"Не мир принес" - читать интересную книгу автора (Манов Юрий)

Глава 5 НА ЛОНЕ ПРИРОДЫ

Их швыряло так, что Васинцов удивлялся, как у автобуса еще целы стекла и крыша. На одном ухабе его так подкинуло, что он шарахнулся головой прямо в жестяной потолок. К удивлению, остальные пассажиры воспринимали все эти дорожные встряски как должное, и когда старенький «пазик» увязал в снегу по ступицы или не мог преодолеть крутой подъем, все как один, даже женщины, выбирались из салона и дружно толкали автобус в поржавевшие бока.

— Суровый у вас транспорт-то, — сказал Васинцов, потирая шишку на макушке.

— Это че, вот когда таять начнет, вот тогда совсем плохо, — охотно откликнулся старик-ветеринар, бережно державший на коленях какую-то коробку с ампулами. Спасибо директору, он трактор выделяет для буксира, без трактора никак не проехать. И Федор, водитель наш, молодец. Старый-то жутко капризный был, как чуть заметет, не поеду, кричит, я не казенный, а Федька — прям золото парень, безотказный!

Старенький «пазик» наконец преодолел последний подъем, выехал на небольшую площадку с поржавевшим павильоном перед сельсоветом, внутри его механизма что-то стрельнуло, из выхлопной трубы вылетела струйка сизого дыма. Автобус остановился, двери со скрипом распахнулась, женщины, составляющие большую часть пассажиров, похватали свои сумки, корзинки и затолпились у выхода.

— Глянь-ка, Людк, твой-то трезвый, ждеть…

— А то! Он как за ферму взялся, ни капли. Вот, говорит, стану миллионером, вот тогда…

— А мой-то с трактором возится днем и ночью. Я уж говорю, иди, старый, поешь, а он в сарае железяками гремит, потом, грит, и старший с ним постоянно возится, грит, в армию пойду — танкистом буду.

— Глядите-ка, соседка, барон-то чуть ли не со всем табором на остановке. Все, съезжают! Наконец-то! Видать, дом таки продали.

— А че им тут делать? Наркотики-то ихние и не покупают уже, а семья-то вона какая большая. Дитев-то кормить надо.

— Да ладно, они уж столько наторговали, что на сто лет хватит…

Женщины говорили негромко, видимо, чтобы не смущать трех цыганок в цветастых платьях и косынках, что устроились на заднем сиденье автобуса и выходить не торопились, пропуская остальных. Одна из них аккуратно прикрывала рукой большой живот.

— Слышь, Маш, — сказала беременной цыганке одна из женщин, собираясь спуститься из салона. — Ты ко мне вечерком-то зайди, у меня от внуков там пеленки-распашонки остались, пригодятся…

Цыганка мягко улыбнулась.

— Машка-то остается и Люська тоже, — услышал Васинцов шепот у себя за спиной, видимо, местные сплетничали. — У них мужья-то из нашенских, на сносях они. А Катерина сказала, что больше людев обманывать не может. Барон хотел сначала их побить, а потом его торкнуло, он рукой и махнул, живите, говорит, как хочите, и Бог вам судья. Они в райцентр ездили насчет прописки.

Васинцов подал руку Карине, осторожно опустил ее на относительно сухой участок растрескавшегося асфальта и огляделся. После шумной, суетливой Москвы окружающее показалось ему каким-то нереальным. Кривые улочки меж приземистых домиков с белыми ломтями огородов, церквушка с тусклой маковкой, но свежепозолоченным крестом, уже вскрывшаяся речушка, змейкой петляющая меж домов. Да и люди здесь не бежали, не суетились, не болтали на ходу в мобильники. Все вокруг происходило словно в замедленной съемке. Вот две женщины в одинаковых серых пальто и платках встретились на тропинке меж подтаявших сугробов, остановились, поставили сумки на снег и стали неспешно беседовать. Вот мужичок в фуфайке, кирзовых сапогах и потрепанной кроличьей ушанке, надвинутой на уши. Он пару раз ударил ломом куда-то в снежное крошево, неторопливо положил орудие, взялся за лопату, ковырнул, и большая лужа с площади стала медленно стекать по ледяному желобку куда-то вниз, вдоль улицы. Тетка в платке и белом переднике, разомлевшая на солнышке, вздрогнула, протерла глаза, смущенно улыбнулась дяденьке в шляпе, держащему дочку за руку, вытащила из фанерного ящика пломбир в вафельном стаканчике и протянула его девчушке в смешной шапочке с помпонами. Большой рыжий кот вылез из чердачного окошка строения с вывеской «ТРАКТИРЪ» и улегся на крыше резного крылечка кверху пузом, вороны с голых деревьев каркали вызывающе.

— Благодать! — Васинцов глубоко вдохнул, втянув ноздрями свежий весенний ветер, и тут же едва не полетел в снег. Его вместе с Милой чуть не сбила с ног здоровенная усатая маман, за ней, оттеснив остальных пассажиров, на приступ древнего автоагрегата ринулись остальные смуглые цыганские дамы с огромными мешками, узлами и чумазыми детьми. Водитель «пазика» сурово посмотрел в окошко заднего вида и крикнул:

— А ну, ромалы, тихо там! Щас дверь закрою и вообще никуда не поеду!

На цыган угроза подействовала, они перестали толкаться и довольно сноровисто заполнили салон. Остальные пассажиры нерешительно топтались у дверей. Федор мастерски выругался, выпрыгнул из кабины, обошел «пазик» и скомандовал:

— Узлы и мешки на пол и под сиденья. Я кому сказал?! Ща всех выгоню! Сиденья — чтобы сидеть, ясно? Так что быстро!

Остальные пассажиры осторожно заполняли салон, опасливо поглядывая на недовольных ромал, которым пришлось-таки перемещать барахлишко на пол.

— Сурово он с ними, — крякнул одобрительно Корич.

— А что с ними церемониться? Я вообще хотел к их отъезду оркестр заказать.

Васинцов обернулся. Около остановочного павильона стоял выкрашенный в желто-синий цвет мотоцикл «Урал» с люлькой, за рулем восседал усатый милицейский старшина в кожанке на меху, в белом шлеме с кокардой старого образца.

— Старшина Никоненко, участковый, прибыл встретить группу спортсменов, — доложился милиционер. — Вы, стало быть, спортсмены и есть?

— Точно так, — ответил Васинцов, протягивая старшине руку.

Тот козырнул, крепко руку пожал и сообщил:

— Мне приказано сопроводить вас на зимовье к месту отдыха. Там на машине не проехать, я лошадку снарядил, вы не против?

— Ой, лошадка, — захлопала в ладоши Карина. — Никогда не каталась на лошадке, а всю жизнь мечтала.

Старшина улыбнулся в пшеничные усы:

— Вот и прокатитесь. Я и сенца свежего в сани постелил, доберетесь с комфортом.

— Я вижу, вы не очень любите цыган? — спросил Васинцов, усаживаясь рядом с Никоненко.

— А за что их любить? В последнее время-то они притихли, а раньше одна головная боль от них была. Их-то сначала пятеро приехало, Витя — кузнец и Машка — доярка, детей трое. Нам тогда кузнец позарез как нужен был, старый-то спился, вот директор и дал им старый дом бабушки Авдотьи. Машка сразу в декрет ушла, тут свекровь ее приехала, потом мать, а там и весь табор с бароном вместе. Человек их двадцать собралось, а уж детей не считано. Ну и начали жить по-своему, домину себе отгрохали, неизвестно на какие шиши, самогоном стали приторговывать, потом наркотой. И главное, один Витя в кузне работает, остальные мужики только и знают, что водку пить и песни орать, а бабы с детьми с утра шасть в «Газель» и в город, гадать, народ обманывать. Да ладно, их это дело, так ведь они своего огорода не держат, все у соседей «занимают», да нагло так. Как обед готовить, корзинки берут и по соседским огородам разбредаются, как по своим собственным. Поймают их с поличным на чужом огороде, а они в крик, мол, что тебе, пучок укропа ребенку жалко? Ведь не сажать же за пучок укропа, ведро картошки. Потом лошади пропадать стали, а куда ж сельчанину без лошади нынче, а после и по домам шалить начали. Нет, не цыгане, это уже местные, но все ворованное-то к ним несли, за самогон. Я уж ходил к ним, предупреждал, угрожал даже, чтобы за ум взялись, а они только смеются. Усатую-то видели? Девять детей у нее. Что ты, говорит, мне сделаешь, мент, я — мать героиня, про меня в газетах писали! Как же, героиня! Мать героина она и теща конопли! А теперь-то у меня и забот не будет, благодать!

Они некоторое время ехали молча через красивый сосновый бор, наконец впереди просветлело, старшина ткнул кнутовищем в сторону двухэтажного дома с кирпичным забором.

— А вот и зимовье. Как домик, хорош? Это себе глава волостной на старость строил. А как торкать начало, на благо общины сельской и отдал, но не помогло, все равно в петлю полез. Хотели под школу хоромы эти определить, да далековато от села-то. Охотничья база теперь стала. Тут вот прудик с карпом, речка вниз по тропинке, сейчас хороший окунь и ерш идет, на охоту пойдем во-о-о-он в тот лесок, видите, краешек виднеется? Столовая, баня с сауной на первом этаже, бильярд с библиотекой и спальни на втором. В загончике лосиха есть, Машкой зовут, здесь за сеткой кабаниха, тоже Машка. Лисы есть, пара енотов. Вон там собачки, просьба не подкармливать тайком, охотничья собака, она голодная должна быть, а то заленится. Снегоходы в ангаре, бензина я вам подвезу… Ну в общем-то и все. Мой отчет у вас в столе, если что не поймете, звоните, у нас тут даже телефон есть, только ручку крутить надо, как в фильмах старых.

— Отчет? Какой отчет? — удивленно спросил Васинцов.

— Начальство распорядилось, чтобы я вас разместил и представил отчет за год. По кражам, по хулиганству, по мерам и раскрытиям, ну и об остальном…

— Господа, а вам известно, что уже полчаса, как торк начался?

— Да ну? — привстал на массажном топчанчике Юдин. — Ты не перепутал?

— Нет, тридцать пять минут, как должно было торкнуть, — заверил Кайметов, облаченный в простыню, как римский патриций. — Кто-нибудь что-нибудь чувствует?

— Блаженство! — хором ответили Юдин и Вазгян.

— А я вообще балдею! — заявила Карина, выглядывая из-за двери парилки.

— Брысь! — скомандовал Васинцов сурово, и Карина, застыдившись обнаженной груди, юркнула за дверь. — Мужики, со мной тоже что-то странное, я про вселенские ценности думать начал, про то, что жизнь прекрасна.

— Такая же фигня, — признался Дзюба.

— А мне подумалось, как бы здорово жить в лесу, слушать пение птиц во внутреннем согласии с собой. Растить детей, внуков и радоваться, видя, как крепнет твое продолжение, плоть от плоти твоей, — мечтательно сказал Гулин.

— Тогда не вздумай обрезать крайнюю плоть, — заржал Кайметов и испортил всю идиллию…

Отчет Никоненко оказался документом забавным. По всему было видно, что старшина — мент тертый, всех односельчан знал в лицо, с проблемными частенько проводил разъяснительные беседы. Как заправский следователь, он завел специальную картотеку, и спроси его хоть ночью, где нынче вечером Васька Клюев может пить самогон, мигом ответит: у Люськи Бобенко или Зинки Чесняк в компании с Семой Бубко и евойным кумом Доковым. А ежели в управе аванс дали, сидит он в той же компании с шофером Федькой в местном «Трактире» и угощает местных коньяком. Потому как душа широкая.

Особая папка была посвящена местному «криминалитету». Здесь были фотографии, заявления потерпевших, опись изъятого при обысках. В общем-то ничего серьезного: пьянки с дебошами, мордобитие, вскрытие дач, кража кур и мелкого скота у местных. Удивляло другое: за последний год большинство местного «непутевого люда» либо взялось за ум, либо из села съехало. Был, правда, случай убийства — два местных дебошира порубили друг друга топорами насмерть, да еще злостная самогонщица ушла в лес и повесилась, после того как навестила детей в интернате. А вот Андрей Головлев, трижды судимый сельчанин, вместе со своей сожительницей просто исчез…

Васинцов лихо развернулся на площади и, подъехав к остановочному павильону, заглушил двигатель снегохода. Никоненко сидел на своем мотоцикле и задумчиво наблюдал, как «пазик», ревя мотором, пытается забраться на взгорок у околицы села, значит, минут через десять будет здесь.

— Всегда встречаете? — спросил Васинцов.

Никоненко понял вопрос и кивнул:

— В обязательном порядке. Этот автобус, он почти круглый год вроде как паром между нашим маленьким мирком и огромным, внешним миром. Все видно, кто приехал, кто уехал. Раньше еще молоковоз ходил, а теперь сами масло, сыр делаем, на этом же автобусе и отправляем.

— И судя по твоим записям, философ ты мой при исполнении, все непутевое из села уезжает, а взамен прибывает здоровый элемент. А водила Федор вроде как старик Харон на переправе через Стикс?

— Что-то типа этого, — то ли не понял, то ли сделал вид, что не понял иронии, Никоненко. — Вот глянь туда, вдоль реки, это дачный кооператив, еще год назад здесь зимой ни одной дачи жилой не было, а теперь…

Действительно, из труб чуть ли не четверти дач вились дымки.

— Это городские, приехали летом и остались, это они маслобойню и сыроварню наладили, колбасный цех, коптильню. Теперь у нас в школе учителей комплект, свой врач есть, фельдшер, инженер-строитель, агроном из сельхозакадемии, целой кафедрой заведовал. А вот такие, — и он кивнул в сторону остановочного павильона, — съезжают.

Васинцов посмотрел и увидел крупного красномордого мужчину, прятавшегося от мартовского ветра за облупившейся жестью остановки в окружении полудюжины мешков и чемоданов.

— Наш бывший зампредседателя потребсоюза Бобров.

— Тоже автобуса ждет? Неужто при такой должности на хотя бы скромную «нивку» не заработал?

— На «нивку»? Два «СуперУАЗа» и «ниссан-патрол», не считая того, что записано на жену и тещу! Еще во время первых торков в пользу сельской общины отдал, жена его потом чуть живьем не съела. А потом и ее торкнуло, бриллианты свои в церковь отволокла, чуть ли не насильно батюшке всучила. А вечером прибежала и забрала, а утром опять принесла. Короче, отцу Алексию это все надоело, он в пользу Сергиевой Пустыни камешки передал, а Бобрихе сказал, что нечего бегать туда-сюда, как электричка. Но грехи ей все-таки отпустил. Кстати, а вот и он…

К площади медленно подходил молодой священник в черном суконном пальто поверх рясы. На голове батюшки ясно выделялись хорошие наушники аудиоплейера.

— Все «Пинк Флоид» слушает, — объяснил Никоненко, вынимая из кармана какую-то бумажку, — ищет в их музыке небесное звучание… И вот еще что, я тут на всякий случай подборочку сделал.

— Что за подборочку? — удивился Васинцов.

— Это список тех населенных пунктов, куда убыли наши бывшие односельчане, и я заметил тенденцию.

— Что за тенденция?

— Ну вот смотрите, многие подались в район, в областной центр, некоторые даже в Москву. Это понятно. Но вот некоторые населенные пункты… Я проверял, у них там ни родных, ни даже знакомых, но почему-то они направляются именно туда, и не только отсюда, я сверялся в райуправлении, звонил знакомым…

— Постойте, постойте, Ржач, Чапаевск, Мулино… Это же «зоны отчуждения»? Вот так дела! Вы позволите мне оставить этот листок себе?

— Я для вас его и подготовил.

Они разобрались по номерам, Карина выбрала местечко под ветвями старого дуба, ногой разгребла снег, быстро разложила складной столик, вынула из сумки термос, пирожки, холодную телятину, расставила стаканчики.

— Мила, — укоризненно сказал Васинцов, — мы же на охоте…

— Ну и что? Вам, мужикам, как ни назови, что охота, что рыбалка, все одно — пьянка. Нажретесь, и давай языками молоть про работу да про баб. Что я, не знаю, что ли? А появится твой волчище, тут ему и хана — не сомневайся.

Васинцов и не сомневался, по части стрельбы с Кариной никто сравниться не мог, да и позицию она выбирала так, что жертва словно сама выходила под ее ствол и подставляла бочок. Вот и сейчас они вовсе не случайно получили «номера» по соседству с парой Корич — Гулин, подстраховывали. Гулин был плох, совсем плох, после той самой проверки в институте он замкнулся в себе, во время совместных застолий отмалчивался большей частью и со спирта перешел на винцо. А в последнее время все чаще уходил в одиночку «побродить по лесу с ружьишком», но добычу приносил крайне редко и с собаками общего языка не находил.

На охоту их пригласил Никоненко. Егерь лично привез ему лицензии на отстрел: волки зарезали трех овец на ферме, да и на дальнем хуторе корова ушла в лес да так и не вернулась… В принципе ничего особенного, волков здесь отстреливали каждые три года, только вот почтальонша рассказывала, что, когда развозила почту, видела большую стаю, вышедшую из перелеска. Вел стаю матерый зверь, и едва увидев ее, тут же погнался. Если бы не снегоход, задрали бы, как пить дать. И еще она божилась, что волк, поняв, что не догонит, остановился, высунул язык и обложил ее трехэтажным матом. Только мало что не почудится женщине со страху.

— Третий, приготовьтесь, слышу собак очень близко…

Мила первой вскинула винтовку, Васинцов тоже присел на колени и поднял ствол своей «Сайги».

— Осторожней, здесь дети, — раздался в наушниках голос Гулина.

Дети, откуда здесь могут быть дети? Или сельские мальчишки сбежали с уроков, чтобы посмотреть, как «городские спортсмены» охотятся на волков?

Первым на полянку, огороженную красными флажками, выскочил большой бурый волк. Он припал передними лапами к снегу, огляделся, потом поднял большую голову и втянул ноздрями воздух, тявкнул. По его следам на поляну вышли две волчицы, дюжина полугодков. Стая замерла на месте, молодая самка заскулила и снова бросилась в лес.

Винтовка Карины сухо щелкнула, потом еще раз, вожак взвизгнул и закрутился на месте, остальная стая метнулась в лес.

— Вот так дела, это ж Андрюха Голованов, — почесал затылок Никоненко, — только оброс сильно. Да и зубы поменял, у него-то после последней «ходки на зону» сплошь фиксы рыжие были, а теперь белые, крепкие. И что мне теперь в рапорте писать? Несчастный случай на охоте? Затаскают теперь…

Раздался скрип снега, с трудом удерживаясь на лыжах, из чащи медленно вышел Гулин. Из-за пазухи у него торчал мокрый черный нос.

— Щенка, что ли, нашел? — удивился Кайметов. — Ба, да это волчонок!

Гулин ушел ночью, оставил на столе рапорт об увольнении, просьбу переслать его денежное довольствие матери в Саратов, с собой взял того волчонка и кусок задка убитой на охоте кабанихи.

«Больше не могу противиться природе, ухожу в леса. Простите, если что не так, Гулин», — вот и вся прощальная записка. Его встретил еще старик-ветеринар на тропинке к реке. «Они там в лесу, одни», — сказал Гулин странным голосом. И глаза у него были какие-то странные, желтые, что ли…

Одинцов ждал их на автовокзале. Он с ухмылкой наблюдал из окна своего «суперуазка», как отдохнувшие «грифы» помогают водителю выгрузить из чудовища марки «ПАЗ» коробки с маслом и сыром, оценил кабанью шкуру, которой охотники не преминули похвалиться. Он молча прочитал рапорт Гулина, его прощальную записку, понимающе кивнул.

— Как отдохнули? — спросил он, доставая из кармана какие-то бумаги.

— Отлично! — ответил за всех Васинцов.

— Не торкало?

— Даже наоборот.

— Вот и замечательно, здесь билеты для всей команды, только тебя, Карину и Корича прошу чуть задержаться. Надо помочь местным товарищам…

Гулин шел по рыхлому снегу, безошибочно угадывая направление. Тяжелые ботинки с рифленой подошвой оставляли четкие следы на подмокшем снегу. Только у реки Гулин немного замешкался, каким-то шестым чувством понял, что идти по тропинке через реку не следует — тонкий лед уже не выдержит веса его тела. Он свернул, пробрался вдоль огородов и только тогда по узкому мосточку перешел речку и вошел в лес. Было тепло, и он даже вспотел в теплой штурмовой куртке. Волчонок за пазухой свернулся в клубок и тихонько попискивал во сне.

Стаю он нашел на той самой поляне, где они накануне охотились. Три женщины лежали прямо в снегу, вытянув вперед лапы, около них дурачились в лунном свете около дюжины волчат.

— Что так долго? — спросила главная Старшая Самка, поднимаясь.

— Дозревал, — коротко ответил Гулин, забрался рукой за пазуху и выпустил щенка на снег. Тот поднял куцый хвост, радостно кинулся к матери и ткнулся холодным носом в набухшую грудь. Тут же из леса вышли два молодых самца. Один из них подошел к Гулину совсем близко, осторожно принюхался и принял подчиняющуюся позу. Все было ясно без слов, Гулину быть вожаком стаи, он здесь самый сильный, умный и крупный самец.

— Поесть чего-нибудь принес? — сказала молоденькая самка, принюхиваясь к вещмешку Гулина, и тут же испуганно замолчала. Ей не полагалось говорить вперед Самки Старшей, но пронесло, по-видимому, Старшая думала о том же. Гулин долго возился с узлом, с непривычки короткие пальцы с мощными когтями плохо слушались, наконец ремешок поддался, и он выложил мясо на снег. Стая по очереди, без особой спешки принялась ужинать.

— Что решил делать? — спросила Старшая Самка, облизываясь.

— Будем уходить в сторону заповедника. Егерь лицензии на отстрел привез, так что здесь теперь опасно.

— В заповеднике тоже опасно, да и овец там нет.

— Ничего, скоро разлив — зайчатиной перебьемся, а уйдем дальше, там у меня егерь знакомый есть, тоже, кажется, из наших.

Самка покорно кивнула и лизнула Гулина в щеку, он воспринял это, как должное, отрывисто дал команду. Стая быстро выстроилась в цепочку и след в след двинулась по снегу. Гулин с непривычки царапал подушечки лап об острый наст, но скоро свыкся, и стая пошла быстрее.