"Между небом и землёй" - читать интересную книгу автора (Леви Марк)

ГЛАВА 2

Лорэн тронулась с места медленно1 чтобы не разбудить соседей. Грин-стрит — красивая улица, обрамлённая деревьями и домами, здесь люди знали друг друга, как в деревне.

За шесть перекрёстков АО Ван-Несс, одной из крупных артерий, пересекающих город, Лорэн переключилась на максимальную скорость.

В бледном свете, с каждой минутой наполняющемся цветовыми переливами, постепенно раскрывалась ослепительная перспектива города. Машина неслась по пустынным улицам. Будто пьянея, Лорэн наслаждалась каждым мигом.

Крутой поворот на Саттер-стрит. Шум и позвякивание в рулевом управлении. Крутой спуск к Юнион-сквер. Шесть часов тридцать минут, из динамиков кассетного магнитофона гремит музыка, Лорэн счастлива впервые за долгое время. Ко всем чертям стресс, госпиталь, обязанности. Начинается уикенд, принадлежащий только ей, и ни минуты не должно пропасть.

Юнион-сквер безмолвна. Огни витрин уже потушены, кое-где на скамейках ещё спят бродяги. Сторож стоянки дремлет в будке. Через несколько часов на тротуары хлынут толпы туристов и горожан. Они стекутся за покупками в большие магазины вокруг площади. Трамваи пойдут один за другим, длинная вереница машин выстроится у въезда на подземную автостоянку, а в раскинувшемся над ней сквере уличные музыканты начнут обменивать мелодии на центы и доллары.

«Триумф» пожирает асфальт, скорость машины все выше. Светофоры горят зелёным. Лорэн бросает быстрый взгляд в зеркало заднего вида, чтобы лучше рассчитать поворот на Полк-стрит, одну из четырех улиц, идущих вдоль парка. Лорэн делает поворот перед гигантским фасадом здания магазина «Масиз». Идеальная кривая, тормоза чуть скрипят, странный звук, череда постукиваний, все происходит очень быстро, постукивания сливаются воедино, смешиваются, рассыпаются на отдельные звуки.

Внезапный треск! Диалог между дорогой и колёсами сбивается. Все связи рвутся. Машина движется боком, её заносит на ещё влажной мостовой. Лицо Лорэн искажается. Руки вцепляются в руль, и руль становится чересчур послушным, он готов бесконечно крутиться в пустоте, всасывающей весь остаток дня. «Триумф» продолжает скользить, время словно расслабляется и вдруг потягивается, как в долгом зевке. У Лорэн кружится голова, на самом деле вокруг с поразительной скоростью вращается видимый мир. Машина решила, что она волчок. Колеса резко наскакивают на тротуар, капот, приподнимаясь и обхватывая пожарный гидрант, продолжает тянуться к небу. В последнем усилии автомобиль поворачивается вокруг собственной оси и выталкивает хозяйку, вдруг ставшую слишком тяжёлой для пируэта, бросающего вызов законам гравитации. Тело Лорэн, прежде чем удариться о фасад большого магазина, взмывает в воздух. Необъятная витрина взрывается, дробясь и превращаясь в ковёр осколков.

Стеклянная простыня принимает тело молодой женщины, которая катится по полу, потом застывает, разметав волосы по куче битого стекла. А старый «триумф» заканчивает бег и карьеру, перевернувшись на спину, наполовину на тротуаре. И вот последний каприз старой англичанки — пар вырывается из её внутренностей, и она испускает прощальный вздох.

Лорэн неподвижна и безмятежна. Черты липа спокойны, дыхание медленное и равномерное. На чуть приоткрытых губах тень лёгкой улыбки, глаза закрыты; кажется, что она спит. Длинные пряди обрамляют лицо, правая рука на животе.

В будке сторож автостоянки жмурит глаза. Он все видел. Потом скажет: «Как в кино, но тут все взаправду». Он вскакивает, выбегает наружу, приходит в себя и бросается обратно, лихорадочно хватает трубку и набирает 911. Вызывает помощь, и помощь выезжает.

Столовая Мемориального госпиталя Сан-Франциско — большая комната с полом, выложенным белым кафелем, и стенами, выкрашенными жёлтой краской. Прямоугольные пластиковые столы расставлены вдоль центрального прохода, в конце которого автомат-раздатчик напитков и блюд в вакуумной упаковке.

Доктор Филипп Стерн дремал, навалившись грудью на один из столов, с чашкой холодного кофе в руках. Чуть в стороне его напарник раскачивался на стуле, уставившись в пустоту. Пейджер зазвонил в кармане доктора Филиппа Стерна. Он открыл один глаз и, ворча, глянул на часы; смена заканчивалась через пятнадцать минут.

— Надо же! Что значит не везёт! Фрэнк, вызови мне коммутатор.

Фрэнк снял трубку телефона, висящего рядом, выслушал сообщение, повесил трубку и повернулся к Стерну.

— Вставай, это нам, Юнион-сквер, код три, похоже, дело серьёзное…

Два интерна бригады скорой помощи направились к служебному входу, где их уже ждала машина с включёнными мотором и мигалкой. Два коротких сигнала сирены отметили выезд.

Без четверти семь. На Маркет-стрит ни души, и машина на приличной скорости двинулась сквозь раннее утро.

— Паскудство, а между прочим, денёк будет неплохой…

— Чем недоволен?

— Тем, что я вымотался и засну, а хорошая погода пройдёт мимо.

— Поверни налево, поедем под кирпич.

Фрэнк послушался, «скорая помощь» поднялась вверх по Полк-стрит, направляясь к Юнион-сквер.

— Давай, жми, я их вижу.

Когда интерны въехали на большую площадь, в глаза им бросился остов старого «триумфа», обхвативший пожарный гидрант.

— Надо же, не промазал, — заметил Стерн, выпрыгивая из «скорой помощи».

Двое полицейских были уже на месте, и один из них повёл Филиппа к остаткам витрины.

— Где он?

— Там, это женщина, и она врач, вроде бы из неотложки. Может, вы её знаете?

Стерн, который уже стоял на коленях перед телом Лорэн, крикнул напарнику, чтобы тот бежал быстрее. Вооружившись ножницами, он разрезал джинсы и свитер, обнажив кожу. На стройной левой ноге видно было искривление, окружённое большой гематомой, — значит, перелом. Других ушибов на первый взгляд не было.

— Давай присоски и капельницу, у неё нитевидный пульс и нет давления, дыхание 48, рана на голове, закрытый перелом левого бедра с внутренним кровотечением. Две шины давай… Знакомая? Из наших?

— Я её видел, интерн в неотложке, работает с Фернштейном. Единственная, кто его не боится.

Филипп не отреагировал на последнее замечание. Фрэнк прикрепил семь присосок с датчиками от монитора на грудь женщины, соединил каждую из них проводом определённого цвета с портативным электрокардиографом и подключил прибор. Экран тут же засветился.

— Что на мониторе? — спросил Филипп.

— Ничего хорошего, она уходит. Давление 80 на 60, пульс 140, губы цианозные, я готовлю эндотрахеальную трубку номер семь, будем интубировать.

Доктор Стерн только что ввёл катетер и протянул бутыль с раствором полицейскому.

— Держите это повыше, мне нужны обе руки.

На секунду переключившись с полицейского на своего напарника, он велел ввести пятьсот миллиграммов адреналина в перфузионную трубку и немедленно подготовить дефибриллятор. В тот же момент температура Лорэн начала резко падать, а сигнал электрокардиографа стал неровным. В нижнем углу зелёного экрана замигало красное сердечко, мигание сопровождалось коротким повторяющимся писком — сигнал, предупреждающий о неизбежной фибрилляции.

— Ну красотка, держись! Где-то внутри кровит. Какой у неё живот?

— Мягкий, может, кровотечение в ноге. Готов к интубации?

Меньше чем за минуту Лорэн была интубирована, на дыхательную трубку надели переходник. Стерн запросил общие показатели, Фрэнк ответил, что дыхание стабильное, давление упало до 50. Не успел он закончить фразу, как вместо короткого писка аппарат разразился пронзительным свистом.

— Готово, у неё фибрилляция, давай 300 миллиампер. — Филипп схватил электроды за ручки и потёр друг о друга.

— Нормально, ток есть, — крикнул Фрэнк.

— В сторону, даю электрошок!

Под действием разряда тело резко выгнулось животом к небу и снова распласталось.

— Нет, не действует.

— Разряд 300, ещё раз.

— Подымай до 360, давай.

— В сторону!

Тело дёрнулось, выгнулось и снова упало без движения.

— Дай мне ещё пять миллиграммов адреналина и разряд на 360. В сторону!

Новый разряд, новая судорога.

— Все равно идёт фибрилляция! Мы её теряем, сделай единицу лидокаина в перфу и ещё разряд.

В сторону!

Тело подбросило.

— Впрыскиваем пятьсот миллиграммов бериллиума, и немедленно готовь разряд на 380!

Ещё один электрошок, сердце Лорэн вроде бы начало реагировать на введённые лекарства, появился стабильный ритм, но лишь на несколько мгновений: свист, оборвавшийся на несколько секунд, возобновился с новой силой.

— Остановка сердца! — крикнул Фрэнк.

Тут же Филипп исступлённо начал делать непрямой массаж сердца и искусственное дыхание.

Не прекращая попыток вернуть женщину к жизни, он умолял: «Не будь идиоткой, сегодня отличная погода, вернись, что мы тебе сделали плохого…» Потом приказал напарнику готовить разряд. Фрэнк попытался охладить его пыл брось, мол, это уже ни к чему. Но Стерн не отступал; он кричал, требуя, чтобы Фрэнк зарядил дефибриллятор. Напарник повиновался.

В который раз Филипп скомандовал: «В сторону!». Тело вновь выгнулось, но линия на электрокардиограмме осталась прямой. Филипп снова принялся за массаж, на лбу у него проступили капли пота. Он осознавал, что бессилен, и приходил от этого в отчаяние.

Фрэнк видел, что поведение Филиппа вышло за рамки логики. Уже несколько минут назад он должен был бы остановиться и зафиксировать время смерти, но вопреки всему продолжал массаж сердца.

— Ещё полмиллиграмма адреналина и подымай заряд до 400.

— Оставь, Филипп, это бессмысленно, она умерла. Что ты творишь…

— Заткнись и делай, что говорят!

Фрэнк пожал плечами, ввёл новую дозу препарата в перфузионную трубку, зарядил дефибриллятор. Он установил пороговый показатель на 400 миллиампер; Стерн, даже не сказав «В сторону», послал разряд. Под воздействием силы тока грудная клетка резко оторвалась от земли. Линия осталась безнадёжно прямой. Филипп и не глянул на неё, он и так знал это ещё до того, как в последний раз применил электрошок. Филипп ударил кулаком по груди женщины.

— Черт, черт!

Фрэнк схватил Филиппа за плечи и с силой сжал.

— Прекрати, Филипп, ты слетел с катушек, успокойся! Зафиксируй смерть, и сворачиваемся. Ты начинаешь сдавать, тебе пора отдохнуть.

Филипп был весь в поту, глаза блуждали. Фрэнк повысил голос, обхватил двумя руками голову друга, заставив того сосредоточить взгляд.

Он ещё раз приказал Филиппу успокоиться и, поскольку никакой реакции не последовало, дал ему пощёчину. Филипп покорно принял удар. Фрэнк смягчил тон: «Идём в машину, приятель, возьми себя в руки».

Филипп, стоя на коленях и скрючившись, тихо произнёс: «Семь часов десять минут, скончалась». Потом, обратившись к полицейскому, который, затаив дыхание, все ещё держал бутыль для переливания, сказал: «Увозите её, всё кончено, мы больше ничего не можем сделать». Филипп поднялся, положил руку на плечо напарника и повёл его к машине скорой помощи. «Пошли, мы возвращаемся».

Они двинулись с места, тыкаясь в разные стороны, как будто не понимая, что делают. Полицейские проводили врачей взглядом, посмотрели, как они забираются в машину.

— Чего-то с лекарями неладно! — сказал один из полицейских.

Второй глянул на коллегу:

— Ты когда-нибудь работал по делу, где ухлопали кого-то из наших?

— Нет.

— Тогда тебе не понять, каково им Давай, помоги мне, подымаем её осторожненько и кладём в машину.

«Скорая помощь» уже завернула за угол, когда полицейские подняли безвольное тело Лорэн, уложили на носилки и прикрыли одеялом.

Несколько задержавшихся зевак разошлись — смотреть больше было не на что.

В машине, после долгого молчания, Фрэнк заговорил первым:

— Что на тебя нашло, Филипп?

— Ей нет тридцати, она врач, она слишком красива, чтобы умереть.

— Но именно это она и сделала! Ну, красивая, ну, врач! Она могла быть уродиной и работать в супермаркете. Это судьба, и ничего тут не попишешь, пришёл её час… Вернёмся — иди поспи, постарайся выбросить из головы все это.

В двух кварталах позади них полицейские выехали на перекрёсток как раз в тот момент, когда какое-то такси решило проскочить светофор на жёлтый свет. Взбешённый полицейский ударил по тормозам и включил сирену, таксист остановился и рассыпался в извинениях. Из-за толчка тело Лорэн сползло с носилок. Надо было его поправить. Оба полицейских перебрались назад, тот, что помоложе, взял Лорэн за щиколотки, старший — за руки. Лицо его застыло, когда он глянул на грудь молодой женщины.

— Дышит!

— Что?

— Говорю тебе, дышит. Гони в больницу!

— Это ж надо! Я сразу понял, что врачи чокнутые.

— Молчи и рули. Ничего не понимаю, но они обо мне ещё услышат.

Полицейская машина вихрем обогнала «скорую помощь» под изумлёнными взглядами двух интернов — это были «их полицейские». Филипп хотел было включить сирену и пуститься вслед, но его напарник начал возражать, он был совершенно вымотан.

— С чего они так понеслись? — спросил Филипп.

— Откуда я знаю, — ответил Фрэнк, — может, это и не те. Все на одно лицо.

Десять минут спустя врачи припарковались рядом с полицейским автомобилем, дверцы которого так и остались открытыми. Филипп вышел из машины и направился в приёмный IIOKOTI неотложки. Все убыстряя шаг, ещё не дойдя до стойки регистратора и даже не поздоровавшись, он обратился к дежурной:

— В какой она палате?

— Кто, доктор Стерн? — спросила медсестра.

— Молодая женщина, которая поступила только что.

— В третьем блоке, к ней прошёл Фернштейн.

Она вроде из его бригады.

Подошедший сзади полицейский хлопнул Филиппа по плечу:

— Вы чем думаете?

— Простите?

Простите, простите, да хоть сто раз простите! Толку-то! Как он мог заявить, что женщина мертва, если в полицейской машине она дышала? «Вы отдаёте себе отчёт, что, если бы не я, её живой запихнули бы в холодильник?» Ничего, он это дело так не оставит!

В этот момент из блока вышел доктор Фернштейн и, делая вид, что не обращает ни малейшего внимания на полицейского, обратился к Филиппу:

— Стерн, сколько доз адреналина вы ей ввели?

— Четыре раза по пять миллиграммов, — ответил интерн.

Профессор принялся его отчитывать, заявив, что подобное поведение свидетельствует об излишнем терапевтическом рвении, а затем, обратившись к полицейскому, объяснил, что Лорэн была мертва задолго до того, как доктор Стерн объявил о её кончине.

Ошибка медицинской бригады, сказал Фернштейн, заключалась в том, что они проявили излишнее упорство, занимаясь сердцем данной пациентки в ущерб прочим пользователям медицинского страхования. По его словам, введённая жидкость скопилась в области перикарда: «Когда вы резко затормозили, жидкость попала в сердце, которое отреагировало на чисто химическом уровне и забилось». Увы, это ничего не меняет в церебральной кончине жертвы. Что же касается сердца, то, как только жидкость рассосётся, оно остановится, «если это уже не случилось». Он предложил полицейскому принести извинения доктору Стерну за совершенно неуместную нервозность и пригласил последнего зайти к нему в кабинет перед уходом.

Полицейский повернулся к Филиппу и пробурчал; «Вижу, тут тоже своих не сдают…» Затем развернулся и вышел. Хотя створки дверей приёмного покоя немедленно сомкнулись за полицейским, было слышно, как он хлопал дверцами своей машины.

Стерн остался стоять, упираясь двумя руками в стойку регистратора и разглядывая прищуренными глазами дежурную медсестру. «Что, в конце концов, происходит?» Та пожала плечами и напомнила, что Филиппа ожидает Фернштейн.

Стерн постучался в дверь начальника Лорэн. Фернштейн пригласил его войти. Стоя у письменного стола спиной к вошедшему и глядя в окно, профессор явно ждал, когда заговорит Стерн. И Филипп начал говорить. Он признался, что ничего не понял из объяснений Фернштейна. Тот сухо оборвал Стерна:

— Послушайте меня хорошенько, коллега.. Я сказал этому офицеру то, чем проще всего было заморочить ему голову, чтобы он не написал рапорт и не сломал вам карьеру. То, что вы сделали, недопустимо для человека с вашим опытом. Надо уметь мириться со смертью, когда она неизбежна. Мы не боги и не несём ответственности за судьбу. Эта женщина умерла до вашего приезда, и упрямство могло дорого вам обойтись.

— Но как вы объясняете то, что она начала дышать?

— Я никак не объясняю и не должен этого делать. Мы знаем не все. Она мертва, доктор Стерн. Другое дело, что вас это не устраивает. Но она ушла. Мне плевать, что её лёгкие работают и что сердце бьётся самостоятельно. Главное — электроэнцефалограмма прямая. Церебральная смерть необратима. Мы подождём, пока последует остальное, и отправим её вниз, в морг. Точка.

— Но вы не можете поступить так, посмотрите на факты!

Раздражение Фернштейна проявилось в наклоне головы и повышении тона. Он никому не позволит себя учить. Известна ли Стерну стоимость одного дня в реанимации? Или Стерн полагает, что больница отведёт одно койко-место ради поддержания «овоща» в состоянии искусственной жизни? Он настоятельно предлагает интерну повзрослеть. Он отказывается ставить близких перед необходимостью проводить неделю за неделей у изголовья неподвижного, лишённого разума существа, жизнь которого поддерживается исключительно аппаратами. Он отказывается брать на себя ответственность за такого рода решения только ради удовлетворения тщеславия одного врача.

Стерну было приказано отправиться под душ и исчезнуть с глаз. Интерн не двинулся с места, он остался стоять перед профессором, снова и снова повторяя свои доводы. Когда он делал заявление о смерти, сердечная и дыхательная активность у его пациентки отсутствовала уже десять минут. Её сердце и лёгкие прекратили жизнедеятельность. Да, он проявил упорство, потому что впервые за врачебную практику ощутил, что эта женщина не намерена умирать. Филипп увидел в глубине её открытых глаз, что она борется и пытается выплыть. Тогда он стал бороться вместе с ней, пусть это и выходило за привычные рамки, и десять минут спустя, вопреки всякой логике, в противовес всему, чему его учили, сердце вновь стало биться, лёгкие — вдыхать и выдыхать воздух.

«Вы правы, — продолжал Филипп — мы врачи, и мы не знаем всего. Эта женщина — тоже врач». Он умолял Фернштейна дать ей шанс. Известны случаи, когда люди возвращались к жизни после шести месяцев комы, хотя никто ничего не понимал. Ни у кого никогда не получалось то, что получилось у неё, и неважно, сколько будет стоить её содержание в больнице. «Не позволяйте ей уйти, она не хочет, и она нам это сказала».

Профессор выдержал паузу, прежде чем ответить:

— Доктор Стерн, Лорэн была одной из моих учениц, у неё был тяжёлый характер, но был и настоящий талант, я очень уважал её и питал большие надежды в отношении её карьеры, как и в отношении вашей; разговор окончен.

Стерн вышел из кабинета, не закрыв дверь. В коридоре его ждал Фрэнк.

— Что ты тут делаешь?

— Да что у тебя с головой, Филипп, ты знаешь, с кем ты говорил в таком тоне?

— Ну и что?

— Тип, с которым ты говорил, — профессор, он знал эту женщину, он работал с ней пятнадцать месяцев, он спас больше жизней, чем ты, возможно, сумеешь спасти за всю врачебную карьеру. Ты должен научиться контролировать себя. Честное слово, иногда ты слетаешь с катушек.

— Отцепись от меня, Фрэнк, свою порцию нравоучений я уже получил.