"Гончие смерти" - читать интересную книгу автора (Говард Роберт Ирвин)

1

Тьма Египетская. Не мрак и покой бесконечной пустоты, а кромешная обволакивающая темень, населенная невидимыми существами из тех, кто хищно снует и копошится в непроглядной мгле, избегая солнечных лучей и человеческого взгляда.

Подобного рода мысли проносились в моей голове, когда однажды ночью, практически по наитию, я пробирался по едва заметной тропке, извивающейся меж корней громадных сосен. Влажная тьма летней ночи, странные звуки и шорохи, очевидно вызвали бы у любого человека, рискнувшего оказаться на моем месте, похожие ощущения. Тем более эта лесная глушь, орошаемая реками, по странной прихоти или просто чудачеству, называлась местным чернокожим населением Египтом.

Казалось, что лишь навечно лишенная света адская бездна, может сравниться с кромешной тьмой соснового леса. Деревья стояли сплошной черной стеной вдоль скорее угадываемой, чем видимой петляющей тропки. Лишь чутье обитателя здешних лесов позволяло мне двигаться достаточно проворно, даже в спешке не теряя привычную осторожность. В подобной ситуации "видят ушами", и слух мой приобрел почти невероятную чуткость. Остерегался я отнюдь не бесплотных тварей, мною же и выдуманных в фантазиях, навеянных темнотой и одиночеством. Для опасений была достаточно веская и вполне материальная причина. Вовсе не привидения, жаждущие людской плоти и бродящие с окровавленными глотками в лесных чащах (как утверждают негры, непревзойденные любители себя попугать, особенно в большой компании), стали причиной моей крайней настороженности. Я шел, прислушиваясь, стараясь уловить малейший посторонний шорох, а может, и звук треснувшего под громадной плоской ступней сучка, которые выдали бы приготовившегося к нападению во мраке убийцу. Тот, кого я опасался, вызывал в Египте страх неизмеримо больший, чем любые зловещие призраки, все вместе взятые. Ранним утром из местной тюрьмы сбежал опаснейший заключенный: негр-душегуб, на совести которого было не одно ужасное убийство. Поиски велись возле рассеянных по краю черных поселений в надежде на то, что негр отправится к людям своего племени. Собаки-ищейки прочесывали заросшие кустарником берега реки вниз по течению. За ними, не отставая, двигались вооруженные суровые люди. Но, несмотря на то что в погоне принимало участие почти все мужское население нашего городка, я не был уверен в удачном результате. Они не учитывали чрезвычайной примитивности мышления беглеца – Топа Бакстера, более всего по своему развитию напоминавшего обезумевшего от крови самца гориллы. Зная его, я считал, что негр, скорее, кинется в необитаемые глухие дебри. Вряд ли одиночество или тяготы жизни в лесу могли устрашить либо измучить его. И я отправился в Египет один. А множество народу двигалось в своей затянувшейся охоте на человека совершенно в другом направлении.

Моей целью не были поиски Бакстера. Лавры героя, в одиночку справившегося с этим ублюдком, не привлекали меня. Я отправился предупредить, а не искать. В этой глуши, в сосновом лабиринте, в полном уединении, довольствуясь лишь обществом своего слуги, жил белый. Необходимость предупредить человека своей расы о том, что рядом с его жилищем может таиться убийца, готовый на все ради удовлетворения собственных потребностей, заставила меня отправиться в дорогу. Выехал я засветло, но мой конь оступился и захромал. Пришлось оставить его в ближайшей деревеньке, у знакомой женщины. И, несмотря на уговоры остаться до утра и многословное перечисление опасностей, я отправился в дальнейший путь пешком. Мужчины, носящие фамилию Гарфилд, ни при каких обстоятельствах не останавливаются на полдороге. Тем более я был уверен, что мне не откажет в приюте на ночь хозяин хижины, куда я так стремился. Хотя Брент (а любителя уединения звали именно так) производил впечатление странного типа. Никто не знал, откуда он и почему живет в такой глухомани. Когда полгода назад он поселился в наших краях, о нем много судачили, как, впрочем, о каждом новом человеке. Но в городке появлялся лишь слуга, попытки выведать у него тайны хозяина ни к чему не привели, и разговоры понемногу утихли.

Внезапно мои размышления о загадочном отшельнике были прерваны самым неожиданным образом. Застыв на месте, я весь обратился в слух, ощущая лишь нервный зуд на тыльной стороне ладоней. И было отчего. Раздавшийся в темноте резкий вопль был пронизан животным страхом. Кричали где-то неподалеку. Затем наступила мертвая тишина. Та, от которой звенит в ушах. Казалось, все замерло, затаилось в гнетущем ожидании чего-то ужасного. Даже тьма сгустилась, стала какой-то вязкой...

Второй вопль избавил от наваждения, тем более что сопровождался топотом босых ног, слышным все ближе и ближе. Вынув револьвер, я приготовился достойно встретить несущуюся на меня тень. Но человек не то всхлипывал, не то как-то по-щенячьи взвизгивал от страха или боли. Это-то и удержало меня от выстрела. Вне себя от паники, он налетел на меня и, не удержавшись, рухнул навзничь. Даже не пытаясь встать, только делая слабые попытки отползти, залопотал:

– О Боже, спаси меня! Сжалься! Сжалься надо мной! Боже!

Бормотание было проникнуто такой мукой, что мои волосы зашевелились.

– Что за черт! – отводя дуло револьвера, произнес я.

Страдалец явно узнал мой голос и принялся цепляться за мои колени.

– Масса Кирби! Сам Господь послал вас. Сжальтесь над бедным Джимом Тайком... Не дайте ему изловить меня! Он уже убил мое тело, а теперь заберет мою душу! Ох, не дайте ему схватить меня!

При слабом свете зажженной спички я смотрел на него в совершенном изумлении, пока огонек не догорел до самых пальцев. Валяющийся передо мной в пыли чернокожий был сплошь залит кровью и, несомненно, тяжело ранен. Джим был мне хорошо знаком, как и многие из негров, живущих в крошечных бревенчатых хижинах на окраине Египта. Насколько мне удалось рассмотреть, раны его были ужасны, и кровь хлестала из разодранных груди, плеч и шеи. Одно ухо висело, полуоторванное, на выдранном с мясом куске челюсти и шеи. Невероятно, что ему удалось в таком состоянии пробежать, видимо, немалое расстояние. Его гнал запредельный страх. Искалечен он был явно не пулями или ножом. Было похоже, что бедняге удалось вырваться из клыков какого-то гигантского зверя.

– Кто на тебя напал? – Наклонившись, я пытался различить в кромешной тьме Джима. Когда догорела спичка, негр превратился в едва видимое на земле пятно. – Медведь?

Спросив, я тут же вспомнил, что вот уж тридцать лет, как в Египте не видели ни одного медведя.

– Кто это сделал?

– Он, он! – Уже не голос, а хрип донесся из темноты снизу. – Масса белый. Пришел в мою хижину и велел проводить к массе Бренту. Голова перевязана. Сказал, что болят зубы. Мы шли, шли. Бинты сползли. О Боже! Я увидел его лицо. За это он и убил меня.

– Ты имеешь в виду, что белый натравил на тебя собак, – понимая, что на расспросы мало времени, допытывался я. Это предположение объясняло характер ранений. Свирепые псы могли нанести подобные раны. Я видел похожие на затравленных на охоте животных.

– Нет, масса, нет, – еле слышно прошептал негр. – Он сделал это сам... А-а-а-а! – Затихающий шепот вдруг превратился в вопль. Смутно различимый в темноте умирающий откинул голову и застывшим взглядом уставился туда, откуда несколько минут назад появился. Вопль оборвался на самой высокой ноте. Смерть настигла его. Несчастный судорожно дернулся, как будто в последней тщетной попытке сбежать, и застыл неподвижно.

События последних минут до предела обострили мои чувства, и, всматриваясь в темноту, я скорее угадал, чем увидел в нескольких ярдах от себя смутно выделяющиеся на фоне стволов очертания неведомой фигуры. Казалось, что на тропе безмолвно стоит высокий худощавый человек. Необъяснимый ужас вдруг накатил на меня леденящей волной, язык, казалось, примерз к небу, когда я попытался окликнуть незнакомца. Что-то первобытное, парализующие было в этом страхе. Я не мог понять, что в безмолвной и неподвижной тени могло внушить такое жуткое впечатление. Неизвестный двинулся ко мне, все убыстряя и убыстряя шаг. Разом севшим голосом я скорее прохрипел, чем сказал: "Кто ты?"

Не дождавшись ответа, я стал лихорадочно пытаться зажечь спички, не выпуская револьвера из рук. Тень приблизилась почти вплотную. Наконец-таки я чиркнул спичкой, но слабый огонек был тут же вырван у меня из пальцев со свирепым рычанием. Я ощутил острую боль, пронзившую шею, и несколько раз инстинктивно нажал курок, паля наугад. Вспышки выстрелов ослепили меня, не дав рассмотреть высокую человекообразную фигуру моего противника, мгновенно бросившегося в заросли и, судя по треску, быстро удалявшегося. Прислонившись к ближайшему дереву, я чиркнул очередной спичкой. Кровь сочилась по моему плечу, пропитывая рубаху. Ворот был порван, но шея под ним лишь слегка оцарапана. И хоть рана оказалась пустяковой, по спине моей пробежал холодок. Невдалеке лежало тело несчастного Джима. И перед моими глазами все еще стояли его жуткие рваные раны, до ужаса напоминающие мою. Чертыхаясь и пошатываясь, я побрел дальше.