"Могила воина" - читать интересную книгу автора (Алданов Марк Александрович)XIIЗа день до приезда герцогини Пармской к отведенному ей в Вероне дому подъехали под вечер три телеги со слугами и вещами. Мажордом-немец с ругательством слез с первой телеги, держась рукой за кованый сундук, и, увидев стоявшего на крыльце толстого человека, нерешительно снял шляпу: начальство или нет? Оказалось – начальство. Толстый человек сказал, что назначен от императорского двора в распоряжение ее высочества герцогини Пармской, Пьяченской и Гвастальской. – «Вы кто? Дворецкий?» – строго спросил он. – «Так точно, мажордом», – ответил, оробев, немец, не зная, как называть толстого человека. – «Сколько всего слуг?» – «Шесть». – Когда приезжает ее высочество?» – «Завтра». – «Знаю, что завтра, да когда?» – «Думаю часов в десять утра». – «Надо не думать, а знать. Перемен нет? С ее высочеством прибудут господин почетный кавалер и две фрейлины?» – «Так точно». – «По приказу его величества, ее высочеству отведен этот дом». Слуги сердито снимали с телег вещи и вносили в первую большую комнату. Все устали и проголодались: съестных припасов в Парме было отпущено в дорогу немного. «Сейчас же все убрать. Вымыть стекла, почистить, ну, сами должны знать», – приказал толстый человек. – «Завтра с утра все сделаем», – начал было недовольным тоном один из слуг. «Не завтра, а сегодня». – «Надо сначала поесть и отдохнуть. Завтра встанем с зарей и все сделаем». «А я приказываю: сегодня!» – вспылил чиновник императорского двора. Слуги притихли, – «Вещи ее высочества откладывать отдельно. Я укажу комнаты… Это еще что такое?» Камеристка внесла огромную клетку с птицей. – «Это попугай ее высочества». – «Louise, je t'aime!» – вдруг хрипло заорал попугай. Чиновник усмехнулся и, видимо смягчившись, объявил слугам, что ужин им будет через час доставлен от дворцового ведомства. – «Хороший ужин. Его величество приказали, чтобы всех во время конгресса кормили как следует. Будете получать по бутылке вина в день, В сопровождении мажордома, он пошел по комнатам, отдавая распоряжения, раcспрашивая о вкусах и привычках герцогини. – «Это будет спальная ее высочества… Господина почетного кавалера мы поместим здесь. Тут столовая… Вот гостиная»… Дом был не очень большой и довольно запущенный. Мажордом, следуя за чиновником, думал, что ее высочество могли бы устроить лучше. Когда они вернулись в первую комнату, пол уже был засыпан соломой и стружками. Слуги вынули из ящиков серебро, посуду, клавесин. – «А это что?» – «Кровать ее высочества. Еe высочество привыкли спать на своей», – робко ответила камеристка. Чиновник взглянул на огромную двуспальную кровать и опять усмехнулся. – «Поставить в спальную. Ту вынести. Клавесин в гостиную. Для серебра и посуды есть три буфета. Это все сундуки с туалетами?» – «Так точно». «Раcставить и разложить так, как любит ее высочество. И так же вещи господина почетного кавалера. Попугая куда хотите. Свечи в том ящике. Зажжете, когда стемнеет. Лишних не жечь». Он с любопытством осмотрел серебро и посуду и подумал, что есть вещи недурные, а в общем дешевка. «У ogresse de Corse могли бы быть вещи получше»… Отдав еще несколько распоряжений, чиновник строго сказал, что придет завтра в девять часов утра и все осмотрит самым тщательным образом. – «Чтоб было готово, слышите? Все чтоб сверкало», – потребовал он и, кивнув головой мажордому, удалился. – «Будет тут сверкать! Дом после нашего дрянь. Грязь, паутина», – сказал недовольный слуга. Все принялись за работу. Поминутно оказывалось, что нет того, другого: щеток не захватили, тряпок мало. – «Кто же мог знать?» – огрызались виновные. Скоро принесли ужин, в самом деле очень хороший: были и макароны, и рыба, и мясо, и сыр, и вино. Все с жадностью набросились на еду. В Парме кормили хуже. На следующее утро толстый чиновник явился, как сказал, ровно в девять часов и, действительно, все внимательно осмотрел. Немного покричал, но в общем остался доволен. Затем он велел слугам выстроиться, спросив мажордома о старшинстве каждого. – «Когда поезд покажется, всем стать навытяжку. Вы на три шага впереди», – объяснил он мажордому, – «я отрапортую. Затем вы сделаете шаг вперед и шляпой – вот так», – он сделал жест шляпой, коснувшись ею земли, если не как при дворе, то как в театре при изображении двора. Слуги смотрели на него с изумлением. – «У нас в Парме никогда этого не делают», – нерешительно возразил мажордом. – «Делать, что я приказываю, и не рассуждать!» – снова вспылил чиновник, – «то у вас в Парме, а здесь Верона. Здесь владения его императорского величества!» Прорепетировав со слугами встречу, он сел в кресло у растворенного окна, – осенний день был солнечный, очень теплый. «Все-таки следовало бы выслать ей навстречу какого-нибудь камергера, хоть завалящего», – думал чиновник. – «Правда, сейчас такой разгон, но камергера могли бы отыскать»… Он несколько раз выходил на крыльцо, подозрительно вглядываясь в проходивших людей. Наконец, показался Почетный кавалер, осанистый человек с черной повязкой на глазу, помог герцогине выйти из кареты. Он взглянул на салютовавших солдат и с неудовольствием пожал плечами. Герцогиня, полная, красивая блондинка, приветливо улыбалась, вопросительно глядя на толстого чиновника. Он отдал придворный поклон и почтительно рапортовал: сообщил что, по поручению императорского двора, приставлен в полное распоряжение герцогини. – «Так как час приезда вашего высочества в точности известен не был, то не было возможности устроить у заставы подобающую встречу. Его величеству не было даже известно, именно ли сегодня прибудет ваше высочество». Герцогиня нисколько не была обижена. Улыбнувшись слугам, она прошла в дом. Почетный кавалер, граф Нейпперг, с недоумением взглянул на чиновника, на выстроившихся слуг, на некрасивый фасад дома и последовал за герцогиней. «Да, могли принять лучше», – подумал он. Фрейлина из второй кареты внесла в дом шкатулку. Толстый чиновник догадался, что это драгоценности герцогини Пармской. Из третьей кареты горничная-негритянка подала кошку; герцогиня страстно ее поцеловала и засыпала нежными словами. «Дайте ей, бедной, молочка, она устала и проголодалась»… Появились и собачки, видимо отлично уживавшиеся с кошками в этом мирном доме. Их тоже было приказано накормить. «Сейчас же сбегать за угол, там лавка», – прошептал мажордому чиновник, не предвидевший кошек и собачек. Герцогиня Пармская была всем очень довольна. Она велела приготовить ванну и подать лиловый халат. – «Я буду завтракать после ванны. Вы меня подождете, правда?» – с нежностью обратилась она к графу. Тот почтительно поклонился. – «Умоляю вас, будьте очень осторожны. Не забывайте о своем положении», сказал он по-английски. Толстый чиновник, знавший английский язык, скользнул взглядом по талии герцогини. «Вот оно что! Поздравляю», – подумал он. – «Louise, je t'aime!» – прокричал радостно попугай. Придворный кавалер, морщась, оглянулся на клетку. Герцогиня засмеялась и протянула попугаю палец. «Я не знал, что у попугаев большой язык», – подумал чиновник и попросил разрешения отлучиться, дабы сообщить о благополучном прибытии ее высочества. – «Вы нам не нужны», – весело сказала герцогиня – «проводите время, как вам будет угодно, а мы всем объявим, что вы с нами не расстаетесь». « Мастер-месяц, давно разоблаченный и с позором изгнанный из венты, теперь открыто служил в полиции, в том ее отделе, который соприкасался с дипломатическим ведомством: его часто приставляли к высокопоставленным людям, для их охраны или для наблюдения за ними. На время конгресса он был откомандирован в распоряжение герцогини Пармской. Никто в Вероне не ждал покушения на герцогиню, но время было беспокойное: даже в Парме появились какие-то sublimi. Мастеру-месяцу было поручено следить за герцогиней, охранять ее, и заботиться об ее удобствах. Он шел бодро, хоть отяжелевшей походкой, подозрительно вглядываясь в прохожих: возможны были неприятные встречи со старыми знакомыми по Венеции. Мастер-месяц не опасался, что у него будут вырваны сердце и внутренности, но неприятность случиться могла. На всякий случай он всегда носил при себе небольшой пистолет и тяжелую, налитую свинцом палку. С палкой и ходить было удобней: он очень потолстел. Улицы были полны людей. В Верону уже прибыли или должны были прибыть оба императора, пять королей, множество владетельных особ менее высокого ранга и все знаменитые министры Европы. «Естественно, что тут не до моей красотки», – думал мастер-месяц. Герцогиня Пармская ему понравилась. Он, впрочем, не раз и прежде видал ее на улицах Пармы. В последний раз встретил прошлым летом. «Тогда была грустна, голубушка; похоронила мужа», – с улыбкой думал он, вспоминая объявление, появившееся в «Пармской газете»: без траурной каймы, не называя имени, официальная газета сообщала, что 5-го мая скончался почтенный супруг нашей августейшей государыни. Мастер-месяц политикой особенно не интересовался, но его тогда все же развеселило, что как «почтенный супруг нашей августейшей государыни» обозначается Наполеон I. «Нет, нет, в объявлении они могли все-таки его назвать, если не по имени, то хоть по фамилии. Фамилия известная, не утаишь», – весело подумал мастер-месяц и теперь. Чужая глупость всегда очень его радовала. Еще веселее он вспомнил двух кавалеристов на клячах и их салют шпажонками. «Ей, бедненькой, салютовали не такие армии! И мальчишку тоже называют «сыном ее высочества, герцогини Пармской», точно он незаконный сын от неизвестного отца», – благодушно думал мастер-месяц, имея в виду ребенка, которого называли герцогом Рейхштадтским. «Значит, у него будет братец или сестрица. Старайтесь, граф»… – «Louise, je t'aime!», – вспомнил он, засмеялся и вдруг подумал, что немец Нейпперг не стал бы говорить по-французски с немкой Mapией-Луизой: попугай, верно, воспроизводит голос Наполеона. Мастер-месяц ахнул. «Хоть через попугая, а услышал!…» Он остановился у кофейни. Торопиться собственно было некуда. По правилам следовало бы тотчас оповестить начальство о благополучном прибытии ее высочества. Но мастер-месяц понимал, что большого впечатления это известие не произведет, – можно сначала выпить рюмку марсалы. Он незаметно осмотрелся. На террасе людей было немного, старых знакомых не было, и никто по виду на карбонария как будто не походил. Мастер-месяц, однако, знал, что наружность обманчива: «вдруг добрый родственничек?» Он занял угловое место: так сзади никто подкрасться не мог. |
||
|