"Соперники" - читать интересную книгу автора (Дейли Джанет)

20

Библиотека занимала укромный уголок первого этажа. Ее высокие, в тонких рамах окна выходили на тенистую лужайку за домом. Три стены комнаты были отделаны богатыми панелями мореного дуба, а четвертая – целиком занята книжными стеллажами. Пара обитых красной кожей стульев с высокими спинками, тускло посвечивая медными шляпками гвоздей, стояли по обеим сторонам камина из нездешних мест мрамора и составляли ансамбль со стоявшим напротив диваном «честерфильд».

Оставшись одна в библиотеке, Флейм подошла к большому столу красного дерева, занимавшему целый угол. Однако ее не покидало чувство, что за ней кто-то следит. Резко повернувшись, она оказалась лицом к лицу с портретом, висевшим над камином. Вот он, взирает на нее с немым упреком. Куда бы она ни переместилась, эффект оставался тот же.

Она присмотрелась к человеку на портрете. За долгие годы краски потускнели от пыли и копоти, но эта сильная челюсть и проницательные глаза остались прежними. А выбивавшиеся из-под широкополой шляпы волосы отливали в рыжину, хотя Флейм и не была уверена, что первоначально они имели тот же огненно-золотистый оттенок, что и у нее.

– Хэтти частенько вот так же глядела на портрет.

Голос донесся из дверного проема. Вздрогнув, Флейм обернулась и увидела адвоката, державшего в коротких руках большой поднос с серебряным кофейным набором и фарфоровыми чашками.

– Впечатляет, не правда ли? – Он вошел в комнату, бесшумно ступая толстыми резиновыми подошвами.

– Полагаю, это Келл Морган. – Ее нервы были взвинчены до предела.

– Хэтти рассказывала вам о нем? – Он вопросительно на нее посмотрел, неуклюже поставив поднос на низкий столик рядом с одним из стульев, при этом фарфоровые чашки звякнули.

Флейм еще раз отметила проницательность его глаз и подумала, что этот человечек не так уж добродушен и безобиден, каким кажется на первый взгляд.

– Она упоминала, что портрет ее деда висит над камином в библиотеке.

– Да, конечно. – Пухлой рукой он взялся за кофейник. – Вы говорили, что не пьете со сливками, но я все равно принес немного. Чарли приготовил кофе заранее, а здешние ковбои любят, чтобы кофе был черный и крепкий. Так что лучше вам разбавить его сливками.

Но Флейм не интересовал разговор о кофе и сливках. Она хотела объяснений нелепым обвинениям Хэтти.

– Что за чушь плела Хэтти о Ченсе?

Поколебавшись с долю секунды, Бен Кэнон долил доверху одну из чашек.

– Боюсь, что это не чушь.

– Ошибаетесь! – Ну конечно, он ошибался. – Прежде всего, Ченс не мог бы рассчитывать на получение в наследство Морганс-Уока, даже если бы и знал о его существовании. Она, верно, говорила это в бреду. Она объяснила мне, что Морганс-Уок может перейти только к прямому родственнику.

– Ваш муж – племянник Хэтти.

– Но… как же так? – Насколько знала Флейм, у Ченса не было родственников.

– Его мать была младшей сестрой Хэтти. – Адвокат посмотрел на нее с пониманием. – Очевидно, он вам этого не сказал.

– Нет!

Почему? Почему он ей не сказал? Почему утаил? Намеренно? Или – как и она, просто потому, что о Хэтти не заходила речь?

– Боюсь, он не сказал вам и о многом другом.

– Чепуха! – выпалила она. – Я вам не верю. Ничему не верю! Где те доказательства, о которых говорила Хэтти? Предъявите их мне, если можете!

Он посмотрел на нее долгим, пристальным взглядом, затем покачал головой.

– Я бы предпочел дождаться Чарли.

– Зачем? Какая разница, здесь Чарли или нет? Или он и есть ваше доказательство? – Флейм вспомнила слова Ченса: «Кто бы что тебе обо мне ни говорил, помни – я люблю тебя», и они придали ей сил. – И не рассчитывайте на то, что я приму его слова на веру, этого не будет!

Словно по сигналу она услышала тяжелые шаги, направлявшиеся по коридору к библиотеке. В дверях появился Чарли Рэйнуотер. Горе согнуло ему плечи и затуманило выцветшую голубизну глаз.

– Хэтти?

И хотя Бен Кэнон произнес одно только имя, было ясно, что он имел в виду. Флейм непроизвольно замерла, собираясь с духом в предчувствии ответа старого управляющего. Как бы глубоко ни ранили ее безосновательные обвинения Хэтти в адрес Ченса, она не могла притворяться, даже перед самой собой, что смерть этой старой женщины оставит ее равнодушной.

Обвислые усы Чарли Рэйнуотера слегка приподнялись, когда он постарался взять себя в руки.

– Сейчас она спит, – сказал он. – При ней побудет доктор.

Лишь кивнув в ответ, адвокат повернулся к подносу на столике.

– Я принес кофе, который вы приготовили, Чарли. Налить вам чашечку? Я, кажется, был заочно избран для оказания этих мелких услуг.

Глухой стук его каблуков эхом отдавался в этой высокой комнате, усиливая ощущение Флейм, будто все они собрались здесь, чтобы нести почетный караул у смертного одра.

– Может, передумаете, Маргарет Роуз, и выпьете с нами чашечку? – Адвокат держал носик кофейника над третьей чашкой.

– Нет. И пожалуйста, прекратите меня так называть. Единственным человеком, кто обращался ко мне по имени, была моя мама.

Мама – и Хэтти.

– Я знаю. Все называют вас Флейм, верно? – вспомнил Бен Кэнон, скользнув своим острым взглядом по ее рыжим волосам. – На редкость меткое прозвище.

– Мистер Кэнон, ваше мнение меня интересует гораздо меньше, чем те объяснения, которые вы обещали дать в присутствии мистера Рэйнуотера.

– Да, действительно. – Он глотнул кофе и снизу вверх посмотрел на высокого управляющего. – Похоже, ее муж не упомянул о том, что он – племянник Хэтти.

– Но это так и есть. Все верно, мэм. – Чарли Рэйнуотер быстро и шумно отхлебнул из чашки, затем отер концы усов тыльной стороной указательного пальца. – Он родился здесь, в этом доме, в комнате по соседству с комнатой мисс Хэтти. Если не верите мне, спросите у доктора Гиббса. Он принимал роды. – Он замолчал, уставившись на свой кофе. – Это был грустный день. Никто из нас не хотел, чтобы в этом доме на свет появился еще один Стюарт.

– Но его отец…

Чарли не дал ей договорить, в его глазах вспыхнула холодная ярость.

– Ринг Стюарт был бездельником, никчемным разгильдяем. Ему было наплевать на мисс Элизабет. Единственное, чего он хотел, так это легкой жизни, которую ему мог бы обеспечить Морганс-Уок. Мисс Хэтти пыталась это объяснить сестре, но мисс Элизабет не желала слушать. Она была настолько ослеплена Стюартом, что ничего не видела. – Он печально покачал головой и невесело улыбнулся. – Думаю, это и неудивительно. У этих Стюартов в одном мизинце больше привлекательности, чем у других мужчин во всем теле. И что делает мисс Элизабет? Сбегает и выходит за него замуж. Она уже достигла совершеннолетия, и мисс Хэтти не могла этому воспрепятствовать. Хотя и пыталась. Мы все пытались. Когда мисс Элизабет стала его женой, мисс Хэтти ничего не оставалось, как выставить ее из дома. Она переживала. Очень переживала. Ведь она любила сестричку. Воспитывала ее с рождения, хотя и сама была ребенком.

– Но как же Ченс мог родиться здесь, если Хэтти выгнала его мать?

– Потому что мисс Хэтти привела ее обратно. Мисс Элизабет сильно заболела, а он о ней не заботился как следует. Мисс Хэтти не могла такого вынести, а Стюарту только того и надо было. Когда она привезла их обоих в Морганс-Уок, я предупреждал ее, что она играет ему на руку, но она сказала: лучше пусть дьявол будет на глазах – так можно узнать, что у него на уме. Мы все понимали, что он задумал. Мисс Хэтти была намного старше мисс Элизабет, и он надеялся, что она умрет первая, тогда Морганс-Уок достанется его жене, а он приберет все к рукам. Но ничего из этого не вышло. У мисс Элизабет обнаружили белокровие. Много раз он хотел ускорить кончину мисс Хэтти, но с ее головы не мог упасть ни один волос, без того, чтобы кто-нибудь этого не видел. Тогда он начал пить – в основном от отчаяния. – Чарли обхватил обеими ручищами изящную чашку. – И было от чего отчаиваться – ему не удавалось заполучить Морганс-Уок, как он намеревался.

– Позвольте-ка уточнить, – сквозь зубы проговорила Флейм. – Только потому, что отец Ченса женился с расчетом прибрать Морганс-Уок к рукам, вы и Ченса мажете той же краской? Это и есть ваше доказательство?

– В этом скрыт гораздо больший смысл… Флейм, – вмешался Бен Кэнон, после секундного колебания все же назвав ее привычным именем. – Гораздо, гораздо больший. Вообще-то говоря, неприятности со Стюартами начались еще в его времена. – Чарли почтительно повернулся и в упор посмотрел на портрет мужчины.

– По-видимому, это каким-то образом связано с той самой клятвой у смертного одра, о которой говорила Хэтти. – Она почувствовала едкие, саркастические нотки в собственном голосе.

С одной стороны, она сожалела об этом, с другой – ирония служила ей единственным средством защиты. Не принимать же все это всерьез!

– Полагаю, вернее было бы сказать, что это связано с предшествовавшими событиями. – Его улыбка не могла смягчить твердый пытливый взгляд. – Возможно, для начала мне стоило бы вкратце поведать вам историю возникновения ранчо и рассказать об этих краях. Так или иначе, после смерти Хэтти Морганс-Уок перейдет к вам. Поэтому вам следовало бы кое-что о нем узнать, хотя бы из уважения к Хэтти.

При упоминании этого имени она ощутила укол совести – вероятно, адвокат считал ее бессердечной. Но он заблуждался. Просто ее раздирали слишком противоречивые чувства – гнев, растерянность, жалость, тоска и – как бы она этому ни противилась – страх. Страх перед тем, что Хэтти могла оказаться права – вдруг Ченс действительно ее использует. Ее так и подмывало выбежать из этой комнаты, из этого дома, чтобы не слышать всей их лжи о нем. Но она осталась. Хотела она этого или нет, ей надлежало все выяснить.

– Вы правы, мистер Кэнон, – объявила Флейм, вскинув голову. – Если Морганс-Уоку суждено быть моим, я должна узнать о нем больше.

– Хорошо. – Он одобрительно кивнул.

Она машинально взглянула на портрет и замерла, у нее по спине пробежал жутковатый холодок. Эти глаза – глаза человека на портрете – смотрели уже без упрека, а с одобрением. Флейм попыталась внушить себе, что это игра воображения, пустая фантазия, но ощущение не исчезало. Потрясенная, Флейм подошла к кофейному столику.

– Пожалуй, я все-таки выпью чашечку.

– Конечно, угощайтесь, – адвокат указал на серебряный кофейник и отошел к камину.

Кофе полностью соответствовал его описанию, однако она не влила в него сливок, предпочитая выпить крепким. С чашкой в руке она села на ближайший стул. Чарли Рэйнуотер последовал ее примеру, и оба сидели лицом к карлику-адвокату. Тот стоял на краю запачканного золой коврика, его макушка едва достигала каминной полки. Она не сводила с него глаз, запрещая себе смотреть на портрет, главенствовавший в комнате и – в настоящий момент – в ее мыслях.

– Как вам известно из документов, которые я отправил вам по просьбе Хэтти, – начат адвокат, – Келл Морган – точнее Келл Александр Морган – родился в тысяча восемьсот шестидесятом году на маленькой ферме – хотя южанин назвал бы ее плантацией – неподалеку от Геттисберга, штат Миссисипи. Когда разразилась гражданская война, его отец, Брэкстон Морган, вступил в армию Конфедерации, а жену с мальчиком отправил в Новый Орлеан к своей сестре. Когда город заняли войска Союза, она с сыном бежала на ферму дяди, неподалеку от Далласа, штат Техас. Примерно через шесть месяцев после окончания войны к ним присоединился Брэкстон Морган… без руки и с покалеченной ногой. Нет нужды объяснять, что обстоятельства вынудили их жить у родственников жены. Спустя год родился ваш прадед, Кристофер Джон Морган.

– Это был тысяча восемьсот шестьдесят шестой год, – сказала Флейм, вспомнив дату на свидетельстве о крещении.

– Да. – Семеня короткими ножками, адвокат отошел от камина к книжным полкам, скрывавшим целиком всю стену. – Много написано о годах реконструкции Юга, поэтому достаточно будет сказать, что дети – ваш прадед и его брат – росли в трудное время. Уж не знаю, сумели ли вы прочесть между строк тот некролог Брэкстону Моргану из далласской газеты, что я вам посылал, но, похоже, он был убит в пьяной драке, когда, несомненно, продолжал отстаивать честь Юга. Это был шестьдесят девятый год. Два года спустя умерла его жена, вероятно, от переутомления и истощения. К чести ее дяди, он оставил у себя и воспитал обоих мальчиков. В семьдесят пятом году Келл Морган начал самостоятельную жизнь – в нежном пятнадцатилетнем возрасте. Однако не будем забывать, что в те времена он считался почти взрослым мужчиной.

Он посмотрел на портрет, притянувший также и взгляд Флейм. Как ни старалась, она не могла найти и следа того сурового осуждающего выражения, которое увидела поначалу. Теперь с портрета на нее взирал гордый и сильный человек, чьи резкие черты носили на себе отпечаток неукротимой воли… а его темные глаза буквально пронзали ее, словно пытаясь любой ценой навязать какое-то чуждое ей решение.

– Он нанялся погонщиком скота – перегнать стадо лонгхорнов на север, к погрузочной железнодорожной станции в Уичито, штат Канзас, – продолжал Бен Кэнон. – Это был самый разгар перегона скота на север. Что вовсе не означает, будто скот из Техаса и раньше не гнали на северные рынки. Гнали – начиная с пятидесятых годов прошлого века. И в основном по Шони-Трейл, которую еще называли Техасской дорогой. Она пролегла по всей восточной половине штата – от Техаса до самого Сент-Луиса. И широченная же это была дорога! Да и как могло быть иначе, ведь по ней шли военные обозы, грузовые фургоны и целые караваны поселенцев.

Однако в ту весну Келл Морган отправился по Чисоли-Трейл. И лишь поздней осенью, на пути домой, он впервые увидел эту землю. – Кэнон смотрел на портрет рассеянным и в то же время пристальным взглядом. – Я часто пытался себе представить, что он думал, когда взошел на гряду этих холмов и увидел открывшуюся ему долину – пышное осеннее золото ее высоких трав и струящуюся меж них серебристую речку. Имея за плечами всего лишь три класса школы, он едва умел читать и писать, а потому его впечатления никогда не были переданы бумаге. Но он говорил Хэтти, что образ долины продолжал жить в нем с того самого дня.

Тут, кивнув в сторону портрета, заговорил Чарли Рэйнуотер:

– По словам мисс Хэтти, на этом портрете он проигрывает – не то, что в жизни. Он был шести футов и одного дюйма росту без башмаков, и она утверждала, что ширина плеч у него вполне соответствовала его росту. При всяком взгляде на него он напоминал могучее дерево с прямым стволом. И никто никогда не называл его Рыжим. Нет, он всем был известен как Келл Морган. – Он быстро посмотрел на Флейм. – Я не имел чести знать его, как вы понимаете. Он скончался задолго до того, как я поступил сюда на работу. Однако все, кого ни спроси, говорили, что он был человек суровый, но справедливый. Покуда вы не нарушали моральных принципов, он отстаивал ваши интересы. Мисс Хэтти рассказывала, что он был неулыбчивый и что за него всегда говорили глаза. Когда он был в ярости, они были черны, как у дьявола, а в счастье – сияли… словно их подсвечивали изнутри. И еще он любил эту землю. Он объезжал ее верхом, осматривал пастбища, до самого последнего дня. А было ему шестьдесят пять.

Портрет утратил свою трехмерность, и теперь на фоне голубоватой дымки можно было видеть лишь плоское изображение рыжеволосого человека в парусиновой одежде, типичной для западных штатов. И тот черный огонь, о котором упомянул Чарли, сейчас мерцал в его глазах, смотревших, казалось, прямо на нее.

– Несмотря на свою необразованность, Келл Морган был наделен природным умом и острой наблюдательностью, – продолжал Бен Кэнон. – Когда он возвращался в Техас, то подмечал, как меняется жизнь. Времена вольного пространства уходили в прошлое. С каждым годом вырастало все больше новых заграждений. А в результате длинных перегонов на север, к погрузочным железнодорожным станциям, скот терял драгоценный вес. Четыре года подряд Келл совершал долгие утомительные путешествия на север с чужими лонгхорнами. И неизменно останавливался осмотреть долину – с каждым разом эти задержки становились все протяженнее.

Тут надо напомнить о том, что вся эта земля принадлежала государству индейского племени крииков. Слово «государство» я употребил сознательно. Криики жили обособленно – у них были свои границы и свои законы. В тридцатых годах прошлого века федеральное правительство, а точнее президент Эндрю Джексон, со свойственной нам самонадеянностью решило, что для блага цивилизованных индейцев-крииков, ирокезов, чероки, чакто и чикасо – надо переселять их с Юга – их исконной родины задолго до того, как первый белый человек ступил на этот континент, – на Запад, чтобы таким образом они избежали тлетворного влияния диких европейцев. Посредством целого ряда бесчестных договоров индейцев согнали сюда.

В соответствии с законодательством и традициями крииков индивидуальное пользование землей было запрещено. Ею владели сообща. А значит, Келл Морган не мог сразу купить всю долину. Но во время его приездов и остановок в расположенной неподалеку деревне крииков Таллахасси, которую ковбои-погонщики окрестили Талси-Таун, он познакомился с влиятельным полукровкой из крииков по имени Джордж Перримэн. Через него Келлу Моргану удалось взять долину в аренду. На сбереженные деньги он купил сто голов тощего скота, перегнал его на север, в свою долину, богатую зимними пастбищами, а весной совершил короткий перегон на рынок. – Он помолчал, не без лукавства улыбнувшись. – Не такое уж грандиозное начало, скажете вы, однако примите во внимание: он купил их по цене семьдесят пять центов за голову, а продал – более чем по пятнадцать долларов. На вырученную прибыль он взял в аренду еще земли, купил еще скота и повторил весь цикл с тем же результатом.

К тысяча восемьсот восемьдесят второму году Келла Моргана справедливо считали скотоводом-миллионером. Тремя годами раньше Почтовая служба США открыла свое отделение в Талсе, снова слегка изменив название городка. А к восемьдесят второму году железнодорожная компания «Фриско» протянула к Талсе ветку. Келлу Моргану больше не надо было гнать скот к погрузочной станции, она сама приблизилась к нему. – Не прерывая повествования, лысеющий адвокат осмотрел ряды книг на двух полках прямо перед собой. – Все это время он не забывал о своем младшем брате Кристофере, который остался в Техасе. Кристофер уже подрос. Он превратился в шестнадцатилетнего энергичного юношу. Разбогатев, Келл отправил его в колледж на Востоке, твердо решив дать Кристоферу возможность получить образование, каковой сам был лишен. – Бен Кэнон достал с полки толстый фолиант и, раскрыв его, снова подошел к Флейм. – Закончив колледж и получив диплом инженера, Кристофер приехал сюда, в Морганс-Уок. В тот промежуточный период Келла приняли в криикскую общину. Теперь, будучи полноправным хозяином долины – наравне с любым из крииков, – он поручил Кристоферу спроектировать и выстроить этот дом. До сих пор единственными постройками здесь были собачья конура да барак для ковбоев. – Остановившись у стула Флейм, он протянул ей фолиант в кожаном переплете – старый альбом с фотографиями. – Хэтти думала, что, возможно, вы захотите взглянуть на изображения кое-кого из своих предков. Вот один из ваших предков, Кристофер Морган.

Он постучал пальцем по толстой черной бумаге прямо над наклеенной старой фотографией. Молодой человек сидит в напряженной позе, большая рука лежит на колене, другая держит темную широкополую шляпу. На нем темный костюм-тройка, под расстегнутым пиджаком видна блестящая цепочка для часов и тугой воротничок. Несмотря на серьезность его лица, оно выражает страстную любовь к жизни. Его лицо менее замкнуто и сурово, чем у человека на портрете, при всей схожести их сильных, резких черт. И, конечно, цвет волос у них был разный. На коричневатой фотографии волосы Кристофера Моргана казались светло-каштановыми с видневшимися в них еще более светлыми прядками.

– Сразу можно сказать, что они – братья, – задумчиво произнесла Флейм, переворачивая страницу – ей было любопытно взглянуть на другие старые снимки.

– По словам мисс Хэтти, они были настолько близки, насколько это вообще возможно между братьями, – вставил Чарли Рэйнуотер, тряхнув головой, с оттенком зависти. – Хотя были не слишком-то схожи. Говорят, такие же разные, как день и ночь. Но подобно тому, как дневной свет и темнота слагаются в сутки, так и они дополняли друг друга.

– Что касается вашего прадеда, – добавил Бен Кэнон, – он благоговел перед старшим братом. А Келл Морган, вероятно, видел в младшем воплощение своей мечты об образованности. Они щедро делились друг с другом своими знаниями – Кристофер обучал Келла истории и философии, а Келл давал ему уроки животноводства.

На следующих страницах были фотографии строящегося дома. На двух снимках Флейм узнала Кристофера Моргана. А затем нашла фото, где были запечатлены оба брата. Когда они стояли рядом, различия в их характерах бросались в глаза – Келл Морган выглядел нетерпеливым и недовольным, Кристофер счастливо улыбался.

– Я не понимаю, – Флейм вопросительно обратила нахмуренное лицо к адвокату. – Если они были так близки, то почему же Кристофер Морган уехал и больше не вернулся?

– Я и до этого дойду, – заверил тот.

Она нетерпеливо перевернула страницу, раздраженная всеми этими тайнами и загадками. Она хотела побыстрее добраться до сути, а не ходить вокруг да около. Тут ее взгляд упал на одинокий снимок на раскрытой странице.

Он изображал молодую женщину, одетую по тогдашней моде. Изысканная и утонченная – вот те два определения, которые сразу пришли к Флейм в голову. Она была хрупкой, как фарфоровая чайная чашка, и Флейм легко представила себе ее элегантно изогнутый пальчик, когда она пила чай. Ее темные волосы были забраны наверх, под высокую шляпку, выбиваясь колечками из-под узких полей, украшенных страусовыми перьями и яркими бантами. Ее лицо с узким подбородком казалось матово-белым, его фарфоровая прелесть не нуждалась ни в какой косметике.

– Эта женщина, кто она? – Флейм выжидательно посмотрела на адвоката.

Тот ответил, не глядя в альбом.

– Энн Комптон Морган, жена Келла Моргана. Видите ли, когда дом был закончен и обставлен привезенной мебелью, Келл решил, что ему пора обзавестись женой. Разумеется, на эту роль годилась далеко не всякая женщина. Его жена должна была соответствовать целому перечню требований. Прежде всего, он хотел взять в жены девицу утонченную и благовоспитанную, культурную и образованную, обладавшую хорошим вкусом и изяществом, предпочтительно красивую, но он удовольствовался бы и привлекательной. Но главное, она должна была происходить из семьи, активно занимавшейся политикой, банковским делом или железными дорогами. Иными словами, ему нужна была леди и полезное родство. – Заметив, как неодобрительно Флейм приподняла брови, Бен Кэнон улыбнулся. – Сколь бы грубым и эгоистичным ни показался вам такой подход, вы должны помнить, что Келл Морган был прагматиком. Кристофер – идеалистом.

– Пожалуй, – пробормотала она.

– Осенью восемьдесят девятого года, после первой крупной раздачи земель– так называемых свободных земель фермерам из поселенцев, – то было предыдущей весной, когда возникли города Гатри и Оклахома-Сити, Келл Морган отправился в Канзас-Сити на поиски невесты.

– И весь его перечень требований вылетел в окошко, как только он увидел Энн Комптон, – заявил Чарли Рэйнуотер, сопроводив свое замечание довольным смешком. Он поднялся со стула и подошел к кофейному столику, чтобы налить себе еще кофе. – Его словно пронзило стрелой, так он в нее влюбился, – добавил управляющий, подмигнув Флейм.

– Это правда? – обратилась Флейм к адвокату за подтверждением – она не столько усомнилась в словах Чарли, сколько удивилась им. Келл Морган относился к той категории мужчин, которые женятся не по любви, а по расчету.

– Истинная правда, он безнадежно в нее влюбился. Но, поскольку ее отец, известный в округе врач, не обладал важными связями в деловом мире, она не соответствовала основному требованию, предъявляемому Морганом к будущей жене. Тот факт, что он все же женился на ней после месяца стремительного ухаживания, лишний раз доказывает: у Келла Моргана, как и у большинства мужчин, были свои слабости.

Бен Кэнон опять подошел к полкам и достал тоненькую книжечку в розовом матерчатом переплете, вытертом по краям.

– Однако во всех прочих отношениях она идеально подходила ему на роль жены – образованная, знавшая толк в литературе и искусстве, с прекрасными манерами, притом необыкновенно хороша собой. Если вы почитаете ее дневники, то увидите, что Келл Морган совершенно вскружил ей голову. Да и что тут удивительного – за молоденькой девушкой пылко ухаживает миллионер-скотовод, обладатель великолепного особняка в прериях. И особняк этот только и ждет, чтобы женское тепло обратило его в уютный дом. В дневниках она часто описывает свои романтические представления о жизни на границе. Она ожидала, что это будет восхитительное приключение. А Келл Морган, похоже, не старался развеять ее иллюзии. Он был слишком поглощен тем, чтобы завоевать ее расположение и руку. – Он помолчал и глубоко вздохнул – ради театрального эффекта, подумала Флейм. – Позже, много позже, он винил себя за постигшее ее разочарование. Судя по ее дневнику, в их первые месяцы новизна обстановки притупилась. Молодая женщина совершенно не была готова к однообразной и лишенной впечатлений жизни на ранчо, к долгим часам, а порой и дням одиночества – когда ее муж уезжал на пастбища. Воспитанная в городе, она привыкла к званым вечерам, светским визитам, балам и посещениям друзей. Здесь друзей у нее не было, гости заглядывали редко, а до ближайшего соседа надо было полдня трястись в экипаже. Она не имела ничего общего с загорелыми женщинами, которые ее окружали. Большинство из них никогда прежде не видывали зонтика от солнца и ничего не знали о классической или камерной музыке. Ближайшим более или менее крупным городом была Талса, однако тамошние развлечения, за исключением воскресной обедни или приема в частном доме, были рассчитаны в основном на местных скотоводов, жаждавших выпустить по субботам пар – выпить, сыграть в карты и приволокнуться за какой-нибудь городском красоткой с сомнительной репутацией.

Флейм рассеянно погладила матерчатую обложку дневника. Как ни странно, она не могла заставить себя открыть его и прочесть сокровенные мысли этой молодой женщины. Почему-то ей казалось, что она не имеет на это права.

– Из всего рассказанного вами у меня сложилось впечатление, что у нее было гораздо больше точек соприкосновения с Кристофером, чем с собственным мужем. – Не успела она произнести это вслух, как ее осенило. – Не в этом ли дело? Он уехал и не вернулся из-за нее? – Тут она нахмурилась, сбитая с толку сильнее прежнего. – Но тогда при чем тут Стюарты?

Пухлые щеки адвоката округлились в добродушно-терпеливой улыбке.

– Опять вы меня опережаете, Флейм.

– По-моему, Энн Морган никогда не была здесь счастлива. – Чарли Рэйнуотер отошел к камину и, прислонившись к нему, смотрел на портрет. – Разумеется, он-то всегда считал, что она бы полюбила Морганс-Уок, если бы не понесла в первый же год замужества.

– Да, ее заточение в связи с беременностью, уже знакомые одиночество и скука усугубили ее хандру, – согласился Бен Кэнон. – Не помогла даже радость, когда на свет появился здоровый младенец. Кстати, этот мальчик, Джонатан Роберт Морган, был отцом Хэтти, – добавил он как бы между прочим, затем продолжил: – Естественно, маленький Джонни по-своему удерживал Энн дома, хотя она могла бы найти для него кормилицу. Келл не скупился ради нее ни на что. У нее было все: эти книги, рояль черного дерева в гостиной, собственный экипаж с упряжкой серых породистых лошадей. Все, кроме того, что было ей так необходимо, – общества мужа. Как она часто замечает в дневнике, сын не заменяет мужа. И к началу осени девяносто третьего года вы явственно ощущаете ее одиночество, неудовлетворенность и… я бы сказал, отчаяние. – Он указал на закрытый дневник в руках Флейм. – Хэтти пометила страницу, откуда все начинается.

После некоторых колебаний Флейм взглянула на томик, с запозданием заметив изящную, пожелтевшую от времени тесемку, прикрепленную к задней корочке. Несколькими стежками тесемка была пришита к сплетенной вручную закладке, вложенной между страницами ближе к концу дневника. Флейм было неприятно, что адвокат подспудно подталкивал ее прочитать эти интимные записи, однако, подумав, она поняла – это часть тех доказательств, о которых говорила Хэтти.

Она с неохотой скользнула пальцами по закладке и открыла дневник на нужной странице. С минуту она смотрела на мелкий аккуратный почерк – буковка к буковке. Затем начала читать.