"Александр Македонский. Пределы мира" - читать интересную книгу автора (Манфреди Валерио Массимо)

ГЛАВА 14

Александр проехал верхом по руинам своего лагеря, среди пожарищ и опустошения, в едком дыму, стоявшем в тяжелом неподвижном воздухе. Он искал шатер Барсины и тут услышал плач маленького мальчика. Это был Фраат, который сторожил тела матери и брата, все еще сжимающих друг друга в последнем объятии.

Царь слез с коня и подошел, не веря увиденному.

— О боги! — воскликнул он с полными слез глазами. — За что, за что столь горькая судьба невинному созданию?

Он опустился на колени рядом с окровавленными телами, осторожно перевернул Этеокла на спину, стараясь уложить юношу получше, и накрыл его плащом. Он убрал с лица Барсины волосы, нежно погладил ее лоб. Ее глаза еще хранили блеск последних слез и словно глядели вдаль, высматривая какую-то удаленную точку на небе, до которой не доносилось ни шума битвы, ни криков ненависти и ужаса. Казалось, они следят за таинственной мечтой, которую погибшая лелеяла так долго и которая вдруг исчезла.

В нереальной тишине, опустившейся на разоренный и опустошенный лагерь, отчаянный плач мальчика казался душераздирающим. Александр повернулся к рыдавшему Фраату и сказал:

— Не плачь. Сын Мемнона Родосского не должен плакать. Наберись сил, мальчик, прояви мужество.

Но Фраат все повторял сквозь слезы:

— Почему умерла мама? Почему умер мой брат?

И на этот вопрос не мог ответить даже самый могущественный на земле царь. Он лишь спросил:

— Скажи мне, кто убил твою мать, Фраат, и я отомщу за нее. Скажи мне, прошу тебя.

Мальчик сквозь слезы попытался ответить, но не смог вымолвить больше ни слова и только указал на агриан, снимавших одежду с одного мертвого персидского всадника. И тогда Александр понял. Он с горечью осознал, что его собственный приказ защищать Барсину любой ценой стал причиной этого двойного убийства.

В это время мимо проходили носильщики из отряда педзетеров, собирая мертвых. Они приблизились к трупу Этеокла, чтобы забрать его. Царь отдал им юношу, а после отослал их. Он сам взял Барсину на руки и отнес в свой уцелевший от огня шатер. Там он положил ее на постель, собрал ее волосы, погладил по бледной щеке и поцеловал в бескровные губы. А потом закрыл ей глаза. Она все еще была прекрасна.

— Спи, любовь моя, — тихо прошептал Александр, после чего взял Фраата за руку и вышел.

Тем временем с поля боя вернулись солдаты, и лагерь огласился победными криками. Пленных отправляли в загон, в одну сторону — греков, в другую — варваров. Пришел Гефестион и обнял Александра.

— Я сожалею о ней и ее сыне: злая судьба, которой можно было бы избежать. Очевидно, Мазею поставили задачу прорвать наш левый фланг и освободить семью Дария. Еще чуть-чуть, и ему бы это удалось: Парменион ранен, Пердикка и Кратер — тоже, и у нас много погибших.

В это время мимо провели женщин из гарема Великого Царя вместе с их детьми и царицей-матерью, чтобы доставить в более спокойное место, где установили новый шатер. Там Гефестион увидел и Каллисфена, который следовал за двумя рабами, тащившими корзину папирусов и сундук его личных вещей.

Александр кивнул племяннику своего учителя, а потом вернулся к разговору с Гефестионом:

— Сколько погибло?

— Много. По меньшей мере, две тысячи, если не больше, но и персы понесли большие потери. Тысячи трупов разбросаны по равнине, других добивает наша конница, бросившаяся вдогонку.

— А что Дарий?

— Бежал вместе с Бессом. Вероятно, в Сузы или Персеполь, не знаю. Но мы захватили Мазея.

Александр на мгновение задумался.

— Есть известия об Артабазе?

— Кажется, среди знатных персидских пленников я видел и его. Он должен быть с Мазеем, если не ошибаюсь.

— Отведи меня к нему.

— Но, Александр, солдаты ждут тебя, чтобы воздать тебе почести и выслушать твое поздравление. Они сражались, как львы.

— Отведи меня к нему, Гефестион, и распорядись, чтобы кто-нибудь позаботился о них, — сказал царь, указывая на тела Барсины и Этеокла, которого носильщики укладывали рядом с матерью. Потом повернулся к Фраату: — Идем, мальчик.

Персидских начальников, сатрапов, полководцев и родственников Великого Царя привели к Евмену, находившемуся поодаль от поля боя, и поместили в большой шатер, где проводились военные советы. Секретарь также распорядился, чтобы войсковые врачи обязательно оказали им первую помощь. Хирурги были невероятно заняты: им приходилось заниматься сотнями раненых, взывавших о помощи с поля боя.

Когда вошел Александр, все склонили головы. Некоторые подходили к нему и склонялись так, что лбом касались земли, а правую руку подносили к губам, посылая ему поцелуи.

— Что это? — спросил Александр у Евмена.

— Персидский обычай — поцелуй для владыки. По-гречески мы называем это «проскинезис». Он означает, что все эти люди признают тебя своим законным монархом, Великим Царем, Царем Царей.

Александр ни на мгновение не отпускал руку мальчика, и все выискивал среди присутствующих одно лицо, а потом сказал:

— Этого мальчика зовут Фраат, он сын Мемнона Родосского и Барсины. Он потерял обоих родителей и своего брата Этеокла. — Произнеся эти слова, Александр увидел, как глаза одного пожилого знатного перса, державшегося в глубине шатра, наполнились слезами, и понял, что это и есть тот самый человек, которого он искал. — Надеюсь, — снова заговорил Александр, — что среди вас находится его дед, сатрап Артабаз, последний из оставшихся у него членов семьи, который может позаботиться о нем.

Старик вышел вперед и сказал по-персидски:

— Я — дед этого мальчика. Можешь отдать его мне, если ты мне веришь.

Не успел толмач перевести эти слова, как Александр наклонился к Фраату, который вытирал слезы рукавом хитона:

— Смотри, это твой дед. Ступай к нему.

Мальчик поглядел на царя блестящими от слез глазами, выделявшимися на чумазом лице, и сказал:

— Спасибо.

А потом бросился к старику, который упал на колени и прижал его к себе. Присутствующие онемели и расступились, освобождая проход. Какое-то время слышались лишь всхлипы мальчика и приглушенные рыдания старого сатрапа. Даже Александром овладело волнение, и он обернулся к Евмену:

— Пусть они изольют свою боль, а потом устрой похороны Барсины, как пожелает ее отец, и скажи ему, что он может вернуться к своим обязанностям правителя Памфилии. Он сохраняет все свои привилегии и собственность и может воспитывать мальчика так, как сочтет нужным.

Тут его внимание привлек другой персонаж — немолодой воин, все еще в боевых доспехах и со следами битвы на теле.

— Это Мазей, — шепнул царю на ухо Евмен. Александр тоже что-то шепнул в ответ и вышел.

Он вернулся в лагерь, где все войско, построившееся в три ряда, и командиры, кто пеший, а кто верхом, встретили его овациями. Парменион, тоже раненный, скомандовал салют, и гетайры разом подняли копья, а педзетеры вскинули вверх огромные сариссы, которые столкнулись в воздухе с сухим стуком. Здесь же, выпятив грудь, стояли и товарищи царя. Кратер и Пердикка щеголяли полученными на поле боя ранами.

Царь направил Букефала на небольшой пригорок и с этой природной сцены обратился к солдатам со словами благодарности и поздравлением.

— Воины! — крикнул он, и тут же установилась полная тишина, нарушаемая лишь потрескиванием последних пожаров. — Воины, еще лишь наступает вечер, а мы, как я и обещал, победили!

С одного конца лагеря до другого пронесся рев, и ритмические выкрики все громче и громче понеслись к самому небу:

Александрос! Александрос! Александрос!

— Я хочу поблагодарить наших друзей фессалийцев и тех македонских конников, которые подоспели с другого берега моря как раз вовремя, чтобы принять участие в сегодняшнем сражении и решить его исход. Мы ждали вас с нетерпением, воины!

Фессалийцы и македоняне из новых отрядов ответили овацией.

— Я также хочу поблагодарить наших союзников греков, которые выдержали удар справа. Я знаю, что это было нелегко!

Греки начали неистово колотить мечами в щиты.

— И теперь, — продолжил Александр, — вся Азия со всеми ее сокровищами и чудесами — наша. Нет предприятия, которое было бы нам не по плечу, нет чуда, которое мы не могли бы совершить, нет пределов, которых мы не сумели бы достичь. Я поведу вас на край света. Вы готовы следовать за мной, воины?

— Готовы, государь! — закричали они, потрясая копьями.

— Тогда выслушайте меня! Сейчас мы пойдем в Вавилон, чтобы увидеть самый великий и прекрасный город в мире. Там мы насладимся отдыхом после тяжких трудов. А потом… потом мы пойдем дальше и не остановимся, пока не доберемся до последнего Океана.

Налетел ветер. Всё усиливаясь, он поднял легкую пыль и волной пробежал по оперению шлемов. Казалось, этот ветер прилетел издалека и принес еле слышные, почти забытые голоса. Царь уловил ностальгию, охватившую его солдат в этот вечерний час, почуял он и тревогу, которую сам возбудил в них своими словами, и потому Александр добавил:

— Я понимаю вас. Я знаю, что вы покинули своих жен и детей и вам хочется повидать их, но Великий Царь побежден еще не полностью — он отступил в отдаленные края своей державы, возможно думая, что там мы не сумеем его настичь. Но он ошибается! Если кто-то из вас захочет вернуться домой, я не упрекну его, но если вы предпочитаете идти дальше, таких воинов я бесстрашно поведу до края земли. До завтра Евмен раздаст каждому по три тысячи серебряных драхм. Будет еще много других денег, когда мы захватим остальные столицы, набитые бесчисленными сокровищами. Мы пробудем в Вавилоне тридцать дней, и у вас будет время подумать. Потом Евмен устроит перекличку, чтобы мы могли узнать, кто вернется домой, а кто отправится со мной в новый поход. А сейчас можете разойтись, солдаты, и приготовиться к завтрашнему маршу.

Войско разразилось бурным продолжительным ликованием, а Александр пятками ударил Букефала и снова проскакал мимо строя. Он подал знак товарищам, и они поскакали вместе с ним к персидскому лагерю в сопровождении охраны из воинов «Острия» и штурмовиков-агриан.

Царский шатер был, если такое возможно, еще богаче и пышнее, чем Александр видел при Иссе, но число слуг в нем оказалось поменьше. В шатре нашли еще двести талантов в золотых и серебряных монетах, предназначенных для выплаты жалованья наемникам и недавно набранным войскам, и Евмен тут же провел инвентаризацию.

Царь уселся в одно из кресел и предложил сесть друзьям, после чего велел слугам принести чего-нибудь поесть.

Леоннат не сдержался и пробурчал:

— Ребята, даже не верится: этот день представлялся мне довольно страшным. Был момент, когда они прорвались на участке Пармениона, а Бесс тем временем обошел греков справа, и мы оказались между ними, как стадо идиотов.

— Ну и сюрприз ты припас! — вмешался Селевк. — Подкрепление из Македонии и Фессалии. Но как ты мог знать, что оно прибудет вовремя? Приди оно часом позже, и…

— И все мы сейчас лежали бы кучей, и вороны гадили бы нам на голову, ожидая, когда придет пора сожрать наши глаза и яйца, — продолжил за него Леоннат. — Они всегда начинают с этого, вы знаете?

— Прекрати! — прервал его Александр. — Не надо фиглярствовать. — И обратился к Селевку: — Антипатр все тщательно приготовил, и еще в Тире я знал о ежедневных передвижениях этого контингента. И не сомневался, что все получится, как задумано. Во всяком случае, скоро мы узнаем больше: мы кое-кого ждем.

— Ничего нельзя наверняка знать заранее, мой молодой блистательный бог, — прозвучал голос у входа в шатер. — Достаточно было предыдущей ночью в горах пройти дождю, и твои фессалийцы и македоняне остались бы чесать репу на другом берегу Тигра, а Дарий разнес бы вас в клочья.

— Заходи, Евмолп, — сказал Александр, узнав осведомителя. — Может быть, мне следовало довериться обещанию Мазея? Это его прорыв оказался самым опасным. Ему чуть было не удалось замкнуть окружение у нас в тылу.

— А почему бы не спросить у него самого? — предложил Евмолп, вводя с собой человека, которого Александр уже видел в шатре среди пленных. — Он здесь. Согласно твоим пожеланиям.

Сатрап направился прямо к монарху и поклонился так низко, что лбом коснулся земли, а потом приложил руки к губам, посылая ему поцелуи.

— Вижу, ты оказываешь мне почести, как своему царю, — заметил Александр, — но если бы я поверил твоим словам, сейчас меня бы глодали собаки и клевали птицы.

Сатрап выпрямился и спросил на безупречном греческом:

— Дозволено ответить, владыка?

— Разумеется. Вообще-то вам двоим лучше сесть, потому что вы должны мне кое-что объяснить.