают мгновения. К цели можно идти долго, можно вообще даже не дойти, но, если доходишь, тогда наступает момент истины. За мгновения, редко за минуты, решается судьба всего времени, что было затрачено на подготовку.»

Сейчас всё должно было решиться минуты за три, максимум – шесть. Главное – это начать.

Он остановился перед главным входом на пороге, о чём-то размышляя. Злорадная ухмылка озарила его лицо. Он перекрестился.

– Во имя отца и сына и святого духа, аминь!

Неспешно он отворил дверь. Как всё было одновременно близко и забыто, ведь ещё в далёком детстве он был здесь. Немощного вида старушка сидела у столика с разложенными на нём свечами.

Нет времени, дело не ждёт. Он всадил ей нож в грудь под ребро, потом вынул, обтёр об её же лохмотья, и сунул в кобуру, столкнув бабку умирать под лавку. Номер сто тридцать семь.

Чуть дальше коридор поворачивал налево в залу. Тут стояло семь человек, а на трибуне стоял оратор в одеянии монаха и вещал. Жаль. Это было несколько не то, чего он ожидал. Он ожидал толпы побольше, народу поприятнее. А сейчас половину составляли люди пенсионного возраста.

Приступим.

Монах на постаменте что-то так увлечённо вещал, что, казалось, не замечал ничего вокруг. Но он всё же смог разглядеть что-то отличное в обстановке, это было за миг до конца. Из проёма в него целился человек в капюшоне. Он видел дуло автомата, и видел вылетающую оттуда пулю. Пуля раздробила ему череп. Номер сто тридцать восемь.

«Я видел это в американских фильмах, но никогда не практиковал.»

Легион продолжил свой поход. После трагического полёта пули, понимая, что люди сообразят, что случилось лишь через несколько секунд, он побежал, стремительно ускоряясь, вдоль стены, стреляя по пастве.

«Стреляй в спину, бей лежачего, делай всё для победы и не расслабляйся. Ибо помни: они тебя не пощадят.»

Двоих он уложил первыми двумя пулями. Достаточно было просто заметить изначально путь пробега, а потом стрелять, как если бы стреляли в тебя. Первая пуля скользнула человеку сзади в районе уха, а второму попала в шею.

Последующие летели уже не так точно – было истрачено десять пуль, а может и больше, прежде чем удалось завалить ещё троих. Они падали, стараясь уберечься, потом вставали и пытались бежать. Номера со сто тридцать девятого по сто сорок третий.

Перехватив оружие на манер двуручного весла, он оттолкнулся правой ногой от стены не снижая скорости, и прыгнул на оставшихся в живых мужчину и женщину.

«Каждой твари по паре, плодитесь и размножайтесь.»

Женщина стояла, как вкопанная, даже не думая отходить от прущего на неё тепловоза. Мужчина попытался дёрнуться, чем привлёк внимание убийцы. Тот немного изменил направление, решив не убивать двоих сразу, а повалил мужчину, изо всех сил вдавливая ему приклад в горло. Он видел, как горло прогибается и ломается, приклад ушёл внутрь по самые позвонки. Номер сто сорок четыре.

А потом он обратился к ней, направив на неё окровавленный приклад автомата. Она стояла от него на расстоянии вытянутой руки, платок, обрамлявший её голову, сполз на плечи, волосы мелко дрожали.

«Цербер вышел на охоту. Он голоден.»

Он опустил ствол. Металл гулко упал на каменный пол. В руках у него появилась удавка. Женщина явно осмелела, вдруг приосанилась и ударила ему в промежность. Боли не было. Боль наступит через пару секунд, но сейчас время ещё есть.

Резким движением ноги он заставил её согнуться, тут же прыгнул, очутился позади неё и набросил струну ей на шею. В тот же момент боль настигла его. Такая резкая, проходящая снизу и до головы. Он молчал. Вся боль и ярость от боли он перевёл в руки. С нечеловеческой силой он стягивал струну на её шее, потом последовал рывок. В стену отлетела женская голова. Тело перевернулось и пролетело пару метров. Номер сто сорок пять.

Его даже не испачкало кровью, так всё быстро произошло. Кровь при полёте выплёскивалась из тела, разлеталась в стороны, окропляла фрески на стенах. В тех же стенах теперь были пули, как напоминание о бойне.

Откуда-то из-за помоста выскочил мощного вида человек в рясе. Такой здоровый как бык и бородатый. Он закричал тоненьким голоском, почти завизжал, бросился на Легиона. Тому было больно, но эта боль перешла в ярость.

Из лежачего положения он вскочил и со спринтерской скоростью ринулся на человека в рясе. Подобно стреле он буквально вонзил ему руку в грудь. Кулак буквально ушёл внутрь. При этом грудь человека хрустнула и заскрипела, рёбра вдавились внутрь, выходя с другой стороны. Легион чувствовал у себя под рукой горячее сердце, как оно бьётся. С животным рыком он вырвал свой кулак обратно, по ходу зацепив нательный крест.

Номер сто сорок шесть.

На стене напротив входа в залу стоял огромный крест из двух осиновых брусьев, таких неровных и необработанных. Взяв труп священника с пулей во лбу за руки, он водрузил его бренное тело на крест, задницей к выходу.

За следующие десять минут он воткнул в каждого убитого по три свечки и поджёг. После этого он встал у большой и красивой иконы с изображением какого-то святого, расстегнул ширинку и отлил на неё. Помещение озарялось приятным подрагивающим светом десятков свечек. В этом была некая романтика.

«Это сложно – ощущать романтику в ситуации, когда её нет. Вот, прожив эту ситуацию, можно говорить, что это было романтично. Но почему-то никто не говорит, что то, что он сейчас делает – романтично.»

Ещё на входе он заметил стоящую за углом шестёрку. Судя по всему, хозяин её лежал здесь. Через минуту поисков он обнаружил ключи.

На улице в побитой казённой машине до сих пор лежал труп. Надо было избавляться от улик. Безусловно, такое действие, как расстрел церкви, не может пройти без внимания общественности, и скоро по городу начнётся ажиотаж. Но, не следовало бы оставлять указание на путь его следования. За церковью был овраг. Через пару минут он столкнул машину вместе с трупом в овраг.

Скорее всего, новостройки не замахивались на дом отдыха, а как раз к его территории примыкала деревня. В сущности, это был не просто дом, а целый комплекс, который занимал огромную территорию. Тут было несколько домов для проживания, парк с высоченными деревьями, детский сад, своя котельная и подстанция, множество площадок для игр, тренажёрные залы и прочее.

Первой на очереди шла котельная, которая отвечала за подачу горячей воды в дом отдыха. Дверь была закрыта, но он постучал. Открыл ему толстый дядька с усами и раздражённым взглядом.

– Выходи, – сказал ему Легион, сунув пистолетом в пузо, Развернись.

Тот покорно вышел, встал лицом к стене и расставил ноги, как при обыске. Легион подошёл к нему и ударил пистолетом в висок. Крови не было, он просто упал без сознания. Он выудил из рюкзака упаковку с одноразовым шприцем и иглой.

«Всегда только одноразовые шприцы. Надо заботиться о здоровье.»

Он нашёл у лежачего вену на сгибе руки и ввёл туда воздух. Хорошая такая вена была, толстая. Человек лежал без сознания, словно спал, дышал спокойно и равномерно. Вдруг он резко вздохнул полной грудью, дёрнулся, и больше не дышал. Номер сто сорок семь.

«Только красота спасёт мир... Хотя, нет, вру. Его уже ничто не спасёт. Армагеддон близок. Ближе, чем сотню лет назад.»

Шло время.

В глубинах котельной всегда что-то гудело и шкворчало, впрочем, к этому привыкаешь. Это работал нагнетатель с компрессором. Около них за стеной мужчина лет сорока с большим пивным животом целовался взасос с проституткой. Странно, конечно, но это была его жена.

– Что-то он застрял совсем. Я щас.

Немного заплетающейся походкой он прошёл мимо компрессора и вышел на улицу. Там он и увидел своего товарища, прислонённого к стене, спящего.

– Витёк, твою мать, – воскликнул он, отливая на железяку рядом, – мы его ждём, а он дрыхнет.

– Нет, он умер, – раздался голос рядом. Там стояла странная фигура с затемнённым лицом. – Это я его убил.

Мужчина не знал, что сказать. Он взглянул на Витька. Тот спал, не было сомнений. Только вот грудь не вздымалась. Он хотел спросить незнакомца что-то, но получил металлической трубой в дыхалку. Он упал на колени. Легион размахнулся, и снёс ему пол головы. Номер сто сорок восемь.

Женщина всё лежала на плохенькой кровати, ожидая своего милого. Его не было всего минуту или около того – нормальное время, сейчас он вернётся. Она даже слышала его шаги за дверью. Она предвкушала страсть, и вряд ли обратила внимание, что шаги стали тяжелее. Дверь отворилась плавно, как во сне. Здесь был полумрак, она чётко различила знакомую тень.

– Ты ве... – пистолетная пуля прошила её сверху вниз ото лба до шеи и вышла наружу, выпадая как гусеница с листа. Номер сто сорок девять.



–= 11:00, 13 часов назад =-

«Чистая работа – это чистая работа, если только она не грязная. Это аксиома игры, можно сказать, одно из правил. Хочешь играть, соблюдай правила. Не хочешь – выбывай. А всё остальное – это блеф.»

Если отключить котельную, скоро здесь будут все. Он щёлкнул несколькими выключателями. Если план, висящий на стене, верен, то он только что отключил администрацию. Оставалось ждать.

В течение минуты он спрятал трупы в подсобке. Можно было подготовить ловушку, но это если успеет.

Он направился в детский сад, так как он был ближе всего. Тут должна быть администрация и воспитатели. На входе никого не было, но сторож просто обязан быть. За зданием обнаружилась небольшая пристройка, вроде склада. Дверь была тонкая, но рядом с ней лежал амбарный замок внушительных размеров.

– Эй ты! А ну айди оттуда! Собак натравлю! – грозно ругался сторож, седой дядька с тросточкой.

Легион не раздумывал, просто побежал на него, пригнувшись, готовясь к тарану. Дедок поднял, было, палку, готовясь ударить, как был сшиблен. Легион протащил его пару метров на плече, поднял в воздух и шмякнул об землю. Дед от удара выронил трость, схватился за грудь двумя руками и захрипел. В этот момент ему свернули шею. Номер сто пятьдесят.

«Человеческое тело гораздо более хрупкое, чем кажется. Человека легко убить всего одной раной, а может и всего одним ударом. То, что показывают в фильмах, когда герой получает ногой в голову, а потом встаёт и дерётся – враньё. После такого удара он не сможет встать несколько дней, если не недель.»

Парадный вход был открыт. Внутри было красиво и уютно. Когда он входил, у раздевалки сидела молодая женщина с книжкой в руках. Она как-то безразлично подняла на него глаза, за что они тут же были выколоты. Такой звук лопающегося пузыря. Она закричала. Удар сверху трубой одной рукой. Череп треснул, обнажая кроваво-розовые мозги. Номер сто пятьдесят один.

«Когда ты будешь там, ты будешь не один.»

Прошла минута, и в коридоре послышался шум двух пар ног: они услышали крик. Громкое цоканье каблуками, как кобылы в стойле. Их взору предстало, вероятно, не очень приятное зрелище: женщина с раскроённым черепом, из которого норовили вывалиться мозги.

«В сущности, нет ничего страшного и противного. Есть просто предубеждения. Если понять, что мозг есть в каждом человеке, то противно не будет.»

Женщины любят кричать, кричать пронзительно, переходя на визг. Эти стояли молча. Был ли это шок или они пока ещё ничего не поняли, разбираться не было времени. Он подкрался незаметно сзади с металлическим стулом в руках. Размах, удар. Номер сто пятьдесят два.

Она стояла молча. Такая статная женщина в очках и высокой причёской красного цвета. Таких мы в школе звали Мегавольт. Она смотрела, не двигаясь, только зрачки бешено вращались, перемещая взгляд с убитых на убийцу. Он же держал стул у самых ног.

Прошло две секунды. Он отвёл стул чуть влево, сделал шаг правой ногой вперёд, чуть пригнулся и на выдохе махнул стулом снизу вверх. Удар пришёлся ей по животу, скользящий, он вдавился внутрь неё, но разрывов не было. Железка пропахала весь живот и упёрлась в солнечное сплетение.

Она подпрыгнула и отлетела в сторону, извиваясь, как червяк, которого достали из земли. Он вновь налетел на неё, прицельно попав по рёбрам. Те хрустнули и ввалились внутрь. Номер сто пятьдесят три.

Пришло время возвращаться.

Под дождём по аллее, уходящей вдаль, бежала женщина лет тридцати со своей дочкой. Обе они были одеты в спортивные костюмы, а сверху на них были плащи.

Стоп! Это не по правилам. Но так даже интереснее.

Он выступил из-за угла в неожиданный момент. Просто пристрелил одним выстрелом маленькую девочку. Номер сто пятьдесят четыре. Вы можете представить, что чувствует родитель, когда у него на глазах умирает его же ребёнок? У вас есть такая возможность. Ну, или появится в будущем.

Мать была в одновременно множестве состояний: ярости, панике, горе и недоумении. Она не могла поверить, что то, что бежало только что рядом с ней, теперь представляет собой охладевающее тело. Желание спасти ребёнка придаёт иногда матерям большую силу.

«Есть теория, что в моменты критических опасностей организм, во избежание смерти в целом, снимает все ограничения. При этом следует понимать, что, раз границы сняты, то человек запросто может себе навредить именно использованием своего организма на нестандартных режимах. Но именно эти повреждения позволяют не умереть.»

Но ярость всегда ослепляет. Силы много, но её нельзя направить в нужное русло. Он уклонился просто присев немного. Она не ожидала этого, она хотела его задушить на месте, а он вдруг присел.

В момент, когда они поравнялись, он схватил её за плащ и развернул. Она ударилась головой об угол и упала. Он встал над ней, делая разрез на всю шею. Номер сто пятьдесят пять.

Класс! Складируем. Он спихнул тела в канаву рядом. Там их скоро найдут крысы.

Впрочем, те, кого он ждал, ещё не появились. Дорога к домам здесь всего одна, стоит самому к ним сходить.

Они сами пришли к нему как миленькие. Такие взволнованные. Их было трое – две женщины в пиджаках и один мужчина, по виду слесарь. Они остановились около него, спросив, не видел ли он чего необычного. В обыденной жизни это можно было назвать хамством, но он промолчал. Они же замолчали, когда он достал пистолет.

Как раз три пули оставалось, но он не хотел тратить больше одной. Ветер усиливался снова, а дождь всё лил. Целиться нужно в голову или сердце, так умирают сразу. Слесарь получил пулю точно в пах, а дамы бросились наутёк.

– Стоять! – скомандовал он. – Помогите ему! Быстро!

Ему приходилось говорить громко, коротко и чётко, чтобы его понимали.

«В критических ситуациях отказывает логика, человек двигается по интуиции и воспринимает только короткие и простые команды. Это правильно – у мозга задача выжить стоит, а не решать двойной интеграл.»

Раздался звонок мобильника. Просвистел выстрел. Пуля угодила в грудь правой женщине. Мобильник звонил у мужика, но попала пуля в женщину. Всего одно пятнышко, одна дырочка в теле. Крови не было совсем. Номер сто пятьдесят шесть.

Вторая женщина почему-то бросилась на мужика, закрывая его собой, хотя он был таким объёмным, что мог бы сам покрыть её три раза.

Он приставил ей пистолет ко лбу.

– Нет, пожа... – жаль, что она не договорила. Ей стало плохо, её испортила пуля, которая вошла ей в мозг. Тихий хлопок, она даже не закрыла рот, но глаза закатились до бельмов. Номер сто пятьдесят семь.

Она упала на мужика. Тот, видимо, потерял уже дар ощущений, отползая в сторону. Кровавый след тянулся за ним по земле, и даже дождь не смывал его.

Легион подошёл к нему спокойно и с некоторым презрением.

«Отработанный материал системы. Ты больше никому не нужен, система тебя поюзала и отвалилась напрочь. Один против системы идти может, но это будет тяжело.»

Он перевернул мужика на спину и одним движением разрезал ему сонную артерию. После чего вторым быстрым движением разрезал ему кожу на шее, и достал оттуда трубочку артерии. Такая упругая, но мягкая, с бьющей оттуда кровью. Номер сто пятьдесят восемь.

Он шёл дальше по аллее ещё метров сто, а потом перешёл на лёгкий бег.

На ствол дерева сидел большой жук с длинными чёрными усами, видимо, короед. Он обладал мощными челюстями и длинными цепкими лапами. Не стоит поддаваться на то, что он хочет вас укусить, и совать ему пальцы. У саранчи челюсти больше, но они не могут сравниваться по силе. Саранча грызёт траву, а короед – кору и дерево.

Надо было возвращаться. Дорога была всё ещё не близкая, близился экватор. Если отсюда выходить, то нужно идти жилыми домами через магазины.

В одном из домов, самом богатом, эдаком двухэтажном коттедже, горел свет на втором этаже. Дверь была не заперта.

«Наивные, непуганые. Хотя, чего им тут бояться.»

Первый этаж, затворяем дверь тихо. Справа в комнате кто-то смотрит порнуху; её всегда можно распознать по звукам. Тихая музыка или наоборот жестокие гитарные рифы. Спиной к нему сидел парень лет двадцати пяти, но уже лысеющий, и дрочил на телевизор. Легион спокойно стоял и смотрел нам телевизор.

«Хорошая проверка готовности. Нельзя думать о чём-то другом.»

Парень сидел в кресле, его удобней всего душить. Он не сможет встать или ударить. Если это было бы не кресло, а стул, то нужно было бы валить на землю. Он накинул ему на шею удавку, упёрся коленом в спинку кресла, и натянул. Тот попеременно хватался то за горло, то за подлокотники, то за стоящий член.

«В старину, когда вешали, у смертников часто случался стояк.»

Номер сто пятьдесят девять.

По винтовой лестнице наверх поближе к свету. Здесь были две комнаты а-ля спальня и одна ванная комната. Оттуда доносился звук льющейся воды, там кто-то купался.

«В ужастиках считается хорошим тоном прибить кого-то в душе, только вряд ли ужас этого можно ощутить, пока кто-то, когда ты моешься, вдруг входит к тебе, такому беззащитному, и убивает тебя.»

Стройная фигура девушки выглядывала из-за занавески. Она не мылась уже, она всё слышала и теперь смотрела ему в лицо, стараясь разгадать загадку. Кричать бесполезно, если он прошёл сюда, то либо её предал её муж, либо он мёртв.

Он подпрыгнул и нанёс удар ей по ногам. В скользкой ванне сложно устоять; она упала. Он схватил душевую рукоять с льющейся оттуда водой, и врезал ей в глаз. От боли она закричала. Рукоять вошла в её рот, в горло. Вода лилась прямо в лёгкие, не давая дышать. Слёзы брызнули у неё из глаз, но она ничего не могла сделать. Номер сто шестьдесят.

«Надо снять девочек. Хотя, пускай ещё повисят.»

По завершении действия он снова вышел на улицу. Дальше по дороге направо был КПП с охранной будкой и шлагбаумом, а за ним была дорога через новостройки, куда он хотел направиться. Эти новые дома стали строить как продолжение города, застраивая пейзажные пустыри и свалки. Для этих целей они вырубили несколько гектар леса, всё разровняли, да и вообще осовременили территорию. Скоро на месте экологически чистого района как обычно будут магистрали и склады.

Это изменит вашу жизнь. Он зашёл в будку к охране чисто только уточнить дорогу. Его предположения оправдались, тут уже ходили автобусы. Напоследок он сунул охраннику под лопатку нож и вышел на улицу. Номер сто шестьдесят один.

Нож под лопаткой нельзя достать, нельзя закрыть как-то рану самостоятельно. В общем, человек обречён на смерть в любом случае.



–= 12:00, 12 часов назад =-

От выхода налево в километре была воинская часть, куда часто водили студентов и учащихся школ неподалёку. Автобус подошёл через минуту после некоего случая.

Остановка была открытая, поэтому сложно было заметить человека, который спрятался в кустах от дождя. Если бы не странный шорох, то он бы так и сидел до конца. Легион радостно помахал ему рукой, и тот ответил ему. Доставая из портфеля какие-то ламинированные бумаги, он бежал к нему, за что и получил в глаз.

«Добивай лежачего.»

Удар в голову, в ухо, в живот два раза, он теряет сознание. Прекрасно. Затаскивает его на остановку, кладём на скамейку спиной так, чтобы голова свешивалась вниз. Прицельный удар ногой сверху; отламываем голову. Номер сто шестьдесят два. Убираем труп в кусты.

«Oh, Canada, our home and native land!»

Подъехал автобус. Это было вообще странно, что он тут ходил, ведь это был богатый район, у каждого была машина, если не больше. Но, меж тем, здесь курировал автобус. Сейчас он сядет на заднее сиденье и проедет одну остановку, присматриваясь, а потом начнёт действовать.

Прошло три минуты; за стеклом лил дождь и стояли дома. Дождь усилился, он лил не переставая.

В автобусе сидело три человека, две из которых были пьяными бомжами. Ах, да, нужно пробить билет. Он сел позади бомжей. Мужчина и женщина. Они спали, это было точно. Не царское это дело – во сне резать, ну да ладно. Он аккуратно приставил нож острием к позвоночнику женщины, попадая между позвонками, и резко вдавил до рукояти. Номер сто шестьдесят три.

С её напарником проделываем то же самое. Номер сто шестьдесят четыре.

«Прелесть этого способа в том, что жертва, даже если не умрёт мгновенно, потеряет контроль над телом. Она может всё видеть, но не сможет ни выкрикнуть, ни вздохнуть, ни пошевелиться. При этом перерезается мозг в позвоночнике, обрезаются все нервные магистрали. Нужно приставить нож к шее сзади в место стыка позвонков, а потом сильно нажать.»

Кто-то каждый день подписывает себе смертный приговор. Кто-то сам сводит счёты с жизнью. Кто-то за деньги или власть убивает других. И всех их судят. Но тут есть ошибка – судить их не надо, нужно судить саму причину, а причина тут – смерть.

Они как будто спали, тихо уснули на местах, только головы странно болтались, да и кровища хлестала. Он подошёл к компостеру над последним пассажиром.

«Атсем ялд водилавни, цил оголижоп атсарзов и ворижассап с имьтед.»

Прижав его голову к стеклу, он прислонил нож к его горлу. Стоило ли это делать? Наверное.

Пассажир что-то глухо промычал, замотал глазами из стороны в сторону. Ты боишься? Чего ты боишься? Боли? Или её последствий? А, может, ты боишься, что боль не кончится, или наоборот кончится навсегда?

Автобус остановился, вошёл чурка хохлятского вида с сумками в заднюю дверь и плюхнулся в кресло. Он ни на что не обращал внимания.

Легион схватил человека за голову сверху, ещё сильнее вдавил его в стекло, тут же шагнул назад, разрезая на отходе ему горло, вжимая его голову вниз. Что ж, у него есть шанс. Человек сидел, сжавшись, не шевелясь. Кровь не шла, ибо он сжал горло. У него было несколько минут, если повезёт.

Легион пошёл в сторону кабины. Дверь к водителю была открыта, он сунул туда десятку. Водитель взял её, потянулся за билетом. С размаху он впечатал ему в лоб кастет, остался смачный отпечаток. Водитель инстинктивно дал по тормозам, заволновался, дёрнул за дверь. Она открылась.

– Свободен, – прошипел Легион, выкидывая его из двери. На ходу тот не успел сгруппироваться, протащился головой по асфальту. Номер сто шестьдесят пять.

Он сел за руль и стал ускорять автобус. Через минуту он мчался на сотне по почти прямой дороге. Впереди стояли машины на светофоре.

Бросив всё, он выскочил в салон и зафиксировался между двумя столбами в центре. На полном ходу тяжёлая машина протаранила стоящие легковушки, однако и сама повалилась на бок. Пассажир с разрезанной шеей упал, выплёскивая на стёкла литры булькающей крови. Номер сто шестьдесят шесть.

Чурка, сидящий доселе в конце салона, кубарем скатился вниз и, ударившись головой, потерял сознание. Легион подполз к нему, взялся за голову и свернул шею. Номер сто шестьдесят семь.

При ударе он смял одну легковушку, как пустую обёртку от конфеты. Один водитель в ней погиб. Номер сто шестьдесят восемь.

Вторая была менее помята, обошлась лишь несильным ударом. Человек в ней было два: водитель и, видимо, его жена. Она была без сознания, так беспомощно валялась на заднем сидении.

А он был жив, хоть и контужен. Он всё видел и всё слышал. Он видел, как из поваленного автобуса вылез человек в плаще, как он осматривал первую легковушку, как он подошёл к нему. Что-то было знакомое в его лице, да и он, видать, узнавал в нём кого-то, только вот память отказывала. Он видел, как его достают из машины, как открывают багажник и бросают туда. Он не чувствовал совершенно, когда его голову положили на место, где багажник закрывался. Не чувствовал он также, как его били багажником по шее. Только глаза сами закрылись. Он уснул.

Номер сто шестьдесят девять.

– Просыпайся! Хватит спать! – её били по лицу. – Твой муж мёртв.

Не это заявление заставило её открыть глаза, а только холодные капли дождя. Она не понимала, что ей говорят, но она стояла на ногах. Всё плыло.

Он давно хотел опробовать этот приём. Она стояла к нему лицом. Он наклонил её буквой Г, сунул её голову себе между ног, обхватил за талию и поднял. Её таз оказался на уровне его шеи. Чуть выждав, он шлёпнулся на задницу. Голова её при этом подогнулась, шея свернулась, череп проломился. Номер сто семьдесят.

«Странно, а в реслинге после такого даже кровь не шла.»

Он пошёл направо. Там он дошёл бы до границы с лесом, повернул бы налево и пошёл бы по дороге прямо в город.

Тут на первом этаже одного из домов была забегаловка, а он об этом и не знал.

Здесь было уютно, особенно по сравнению с погодой на улице. На входе его обдало сверху тёплым потоком воздуха, но капюшон он не снял.

«Чудные люди, обеспечивающие другим уют за деньги.»

– Чай, – процедил он, садясь за стойку. Внутри был всего один посетитель и одна служащая за стойкой.

За чашкой чая он позволил себе расслабиться.

– Я теряю цель. Всё идёт не по плану. Я ожидал чего-то большего, какой-то реакции, но ничего нет, – голос его несильно подрагивал.

– А где ты работаешь?

– Убиваю животных.

– А, на скотобойне?

– Да, что-то типа того. Дай ещё чаю.

Она отвернулась, нацеживая чай из большого самовара. На столе прямо перед ним стояло несколько чашек с набросанным туда каким-то порошком коричневого цвета. Это было фирменное блюдо, рецепт не разглашался. Спокойно и размашисто он достал из рукава пузырёк с белым порошком и всыпал его во все чашки.

«Думаете, посетители смотрят, что происходит за стойкой? Важно делать всё без суеты, неспешно, будто это твоя работа, будто делал это всегда.»

Глядя в серебряный самовар, он убедился в своей правоте. Посетитель, хотя и смотрел прямо на них, не обратил никакого внимания на его действия с порошком. Через несколько секунд он вытер губы салфеткой и пошёл в туалет. Легион пошёл за ним.

Когда тот открывал кабинку, сзади ему нанесли удар в спину ногой. От неожиданности он зашатался, потерял равновесие, и упал, ударившись головой об унитаз. Номер сто семьдесят один.

– Ты знаешь, – сказал ему служащая, – тебе нужно просто поверить в свои силы. Поставь себе цель, и дойди до неё. Ты же не глупый парень, тебе нужна просто поддержка.

Он хотел сказать ей, что устал, он это уже почувствовал. Усталость навалилась неожиданно. Его пожалели, а он позволил мысли об отдыхе войти в голову. Тело ныло и требовало отдыха.

– Цель, говоришь?

Он хотел ей всё сказать, но испугался трёх посетителей, которые пили фирменный напиток и ели что-то аппетитное неподалёку.

Она тоже попивала свой же напиток.

Они все умрут. Через полчаса они захотят отдохнуть, как бы устанут. И они закроют глаза, чтобы больше никогда не открыть. Номера со сто семьдесят второго по сто семьдесят пятый.

Да, точно! Цель! Она есть! Он вдруг снова ощутил прилив сил. В конце концов, он жив, он сидит здесь и пьёт чай. Он мог бы погибнуть за это время, но он жив. А все, кто сейчас вокруг него, они уже мертвы. У него нет противоядия, он не сможет их спасти. Это не страшно, это норма.

«Поклонники?»

Он вышел на улицу под дождь. Под тот самый дождь, который позволил ему дожить до этого момента. Всё было на его стороне: погода, люди, удача. В этом случае верующие говорят, что это божья помощь. Еретики! Они сказали, что всё, что им не нравится – это от дьявола, а всё остальное – от бога. Хорошая позиция, есть на кого свалить свои беды.

Это всё обман и махинации. Они просят земные блага, взамен говоря, что им будет благо на небесах. Тогда им не нужны эти блага, пускай они сами делают всё, что им нужно. Но им нужно больше – они требуют дотаций от государства, требуют всяких льгот и доступа к власти. Им нужны земные блага, которые они тянут из людей.

То же самое и философией. Это лженаука. Философы от осознания собственного бессилия просто назвали всё, что делает человек философией. И стали позиционировать её как главную науку, науку над всеми остальными науками. Но философы не сделали за всю свою историю ничего. Они не сделали новых технологий, не помогли государству. Они только норовят обвинить каждого, что он философ и философия ему нужна как воздух. Они воры, ибо пользуются чужими наработками, но ничего при этом сами не делают. Их основные достижения украдены из психологии и смежных с нею наук.

Нужно было идти дальше, в город. Он вдруг решил дойти до точки любой ценой. Он помнил это здание, одно из самых высоких зданий в городе, он там бывал несколько раз много лет назад по работе. Но в такой роли он там будет впервые

– Отвернись, – сказал он мужику, который вынырнул из-за угла. На нём была ветровка и джинсы, он весь был мокрый, поэтому никуда не спешил, шёл спокойно. Он не послушался того, что ему сказали.

Легион без размаху врезал ему ногой в промежность. Тот загнулся. Мнительный он, ну да ладно. Тут же хватаем за голову, той же ногой коленкой в морду. Он качался, но всё ещё стоял на месте. И снова удар ногой с прыжка в грудь. У него перехватило дыхание, упал. Прислоняем нож к горлу и разрезаем горло вдоль.

Номер сто семьдесят шесть.

Вода заливалась в его раскрытое горло, выплёскивалась изо рта подкрашенная в розоватый цвет.



–= 13:00, 11 часов назад =-

«Когда решишь умереть, не спрашивай ни у кого разрешения – всем плевать на тебя.»

В нём кипело что-то, чем-то напоминавшее ярость. Но это было другое. Такое чувство возникает, когда в комнате много мух и их всех нужно убить. Ты бьёшь одну, вторую, третью, а их всё ещё много. Ты входишь во вкус, мочишь одну за другой, слышишь их предсмертный хруст. И ты всё ускоряешься, руки сами начинают работать, тело переходит на новый уровень, открывается второе дыхание.

«Если покончишь с собой, просто уберёшь один винтик из системы. Они этот пробел заполнят, но не тобой.»

Он шёл вдоль магистрали по стороне ещё старых построек. Справа новостройки, редкие дома. А здесь были муниципальные строения, а также какие-то древние развалины, которые уже не первый год хотели снести.

Он заметил их издалека. Народ праздновал. Повсюду валялись бутылки и банки из-под пива. Они развели тут костёр, благо рядом были дрова.

– Све-е-ета!!! – заорал он, вгрызаясь в их толпу. Они сидели, поэтому он напал на ближайшего, кто сидел к нему лицом. У трубы были заострённые края, он раздробил ему череп, даже вырвал какой-то кусочек. Номер сто семьдесят семь.

В полуприсядку он смотрел на оставшихся в живых. Он мог бы повернуться к ним спиной, они бы всё равно ничего не сделали, они испугались.

«Страх – самое древнее и самое действенное средство.»

С прыжка, чуть не упав, он подскочил к длинноволосому пареньку в косухе, и врезал ему ногой по зубам. Крупная белая крошка вывалилась у того изо рта. Он упал, схватился за рот, замычал. Ещё два похожих на него человека, как только услышали крик, вскочили на ноги. Молниеносным движением он выхватил автомат и выпустил лежачему пулю в грудь. Номер сто семьдесят восемь.

«Нет, это – слабаки. У них даже нет оружия. Живут не по понятиям, это видно по лицам, воруют, пьянствуют. Я встречался с такими; некоторые желали их смерти, забавно, что сейчас эта роль выпала мне.»

Три девицы не самого тяжёлого поведения сидели молча, смотрели на действо.

Он взглянул на стоящих пареньков, улыбнулся, и кинул одному из них, левому, автомат. Тот замешкался, стал ловить, перехватывать поудобнее. Но он его всё равно выронил. Легион раздробил ему височную часть кастетом. Номер сто семьдесят девять.

Левой рукой он перехватил автомат за курок, не глядя, стрельнул в сидящих особей женского пола. Попал в самую правую, дальнюю. Пуля вошла ей чуть повыше сердца, почти в плечо. Отдачей её развернуло и отбросило назад. Она лежала на животе, из раны сочилась кровь. Мучительная смерть через пару минут. Номер сто восемьдесят.

«Не надо недооценивать важность крови для человека. Это только в фильмах герои теряют кровь литрами, сохраняя при этом всю свою мощь. На самом деле при потере всего лишь ста миллилитров крови (шприц) они бы начали терять равновесие, ухудшилась бы координация, их бы потянуло блевать. И чем дальше, тем более бы эти симптомы возрастали бы до полной смерти.»

В момент выстрела, потакая отдаче, он перевёл автомат назад, нанося не прицельный удар по противнику сзади. Он был прав – даже когда он стоял спиной, нападения не было. Даже со спины они его боялись.

Удар в грудь, за ним в лоб. Он падает. Наносим серию ударов прикладом по голове. Цельтесь в голову! Если не убьёте, так хоть вырубите. Номер сто восемьдесят один.

Оставались две девушки. Они сидели в обнимку, закрыв глаза. С удивлением он обнаружил их сходство, видать, сёстры. Вообще они были какие-то нерусские, узкоглазые немного, было в них что-то отдалённо напоминающее Кайли Миног. Наверное, рост.

Ему вдруг стало их жалко. Они были явно не из этой тусовки, ну или их только недавно затащили в неё. Лица у них были совершенно отрешённые, тела какие-то хрупкие, лица немного наивные, но проскакивала очкастость.

– Вы здесь случайно? – они мелко закивали.

Перед ним был выбор: убить или отпустить.

– Вы понимаете, что я не могу отпустить свидетелей? – они снова закивали, но так и не открыли глаз. – Одна из вас останется здесь навсегда, другая уйдёт и будет помнить этот день и молчать обо всём. Я посчитаю считалочку, выберу, кто из вас умрёт.

Закончив говорить, он выстрелил в ту, что была справа. Номер сто восемьдесят два. Её голова разорвалась от двух влетевших в неё пуль, забрызгала вторую девушку кровью вперемежку с мозгами. А она сидела и продолжала обнимать труп своей сестры.

– У тебя пять секунд и я стреляю. Раз. Два. Три. Четыре. Пять.

Она даже не шелохнулась от его слов, она ничего не слышала. Она спокойно умерла, когда пуля вошла ей в шею. Номер сто восемьдесят три.

Выстрелы гулко отдавались эхом в пустых стенах. Здесь были цеха когда-то давно, потом их переоборудовали под офисы, а потом всё это разорилось, пришли бомжи, и всё пришло в упадок.

Он отошёл на полкилометра. Тут были жилые дома старых построек, магазины, а вдалеке кинотеатр. Дальше было футбольное поле, а сразу за ним шли спальные районы. Здесь всегда было тихо и безлюдно.

«Детский сад, штаны на лямках.»

На входе в детский сад под листвой деревьев спрятались от дождя два уже порядочно промокших паренька на великах. Трусцой он добежал до них и встал рядом с ними. Они, казалось, не обращают на него внимания.

Одна рукой он схватил того, что был ближе, за голову, вырвал его из седла и уронил на асфальт. Тот охнул при приземлении, когда ударился согнутой спиной о твёрдый пол. Второй ногой он повалил велосипеды и пырнул второго паренька ножом в майку в районе груди. А потом ещё раз и провернул. Номер сто восемьдесят четыре.

Первый кадр до сих пор валялся на полу. Дождь его немного приободрил. Легион склонился над ним.

– Ты знаешь, надо обновлять ассортимент. Пожалуй, выброшу трубу.

Левой рукой он прижал его руку к полу, а правой размахнулся и раздробил ему пальцы. Дикий вопль озарил спальный район. Этого нельзя было допускать. Одним ударом он переломил ему позвоночник, вторым прикончил. Номер сто восемьдесят пять. Труба торчала у него из глазницы, как выхлопная труба у машин. Капли затекали туда, потихоньку наполняя.

«Итак, прекрасная Брунгильда, молилась ли ты на ночь? Зараза, сука, сволочь! Пауза, ха-ха три раза.»

Он застыл около двери в подъезд. Он решал, бежать или остаться.

– Помогите! Человек ранен! – застучал он в стекло к консьержке. Женщина лет пятидесяти с заспанным лицом оторвалась от просмотра чёрно-белого телевизора и чуть не свалилась.

– Что?!

Порывшись где-то под кроватью, она выудила аптечку, что-то сказала в трубку и выскочила наружу. Тяжёлая металлическая дверь запищала, она открывала её с трудом. Кто-то ударил ей по ногам больно, она упала. При этом что-то стало сдавливать её шею, нечем дышать. Она кашляла, что-то резало шею. Пошла кровь, повсюду стало темно.

Номер сто восемьдесят шесть.

Через минуту или две из соседнего подъезда вышла её ровесница с седым мужчиной. На них были жёлтые плащи из какой-то блестящей дряни, в руках открытые зонты. Они сразу увидели два трупа, из одного торчала металлическая труба. А потом они увидели убийцу.

Он стоял рядом с ними, буквально в трёх метрах, молча и неподвижно.

– Ты что... – старик было попытался испугать его, но каким-то неуловимым движением он очутился перед ними, и одним ударом кастета разломил старику челюсть.

«При борьбе с толпой нужно вырубить самого сильного. Никто из этой толпы не ожидает агрессии от единого человека, поэтому неожиданное вырубание самого сильного очень поколебёт их мораль.»

Без особой изобретательности он раздробил челюсть и ей. Вот, теперь они с травмами, но живы; живы, но дезориентированы и совершенно не могут продолжать бой.

Тут рядом была полуметровая ограда с заострёнными концами. Ещё один удар кастетом в живот, забираем старика.

«Нет, всё это противно и скучно, нужно торопиться.»

Преданный взгляд в глаза, и резко двумя руками вдавливаем его головой на штырь. Номер сто восемьдесят семь. Прошла секунда или две. Его тело дёргалось в конвульсиях, но мозг уже умер. Ему было больно только в самом начале; смерть была приятной.

Нож мелькнул на свету, такой блестящий из благородного металла. Из металла, на счету которого добрая половина всех насильственных смертей в мире. Это – железо. Нож вошёл ей точно между глазом и глазницей, рывок и глаз вывалился наружу. Что-то просвистело в воздухе, нож вернулся и вошёл ей в шею сзади около позвоночника.

Номер сто восемьдесят восемь.

На спине у старика он вырезал ножом свастику. Это был ложный след для тех, кто будет пытаться его искать. Они будут его прорабатывать, и зайдут в тупик. Это позволит выиграть некоторое время.

Машина скорой остановилась на обочине. Некоторое время назад им поступил сигнал о том, что человек ранен. Естественно, как нормальным людям, им не хотелось сейчас куда-то ехать и с кем-то возиться. С гораздо большим удовольствием они бы посидели сейчас на базе. Но, как врач и водитель скорой, они не имели права даже на подобные мысли.

Бегом они вошли во двор.

«Буддисты лечатся мыслью, все остальные – таблетками.»

Водитель больно упал лицом об бордюр. Обо что-то споткнулся. Он не был готов к такому, он слишком быстро бежал, стараясь поспеть за врачём-стажёром, поэтому даже не подставил руки. Конечно, сила у молодых есть, вот и носятся.

Молодой врач сразу заметил трупы, лежащие неподалёку, и обернулся позвать водителя. Над трупом водителя сидел на корточках человек в плаще, и методично делал надрезы на отделённой от тела руке. Номер сто восемьдесят девять.

– Вы не туда попали, сударь, – услышал он тихую фразу. Он хотел что-то ответить, только ноги у него тряслись, и голос не слушался.

Человек в плаще шёл к нему развальной походкой, будто делал это всегда.

– Ну ладно, не волнуйся, – человек погладил его по намокшей голове, – не волнуйся. Там всё решат точно. Знаешь, как в старину определяли, кто ведьма, а кто нет? Сжигали всех подозрительных. Если ведьма, то гореть ей в аду, а если нет, то быть ей в раю.

Он поднял этого немощного человечка за грудки, встряхнул и бросил на землю. Рука с ножом прошелестела в воздухе, проткнула его в сердце. Он выдохнул. Номер сто девяносто.

«Люди – неблагодарные скотины. Всегда толкают права, требуют всего и побольше, не хотят не то, что платить, но и сказать спасибо. Хорошо, если не обосрут. Ради них стараться не стоит.»

Он сел в машину скорой. Мигалки и сирена – это хорошо, хоть и привлекает внимание. Пересекать границу города он будет на этой машине, ибо там есть пост ментов.



–= 14:00, 10 часов назад =-

Справа за высоким кирпичным забором пряталась приватная стоянка для жителей дома. Иногда ею пользовались. Над ней со времён постройки шли толстые трубы.

Грузная женщина в плаще выгуливала огромного сембернара. Тот шёл без поводка и без намордника, но шёл рядом. Однако ж, закон запрещает выгуливать больших собак без поводка и намордника. Мы не являемся судьями, но правосудие вынуждены совершать иногда по нашему усмотрению. На скорости около шестидесяти километров в час он сшиб собачку, а женщину лишь задел боком. От удара она отлетела. Ногой она выбила окно на первом этаже.

Скрип тормозов, перелом с одного удара трахеи. Номер сто девяносто один.

Повсюду валялись осколки разбитого стекла. По трупу, как по уступу, он влез в окно. Маленький человек с большой лысой головой и в очках выскочил на него с пневматическим пистолетом в руках. Началась Матрица. Легион наугад бросил вперёд два куска стекла, которые он только что подобрал. Послышался хлопок. Он резко прогнулся назад, выгибая голову как можно ниже.

– А-А-А!!!

Номер сто девяносто два. Первый кусок пролетел мимо, второй как фреза вырвал добрый кусок мяса с его шеи. Жертва развернулась, бросила пистолет вверх и упала.

Послышался топот и стрекот ключа в замке.

«Ха! Жертвенная овца пытается сбежать!»

Размазывая его разорванную шею подошвой в кровавое месиво, он бросился напролом через шкафы и прочую утварь к выходу. Стандартная планировка квартир позволяла перехватить убегающего человека у двери. Никогда ещё квартира не являлась столь уязвимой для её обитателей.

«Мир растворяется серебряными красками, когда ты понимаешь, что это твоя любовь, с которой ты пойдёшь в могилу, до конца.»

Сын убитого не успел закрыть дверь. От удара она распахнулась, ударяя его по лбу, отбрасывая к лифту. Подобно взбешённому быку Легион впечатал его в стенку и стал жестоко избивать кастетом прицельно в челюсть и висок. Номер сто девяносто три.

Дверь рядом открывалась внутрь. На том же запале, с разгоном из квартиры он вынес её плечом, придавив тем самым кого-то.

«Кто-то приходит, кто-то уходит, камни остаются на своём месте.»

С громким стоном, переходящим в рык, он поднял с десятилетней девочки дверь. Он дьявольски улыбался, на него вдруг наскочило удовольствие. Он никогда так не развлекался. Он был на ногах столько времени, за которое обычный человек уже давно бы устал и захотел спать. Но спать не хотелось, он чувствовал в себе силы продолжать эпопею.

Сколько в этом городе жителей? Двадцать тысяч? Тогда он убил целый процент. Это было просто. Ногой он вжал её грудь в пол, а руками развернул ей голову на полный оборот. Номер сто девяносто четыре.

«Это только в фильмах всё легко и просто. Только в фильмах герои расстаются с жизнью легко. Но я прожил на этом свете не один десяток лет, я работал, трудился, учился, старался. И только благодаря всем этим усилиям я стал тем, кто я есть сейчас. И я не позволю каким-то уродам вырвать мою жизнь!»

В коридоре послышался плач ребёнка.

В комнате справа сидела женщина в халате, прижимая к груди грудного ребёнка в пелёнках. Её в свою очередь крепко обнимал ещё один ребёнок лет десяти. Идиллия, как прекрасно.

Он смотрел на них, улыбался и тяжело дышал. Ему казалось, что тут мало крови.

Надо всегда слушать окружающую действительность. Это правило редко его подводило. Он услышал над ухом дыхание, значит, они хотят напасть сзади. Одним прыжком он оказался рядом с женщиной, удар в глаз кастетом, в руках оказался грудной ребёнок.

А вот, собственно, и тот, кто хотел напасть. Отец ребёнка вышел с мощным ножом в руках.

Резким движением он перехватил ребёнка за ноги, размахнулся и разбил его голову об стенку.

Женщина завизжала, сжалась и задрыгала ногами. Мужчина не успел ничего сказать, ребёнок летел в него, заливая всё вокруг мягкой кровью. Номер сто девяносто пять.

Стены содрогнулись, когда отец под действием непреодолимой силы ударился о стенку. Кто-то в тот же момент сильно ударил его в грудь ногой, от чего перехватило дыхание. Прошла секунда. От второго удара остановилось сердце. Номер сто девяносто шесть.

«Интересно, когда же они, наконец, выйдут на меня?»

Перед бедной женщиной упало два трупа: её новорожденного ребёнка и его отца. Столь хрупкая жизнь. Не уберегла.

Она ничего не видела больше. Куда бы она не перевела взгляд, повсюду было темно и тихо, только лежали трупы. Их было много, они плакали и просили помочь, но она ничего не могла сделать. Она тянула к ним руки, пыталась достать, но руки её оторвались вдруг. Кто-то рядом закричал, но ей было всё равно. Ей захотелось спать. Она уснула. Номер сто девяносто семь.

Маленький мальчик, её сын, вряд ли был в силах противостоять прущему на него товарняку. Прекрасная тактика: сшибать противника с разбегу. Они меньше всего ожидают атаки в лоб, чисто по бокам куда-нибудь, сильно мешкаются, не знают, куда свернуть, как лучше отразить атаку. Это тот случай, когда выбираешь инь или янь.

Он заорал ему в ухо, прижав его к стене и разрывая на нём одежду. В сторону полетели пуговицы и клочки разорванной клетчатой рубашки.

Ещё на живом дрыгающемся тельце он сделал надрез от горла до солнечного сплетения, а оттуда два надреза по линии рёбер вправо и влево, эдакие лопасти получились. Делать надрез надо мягко, чтобы не повредить внутренние органы и кровопроводы. Кстати, дети частенько дохнут от болевого шока, а этот не умирал. Он просто потерял сознание.

Легион аккуратно очистил рёбра от всякой мишуры, подвинул сосуды. Всё было чисто, опрятно и даже красиво. Он видел, как бьётся маленькое сердечко недоразвитой жизни, как подёргиваются кровеносные сосудики. Собственно, вот и аорта собственной персоной. Отворачиваемся и режем. Номер сто девяносто восемь.

Остатки крови он зачерпнул пальцем мальчика, поднял его и вывел на стене: «Сегодня утром бог умер, аминь, товарищи».

Оппаньки, а это что за хрень? Через вентиляционную решётку у самого потолка что-то тихо проблёскивало, такое полукруглое. Как будто камера. Кто бы мог подумать, что здесь кто-то будет следить за ним, а точнее за ними. Влезши на стул, он вырвал заслонку с мясом, взял камеру и потянул. Провод шёл куда-то вверх, там что-то гулко упало.

Через секунду или две на лестнице послышался скрип и грохот. Нет, всё не так, мы будем сидеть здесь. Если этот человек настолько умён, что всунул камеру в воздуховод, то не будет уходить примитивно по лестнице. Прошло ещё несколько секунд, в окне замаячили чьи-то ноги в тапках. Сверху спрыгнул аккуратно толстый человек в майке, трусах и тапочках.

Дождь разломился, когда из окна вылетел убийца с удавкой в руке.

– Стоять! – прошипел он, обвивая жертву струной. Он попал неудачно, прямо в рот. Пилящим движением он распорол ему рот, такая лыба от уха до уха, отпустил. Изо рта жертвы вывалился кусочек мяса, брызнула кровь. Он откусил собственный язык. Нет, язык должен быть во рту. – Во рту, я сказал.

Булькающим движением он всунул язык ему в горло и перевернул на спину, чтоб задохнулся. Минуту он держал его на коленях неподвижно. Он видел, как тот не мог дышать, как беспомощно хватал ртом воздух, как мучался, как умирал молодым. Номер сто девяносто девять.

Надпись на стене: «Fuck Jesus».

«Я люблю большие машины с мощными моторами и мигалками. Поэтому скорая – лучше всего, ибо везде пропускают без вопросов.»

– Я не люблю тебя, я не люблю тебя, я не люблю тебя! Нет! Стоп.

Всего в полукилометре отсюда он наткнулся на автобусную остановку. Откуда-то запахло палёной резиной, кто-то ещё мог жечь в этом дожде.

Два человека стояли на остановке, мужчина и женщина. Они старались спрятаться от дождя, который лил под углом, навес не спасал их от этой напасти. Возле них остановилась машина скорой помощи, оттуда высунулась голова и предложила подвезти, сколько сможет. Отчего-то они согласились, наверное, соблазнил вид белой машины с красным крестом.

Они сели рядом с водителем. Он врубил передачу, взял что-то с пола и пригвоздил женщину ломиком к стенке кабины, резко отворил дверь и выпрыгнул. Неуправляемая машина дёрнулась, наскочила на бордюр и перевернулась. Номер двести.

Он ждал в трёх метрах от машины. Он ждал проявления тяги к жизни, что самец вылезет из гроба на колёсах. Никого не было, он устал ждать. Мужик в машине лежал без сознания, окровавленный с разбитым лбом. Он похоже спал, положив голову на грудь своей спутнице. Как прекрасно, когда вот так признаются в любви.

Спящему легко отрезать голову, нужно просто сразу отрезать артерии, а потом спокойно отрезать всё остальное. Получалось вообще красиво, такие ровные куски мяса плавно обрамляли кости. Номер двести один.

Голова возлюбленного была положена в мусорку.

Дальше нужно было идти пешком без помощи. Около книжного магазина вертаемся направо вдоль элитных домов. За углом два качка раскуривали одну сигарету на двоих.

«Я не люблю, когда мне напоминают о том, чего никогда не было. Ещё больше я не люблю, когда это выдают за правду, а потом заявляют, что я всё равно им не докажу своей правоты. Но это моя жизнь, и я не буду им ничего доказывать. Пускай живут и подыхают в неведении.»

Одного качка он знал – Ванька, они учились вместе до девятого класса, а потом он сам бросил школу прежде, чем она бросила его.

Подойдя к ним сзади, он размозжил одному голову ломом. Номер двести два.

Ванька оставался жив. Хорошая вещь – отвёртка; можно починить чего или прирезать кого. Он сунул ему отвёртку в шею и пошёл дальше. Прощай, друг детства, номер двести три.



–= 15:00, 9 часов назад =-

«А если я вам спою, вы не сильно обидитесь?»

Смачные шлепки по воде провоцировали на обман, испарения асфальта убивали, но это будет после дождя, когда поднимется солнце, припечёт.

«Маленькие тела носятся по земле, решают какие-то свои проблемы, а тут Родину водой затопляет.»

Одинокие машины летали по пустому шоссе: гаишников не было, людей тоже, значит, можно нарушать.

Водитель-таксист с десятилетним стажем и длительной наработкой на отказ выехал на заработки. Многие пользуются в такую погоду попутками. Из-за дерева выпрыгнул человек, повалился на дорогу. В последний момент он ударил по тормозам, грязная и мокрая дорога взяла своё. Его развернуло, повело и ударило об стенку. Сработала подушка безопасности.

Кто-то разбил стекло в двери, схватил его за голову, стал вытаскивать наружу. На выходе его прислонили шеей к разбитому стеклу, провели вправо. Он сопротивлялся. Заливая всё кровью из шеи, он открыл дверь и вывалился. Номер двести четыре.

На месте аварии остановился ещё один водитель с другом. Два крепыша в спортивных костюмах вывалились из горбатого. Горбатый, несмотря на свой возраст и раритетность, имел две выхлопные трубы, мощные фары, блестящую покраску и винилы по бокам. Единственное, чего не хватало – антикрыла и воздухозаборников для полного ажура.

Из-за дерева вышла фигура в плаще и направилась к ним.

«Помните, голова офицеру дана не только для того, чтобы носить фуражку. Сегодня вечером вы могли заработать сержантские погоны: рядом с вами стоял убийца, а вы его не задержали.»

Он воткнул одному из них ломик в почку сантиметров на десять-двадцать, тут же вырвал, вбил в шею и дёрнул, как рычаг. Голова отломилась и безвольно повисла. Номер двести пять.

Второй представлял собой настоящего делового человека: большой живот, тонкие ноги. При таком положении вещей центр тяжести высоко, человека легко сбить с ног. Собственно, он сам это сделал, попятившись назад, наткнувшись на труп и повалившись на землю. В прыжке Легион протаранил его голову подошвой, вырубая.

–Милиция, где вас черти носят! Тут три трупа на улице, а вы спите! Юбилейный, на дороге. Я – Скворцов, шёл из магазина, смотрю, они тут. Нет, скорую им уже не надо... Да, блин, они без голов, йопт! – он вырубил мобилу и разбил её об асфальт.

«Если гора не идёт к Магомеду, то Магомед идёт к горе.»

Там были магазины на той стороне дороги. Он сел в горбатого, поставил его колесом на вырубленного качка. Номер двести шесть.

Магазин цветов был закрыт напрочь уже дня два. В продуктовом был выключен свет, закрыты шторы, но замка не было. Он дёрнул. Дверь не шла, но внутри кто-то явно был, ибо не было антивандальных заслонов. Прикладом он высадил стекло, зажёг фонарик и впрыгнул.

Сзади что-то свистнуло, он спиной ощутил ветерок, резко пригнулся. Сзади стояла женщина с каким-то поленом в руках и плакала. Удар прикладом в дыхалку, она роняет полено, ещё удар, только сильнее, она обмякла. Легион бросил автомат на пол, поднял её и бросил на стойку. Дикий хруст и крик раздался, когда она переломилась надвое об железяку. Номер двести семь.

Оставался охотничий магазин. Его редко кто посещал, но тут было всё, о чём может мечтать десятилетний пацан, но не было ничего серьёзного. Кто-то, говорят, покупал из-под полы оружие и боеприпасы, но то были только слухи. У входа стоял парень лет двадцати в косухе и бандане.

– Заходи, – сказал он и исчез внутри.

«И снова поклонники?»

Сквозь залежи военной одежды он пробирался за своим проводником. Где-то в подсобке сидели ещё два таких же, на столе перед ними лежала куча тряпья.

– Приветствую тебя, боец, – насмешливо сказал один из них, вставая, – нам понравилось твоё выступление здесь. Мы считаем тебя достойным присоединиться к нашей братии, работать вместе. Знаешь, мы ведь все работаем в одном направлении: очистить Русь от гадов пришлых. Ты сделал свой вклад в это дело, чем заслужил наше одобрение. С Серым ты уже знаком, он поможет тебе. Серый, будь на улице. А ты выбирай.

Серый вышел, они откинули в сторону тряпьё. Тут был целый арсенал: гранаты, шашки, боевые ножи, пистолеты и даже фауст-патрон. Молча он взял себе немного из этого богатства.

– И помни, ты добился нашего доверия, не обломай его, мы за тобой наблюдаем.

«Оппа, нацисты, однако.»

Повёртывая в руке пистолет с глушителем, он сделал какое-то мимолётное движение, и выстрелил в голову говорящему. Тот застыл на пару секунд с пулей в голове, а потом упал. Номер двести восемь.

Второй от неожиданности замешкался, как-то испугано заёрзал по стульчику. Легион приставил ему пистолет ко лбу.

– Ну, как? Красиво ведь. И, обрати внимание, сегодня Русь избавится от тебя.

Аккуратная дырочка во лбу, почти без крови и звука. Чисто так, чпок и умер. Номер двести девять.

Серый, как и положено, стоял на улице. Одинокая фигура, вжавшаяся в стенку, чтобы лишний раз не светиться. Легион вышел и немного махнул ему рукой. Через минуту они были на той стороне, спрятались в кустах. Менты в такие дни шастают быстро, в этот раз они резво прилетели. Как обычно, двое. Это уже становится скучным.

«А теперь мы будем эту книжку сшивать и пугать ею детей по ночам. Не так ли, мои маленькие пожиратели детей?»

Обыденным взглядом они осматривали место бойни. Прогрохотал выстрел, пуля пришлась офицеру в голову. Стреляли с близкого расстояния, всего с пяти метров. Они и не думали замечать опасность в кустах. Номер двести десять.

– За Сталина! – из кустов выскочил Серый и бросился на мента, который рефлекторно выхватил табельное оружие. Как умалишённый Серый стал волтузить его по голове, разбивая лицо в мясо. Просвистел выстрел.

На чёрном гудронном асфальте лежало два тела. Издалека их можно было принять за пьяных, но это было не так. Легион резко сделал надрез менту по диаметру шеи. Номер двести одиннадцать.

Серый лежал на спине, хлюпая носом.

– Мама, мама, мама, я не... не...

– Во имя отца и сына и святого духа, аминь. – раздался последний выстрел на этой улице. Номер двести двенадцать.

Мало кому удаётся окончить жизнь именно так, быстро, общаясь с мамой. Особенно это сложно для них. Каждому своё, партия сделала выбор.

Я люблю запах сирени по утрам.

С некоторым недовольством он вдруг сообразил, что отрезает себе путь к отступлению, ибо идёт вдоль своего первоначального маршрута.

«Суки демократы! До чего страну довели.»

Он пошёл прямо мимо остановок троллейбуса, мимо жилых домов. Если пойти налево, повилять дворами, то можно будет выйти к могучему заводу. Однако ж, вот и милицейский участок. В своё время здесь хотели сделать отдел Къ, но что-то не заладилось, сделали просто участок.

Прямо за ним был большой жилой кирпичный дом, где на первом этаже базировалась какая-то социальная контора, постоянно выдерживающая осаду пенсионеров и других социально неимущих. Был дождь, было мало народу, никому не хотелось стоять под дождём, а внутри было очень мало места.

«А это вызов – устроить бойню в участке.»

Он отворил дверь. У оград стояло четыре машины, значит, минимум четыре человека. Кого-то из них он уже уложил некоторое время назад. Как говорится, рассчитывай на сотню. Будет меньше, обрадуешься.

– Я – Кукурузо!!!

С проворством ящерицы он вбежал внутрь. Человек в штатском стоял у противоположной стены, рядом со стойкой. Легион развернулся в прыжке и вгрызся ему локтём в горло. Человек упал, держась левой рукой за подоконник, правой за горло. Легион перехватил ломик поудобнее, махнул им как топором, упёрся коленкой ему в бедро, и вырвал голову. Номер двести тринадцать.

Молодой стражник, прятавшийся до этого за стеклом стойки, выскочил оттуда наружу, доставая на ходу пистолет.

– Руки!

Они стояли друг от друга в трёх метрах, у одного в руках был пистолет. Что же нам делать?

– Стреляй, но я не подниму рук, – сказал он и повернулся спиной.

Этот малец был тут один, иначе уже кто-нибудь пришёл бы на выручку. Но он держал оборону в одиночку. Это был простой приём – повернуться к милиционеру спиной: при этом нет агрессии, ты вроде и сдаёшься на его милость, но при этом и не выполняешь его указаний. Это нештатная ситуация, которая вводит их, особенно молодых бойцов, в ступор.

Вдруг он резко упал на колени. Пистолет выпал из его рук, что-то красное стало капать сверху. Он посмотрел на свои руки – они были в крови, ему стало трудно дышать. Что-то будто блокировало воздух в горле. Он схватился за горло руками, нащупал что-то твёрдое и закрыл глаза. Номер двести четырнадцать.

Здесь был всего один вход, но и всего один выход. Структура разрабатывалась специально, чтобы нападающие не могли так легко пройти внутрь. Но сейчас здесь не было тех, кто должен был защищать эту цитадель, не давая врагу пройти внутрь.

За решёткой вниз по лестнице сидело две разукрашенных под хохлому проституток.

«Самки!»

– Выходи, – сказал он той, что была ближе, отпирая дверь.

В момент, когда она неохотно подходила, он выбил ей почву из-под ног, резко притянул за волосы к себе и хлопнул дверью ей на шее. Она что-то взвизгнула, отлетела и повалилась на спину, содрогаясь в конвульсиях. Номер двести пятнадцать.

«Обидно, что не могу сказать, что ничего личного, чистый бизнес.»

Она бросилась на него, как кошка – грациозно и совсем не страшно. При этом она издала какой-то боевой клич. Однако, боевой клич пугает только издалека, а вблизи противник просто не успевает испугаться. Рефлекторно он отступил от траектории её полёта, схватил за волосы и трахнул об пол. В руках остался пук волос с кусками кожи. Очень быстро он выколол ей глаза, а в рот сунул её же волосы. Она схватилась за сердце. Номер двести шестнадцать.

Какой старый дом эта социальная контора. По стене в ней полз таракан, штукатурка местами отвалилась, оставив вместо себя зияющие дыры и угрожающие глыбы ещё не отпавшей штукатурки.

«Тяжело иметь силу – кто-то всё время пытается её отнять.»

На отходе он всё же забрал табельное оружие.



–= 16:00, 8 часов назад =-

«God bless yourself, you fuckin` rat.»

Занятно, достаточно снять один рубеж обороны, как сразу чувствуешь себя на голову выше оппонентов. Раз-два-три, прекрасные свиньи.

В приёмной толпился народ: три штуки пенсионеров и один здоровый мужик с жилистыми руками. Он был последним в очереди. Тут было три окошка, которые открывались, когда нужно было.

– Тихо, не шуми.

Мужику вошла отвёртка под лопатку, но он стоял на месте. Лицо только стало каменным и слегка позеленело. Он прислонился к стене. Он так и стоял впоследствии ещё минуты две, а потом тихо сполз. Номер двести семнадцать.

«Старики строят себе каждый день лестницу в рай, готовясь к смерти.»

Он встал позади мужика, приставил пистолет к затылку, и выстрелил. Пуля переломила кости, прошла внутрь в мозг. От удара он вылетел головой вперёд. Номер двести семнадцать.

Пенсионеры задёргались от грохота.

«Жизнь человека коротка. В первое время он пытается обеспечить себе жизнь, он действует с огромным кпд, он работает не просто так. Со временем он начинает умирать, начинает работать только на себя, да ещё и требует помощи.»

Они попадали как подкошенные. Я вас ненавижу. С громким дыханием он бил старика по голове пистолетом. Каждый удар оставлял на нём глубокие кровоточащие раны. Старик умирал, он истекал кровью. Легион пнул его в почку и оставил умирать. Номер двести восемнадцать.

«Старики – язва на теле общества.»

Вторая пуля из шести вошла бабульке чуть пониже шеи в крестовину. Кровь полилась, но времени на цацканье нету. Номер двести девятнадцать.

Используя оставшегося старика, как таран, он вынес ближайшую дверь. Двери деревянные, открываются внутрь, замки старые. В большинстве случаев замки посажены изнутри на винт снаружи двери, то есть их легко снести.

«Государство следит за тобой. Всегда.»

Под взором местной работницы он размозжил голову старика о батарею. Номер двести двадцать.

Перехватил её за шею, и бросил через себя. Она ударилась о большую стойку состоящим на ней сейфом. Тяжёлый бронированный сейф качнулся и упал на неё. Рёбра хрустнули, как сухие ветки, она вдавилась внутрь себя, кожа по бортам продралась, брызнула смесь крови и внутренностей. Номер двести двадцать один.

Кто-то в коридоре побежал на улицу. Крысы бегут с тонущего корабля. Молодая женщина бежала в панике, падала и поднималась, порвав на себе одежду. Да уж, бежать с задранной юбкой легче, чем со спущенными штанами. Горячая пуля пробуравила ей ногу в районе коленки.

«Суставы, в частности колени и локти, очень больно и легко ломаются, а потом их сложно лечить. Для полома достаточно как следует ударить по коленкам сзади.»

Мордой в асфальт, он возил её мордой по асфальту. С лица сдиралась кожа, оставляя под собой окровавленные кости. На асфальте оставалась эта маска, волосы и кровь. Номер двести двадцать два.

Он встал и отряхнулся. Немного запачкался, но не особо заметно.

«Первое чувство – это страх. Потом уже идёт всё остальное. Но никогда у человека не возникает агрессии к тому, что он испугался.»

Из-за угла выскочил человек с монтировкой. Весь мокрый в рваной и грязной одежде. Волосы у него были длинными и спутанными.

«На обдумывание ситуации уходит в среднем секунда, если ничего не происходит. Если же события развиваются, то сроки не ограничены.»

Прошло три секунды, за которые Легион преодолел около пятнадцати метров до него и отпрыгнул в сторону.

«Человек будет махать в первую очередь перед собой. Ну, быть может, чуть по бортам. Слепую зону он защищать не будет. Если атака производится сзади, он, скорее всего, просто побежит, прикрыв голову.»

Человек даже не успел махнуть. Но собирался. Он замахнулся заранее, он был готов обрушить монтировку на обидчика, но не разобрался, откуда исходит опасность. Его проблемы.

Погода была прекрасная. Было уже темно, хоть и не вечер. Тучи бродили, словно дикие кошки по ночам, завывая и порываясь. Кто-то сказал: пой, как будто никто не слышит, танцуй, как будто никто не видит. Он убивал, как будто никого никто его не накажет.

Любимый складной нож плавно пронзил мясо в плече, повернулся и выскочил. Мужик шагнул вперёд, чтобы не упасть, схватился за плечо. Кто-то крутанул его за больное плечо. Легион взглянул ему прямо в глаза, улыбнулся и выстрелил. Номер двести двадцать три.

Маленький человек на фоне большой вселенной являет собой смешное зрелище. И тем более одна смерть на фоне многих миллиардов жизней – блажь. Единственное, что может быть – слишком важная персона. Обидно, когда тебя убивают, ибо жизнь всего одна. Но, что поделать. Есть и бессмертные, являющие собой целую отрасль. Это редкость. В большинстве случаев они к такому не стремятся, стараясь в начале выжить, а потом заставить других жить лучше. Те, кто изначально делают всё только ради славы, обречены на провал.

А вот и остановка, дальше мост и там по нему можно дойти до города. Магистраль, которая соединяет центры.

«Любая система обречена на провал, любая стратегия – тупиковая, ибо статичная. Когда система становится статичной, к ней не проявляют интерес. Нет чистой демократии или социализма, а есть гибриды, которые постоянно изменяются.»

На остановке спал бомж, накрывшись драным пуховиком. Легион прицельно пнул его по яйцам, животное спросонья взревело и задёргалось. Он схватил его и швырнул на столб. Бомж вырубился. Вырвав из ограды газона булыжник, он раскроил ему череп в области виска. Номер двести двадцать четыре.

«Поэтому не стоит слушать тех, кто говорит, что ваш путь тупиковый. Он другой, но не менее тупиковый, чем их. Надо только верить в себя и не смотреть под ноги.»

Через дорогу дальше, если смотреть по линии его движения, слева был парк. Он был ещё в зачаточных состояниях, тут шла стройка, но рабочие работали сутки через двое.

Его остановил парень лет двадцати, бритый налысо и ужасно худой. Он просто остановился у него на пути. Из кустов образовались двое его сообщников – такие крепкие парни в брызговиках камуфляжного цвета.

«В условиях войны нужно в первую очередь уничтожить больницы, продуктовые склады и детские сады.»

Они схватили его под руки, а щуплый потянулся к карманам. Удар ноги заставил его совершить оборот вокруг своей оси и отлететь на пару метров. Качок, стоящий справа, ощутил, как под действием неимоверной силы разжимаются руки. Его отбросило в сторону. Раздался выстрел. Пуля проскользила по черепу, выдирая кусок кости, обнажая мозг. Он попытался зажать рану, но вместо этого ткнул мозг пальцами. Номер двести двадцать пять.

– Лови! – во второго качка полетел пистолет.

Острое жало выкидного ножа полоснуло его по шее. Оттуда вывалилось что-то длинное, скорее всего язык. Такое подвижное, как толстый плоский червяк. Такое склизкое и дрожащее. Номер двести двадцать шесть.

«Ой, я не могу, ребят. Вы все такие смешные, когда вам вдруг встречается смерть на пути. Скажите ещё, что вы её не ждали вообще, типа она про вас забыла.»

Щуплый лежал в полузабытьи у дерева, подпирая его своей широченной спиной. Почему-то у худых обязательно очень широкая спина. Они тощие, почти можно видеть кости, но спина их может служить парусом при желании.

Темп сбрасывался, нельзя было его терять. Сейчас была возможность. С удивлением он обнаружил, что начинает получать какое-то подобие удовольствия при каждом убийстве. Причём это было больше удовольствие, как когда с утра потянулся и размял мышцы.

«Улыбка вводит противника в замешательство.»

Подхватив щуплого и водрузив его тело на дерево, шея аккурат между веткой и стволом, он приподнялся на цыпочки, резко развернулся и дёрнул его за ноги. Что-то булькнуло, щуплый издал грудной звук. Ещё рывок, ещё. Позвоночник хрустнул, тело стало мягким, голова выскользнула вверх. Номер двести двадцать семь.

«Всё это плохо пахнет. Когда совершаешь что-то не то, то чувствуешь, что тебя сейчас схватят, что все на тебя смотрят, чувствуют запах, видят следы. Но время проходит, и ничего не происходит.»

Фанатики своего дела лежали трупами под дождём. До него донёсся какой-то странный звук. Через дорогу у здоровенного магазина стоял человек в униформе охранника и что-то кричал. В руках у него был газовый пистолет, ибо им просто не позволят носить боевое оружие. Легион остановился, нашёл в рюкзаке респиратор и очки. Так и пойдём.

Быстро двигая ногами он перебежал к охраннику. Тот выстрелил. Газовое облако застыло между ними, но Легион проскочил сквозь него, вырубая локтём охранника. Из того же рюкзака он достал длинную петарду, сунул её в рот обречённому охраннику и поджёг. Через двадцать секунд петарда рванула, снеся охраннику пол башки. Номер двести двадцать восемь.

«Гипермаркеты – разложение русского национализма. Это лазейка для врага, повод протолкнуть свою американскую систему.»

– Света! – с этим криком он выскочил из-за угла на ещё одного охранника, ткнув ему автоматом в грудь. Тот стоял в недоумении: он не понимал, кто такая Света, а также что вообще происходит.

Удар прикладом в челюсть и два выстрела в позвоночник. Кровь будет течь быстро, её нельзя будет остановить. Он умрёт в жутких мучениях через пару минут. Номер двести двадцать девять.

«Доброта, щедрость, благородство – в большинстве своём химеры, чтобы прикрыть наготу. Скорее всего, это алчность, расчёт, корысть, злоба. Все используют эти термины, и лишь немногим их удаётся подтверждать, давая им жизнь.»

Входим в служебный вход. Молодая уборщица. Всего одна. Жаль.

«Нету правосудия. Есть сильные и слабые, победители и побеждённые. Сильные побеждают слабых, победители судят побеждённых. Всё просто. Никогда нельзя проигрывать, ибо победители будут плясать на твоих костях.»

Он вышвырнул её во двор с высоты первого этажа. Она упала на стык бордюра и дороги, нога её вывернулась в другую сторону, юбка призывно задралась. Он прыгнул прямо на неё. Она не смогла даже закричать от боли, ей просто почти расплющили грудную клетку. Он оттащил её за волосы чуть подальше, и там стал бить горлом об низкую ограду. Номер двести тридцать.

Гранд-бутик отель, старший менеджер. Он аккуратно выложил её тело в виде стрелки на проезжей части.



–= 17:00, 7 часов назад =-

Это прекрасное чувство, когда ты даришь другим жизнь.

Тут был мост; если по нему пойти налево, то уйдём далеко, а если направо, то попадём в город, а там люди.

Совершенно неожиданно из-за угла вырулила машина – белый мерин. Из неё после остановки молча выскочил человек в пиджаке и с обрезом и начал целиться в Легиона. Тот рванул изо всех сил под мост так, что не было ни одного выстрела. Человек сел обратно и мерин, переехав на ту сторону моста, остановился.

Раздался выстрел. Сквозь тонированные стёкла пуля наугад пробуравила по месту водителя. Раздался затяжной гудок. Номер двести тридцать один.

Тёмная фигура проскочила вперёд через дорогу и запрыгнула на крышу мерина. Двери по бортам отворились, справа высунулся человек, который недавно стрелял. Легион, схватив его за голову, резко спрыгнул. Шея, напоровшись на торчащее стекло дверцы, хрустнула и развалилась на составные части. Номер двести тридцать два.

На него из салона смотрел абсолютно лысый, даже бровей не было, человек в узких очках. По выражению лица было видно, что он не понимает, что вообще произошло.

Дробь из обреза красивой россыпью прошлась по крыше машины, разорвала верхнюю часть головы вылезшего оттуда качка в пиджаке. Номер двести тридцать три.

– Привет, малыш. Хочешь, я расскажу тебе сказку? – он приставил обрез к стеклу и выстрелил. Дробинки изрешетили шею и плечи лысого. Номер двести тридцать четыре.

«Странная вещь – такие маленькие, но такие бесконечно смертоносные.»

В багажнике у них лежало пять гранат и десятилитровая канистра бензина. Порывшись на трупах, он обнаружил и дешёвый Крикет. Нет, ну а что поделать, если у нас есть только Крикет и Зиппо, а все остальные безымянные?

Через пару минут он имел неприятную встречу в переулке. Отец двух детей, видимо испугавшийся стрельбы, бросился на него с какой-то веткой. Встречный удар в душу и левой в почку. Тут же хватаем упавшую канистру и бьём по голове. Несильно, только чтобы вырубить.

Дети стояли рядом у стенки, они не верили, что их папа потерпел поражение. Учитесь, такова реальность жизни. Оба – мальчики лет пяти.

Первого он нанизал на нож, как на шампур, поднял в воздух и грохнул об землю. Номер двести тридцать пять.

А второй должен жить, как должен жить и его папаня. Они оба должны увидеть смерть друг друга.

«Пропагандисты любят кричать, что всё плохо, что СМИ скрывает от нас реальность. Только они врут, большинство их высказываний не подкреплены фактами, да и к тому же все мы живём в реальности, её нельзя скрыть.»

Подвесив связанного мальчика вверх ногами на дерево, он связал его отца. Немного бензинчику на обоих: здесь их закрывали от дождя стены и мощные деревья. От резкого запаха бензина отец проснулся.

Он видел только связанного сына, а также уже мёртвого, лежащего правее. Он даже не слышал, как чиркала зажигалка, он не видел, как начал гореть он сам и его сын. Он жара глазные яблоки лопнули, кожа обугливалась, они жарились заживо. Номер двести тридцать шесть и двести тридцать семь.

А ведь там в глубине был детский сад, совмещённый со школой.

Однако ж, хотелось есть. Он подошёл к догоревшему ребёнку, срезал его с дерева, снял кожу и приступил к пожиранию мяса. Мясо было мягкое и сочное, как раз как он любил. У детей всегда мягкое мясо. При этом не надо было запивать – вся влага была в мясе. Он ел аккуратно, стараясь не испачкаться.

Странные какие-то люди. И с чего это они собирались его убить? Фанатики. Кто-то остановился на месте разборок. Шестёрка красная. Он увидел это издалека и вернулся. Из шестёрки вышел мужик с видом слесаря второго разряда, а с той стороны дороги бежал паренёк в шлёпанцах и с зонтом.

Спокойно, будто делал это всю жизнь, Легион спустился к ним.

– Это...

Парень не договорил, когда ему вбивали ломик в грудь насквозь. Номер двести тридцать восемь.

Водитель шестёрки в панике бросился бежать по дороге. Легион стоял на месте, тщательно прицеливаясь ножом. С пятнадцати метров он воткнул ему нож в задницу. А он ведь пытался даже тогда спастись, вырывал нож, орал каким-то басом. Рядом остановился грузовик, оттуда выскочил водитель.

– Это моя добыча! – Легион достал из задницы лежащего нож и прирезал его, воткнув нож справа от позвоночника около плеча, проведя затем линию жизни от плеча до задницы. Номер двести тридцать девять.

«Я не хочу сказать, что это было жестоко. Это было, как всегда бывает. Я оказался сильнее, он – слабее.»

Тут он провёл невероятную комбинацию: вращением на левой ноге он сделал подсечку, провернулся и нанёс апперкот падающему водиле. Не получилось. Водила набросился на него, сорвал респиратор. Легион дотянулся до его шеи, впился зубами и вырвал кусок кожи с мясом. Кровь брызнула фонтаном. Водила отвалился. Номер двести сорок.

«Первый, приём, я – Легион. Ответь первый. Свои жизни уже отдали больше двухсот твоих детей. Мог бы уже и спуститься. Или всё же ты лишь вымысел? Конец связи.»

Он сел в грузовик. Там дальше по курсу была палатка спиртных напитков, всё время открытая. Туда частенько наведывались дети с соседних дворов за бухлом, и им продавали.

Он снёс её вместе с продавщицей, протащил впереди себя метров десять, и расплющил о стенку дома. Номер двести сорок один.

Убить всех.

Он пристёгивался всегда. Это было его правило, благодаря которому он сейчас выжил в этом ударе, а она – нет. По стенке он проскочил под арку и медленно пошёл в сторону от места ЧП. Скоро повалят жители туда.

Стоп! А это мысль. Ждать пришлось недолго. Он просто вышел на дорогу и стал ждать жертв.

Их было четыре штуки. Вышли какие-то из подъезда, стали осматривать место события. Он стоял от них недалеко, но они его не видели. Он ждал их минуту, но так и не дождался. В толпу полетела граната. Раздался дикий грохот, тела салютом разлетелись в стороны на несколько кусков. Номера с двести сорок второго по двести сорок пятый.

«У меня нет слов. Это просто надо видеть. Надо видеть, как кончаются внезапно их жизни. Они не успевают подготовиться, а тут вдруг такая жопа приходит.»

Это как приманка. Стена дома угрожающе дрогнула, но устояла. Дом старый. Перекрытия деревянные. С того же места он прицельно кинул ещё одну гранату.

Дом не выдержал таких нагрузок, это было просто не по нему. Он зашатался и начал проваливаться. Число жертв не считается, это было слишком легко.

«А что бы они делали, если бы вот сейчас этого не случилось? Они бы существовали, как животные, стремясь к размножению.»

Семь пятьсот за пачку и я возьму вашу жизнь в аренду!

«Увы, сколько бы не говорили о том, что читатели вдумчивы, что посетители инета тоже вдумчивы, это не так. Они не видят очевидных посланий, не чувствуют идей. Сколько бы они не говорили, что любят оригинальность, они её всё равно боятся и отвергают. Новое им не понять, они лишь могут предложить, как изменить это новое, чтобы оно стало стандартным.»

Надо было идти дальше. Его не знали в лицо, никто не знал. Теперь уж точно не было ни одного, кто бы видел его лицо.

Магазины были закрыты, он повернул направо через кассу приёма мобильных платежей. Две приятного вида девушки стояли за кассами.

«Я ненавижу американцев и их культуру, которая как чума идёт по миру. Эти резиновые искусственные улыбки, это ложь, это стукачество и обезжиренные яблоки. Так нельзя жить, так можно только быть.»

Невероятным усилием он оторвал кассовый аппарат от стола и огрел им девушку по голове. Аппарат весит не меньше десятки, проломил череп, как кувалда скорлупу. Номер двести сорок шесть.

Вторая бросилась бежать. Через подсобку он преследовал её. Из подсобки есть всего два выхода: парадный и чёрный, куда складывают товары. И чёрный был закрыт. Тут был охранник.

Легион впечатал и обоих в стену, протаранив их, как паровоз ребёнка на путях.

Только сейчас началось действие еды и свежей крови. Он чувствовал, что внутри переваривается свежайшее мясо и кровь. Без особых заморочек он свернул ей голову. Номер двести сорок семь.

Нанёс охраннику кастетом удар в рёбра, тот загнулся в три погибели. Это была победа, и в первую очередь – победа над системой. Гравитация не всегда наверняка побеждает. Просто иногда у неё отпуск случается, как у всех людей. Охраннику было нанесено семь ножевых ранений в туловище. Он умрёт от потери крови. Номер двести сорок восемь.

Он следовал дальше под тенью деревьев. Почему-то только сейчас он понял, что совершенно неожиданно начало темнеть, как это бывает к вечеру в зимнее время. Но сейчас не была зима, сейчас было тёплое время года. Погода всё это время будто подыгрывала ему – сначала дождь, который и не думал прекращаться, постоянные облака и порывистый ветер, а теперь снова наступает закат.

Скоро нужно было поворачивать направо у бюста Ленина. Такой здоровый бюст, здесь часто катались на скейтах, а также был загс.

Пустая площадь зияла своим обнищанием в этот день. Внутри у загса было тепло, очень тепло. Белые стены, несколько кондиционеров. Он спокойно вошёл внутрь и пошёл по длинным коридорам.

«Один из главных органов слежения – с самого рождения они следят за ключевыми моментами в жизни каждого. Разве что задницу не подтирают.»

Навстречу шла улыбчивая женщина в бардовом платье, в очках и с высокой причёской.

– Что вам угодно?

Человек прохрипел что-то неразумное из-под респиратора, схватил её за горло. Она хрипела и хваталась за воздух руками, видно было, что у неё начинаются глюки. Номер двести сорок девять.

Странная особенность человеческого организма: вместо того, чтобы в минуту опасности мобилизироваться, он начинает прощаться с жизнью, обезболивать и продуцировать глюки. Это нужно помнить всегда, чтобы использовать это на противнике.

Над окошком кассы в конце коридора повисло лицо убитой женщины. Без тела.

– Бедный Йорик! Я знал его, Горацио.

Голова вкатилась через дырку в кассу на колени к кассирше. Она потеряла сознание. Он подошёл к ней сзади, прижал к себе за голову, прижал нож лезвием к её горлу и резко резанул. Голову прижал вниз, чтобы не умирала слишком быстро. А так она будто уснула.

Номер двести пятьдесят.

Это во времена Шекспира комедией считалось то, где умерли не все. У нас, видимо, трагедия.