Мария Барская Мелодии осенней любви

I

Лифт медленно поднимался вверх. Вдруг что-то коротко скрежетнуло. Кабина конвульсивно дернулась и… замерла. Лампочка тоже мигнула, намереваясь погаснуть, однако, сменив гнев на милость, осталась гореть.

— Как вы думаете, что случилось? — спросил у Ирины седоватый мужчина, с которым они вместе ехали в лифте.

— Застряли, — коротко ответила она.

Странный вопрос человек задает!

— И что теперь делать, — снова заговорил он. — Попробуем нажать на «стоп» и первый этаж. Так, кажется, советуют.

— Попытайтесь. Правда, надежды мало.

Ирина оказалась права: попытка не удалась.

По своему и чужому опыту она знала, если в их доме лифты застревали, то стронуть их с мертвой точки мог только специалист.

— Нажмите лучше на кнопку вызова диспетчера, — посоветовала она.

Мужчина последовал ее совету. Наконец в динамике послышался недовольный женский голос:

— Пассажир, что там у вас?

— Лифт застрял! — произнесла в ответ Ирина. — Докучаев переулок, одиннадцать.

— Опять? — Диспетчерша произнесла это таким тоном, словно Ирина нарочно сломала лифт.

— Опять, — строгим голосом подтвердила Ирина. — В прошлый раз очень плохо починили.

— Ладно, — вздохнула собеседница. — Вызываю аварийку. Ждите. Лифт-то какой? Грузовой или маленький?

— Грузовой!

— Ага. Значит, опять кирпичи возили, — резюмировала диспетчерша. — Ну точно. Мы в ваш дом мусорный бункер заказывали. Допрыгаются ваши жильцы со своими ремонтами.

— Извиняемся! — подал голос Иринин товарищ по несчастью. — Сколько сидеть нам тут прикажете?

— Это смотря когда приедут. Не от. меня зависит. Попрошу, чтобы поскорее.

Она отключилась.

Мужчина подошел к дверям, чуть их раздвинув, заглянул в образовавшуюся щель и сообщил:

— Мы вообще-то на каком-то этаже стоим. Может, попытаться открыть?

— Лучше не надо, — ответила Ирина. — У нас одной женщине этими дверьми так руку зажало, чуть больницей не кончилось. А вам руки беречь надо.

— Откуда вы знаете? — удивленно вскинул брови он.

Ну вы же пианист, — быстро проговорила Ирина. — Я сама, правда, никакого отношения к музыкальному миру не имею. Но, поскольку живу в консерваторском доме, не могла не узнать Давида Марлинского — известного музыканта, гражданина мира…

— Вы так говорите… — Он смутился. — Чувствую себя почти английской королевой!

Тем не менее Ирина заметила, что ее слова польстили ему.

— Больше того, — с улыбкой добавила она, — я даже догадываюсь, куда вы сейчас направлялись.

— Даже так? — Брови Марлинского снова взлетели вверх.

— Даже, — кивнула она. — К своей дочери Насте.

— Надо же!

— Да вы не пугайтесь. Я за вами не слежу. Мы с Настей живем на одном этаже. Квартиры у нас визави.

— Понятно, — с некоторым облегчением выдохнул он. — Вот незадача, а? Попали мы с вами. — Он поставил на пол большую сумку, которую все это время продолжал держать в руках. — Ну раз вы Настина соседка, давайте знакомиться. Меня Давидом зовут, как вы знаете.

— Ирина. Очень приятно.

— Мне тоже. — Он помолчал. — Как вы считаете, мы здесь долго простоим?

— В прошлый раз меня минут через сорок вытащили.

— Ой-ой-ой! Настя давно меня ждет. И так опаздывал. На репетиции задержался. Волнуется, наверное.

— А вы позвоните, — подсказала самый простой, на ее взгляд, выход Ирина.

— Как же я сам не сообразил, — зашарил по карманам Давид. — А телефон здесь ловит?

— Должен. Мой точно ловит.

Вытащив из кармана телефон, Марлинский набрал номер.

— Настюш, извини, что опаздываю, но сижу в твоем доме в лифте. С твоей очаровательной соседкой!.. С Ириной! — Он смущенно посмотрел на нее. — Простите, не знаю вашего отчества…

— Николаевна. Только это не важно. Просто Ирина.

Кивнув, он продолжил разговор с дочерью:

— Ты тоже застряла? Пробка на Ленинградке? Ну тогда я спокоен. Нас еще неизвестно когда освободят… А-а, ты мне звонила! Это я во время репетиции звонок вырубил, а позже включить забыл. Ну, целую! До встречи.

Марлинский посмотрел на экран.

— Действительно, куча звонков и сообщений! Не страшно, подождут. Потом разберусь. Вредная вещь, — потряс он в воздухе телефоном. — Никакого покоя, ни минуты свободы. Большой брат следит за тобой!

— Говорят, по телефону даже подслушивать можно, — подхватила Ирина.

— Серьезно? — Давид с испугом покосился на аппарат. — Сейчас совсем отключу его.

Ирина засмеялась.

— Можете не стараться. Бесполезно. Противоядие только одно: вынуть аккумулятор.

— Откуда такие познания? — Давид бросил мобильник в сумку. — Вы инженер?

— Нет, всего-навсего смотрю телевизор. А по профессии я — преподаватель английского языка.

Снизу послышался грохот. Затем мужским голосом проорали:

— Эй, на каком этаже сидите?

— Точно не знаем, не ниже пятого! — крикнула в ответ Ирина.

— Ждите. Сейчас буду!

Мастер так и не появился, зато кабина поехала вверх и вскоре остановилась. Двери раздвинулись.

— Скорей вылезаем, Ирина! — вытолкал ее на площадку Давид. — Пока этот агрегат не передумал и снова не застрял.

Остановились они на пятом этаже, который им и требовался.

— Спасибо за компанию, — церемонно поклонился он.

— Не за что.

— Как это не за что! Без вас мне было бы совсем плохо!

— Мне тоже, — призналась она. — Так что, взаимно.

Давид надавил на звонок Настиной квартиры. Ирина тем временем отомкнула дверь, ведущую в общий коридор.

— Дочки вашей, похоже, еще нет. У вас есть ключи от ее квартиры?

— Да нет, — растерянно произнес он.

— Тогда идемте ко мне, подождете, пока придет.

Давид смутился.

— Как-то неудобно получается. У вас наверняка дела…

— Под дверью стоять, уверяю вас, еще неудобнее, — начала уговаривать его Ирина, — неизвестно еще, сколько она сквозь пробки пробиваться будет! А вы у меня пока отдохнете, кофейку вам сварю. Тем более мы с вами стресс пережили. Можно сказать, в плену побывали.

— Ага! У искусственного разума, — улыбнулся он. — Знаете, звякну еще раз Насте. Если она еще далеко, с удовольствием приму ваше предложение.

Выяснилось, что Настя далеко, пытается объехать какую-то аварию.

— Возможно, ей еще час добираться до дому, — с расстроенным видом сообщил Ирине Давид.

— Вот и посидите у меня.

— Вы уверены, что я не нарушаю ваших планов? Или планов вашей семьи? — по-прежнему смущался он.

— Вся моя семья — это я, — развела руками Ирина. — А план у меня на сегодня был один, если честно. Телевизор посмотреть или книжку почитать.

— Не знаю уж, какую книжку вы сейчас читаете, но с телевизором я, пожалуй, смогу конкурировать, — хмыкнул он.

Тем более и вас по нему иногда показывают, — в тон ему проговорила Ирина. — Представляете, я потом стану хвастаться подругам, что у меня пил кофе сам Марлинский!

Она распахнула дверь. Они вошли в прихожую.

— Ирина, вы преувеличиваете мою знаменитость. Я все же классический пианист, а не поп-звезда.

— Ну и что, — вешая плащ, возразила она. — Ростропович тоже классический виолончелист, а его знают не меньше, чем поп-звезду. И Спивакова тоже.

Давид тоже повесил свой плащ на крючок и пристроил в углу сумку.

— Боюсь, народные массы Киркорова знают гораздо лучше.

— Завидуете? — лукаво глянула на него Ирина.

— В чем-то, бесспорно, да, — кивнул Давид. — Если бы так же слушали настоящую музыку…

— Ну вам-то вроде грех жаловаться. Полные залы по всему миру собираете.

— И все равно, наше искусство волей-неволей приходится признать элитарным. И объем залов у нас не тот. Согласитесь, Ирина, даже Карнеги-Холл — это не спортивный стадион.

— Ну и попса теперь уже стадионы редко собирает, — сказала Ирина.

— Да, но слушают все равно в основном ее. Не важно где.

— Согласна. Ну проходите в комнату. Или лучше на кухню?

— Давайте по-московски на кухне, — обрадовался он. — Так редко на родину вырываюсь.

— Ой, вы же после репетиции. Есть, наверное, хотите, — спохватилась она. — Правда, у меня ничего особенного нет.

— Да что вы, что вы! — запротестовал он. — Мало того, что свалился на вас, как снег на голову.

— У меня есть кислые щи с грибами. Могу разогреть!

— Нет, нет, — снова начал отказываться он, однако живот его предательски заурчал.

— Диагноз ясен, — взяла инициативу в свои руки она. — Мойте руки. Никаких отказов не принимаю. Я, между прочим, хозяйка. Могу и обидеться.

— Не рискну вас гневить, — покорно отправился в ванную комнату Давид. — Тем более мне так редко перепадает домашнее.

— Ну вот. А еще отказывались. Правда, возможно, вам не понравится…

Десять минут спустя Марлинский уплетал вторую тарелку щей и заедал их бородинским хлебом. Между очередными двумя ложками произнес:

— А вы еще боялись! Такой вкуснятины с детства не ел. Одно из коронных блюд моей бабушки. Но у вас не хуже. И еще, скажу по секрету, вы меня спасли. У Настеньки в холодильнике, кроме зеленого салата и пророщенной пшеницы, обычно вообще ничего не бывает. Фигуру, видите ли, бережет, а о старом усталом папе не думает.

— Ну конечно, древний старик! — воскликнула Ирина.

— Вот! Даже пококетничать не даете! В ресторан с ней тоже ходить мука. Грызет там свой силос, и самому неудобно что-нибудь более существенное заказывать. Даже когда при ней какую-нибудь рыбку ешь, чувствуешь себя кровопийцей и душегубом. Весь аппетит пропадает. Не понимаю я этого увлечения диетами.

— Настя на телевидении работает, и, как мне объясняла, камера сразу к любому весу пять килограммов прибавляет. Вот и старается держать себя в форме.

Марлинский протестующе фыркнул:

— Это уже не форма, а минус форма.

— Ну знаете, вы тоже пончик!

— Только, в отличие от Насти, не сижу на диетах. Да она вообще-то в меня. Как щепка с детства была. К тому же одна такая репетиция, как сегодня, и два кило долой! В оркестре с прошлого раза половина состава сменилась! Такое впечатление, что ни одной ноты вместе взять не могут! Кто в лес, кто по дрова! Будто первый раз вместе играть сели! Устроили из оркестра проходной двор! А мне с ними пятый концерт Бетховена играть! Это же кошмар!

Он так распалился, что даже стукнул кулаком по столу. На сахарнице подпрыгнула крышка и громко звякнула.

— Ой, извините, — стушевался Давид. — Ненавижу непрофессионализм и пренебрежение к делу, которым занимаешься! Да что я вас своими проблемами нагружаю.

— Что вы. Мне как раз интересно, — возразила Ирина, наливая чай в чашки. Ей с трудом удавалось прятать улыбку. Марлинский сидел такой смешной, взъерошенный! Глаза от возмущения горели, а тонкие длинные пальцы выигрывали на краю стола какой-то мудреный пассаж.

— Так обидно! Занимаешься. Готовишься. Вкладываешь всю душу, а этим плевать. Пришел, отбарабанил положенное количество времени, и домой! Я чуть ли не на коленях стою. Давайте еще этот эпизод повторим! А мне в ответ: рабочий день кончился! В таком случае выкладывайтесь во время рабочего дня, а не зевайте! Так знаете, что мне ответил концертмейстер альтов? — Марлинский захлебнулся от возмущения. — Мол, вы, Давид Максимович, за каждый концерт получаете деньги, а мы — копейки! Паразит чертов! Я этот концерт вообще бесплатно играю! Говорил же мне мой импресарио: «Зачем соглашаешься?» Правильно говорил! Но на Родине-то надо играть! И Настю лишний раз увидеть хочется!

Он показал на часы.

— Кстати, о Насте. Что же с Москвой сделали! Не проехать! Вертолет ей, бедолаге, что ли, купить? С каждым моим приездом — в московской жизни новые сюрпризы.

— Капитализируемся, — включилась в его страстный монолог Ирина.

Вот, вот. — Он скорбно покачал головой. — Я многие места вообще не узнаю. Ландшафт меняется столь стремительно, что не поспеваю за переменами. Красивые улочки исчезли. Вместо них какой-то новострой, и преимущественно чудовищный! Помесь рококо с дворцом графа Дракулы!

Ирина хихикнула:

— Наше отечество всегда было сильно своими перегибами. То сплошные блоки и панели, то, как теперь, завитушки да башенки.

— Что хуже, честно сказать, не знаю.

— Зато сталинские высотки уже превратились в классику и стиль, — продолжала Ирина. — Люди из других стран приезжают полюбоваться. Представляете? А мы еще недавно плевались и называли это уродством.

— Ну положим, панельными домами вряд ли будут любоваться, — повел головой Марлинский! — У сталинских домов и впрямь свой стиль. Некая имперская величественность. А эти — вообще, коробки для хранения народопоселения.

— Браво, маэстро, — оценила меткую фразу Ирина. — Ну а за то, что сейчас понастроили, не волнуйтесь особо. Оно в историю не войдет, не успеет. Развалится. Там ведь сплошное недовложение строительных ингредиентов. Да и строят их гастарбайтеры, которым не платят. Соответственно, им на качество наплевать.

Вот, вот! Как моим сегодняшним оркестрантам! — вновь распалился он. — Это же надо так относиться к Бетховену! Они ничего не получают! Бетховен тоже за свою музыку почти ничего не получал! — Он опять показал на часы. — Куда же Настя запропастилась. Я бы с ума сошел, столько в машине сидеть.

— В Европе тоже пробки…

— И в Америке, и в Японии, — перебил ее Давид. — Но не такие. В Москве это стало катастрофой. Бедная моя дочь. Знаете, Ира, хотите верьте, хотите — нет, но я без нее своей жизни не представляю. — Лицо его просветлело. — Единственный родной человек. Кроме нее, никого не осталось. Друзья, естественно, есть, знакомые, приятели, но родной человек — она одна. И ведь я поначалу совсем не хотел появления дочери на свет. С ее матерью мы женаты не были. Даже гражданским браком наши отношения трудно было назвать. Скорее, роман на стадии увядания. Молодые были. И когда она мне объявила, что беременна, я пришел в такую ярость! Мне казалось, что жизнь только начинается и будущее виделось совсем по-другому. Хотелось добиться определенного уровня в музыке, и я считал, что рождение ребенка прервет мой, так сказать, путь в искусстве. Глупый был. И уж совсем в мои планы не входило жениться на Настиной матери. Я тогда подписал первый долгосрочный контракт, должен был на три года уехать во Францию, а семьей себя связывать не собирался. Семья в моих планах фигурировала не раньше, чем лет через десять. Считал, что все у меня впереди, и дети должны появиться лишь потом. Времени полно — успею. А пока я собирался завоевать публику и лучшие концертные залы во всем мире. Однако Настина мать твердо стояла на своем: хочешь или не хочешь, но ребенку быть. Пришлось смириться. А что я мог сделать? Только дать ей свою фамилию и отчество. Я дал и уехал.

И вот, прошло почти тридцать лет. Ни жены, ни дома, ни других детей — публика моя, залы тоже. А единственный свет в окошке — Настасья. И то, благодаря ее маме. Умная женщина. Не затаила обиду и не препятствовала нашему общению. Вот так, Ирина. Человек предполагает, а судьба располагает. Послушайся тогда меня Вера, и я совсем один в этом мире остался.

— Настя у вас чудесная выросла, — вполне искренне подтвердила Ирина. — Но вы в принципе еще можете и семью, и других детей завести. Какие ваши годы?

Он вздохнул:

— Все женщины детородного возраста ныне уже годятся мне в дочери. О чем мне с ними говорить? Мы — люди разных эпох.

— Наоборот, сейчас модно на молодых жениться! — засмеялась Ирина. — Посмотрите светскую хронику.

— У меня склад другой! — буркнул Давид. — И вообще, дело не в моде и не в возрасте. Я смогу жить лишь с человеком, , который меня понимает. Особенно учитывая мою профессию и мой образ жизни. Триста шестьдесят дней в году гастроли. Пять — на отдых. И какая же это семья? Если к тому же о детях подумать. Таскать постоянно за собой невозможно. И что остается: «С приездом, папочка! Счастливого пути, папочка!».

С Настей мы это уже проходили. Мучительный процесс. А учитывая еще мои годы… — Давид обреченно махнул рукой. — Словом, радуюсь тому, что есть.

В дверь позвонили.

— Легка на помине, — пошла открывать Ирина. — Заходи, Настя. Папа тебя заждался.

— И заболтал любезную хозяйку своими откровениями, — появился в прихожей Марлинский.