"Ветер и море" - читать интересную книгу автора (Кэнхем Марша)

Глава 4

Миранда медленно провела пальцами по дубовому поручню, ощущая выбоины и царапины, портившие полированную поверхность, и, глубоко вдохнув свежий соленый воздух, жадно посмотрела на искрящиеся в солнечном свете зеленые волны. Дженнингс разрешил ей ежедневно совершать две короткие прогулки по палубе в сопровождении одного из младших офицеров. Большинство офицеров были молоды и испытывали благоговейный трепет перед ее юной красотой, а она забавлялась, прикидывая, сколько понадобится времени, чтобы они догадались пригласить ее к себе в каюту. Иногда достаточно было только тихо сказанного комплимента, понимающего взгляда или улыбки. А иногда приходилось прибегать к искусной игре жестов – провести пальчиком по шее, разгладить несуществующие морщинки на блузке или юбке. И все они неминуемо сдавались.

Чаще всего ее сопровождал второй лейтенант Отис Фолуорт. Он был среднего роста и телосложения и обладал не поддающимися описанию чертами лица, ассоциирующимися с образом задиристого клерка. Самым примечательным в нем были похожие на крылья две густые серебряные пряди на висках, прорезавшие жесткие агатово-черные волосы и вместе с ними собранные сзади в аккуратный хвост, выглядывающий из-под ободка форменной фуражки. Его мундир всегда был отутюжен с военной аккуратностью, ногти на руках отполированы и блестели, как и черные сапоги до колен, которые тяжело ступали на расстоянии требуемых двух шагов позади Миранды.

Фолуорту было достаточно от Миранды одной только улыбки, чтобы на его надменной верхней губе выступили капельки пота, от выгнутой брови у него пересыхало во рту и перехватывало дыхание, а при случайном соприкосновении рук он едва удерживался, чтобы не затащить ее в темный уголок. Она не позволяла ему ничего, кроме тайного завороженного взгляда на ее грудь и иногда пары случайных взглядов на округлое бедро во время подъема по трапу. Миранда хотела быть абсолютно уверена в выбранном ею союзнике и должна была убедиться, что всем кандидатам предоставлены равные шансы. По отрывистым приветствиям, которые Фолуорт получал от офицеров и матросов на палубе, было видно, что его не слишком любили, – очко в его пользу. Он пользовался расположением капитана – и это тоже было на руку Миранде. Она понимала, что его преданность зиждется на амбиции и жадности, а это делает его замкнутым человеком, – уже два очка в его пользу. До сих пор его единственным недостатком была чрезмерная возбудимость. Человек, у которого мозги между ног, не мог думать ни о чем другом, а Миранде нужны были гарантии, что ее союзник будет достаточно уравновешенным человеком, чтобы суметь организовать ее побег, достаточно хладнокровным, чтобы вести себя разумно, если потребует ситуация, и в то же время достаточно пылким, чтобы заслужить награду, которую она готова была ему даровать.

Янтарные глаза взглянули на офицера, по воле случая оказавшегося рядом с Мирандой. Адриан Баллантайн – от одного имени у нее по спине побежали мурашки. Золотоволосый, широкоплечий, с тонкой талией и узкими бедрами, он обладал таким количеством мускулов, которые заставляли женщину почувствовать его власть, а его сдержанность приводила к мысли, что он совершенно точно знает, как пользоваться своими мозгами, где бы они ни находились.

Пока что не было заметно, чтобы чары Миранды оказывали на него какое-нибудь действие, но она не торопилась переходить в наступление. Он, несомненно, замечал, как под порывом ветра тонкая хлопчатобумажная блузка прилипала к ее груди, а холодные серые глаза выражали определенный интерес каждый раз, когда шаль, соскальзывая с голых плеч, заставляла ворот блузки сползать на дюйм ниже. Не считая коротких появлений Баллантайна в каюте капитана с ежедневными рапортами, это был первый случай, когда Миранда получила возможность близко рассмотреть первого офицера корабля.

Когда они оказались в малолюдной части палубы, Миранда остановилась и оперлась руками о поручень.

– Мимо какой земли мы сейчас идем, лейтенант? Это еще Алжир?

– С полудня мы находимся в водах Марокко. – Адриан смотрел мимо проходящих матросов на пурпурную полосу, окаймлявшую горизонт.

– Марокко, – промурлыкала она и глубоко вздохнула, словно почувствовала пряный аромат базаров. – Когда-то я была в Касабланке... Конечно, при более приятных обстоятельствах и в более счастливые времена. Мой отец был богатым купцом из Мадрида и время от времени брал меня с собой в путешествия.

Адриан ничего не сказал, а, молча глядя на Миранду, раскурил тонкую черную сигару.

– Я не виню вас за то, что вы мне не верите. – Блеск исчез из янтарных глаз, и Миранда опустила голову. – Это было много лет назад, и я... я сама теперь сомневаюсь, было ли это вообще.

– У меня нет причин вам не верить. – Баллантайн с наслаждением выдохнул дым.

– Но обо мне удобнее думать как о проститутке. – Ее глаза вспыхнули и перехватили его взгляд прежде, чем он успел его отвести. – Разумеется, было бы трудно оправдать поведение вашего капитана, если знать, что я дочь испанского гранда!

– Гранда?

– Меня похитили во время путешествия из Мадрида в Кадис к жениху. Мы должны были обвенчаться в Кадисе, а потом отплыть в Мехико, где мой отец приготовил поместье мне в приданое. – На ее лице появилась печаль. – Однако на наш корабль напали, а меня схватили и привезли на Змеиный остров. Там меня били и угрожали продать в рабство, а в итоге заставили служить бандитам единственным способом, который они предоставляют женщинам.

– А отец и ваш жених? Неужели они не разыскивали вас и не пытались выкупить вашу свободу?

– Отец искал, и мой Мануэль искал тоже. Но, лейтенант, они святые, и разве могла я вернуться к ним... запятнанной? Я просила, я умоляла моих похитителей, а потом делала это... – Она вытянула изящную кисть, демонстрируя шрам, который заработала гораздо раньше, во время драки в таверне, – пока Дункан Фарроу не согласился послать письмо моему отцу, в котором сообщал, что я погибла во время нападения на наш корабль. В обмен я обещала быть... послушной. После этого ничто не имеет для меня значения.

Баллантайн заглянул в янтарные глаза, искусно и мягко увлекавшие его в свои глубины. Его дразнили зеленые и коричневые крапинки, хитро манили искорки чистого золота. «Боже мой, – подумал он, – сначала его дочь, а теперь еще и любовница. Дункану Фарроу следовало быть начеку с этими женщинами».

Миранда слегка нахмурилась, не заметив внезапно вспыхнувшего в его глазах блеска.

– По-вашему, справедливо, что все это произошло со мной только из-за того, что я обладаю соблазнительным телом? Я пыталась обезобразить себя, царапала лицо и вырывала волосы, морила себя голодом, пока от меня не оставались лишь кожа да кости... но все было напрасно. Видимо, я обречена доставлять удовольствие, ничего не получая взамен. Когда я надоем вашему капитану – а это, несомненно, случится, – он отдаст меня другому, и это будет бесчувственно, бесчеловечно.

Миранда чуть придвинулась, и ее рука замерла на поручне в дюйме от руки Баллантайна – достаточно близко, чтобы рыжие волоски на его кисти приподнялись от тепла. Не желая того, он был околдован. Что он сказал дочери Фарроу? Что он любит, когда женщины дарят ему ласку? Миранда Гоулд откровенно излучала страсть, подобно всем блистательным куртизанкам, однако страсть ее не зажигала глаз, самой глубины глаз там, где обитает душа. Такие же глаза блестят в сотне дешевых таверн, в тысяче тайных постелей, золото в них вполне может быть отражением блеска монеты. «Но все-таки что ей от меня нужно?» – подумал Баллантайн.

– Я хочу только доброты, лейтенант, – тихо произнесла она, и ответ на невысказанный вопрос вызвал улыбку на его губах. – Нежности, сочувствия... Все это я вижу в вас. – Кончиками пальцев она дотронулась до его руки и едва осязаемо скользнула к обшлагу кителя, а потом обратно к сильным смуглым пальцам. – Вы не похожи на других. В вас я чувствую... отзывчивость.

Баллантайн смотрел на соблазнительные красные губы, произносившие слова, и весьма заинтересованно наблюдал за тем, как Миранда использовала собственное тело, чтобы подчеркнуть значение своих слов. Она стояла так близко, что ткань ее блузки прижималась к его кителю, и если можно было чувствовать что-то сквозь толстый слой грубой шерсти, то Баллантайн мог поклясться, что ощущает, как ее упругая грудь выжигает свое предложение на его груди. В любом другом умонастроении он, возможно, поддался бы искушению, и не по какой-то серьезной причине, а просто для того, чтобы холодно и равнодушно снять с себя напряжение последних месяцев. Рогоносец Дженнингс не заставил бы его потерять сон, но сам Баллантайн пока еще не был готов идти на поводу у желаний плоти.

– За свою... э-э... отзывчивость, полагаю, я получу вознаграждение, которое, в свою очередь, будет оплачено взаимопониманием, к которому мы придем? А взаимопонимание, вероятно, означает, что я помогу вам тайно переправиться на берег, как только мы прибудем в Гибралтар?

Довольный румянец окрасил щеки Миранды, и она решила, что напрасно считала Баллантайна непохожим на других мужчин. Все мужчины такие глупые! Просто дети! Ими легко управлять и манипулировать, достаточно лишь прижаться к ним теплым телом.

– К сожалению, – проговорил Адриан с фальшивым вздохом, – я не слишком искусен в контрабанде. И меня, безусловно, не прельщает возможность предстать перед военным судом за пару шлепков и щипков в темноте под трапом. Боюсь, вы зря тратите время и напрасно рассказываете мне о своих несчастьях, мисс Гоулд, но я был бы счастлив узнать, у кого... э-э... более восприимчивое ухо".

Кастильская кровь Миранды мгновенно вскипела, рука дернулась назад, готовая нанести удар в надменную челюсть, но лейтенант до обидного легко поймал ее за запястье и опустил вниз.

– Ах, ах, не правда ли, нам бы не хотелось видеть, как я теряю доброту и отзывчивость? – У него на губах играла улыбка, бровь выгнулась дугой, а в серых глазах вспыхнул насмешливый блеск.

Миранда сжала кулаки, но ее великолепные длинные ногти прямо рвались наружу, чтобы соскоблить смех с его лица. Адриан тихо рассмеялся и обернулся, услышав приближающийся сзади стук сапог.

– А-а, мистер Фолуорт! А мы как раз говорили о вас.

– Обо мне? – Второй лейтенант остановился и перевел взгляд светло-карих глаз с Миранды на Баллантайна. Он стоял, заложив руки за спину и отставив в сторону правую ногу, чтобы продемонстрировать всю красоту сшитой на заказ формы. – Обо мне? – повторил он. – Не представляю, что именно.

Адриан отпустил руку Миранды, последний раз затянулся сигарой и бросил за борт непогашенный длинный окурок.

– Ну да, о вас. Отвлеченно, конечно, но, я уверен, мисс Гоулд будет счастлива удовлетворить ваше любопытство, если вам захочется сопровождать ее в оставшееся у нее для прогулки время. Но может быть, у вас есть более неотложные дела где-то в другом месте?

– О нет. – Фолуорт перевел дыхание. – Совсем нет.

– Это хорошо, потому что я собираюсь сократить свою прогулку. – Глядя на Миранду глазами, в которых все еще плясала насмешка, Баллантайн коротко поклонился. – Это мое дежурство, но я уверен, у вас не будет возражений.

– Никаких, – недовольно процедила она, – идите по своим делам.

Шутливо отсалютовав Фолуорту, Баллантайн покинул ют. Миранда проводила его горящим взглядом, а потом повернулась к Фолуорту, с откровенным любопытством наблюдавшему за ней. Но как подсказал Фолуорту быстрый взгляд вверх, он был не единственным любопытным на корабле. На соседних вантах, держась за канаты, болтались матросы, а выше, на реях, пересмеивались мужчины – их работа была прервана соблазнительной игрой ветра с одеждой Миранды.

– Ветер, кажется, принес холод, – пробормотал Фолуорт. Его лицо с мелкими чертами застыло, а щеки слегка порозовели. – Быть может, лучше спуститься вниз, в более защищенное место?

Миранда все еще со злостью смотрела на удаляющего Баллантайна, и Фолуорт, взяв ее за руку, решительно повел к люку. Как только они исчезли в темном провале трапа, наверху, на палубе, раздался взрыв непристойного смеха. Он вывел Миранду из состояния слепой ярости и усугубил раздражение, написанное на лице Фолуорта.

– Просто не обращайте на них внимания, – отрывисто посоветовал он. – Они воспитаны как обезьяны.

– Что? – Миранда остановилась так резко, что Фолуорт чуть не налетел на нее.

– О, под этим я не подразумевал ничего... Я хочу сказать, что не... Я не намекал... – мямлил он, опустив взгляд, чтобы не видеть выпирающие шарики ее сосков, коснувшиеся его кителя. Ноги отказались ему служить, и он не смог отодвинуться от нее даже на шаг.

Гордость Миранды была уязвлена насмешками Баллантайна. Она тряслась от гнева и мечтала о возмездии.

– Хорошо, что у него нашлись другие дела, – пробурчала она. – Я рада, что он ушел и оставил... нас одних.

Фолуорт облизнул губы и проклял пот, выступивший у него на ладонях. Быстро оглядевшись, он убедился, что вокруг никого нет. В коридоре они оказались одни, и всего в нескольких шагах находилась дверь в пустую кладовую. У него перехватило дыхание, когда Миранда, взяв его руки, направила их вверх по теплому хлопку и накрыла ими свои груди. Не осмеливаясь ни пошевелиться, ни вздохнуть, он почувствовал, как ее соски поднимаются у него под ладонями и становятся твердыми, словно крошечные пуговицы на дорогой ткани. Осознав, что сверху все еще доносится смех, Фолуорт решился наконец и втолкнул Миранду внутрь темной комнатушки. Она быстро сбросила шаль и потянула шнуровку блузки; он оказался не менее проворным и, отодвинув ткань, добрался до великолепной обнаженной груди.

Его стоны заглушало мягкое тело, которое он ласкал и целовал. От необычного сладкого мускусного запаха ее кожи кровь быстрее побежала по его жилам, а сердце так отчаянно начало стучать, что, казалось, готово было выскочить из груди. Фолуорт почувствовал, как ее пальцы ловко расстегнули нижнюю пуговицу его кителя и перешли к пуговице на поясе бриджей.

– Ч-что вы делаете?

– Вы хотите меня остановить?

– Кто-нибудь может пройти мимо. – Фолуорта бросило в дрожь, его тело напряглось, а лоб мгновенно покрылся испариной.

– Тогда ведите себя тихо, мой лейтенант, – хрипло промурлыкала Миранда и медленно опустилась перед ним на колени.

Он крепко зажмурился, стиснул зубы, пошатнулся, как пьяный, и погрузил пальцы в черные шелковые локоны, надеясь, что взрывы, которые он слышал и ощущал, происходят только у него в мозгу.

Лейтенант Баллантайн освободился с вахты без четырех минут восемь. Он остался на мостике, чтобы насладиться последним дюймом сигары и полюбоваться естественной красотой движения «Орла», купавшегося в красноватых лучах заходящего солнца. Паруса, сейчас казавшиеся розоватыми и бронзовыми на фоне неба и рассчитанные на постоянную скорость в четыре узла, были туго натянуты, оснастка слегка поскрипывала, нос корабля мощно разрезал волны, и плеск воды был приятен, как спокойное сердцебиение.

Последние двенадцать лет своей жизни Баллантайн провел в море, а последние шесть месяцев – на борту «Орла». Всего он служил под командой пяти капитанов в разных должностях, пройдя путь от простого матроса до первого лейтенанта менее чем за десять лет. Он не захотел выбрать легкий путь и купить себе должность, воспользовавшись именем и деньгами, и вместо этого познавал устройство кораблей в процессе тяжелой работы.

За эти годы Баллантайн привык считать море своим домом, а корабль своей подругой, потому что настроение у корабля менялось так же часто, как и у женщины: у него случались приступы гнева, ярости, но бывали и моменты воинствующей красоты. У Баллантайна бывали ночи одиноких призрачных вахт, когда он не мог себе представить ничего более мирного, ничего более чувственно-прекрасного, чем свой летящий вперед в лунном свете корабль, чьи паруса-крылья ласково гладили нежные руки ветра.

Позже очарование начало проходить. Тут уж постарались уродство войны, ложь и интриги. Характер Баллантайна испортился; он даже обнаружил, что намеренно грубит людям, которых долгое время считал друзьями. Он понимал, что «Орел» ни в чем не виноват, но отношение его к своей горячо любимой «подруге» радикально изменилось за последние месяцы – за шесть последних месяцев, – начиная с того дня, когда он ступил на борт «Орла» и отдал честь капитану Уилларду Личу Дженнингсу.

Его прежнего капитана, Джеймса Сатклиффа, с позором уволили со службы. В тот день, когда их корабль встретился с алжирским торговым судном, Сатклифф был мертвецки пьян и готов был палить из пушки по безоружному судну только ради того, чтобы добавить легкую победу к своим достижениям. Баллантайн вмешался, предотвратив таким образом зверское побоище, и в результате заработал обвинение в должностном преступлении, неподчинении старшему по званию и намерении поднять мятеж. Для слабого человека этого всего вполне хватило бы, чтобы его решимость была сломлена и он подал в отставку, но Адриан не сдался. Он отказался подчиниться требованию уйти в отставку и отстаивал свою правоту в морском министерстве, выдвинув встречные обвинения в пьянстве и некомпетентности капитана.

В результате Сатклифф был тихо отправлен на свиноферму в Пенсильвании. На закрытом слушании перед началом морского трибунала Баллантайна объявили невиновным в подготовке мятежа и простили ему резкие высказывания, но он был признан несдержанным и получил год испытательного срока за нарушение дисциплины. Его временно перевели на «Орел», и последние шесть месяцев службы под командованием Дженнингса оказались величайшим испытанием для его воли.

Несмотря на то что он подчас терпел крайности Сатклиффа и иногда даже соглашался с ним, Адриан с трудом скрывал свое отвращение и неуважение к Дженнингсу. Бывали моменты, когда несправедливость и жестокость, доставлявшие наслаждение его новому командиру, разжигали в Адриане такой гнев, что он испытывал искушение пожертвовать тем, что осталось от его карьеры, ради удовольствия почувствовать, как его руки сжимаются на горле Дженнингса, и только Мэтью Рутгер, его друг и соратник на протяжении почти половины жизни, проведенной на море, удерживал его от безумной выходки. Сияющая улыбка Мэтта в день прибытия Баллантайна на борт «Орла» была единственным лучом света в мрачный день, но темнота сгустилась еще сильнее, когда Дженнингс ясно дал ему понять, что не согласен с решением трибунала и считает своим личным долгом исправить допущенную судом ошибку.

Возможно, именно поэтому мысли Адриана с пугающей регулярностью обращались к плантациям, которыми Баллантайны владели в Виргинии, – к огромным табачным полям, акрам белоснежного хлопка и всем удобствам и роскоши, которые обеспечивало накопленное поколениями богатство. Этой империей управляли его отец, Сэмюел Баллантайн, и брат Адриана – Рори, но для Адриана тоже было отведено в ней место. Он мог уладить разлад в семье, возникший из-за его желания стать независимым, мог остаться в Америке, жениться на приличной девушке из хорошей семьи и вырастить кучу воспитанных, образованных детишек, которые помышляли бы убежать из дома в море не больше, чем лечь на пути несущихся диких лошадей.

Во время последнего приезда Адриана домой его отец был нездоров и впервые за шестьдесят три года своей тяжелой жизни выглядел стариком. Он вытянул из Адриана обещание подумать – просто подумать – о том, чтобы оставить флот; и это обещание теперь не казалось лейтенанту таким уж невыполнимым. Недавний захват Змеиного острова не оставлял сомнений в том, что команду «Орла» и его офицеров ожидают почести, и эти события могли даже рассеять облако немилости, которое до сих пор висело над головой Адриана после военного суда. А с поимкой и наказанием Дункана Фарроу война почти наверняка быстро закончится.

Эдвард Пребл, командующий эскадрой, пробыл на Средиземном море меньше года и за одиннадцать месяцев сделал больше для разгрома паши Юсефа Караманли, чем два его предшественника за три предыдущих года. Если другие командующие довольствовались видимостью блокады и случайными сердитыми взглядами в сторону Триполи, то коммодор Пребл вел с ним непримиримую борьбу. Он перехватывал суда с зерном и торговые корабли, везущие крайне необходимые для Триполи боеприпасы и оружие, и преследовал нанятых пашой вооруженных помощников. Змеиный остров был последней серьезной военной базой паши, и его уничтожение очистило бы путь для нападения на Триполи. Без наемников и корсаров Караманли мог только сыпать проклятиями и размахивать кулаками.

В последние пять лет подвиги Дункана Фарроу стали легендой на всем Средиземном море. Его корабли «Дикий гусь» и «Ястреб» не знали поражения в морских сражениях, а его жертвы заявляли, что никогда не встречали более безжалостного и коварного врага. Люди Фарроу были ветеранами моря, не знающими страха, а их командир – блистательным тактиком и мастером хитрых уловок. И Фарроу, и его первый капитан Гаррет Шо были особенно беспощадны, когда дело доходило до атаки и захвата торговых кораблей, – и тогда страстная защита Кортни действий своего отца полностью опровергалась официальными донесениями. В некоторых случаях команды таких кораблей передавались в руки Юсефа Караманли, и он распоряжался ими по своему усмотрению: офицеров в большинстве своем освобождали за выкуп, а простых матросов продавали в рабство. Правда, ни одну американскую команду такая участь не постигла, но тогда не было американских торговых судов, имевших несчастье стать для семейства Фарроу желанным трофеем. Дункану Фарроу, видимо, вполне хватало богато груженных французских грейдеров, и их он выслеживал с настойчивостью, достойной лучшего применения.

Но Фарроу был только одним из нескольких свирепых корсаров, нанятых пашой для помощи в войне против единственной страны, чей президент посмел отказаться платить дань, чьи корабли посмели пользоваться средиземноморскими путями, ничего не платя за это, и чье морское ведомство посмело послать военные корабли защищать право на проход по морю.

Командующий эскадрой Эдвард Пребл, получив недавно публичное оскорбление, теперь демонстрировал всем, что отныне он будет непоколебим в своих намерениях привести американские военные силы к полной победе. Он не только превратил молодых, необученных офицеров в команду умелых, опытных бойцов, но и создал разведывательную сеть, которая охватывала все главные порты побережья Северной Африки: Танжер, Оран, Алжир, Тунис и даже сам Триполи. Благодаря этой сети Пребл отслеживал почти все передвижения Караманли, его снабжение боеприпасами, его стратегические планы и, таким образом, мог наносить удары по наиболее чувствительным местам.

С помощью всего лишь одного осведомителя он регулярно лишал пашу помощи его наемников, самым известным среди которых был Дункан Фарроу.

Какова была бы реакция надменной Кортни Фарроу, если бы она узнала, что команда ее отца может похвастаться самым высокооплачиваемым информатором на всем побережье Северной Африки? Этот человек не только продал конкурирующие банды корсаров, которые совершали нападения на торговые суда в Средиземном море, но и заманил в ловушку Фарроу и Шо и организовал атаку, уничтожившую крепость Змеиного острова. Личность этого человека сохранялась в строгой тайне, знали только его кличку: Морской Волк. Не было известно, удалось ли Морскому Волку спастись из ловушки, устроенной для «Ястреба» и «Дикого гуся», или он был среди защитников Змеиного острова – никто не мог сказать, взят ли он в плен, убит или сбежал.

Одно было известно наверняка: если бы не идея шпионажа и предательства, набившая оскомину человечеству, и не алчность Морского Волка, коммодору Преблу не удалось бы поймать семейство Фарроу, не заплатив ужасную цену человеческими жизнями.

Баллантайн, прищурившись, смотрел на красное заходящее солнце, пока оно не растаяло на блестящей поверхности воды, потом, бросив за борт окурок сигары, следил, как он погружается в пенящийся поток за бортом «Орла», и наконец, кивнув рулевому и отдав последние приказы, покинул мостик.

Присутствие на борту девушки здорово осложнило ему жизнь. Не было ни малейшей надежды, что он сможет достаточно долго скрывать ее пол и родство с Дунканом, тем более что Кортни проявляла упрямство по любому поводу. В свои девятнадцать лет она уже не была ребенком и вполне сознавала последствия той жизни, которую выбрала. Несмотря на невольное восхищение храбростью и силой духа Кортни, Адриан не собирался ставить ее безопасность выше своей карьеры. Ему следовало указать ей ее место и проследить, чтобы она там оставалась, или отправить в трюм, не думая о том, чем это для нее закончится.

Когда он вошел в лазарет, ни Мэтью, ни Кортни он там не обнаружил, и в течение примерно часа они так и не появились. Мэтью не было ни в его каюте, ни в офицерской кают-компании, не было его и среди остальной команды корабля на нижней оружейной палубе, где устраивались вечерние тараканьи бега. Баллантайн вернулся в свою каюту в таком бешенстве, что с силой захлопнутая дверь от удара открылась, а спавший на кровати человек, приглушенно вскрикнув, сел на койке.

Баллантайн целую минуту смотрел на захватчика своей постели, прежде чем осознал, что особа с ясными зелеными глазами, которая поспешно вскочила с койки, – это та дурно пахнущая, перевязанная тряпкой дочь корсара, которую он оставил на попечение Мэтью Рутгера. Ее кожа, очищенная от слоев глубоко въевшейся грязи и пота, оказалась золотисто-медового оттенка и светилась, как дорогой мрамор, волосы после мытья мягким облаком обрамляли ее лицо и в свете фонаря отливали ярко-красным, а грациозно изогнутая шея соблазняла взгляд спуститься ниже, туда, где грудь натягивала грубую ткань рубашки.

Прищурившись, Баллантайн быстро оглядел каюту. Все, очевидно, было на месте, и не было никаких признаков того, что вещи попорчены или разбиты. На его письменном столе стоял поднос с едой, а на спиртовке грелся небольшой жестяный кофейник.

– Как долго вы оставались здесь одна? – проворчал он.

– Я... – Кортни оглядела каюту, с испугом обнаружив, что она и правда одна. – Я не знаю. Час, может, больше.

– И что вы делали?

– Пыталась выбраться отсюда! – Кортни вспыхнула. – А как по-вашему, что я могла делать?

– Где доктор Рутгер? – Адриан нахмурился и запер дверь.

– Не знаю. Последний раз, когда я видела его, он сидел за вашим письменным столом.

Баллантайн пересек каюту и еще больше помрачнел, увидев, что от его обеда остались одни лишь крошки.

– Судя по всему, к вам вернулся аппетит?

– Я была голодна и начала мерзнуть. – Кортни сжалась. – Если вы помните, в последнюю неделю у меня было не так уж много еды – не потому, что я от многого отказывалась. Ваша еда, янки, вкусна, как кожа для сапог.

– Посмотрим, что можно сделать, чтобы вам доставляли круассаны и икру, – раздраженно фыркнул он. – А что касается ваших спальных принадлежностей, то под койкой вы найдете свернутый гамак. Его можно повесить на эти два крюка. – Он пальцем показал на стену напротив своей койки. – Это до тех пор, пока вы не приведете в порядок соседний чулан и пока я не решу, что вам можно доверять и оставлять вас одну.

Кортни проглотила резкий ответ. Лейтенант не пробыл в каюте и двух минут, а она уже мечтала выцарапать ему глаза. Итак, он намеревался следить за ней, как хищник? Угрозами и предупреждениями держать ее на привязи, как рабу? Его будет не так легко обмануть обещаниями и умоляющими взглядами, как доктора Рутгера, но Кортни не сдавалась – слабостью Баллантайна было его высокомерие.

– Простите, если я опять сделала что-то не так. – Кортни потупилась и придала своему голосу смиренность. – Вы были очень добры ко мне, и...

– Что? – Баллантайн не был уверен, что правильно расслышал слова, процеженные сквозь зубы. – Что вы только что сказали?

– Я сказала, что прошу прощения, – отозвалась Кортни, не поднимая головы. – Я не собиралась есть ваш обед и спать на вашей кровати.

– Четыре часа назад вы бросались на меня, как кошка, а сейчас извиняетесь? Что вы задумали, Ирландка?

– Я ничего не задумала, – раздраженно ответила она. – Я приняла горячую ванну, поела горячей еды, получила возможность подумать и...

– Посмотрите на меня.

Она не спешила подчиняться его приказу, и Баллантайн мгновенно оказался рядом. Грубо взяв ее рукой за подбородок, он поднял ее голову и взглянул в лицо пронзительными серыми глазами.

– Не совершайте ошибки, считая меня тупицей, мисс Фарроу. Это приведет к тому, что вам придется заучить более трудный урок, – с презрительной насмешкой предупредил он и, убрав руку, отвернулся.

– Я просто хочу точно знать, каково мое положение, Янки. – Глаза Кортни вспыхнули ярким зеленым огнем. – Несмотря на ваши благородные уверения, вы, безусловно, рассчитываете на оплату этой вашей щедрости.

– А если и так? – Легкая насмешливая улыбка тронула губы Адриана.

– Если так, – ее улыбка была не менее язвительной, – я не собираюсь из-за этого драться с вами. Для одного дня я заработала от вас достаточно синяков.

Что-то в мозгу Адриана щелкнуло, и дурное настроение, досаждавшее ему весь день, исчезло без следа. Сначала Кортни ожидала, что он ее изнасилует, а теперь предлагала свои услуги, как дешевая проститутка.

– Я уже видел то, что вы можете предложить, Ирландка, – его улыбка стала откровенно циничной, – однако если вы твердо намерены играть роль мученицы, думаю, я мог бы сделать вам одолжение. Просьбы никогда особенно не воодушевляли меня, но, возможно, после обильной еды и нескольких кружек рома...

Кортни вскочила с кровати и нацелилась ногтями ему в лицо, но Адриан, со смехом отклонившись в сторону, увернулся от этого женского оружия и, легким движением поймав поднятые руки, заломил их ей за спину. Уткнувшись ему в грудь, Кортни выругалась и была вынуждена поднять голову – их взгляды встретились подобно скрестившимся стальным клинкам.

– Негодяй! – прошипела она. – Грязный паршивый не...

Адриан прервал ее тираду единственным способом, какой оказался в его распоряжении. Наклонившись, он прижался губами к ее губам, чтобы заглушить клокотавшие у нее в горле проклятия и возмущенный крик ярости. Кортни извивалась, как змея, стараясь вырваться из его объятий, пнула его ногой и направила колено вверх, в самое уязвимое место. Адриан мгновенно сменил тактику и, взяв оба ее запястья в одну руку, другой схватил Кортни за шею. Сжав пальцами нежное тело, он нащупал пульсирующую жилку и придавил ее. Кортни едва не задохнулась и была вынуждена прекратить борьбу.

Подстрекаемый сопротивлением, Адриан заставил приоткрыться ее неподатливые губы, и его язык взял то, что она столь высокомерно ему предлагала.

Кортни не могла ни дышать, ни думать, ни разговаривать после агрессивного вторжения, от стремительного движения его языка паника разлилась по ее телу. Ее поразила твердость мускулов его груди и плеч; его руки были железными, бедра упругими и крепкими! Кортни почувствовала, что под натиском Адриана ее ноги ослабели, кожа лихорадочно горит, а сердце бьется и стучит в ушах, заглушая все, кроме звука мужского дыхания у ее щеки.

Ресницы Кортни взмахнули, как крылья умирающей бабочки, а тело обмякло в руках Адриана. Ее грозила окутать головокружительная чернота – чернота, которую пронизывали вспышки тысяч ярких пляшущих точек, и единственным, что удерживало Кортни в сознании, был рот Адриана. Ее изумила теплота и мягкость его губ, и она задрожала всем телом от неожиданного удовольствия, которое доставила ей жесткая щетина у него на подбородке. Тихо застонав, она попыталась анализировать незнакомые приятные ощущения и, чтобы продлить их, крепко прижалась к его телу, стараясь поглубже зарыться в объятия Адриана и обрести силу, которой прежде в себе не знала. А потом она снова попыталась освободиться от его хватки, но на этот раз поводом для борьбы было желание покрепче прижаться к нему, приблизиться к нападающему рту, погрузить пальцы в копну густых блестящих золотистых волос.

Внезапно Адриан отпустил ее. От хватки его сильных пальцев у Кортни затекли кисти рук, но ей и в голову не пришло их растереть. Ее губы болели и дрожали после его налета, она шаталась, как будто позвоночник не справлялся с задачей держать ее вертикально, а глаза не отрываясь смотрели в глаза Баллантайна. Адриан сам был поражен тем, что произошло, – это она прочла на его лице и почувствовала по пульсирующим волнам, прокатывающимся по мускулистому телу. Кортни разрывалась между инстинктивным стремлением сопротивляться и потребностью снова ощутить тепло его тела, снова требовательно прижавшегося к ней.

– Вы полны сюрпризов, Ирландка, – прошептал Баллантайн. – Это почти такой же великолепный спектакль, как тот, что был разыгран передо мной сегодня днем одной из ваших соотечественниц.

– Не понимаю, о ком вы говорите. – Кортни провела рукой по губам, словно это могло притупить жжение от клейма, которое он там поставил.

– Не понимаете? – Серые глаза с любопытством оглядели вздымающуюся грудь, порозовевшие щеки и влажные, слегка приоткрытые губы. – В ее арсенале, пожалуй, больше оружия для соблазнения мужчин, но вы обладаете прекрасно отточенной техникой. Еще немного практики, и...

– О чем вы говорите? О ком вы говорите?

Баллантайн посмотрел на свои руки, испуганный неспособностью остановить их дрожь, и намеренно холодно ответил:

– Я говорю о новой игрушке капитана. Кажется, ее зовут Миранда.

– Миранда! – Услышав это имя, Кортни отшатнулась, словно ее ударили.

– Очаровательная девушка, как вам, должно быть, известно. Половина моих офицеров бегают за ней как слабоумные, а капитан... В общем, как я уже говорил, он не часто выходил из своей каюты в последнюю неделю.

Кортни прислонилась к спинке кровати. «Миранда! Проститутка отца! Живая и невредимая, она распутничает в роскоши, в то время как остальные товарищи Дункана страдают от грязи, голода и унижения в сыром тюремном трюме! Как этот наглый, высокомерный янки смеет сравнивать меня с ней?!» – в ярости подумала Кортни.

Баллантайн наблюдал за изменением выражения лица Кортни. На мгновение взгляд темных глаз стал рассеянным, обращенным внутрь, но затем снова вспыхнул и впился в него с такой же жгучей ненавистью, какую он почувствовал, когда ее только что доставили на борт. Сейчас, как и тогда, у него волосы встали дыбом. «Опасные глаза», – подумал он, признавая, что готов склониться перед их силой, и, чтобы разорвать зрительную связь, быстро отвернулся к шкафу.

– Думаю, нам следует кое о чем договориться прямо сейчас, – сердито сказал лейтенант. – Я не считаю себя обязанным давать вам какие-либо объяснения или приносить извинения... но я помолвлен с необыкновенно красивой, страстно желанной девушкой, на которой собираюсь жениться, как только этот корабль вернется в Норфолк. – Он обернулся и обнаружил, что изумрудные глаза все еще смотрят на него. – Какое бы удовольствие я ни получал от теплой постели по ночам, понадобился бы визит самого сатаны, чтобы толкнуть меня на бесчестный поступок по отношению к моей невесте. Вам это понятно, Ирландка? Вы можете это усвоить раз и навсегда?

– Понятно, Янки, – буркнула она.

– Хорошо. – Он выдержал ее взгляд. – Тогда, вероятно, мы можем спокойно спать по ночам.

– Я вообще не собираюсь спать, Янки. – Теперь пришла очередь Кортни едва заметно улыбнуться. – Во всяком случае, до той поры, пока самый последний из вас не заплатит за вашу жестокость.

Адриан смотрел на нее, и с его губ уже готовы были сорваться ядовитые слова, но напряженную тишину неожиданно разорвал громкий звон корабельного колокола, и Баллантайн резко повернулся к двери. Как раз в этот момент раздался настойчивый стук, и он, шепотом приказав Кортни спрятаться, быстро прошел мимо нее.

Из темного угла между стеной и открытой дверью Кортни не было видно пришедшего, но она узнала взволнованный голос сержанта, который утром сопровождал ее из клетки в каюту лейтенанта, а услышав принесенную им новость, в порыве возбуждения забыла, обо всем.

– Вы хотите сказать, что узники вырвались из трюма? – потрясенно уточнил Баллантайн.

– Полдюжины, сэр, – тяжело дыша, ответил Раунтри. – Им как-то удалось прорваться через люк, захватить несколько мушкетов и... Четверых мы остановили, пока они не успели миновать охрану, но двое ускользнули от наших людей.

– Где они сейчас?

– В кормовом пороховом складе, сэр. Они и триста бочонков черного пороха. Они заявляют, что хотят поговорить с кем-нибудь из начальства, а иначе взорвут корабль и отправят нас всех на небеса.