"Дмитровское шоссе" - читать интересную книгу автора (Крумин Игорь)

Соприкосновение с коррупцией

Наступили и весело покатились новогодние праздники. Сам Олег Степанович праздники не любил, но поскольку жена и сын с нетерпением ожидали их прихода, был вынужден терпеть. На Новый год приехал знаменитый киноактер с женой, живший по соседству, но они успели набраться еще до приветственного выступления главы правительства и боя часов, а потому их отправили спать (на втором этаже большого дома было три гостевых спальни и еще одну семью можно было разместить в сторожке со всеми удобствами). К самому бою часов из генеральского поселка приехал пожилой академик на черной «волге» с молодящейся женой за рулем в сопровождении двадцатилетней дочки, только что успевшей развестись. Андрей выпил бокал шампанского и отправился показывать Марине — так звали дочку — красоты зимнего Подмосковья. Зина отнеслась к этому двойному исчезновению с некоторым волнением, а все остальные — включая жену академика — с полным равнодушием. Олег Степанович вспомнил, что в сторожке включено отопление, пришел к выводу, что демонстрация красот пройдет в комфорте, и выбросил это из головы. Его гораздо больше интересовали рассказы академика, ставшего живой легендой еще при Сталине.

Хуже всех пришлось Рэду — его посадили на цепь и он выл страшным голосом.

Короче, встреча Нового года прошла вполне успешно. Утром спали до полудня, затем Олег Степанович отвез успевшего опохмелиться актера с женой домой, и все отправились гулять. Наконец, когда начало темнеть, жена академика решительно села за руль, в машину усадили дремлющего академика с усталой дочкой, и «волга» умчалась, едва не свернув ворота.

Январь топал дальше, как по расчищенной снежной дороге. Олег Степанович ушел в отпуск (он всегда брал отпуск в январе, проводил его на даче и никуда не уезжал), привез из Дмитровского клуба служебного собаководства великолепную трехмесячную суку кавказской овчарки, назвал ее Радой и взялся на обучение. Ему сказали, что пара кавказских овчарок кобель и сука — идеальная охрана. Правда, два раза в год, во время гона, их придется разделять — или заниматься щенками. Знакомый собаковод многозначительно заметил, что дипломированный щенок кавказской овчарки стоит до четырехсот рублей. Олег Степанович вежливо поднял брови.

Андрей устроился на работу в научно-исследовательский институт (как и отец, он тоже отлично владел шведским и английским языками) и уже готовился к выезду в Швецию. Кроме того, он стал часто ездить в Москву, откуда возвращался поздно, а субботу и воскресенье проводил с Мариной, на даче академика.

В общем, все шло хорошо — до конца февраля. Олегу Степановичу позвонили на работу. Интеллигентный, чисто русский голос передал привет от Рафика (какого еще Рафика? — раздраженно хотел спросить Олег Степанович и тут же вспомнил Рафаэла Амаяковича) и предложил уважаемому Олегу Степановичу встретиться на Старой площади у третьего подъезда ровно в двенадцать.

Недоумению Олега Степановича не было предела. Откуда Саргосян мог знать его телефон, номер которого, к тому же, недавно заменили? И главное почему у знаменитого третьего подъезда?

Все оказалось очень просто. Олег Степанович поднимался со стороны гостиницы «Россия» и ровно в полдень у третьего подъезда с ним поравнялся высокий, хорошо одетый мужчина с седыми висками.

— Олег Степанович?

— Да.

— Меня зовут Марк Захарович. Давайте спустимся к Москва-реке и я все объясню.

Они молча прошли к набережной и сели в старый потрепанный «жигуль» Марка Захаровича.

— Рафаэл Амаякович просил передать вам привет и сказать, что все идет свои чередом. Нет-нет, я не был в Женеве и ровным счетом ничего не знаю о ваших делах. Там побывал мой друг и ваш знакомый — Саша Гарсман. От него я и узнал новый номер вашего телефона. Саргосян знает, что пакет прибыл по назначению и что у вас были некоторые неприятности, которые вы успешно преодолели. Да-да, успешно, я знаю о чем говорю.

Но Рафаэл Амаякович заверил Сашу, что вы обещали оказать ему небольшую услугу. Вы хорошо знаете Сашу Гарсмана?

— Уважаемый Марк Захарович, — произнес Олег Степанович, с трудом сдерживая ярость. — Я-то хорошо знаю Гарсмана. Но знаете ли вы его сами?

— Знаю, и очень неплохо, — невозмутимо ответил Марк Захарович.

— Тогда вам известно, что он вращается в кругах, близких к Галине Брежневой и его видели с ней на улице Лавочкина, у экспериментального завода ювелирных изделий?

— Да, конечно.

— Хорошо. Чем. я могу помочь Рафаэлу Амаяковичу? — Олег Степанович подчеркнул имя Саргосяна.

— Рафаэл Амаякович просит привезти в любой из городов Западной Европы вот этот кейс, — Марк Захарович показал на маленький плоский чемоданчик, мирно лежащий на заднем сиденьи — только что он был в руке хозяина машины. — И позвонить ему. Надеюсь, вы помните его номер?

— Помню.

— Тогда берите кейс. Прошу учесть, что мы оцениваем его содержание в половину миллиона долларов. Вы получите десять процентов.

— А если я откажусь?

— Это будет с вашей стороны поспешным и ненужным шагом. Прокуратура может снова открыть ваше дело и провести тщательный обыск на даче и участке. А потом, когда вы собирали гильзы и выковыривали пули, то не обратили в темноте внимания на длинную царапину, которую прочертила одна из пуль по стволу ели. Следователи сфотографировали эту царапину. Собственно, это единственное подтверждение того, что парни говорили правду. Ну зачем вам раскачивать лодку? Рафаэл Амаякович дал вам превосходную характеристику, назвал осторожным и одновременно решительным человеком. Он также сказал, что у вас есть возможность выбирать поездки за границу с такими делегациями, которые не проходят таможню. Это верно?

— Да.

— Ну, вот видите! Никакой опасности и щедрое вознаграждение.

— Вот что, Марк Захарович, вы втягиваете меня в грязную историю. Я привык работать в одиночку.

— Простите, но на этот раз вам придется изменить своим привычкам. Кроме того, вы уже и так втянуты в очень грязную и потенциально опасную историю.

— Вы мне угрожаете?

— Если хотите. Но мы уверены, что этого не понадобится.

— Хорошо, не будем спорить. Вы уверены, что за вами не следят?

— Абсолютно. Меня сберегали для подобного случая. Это- первое поручение такого рода, которое я получил.

— Надеюсь, оно будет и последним.

— На вашем месте, Олег Степанович, я не делал бы таких категорических заявлений.

Олег Степанович стиснул кулаки. Он сдерживался изо всех сил, чувствуя, что приближается что-то страшное, какая-то неведомая опасность, против которой он бессилен. Сейчас главное — выиграть время и избавиться от самого опасного для него человека — Саши Гарсмана.

— Не будем спорить. Но если вы снова захотите передать мне что-то, позвоните в институт — обязательно из автомата — скажите, что меня просят позвонить по следующему телефонному номеру, и назовите цифры. Первая, третья, пятая и шестая будут шифром автоматической ячейки камеры хранения на Киевском вокзале. Посылка должна лежать в потрепанном чемодане — не слишком большом — и класть его будете не вы, а какой-нибудь мужчина, выглядящий как неприметный работяга. Вы должны стопроцентно ручаться за то, что он никогда раньше не выполнял подобных поручений, и, самое главное этот человек не будет из числа тех, кто уже обратился с просьбой о выезде на постоянное место жительство за границу. Вы можете издалека наблюдать за тем, как я заберу этот чемодан. Наконец, номер телефона должен быть подлинным — вы найдете его в телефонном справочнике. А теперь поезжайте, и я искренне надеюсь, что вы не обманули меня и это была ваша первая ходка. В будущем я не буду иметь никаких контактов ни с кем кроме вас. Остановитесь у Новодевичьего кладбища и сразу уезжайте.

— Поздравляю вас, Олег Степанович. Вы удивительно быстро придумали надежный метод передачи. Мне он не приходил в голову.

— Необходимость — мать изобретательности, Марк Захарович. Но мне хочется предупредить вас о следующем. Вы считаете, что можете распоряжаться моей судьбой — вы и те кто вас послал. Не увлекайтесь, это может кончиться плохо.

Олег Степанович вышел у Новодевичьего кладбища, подошел к киоску, где продавали цветы, и прошел в ворота. Он положил букет из четырех роз к памятнику академику Миллионщикову, который спас ему жизнь, но сам умер год спустя.

В институте он быстро закончил работу, сдал материалы, положил кейс Марка Захаровича на переднее сиденье и поехал домой.

Он открыл тяжелые ворота, погладил Рэда, потрепал по спине быстро растущую красавицу Раду и запер машину в гараже. Сегодня машина больше ему не понадобится — встречать жену на станцию он пойдет пешком и возьмет с собой Раду — ей нужно гулять как можно больше.

Значит, его все-таки вычислили. Причем замешанным в это дело оказался именно тот человек, который сам находился на грани провала, хотя и не подозревал об этом. Саша Гарсман, бывшая жена которого вышла замуж за сына всемогущего министра внутренних дел. Несомненно, Саша имел такие связи в министерстве, что сумел выяснить что произошло в день возвращения Олега Степановича из Женевы. Не все подробности, конечно, — о многих знал один Олег Степанович, — но достаточно чтобы потопить его. Ничего, что-нибудь придумаем, подумал Ростов, сжав зубы.

Он вошел в спальню, переоделся, и привычным движением поправил ремень наплечной кобуры с тяжелым «кольтом» — с того самого дня у метро «Щербаковская» Олег Степанович старался никуда не ходить без оружия. Он не пытался обмануть себя — причиной был просто страх.

Олег Степанович вышел через заднюю калитку и пошел к станции по лесной тропинке, где на открытых местах уже растаял снег. Бегущая впереди Рада внезапно залаяла, послышался глухой удар и пронзительный визг — кавказская овчарка в пять месяцев еще не умеет постоять за себя.

Из-за поворота вышло трое — рослые парни лет пятнадцати или шестнадцати, определил опытным взглядом Олег Степанович, самый опасный возраст. Они еще не знают боли и не понимают, что такое страх.

— Эй, мужик, ты чего на людей собаку натравливаешь? Дай закурить.

Говоривший сразу выдал себя как главаря. Парни явно не из сельской местности — короткие сапоги, увешанные металлическими цепочками, кожаные куртки, короткая стрижка — шапок нет, ведь им холод нипочем. Правда, сейчас тепло. Олег Степанович почувствовал, как у него перед глазами возникает, словно ниоткуда, кровавый туман неконтролируемой ярости. Такой тяжелый день, Марк Захарович с его угрозами, этот кейс и парень, посмевший ударить мою собаку, ПОСМЕВШИЙ УДАРИТЬ МОЮ СОБАКУ…

Нет, ни в коем случае. Одумайся, Олег, возьми себя в руки. Нельзя убивать людей из-за собаки, даже если это такие подонки. Вспомни, что произошло раньше, — и чем кончилось.

— Да я не курю, ребята.

— А вот мы сейчас посмотрим, что у тебя в карманах, — главарь шагнул вперед, к Олегу Степановичу. В кустах визжала Рада. Наверно, этот отморозок сильно ударил ее, подумал Олег Степанович. Только бы этот удар не напугал ее на всю жизнь. Ничего, кавказские овчарки — выносливые и смелые собаки, все пройдет.

— Честное слово, не курю, — подобострастно заскулил Олег Степанович. Вот, возьмите часы. Только не бейте.

— Снимай дубленку и часы, — скомандовал главарь.

Парень явно чувствовал себя героем и рисовался перед приятелями.

— Сейчас, ребята, сейчас, — руки путались в пуговицах.

Олег Степанович напряженно прислушивался. Сзади вроде никого нет. До поезда на Москву еще далеко, а дмитровский подойдет через двадцать минут.

— Может, тебе помочь? — парень, стоящий рядом с главарем, осмелел и шагнул вперед. Главарь никак не мог допустить, чтобы у него отняли лавры отчаянного храбреца, крутого парня, и сделал еще шаг к Олегу Степановичу. Кирзовый сапог бывшего офицера взвился к паху главаря еще до того, как тот опустил ногу на землю. Застонав, согнувшись от ужасной боли, парень рухнул на тропинку. Олег Степанович вложил в этот удар всю ярость, накопившуюся за такой неудачный день, и сила удара была страшной. Двое остальных на мгновение оцепенели, затем сунули руки в карманы и замерли на месте — перед ними стоял совсем другой человек с пистолетом в руке и насмешливо улыбался. Олег Степанович медленно отвел затвор и дослал патрон.

— Слушайте меня внимательно и не теряйте времени, — тихим голосом, стараясь не терять самообладания, произнес Олег Степанович. — Возьмите его под мышки и тащите вон туда, в лес. Да не бойтесь, я не убью вас, хотя соблазн ох как велик. — Он скрипнул зубами, отгоняя кровавые тени возникших призраков. — Там еще одна тропинка.

Парни торопливо подняли упавшего главаря.

— Тащите вперед, — скомандовал Олег Степанович.

Караван двинулся в путь. Через двести метров они вышли на тропинку, параллельную первой. Отсюда была видна станция. Гусеница электропоезда приближалась к платформе. Еще десять минут, подумал Олег Степанович.

— Положите его.

Парни с облегчением опустили на землю своего командира.

— Садитесь и вынимайте из карманов все, что там есть.

На снег легли два выкидных ножа, сигареты, спички и немного денег.

— Значит, спешите пополнить ряды бесплатной рабочей силы, — заметил Олег Степанович. Он уже справился с собой и чувствовал себя уверенно.

— Теперь откройте сумки.

В каждой лежала большая — О.7 литра — бутылка портвейна.

— Если вы еще раз появитесь в этом лесу, тюрьма станет для вас недостижимой мечтой. Я здесь гуляю, — на мгновение кровавая пелена снова заволокла взгляд Олега Степановича, — я и моя собака. Понятно?

Парни послушно закивали головами.

— Ножи выкиньте в лес, а бутылки откройте и вылейте. Вот так, правильно. Сейчас придет поезд из Дмитрова. Берите своего героя и бегом на станцию. Впрочем, теперь он всю жизнь будет говорить только фальцетом, так что на роль главаря больше не годится. Марш, подонки!

Парни подхватили пострадавшего и потащили его вниз по склону. Олег Степанович сел на корень ели, поставил «кольт» на предохранитель и сунул в кобуру. Мягкий язык лизнул ладонь.

— Рада, Рада! Разве можно доверять людям? Ты подошла к нему, виляя хвостом, а он ударил тебя. Ничего, пусть это будет тебе уроком. Люди и крысы, — единственные существа на земле которые убивают себе подобных, и к тому же безо всякой причины. Ну, не расстраивайся. Виновник наказан. Сейчас пойдем домой.

Слева, простучав по мосту, выскочил электропоезд. Он замедлил скорость, приближаясь к Катуару, постоял на станции несколько секунд, дал гудок и умчался дальше, к Дмитрову. Платформа опустела.

— Ну, пошли встречать маму. Только не рассказывай ей, что произошло.

К удивлению Олега Степановича Зина улыбалась. Она подставила щеку для поцелуя и сказала, что Андрей и Марина — дочь академика решили пожениться. Воспитанный в старых традициях, Олег Степанович удивленно спросил — почему так скоро? Зина тут же объяснила, что совсем не скоро и вообще ребята любят друг друга. Потрясенный новостью, удивленно качая головой, он отправился к себе в кабинет. Едва открыл дверь, как зазвонил телефон. Звонил Денисов.

— Добрый вечер, Олег! Если не ошибаюсь, это наш первый разговор по твоему новому телефону?

— Да, Иван Трофимович. Нас подсоединили только вчера.

— Видишь, как хорошо иметь телефон. Вот что, Олег. У меня к тебе дело. Приезжай завтра в шесть вечера.

— Так поздно?

— Самое удобное время. Все расходятся по домам. С тобой захотел встретиться один человек — мы воевали вместе. Собственно, он собирался вызвать тебя к себе — это рядом, у Политехнического музея, — по спине Олега Степановича пробежал холодок, потому что этот эвфемизм был широко известен в Москве, впрочем, чепуха, так быстро не могли узнать даже они, — однако я настоял чтобы знакомство произошло у меня в кабинете. Итак, завтра в шесть. Не опаздывай!

На протяжении одного дня произошло столько событий, что Олег Степанович не стал даже ругать только что приехавшего Андрея — ведь тот мог рассказать о своих намерениях пораньше и не ставить отца перед свершившемся фактом — и сел к телевизору смотреть хоккей. Завтра он не собирался ехать на работу, поэтому отдал машину Зине, которая прихватит с собой Андрея.

Когда он утром проснулся с тяжелой, словно набитой ватой, головой так у него всегда бывало после очередного приступа, — машина уже выезжала за ворота. Олег Степанович посмотрел в окно. Андрей вышел из машины чтобы закрыть ворота, увидел отца и помахал рукой. Олег Степанович поднял руку в ответном жесте и заставил себя улыбнуться.

После завтрака он сел за письменный стол, положил перед собой кейс и задумался. Смотреть, что находится внутри, не имеет смысла. Кейс наверняка заперт, он проверил: действительно заперт. И так ясно что внутри. Если в это дело запутан Саша, то в Кейсе валюта, драгоценные камни — и что еще? А там могут оказаться документы, фотографии, письма? Саша, Галина, и все их могущественные родственники — взрывоопасная смесь. Олег Степанович поднял кейс и прикинул вес. Нет, там нет ничего тяжелого — если и есть золото, то только в оправе. Надо отвезти, ничего не поделаешь. А Сашу я заложу, да так, что комар носа не подточит. Впрочем, об этом подумаем позже.

Итак, кейс он захватит в начале марта, когда состоится «научно-государственный визит» — так называли в Президиуме Академии наук редкие поездки президента АН СССР академика Меленьева за границу. На этот раз он едет в Швецию по приглашению Шведской академии инженерных наук ИВА. Из Стокгольма Олег Степанович позвонит Саргосяну, получит обещанный за перевозку гонорар (он улыбнулся этому слову — плату за контрабандный провоз ценностей невольно назвал гонораром) и тут же переведет деньги в швейцарский банк. Налогая система в Швеции настолько строга, что к концу года вклад Олега Степановича может уменьшиться вдвое, оставь он эти деньги в одном из стокгольмских банков.

Сразу после обеда он запер дом, включил сигнализацию, покормил собак и поездом 15.36 выехал в Москву. На Савеловском вокзале сел в маршрутное такси — здесь все еще не было станции метро — у «Новослободской» спустился по эскалатору вниз и в 17.15 вышел на Манежную площадь. Далее пересек Красную площадь, вошел в бюро пропусков, привычно заверил офицеров что у него нет оружия и направился на третий этаж огромного здания, окрашенного в отвратительно-желтый цвет, держа в руке паспорт и пропуск на сиреневой бумаге. Все было как всегда — тщательная проверка документов на каждом этаже, металлодетектор, — вот только коридоры казались пустыми.

Приемная Денисова была пуста — хитрая лиса Иван Трофимович отправил своего помощника домой. Интересно, почему? — подумал Олег Степанович. Ровно в 18.00 он вошел в кабинет Денисова, еле слышно постучав. У стола сидели двое — сам Иван Трофимович и высокий лысоватый мужчина чуть моложе Денисова.

— Садись, Олег, — пригласил Денисов. — Познакомься — это Василий Иванович (Чапаев? — едва не спросил Олег Степанович) из помогающей нам организации. Я вызвал тебя сюда лишь потому, что хотел заверить Василия Иванович в моем полном доверии к тебе, сказать ему, что доверяю тебе как себе самому — ну, почти. У него возникло несколько вопросов. Я бы удалился, оставив вас наедине, но не имею права покидать кабинет, пока здесь кто-то находится — кем бы они ни были — да и к тому же мне самому интересно, чем кончится ваш разговор — в конце концов, ты принес свою докладную именно мне.

— Совершенно верно, Иван Трофимович. Вы, Олег Степанович, отдали докладную относительно подозрительного, по вашему мнению, поведения руководства советского раздела авиасалона в Бурже в 1973 году товарищу Денисову, хотя следовало передать ее нам. Я понимаю вас и не виню — у вас не было с нами связи и вы больше доверяли Ивану Трофимовичу.

Он прочем вашу докладную, нашел ее убедительной и переслал мне. Во время следующего авиасалона, в 1975 году, мы не предпринимали никаких действий, всего лишь присматривались. Зато в 1977 году к нам поступили кое-какие сигналы, хотя и не такие убедительные и обоснованные как ваши. Возможно, это объясняется тем, что вы хорошо знаете Францию, отлично говорите по-французски, детально познакомились с порядком проведения авиасалона, а также проявили высокую бдительность. Кроме того, нам стало известно, что у вас были плохие отношения с генеральным директором советского раздела, хотя мне хотелось бы верить, что не личные счеты стали причиной вашей докладной. Я не ошибаюсь?

— Нет.

— Итак, вы не могли бы повторить вкратце, каковы те каналы, по которым незаконно утекают сотни тысяч долларов?

Олегу Степановичу показалось, что по лицу Василия Ивановича промелькнула ироническая улыбка.

— Охотно. Сначала мне хотелось бы подчеркнуть, Василий Иванович, что плохие отношения с товарищем Соколовым не были главной причиной моей жалобы. Скорее, именно благодаря им я более внимательно присмотрелся к происходящему на салоне. Заместитель министра авиационной промышленности Соколов ездит в Бурже генеральным директором советского раздела уже столько раз, что создал там вокруг себя нечто вроде мафии. У него, к примеру, всегда один и тот же переводчик. Скажите, на двух последних салонах им снова был этот проженный плут Моренье?

— Да, Моренье. Насчет «проженного плута» ручаться не могу.

— Понятно. Так вот, Василий Иванович, я никогда не видел, чтобы рабочие, монтажники, техники и остальной обслуживающий персонал советского раздела — за исключением самого генерального и нескольких его приближенных — жили в таких ужасных условиях. Они спали в дешевой гостинице на улице ла Шацель по шесть, даже восемь человек в комнате, многие на раскладных койках. Они не жаловались — ведь тогда в следующий раз их просто не возьмут в Париж, а то и вышлют домой под надуманным предлогом. А ведь совсем рядом с Бурже находился полупустой отель, который можно было снять целиком — я проверил это — за плату вдвое ниже. И нам не понадобился бы транспорт для доставки персонала на работу и обратно: там до Бурже всего километр и его легко пройти пешком. Я говорил об этом с Соколовым.

— И что он ответил?

— Соколов высокопарно указал мне на то, что монтажники — тоже люди, о чем я, по его мнению, забываю, и что им тоже хочется после работы погулять по улицам Парижа. Каким улицам? Мы приезжали в гостиницу в семь вечера, работяги принимались готовить пищу у себя в комнатах и у них не оставалось времени даже побродить вокруг отеля. А платил Соколов за этот клоповник на ла Шацель чуть не вдвое больше, чем я платил за хороший номер на рю дю Бак, когда почти месяц готовил советско-американскую экспозицию. Мне нужно было постоянно поддерживать связь с Москвой, шифровальный отдел находился в нашем посольстве, а посольство, на рю Гренель — совсем рядом с рю дю Бак. Затем генеральный директор распорядился перевести меня на другой конец города, якобы из соображений безопасности. Но за целый месяц на рю дю Бак моя безопасность не подвергалась ни малейшим угрозам. Я постоянно общался с французами и американцами, часто бывал в американском посольстве на площади Согласия и не заметил провокаций.

— Нам известно, что вы общались с американцами, бывали у них в посольстве, на приемах и даже дома.

— Ну и что? Как можно организовать и провести советско-американскую выставку, не общаясь с американцами? Да и Чак Биггс — директор, назначенный американской стороной, — тоже постоянно встречался с русскими, заходил в наше посольство, бывал у нас на приемах и даже у меня в гостинице разумеется, до того как я переехал в этот клоповник на ла Шацель.

— Успокойся, Олег, тебя ни в чем не обвиняют.

— Ладно. Но вас, Василий Иванович, не интересуют наши личные отношения с генеральным директором — вы хотите знать, как он расхищал валюту. Так вот, существует много способов, я остановлюсь на самых простых. Он сам через своего пройдоху Моренье, разумеется — договаривается с хозяином гостиницы, к примеру, что советская сторона платит за сутки проживания советских специалистов, скажем, двадцать тысяч франков, за всех сто восемьдесят человек. На самом деле проживание обходится в таком дешевом отделе с дополнительными раскладными койками в номерах всего в восемь тысяч франков в день. Оформляется два комплекта счетов — один для французской стороны на восемь тысяч, хозяин гостиницы предъявляет его в налоговое управление в конце года, и на двадцать тысяч — эти счета Соколов представит в Москве при отчете в бухгалтерии. Как вы сами понимаете, бухгалтерия министерства не усомнится в правильно оформленных документах на французском языке, где понятны только цифры — да и предъявляет их заместитель министра! Уже за один день набегает только за гостиницу двенадцать тысяч франков, которыми Соколов волен распоряжаться по своему усмотрению. Их он делит, наверно, следующим образом: тысячу или пятьсот хозяину за уступчивость, столько же Моренье, остальное берет себе Соколов, ну и кое-что перепадает его помощникам чтобы молчали — они-то не могут не догадываться. Всего в Париже советские специалисты живут месяца полтора значит, налево уходит больше полумиллиона франков за одну гостиницу! Интересы проживающих Соколова ничуть не интересуют: даже четырех советских космонавтов, которые приехали в Париж на выставку «Союз-Аполлон», поселили в одном двухкомнатном номере — всех четверых! Но и это только начало. Генеральный директор, являющийся распорядителем кредитов, выписывает чеки за транспорт, топливо для наших самолетов и вертолетов, плату за стоянку на аэродроме, охрану, приемы, аренду шале в аэропорте и многое другое. У меня есть основания утверждать, что при общем количестве советского персонала в несколько сотен человек, налево уходят многие миллионы франков — и это всего за один авиасалон. Этого достаточно, Василий Иванович? Есть и более утонченные способы добывания валюты.

— Расскажите, это интересно.

— Из Москвы переводят в один из банков — который определяет сам Соколов, или, по крайней мере, рекомендует как надежный и сочувствующий СССР — несколько миллионов. Эту сумму он, по договоренности с руководством банка, оставляет до последнего дня и пускает в оборот. Получаются проценты и комиссионные. При переговорах с французскими фирмами иногда Соколов случайно не оплачивает вовремя счета — якобы случайно — и нарастают штрафы, которые потом беспрекословно оплачиваются советской стороной. Далее…

— Хорошо, Олег Степанович, достаточно. В общем-то, у нас тоже нет сомнений что расхищаются крупные валютные средства. Но это всего лишь подозрения. Как их доказать? Ведь не с помощью таких смехотворных — вы уж извините меня — заявлений, что вас перевели в гостиницу, где проживали остальные советские специалисты. Между прочим, в этом Соколов прав. Мы всегда настаиваем, чтобы советские граждане жили в одном отеле. Короче говоря, чтобы доказать факт хищений, нам нужны ксерокопии французских счетов, которые мы потом сравним с теми, что будут представлены в бухгалтерию министерства, — их проверит контрольно-ревизионное управление Минфина. После сравнения ксерокопий счетов, полученных из Франции, и представленных здесь, выявится сумма хищений. Я не ошибаюсь?

— Нет.

— Вот поэтому я и приехал сюда, чтобы поговорить с вами. Если вы возьметесь за это дело — добыть копии счетов, — вы выделим вам специальные средства через один из банков и подумаем, в качестве кого отправить вас в Париж. Могу лишь сказать, что на этот раз никакого отношения к авиасалону вы иметь не будут. Связь только через наших людей.

— Да, Василий Иванович, я могу ручаться, что сумею достать такие счета.

— Отлично. А теперь сообщаю вам, что генеральным директором советского раздела на Парижском авиасалоне на этот год снова назначен заместитель министра авиационной промышленности Соколов — как всегда. Да, вот что еще, Олег Степанович. Почему у вас возникла мысль, что вообще возможна утечка валюты, — если не считать, конечно, такого побудительного мотива, что Соколов хотел забрать у вас билет на поезд и передать его одному из своих знакомых, который после взрыва Ту-144 неожиданно решил ехать поездом, а не лететь самолетом. Ведь у вас был билет на поезд Париж-Москва, правда?

— Значит, и это вам известно. Ну что ж, отвечу. Дать честный ответ или тщательно выбирать выражения?

— Мне нужен откровенный ответ. Не жалейте моих нежных чувств.

— Тогда слушайте, Василий Иванович. У меня уже давно возникло впечатление, что стоит советским работникам, командированным за рубеж, получить доступ к валюте и немного освоиться с ситуацией (а это в первую очередь относится к людям, владеющим иностранными языками и руководящими временными мероприятиями — разные концерты, выставки, переговоры и так далее — я исключаю посольства, представительства, такие организации как АМТОРГ, Московский Народный банк, потому что там сидят такие дельцы, что никакое дилетантство не пройдет), как у наших сотрудников появляется прямо-таки непреодолимое желание из потока валюты отвести ручеек в собственный карман. В крупных организациях это тоже возможно, но там все будет гораздо сложнее и более хитроумно замаскировано, так что с этим я не знаком.

— У вас невысокое мнение о советских гражданах, командируемых за рубеж. Ну что ж, вы честно ответили на мой вопрос. Позвольте задать еще один, и я хочу получить не менее откровенный ответ: окажись вы в таком положении, какой была бы ваша реакция?

— Отвечу совершенно честно: не знаю. У меня не было возможности испытать себя, потому что государство еще никогда не доверяло мне сколько-нибудь значительных валютных средств.

— А если на этот раз мы доверим вам крупную сумму валюты?

— О, Василий Иванович, на этот раз у меня совершенно иная цель.

— Мне искренне жаль вас, Олег Степанович. Не сомневаюсь, что вы будете стараться изо всех сил, чтобы доказать виновность Соколова — причем доказать документально. Но месть не приносит счастья, хотя, как утверждают некоторые психиатры, успокаивает нервы. Итак, беремся за работу. Вот телефон. Вы можете позвонить по нему в любое время суток, назвать свой телефонный номер и вам тут же перезвонят. Связь с вами будет поддерживать Николай Иванович Оржанов, наш опытный сотрудник. Он сам вам позвонит. Предварительная дата выезда — начало мая. Вам понадобится время для подготовки. Желаю успеха. До свиданья.

Он встал, пожал руку Олегу Степановичу и Ивану Трофимовичу, и вышел из кабинета.

Олег Степанович подождал, когда закроется дверь, и повернулся к Денисову.

— Иван Трофимович, кто это?

— Вообще-то я не имею права говорить об этом, но ведь ты, черт, все равно догадаешься. Только не ссылайся на меня. Василий Иванович — начальник валютного управления КГБ. Официально управление называется по-другому, но расследование крупных валютных махинаций входит в сферу его деятельности.