"...И белые тени в лесу" - читать интересную книгу автора (Грипе Мария)

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Замок Роз следовало бы описывать не мне, а кому-то другому. Воображение рисовало мне старый, романтический замок, нечто светлое и воздушное, иными словами – идиллию, созданную приблизительно в середине XVIII века.

И как же я обманулась!

В моем заблуждении прежде всего было виновато название. Собственно, раньше замок назывался иначе – как-то тяжеловесно и горделиво, с «бург» на конце; точного названия я не помню, но оно подходило этому строению больше, чем «Замок Роз».

Кроме того, он относился к гораздо более позднему времени: в 1860-е годы его заложил родственник нынешнего владельца, помешанный на Средневековье и, к несчастью, имевший достаточно денег, чтобы претворить свои идеи в жизнь.

Сначала предполагалось, что это будет рыцарский замок, однако строительство затянулось так надолго, что первоначальный план успел надоесть застройщику. Новым источником вдохновения стали для него шедевры самых разных архитектурных стилей, так что при взгляде на замок посетителю вспоминались и монастырь, и собор, и тюрьма – все вперемешку. Создание единого стиля и не входило в задачу архитектора. Тут были башни и башенки, эркеры и зубцы. Замок был громоздок, но построен, безусловно, с фантазией.

Путь к нему лежал через глухой лес. Дорога, по которой мы ехали, была прямой, как стрела; мне казалось, что конца ей не будет. Первым нас встретил хвойный лес, к нему постепенно начал подмешиваться лиственный, чтобы потом перейти в дубраву, а ее, в свою очередь, сменили лиственницы. Однако у замка лиственный лес победил окончательно, господство хвойных оставалось только с северной стороны.

Внезапно нашему взору предстали речка и перекинутый через нее мост. А по другую сторону, на горе, во всем своем величии возвышался замок. От такого вида могла закружиться голова: замок был по-своему впечатляющ. Но вместе с тем – явно избыточен, громоздок и тяжеловесен. Такое множество стен, такая массивность и основательность совершенно меня уничтожили. Но Каролина была в восторге.

День, когда мы приехали в замок, выдался очень ветреный. Нас поразил странный звон, который словно предвещал несчастье и походил на погребальный; мы даже подумали, что попали на похороны. Но оказалось, что звон доносится из «башен-близнецов», двух необычайно узких башен, напоминающих колокольни. Только вместо колоколов под общей крышей висел большой блестящий металлический шар, а вокруг него – колокольные языки и металлические жерди, которые под воздействием ветра ударялись о шар и производили эти грустные звуки.

Глаза Каролины заблестели, но мне стало не по себе. Под приветствие этого заунывного звона мы проехали каменный мост и, описав небольшую дугу вдоль берега, въехали на территорию замка.

Нас встретил управляющий – Аксель Торсон, тот самый, который поместил объявление в газете и написал Каролине ответ. Он поджидал нашу коляску, стоя на лестнице, а затем спустился нам навстречу.

Сначала он пожал руку мне, затем Каролине.

Добро пожаловать, Берта! Добро пожаловать, Карл!

Он произнес это без тени улыбки, но я сразу прониклась к нему симпатией. Он был спокоен, и его серые серьезные глаза глядели на меня испытующе, будто пронизывая насквозь. Но во взгляде Торсона я не чувствовала недоверия, скорее – уважение к себе.

Я заметила, что он украдкой наблюдает за Каролиной, и мне казалось: сейчас он нас разоблачит! – но ничего подобного не случилось. Если он и разгадал Каролину, то решил оставить это при себе.

Есть люди, которые словно не меняются на протяжении всей жизни, Аксель Торсон был как раз из таких. В то время ему было около пятидесяти, но казалось, что так он выглядел всегда. На всем его облике словно лежала печать постоянства.

Он начал с того, что показал нам окрестности.

Мы обошли вокруг дома.

Обитатели замка и вправду жили как в крепости. Неширокая дорога, по которой мы приехали, была единственной нитью, связующей замок с большим миром. Река, как оказалось, делая изгиб, текла вдоль подножья горы, и получалось, что замок стоит на мысу, который с трех сторон окружен водою. На севере, почти что у самых замковых стен начинался лес – темный и страшный, так что никто не отваживался в него заходить. Зато с южной стороны был разбит розарий – много моложе замка, – а на склоне, спускавшемся к реке, – парк из лиственных деревьев.

После прогулки по окрестностям Торсон повел нас в дом. Мне казалось, будто я иду по залам музея, и меня даже охватил страх, однако Каролина не переставала восхищаться: ее манила к себе каждая мелочь, все возбуждало ее воображение.

Интерьеры замка были отмечены серьезностью и основательностью. Несомненно, он производил впечатление, но я находила его слишком помпезным. Просторные залы и темные комнаты. Дубовые панели с искусной инкрустацией изречений, причем буквы были такой вычурной формы, что казалось, будто по стене расползлись странные черные насекомые. Полы из серого камня и мрамора, твердые и холодные. Тяжелые двери, окованные железом. Маленькие окна, утопленные в глубоких нишах. Переходы, сводчатые потолки, крутые каменные ступеньки, узкие винтовые лестницы.

Темно. Тяжеловесно. Загадочно. Негостеприимно.

Но Каролина была счастлива. Вид у нее был такой, будто она, наконец, очутилась дома. Чуть поразмыслив, я решила, что не так уж это и удивительно.

Замок отвечал ее любви к театральности. Переходя из комнаты в комнату, она словно перемещалась со сцены на сцену. Все двери с трех сторон – сверху и сбоку – были обрамлены тяжелыми драпировками – когда кто-то входил, мне казалось, что поднялся занавес и сейчас начнется спектакль, а когда выходил, я невольно продолжала смотреть на опустевший дверной проем, ожидая, что сейчас занавес опустится.

– Я словно родилась заново, – прошептала Каролина. – Ты веришь в переселение душ?

На это я ответить не могла.

– Я никогда отсюда не уеду! – сказала Каролина. Эти слова я услышу от нее еще тысячу раз. Со временем они превратятся в подобие заклинания.

Владельцы замка принадлежали к роду Фальк аф Стеншерна.

Девиз рода был высечен над парадным входом:

ASTRA REGUNT ORBEM. DIRIGIT ASTRA DEUS,

что означало: «Звезды правят миром. Но над звездами – Бог».

Когда обход был завершен, Аксель Торсон препоручил нас своей супруге Вере – экономке, которая вела все замковое хозяйство. Она была по меньшей мере десятью годами младше мужа и отличалась молчаливостью и осторожностью.

Я заметила, что Вера не знает, как с нами держаться. Ведь мы были приглашены в качестве компаньонов для господских детей и потому занимали промежуточное положение, выделяясь из общего штата прислуги. Отсюда и проистекала ее неуверенность.

К примеру, она не решалась, как это делал ее муж, обращаться к нам просто «Берта» и «Карл», но всегда говорила «господин Карл» и «фрекен Берта». На нее не действовали ни возражения, ни уверения в том, что одного имени достаточно; потребовалось много времени, чтобы Вера оставила свое упорство и привыкла обращаться к нам без титулов.

Такие же сомнения у Веры были связаны с тем, как правильнее нам обращаться к ней, и в конце концов Аксель разрешил нам называть их просто Аксель и Вера.

Я сразу обратила внимание на ее молчаливость, но уже вскоре поняла, что дело тут не в характере.

Аксель был задумчив от природы и действительно предпочитал разговору молчание.

Вера, напротив, охотно бы поделилась своим мнением по тому или иному поводу, но ей этого не позволяло положение. Именно положение вынуждало ее быть сдержанной. Со временем мне стало очевидно, что Вера постоянно пребывает в напряжении: она боится сболтнуть лишнее, так как знает за собой эту слабость. Оттого-то она и казалась нам часто зажатой, оттого и становилась вдруг несчастной и замкнутой.

Вере хотелось быть под стать Акселю, хотя характером они были несхожи. Давалось ей это не всегда легко, но никто бы не стал отрицать, что она старалась как можно больше походить на мужа.

Кроме того, в глазах у Веры я с самого начала заметила нечто такое, что заставило меня насторожиться. Сперва я не могла понять, в чем дело, но позже догадалась.

У Веры был взгляд испуганного человека. Взгляд, в котором постоянно читались желание узнать, что происходит, и боязнь прямо спросить об этом.

Ее нерешительность проявилась, в частности, когда она показывала нам наши комнаты. Они оказались расположены далеко друг от друга. Уверенная, что нас это расстроит, Вера пустилась в многословные объяснения. Арильд и Розильда живут в разных частях замка. Между тем мне, конечно, следует находиться рядом с Розильдой, а Каролине, или Карлу, – рядом с Арильдом. Вот и получается, что иначе, к сожалению, никак.

Мы заверили Веру, что нам это вовсе не важно, но она все равно глядела на нас с сочувствием.

– Ночью вам, наверно, будет не по себе без старшего братца, Берта. Из-за толстых стен тут такая темень, хоть глаза выколи. Сейчас, правда, лето, ночи светлые. Но в замке все равно темно. Я так счастлива, что у нас с Акселем есть собственный домик. Ни за что бы не заснула в такой комнате…

Вера говорила быстрым шепотом, но тут внезапно осеклась и примолкла: стоило ей на минуту забыться, как ее охватывал страх, что она наговорила лишнего.

– Но вы, может, и не боитесь темноты, – сказала она и перешла к другому предмету.

В первый день мы обедали с Верой и Акселем. Стол был накрыт в малой столовой, рядом с кухней. Прислуживала нам молоденькая девушка.

Никто из Стеншернов не показывался. За весь день, проведенный в замке, мы не встретили никого из хозяев; только слуг, которые передвигались бесшумно, словно тени, да и в остальном вели себя так, что их и впрямь можно было бы принять за тени. Здесь было действительно жутко. Мы ни разу не услышали человеческого голоса. Казалось, слуги вообще никогда не говорят друг с другом. Виден был только результат их труда. Тарелки исчезали в тот же миг, как переставали быть нужными, и на их месте появлялись другие; опустевшие бокалы наполнялись вновь, и все это происходило без единого звука и словно по мановению чьей-то невидимой руки. Самое большее, что можно было заметить, – чью-то фигуру, которая, скользнув мимо, тут же исчезала.

Однако самым удивительным было то, что ни у кого из слуг мы не вызывали ни малейшего интереса. Даже если ничего не слышать и не видеть здешней прислуге вменялось в обязанность, естественное любопытство все же должно было проявиться: ведь в замок прибыли два новых человека. Но здесь все обращались друг с другом так, будто перед ними – пустое место. Каролина нашла это возмутительным и заявила, что не будет долго мириться с их «феодальной манерой». В этой области явно назрели реформы.

Мои опасения насчет того, как Каролина справится с ролью брата, не оправдались. Она играла не просто хорошо, но блестяще, и настолько убедительно, что верить ей начинала даже я, и временами не знала, как мне с ней держаться. Мне приходилось прилагать усилия, чтобы не отождествить ее полностью с Карлом. Ее новый образ обезоружил меня. Я готовилась к тому, чтобы не отпускать ее ни на шаг и держать в строгости, но Каролина была так остроумна и весела, так хорошо умела обернуть все в игру и вместе с тем так старалась облегчить мне исполнение моей партии, что в итоге все оказалось не так сложно, как я себя представляла.

Во многом это было связано и с атмосферой, которая нас окружала. Очутившись в стенах замка, я сразу почувствовала, что теряю ощущение реальности.

Обычная жизнь казалась теперь далекой, словно бы она была сном.

Нас удивляло, что мы до сих пор не видели никого из хозяев – Стеншернов. Объяснить это можно было лишь тем, что они решили дать нам возможность спокойно осмотреться на новом месте.

Впрочем, в глубине души я полагала, что присматриваются скорее к нам; что хозяева желают удостовериться, что мы им подходим. Что ж, ничего удивительного в этом нет, особенно если учесть, что они ничего о нас не знали.

Но если мы им не подойдем – что они будут делать? Отошлют нас назад? Но ведь заманить кого-то в такую глушь тоже непросто, уж молодых людей – во всяком случае. Я уже обратила внимание на то, что все слуги в замке пожилого возраста. Была одна горничная помоложе, но большинству было определенно между тридцатью пятью и сорока.

На другой день мы также не встретились с Арильдом и Розильдой. И даже начали сомневаться, существуют ли они вообще. День мы провели в обществе Веры.

Она повела нас на прогулку и, среди прочего, показала парк и розарий. Однако речь ее была немногословна. Вера только раз дала себе волю, заговорив о том, что розарий – дело рук покойной хозяйки замка, матери Розильды и Арильда.

Летом все кусты покрываются белыми цветами, других роз тут нет – вот увидите! Пока бутоны еще не распустились, но дайте время – и весь сад будет белым. Молодая хозяйка была так романтична! Белый, по ее убеждению, символизировал томление по чистому человеческому сердцу. Она знала, что рано умрет, и белые розы были ее даром потустороннему, миру. Потому-то она и переименовала поместье в Замок Роз.

И розы, которые росли на клумбах, и те, что вились вдоль стен, и розовые кусты, и даже кувшинки, которые называют «розами водяного», – все они были белого цвета. Даже в остальной части сада цветы другого цвета со временем стали выпалывать.

Говоря о прежней владелице замка, Вера Торсон всегда почтительно понижала голос. Время от времени она замолкала, так как боялась сказать лишнее; но вместе с тем Вера полагала, что должна рассказать нам о Лидии: слишком многое в замке было связано с именем усопшей.

– Вы знали ее? – спросила я.

Вера покачала головой.

– Нет, к тому времени, как я появилась здесь, Лидия Стеншерна уже умерла. Я знаю о ней только со слов мужа и прежней гувернантки Арильда и Розильды – скоро вы с ней познакомитесь.

Вера снова замолчала. Было видно, что ей хочется сказать еще что-то, но она не решается. Тогда мы принялись расспрашивать об отце детей, Максимилиаме Фальк аф Стеншерна. Оказалось, что теперь он живет за границей. Из всей семьи в замке осталась только бабушка Максимилиама, но она жила обособленно и почти ни с кем не общалась.

У Максимилиама был брат, Вольфганг, который не так давно утонул вместе с «Титаником». Его вдова жила в этих краях, в собственной усадьбе. Вольфганг занимался коммерцией. Будучи старшим из братьев, он должен был унаследовать замок, но тут дела у него пошли плохо, он оказался на грани банкротства, и Максимилиам выкупил у него дом. Вдова Вольфганга, София, никогда не могла простить ему этого. Хотя муж ее был уже мертв, а сама она едва ли могла претендовать на замок, София считала себя единственной законной его владелицей. Она даже пробовала доказать, что Максимилиам обманул ее мужа – что, разумеется, было наглой ложью и сильно возмутило Акселя Торсона.

Тут на лице у Веры снова возникло испуганное выражение, она долго молчала, но, вспомнив, что София не бывает в замке, успокоилась. Вера не сказала этого прямо, но по ее голосу можно было понять, что Софии вход в замок заказан.

Нам хотелось выведать у нее еще что-нибудь, но Вера приняла такой решительный вид, что стало ясно: с тем же успехом мы бы могли расспрашивать каменную стену.

Так, без происшествий, прошли первые два дня. Я уже начинала испытывать нетерпение, но Каролина оставалась спокойной. Ведь положение ее было совсем другое. Мысли Каролины были заняты ролью, для нее было бы куда труднее предстать в новом качестве сразу перед всеми. Теперь же она могла пробовать свои силы то на том, то на другом обитателе замка, спокойно шлифовать свой образ, чтобы, когда придет время встретиться с Арильдом и Розильдой, быть совершенно в себе уверенной.

Меня удивляло, откуда у нее взялись мужские костюмы, к примеру белый, выделявшийся своей элегантностью. Сначала Каролина не отвечала, как всегда сохраняя таинственность, но потом все же призналась, что одежду она одолжила. У кого – она, конечно же, не сказала, но он якобы жил в нашем городе. Я знала, что у нее есть там знакомые, которых никто из нас, впрочем, ни разу не видел.

Допытываться дальше не имело смысла. У нас и без того хватало тем для размышлений, и больше я ее ни о чем не спрашивала.

Несколько раз мы замечали, что за нами следят. И за мной, и за Каролиной. Однажды мне послышались сзади чьи-то шаги. Я резко обернулась и увидела, как за портьерой поспешно скрылся край светлой юбки. Некоторое время я глядела на медленное покачивание портьер и думала о том, что это не может быть кто-то из слуг. Вся прислуга ходила в темном.

В другой раз, когда мы с Каролиной гуляли по розарию, нам обеим показалось, что в окне замка мелькнуло чье-то лицо. Оно было бледным, и его обрамляли пышные рыжие волосы. Но когда мы задрали головы, окно уже опустело. Только занавеска чуть шевелилась.

Впрочем, на этот раз мы бы не поручились, что лицо в окне нам не привиделось: ведь нервы у нас обеих были возбуждены.

На другой вечер после приезда Торсоны пригласили нас в гости. Их дом располагался в идиллическом месте – у подножья горы, на берегу речки. Его окружал сад, который, в отличие от замкового розария, пестрел разноцветными цветами – как будто возмещая нам недостаток цвета.

Пока Вера готовила ужин, Аксель повел нас кататься на лодке. Вечер был красив и безветрен.

Каролина гребла, я сидела на корме, Аксель – на носу.

– Разве кувшинки бывают белыми? – спросила я. Аксель ответил, что сами по себе белые кувшинки – вещь неудивительная, но тут они росли не всегда. Их посадила Лидия Стеншерна.

– А вот эта Лидия, не была ли она немного со странностями? – спросила Каролина.

Аксель ей не ответил. Я поняла, что вопрос показался ему бестактным. Вместо ответа он указал трубкой на необычный куст, который рос на границе пляжа. Затем Аксель рассказал нам, что замок построен таким образом, чтобы его отовсюду было видно. Я и сама обратила на это внимание, а также на то, что меня эта его особенность угнетала. Места кругом были удивительно красивые. Но вместе с тем я не могла отделаться от чувства, что все здесь обусловлено существованием замка. Словно не будь его здесь, так вообще ничего бы не было!

Вся природа как будто находилась в подчинении у чудовищного архитектурного сооружения, которое возвышалось на скале, отбрасывая темные тени на все живое.

Меня это возмущало.

Ведь природа создана не человеком. С какой стати она должна подчиняться ему? Ведь природа первична.

Между тем я заметила, что Аксель – человек, безусловно, умный – благоговел перед замком: время от времени он оборачивался и, пробегая взглядом вверх по склону, почтительно останавливал его на Замке Роз. Словно находясь в его власти.

Когда мы вернулись с прогулки, Вера уже накрыла скромный ужин в беседке, увитой зеленью. Мы сели за белый стол с белой скатертью. Посередине помещалась керосиновая лампа. Вечер был ясный, и на небе еще догорали последние лучи солнца, но в беседке уже стемнело. Мы зажгли лампу.

В замке тоже кое-где горел свет. По дороге назад Каролина спросила Акселя, чьи это окна, но он, казалось, ее не услышал. А повторять вопрос Каролина не стала.

Так прошел наш второй день в поместье.

На третий, во время обеда к нам присоединилась старая гувернантка Арильда и Розильды. Она также жила в замке и к обеду вышла в сопровождении Веры.

– Амалия Стрём ходила за детьми, пока те были маленькими, – торжественно сказала Вера.

Ни на кого не глядя, Амалия прошла к накрытому столу, встала позади своего стула и, крепко сжав руки и прикрыв глаза, погрузилась в молитву.

Вера также сложила руки для молитвы, но взгляд ее беспрестанно переходил с меня на Каролину и обратно. Мы с Каролиной последовали их примеру. Совершалась молитва. Амалия интенсивно шевелила губами. Вера старалась подражать ей и тщательно выполняла мимическую гимнастику. Мы с Каролиной ограничились благоговейными минами. Однако заметив, что Каролина едва удерживается от смеха, я старалась больше не смотреть в ее сторону.

Позади нас стояли слуги с яствами, от которых шел пар. Ожидание затянулось. В тишине слышалось только шлепанье губ, которое очень нас веселило. Вера испуганно глядела то на слуг, то на нас с Каролиной, то на Амалию Стрём. Наконец, в ее поле зрения очутились две мухи, облюбовавшие незакрытый сыр. Вера бросила одной из горничных повелительный взгляд, но пока молитва не кончилась, та не могла ничего предпринять.

Как только Амалия открыла глаза, девушка бросилась к столу и отогнала мух.

– Забери этот сыр и принеси другой! И колпак не забудь! Чтобы больше такого не было! – прошипела Вера.

Амалия не обращала на них никакого внимания: сначала она рассматривала меня, затем перевела взгляд на Каролину. При этом я заметила, что ее взгляд стал острее.

– Я наблюдала за вами, Карл Якобсон! – проговорила она мягко, но не без издевки.

Я сразу струсила, но Каролина оставалась спокойной.

– Вот как? – сказала она с легким удивлением в голосе.

– Вы помешали молитве!

– Помешал? – переспросила Каролина и покорно склонила голову.

– Да. Хотя вы, конечно, полагаете, что если я закрыла глаза, то ничего вокруг уже не вижу.

Каролина стояла, потупив взор, и ничего не отвечала.

– Вы позволили себе возмутительное веселье.

– Выходит, я плохо владею собой, – смиренно сказала Каролина, но тут же добавила с непритворным удивлением: – А я-то думал, что так преуспел в этом!

Она обвела взглядом присутствующих, словно ища подтверждения своим словам.

Мне показалось, что в суровых глазах Амалии промелькнула улыбка, но ответ ее прозвучал уничтожающе строго:

– Карл Якобсон! Ваша вина не в том, что вы не совладали с собой. А в том, что вам вообще пришлось это делать. И это во время молитвы!

– Я понимаю ваше возмущение, – сказала Каролина с почтением. Она не покраснела. Не растерялась. Я восхищалась ею. – Прошу меня простить. Больше такое не повторится.

– С именем Христовым садимся за стол! – сказала она, занимая почетное место.

– Господи, благослови пищу, которую мы вкушаем, – пролепетала Вера, быстро опускаясь на стул. Одновременно она подала нам знак садиться, а прислуге – подавать еду.

Обед прошел в тягостном молчании.

Присутствие Амалии сделано ритуал еще строже.

Амалия ела медленно и очень мало. Она бросала внимательные взгляды то на Каролину, то на меня – причем мне казалось, что на меня чаще, и от этого во рту у меня пересохло. Амалия подолгу неподвижными глазами следила за каждым моим движением. Ни один мускул не дрогнул на ее лице, я ни разу не заметила, чтобы она моргнула, и даже не могла вообразить, о чем она сейчас думает. Время от времени Амалия распрямляла спину – от этого ее шея, и без того длинная, поднималась над плечами еще выше и делала Амалию похожей на старую птицу. Шея казалась еще длиннее и тощее, и можно было подумать, что Амалия на голову выше остальных сидевших за столом. Однако во время молитвы она скорее производила впечатление хрупкости: Амалия вовсе не была рослой. К тому же старушка была худа как щепка, и вряд ли можно было представить себе нечто более далекое от классического образа чуть полноватой няни. Я никак не могла оторвать от нее глаз. Образ Амалии был лишен человечности и излучал энергию, которая, казалось, происходит из другого мира. В ней была некая скрытая, внутренняя сила.

Есть одно старинное слово, которое для меня имеет библейское звучание, – «ревностная»; именно это емкое слово я с первой минуты связала с образом Амалии.

Ее одеяние составляла темно-серая юбка из грубой шерсти и такая же серая блузка из более тонкой материи, которую спереди украшал узор из черной ленты; этой же лентой были оторочены воротничок и манжеты. Кроме того, у самого воротничка была приколота брошь, которая формой напоминала щит и придавала облику Амалии еще большую строгость. На голове у нее красовалось «пчелиное гнездо» из черного плотно стянутого кружева.

Волосы Амалии, разделенные пробором, собирались в пучок на затылке – прямые седые волосы, похожие на дождевые струи и обрамляющие лицо, на котором единственным цветным пятном выделялись щеки, пронизанные сеткой голубых кровеносных сосудов. Глаза Амалии были бесцветны, рот – тонок, словно карандашная линия.

Рядом с Амалией Вера Торсон – с ее пепельными волосами, щеками, которые часто заливала краска, взглядом светлых голубых глаз, коричневым платьем и зеленой или синей бархоткой – могла показаться аллегорическим изображением весны.

Когда мы поднялись из-за стола, повторился тот же ритуал, который предшествовал обеду, – чтение молитвы. На всякий случай я прикрыла глаза и старалась не слушать усердное шлепанье губ, чтобы не впасть в истерическое веселье.

Все прошло хорошо. У Амалии, видимо, прибавилось сил, и, думаю, скорее от молитвы, чем от обеда. Милостиво кивнув, она объявила, что мы можем называть ее «тетей Амалией». Я сочла ее слова знаком признания.

Затем Вера Торсон ушла.

Некоторое время Амалия задумчиво глядела то на меня, то на Каролину, а потом попросила ее удалиться в свою комнату и побыть там, пока за ней не пришлют.

Мы с Амалией остались одни.

– Сперва я хочу поговорить с тобой, – сказала она и знаком приказала идти за ней следом.