"Хоровод нищих" - читать интересную книгу автора (Ларни Мартти)

Глава седьмая,
в которой Йере встречается с соперником и решает подчиниться неизбежному приговору Господа Бога

В тот ненастный сентябрьский день, когда Йере появился в мастерской Ионаса Сухонена, его физические потребности и угнетенное состояние достигли апогея, и он обратился к испытанному методу артиста в жизни Хайстила. Удачное выступление свидетельствовало о таланте, в особенности когда роль нужно было разрабатывать без помощи драматургов. У Йере это получилось, ибо голод оказался сильнее волнения, сопутствующего выходу артиста на сцену.

Он уже точно не помнил, что говорил Ионасу в памятный момент первого знакомства. Но на следующее утро после несколько досадного ночного эпизода он исповедовался перед мастером, словно французский поэт Верлен, который, проснувшись ранним утром с чувством греха, спешил к настоятелю собора и принимался стучать в дверь, громко крича: "Отче, отче! Исповедай, будь так добр! Неужели ты, проклятый болван, не понимаешь, что я погряз в грехах?"

Утро для Йере было, как и для Верлена, дорого. Его мучила частичная потеря памяти. Удивительное дитя риторики, в речах которого было много слов и мало мысли, не помнил своего имени Эмиль Золя. Йере рассказал понятливому мастеру все то, что ему было выгодно.

- Я всегда отличался высокой моралью. В особенности благодарен я своему комплексу неполноценности, ибо он удерживает меня от неразумных поступков. Именно это и объясняет, почему я никогда не совершал преступлений или деяний, подобных им.

- Да, слов у тебя предостаточно, - согласился Ионас, - но мораль кошачьего хвоста не стоит. Плохо то, что твоим рассказам нельзя доверять. Слишком много несешь чепухи…

Йере пообещал больше не врать, не хвастаться и не фантазировать. Он почти поклялся, что выступал в качестве другой личности, сам того не сознавая. Роль, исполняемая неосознанно, всегда производит странное впечатление.

Ионас выслушал исповедь, которая постепенно превратилась в защитительную речь, и простил Йере. Мужчину следует прощать, если он признается, что поступал неправильно, женщину же прощают, когда она верит, что поступила по всем правилам.

С этого на редкость удачного утра прошла уже неделя. "Комкование легких" у Йере, которым пугал его Кафтан, прошло в один день. Бутерброды Лидии, теплая постель и крепкий сон воспрепятствовали второму появлению седоватого доктора. Больной поправился с той же скоростью, с какой легендарная саламандра возвращала себе хвост. Он снова был здоров и полон жизни. Ионас стал его другом, а Лидия влюбилась в него. Воротник его рубашки был чист и накрахмален, подметки его ботинок стали целыми. Только Адам и Ева могли бы сказать, была ли жизнь веселее в старые добрые времена.

Йере нежился в постели и прислушивался к стуку молотка, раздававшемуся из мастерской. Тусклое осеннее утро сильно растянуло сумерки. В воздухе чувствовались признаки раннего прихода зимы. Ветер был холоден, как коммунальные власти.

Сегодня нужно уходить. Об этом договорились вчера вечером. Грустно было покидать Ионаса, который почти две недели содержал Йере на полном пансионе. Одну лишь первую ночь он провел в комнате Лидии - с вечера в образе Золя, а к утру в качестве Суомалайнена. Утром он переместился для дальнейшего восстановления здоровья в жилище мастера, где перечитал все книги.

Днем Йере сидел в сапожной мастерской, помогая мастеру решать интеллектуальные проблемы (Ионас Сухонен интересовался учением о переселении душ и судьбой лапуасско-го движения). Вечерние часы Йере проводил в комнате Лидии, где хозяйка заводила патефон и решала все свои проблемы самостоятельно. Когда Ионасу предоставляли слово, он сухо утверждал:

- Господь создал говорящую машину, а Эдисон улучшил ее.

Ионас заметил, что между Лидией и Йере установилась определенная связь. Мастер сомневался, что из этого выйдет что-либо серьезное, что заставило бы Лидию раскошелиться, перестать тосковать по дому.

Йере встал с постели и стал медленно одеваться. Его одежда была в безупречном состоянии, чистая и починенная. Жаль было уходить - он уже привык к этому дому. Были бы деньжата, можно было бы укатить на поезде.

Из мастерской слышался ритмичный стук отбивочного молотка. Йере забрал со стола свои бумаги и перешел в мастерскую. Там мастер и его помощник сидели спиной друг к другу. Йере весело поздоровался, но ответа не последовало. Нестор покачал головой и ухмыльнулся. Ионас двусторонним молоточком выравнивал утолщение краев сапожных голенищ. Он сказал, обращаясь к Нестору:

- Три кофе и булочки с маслом. Запиши на мой счет.

Нестор отправился в кафе, но Ионас и сейчас избегал смотреть на Йере. Он работал со злостью. Отбивочный молоточек с длинной ручкой бил по коже, при этом Ионас издавал короткие фыркающие звуки.

- Срочная работа? - спросил Йере.

- Обычная, - ответил Ионас с улыбкой. Отстегнул коленный ремень и высвободил ботинок, затем встал, подошел к окну и продолжил: - Погода подходящая для прогулки.

Йере попытался улыбнуться и ответил:

- Оставалась бы она такой вплоть до Рождества. Хотя для меня так долго и не нужно, через неделю буду в Хельсинки, если не случится ничего непредвиденного.

От окна последовала реплика Ионаса:

- Сейчас ничего особенного с тобой не происходит. Едва ли ты снова заболеешь.

В последних словах мог таиться и скрытый смысл. Но мелкие уколы не наносили ощутимых ран поэту. Его часто сравнивали с дождевым червем за то, что он творил в темноте.

- Ходьба пешком полезна для здоровья, - произнес Ионас.

- Во всяком случае, это незабываемое занятие, - ответил Йере. - Поэты гуляют для того, чтобы сосредоточиться, спортсмены сосредотачиваются, чтобы прогуляться.

- Дешевая острота. Не следует презирать спортсменов. Они хорошие профессионалы. Пробегут метр и получают за это одну марку. Когда я давным-давно был молодым, занимался перетягиванием загнутыми пальцами - кто кого - и бегом в мешках. И армрестлингом. А сейчас не справлюсь даже с Нестором.

В этот момент Нестор вернулся из кафе с завтраком. Ионас и Йере сели к столу, а Нестор взял свою чашку и булочку и ушел на свое рабочее место. Как только он проглотил завтрак, сразу принялся за работу. Эту неделю он работал сдельно и не терял времени даром.

Настроение у Ионаса было подавленным. Видимо, он грустил из-за предстоящего расставания с Йере. Ионас привязался к нему, несмотря ни на что. Момент прощания приближался. Йере поблагодарил своего благодетеля и обещал вернуть весь долг с процентами.

- Твоя плата меня не интересует, - ответил Ионас. - Главное, чтобы жизнь у тебя сложилась нормально. Не следует дальше играть в жизни, это может обойтись тебе дорого.

- Давайте подведем счет, - с подчеркнутым серьезным видом произнес Йере. - Скажите, только честно, сколько я вам должен.

Йере был поражен, когда Ионас начал подводить итог. Он писал цифры мелом на кусочке кожи, предназначенной для подметок.

- Лекарства и подошвы…

- Разве Лидия не оплатила их?

- Нет. И не оплатит. Лекарства и подошвы… табак, кофе, лезвия для бритвы… Ну да бог с ними. Или все же нет. Конечно, ты можешь расплатиться. Сочини стихотворение.

- Стихотворение? О чем?

- О чем угодно. Хотя бы о твоем жизненном пути. Или обо мне.

Нестор прыснул со смеху.

- Если ты не перестанешь жужжать, я переведу на часовую оплату, - сказал Ионас своему помощнику. - Если бы тебе пришлось написать стих с рифмами, то выдавил бы из себя только… такое, что и назвать-то ничем нельзя.

Нестор посерьезнел, хотя и считал, что в жизни всегда есть над чем посмеяться, так как слишком много людей воспринимают самих себя с чрезмерной серьезностью.

- Да, стих, - сказал Ионас, обращаясь к Йере. - Ну как, рождается что-нибудь? Садись на мой бочонок и заставь свой карандаш петь.

Йере гладил дверную ручку и не верил, что Ионас говорит на полном серьезе. Но мастер не отвел свой взгляд. Он испытывал Йере, как библейский Иосиф своих братьев. Хотел видеть и убедиться, действительно ли Йере Суомалайнен - поэт Золя или же хвастун, бродяга, никогда не получавший денег за свою болтовню.

- Ах, дорогой мастер, - беззаботно произнес Йере, - с каким удовольствием напишу я стих о вас, но только когда вернусь домой. А сейчас… сейчас ничего не получится. Тема должна прежде всего созреть. Писать - это совсем не то, что говорить, здесь следует действовать намного целеустремленней. Понимаете, дорогой мастер, в стихе мысль продвигается по прямой линии и ее продвижение определяется законами геометрии. Сейчас я пребываю в таком душевном состоянии, что не в силах создать ничего, кроме обезличенного и невыразительного текста. А вы такой огромный характер… При таком настрое души о вас нельзя писать ни строчки…

- Не болтай, а садись и пиши! - прервал его Ионас.

- Не получается, инспирация не приходит.

- Врешь! Рождаются же у других ботинки и сапоги, хотя у них никогда не бывает… как это называется, повтори!

- Спиритация! - подсказал Нестор.

- Я не с тобой разговариваю, - строго заметил Ионас. - Кончай ухмыляться.

Ионас зло взглянул на Нестора, оставившего работу и ковырявшего в носу. Мастер вновь попытался склонить Йере к созидательному труду на ниве поэзии.

- Ну, садись. Выдавай хотя бы одно слово в час. Иначе не поверю, что ты написал когда-нибудь хотя бы одну строчку.

- Не могу писать по приказу, - защищался Йере.

- Сможешь. В том-то и заключена смекалка человека, что он работает по приказу, а не только из жажды денег.

- Нет, мастер! Неужели вы не понимаете, что я поэт.

- А я сапожник. И способен на многое другое, а не только на треп языком.

Йере сейчас не видел в Ионасе Сухонене ни грамма гуманности. Какое садистское удовлетворение получал этот сутулый пожилой человек, удерживая у себя в мастерской свободного как ветер поэта. Когда Ионас отошел к окну и стал протирать запотевшие стекла, Йере в два прыжка оказался у двери и снова взялся за ручку. И вот он открыл дверь и ринулся в переднюю.

- Мастер! Он смывается! - крикнул Нестор. - И все рифмы уносит с собой.

Едва поэт успел дойти до ворот, как Ионас догнал его. Он держал в руке огромную тряпку с варом. Без слов сбил с головы Йере шляпу и набросил тряпку на его волосы. Выражаясь без прикрас, мастер вцепился в эту тряпку, успевшую благодаря вару прилипнуть к шевелюре скитальца по поэтической стезе и таким способом втащил его обратно в мастерскую.

- Разбойники! - завопил Йере. - Никакой интеллигентости!

- Какая еще тебе интеллигентность? - спокойно отвечал Ионас. Он усадил поэта на свой бочонок напротив железной лапы и сапожным ножом вырезал тряпку с варом из его волос. Затем запер дверь на замок, а ключ положил к себе в карман.

Дневной заработок Нестора сократился сегодня до минимума. Помощник пожалел, что договорился с мастером насчет сдельной работы. Он то и дело прыскал от смеха, который стал прямым следствием его злорадства. Однако смеялся он совсем не заразительно, а скорее раздражающе. И прежде всего злил мастера, на лбу которого прорезалась суровая морщина. В этот момент в дверь постучали, и мастер бросился открывать. Йере почувствовал себя свободнее и ответил улыбкой на смех Нестора, который неожиданно оборвался, так как тот шилом уколол большой палец. Дверь открылась, и в комнату вошел довольно молодой полицейский. Йере охватила мелкая дрожь, а Ионас остался спокойным.

- Опять за кем-то гоняетесь? - спросил мастер.

- Этого добра всегда хватает.

Полицейский внимательно посмотрел на Йере. Тот достал из внутреннего кармана пиджака блокнот и начал быстро покрывать его листок закорючками букв.

- Мой приятель, - шепнул Ионас полицейскому.

- Коммивояжер поди? - так же шепотом спросил полицейский.

- Нет, писатель.

- И так выглядит?

- Да. Он немного того…

Ионас повертел пальцем около виска. Полицейский сочувственно покачал головой и покинул мастерскую вместе с починенными сапогами. Он успел обратить внимание на то, что у писателя плохой почерк. Откуда ему было знать, что характер почерка изменяется под влиянием душевного состояния, охватившего человека в момент, когда он пишет.

Ионас остался стоять в дверном проеме, посмотрел на Йере, запер дверь, а ключ снова сунул в карман. Он решил и дальше подвергнуть своего гостя проверке. У него имелся свой метод тестирования мошенников: с той самой точки, где кончались его сведения о том или ином человеке, он приступал к перекрестному допросу.

На лице у Йере была написана гордая и даже презрительная мина поэта, присущая прежде всего молодым лирикам, которые свято верят в то, что родились поэтами, и поэтому страдают всю свою жизнь. Через полчаса он вскочил на ноги, протянул мастеру листок бумаги и несколько высокомерно произнес:

- Не в уплату, а на память за то, что однажды имели честь предоставить мне ночлег.

Ионас схватил бумагу, а Нестор снова прекратил работу.

- Где мои очки? - произнес Ионас и посмотрел на Нестора.

- Вот они! Давай я прочту.

- Ты? Давай очки!

Нестор стал выковыривать из ушей серу и, открыв рот, следил за своим мастером.

- Я могу идти? - спросил Йере.

- Иди. Вот ключ.

- Прощайте.

Ионас не ответил, но Нестор оказался вежливей его.

- Заходи еще, - сказал он. - Мастер человек хороший.

Йере вышел. Нестор убрал со лба прядь волос, уставился на своего работодателя и вслух произнес.

- Таковы все старики. Все.

А Ионас Сухонен плакал. Подбородок его дрожал, внутренняя поверхность очков покрылась влагой слез. У стихотворения, написанного Йере Суомалайненом, было такое название: "Моему лучшему другу, мастеру Ионасу Сухонену".

Губы Ионаса дрожали. Он потряс листком бумаги в руке и воскликнул:

- Господи Боже! Он все-таки оказался поэтом! Но нельзя допустить, чтобы повторилась судьба Алексиса Киви [12]. Нельзя!

Ионас выскочил на улицу и погнался за Йере. На лице Нестора появилось беспокойное выражение. Он бросил ботинок и молоток на стол, подбежал к окну, разговаривая сам с собою вслух:

- Дураки оба. Один жаждет рифм и, когда получает их, начинает орать. И болтать о судьбе. Так чья же судьба здесь сейчас адски хороша? Да ничья, за исключением Лидии. Однако она чересчур чувствительна, а мне не нравятся чувствительные бабы. Все они дуры. Работа сегодня совсем не пойдет. Весь труд сапожника превратился в рифмы…

Ионас бежал по главной улице, заглядывал во все мыслимые уголки поселка в поисках Йере. Мастер чувствовал, что он отнесся плохо к поэту, гению, который умел петь по приказу, хотя приказ не исходил ни от жены, ни от издателя. Держа в руке листок со стихотворением, Ионас расспрашивал прохожих. Нет, никто не видел писателя, у которого не было бы длинных волос - символа принадлежности к поэтической когорте. Угнетаемый чувством собственной вины, Ионас возвратился в мастерскую и уселся с опустошенным видом на свое рабочее место, не выпуская из рук стихотворение. Он даже не удосужился посмотреть на Нестора, который спросил:

- Много он задолжал мастеру?

- Кто?

- Он. Этот живчик.

Ионас выпрямился и серьезно спросил:

- Знаешь ли ты, Нестор, что такое творчество?

- Да-а. То, что мы с тобой делаем: чиним и ремонтируем или шьем новую обувку, если заказывают.

- Я имею в виду духовный созидательный труд, - уточнил Ионас. - Знаешь ли ты, что это такое?

- Нет, не знаю. Мастер имеет в виду песенки?

- Когда ты говоришь, у тебя такой вид, будто ты проглотил колючую проволоку, - заметил Ионас.

На том беседа прервалась. Нестор больше не осмеливался даже улыбаться. Он никогда не видел обычно добродушного мастера таким серьезным и сухим. Может, мастер был сильно огорчен? Пожалуй, ему нужна рюмка вина. Хотя и она не всегда помогает. Тоска в вине не тонет, она лишь мокнет от него. Вино - единственный враг человека, который пользуется его искренней и беспредельной любовью.

Спустя некоторое время Ионас отправился на половину гладильной мастерской встретиться с Лидией. Из памяти никак не шла трагическая судьба поэта Алексиса Киви. Великие поэтические произведения не только создаются - их еще и забывают. Сколь должно быть неустойчиво человеческое настроение, если доброта и грусть могут в единый миг превратиться в жестокую холодность.

Когда Ионас открыл дверь гладильного заведения, он решил больше не вспоминать Алексиса Киви. Перед глазами мастера открылась довольно-таки идиллическая картина: Йере и Лидия сидели, прижавшись друг к другу, на углу стола для глажки. Ионас удивился, как они могут целоваться в таком неудобном положении. Проявив деликатность и несколько устыдившись собственного появления, Ионас вернулся к себе в мастерскую и спрятал стихотворение в ящик рабочего стола. Затем он принялся за починку сапог купца Сексманна и сказал своему помощнику:

- Ты прав, Нестор. Мы тоже занимаемся творчеством. Нестор внимательно посмотрел на лицо мастера, на которое внезапно легли темные тени, и ответил:

- Не берись за рифмы. Правильно мастер говорит: жизнь - это гротеск.

- Именно так, мальчик мой, - вздохнул Ионас и поднялся на ноги.

Он сходил в свою комнату и принес небольшую бутылку и две рюмки, сказав при этом:

- Я запрещал тебе выпивать во время работы, но сейчас разрешаю. За компанию со мной.

- Здорово сказано, - взволнованно произнес Нестор. - Если тебя это больше устраивает, я снова буду работать на почасовой оплате.

Йере далеко не ушел. Он просто переместился за стенку. Когда он пришел попрощаться с Лидией, та расплакалась и пообещала, что умрет с тоски. Йере принялся успокаивать ее и попал в западню, о которой так много написано - хотя и различными способами - в мировой литературе и в финских еженедельных журналах. Прощальный поцелуй превратился в начало любовного романа - игры, о которой прожженные циники со смехом говорят: если бы молодые умели, а старики могли…

Почти незаметно ступила на порог зима и сменила собой осень. Йере стал несколько нелюдимым и замкнутым. Чувствовал, что жить в одной комнате с женщиной неприлично. Однажды он услышал, как Нестор сказал мастеру:

- Они поиграют, поиграют, но до свадьбы дело не дойдет.

Инициативы Йере не проявлял, несмотря на прозрачные намеки Лидии. Он относился к тем мужчинам, которые оставляют на завтра дела, не интересные для них сегодня. Знал, что брак - это неизбежный приговор небесного суда, не подлежащий обжалованию. Поэтому он и действовал в обход закона, ибо легкомысленно считал, что Лидия, возраст которой приближался к пятидесяти, переживала вторую молодость, чувствовала себя все лучше и лучше, хотя и куталась в шерстяные одежды. Йере отнюдь не производил впечатления предприимчивого человека. Он руководствовался известным принципом: если не заставишь женщину одобрить твои поступки, то научи ее совершать такие поступки, которые ты смог бы одобрить. Удивительно, но это ему удалось. Лидия перестала заговаривать о свадьбе.

- У меня достаточно средств на содержание одного финского поэта, - к такому она пришла выводу.

Подтверждение ее слов было весьма весомым: счет в банке, даже беглый взгляд, брошенный на него, был способен любого человека превратить в лирика. Когда Ионас прямо сказал Лидии, что Йере - человек, не способный испытывать высокие чувства, женщина воскликнула:

- Ошибаешься! Йере утонченный любовник: он постоянно целуется так, будто он невинный юноша.

Ионас не стал продолжать разговора с Лидией. Вместо этого побеседовал с глазу на глаз с Йере.

- Вам следовало бы жениться, - заявил он. - Я сейчас говорю не как моралист, а как практичный человек.

Йере заморгал ресницами.

- Жениться? Мастер имеет в виду, что мне следует спать в одной постели с Лидией?

- Да, обычно это делается так.

- И исполнять ее страстные желания каждую ночь?

- Говори по делу!

Ионас обиделся, Йере продолжал:

- У каждой женщины свои причины, а у каждого мужчины свои обычаи. Я не могу жениться, потому что разговариваю во сне.

- Можешь все это объяснять жене.

- Всего не могу. Муж, хвастающийся тем, что расска-. зывает жене обо всем, знает, как правило, слишком мало. Кроме того, мне нельзя доверять и я неверен. Если жена говорит, что верит мужу во всем, ей следует повсюду бывать вместе с мужем. Но это и в голову никому не придет. Я, например, слишком легок на подъем.

- О, Боже, это мне известно, мастер! - зло воскликнул Ионас.

- Мастера встречаются только в молодой литературе Финляндии, - поправил его Йере. - Лучше бы назвали меня газетой, которой никогда нельзя полностью доверять.

Ионас закончил разговор одним словом:

- Вонючка!

Раздумывая над загадками человеческого сердца, Ионас впал в уныние. Он пришел к выводу, что учение о переселении душ не обещает Йере в грядущем особо интересной новой жизни. Жаль, что поэт не верит в законы кармы. Ионас превратил его в самовлюбленного человека, слишком часто восхваляя талант поэта. И виной тому лишь одно стихотворение. Однако это совсем незначительный повод душ самолюбования. Ионас предсказывал, что самолюбование Йере может постигнуть судьба старого шлягера: в душе будет мир после того, как его перестанут все кругом распевать. Временами Ионас чувствовал себя столетним стариком. Его зубы годились только для пережевывания каши и очень редко - для нанесения укусов своим ближним. Однако он был настолько великой личностью, что был способен часто наслаждаться прелестью ничтожества. Уже десять лет его уши не слышали стрекотания кузнечиков на летних лугах. И каждый второй год глазной врач говорил: "Мастер Сухонен, вам надо обязательно приобрести более сильные очки. Возраст требует…"

Естественные потребности человека следует удовлетворять. Но, поскольку у Йере не было естественной потребности стать требовательным супругом, он стал превращаться в болезненно уязвимого и неуверенного в себе человека. Каждую минуту он чувствовал себя неким тунеядцем, в чем, конечно, не было ничего удивительного, поскольку большая часть человечества всегда считала поэтов нахлебниками и паразитами. Два раза он пытался сбежать, но неудачно. В первый раз его побегу воспрепятствовала Лидия, а во второй у него уже в воротах приключился сильный прострел и он вернулся добровольно обратно, искренне раскаиваясь. Он обратил внимание, что сами по себе стены и решетки еще не образуют тюрьмы - они лишь затрудняют побег. Постепенно он подчинился обстоятельствам. Лидия ухаживала за ним и обслуживала его. Он мог спокойно сидеть в уютной комнате и писать свои детективные рассказы, которые с помощью почтового ведомства пересылались в несколько журналов, а оттуда в соответствующее количество корзин для макулатуры. Его положению можно было позавидовать: он был пленником доброй и милой женщины. И все же он не был спокоен по той причине, что не чувствовал себя свободным. За каждым его шагом следила Лидия, а также Ионас, ожидавший приглашения на свадьбу. Свадьба представлялась неизбежной хотя бы потому, что иначе не добиться расторжения брака. Развод обычно начинается с того, что супруги спят на разных кроватях. Этого Ионас не учел, что, в свою очередь, обнажило его неопытность.

Изменившиеся обстоятельства привели Ионаса Сухонена к абсолютно новым понятиям. Он представлял себя на месте Йере, и переживания того становились как бы его собственными. Хотя он и оставался сторонним наблюдателем за происходящим, немаловажно было то, что он победил человеческую зависть. Не хотел мешать счастью молодых. Он принял Йере и Лидию под свою опеку. Решительно опровергал слухи, ходившие в поселке о любовной парочке, поселившейся в гладильной мастерской, и постепенно добился, что люди поверили, будто Йере живет у мастера. Таким способом старый сапожник признал возможность сокращения законов кармы, и на практике осуществилась его собственная идея: ныне молодые приветствуют отца и мать своими грехами.

А Йере тосковал о свободе. Он не давал никаких обещаний Лидии. Только однажды, в состоянии внезапно возникшей нежности, он прошептал ей на ухо слово "любимая", но более никогда не повторял его. Понял, что этим словом следует пользоваться экономно. Оно уже давно подвержено инфляции. Однажды он спросил Лидию:

- Я у тебя первая любовь?

Столь наивный вопрос мог задать лишь юный лицеист.

- Конечно, нет, - ответила оскорбленная женщина. - Ты… подожди-ка минутку… восемьдесят второй. Я, как видишь, повидала многое в мире. У меня большой опыт.

Йере согласился с этим утверждением. Ошибки человека также зачисляются в опыт. Лидия оперировала огромными числами. У нее были маленькие красивые руки, вклады в банке и князь в Америке. У нее было, казалось, все, но тем не менее она возжелала, чтобы неизвестный скиталец по поэтической стезе, обменявший свою песню на подметки и готовый в подходящий момент сбежать, стал ее собственностью.

Вечер поздней осенью был мурлыкающе уютен. Ворсистый, цвета горчицы верхний абажур способствовал поднятию настроения и тихой тоске по дальним странствиям. Дом - это не только жилище, но и духовная обитель, где люди чувствуют себя прекрасно и больше всего проводят время за разговорами. Ионас только что ушел в свою комнату, а Лидия и Йере остались вдвоем. Женщина продолжала начатое ранее повествование об Америке, где покойников бальзамируют перед тем, как сжечь в крематории. Тема смерти внезапно вернула ее на родину. Она захотела, чтобы Йере прочел вслух детективный рассказ, написанный им днем. Йере согласился. Он стал подобен хорошо воспитанному мужу, который знает все и ни в чем не сомневается. Любой грешной женщине понравилось бы состоять в браке с таким мужем.

Показательно, что в опусах Йере конец всегда был ужасным. Он пытался запугать Лидию, снова сочинив рассказик, где ил был гуще воды. Он рассказывал о девушке-калеке, влюбившейся в молодого футболиста, звезду команды. Чтобы завоевать любовь юноши, девушка пытается превратить игрока в равного себе, то есть сделать его калекой. Тогда они смогли бы пожениться и жить на государственную помощь инвалидам. Поскольку любовь и преступление во многих случаях идут рука об руку, девушка решается на преступление. Она нанимает психически больного охотника с тем, чтобы тот выпустил заряд дроби по лодыжкам звезды футбола Охотник стреляет и по ошибке попадает в голову рефери Тот мужественно принимает смерть, и его хоронят за счет футбольного клуба. Преступление раскрывается, и несчастная девушка оказывается в следственной камере. Она кончает жизнь самоубийством, повесившись на оконных занавесках.

- На оконных занавесках! - радостно воскликнула Лидия. - Хорошо, что напомнил. Мне сегодня вечером надо забрать занавески у госпожи Сексменн и накралчвлигь их. Я убегаю.

Лидия похлопала своего подопечного по щеке и обещала скоро вернуться. У Йере возникло сомнение, имеются ли в тюремных камерах занавески на окнах, и он изменил концовку грустного рассказа, сделав его еще более грустным Девушка кончила свои дни, отравившись тюремной стряпней. При вскрытии трупа было установлено, что причина смерти была естественной. Несмотря на это, повара отправили на пенсию.

Йере за две недели убил в своих рассказах так много людей, что инстинктивно понял: пора планировать побег. Он торопливо оделся и на прощанье написал Лидии записку. В любом случае он был симпатичным убийцей, поскольку даже в самых сложных обстоятельствах поступал гуманно. Судья и преступник одновременно брали дело в свои руки. Если суд ошибался, то в государстве появлялся новый закон, если же ошибку совершал преступник, его спасал другой преступник.

Йере погасил свет и двинулся на ощупь по направлению к двери. В этот момент в окно кто-то тихо постучал три раза. Йере вернулся через темную комнату к окну, отодвинул немного в сторону штору и прислушался. С улицы донесся шепот:

- Можно войти?

За темным окном Йере ничего не разглядел. Он снял пальто и поспешил в переднюю. Кто-то схватился за него, и в темноте, буквально рядом с его лицом, раздался нетерпеливый шепот:

- Наконец-то! Любимая…

Йере отступил в комнату, но не успел включить свет, как таинственное существо бурно обняло его и впилось своими губами в его щеку.

- Почему ты не впускала меня? Уже два месяца я…

В этот момент говоривший прервал свое словоизлияние и снова попытался достать Йере руками. Тот оттолкнул приставалу и зажег свет. Возникла немая сцена, как в театре. Йере с удивлением уставился на мужчину, сидящего на полу. Под мышкой у того торчал помятый букет цветов. Это был сухонький человек, уже прошедший средний возраст, но удивительным образом при возрастной мутации сохранивший голос ребенка.

- Что это значит? - спросил незваный гость. - Кто вы?

- А вы кто? - в свою очередь поинтересовался Йере.

- Я?

- Да, вы. Что вы здесь забыли?

Посетитель с трудом поднялся на ноги и робко произнес:

- Нейти Тикканен… Лидию…

- Вы вор или жених? - продолжал Йере, явно нарываясь на ссору.

- Разбойник!

Йере схватил позднего посетителя, и они начали бороться. Катались по полу, опрокидывали мебель, и оба кричали о помощи. Помощь же была рядом. Возле боровшихся на полу появился Ионас и, когда он увидел, что Йере проигрывает схватку, приложил тряпку с варом к волосам неведомого пришельца и оттащил его в сторону. Но тут же Ионас раскаялся. Он обнаружил, что напал на казначея поселка, достойного господина Сииронена, который являлся членом церковного совета, совета старейшин и таксационной комиссии. Сииронен один раз был участником расширенного совещания епископов, два раза участвовал в рассмотрении дел о подделке частного документа, три раза проводил ревизии в церковных приходах. В дополнение ко всему он уже много лет проверял налоговые декларации мастера Сухонена. Если бы Ионас был поэтом, он бы воскликнул: "Ой, бедная душа моя, как возрастет налог с меня!" Но он был более склонен к обычной прозе и смиренно попросил прощения за ошибку. Быстро ножом вырезал тряпку с варом из волос казначея и промолвил:

- Как я рад нашей встрече!

Казначей ощупал волосы на голове и крикнул:

- Невежа! Обещаю тебе, что тебе больше не удастся скрывать свои доходы!

- Не стоит сейчас говорить о делах. Ситуация в какой-то степени гротесковая…

- Бандиты вы оба!

Йере деликатно отошел в сторону, ибо сцена, по его мнению, выглядела столь скверно, что ее исполнителям стоило бы прекратить выступление. Но казначей кипел от злости. Он потрогал волосы пальцами, проверяя, не слишком ли широкий пробор прочесал ему Ионас сапожным ножом.

- Насидитесь в тюрьме! - кричал казначей. - Я подам на вас в суд.

- Подавай, - ответил Ионас. - За кражу волос большой срок не дадут.

- Тебя можно обвинить в государственной измене. Ты тайком читаешь "Капитал" Маркса и повсюду проповедуешь, что президент мошенник.

Ионас гордо выпрямился и стал с силой сжимать тряпку с варом, к которой прилип клок седеющих волос. Намерения его были не совсем понятны, но тут в комнату вошла Лидия. Йере был готов потерять остатки самообладания, но Лидия вернула ему его.

- Оскар! Что ты здесь делаешь? - на удивление спокойно спросила она у казначея.

- Пришел повидать тебя, - отвечал тот.

- Тебе нельзя сюда приходить. Разве не понятно?

- Но ведь сегодня среда…

- Ну и что? Все равно не следовало.

- Раньше ты так не говорила, Лидия.

- А сейчас говорю. Отправляйся сейчас же домой и никогда больше не появляйся здесь. Неужели ты не понимаешь, что я выхожу замуж.

Наконец-то Ионас обнаружил, что его ловко обманывали три года. Значит, по средам, когда он уходил в литературный кружок…

Казначей указал на Йере и спросил у Лидии:

- Кто этот чужак? Он осмелился ударить меня,

- Йере, ты его ударил? - в восхищении воскликнула Лидия. - Скажи, ты защищал мою честь? Ой, ты божественен!

- Я его не ударил, а только оттолкнул, когда он стал приставать ко мне, - уныло промямлил Йере.

- Он врет! - закричал казначей, и его крохотные руки сжались в кулаки. - Он врет!

- Йере не лжет, - убедительно ответила Лидия. - Йере никогда не лжет. Один Господь Бог знает, как он честен.

Ионас вымученно кашлянул, а глаза Йере забегали по сторонам. Незваному любовнику Лидии стало ясно, почему она в последнее время была так холодна с ним. И эта черная каузальность ненависти и любви - как обычно выражался философ Ахопалтио - возвела мораль в более высокую степень. Казначей заговорил об извращении обычаев и ослаблении понятий морали. Будучи отцом восьмерых детей и заботливым их воспитателем, он счел своим долгом говорить и от имени будущих поколений. Из его рассуждений следовало, что Лидия аморальна, поскольку незаконно сожительствует с мужчиной.

- Но этому сейчас будет положен конец! Официальные власти поселка, Ленсман, настоятель церкви, преподаватель воскресной школы и акушерка волости вынуждены будут вмешаться. Знай, Ионас Сухонен, ты тоже свою долю получишь.

- Ионас? - удивилась Лидия.

- Да, и он. Он твой компаньон по преступлению. Человек, скрывающий свои доходы, и… сводник.

Здесь речь казначея как бы захлебнулась. Ионас снова с силой наложил тряпку с варом на всклокоченные волосы казначея, вытащил его на улицу и усадил на скамейку подле дома. Затем торжественно со злобой в голосе произнес:

- Сам снимешь эту тряпку и принесешь ее мне в мастерскую. Мое терпение лопнуло.

Ионас с мрачным видом вернулся в комнату, сел и тяжело вздохнул:

- Вот к чему все привело: пятьдесят налоговых единиц мне светит дополнительно на будущий год. Из-за вас.

- К счастью, Йере налогов не платит, - заметила Лидия. - Да и никогда не платил.

- У него и доходов нет, - в раздражении ответил Ионас и продолжал. - Что с него возьмешь, если он даже налогов на развлечение не платит?

Долгое время царило молчание, словно в ризнице. Йере напрочь забыл, что собирался бежать. Он восхищался Ионасом, который, казалось, стал еще сильнее.

Ионас своей тряпкой с варом мог бы с успехом управлять внутренней политикой страны: одно лишь прикладывание ее к чужой голове, лысине, носу или даже ко рту - и отвратительные поступки скандалистов стали бы достоянием гласности, постыдными и позорными. С каким удовольствием граждане страны подарили бы парламенту двести приличных тряпок с варом.

Ионас прервал молчание. Он говорил медленно, чеканя каждое слово, словно обдумывал его годами. После длинного вступления он вознамерился заткнуть рот официальным волостным лицам.

- Будет очень кстати, если вы сыграете свадьбу. Настоятель церкви, волостная акушерка, преподаватель воскресной школы могут прийти сюда, но каждый в отдельности. Таково мое предложение. Кольцо удерживает женщину дома, а юбка дисциплинирует мужчину. Я все сказал.

Ионас ждал ответа. Йере посмотрел в глаза Лидии, в которых отражались и банковский счет, и нежность. Сам же он говорить был не в силах. Того, что готово было сорваться с языка Лидии, хватило бы на двоих, но она также молчала. Огромное волнение женщины, находящейся в состоянии ожидания, которое на народном языке называется любовью, лишило ее дара речи. Ионас понял, что его помощь не требуется.

- Решайте сами, - со всей серьезностью произнес он. - Это принесет с собой поступление денег как в волость, так и мне. Одновременно ты, Лидия, станешь более уравновешенной.

Таковы были прощальные слова мастера. В задумчивости он покинул комнату медленными шагами. Задержался на мгновение в мастерской, а затем направился к себе. Он испытывал чувства душевной боли. Куда как просто призывать любить своих ближних, включая врагов, поскольку никто больше тебя не окружает. Так или иначе, но налог на его доходы возрастет.

Ионас хотел прогнать от себя мрачные мысли. Он достал из ящика стола стихотворение "Мастер Сухонен мудрый человек…", написанное Йере, и попытался подобрать к нему мелодию.

Лидия и Йере старались прочесть мысли друг друга. Каждый из них не понимал, что заключают брак не одним лишь венчанием, а после того, как начнутся взаимные ссоры и компромиссы, просьбы о прощении и выдача извинительных индульгенций.

Йере нагнулся и поднял с полу сверток с цветами, принесенными казначеем. Развернул его и положил букет альпийских фиалок на стол.

- Красивые, - сказал он вымученным голосом, размышляя в то же время о моральном воздействии тряпки с варом.

Он заметил слезы в глазах Лидии. Синеватая краска с ресниц стекала на веки и на щеки. Инстинктивно Йере и она приблизились друг к другу, и их губы слились в долгом поцелуе. Лидия счастливо всхлипнула:

- Ионас говорил так красиво.

- Он прекрасный человек, - подтвердил Йере.

- Скажи мне честно, ты все-таки ударил казначея? Йере на мгновение задумался и ответил:

- Ударил.

Лидия обвила его шею руками.

- Йере! Ты герой! Решился на драку из-за меня. Я догадываюсь, что ты так поступил из ревности. Если человек ревнует, значит, любит. Скажи, ты любишь меня?

В жизни человека случаются моменты, когда написать легче, чем выразить что-то вслух словами. У Йере Суомалайнена сейчас был именно такой момент. Но ему помогла Лидия.

- Тебе отвечать не нужно. Я знаю это и так. Из-за женщины не дерутся, если ее не любят, Йере… Нам, видимо, сейчас надо бы обвенчаться?

Йере гладил лицо женщины, стирал со щек окрашенные слезы. Наконец он поцеловал ее руку и произнес слова обещания. Когда свет был погашен, они решили сыграть свадьбу в сочельник. Но перед этим Йере хотел бы побывать в Денатуратной. Его охватила нестерпимая тоска по Гармонике.

Когда женщина, перешагнув порог среднего возраста, начинает изучать себя, она первым делом садится перед зеркалом. Из него смотрит на нее самый верный друг, безмолвный собеседник, говорящий одну лишь правду: его язык мимики не лжет. Лидия также не сомневалась в информации, полученной от зеркала, которая день ото дня становилась все пространнее. Она сделала вполне реалистическое открытие: чем дольше глядеть на себя в зеркало, тем больше появляется морщин. Поэтому она решила сократить объемы коммерческой стирки и глажки, а время, отведенное самоизучению, о котором говорилось выше, наоборот, увеличить. Йере она объяснила, что глажка белья нерентабельна, так как в Финляндии многие тяжелые работы приучены выполнять вручную. Женщины особенно консервативны: они ужас как боятся машин, облегчающих труд. А в Америке все наоборот

Там все настолько механизировано, что матери семейства не приходится ничего мыть руками, за исключением собственных детишек. Да и то лишь тогда, когда муж на сверхурочных работах, на собрании или в командировке.

Йере одобрил мотивировку Лидии, и фирму по глажке белья временно закрыли. Лидия начала готовиться к роли замужней женщины. Она научилась умолкать, когда муж просил прощения, и понимала, что ее новое положение принесет с собой массу обязанностей. Поэтому она начала активно участвовать в общественной жизни. Женские объединения поручали ей выполнять конкретные задачи: продажу лотерейных билетов и сбор средств для благотворительных торгов.

Местное Общество защиты животных основало Зимний дом для бродячих собак и бездомных кошек, которые появились на улицах поселка после того, как дачники с окончанием лета уехали в Хельсинки. Члены Общества взывали к чувствам людей, любивших животных, и Зимний дом начал функционировать уже в середине ноября.

Бездомные кошки и собаки навели Лидию на мысль о расширении пределов своей социальной активности. Она начала хлопотать о Зимнем пристанище для бездомных бродяг. Она развивала эту идею, основываясь на опыте, но, несмотря на это, брошенные ею слова уносил ветер. Единственным ее сторонником стал Ионас Сухонен, безоговорочно поддержавший идею о равенстве людей и животных. Йере пожелал остаться нейтральным, так как всерьез опасался оказаться привратником зимнего приюта для бродяг.

Влюбленная женщина, как правило, становится храброй и энергичной. Энергия Лидии даже привела кое к какому результату. Используя конъюнктуру, она добилась помощи от власть имущих. Те весьма кстати распустили Объединение рабочих поселка в связи с его неприемлемой политической деятельностью. Дом рабочих конфисковали в пользу государства. Затем был организован аукцион. Община малых церквей предложила за это здание сто марок, поселковая библиотека - сто пятьдесят, политотдел общества облагораживания домашней птицы - двести марок, а община пятидесятников - двести двадцать. Лидия поразила организаторов аукциона, предложив за Дом пятьсот марок. Конкуренты были повержены, и Лидия заплатила наличными.

Когда для бывшего Рабочего дома были приобретены и доставлены в необходимом количестве соломенные тюфяки, котлы, эмалированные тарелки и ложки, он начал функционировать.

За ночь, проведенную в Доме, брали одну марку, а за тарелку супа - вторую. На организацию Зимней ночлежки для бездомных бродяг ее владелица Лидия Тикканен не получила ни частных пожертвований, ни помощи со стороны государства. В течение первой недели Лидия оказалась в минусе почти на две тысячи марок и потеряла бы еще больше, если бы, как сказал Ионас Сухонен, судьба не поплевала на свои ладони и не принялась бы за дело.

Зимний приют закрыли вот по каким причинам. У Лидии была лицензия только на фирму по глажке белья. За незаконное открытие гостиницы и столовой на нее был наложен штраф. В ночлежке отсутствовали веревочные лестницы, пенный огнетушитель и ведра для тушения пожара - еще штраф. (Основание 20 параграф 44 главы Уголовного кодекса.) В Зимней ночлежке использовалась бесплатная рабочая сила, на что обратила серьезное внимание муниципальная инспекция по профессиям, организованная на основе закона от 9 сентября 1918 года и соответствующего постановления сената, вышедшего в тот же день. Естественно, штраф. На основании жалобы местного Комитета по защите животных было проведено обследование, в результате которого признано, что "Зимняя ночлежка для бродяг, владелица Лидия Тикканен, обманным путем получала бесплатно от всех мясных магазинов поселка говяжьи кости, нанося тем самым непреодолимые трудности Зимнему дому собак и кошек, связанные с питанием бесхозных животных". В соответствии с параграфом 5 главы 43 Уголовного кодекса, а также с постановлением от 29.4.1914 г., которое изменило этот пункт закона, за издевательство над животными - штраф или максимум шесть месяцев тюрьмы. Зимний ночлежный дом изначально создавался только для бездомных бродяг, но уже по прошествии двух дней с момента его открытия многие безработные переселились в него вместе с семьями, ибо жизнь там оказалась дешевле, чем в собственном доме. Вечером третьего дня в Зимнем доме произошло нарушение порядка: некий бездомный бродяга по ошибке улегся на постель некой супружеской пары, между мужем и женой. При выяснении отношений муж избил жену, обвинив ее в неверности. В полиции об этом узнали только на следующий день. (Параграф 3 главы 19 Уголовного кодекса или параграф 7 главы 42 Уголовного кодекса. Наказывается штрафом или максимум тремя месяцами тюрьмы.)

И вот заключение:

"Нейти Лидия Тикконен, незамужняя, рождения 1888 г., обманным путем завладела принадлежащим государству Рабочим домом в целях: а) создания замаскированного места сборища безработных; б) организации для жителей Зимнего дома свободных условий для проведения бесед, в которых критиковали местный комитет защиты животных; в) разжигания среди безработных революционного духа, говоря каждому новому жильцу, что Зимний дом не получает финансовой поддержки от общественных организаций. (Целиком глава 11 Уголовного кодекса.) За подготавливаемое предательство отечества: тюремное заключение…"

Йере был несчастен. Он всегда считал возможным все, чего не мог сделать сам. Но сейчас не находил способа, с помощью которого смог бы спасти свою благодетельницу. К счастью, он отошел от окна именно в тот момент, когда на руки Лидии надели наручники. Лидия сидела на краю кровати Йере, гладила виски своего подопечного и нежно говорила:

- Ионас был прав: ты разговариваешь во сне. Но это наверняка пройдет, когда у нас постель будет общей…