"Братья по оружию" - читать интересную книгу автора (Уэйс Маргарет, Перрин Дон)

3

Все следующие дни Рейстлин чувствовал себя гораздо лучше — это позволило отряду без промедления отправиться в путь и проходить за сутки большие расстояния.

Двигаясь с такой скоростью, они достигли лесных окраин Квалинести к запланированному заранее сроку, хотя Антимодес беспрестанно уверял братьев, что в спешке нет никакой нужды, поскольку барон не будет собирать армию до весны. Несмотря на это, близнецы не теряли надежды прибыть в главную цитадель барона до первых зимних холодов.

Владения барона Лэнгтри раскинулись по берегам пролива Нового Моря, далеко на восток от Утехи. Братья надеялись быть внесёнными в списки его дружины, что могло принести в их кошелёк хоть какие-то деньги, а в них близнецы с каждым днём нуждались все сильней. Планы рухнули в один миг, когда перед закатом солнца отряд переправлялся через Эльфстрим.

Конь Рейстлина, соскользнув копытом по мокрому окатышу, оступился и отправил своего всадника в реку. К счастью, к середине осени река мелеет, устав от весеннего и летнего полноводья, поэтому маг не получил никаких серьёзных травм, если не считать уязвлённого достоинства, связанного с длительным купанием в реке. Карамон поймал лошадь и помог брату взобраться в седло, но через час у Рейстлина начался очередной приступ кашля, на этот раз затяжной и тяжёлый. Сумерки сгущались, стремительно холодало, юный маг продрог до костей и никак не мог согреться.

На следующее утро у Рейстлина началась лихорадка. Яркое солнце не согревало его, и к вечеру юноша свалился без сил в глубоком обмороке. Антимодес, крайне редко болевший сам и не привыкший лечить других, лишь беспомощно разводил руками.

— Лучше всех сейчас твоему брату помог бы он сам, — сказал архимаг Карамону. — Ведь он столько времени провёл, торгуя целебными травами!

Но лихорадка слишком стремительно завладела юношей, его мозг погрузился в пучину мрачного безумия. Рейстлин не приходил в себя, лишь метался и стонал в бреду.

Карамон не находил себе места. Не зная, чем ещё помочь больному брату, он решил пойти в лес, просить помощи у эльфов Квалинести.

— Может быть, кто-нибудь из известных лесных целителей сможет помочь Рейсту, — сказал силач Антимодесу и быстрым шагом направился к опушке.

Но не успел Карамон углубиться в чащу, как у его ног в землю вонзились, затрепетав, стрелы с жёлтым, как спелые колосья, оперением. Это не смутило юношу. Он повернулся в сторону невидимых лучников и заорал:

— Я друг! Я друг Таниса Полуэльфа! Дайте мне только поговорить с ним, он поручится за меня! Мой брат умирает, ему нужна помощь!

Возможно, упоминание о Танисе было совсем не к месту, потому что следующая стрела пробила навылет шляпу Карамона, а ещё одна чиркнула его по руке. Поняв, наконец, что ничего не добьётся, силач поспешил обратно, проклиная себе под нос всех эльфов сразу и каждого по отдельности.

На следующее утро лихорадка немного спала, и Рейстлин смог произнести пару слов. Судорожно вцепившись в руку брата, он шептал:

— Гавань! Вези меня в Гавань! Лемюэль знает, что нужно делать…

Через полчаса Карамон был в седле. Брата он усадил впереди себя, бережно оберегая от падения, а Антимодес потрусил сзади, ведя лошадь Рейстлина в поводу. Они направились в Гавань со всей быстротой, какую только мог выдержать больной маг.

Лемюэль тоже был магом. Магом очень слабым, казалось тяготившимся родом своих занятий, но всё же он им был. Рейстлин познакомился с ним во время предыдущей злополучной поездки в Гавань. Лемюэль с тех пор относился к Рейстлину с искренней симпатией и обрадовался, когда братья и архимаг появились на пороге его дома. Он сразу же велел уложить юношу в лучшей спальне, сказав Карамону и Антимодесу, что те вольны выбрать любую комнату, какая им понравится. После этого он немедленно осмотрел Рейстлина.

— Он серьёзно болен, и боюсь, что… — сказал Лемюэль Карамону, закончив осмотр, но, заметив безумный взгляд силача, быстро закончил: — Хорошо, что вы вовремя привезли его ко мне, — теперь уже нет причин беспокоиться. Холод реки поселился у него в груди, но это дело поправимое. — Он подошёл к замершему Карамону. — Вот список лекарств, которые мне нужны для лечения. Помнишь, где лавки травников? Превосходно. Лети туда, да не забудь прихватить побольше рвотного корня!

Шатаясь от усталости, Карамон взял лист и поспешил к выходу, зная, что не будет способен ни спать, ни отдыхать, пока не удостоверится, что с братом все в порядке. Лемюэль, ещё раз убедившись, что Рейстлин устроен с максимальным комфортом, отправился на кухню набрать холодной воды. Первым делом необходимо было унять жар, сжигающий тело юноши, сделав ему холодный компресс.

На кухне Лемюэль натолкнулся на Антимодеса, удобно расположившегося за столом с большой чашкой чая.

Архимаг уже скинул походный плащ, вновь щеголяя своей прекрасной мантией ручной работы. Он всегда очень трепетно относился к чистоте своих одежд, но, даже будучи одним из сильнейших магов, не любил выставлять свои способности на всеобщее обозрение.

Облик Лемюэля резко контрастировал с внешним видом архимага — он был плотно, по-крестьянски, сбит, одевался просто и больше всего на свете любил ухаживать за своим садом. Магией Лемюэль не интересовался, а если и использовал её, то только по мелочам, например, быстро вскипятить чайник.

— Прекрасный напиток! — произнёс архимаг, отхлёбывая из дымящейся чашки. — Что это?

— В основном ромашка и чуточку мяты, — ответил Лемюэль. — Я собрал их сегодня утром.

— Как там наш парень?

— Плохо, — тяжело сказал маг. — Я не хотел говорить, пока его брат был рядом… У него серьёзное воспаление лёгких — они просто забиты мокротой.

— Ты сможешь ему помочь?

— Я сделаю, что смогу, но он едва жив. Боюсь, что… — Лемюэль умолк, покачивая головой.

Антимодес медленно потягивал чай, мрачно разглядывая заварной чайник. Повисла гнетущая тишина.

— Что ж… Возможно, это лучший путь… — наконец протянул он.

— Только не это! — воскликнул потрясённый Лемюэль, — Он такой молодой…

— Ты же видишь, как он изменился, и, скорее всего, слышал, как он проходил Испытание…

— Его брат сказал мне… Оно было весьма… примечательным. — Лемюэль вдруг задрожал, бросая на архимага робкие взгляды. — Однако я полагаю, что Конклав знает, что делает…

Лемюэль прислушался к звукам из спальни, где лежал Рейстлин, забывшись в тревожном, лихорадочном сне.

— Тебе бы очень хотелось в это верить, не так ли? — тихо спросил Антимодес.

Лемюэль на мгновение замялся — ему совсем не улыбалось беседовать на такую тему. Неловко наполнив таз водой, он с деловитым видом направился к дверям.

— Я уверен, ты хорошо знал Рейстлина… раньше? — резко бросил Антимодес.

Лемюэль замер.

— Да. Он заезжал ко мне несколько раз… — Неприметный маг медленно повернулся к архимагу-щёголю.

— И что ты думаешь о нём?

— Он оказал мне неоценимую услугу в прошлом, я до сих пор считаю себя у него в долгу.

Антимодес вопросительно поднял брови.

— Ну, наверное, все слышали эту историю. Я попал под сильное влияние сектантов, поклонявшихся, как они утверждали, змеиному Богу Бельзору. Рейстлин провёл маленькое расследование и смог доказать, что на самом деле эта толпа фанатиков управлялась не Богом, а обычной наложенной «марионеточной магией». Он едва не погиб, помогая мне.

Антимодес резко дёрнул ложечкой для сахара, словно эти слова причинили ему боль.

— Да, я слышал что-то подобное. Ну а кроме этого? Что ещё ты можешь сказать о Рейстлине?

— Он по душе мне, — просто ответил Лемюэль. — Да, конечно, он не безгрешен и совершил много ошибок, но кто без них? Он честолюбив и увлечён магической наукой; так в его возрасте я был точно таким же, что в этом плохого?

— Некоторые говорят, не просто увлечён, а одержим…— мрачно заметил Антимодес.

— Ну, тогда так можно сказать про любого, хоть про моего отца. Ты же его знал, Антимодес, не так ли?

— Да, я имел честь быть знакомым с твоим батюшкой. — Антимодес слегка поклонился. — Прекрасный человек и искусный маг.

— Тогда ты можешь представить, как я его разочаровал в один замечательный день. — Лемюэль грустно улыбнулся. — Рухнули все его мечты. Когда я увидел Рейстлина в первый раз, то сразу сказал себе: «Вот сын, которого бы мечтал иметь мой отец». Мне он понравился, я привязался к нему как к брату, которого у меня никогда не было…

— Брат! Будь благодарен, что ты не его брат! — вдруг серьёзно воскликнул Антимодес. Он неожиданно замолчал и нахохлился.

Ничего не понявший из последней фразы, Лемюэль лишь переминался с ноги на ногу, но Антимодес по-прежнему не произносил ни слова. Наконец гаванский маг пробормотал, что ему необходимо проведать своего пациента, и бочком выскользнул из кухни.

Антимодес остался сидеть за столом, не отрывая взгляда от своей чашки, но он давно забыл про чай, погрузившись в глубокие раздумья: «Как близко он подошёл к грани, за которой нет возврата? Я мог бы биться об заклад, что он выберется… — Антимодес с негодованием посмотрел на колышущийся пар перед ним, словно тот мог ответить. — Я позволю ему умереть? Буду просто сидеть и ничего не делать, наблюдая за всем со стороны? Но если умрёт он, умрёт многое и во мне… Да и кто я такой, чтобы осуждать Рейстлина после всего, что с ним случилось? Кто имеет право решать или предсказывать ту роль, которую сможет обрести он в будущие ужасные времена? Уж точно не я. И уж конечно, не Пар-Салиан, как бы ему ни хотелось строить из себя провидца и полубога!»

Архимаг продолжал смотреть в чашку, словно листья заварки могли расступиться, показав на самом дне будущее, потом тяжело вздохнул и выпрямился.

— Что ж, юный Рейстлин, — проговорил он медленно, — я, наверное, должен извиниться перед тобой. Перед тобой и Карамоном за то, что мог бы сказать или подумать. Боги, если они это видят, обязаны помочь и излечить тебя. — Произнеся это, Антимодес отсалютовал кружкой и сделал большой глоток. Найдя, что чай холодный, он немедленно выплюнул его обратно.

Рейстлин не умер. Помогли ли тут травы Лемюэля, терпеливый уход Карамона, или Боги услышали тираду Антимодеса — трудно было сказать. Возможно, о нём позаботился кто-то из другого плана бытия, кто-то, чья жизнь была неразрывно связана с жизнью молодого мага. А может быть, ничто из этого не имело ни малейшего влияния на его выздоровление — просто в один из дней, когда дух Рейстлина парил между жизнью и смертью, жизнь одержала победу в долгом сражении с лихорадкой. Юноша очнулся от забытья и в тот же миг погрузился в спокойный, здоровый сон.

После болезни Рейстлин был невероятно слаб, так слаб, что даже не мог оторвать голову от подушки без помощи брата, который не отходил от него ни на шаг. Антимодес даже отложил собственную поездку, выжидая, пока Рейстлин не встанет на ноги. Он написал и отдал Карамону верительное письмо к барону Лэнгтри. Теперь, уже уверенный, что молодой маг выживет, Антимодес понял безнадёжность планов достигнуть Балифора до того, как зимние штормы перекроют все дороги.

— Постарайтесь не угробить себя там по-глупому, — сказал он в день своего отъезда. — Как я и боялся, мы опоздали. Теперь барон не сильно обрадуется вашему появлению. Ему и его наёмникам всю зиму будет нечего делать, а вы для него всего лишь два лишних рта, которые надо прокормить. Зато весной народ в его армию просто повалит, и тогда дела пойдут в гору. Будьте уверены, тогда уж без работы вы не останетесь, а наёмников Лэнгтри знают и уважают по всему Ансалону.

— Огромное спасибо тебе, — сердечно поблагодарил Антимодеса Карамон, помогая архимагу снарядить упрямую Дженни, которая за последнее время пристрастилась к сладким яблокам из сада Лемюэля и не горела желанием отправляться в путь. — Спасибо за всё, что ты уже сделал и делаешь для нас. — Тут Карамон вдруг покраснел до корней волос. — Слушай, насчёт того, что я сказал тебе там, по дороге из леса — я прошу прощения. Я совсем не то имел в виду… То есть… В общем, если бы не ты, Рейст никогда не смог бы исполнить свою заветную мечту.

— Тут ты прав, мой молодой друг, — вздохнул Антимодес и хлопнул Карамона по плечу. — И этим взял на себя такое бремя… — Потом он щёлкнул Дженни по широкому крупу, побуждая трогаться, чем нисколько не улучшил её характер.

Ослица неожиданно резво рванулась вперёд, оставив Карамона стоять посреди дороги, в недоумении почёсывая затылок.

Здоровье Рейстлина между тем поправлялось медленно. Карамон весь извёлся, терзаемый мыслью, что они стали для Лемюэля тяжёлой обузой, и даже отважился однажды предложить брату отправиться в Утеху, где он смог бы спокойно и не спеша долечиться. Но Рейстлин даже слышать не захотел об этом. Теперь, когда его внешность была так ужасно изменена, он и мысли не мог допустить, что можно явиться к друзьям в таком виде. Перед его внутренним взором сразу представали сочувствующий Танис, поражённый Флинт, настырно лезущий за подробностями Тассельхоф, презрительный Стурм — он корчился и извивался от этих видений, поклявшись всеми Богами, всеми тремя Богами магии, что никогда не вернётся в Утеху, пока не сможет этого сделать с гордостью, окутанный сиянием собственной силы и славы.

Что касается Лемюэля, то он твёрдо заявил молодым людям, чтобы те оставались у него столько, сколько потребуется. Скромный и нелюдимый, маг наслаждался неожиданно появившейся у него компанией. Он и Рейстлин разделяли любовь к разного рода травам, и, когда юному магу стало лучше, они проводили вдвоём немало времени за ступкой и пестиком, составляя различные мази и перебирая всевозможные ингредиенты бальзамов. Казалось, ничто не заботит их, кроме наиболее верного рецепта избавления роз от тли или хризантем от паутинного клеща. Рейстлин чувствовал себя настолько уютно, что даже пытался шутить. В присутствии Лемюэля он прикусывал свой язвительный язык и был гораздо спокойнее и добрее, чем с собственным братом.

Склонный к самоанализу, Рейстлин и сам замечал это, он спрашивал себя, почему так происходит, и не находил прямого ответа. С одной стороны, он искренне любил незадачливого и весёлого мага, но с другой — испытывал перед ним странное чувство вины. Это ставило Рейстлина в тупик. Как юноша ни старался, он не мог вспомнить, чтобы делал Лемюэлю что-то плохое. Он никогда не обижал его, не совершал ничего, за что следовало бы тотчас извиниться. И в то же время внутренний голос подсказывал Рейстлину, что не все так безоблачно. Со временем юный маг обнаружил, что не может просто так пойти в кухню, где колдовал Лемюэль, его охватывал страх, который теперь навсегда поселился в его подсознании, страх, связанный с образом некоего тёмного эльфа и с Испытанием. Теперь, чтобы поговорить с магом, юноше приходилось делать над собой усилие. Он не мог найти связь между Лемюэлем и Испытанием, но упорно, раз за разом перетряхивал все уголки своей памяти, стремясь найти хоть кроху новых воспоминаний. По крайней мере, Рейстлин был уверен, что опасности от Лемюэля не исходит, он действительно рад их времяпрепровождению и хочет, чтобы братья оставались у него подольше.

Карамон, глядя на них, потихоньку успокоился и начал наслаждаться зимой в Гавани. Он подрабатывал колкой дров, починкой крыш и прочими несложными работами, в которых могла пригодиться его сила. Кроме того, братья настояли на том, что будут помогать Лемюэлю по хозяйству и оплачивать хотя бы часть расходов.

Потихоньку Карамона узнали и начали уважать в Гавани, точно так же как в Утехе, особенно девушки, которые просто души не чаяли в огромном воине. Он влюблялся по нескольку раз в неделю, каждый раз теряя голову и твёрдо намереваясь жениться на своей избраннице, но все как-то не складывалось. В последний момент девушки всегда находили другого, кто побогаче или у кого нет брата-колдуна… Сердце Карамона разбивалось по многу раз, он часто заходил к Лемюэлю и, присаживаясь в сторонке, болезненным голосом поведывал свои любовные похождения. Как он был бы счастлив оказаться в объятиях мягких и тёплых рук и не покидать их ночи напролёт. Но опять что-то помешало!

После Карамон открыл для себя местную гостиницу «Оружие Гавани» и немедленно сделал её своим вторым домом. Эль там был почти так же хорош, как и в таверне Отика, а свинина, хорошо потушенная, нарезанная ломтями и запечённая в пироге, была во много раз лучше — Карамону пришлось отведать немало и первого и второго, чтоб окончательно убедиться в этом. Однако сидел ли силач в таверне, работал ли в поле или просто шёл по улице, его никогда не оставляла мысль об оставленном без присмотра брате. Он по многу раз в день заглядывал к Рейстлину и, лишь убедившись, что тот ни в чём не нуждается, мог отправляться по своим делам.

Отношения между двумя братьями, находившиеся в точке кипения после страшных событий в Башне, потихоньку остыли с приходом зимы. Рейстлин запретил брату вспоминать события того дня или как-то обсуждать их. Карамон не особо и упрямился, потихоньку начав считать для себя, что брат, когда убивал его, либо знал, что это морок, либо просто не разглядел, на кого нападает. Рейстлин с ним не спорил. Где-то на задворках души Карамона жила уверенность в том, что если брат и убил его, так он, несомненно, заслужил это. Он совсем не обвинял своего близнеца, а когда на него вдруг накатывала тоска, становилось совсем плохо и мрачно, то юноша всеми силами стремился сохранить своё убеждение в неприкосновенности. Пусть уж будет как будет, слишком хрупок ещё паритет их отношений. А если совсем становилось невмоготу, так к его услугам всегда была превосходная «гномья водка», так хорошо врачующая душу.

«В конце концов, я сильный и здоровый, — рассуждал Карамон, — а Рейст слабый и больной. Значит, я обязан его защищать».

Рейстлин и сам чувствовал себя не лучше, испытывая глубокий стыд за убийство брата, да ещё совершенное в порыве безумной ревности. И он тоже всеми силами старался подавить эти воспоминания, закопать их в глубинах памяти раз и навсегда. Закопать так, чтоб никто никогда даже предположить не смог, что здесь что-то спрятано. Маг уверил себя, что убил всего лишь иллюзию, морок, посланный его испытать. Потихоньку это начало давать свои плоды, и к празднику зимы отношения братьев стали почти такими же, какими были до злополучного Испытания в Вайретской Башне Высшего Волшебства.

Рейстлин не любил холод и снег. Когда ударили морозы, юный маг уже не рисковал выходить из уютного дома Лемюэля, и единственным развлечением для него стали сплетни, которые приносил Карамон. Мысленно маг называл всех приятелей брата глупцами и идиотами, ничего не понимающими в истинных жизненных ценностях. Карамон старался, как мог, стремясь вызвать на губах близнеца хотя бы тень улыбки, но обычно добивался лишь тонкой сардонической усмешки.

Холодные зимние дни Рейстлин проводил за изучением посоха. Теперь он уже с уверенностью мог бы сказать, что знает основные силы, скрытые в посохе Магиуса, — правда, подчинить себе и использовать их он пока не мог. Это огорчало юношу, но он всякий раз напоминал себе, что для любого другого было бы счастьем просто обладать посохом, а он уже продвинулся в его изучении так далеко, как никто прежде.

Рейстлин начал практиковаться в боевых заклинаниях, стремясь войти в хорошую форму к тому дню, когда они с братом присоединятся к наёмной армии. Он изучал свитки, оставшиеся от почтенного отца Лемюэля, в которых говорилось, как наилучшим способом совместить искусство магии и навыки простого боя, — ведь именно от этого зависело их с братом благосостояние.

Тренируясь, они с Карамоном истребили неисчислимое количество воображаемых врагов и сожгли пару деревьев на опушке леса, когда огненные заклинания Рейстлина работали не совсем так, как нужно. Впрочем, оба близнеца не сомневались, что скоро всё будет работать безотказно. Через некоторое время они уже всерьёз решили, что теперь уж небольшую армию хобгоблинов смогут остановить самостоятельно, и очень жалели, что на Гавань никто не хочет напасть под покровом зимы.

— Жалкая раса! — восклицали довольные близнецы, имея в виду не то конкретно хобгоблинов, не то все враждебные расы, вместе взятые. — Готовы сидеть до последнего в своих тёплых пещерах, вместо того чтоб выйти и сразиться!

Весна пришла в Гавань вместе с малиновками, кендерами и прочими странниками, принёсшими новости о том, что дороги открылись и сезон путешествий начался. Настало время близнецам отправиться на восток и найти подходящий корабль, который бы доставил их в главный город баронства Лэнгтри, где находился постоянный штаб самого барона Айвора.

Карамон начал сборы, пакуя одежду и провизию для поездки, а Рейстлин отбирал необходимые ингредиенты для заклинаний и самые важные свитки. Лемюэль печалился, видя такие поспешные сборы, но ничего не мог поделать. Перед отъездом он предоставил Рейстлину свой сад в полное распоряжение, разрешив взять из него всё, что нужно юному магу. Прислуга и завсегдатаи гостиницы «Оружие Гавани» почувствовали себя сиротами, когда Карамон объявил о своём скором отъезде. Все дороги от таверны и до дома Лемюэля были забиты рыдающими и стенающими женщинами. Впрочем, возможно, так казалось одному только Рейстлину.

Здоровье молодого мага заметно улучшилось, да и он сам научился справляться со своей болезнью. Теперь юноша сидел на лошади легко и непринуждённо, наслаждаясь каждым глотком весеннего воздуха, от которого он почти отвык за долгую ледяную зиму. Сознание того, что брат недреманным оком следит за каждым его движением, придавало Рейстлину желание казаться здоровее, чем на самом деле. Но и без этого маг теперь легко переносил более длинный путь, чем десять лиг в день.

Они решили объехать стороной Утеху, наткнувшись в лесу на след каких-то маленьких животных, с удивлением обнаружив через некоторое время, что те напоминают отпечатки детских ног.

— Мне кажется, я чувствую запах Отиковой картошки, — мечтательно проговорил Карамон, громко сглатывая слюну. — Ведь мы могли бы остановиться у него и пообедать.

Рейстлин тоже представил себе этот аромат и удивился той ностальгии, которая внезапно обрушилась на него. «Как просто сейчас было бы вернуться! — подумал он. — Расслабиться и забыть обо всех проблемах и горестях, смотреть на детей с их вечным обжорством или на седых стариков, согнутых годами в дугу. Как просто снова погрузиться в удобную, тёплую перину жизни и плыть в реке времени!»

Юноша заколебался, и лошадь, ощутив неуверенность всадника, немедленно замедлила шаг. Карамон посмотрел на близнеца с надеждой.

— Мы могли бы там даже переночевать… — придав голосу максимальную убедительность, проговорил он.

«Гостиница Отика… Место, где я впервые встретился с Антимодесом и узнал о кузнице души…» — предался воспоминаниям Рейстлин. — Гостиница Отика… Место, где люди зашепчутся за моей спиной и будут таращиться во все глаза…» Юноша изо всех сил вонзил каблуки сапог в бока животного, и лошадь, непривычная к такому обращению, рванулась вперёд изо всех сил.

— Рейст! Ну, может, хоть картошечки! — заорал сзади Карамон, тоже пришпоривая лошадь, чтоб догнать брата.

— У нас нет лишних денег! — отрезал тот, не оборачиваясь. — За рыбу из озера Кристалмир и ночёвку в лесу никто не возьмёт с нас ни монеты.

Карамон, знавший, что Отик не потребует с них за еду ни гроша, лишь тяжело вздохнул в ответ. Он осадил лошадь и с тоской посмотрел на Утеху. Конечно, город скрывали деревья, но силачу этого и не надо было видеть — образ милой Утехи всегда чётко стоял перед его глазами, где бы Карамон ни был.

Рейстлин, заметивший остановившегося Карамона, тоже осадил лошадь:

— Братец, ты же прекрасно знаешь, что если мы сейчас поедем в Утеху, то не уедем из неё никогда!

Карамон молчал, его лошадь нервно подёргивала ноздрями.

— Это что, та жизнь, которую ты хочешь? — повысил голос маг, — Хочешь вкалывать на ферме всю жизнь? С сеном в голове и заляпанный коровьим навозом? Или нет? Хочешь вернуться сюда с карманами, набитыми сталью, похваляясь боевыми шрамами под обожающими взглядами местных девушек?

— Ты прав, Рейст… — Карамон коснулся поводьев. — Ты знаешь, чего я хочу. Просто на мгновение у меня как-то защемило в груди, вот и все. Да, знаю, что это глупо. Я совсем не хочу оставаться дома, да и нет там никого, ради кого можно было бы задержаться. Я не имею в виду наших старых друзей, конечно. Стурм ушёл на север, Танис теперь с эльфами, Флинт со своими гномами, а где Тассельхоф, не знает вообще никто…,

— Ну конечно, никого, — бросил Рейстлин язвительно, — а ты никого не забыл?

Карамон искоса посмотрел на брата:

— Ну, есть одна персона…

Рейстлин понял невысказанную мысль и оборвал того на полуслове:

— Китиары сейчас нет в Утехе.

— Откуда ты знаешь? — удивился Карамон — Рейстлин выглядел непоколебимо уверенным в своих словах, — У тебя ведь не было видений? Ну, как… как… у нашей матери?

— Не знаю, не знаю насчёт матери, — произнёс Рейстлин, — но никаких предзнаменований и видений точно не было. Просто я знаю нашу сестру — не останется она в Утехе как пить дать. К тому же у неё теперь другие друзья и много новых интересов…

Дорога неожиданно сузилась; Карамон уверенно выехал вперёд, а Рейстлин остался позади. Некоторое время они ехали в полной тишине. Солнце пробивалось сквозь кроны деревьев, пронзая острыми лучами путников, когда они появлялись на миг на свету, и вновь пропадая в тени. В лесу было свежо и терпко пахло еловой смолой, дорога становилась всё более заросшей, заставляя лошадей замедлять ход.

— Может быть, не стоит так думать, Рейст, — произнёс Карамон после долгого молчания. — Я полагаю. Кит наша сестра — и этим всё сказано. Но… я не очень расстроюсь, если не увижу её очень долго.

— Можешь не сомневаться, — ответил Рейстлин. — Я не вижу ни одной причины, по какой наши пути должны пересечься.

— Ты прав, хотя иногда я думаю о ней интересные вещи…

— Опять «щемит в груди»?

— Нет, скорее бурчит. В животе. — Карамон вздрогнул. — Как вспомню, что она бросалась на меня с ножом…

— Да ты просто хочешь есть, — фыркнул Рейстлин, — Ну это понятно, время-то уже обеденное, — вздохнул Карамон. — Но я не о том. Когда я хочу есть, в животе просто бурчит, а здесь все иначе… Будто всего тебя встряхивает до основания, а волосы встают дыбом…

— Слушай, я просто пошутил! — резко прервал брата Рейстлин, на секунду высунувшись из своего красного капюшона, который он теперь надвигал глубоко, скрывая лицо в тени.

— А! Ну… тогда понятно, — осёкся Карамон, лихорадочно прикидывая, чем он мог рассердить брата. Но мысли силача, уже проложившие себе путь в определённом направлении, не желали сворачивать в сторону. — Слушай, Рейст, а как ты сегодня зажаришь рыбу? Я больше всего люблю, когда ты добавляешь немного лука, берёшь масло, поливаешь им листья салата, в которые завёрнута рыба, и выкладываешь все это на уже хорошенько разогревшиеся камни…

Рейстлин решил не останавливать брата и под рассуждения о еде погрузился в свои мысли, где не было ни Карамона, ни рыбы.

Через некоторое время они добрались до берегов Кристалмира, где и разбили лагерь. Рейстлин разжёг костёр, а Карамон немедленно отправился рыбачить и через некоторое время поймал четырнадцать вполне приличных окуней. Готовить их пришлось совсем не так, как любил Карамон, поскольку салат в этом году ещё не поспел, но и без него вышло неплохо.

Раскатав свои постели, братья улеглись, но если Карамон, набив живот, немедленно захрапел, то Рейстлин лежал с открытыми глазами, наблюдая, как красный, смеющийся свет Лунитари играет на лице брата. Ночь была тиха, и только негромкий плеск воды нарушал её. Отблески луны огоньками скакали в волнах, словно приглашая мага присоединиться к ним, он улыбнулся, извиняясь за то, что не хочет сменить комфорт и уют своей постели на их танец. Рейстлин думал, что действительно был бы рад, как и сказал брату, никогда больше не видеть сестру. Нити их жизни были вплетены в один узор, но узор этот со временем становился всё более тусклым и потёртым. Свою собственную нить маг сейчас представлял как быстро и чётко раскручивающуюся прямо к заветной цели и не подозревал, что именно в этот момент нить сестры снова пересекает его собственную, формируя странный узор, таинственную и смертельную паутину…