"Иллюзион" - читать интересную книгу автора (Макушкин Олег)

Folder VII

E:\My Documents\B поискахсебя

\Ideal.ist

• Open file 'ideal.ist'

• Executing with caution: rare type of file

Привычный мир исчез в одночасье, рассыпался, как горка орехов, как пепел сгоревшей бумаги, как розовые мечты восьмиклассницы; настоящая жизнь оказалась чуть гаже, чуть хуже, грязнее, неприветливее, чем оптимистичная иллюзия, в которой я жил раньше, но этого «чуть-чуть» с лихвой хватило, чтобы окунуться в океан горечи и завистливой тоски по утраченному, чтобы проклясть несправедливую судьбу, подсунувшую мне злого ангела Шелеста, и пасть духом ввиду невозможности что-либо изменить.

Казалось бы, запойный пессимизм должен был превратить мою жизнь в сплошное унылое похмелье отчаявшегося разума, прерываемое лишь периодами истеричного бешенства.

Но этого не случилось. Да, я чувствовал себя обманутым и разочарованным; да, я ненавидел Шелеста, хотя и понимал, что он, возможно, не заслуживает этого; да, я многого натерпелся и познал чувство безысходности, толкающее к барьеру смерти или к тупому смирению перед судьбой, что еще хуже. Но вместе с тем я ощущал что-то иное — некую непознанную прежде свободу, ощущение самодостаточности, отрешенности от всего мира, которой мне не хватало в предыдущей жизни.

Удивительное дело — узнав, что мир на самом деле устроен хуже, чем кажется, я вдруг понял, что мне нечего терять: работа — всего лишь борьба за кусок хлеба и право греть пузо не на диком пляже, а в солярии отеля; дружба — в лучшем случае синоним взаимовыгодного симбиоза, а когда и простого паразитизма; любовь — незамысловатый гормональный допинг плюс сеансы физкультуры; общественное признание — спровоцированный поверхностным общением с людьми самообман и потакание скрытому нарциссизму. Что мне ценности этого жалкого мира? Цветные тряпки и кривые зеркала.

И избавившись от всего, что составляло раньше смысл моей жизни, я обрел свободу. Я и только я отвечал за свои поступки, ничье мнение не имело для меня силы; одиночество среди людей сделало меня самостоятельным и свободным. После всего случившегося мне казались слишком мелкими обыденные человеческие желания, которые владели мною до сих пор. Как глупо, например, вкалывать полгода ради того, чтобы лежать на грязном песке у покрытой серой пеной воды, обнимая рябую толстуху, и воображать себя на коралловом пляже вдвоем с великолепной мулаткой! Бюргерские ценности протухли у меня на глазах, и мне не хотелось делать ничего из того, что я делал прежде. Да, обычные люди хорошо живут, их кормят сладкой жвачкой, им стелют мягкие постели и подкладывают нежных женщин, но им также надевают розовые очки, сквозь которые они с радостью смотрят на окружающую грязь, и видят несуществующие богатства, и радуются своему прозябанию.

А у меня больше нет очков, и ничего из того, что имеют сытые соотечественники, но я не хочу жевать соевое мясо, думая, что это парная баранина, или пить под видом родниковой воды хлорированный раствор. Пусть я буду голодным и злым, но зато я буду смотреть на мир собственными глазами. Так что теперь я не смогу вернуться обратно под сень Иллюзиона. И мне остается лишь два выхода: бесцельно барахтаться в одиночестве, пытаясь выжить в непростом постиллюзорном мире, или примкнуть к этому маньяку Шелесту, которого я успел проклясть за дарованные мне страдания.

Я стоял на коврике в прихожей квартиры Шелеста, пытаясь не думать о том, что только что дал согласие участвовать в преступной — в этом у меня не было никаких сомнений — деятельности хозяина квартиры. Ведь он сам признался, что за компьютерные преступления его разыскивают спецслужбы.

— Что стоишь — снимай ботинки и заходи, — позвал Шелестов.

Я нехотя разулся и остался стоять в мокрых носках — ноги я промочил на улице, случайно наступив в лужу, скрывавшую промоину в асфальте. От носков шибанул, словно струя кваса, кислый и вязкий запах немытых ног. Шелест втянул носом воздух и рассмеялся.

— Пахнешь, как настоящий мужчина. Проходи, осматривайся.

Квартира у Шелеста оказалась симпатичная — чистая, отремонтированная, с новым пушистым ковром, покрытой чехлами мебелью, моющимися обоями, которые хозяин не забывал мыть, и навесным потолком, с которого ничего не сыпалось и не подтекало. Примерно такая же квартира была у меня — в мире иллюзий. Я с завистью подумал, что Шелесту не так уж нужен тот мир, ведь он и в этом устроился неплохо. А меня, должно быть, вытащил в реальность для компании. Скотина.

— А обстановка у тебя недурна, — заметил я, не скрывая неприязни.

Обстановка была, по правде говоря, немного странная. Вся одежда висела в коридоре на вешалках, а шкафы отсутствовали. Книг не было ни одной, вместо них возле компьютерного столика высилась многоярусная стойка, набитая компакт-дисками. Повсюду располагались очень странные и совершенно нефункциональные предметы — какая-то почерневшая коряга, напоминавшая крокодила, очень высокая ваза белого фарфора с голубым орнаментом в китайском стиле, туристическая палатка, растянутая между вбитыми в плинтусы гвоздями и батареей, со стоящим у входа примусом и надписью «Здесь живет Бегемот» на пологе, и так далее.

В одной из комнат (всего их было три) я обнаружил целую коллекцию холодного оружия, которое было небрежно разложено на куске брезента вместо того, чтобы чинно висеть на стене. На серванте я увидел водолазный шлем с круглым окошечком, на подставке было выгравировано: «Дайвер — друг человека».

— Откуда у тебя этот шлем? — спросил я хозяина квартиры.

— Коллеги подарили, — Шелест передвигался по квартире босиком в черном махровом халате. — Я же бывший подводник. Чай будешь?

— Ты обещал ответить на мои вопросы, — напомнил я.

— Садись, — предложил Шелест.

Каких-то пять минут назад я стоял у его двери с заточкой в потном кулаке, собираясь воздать Шелесту за причиненные мне страдания. Не смог, не хватило характера. Получилось так, что я пришел расписаться в своем поражении, в том, что не могу ни отомстить ему, ни просто повернуться и уйти. И мне оставалось, страдая от горечи унижения, лишь принять его гостеприимство.

Теперь мы сидели на кухне, небольшой и уютной — теплый пол и обилие деревянных поверхностей делали ее похожей на дачный домик где-нибудь под Звенигородом. Шелестов разлил чай по стаканам, стоящим в старинных, потемневших от времени серебряных подстаканниках. Не спрашивая меня, он бросил в оба стакана по три куска рафинада и по дольке лимона — должно быть, привык жить в одиночестве, и такая простая мысль, что я могу не любить сладкий чай, не пришла ему в голову. Я подул на горячий напиток, потом взял чайную ложечку, на которой была выбита занятная надпись: «Меня не существует».

— До сих пор не могу поверить, что все это случилось, — сказал я. — Были у меня друзья, Саныч...

Голос дрогнул против моей воли, и я озлобленно уставился в свой стакан. С какой стати я плачусь этому Шелесту? Это же он во всем виноват!

— Жалко, конечно, — сказал Шелестов. — Не повезло тебе с приятелями. А друга иметь хотелось — настоящего, великодушного, сильного и доброго. Вот Иллюзион и подсунул тебе твоего Саныча...

— Что это такое? Ты говорил, это какая-то система контроля сознания, придуманная правительством? На основе нейрохимических проводников, рассеянных в воздухе?

— Вообще-то все обстоит немного по-другому, — сказал Шелест, прихлебывая чай. — Но для простоты можешь пока думать так. Правительству легче контролировать граждан, которые живут в мире, где они счастливы и довольны жизнью. Происходит это за счет всеобщего информационного поля, которое влияет на каждого человека, находящегося в пределах досягаемости крупных информационных центров — мегаполисов. В итоге люди перестают замечать все плохое и начинают приукрашивать действительность. Вот вы, компьютерщики, видите прогресс технологий, а кто-то наблюдает чуть ли не инопланетян, разгуливающих среди нас. Слушать ваши разговоры — это просто умора: каждый талдычит о своем, совершенно не обращая внимания на другого. Правда, вавилонского столпотворения не происходит — есть некая корреляционная функция, которая приводит ваши бредни к единому знаменателю. А правда жизни такова, что обычный мир каким был, таким и остался. И не очень-то он изменился за последнее десятилетие. Правительству это на руку — если удастся законсервировать перемены в обществе, то люди, которые правят сегодня, навсегда останутся у власти.

— Но почему? Почему людям обязательно видеть то, чего не существует?

— Ты живешь в реальности уже несколько дней. Тебе это нравится?

Я хмыкнул. Паскудная штука — жизнь. Мокрые ноги, опоздание на встречи, прорва всяких неуправляемых случайностей, которые постоянно нарушают твои замыслы, — от порвавшейся под мышкой рубашки до машины, которая норовит сбить тебя на пешеходном переходе. И постоянное ощущение беспомощности перед обстоятельствами.

— Ничего не получается, да? — спросил Шелест. — Дела идут не так, как хотелось бы. Все время попадаются какие-то подводные камни, которые тормозят твои начинания. И что бы ты ни пытался сделать, возникает масса проблем. Мир, в котором ты живешь, тебя не устраивает, а изменить его не в твоих силах. Рушатся мечты, разбиваются надежды. Ты уже столкнулся с этим?

Я вздохнул. Шелест прав — именно это я и чувствовал.

— А знаешь, сколько людей чувствовали то же самое до появления Иллюзиона? Девяносто из ста или даже девяносто пять. Зато теперь почти все они живут, вполне довольные своим существованием.

Шелест положил локти на стол, уставившись мне в глаза острым взглядом.

— Человек слишком слаб. Он слаб физически перед множеством опасностей, подстерегающих его на улице; он слаб духом в решении своих проблем. Ему всегда приходилось решать дилемму несоответствия окружающего мира человеческим воззрениям о том, каким должен быть этот мир. И решая эту проблему, люди переделывали мир вокруг себя. Теперь появился другой способ — увидеть действительность такой, какой ты хочешь ее видеть, не прикладывая никаких усилий. Слишком легкий способ, чтобы слабый человек не воспользовался им.

— И что ты предлагаешь? — пожал я плечами. — Если люди хотят обманываться — это их право.

— Я хочу сделать человека сильнее. Когда он сможет стать более сильным и независимым от окружающей его среды — я имею в виду каждого конкретного индивида, — тогда он не будет нуждаться в том, чтобы окружать себя иллюзиями. Ему не понадобится ни Иллюзион, ни компьютерный Омнисенс, ни другие виртуальные миры. Он сможет реализовать свои устремления в реальном мире. Вернуть человека к реальности — вот чего я хочу! Хороший лозунг, а?

— Каким образом? — усмехнулся я. — Дашь каждому по миллиону рублей, а лучше баксов?

— Деньги — ничто! — убежденно заявил Шелест и, видя мою кислую улыбку, добавил снисходительно: — Деньги — ничто, если на них нечего купить.

Он допил чай и съел лимонную корку.

— Я говорю об очень конкретных вещах. Физическая сила, живучесть, способность к регенерации. Если человек сможет выжить, попав в техногенную катастрофу, если ему будут не страшны несколько переломов и падение с высоты двадцати метров, если он сможет отращивать потерянные конечности и сожженную кожу, если он сумеет переносить жару и холод, меняя температурный режим организма... Все эти способности присутствуют у многих живых существ, не такая уж это фантастика. Если человек будет чувствовать себя менее уязвимым и беспомощным, если он будет силен, вынослив, полон энергии двадцать четыре часа в сутки, избавлен от болезней, ему просто неведомы станут сомнения и разочарования. Человеку будет интереснее менять мир, чем жить грезами, — если мир начнет таять под его пальцами, словно податливый пластилин. Застрахованные от случайностей, долговечные и целеустремленные, люди смогут добиться всего, чего захотят.

Я покачал головой.

— Ну и как это сделать? Заставить всех заниматься бодибилдингом?

— Генная инженерия, — ответил Шелест и встал из-за стола.

— А ведь я шел сюда с намерением тебя убить, — сказал я задумчиво. — Но грешно трогать умалишенного.

Шелест хмыкнул.

— Либо ты со мной, либо сам по себе. Выбирай.

\Optical.noise

• Optical noise is detected in the channel

• Bugs are eating your FAT

• CPU not found: emulation started

• Anyway, thingsgowell!

Стоя у вентиляционной будки в каком-то скверике, я успел десять раз пожалеть о том, что согласился участвовать в затее Шелеста. К ночи подморозило, так что грязная кашица на улицах превратилась в лед, местами очень скользкий; я не единожды упал по дороге. А стоять на месте было холодно, и не помогали даже принятые внутрь пятьдесят грамм. К тому же, исполняя наказ Шелеста быть бдительным, я постоянно вертел головой и с минуты на минуту ожидал, что нас нагрянут арестовывать. Холод и мандраж — плохие компаньоны; мне изрядно не хватало Шелестова фанатизма, и вдобавок я элементарно был не в курсе его планов.

Сам Шелест, оставив меня «на шухере», высадил решетку воздуховода, укрепил альпинистский трос, защелкнул карабин и скрылся в темноте шахты. Потом я спустил ему на веревке минибур — нечто среднее между циркулярной пилой, отбойным молотком и электродрелью. Где Шелест достал такую игрушку и за какие деньги — не берусь даже представить. И вот теперь из-под земли доносился вой этой адской машины, а я дрожал от страха, ожидая появления охраны, — светящаяся огнями громадина небоскреба, принадлежавшего нефтяной компании, банк которой мы собирались ограбить, нависала надо мной, отделенная лишь пустырем и узкой полоской чахлых деревьев.

Вчера между нами состоялся примерно следующий диалог:

«Мы идем грабить банк», — сказал Шелест.

«С револьверами и черными масками?» — спросил я.

«С ноутбуком и дискетой», — ответил он.

«Значит, «кул хацкер» Шелест взломает все электронные системы защиты? — усмехнулся я. — Может, ты и к телефонной линии можешь без модема подключаться, насвистывая звучание коннекта на четырнадцать четыреста?»

«Музыкального слуха нет, — пожал плечами Шелест. — Но я действительно хакер. Не такой крутой, чтобы, не вставая с места, набить свой электронный кошелек баблом, но кое-что могу. А главное, знаю, кто может сделать то, что не умею я».

Оказалось, Шелест разыскал какого-то спеца по волоконно-оптическим сетям, напоил его и вызнал, где находятся колодцы кабельных соединений, — нефтяные магнаты привыкли жить на широкую ногу и несколько лет назад переложили все кабельные трассы в городе, заменив коаксиал и витую пару на более быструю, но более дорогую волоконную оптику. Более того, они заменили все коммуникационное оборудование — даже я помню, как на столичные радиорынки, заваленные старыми роутерами и другими сетевыми устройствами, слетелись толпами компьютерщики из глубинки, скупая по дешевке оборудование.

Теперь Шелест через вентиляционную шахту добрался до колодца. По его расчетам, бетонную стенку можно было раздолбать за четыре минуты — он управился за три. Когда шум бура стих, я вздохнул облегченно, хотя радоваться было еще рано: даже если нас пока не обнаружили, вполне может статься, что на следующем этапе нас засекут. Из шахты показалась голова Шелеста.

— Давай спускайся, нечего тебе здесь светиться, — сказал он. — Шуметь больше не будем — дальше пойдет работа в белых перчатках.

Я мгновение колебался — сейчас у меня был последний шанс послать Шелестова к такой-то матери с его авантюрой и выйти из игры. Но я уселся на край люка и перекинул ноги вниз, в темную глубину колодца. Шелест держал трос, пока я спускался; внизу лежали толстыми удавами по всему полу водопроводные трубы, они были скользкие и влажные. Выпрямиться во весь рост мне не удалось. Светя карманным фонариком, Шелест указал пролом в стене, и мы пролезли в другой колодец, еще более узкий; здесь можно было только сидеть на корточках, глотая цементную пыль, поднявшуюся от работы бура, который валялся тут же неподалеку. Большую часть колодца занимали переплетенные кабели, они ползли тугим пучком из отверстия в стене и скрывались в другом отверстии напротив.

— Начинается самое интересное, — сказал Тихон. — Сейчас я подключусь к их каналам.

— Ты знаешь, какой кабель?

— Сейчас узнаем. С электрическими проводами было бы проще, с оптикой придется повозиться.

То, что он делал, напоминало мне шаманство. Сам я программист и могу в два счета написать алгоритм под WinAPI, или дизассемблировать какой-нибудь программный модуль. В школе баловался написанием вирусов, простых, резидентов и полиморфов, правда, антивирус Касперского с его эвристическим анализатором мне обмануть не удавалось. Но работать на аппаратном уровне, да еще с такой сноровкой, как это делал Шелест, мне не приходилось.

С помощью небольших, похожих на пинцеты инструментов Шелест прозондировал все кабели — тончайший щуп прокалывал обмотку, и светодиод получал информацию о проходящих по кабелю сигналах. Инструменты были подключены к работавшему от автономного питания ноутбуку, на дисплее которого высвечивались ряды цифр. Тихон анализировал данные чуть ли не на уровне битовых последовательностей; конечно, ему помогала в этом программа, но и она демонстрировала по большей части куски двоичных массивов. Наконец он остановился на одном из кабелей и достал хитрое приспособление с двумя зажимами, между которыми была закрытая пленкой кругляшка.

— Не дышать, — сказал Шелест и укрепил зажимы на проводе, а затем взял пальцами верхний край пленки и надавил на какой-то рычажок.

Пленка осталась у Шелеста в руках, а кругляшка молниеносно заняла место между зажимами, разрезав провод. По экрану ноутбука вновь заструились столбцы цифр.

— С одномодовым оптоволокном легко работать, — заметил Шелест.

— Что это? — спросил я, имея в виду странный прибор, разрезавший провод.

— Оптическая перемычка, очень тонкая пластинка из кварцевого стекла с измененными преломляющими свойствами, — объяснил Шелест. — Это все равно, как если бы мы разомкнули электрическую цепь и вставили свой контакт. Но с электричеством хитрость в том, что любой прибор, включенный в параллель с линией, изменяет характеристику напряжения, и по этому признаку можно отследить подключение. А здесь мы читаем информацию с помощью светодиода, в то время как исходный луч идет дальше без искажений. Конечно, был кратковременный сбой в прохождении сигнала, вызванный установкой перемычки, но вряд ли это привлечет внимание. Дело в том, что современные коммутационные устройства способны частично восстанавливать потерянную последовательность сигналов, так что никто ничего не заметит.

— А мы можем изменить проходящую информацию?

— Нет, для этого потребовался бы специальный лазер — ведь пришлось бы изменять волновые характеристики идущего по проводу луча. Но мы можем отсечь какой-нибудь пакет данных, который мы не хотим пропустить. Наша перемычка — это ещё и поляризатор, способный перекрывать дорогу свету.

Шелест не смог получить доступ в здание банка; если люди могли не обращать на него внимания, то электронная охранная система — нет. Но он следил за некоторыми из служащих, проникал к ним в дома и узнал, в частности, ряд паролей на доступ к сети банка. Полученная в итоге конфиденциальная информация легла в основу нашего плана, вернее, плана Шелеста. Он узнал о неких платежах, перевод которых мог быть выполнен в узкий промежуток времени. Шелест намеревался воспрепятствовать переводу платежей, чтобы вынудить банк прибегнуть к более традиционному способу доставки денег — инкассатору.

— А ты не можешь взломать сообщение о переводе денег? И отправить все средства на свой счет?

— Нет, — Шелест покачал головой. — Длина ключа — пятьсот двенадцать бит. У меня уйдет слишком много времени на то, чтобы взломать шифр; за это время деньги попадут на другой счет.

— Что за ключ?

— Открытый криптографический ключ. Его знают отправитель и получатель платежа. Система шифрования такова, что не существует метода взлома ключа за меньшее время, чем это достигается простым перебором. Гораздо проще выведать пароль доступа к счетам и перевести деньги на свои активы. Именно этим мы и занимаемся.

Пока Шелест работал, я вылез наружу подышать свежим воздухом и оглядеться. Все было тихо; я установил на крыше вентиляционной будки небольшую антенну для спутниковой связи и спустился обратно, разматывая бухту провода. Шелест воткнул разъем в панель ноутбука; ожил радиомодем, и открылось окно программы-мессенджера.

«Хэлло, Шелест», — появилось сообщение от пользователя Уайлд Кэт.

«Хэлло, Кэти», — ответил Шелест, набирая символы в строке ввода.

— Это кто еще? — спросил я.

— Один знакомый хакер, женщина. Она поможет мне со взломом сервера. Так, приближается «время Ч». Через четыре минуты должен пройти платеж. Вернее, должен не пройти.

— Что ты собираешься делать?

— Я запустил программу, которая управляет функцией поляризатора перемычки на проводе. Она будет отсекать все пакеты информации, в начале которых встретится определенная последовательность битов. Каждый платеж обладает стандартной шапкой заголовка, по которой его можно идентифицировать среди других данных. Перехватив шапку, мы отсечем тело платежа. Но всю остальную информацию мы будем пропускать.

— Но для чего? Не проще ли было перерезать провода?

— Тогда они поймут, что оборвалась связь, и вышлют ремонтную бригаду. А нам нужно сделать так, чтобы они думали, что отказ платежа вызван сбоями в работе их дешифрующих программ, или устройств маршрутизаторов, или чего-то еще. Тогда они, поскольку времени у них в обрез, пошлют курьера с ключом, чтобы он выполнил перевод денег.

Экран ноутбука мигнул, и заработала одна из программ.

— Есть! — обрадовался Шелест. — Первый платёж упал в корзину! Кэти, вскрывай сервер! Через несколько минут они поймут, что не могут провести платеж, — к этому времени мы должны быть в их сети.

— Кэти взломает прокси-сервер и удаленно войдет в их сеть? — спросил я. — Но прокси — это всего лишь заглушка от постороннего проникновения, он не дает доступа к корпоративным данным.

— Верно. Там нечего делать, не зная паролей. Но они у нас есть — я подсмотрел пароль у администратора почтовой службы. Это даст нам возможность читать всю внутреннюю почту компании.

Прошло несколько минут в ожидании. Поляризатор обрубал пакеты информации, содержащие сведения о переводе денег: это было заметно по тому, как его пиктограмма на экране ноутбука периодически чернела на доли секунды. Пришло сообщение от Кэт: «Я в сети».

— Отлично, — сказал Шелест. — Кэти запустит специальную программу, которая будет копировать все циркулирующие в сети сообщения и сбрасывать их нам по модему.

В отдельном окне на экране ноутбука открылся список сообщений, который стремительно рос с каждой минутой. Шелест быстро просматривал заголовки писем.

— А я думал, что виртуальное хакерство — это нечто из разряда фильмов о ковбоях, — сказал я. — Полеты сквозь Омнисенс, программы-демоны в виде огнедышащих драконов, мечи-кладенцы, разрубающие цепи защитных систем, погони на метеорах, светящиеся следы лог-файлов на промежуточных серверах...

— Визуальный интерфейс отнимает вычислительные мощности у процессора, в то время как каждый машинный такт и каждый байт памяти на счету, — сказал Шелест. — А превращать работу хакера в компьютерную игру — это вообще пошлость и неуважение к нашему профессионализму. Эффектами балуются только ламеры.

— А как же нейкон? Он же позволяет ускорить работу мозга и повысить эффективность.

— Кое-кто пользуется нейконом, — хмыкнул Шелест. — Но в такой специфической деятельности, как взлом компьютерных систем, это не дает преимуществ. К тому же нейроконнектор — ошейник, который надевает нам Иллюзион. Чем меньше ты им пользуешься, тем ты свободнее.

Он щелкнул по одному из сообщений.

— Вот это, от старшего администратора системы с пометкой «срочно» руководителю отдела платежей. Так и есть, он пишет, что не проходит платеж. Следующее письмо заместителю гендиректора. Сейчас поставлю фильтр, чтобы читать только эту переписку.

Шелест открыл несколько писем. Сотрудники компании обменивались сообщениями, не подозревая, что Шелест подглядывает за ними, будто стоит за плечом каждого из них в тот момент, когда они набирают текст на клавиатуре.

— Вот и все, — заключил Шелест, прочитав очередное письмо. — «Отправить курьера со стандартной процедурой проверки по маршруту номер два». Кэти, нужен доступ в базу курьерской службы, маршрут номер два. Ага, это 2-я Парковая улица. Отлично, Стих, звони Кесарю и диктуй ему адрес.

Я вытащил мобильник, подключил его к той же антенне, через которую работал ноутбук, и набрал номер, по которому мы связывались с бандитами, нанятыми Шелестом в качестве грубой физической силы.

— Слушаю, — послышался из трубки развязный голос.

— Вторая Парковая улица, примерно через десять минут.

— Лады. Сделаем в лучшем виде.

— Отбой.

Шелест отключил ноутбук, собрал все инструменты в рюкзак и достал кусачки.

— Работа для тебя — перекусывай провода. Устроим им обрыв линии. Да, кстати, в будущем будь осторожен, разговаривая по телефону.

— Почему?

— Тебя могут пришпилить спецслужбы прямо по линии сотовой связи. Только поднесешь трубку к уху — и все, нервный паралич. Будешь стоять, как столб, пока спецы не приедут. Так что учись пению.

— Это зачем?

— Звучание на частоте четыреста двадцать пять герц приводит к обрыву связи на телефонной станции. Это единственный способ спрыгнуть с крючка, когда тебя зацепили парализующей акустикой. Советую разучить какую-нибудь оперную арию, — усмехнулся Шелест.

Быстро собрав вещи, мы вылезли из шахты. Едва оказавшись на поверхности, я заметил, как со стороны небоскреба стремительно приближается цепочка огней.

— А эти парни ловчее, чем я думал, — заметил Шелест. — Давай, руки в ноги, и бежим!

Мы рванули в том направлении, где Шелест оставил машину, но на втором шаге я поскользнулся и рухнул на гладкий лед. Железная рука Шелеста рывком поставила меня на ноги; фонари преследователей мелькали уже в нескольких десятках метров, и мы ломанулись сквозь кусты и сугробы. На ходу Шелест вытащил дымовую гранату и швырнул за спину; оглянувшись через плечо, я увидел, что позади нас выросла стена серого тумана, поглотившая погоню. Долетали лишь приглушенные расстоянием голоса — кто-то, судя по всему, тоже упал на лед и отчаянно матерился.

Когда мы оказались у машины, погони уже не было слышно, и Шелест, придержав меня за плечо, показал подошву своего ботинка. В рассеянном свете тускло блестели шипы, позволявшие не бояться гололеда. Я вздохнул, поражаясь предусмотрительности Шелестова, но долго думать над этим не было времени. Мы помчались на встречу с людьми Кесаря, которые перехватили банковского курьера.

\Urban.ism

• User 1 login: root

• User 2 login: unroot

Парковая улица была освещена не то чтобы плохо, но цепочка фонарей не создавала сплошного светового поля — между чередой желтых конусов, падающих на землю балахонами островерхих палаток, разлилась темнота, скрывая полосу кустов и деревьев, которая отгородила жилые дома от тротуаров. Было похоже, что мы находимся не в спальном районе столицы, а в глухой деревне на окраине области.

Шелест остановил синюю «десятку» метрах в пятидесяти от припаркованных в середине пустой улицы черных машин — двух «бэшек» и представительского «Лексуса». Возле машин стояли какие-то люди; издалека были видны только кожаные куртки и бритые головы — вполне достаточно для любого добропорядочного гражданина, чтобы серьезно задуматься об изменении маршрута в обход черных машин и их темных душою владельцев.

Один из людей направился в нашу сторону, подавая знаки рукой; Шелест подогнал машину поближе. Парень в черной куртке с коротким ежиком и сытой мордой откормленного подонка сунулся в окно машины.

— Ты Шелест? — дыхнул он мне в лицо запахом пивных дрожжей и картофельных чипсов.

— Это он, — кивнул я на Тихона.

Парень просунул голову в машину, мне пришлось вжаться в сиденье. На мгновение я задумался — а что бы я сделал, если бы вот такой мордоворот взял меня за шиворот и сунул под нос мосластый кулак? Хватило бы смелости плюнуть в наглую камскую рожу, зная, что за ним — сила и жестокость целой своры бандитов? Ой, вряд ли...

— Мы взяли этого субчика на «Лексусе», — сказал парень. — Он аж уссался со страху, падла. Бледный как глист, все елозил и плакал, как баба. Свой же костюмчик соплями замазал. Что с ним делать? Если он вам нужен, то забирайте на хер, от него проку никакого. Ревет, как шалава на шмоне.

— Он был один?

— Нет, с шофером. Водила пытался пушку наставить, но пацаны ему мозги подправили.

— Мне нужны вещи, которые были у курьера, — сказал Шелест. — Обыщите его.

— Трусы и носки тоже нужны? Сделаем, — заверил парень. — Может, он лифчик носит? Эти офисные крысы все сплошь извращенцы.

— Просто обыщите его, — с ноткой нетерпения сказал Шелест. — И быстрее. Время не ждет.

Парень помолчал — возможно, в это молчание он пытался вложить какой-то смысл, понятный лишь ему одному. Потом зашагал в сторону своих. Через несколько секунд из представительской машины вытолкнули помятого сутулого человека средних лет, все время поправлявшего очки. Мы молча наблюдали за тем, как его обыскивали — грубо и с шуточками, которые я бы лично не смог терпеть. Хотя кто знает...

— Этот парень — Кесарь? — спросил я.

— Нет. Кесарь — босс, он на мелочь вроде гоп-стопа не разменивается. Это уличная братва, они работают по команде — «взять», «к ноге», «лежать» и так далее.

— Эти — по команде? — удивился я.

— А что ты думаешь? Нарушат субординацию — их собаками затравят. У криминала свои законы.

— А... они тоже в Иллюзионе? — спросил я, внимательно глядя на Шелеста.

Тот помолчал.

— Не знаю. Но они, в определенном смысле, работают на общество.

— Как это?

— Они — тот враг, защиты от которого рядовой гражданин ищет у общества. Они — та жестокая реальность, которая толкает простого человека в Иллюзион. Жертвами преступников становятся единицы, а в страхе живут многие. И этот страх — еще одна причина уйти от реальности.

Знакомый уже парень вернулся и высыпал на капот машины всякие безделушки — ключи с брелоком, документы, футляр от очков, монеты. Шелест вылез из машины, я после короткого колебания последовал за ним.

Пока Шелест перебирал вещи, парень вытащил из кармана мобильник.

— Да, это Мурло! — крикнул он в трубку. — Да, босс, все нормально. Этот Шелест уже на месте, шелестит тут всякой мелочью. Что, сами подъедете? Понял.

Он спрятал трубку. Я не удержался и сказал:

— Прикольная у тебя кличка.

Парень приблизил ко мне широкое лицо с выкаченными глазами и сломанной переносицей.

— Ты че?! — пробасил он. — Это фамилия!

Я поспешно изобразил лицом чистоту помыслов — конечно, подобная фамилия ничуть не хуже любой другой. Шелест закончил осмотр вещей.

— Я нашел код, — он показал бумажку с цифрами. — Хорошо, что не пришлось трясти того парня. Но должен быть еще магнитный ключ.

— Магнитный ключ? Этот, что ли? — Мурло достал из кармана пластиковую карточку.

— Да, это он, — Шелест попытался взять карточку из пальцев обладателя примечательной фамилии, но тот не отдал.

— Кесарь едет, — сказал он.

В конце улицы показались огни еще одной машины. Вскоре рядом с нами тормознул огромный джип «Ланд Крузер». Из салона выскочили двое крутых, под куртками которых явно просматривалось оружие. Следом вышел высокий, преклонных лет человек с аристократическим профилем и осанкой, одетый в плащ, подбитый чернобуркой, и шляпу. Когда он снял головной убор, чтобы вытереть платком лоб, седые виски заблестели в свете фонарей.

— Добрый вечер, — сказал Кесарь спокойным чуть хрипловатым голосом. — Вы Шелест?

Тихон шагнул вперед. Вместе они смотрелись неплохо — одного роста, оба хорошо одетые и с достоинством держащиеся. На Шелестове было довольно дорогое кашемировое пальто и черные перчатки, непокрытую голову посыпал мелкий снег.

— Господин Шелест, можно вас на минутку? — спросил Кесарь.

— Стих, пошли, — кивнул мне Шелест. — Это мой компаньон, он должен быть в курсе всего.

— Хорошо, — согласился Кесарь и символически отошел на два шага от машины. Мурло растворился на заднем плане, равно как и охранники Кесаря.

— Хорошая работа требует согласованности, — заметил Кесарь. — Я не в курсе ваших планов, молодые люди. Кто знает, для чего вы сейчас просите моей помощи? Вы обещаете старику прибыльное, но одноразовое дело. Как говорят, срубил «капусты» — и в кусты. Но это не мой стиль, я предпочитаю долговременные вложения. Это для вас, молодых, хорошо: сегодня вы здесь, а завтра там. Но повторяю, кто знает, для чего вам эти деньги? Может быть, вы собираетесь купить у хачиков пушки, нанять бойцов и вцепиться зубами в старика Кесаря?

Он бросил на Шелеста пронзительный взгляд. Тот смотрел холодно и спокойно.

— Вы же согласились, — сказал он. — Зачем было обещать нам помощь, если вы передумали?

— Я не передумал. Я просто еще не решил окончательно, стоит ли вам доверять. В моем возрасте становится трудно иметь дело с молодежью, которая не уважает стариков, не любит стабильности, выкидывает всякие фокусы, — начал ворчливо перечислять Кесарь.

— Мы не собираемся выкидывать фокусов, — заверил Шелест. — Мы хотим вложить деньги в дело.

— О, хорошо, — одобрил Кесарь. — А что за дело?

— Промышленный шпионаж, — ответил Шелест. — Очень прибыльный бизнес, при продуманном подходе. Но вы должны понимать, что в сфере высоких технологий специалисты и оборудование стоят очень дорого. Поэтому нам нужны солидные стартовые взносы. Сегодняшняя операция — это задел на будущее и ключ к сверхприбылям, которыми мы не забудем поделиться.

— Да, — вставил я. — Мы уважаем старших и готовы делиться, когда встанем на ноги.

— А вы дерзите, молодой человек, — спокойно заметил Кесарь. — Пока вы стоите на ногах только потому, что я не дал команды своим бойцам положить вас. Положить в багажник с дырками во лбах.

Я осторожно перевел дыхание.

— Но, с другой стороны, у вас интересные идеи, — продолжил Кесарь. — А я консервативен. Ваш хайтек — не для меня. Так что я готов отдать вам на откуп этот бизнес... и оказать услугу в соискании активов для развертывания дела.

Шелест вежливо наклонил голову в знак благодарности.

— Я же сам был молодым, — усмехнулся Кесарь. — Помню, в юности, когда щипачом работал... Эх, времена!

Он похлопал меня по плечу и пожал руку Шелесту, потом вернулся к машине. Уже садясь, подозвал движением пальца Мурло. Тот склонился у дверцы, выслушивая указания. Затем автомобиль завелся и, прошелестев шинами, быстро набрал ход.

— Ну что, где ключ? — спросил Шелест.

— Держи, — Мурло протянул карточку. — Вы с шефом кореша, что ли?

— Вроде того, — вместо Шелеста ответил я. — Водителя и курьера отпустите через час. И чтоб без самодеятельности.

Мурло выпучился на меня, но промолчал.

— Поехали, — сказал Шелест. — Кстати, твой пропуск.

Он сунул мне в руку карточку с фотографией, которую я носил в нагрудном кармане куртки.

— Откуда она у тебя? — удивился я.

— От Кесаря, — хмыкнул Шелест. — Он же щипач. Ловкость рук, и никакого обмана.

Мы сели в машину и не спеша поехали. Бандиты провожали нас взглядами. Шелест набрал скорость и завернул за угол, но не успели мы отъехать на полкилометра, как в зеркалах заднего вида засверкали огни фар. Через некоторое время Шелест остановил машину.

— Они едут за нами, а мы не можем привести в банк такой эскорт.

Две «бэшки» остановились, одна впереди нас, другая сзади. Я вышел из машины вслед за Шелестом, чувствуя, как накатывает дурное предчувствие.

— Короче, такое дело, пацаны, — сказал Мурло. — Нужны деньги. Мы для вас горбатились, значит, вам башлять.

— Вам Кесарь заплатит.

— Кесарю — евонное бабло, кесарево. Но мы-то для вас работали, значит, с вас еще бакшиш. Вы в банке отгребете гору бабок. Сто тыщ — наши.

— Хорошо, через час будут деньги, — сказал я и понял, что поторопился.

— Сейчас, — отрезал Мурло. — Сто тыщ сейчас, или мы сами пойдем в банк.

— У нас нет денег, — сказал Шелест. — Мы заплатим вам, как только переведем платеж.

— Не, пацаны, так не пойдет. Тогда гоните карточку и код. Мы сами бабки получим.

— Ты думаешь, это так просто? — спросил Шелест.

— А чего там? — удивился Мурло. — Карточку вставил куда надо, код набрал — и все. Как хрен в молоке обмочить! Это ж банкомат!

— Болван, — пробормотал Шелест.

— Эй, пацаны, они не хотят делиться! — заявил Мурло, и его товарищи окружили нас кольцом развязных ухмылок и жующих жвачку тяжелых каннибальских челюстей.

— Стих, в машину! — скомандовал Шелест.

Я не сразу его понял; когда сообразил, что приказ адресован мне, то поспешно отступил к борту «десятки». Еще не зная, что будет делать Шелест, я чувствовал, что произойдет что-то необычное. Шелест остался один в круге, образованном шестью крутыми парнями.

— Никаких денег вы не получите, — сказал Шелест с оттенком глухой ненависти. — Убирайтесь отсюда!

— Ты че сказал, урод? — полез вперед наглый Мурло и первый получил ответ.

Шелест скользнул на передней ноге навстречу бандиту и коротко ударил ладонью в солнечное сплетение. Такими ударами можно свечи гасить на расстоянии; Мурло согнулся и попятился назад, хрипя и прижав локти к бокам. Шелест повернулся вполоборота и шагнул навстречу второму бандиту, красномордому здоровяку — тот успел замахнуться на шаге, но удар Шелеста ребром ладони, пройдя между руками противника, врезался в основание шеи, дробя ключицу. Вслед за этим Шелест коротким рывком заставил соперника потерять равновесие и бросил через бедро — верзила рухнул на асфальт с грохотом мешка, наполненного елочными игрушками, ломая все оставшиеся кости.

Шелест пошел по кругу, деловито собирая бандитов в центр, словно наматывая нитку на катушку. Его движения были быстры, порой едва заметны и лаконичны; бандиты размахивали руками, бестолково дергались, топали и натужно выкрикивали, но ничто из этого не помогало одолеть неуязвимого бойца. Один из парней, худосочный щетинистый субъект, отчаянно бросился на Шелеста, предваряя атаку другого, вооруженного дубинкой. Шелест чуть посторонился, схватив первого за отвороты куртки, и рванул парня, придавая ускорение, с которым тот не смог справиться, — пробежав несколько гигантских шагов, бандит споткнулся об одного из лежащих товарищей и растянулся в полный рост.

Тем временем Шелест расправился со вторым. Тот ударил так быстро, как только мог, но Шелест был быстрее. Он нырнул под бьющую руку и врезал кулак под ребра с короткого замаха, но с огромной силой; бандит буквально позеленел от боли и начал оседать на землю бесформенной грудой модных тряпок. Шелест подхватил обладателя замшевой куртки и пестрого шарфа за воротник и отправил в общую свалку, где уже лежали четверо.

Последний, молодой брюнет с модельной стрижкой и серьгой в носу, одетый в желтый кожаный плащ, все время пятился от Шелеста и пытался вытащить пистолет; я заметил это, еще когда Шелест находился в середине цепочки, но мой компаньон действовал с такой скоростью и эффективностью, что я не успел предупредить его, а брюнет — вытащить оружие. Когда бандит справился с этим, между ним и Шелестом было около двух метров — расстояние, которое Шелест покрыл одним прыжком.

Рука с пистолетом так и не успела повернуться в сторону Тихона. Сначала он увел ее в сторону одной рукой, сблизившись с противником, одновременно ударив бандита в ухо, затем повернулся на каблуках, оказавшись спиной к спине с желтым плащом, и уже двумя руками рванул запястье противника вниз, к своему поясу. Одновременно с хрустом сломанного о плечо Шелеста локтя и истошным криком брюнета пистолет выпал из его руки и стукнулся об асфальт. Шелест чуть присел и бросил бандита через спину; тот рухнул на землю плашмя, лицом вниз, и остался лежать неподвижно.

Из шести бандитов ни одного не осталось стоявшего; те, кому досталось не сильно, только начинали подниматься, когда Шелест навел на них пистолет.

— Одно движение — и я стреляю, — предупредил он холодным голосом.

Все замерли, кроме тех, кто со стонами пытался оправиться от сокрушительных ударов.

— Я даю вам второй шанс, — сказал Шелест. — Если бы я хотел, вы все уже были бы мертвы. Сейчас мы уедем. Не вздумайте преследовать нас, если хотите остаться в живых.

— Да ты знаешь, гад, с кем связался? — загнусавил Мурло, стоя на коленях. — Да мы ж тебя, падла, на куски порежем! Ты же блеять будешь, как курва, перед смертью, когда мы тебя через яйцекрутку пропустим...

Выстрел ударил по ушам плотной волной звука и глухо зазвенел уходящим эхом, отразившимся от стен ближайших домов. Мурло заткнулся на полуслове, завороженно наблюдая отметку на асфальте, появившуюся у него между ногами. Через мгновение у бандита намокли штаны.

— В машину! — бросил мне Шелест, садясь за руль.

Мы хлопнули дверцами; мотор взвыл, но с места «десятка» ушла спокойно и с достоинством, не портя резину. Тем не менее Шелест быстро набрал скорость; я глянул назад и увидел, как стартуют «бэшки».

— Надо было стрелять по колесам, — удрученно сказал я.

— Зачем? — беззаботно спросил Шелест, выбрасывая пистолет в окно.

— У них же «БМВ»! — простонал я. — Они нас сделают в два счета!

— Ну, допустим, не в два, — возразил Шелест. — Ты думаешь, у меня под капотом простой движок? Форсированный двухлитровый «Пэжэ», в багажнике баллон с закисью азота. Так что мы еще потягаемся.

Он тронул рычаг передачи, и двигатель взревел на перегазовке.

— И все-таки нельзя было так их отпускать, — вздохнул я. — Это же звери, они не понимают, что такое благодарность, снисхождение...

— А что, по-твоему, я должен был перестрелять их? — спросил Шелест. — Тогда чем мы будем отличаться от этих, как ты сказал, зверей?

— Но почему надо давать им фору? — я уперся руками в стенки салона во время крутого поворота.

— Потому что я сильнее, — сказал Шелест. — Скажешь, нет?

— Да, ты крут, — согласился я. — Как это у тебя получается?

— Восемь лет ежедневных тренировок, — пожал плечами Шелест. — Любой сможет.

Я промолчал. Любой человек сможет стать супербойцом с мускулами из кевлара и электрическими рефлексами — если он обладает железной волей.

— Сейчас ты видел меня в деле — а представь, что я могу показать под действием специальных препаратов, изменяющих структуру мышц и обменные процессы. Время реакции улучшается в два раза, скоростно-силовые характеристики втрое, общая выносливость в шесть раз, — спокойно перечислил Шелест.

— Страшно представить, — сказал я. — Идеальный убийца.

— Что? — обернулся Шелест. — Почему именно убийца? А супермены — защитники детишек и зверюшек — уже не в моде?

Пронзительно зазвучал гудок машины бандитов, поджимавших сзади. Черная «бэха» на большой скорости пыталась обойти нас сбоку и прижать к обочине, тогда как вторая машина мигала фарами, норовя ослепить через зеркало заднего вида. Шелест повернул какой-то рычаг, и мотор захлебнулся диким ревом, пожирая топливо на форсаже. Изрыгая снопы пламени и искр, отчетливо видные в зеркала, машина рванулась вперед, обставляя «бэшек». И началась гонка.

Никогда я не участвовал в стрит-рейсинге, но, думаю, так все это и происходит: бешеный рев моторов на прямых и визг шин на поворотах, вжимающее в спинку сиденья ускорение, раллийный занос четырех колес в «шпильке», ослепляющий свет фар в зеркалах и размазанные пятна фонарей по обочинам. Немногочисленные встречные машины испуганно шарахаются в стороны или провожают обиженным бибиканьем. Многоглазые громады домов таращатся сквозь тьму, исчезая из виду раньше, чем успевают приглядеться к нарушителям ночного спокойствия.

Шелест вел машину, как профессиональный гонщик; руки в перчатках вращали руль точными и выверенными движениями. Мы мчались на скоростях, при которых одна ошибка могла стоить жизни: стены порой мелькали в каком-то метре от салона, и я намертво вцеплялся в обивку сиденья при каждом торможении, которое грозило размазать нас по бетону или кирпичной кладке. Неописуемая смесь восхищения и ужаса — наверно, это и есть наркотик скорости, вкусив которого, люди начинают сходить с ума по ревущим железным монстрам. Я чувствовал, что мы балансируем на грани жизни и смерти, и в то же время испытывал необъяснимый восторг, почти эйфорию. Радость пополам со страхом — вот что такое опьянение скоростью, чувство, приносящее дикий кайф, но при этом опустошающее организм, как термоядерный пожар.

На одной из прямых улиц обе «бэхи» сильно прибавили и поравнялись с нами; я увидел, что люди в них направляют на нас пистолеты, и толкнул Шелеста. Тот снова включил форсаж, и многострадальная «десятка» выскользнула из зажима.

— Пора прощаться с этими ребятами, — заметил Шелест.

Он надавил на газ, и я с ужасом увидел, что мы несёмся прямо в глухую стену. Я открыл рот, но ничего не сказал — мне вдруг пришло в голову, что любая обычная фраза будет звучать глупо перед смертью. Стена, вырванная из темноты светом фар, прыгнула к самому носу машины. В последний момент Шелест рванул руль вправо — мы ворвались в темный проход между двумя домами, обдирая краску об сыплющие искрами углы. Сзади раздался истошный визг тормозов и оглушительный удар, который был ясно слышен даже сквозь рокот мотора.

— Ты... знал? Знал, что тут есть проход? — пробормотал я.

Шелест повернулся ко мне и слегка улыбнулся, но ничего не ответил. Он продолжал вести машину на предельной скорости. Когда мы вынырнули на более широкую и ярко освещенную улицу, сзади появилась вторая «бэшка». Но в этот же момент навстречу показалась патрульная машина с проблесковым маячком. Шелест круто повернул руль и сорвал ручной тормоз.

На обледеневшей трассе машина завертелась, как в танце; уличные огни понеслись за окном сплошной светящейся полосой.

— Резина шипованная, однако, — чуть озадаченно сказал Шелест.

Он выждал какое-то время и резко ударил по тормозам. «Десятка» прекратила вращение, и теперь патруль оказался сзади, а машина бандитов мчалась прямо на нас. Шелест утопил газ и включил фары; водитель «БМВ», видимо, ослепленный, метнулся в сторону, и мы проскочили мимо. Сзади нас «бэшка» резко затормозила, разворачиваясь, и в этот момент ей в бок влетел сине-белый «Форд». Спустя несколько секунд до нас долетели обрывки автоматной дробной переклички.

— Ты это специально? — ошарашенно спросил я. — Ничего себе расчет...

— Вдохновение снизошло, — пояснил Шелест.

Он слегка расслабился и сбросил газ.

— Со всеми этими гонками мы чуть не забыли о наших деньгах, — сказал он. — Через пять минут мы будем в банке. Твоя задача — выполнить перевод платежа, как это должен был сделать курьер. Ключ и код у тебя есть; что делать, я сейчас объясню. Ты сделаешь перевод точно так, как это сделал бы курьер компании, но только укажешь другой счет.

— Но ведь они засекут, куда ушли средства, — возразил я.

— Мы по-прежнему взаимодействуем с Кэти, — напомнил Шелест. — Ты сообщишь ей номер счета, как только выйдешь из банка. Она разобьет сумму на тысячу мелких платежей, которые пойдут гулять по всему свету. Через сотню транзакций эти деньги придут на наши счета в Амстердаме чистыми, как пожертвования верующих в Деву Просто-Марию. А оттуда мы перечислим их на счета наших поставщиков.

— Каких поставщиков? — спросил я.

— У которых мы покупаем оборудование и материалы для биологической лаборатории. Нашей маленькой подпольной лаборатории, в которой, как в кузнице, мы куем будущее человечества.

— Ну и маньяк же ты, Шелест, — сказал я со смесью неприязни и восхищения. — Настоящий фанатик. Восемь миллионов евро, а ты хочешь их потратить на какие-то опыты?

Остановив машину в сотне метров от ярко освещенной автостоянки банка, Шелест повернулся ко мне.

— Скажи, как ты собираешься распорядиться деньгами? Оставить их себе? Переехать на Карибы, валяться на пляже и ухлестывать за девочками? И ни о чем не думать? Как хочешь. Пятьсот тысяч твои. Я скажу, с какого счета ты их сможешь получить. Только ответь, прежде чем мы расстанемся навсегда, на один вопрос. Зачем ты пришел ко мне после смерти Ершова?

Я ответил, отмеривая каждое слово:

— После смерти Олега, который покончил с собой, потому что не захотел жить в мире, который ты ему подсунул; после его самоубийства, которое остановило меня от того, чтобы самому свести счеты... после этого я пришел к тебе, чтобы отомстить. За все то зло, что ты причинил Олегу и мне.

— Так почему же ты меня не убил? — спросил Шелест.

— Потому что... — я запнулся. — Потому что ты делаешь то, что я никогда не мог представить. Я не знаю, оправдывает ли это тебя... ты не похож на героя, но... я дам тебе шанс сделать то, что ты задумал.

Произнеся эти слова, я смутился собственного пафоса. Шелест хмыкнул.

— Спасибо, друг, — сказал он насмешливо. — Я постараюсь оправдать оказанное высокое доверие. А ты, если ты со мной, будь добренький, сбегай в банк и сделай перевод.

Он хлопнул меня по плечу.

— Деньги тебе все равно не помогут — на них ты купишь тот же Иллюзион, только в другой упаковке. Лучше помоги мне разбудить это сонное царство.

Я кивнул.

— Помогу. Но помни, Шелест, я выдал тебе аванс, не зная твоих истинных замыслов. Не держи меня за «шестерку» — расскажи, что ты задумал.

— Обязательно, — сказал Шелест. — Как только ты сделаешь то, о чем я тебя прошу.

Уже подходя к банку, я вдруг подумал, что идеально подхожу для подставы: Шелестов может сдать меня полиции, и я буду арестован прямо в банке, после того как сделаю перевод. Но я не остановился; правильно это было или нет, но я доверился Шелесту.

\Overdrive

• Open file 'overdrive.full'

• Attention: full overdrive cannot be performed without 'Monaliza' application

• Executing file 'overdrive.lite'

Ночь, звезды, редкие фонари, светящиеся индикаторы приборной панели, урчанье мотора и негромкий блюз. Ночь, фонари, приборы, музыка. Фонари, музыка, звезды. Счастье.

Спокойное такое счастье, Радость мудрости и понимания. Ты вроде и не разгадываешь вечные тайны, и не торжествуешь эпохальную победу; но ты причастен к этому, ты будто бы стоишь за плечом у Всевышнего, создающего мир, — без права участия, но допущенный до таинства. Век бы так ехать, плывя по волнам музыки и ночной трассы.

Ты, по большому счету, еще и не знаешь ничего. Может быть, и никогда не узнаешь. Но это неважно. Ты спокоен, ты счастлив. Твой путь длится вечность — разве это не прекрасно?

Машина въехала во двор дома Шелеста. Оставшаяся позади улица сладко спала в объятиях тумана и мелкой мороси. В туманной дымке огнями ночных светлячков были развешаны уличные фонари, будто накиданные в молочный кисель желтые шарики сыра.

Тихон заглушил мотор и выключил фары. Какое-то время они с Мирославом сидели молча в темноте. Славе не хотелось покидать салон «десятки», ведь пока длился путь, не существовало прошлого, полного мучительных откровений, не было и будущего, готовящего жесткие вопросы, на которые придется давать прямые ответы.

— Стих, поднимись ко мне, — попросил Шелест. — Вот ключи. Если не сложно, приготовь каких-нибудь харчей, там в холодильнике найдешь.

— А ты?

— Машину в гараж загоню, — ответил Шелест.

Мирослав вылез из машины и зашагал по свежевыпавшему скрипучему снегу к подъезду. В темноте нащупал перила лестницы, осторожно преодолел несколько ступеней. Кнопка лифта чуть выделялась на стене в полосе белого света, падавшего из окна на лестничной клетке. Мирослав нажал кнопку, слушая, как где-то наверху глухо лязгнул и заработал старый механизм.

Звякнул лифт, двери открылись. В тесной кабине хотя бы был свет. В компании тусклой лампочки, едва позволявшей читать неприличные надписи на стенках, Мирослав поднялся на шестой этаж. Откуда-то задул сквозняк; дверь Шелестовой квартиры открылась с трудом — замок заедало, хотя петли болтались. С минуту Мирослав постоял на пороге, слушая тишину, царившую в доме. Ни единой живой души, казалось, не было в сотне квартир, как не было никого в квартире Шелеста. Мирослав вошел и аккуратно притворил за собой дверь.

И получил удар чем-то тяжелым и мягким по затылку.

Искры, звездопадом белой окалины рассыпавшиеся по чернильной обложке потускневшего зрения, не подожгли коврик в прихожей. Стоящим на четвереньках на этом коврике себя обнаружил Мирослав, когда способность осознавать происходящее вернулась к нему, медлительно и вяло, как пришедший домой после ночной смены смертельно уставший человек ковыляет к постели.

— Один? Давайте на кухню его, — распорядился чей-то начальственный голос.

Двое крепких ребят подхватили Мирослава под руки, и в одно мгновение он оказался сидящим на табуретке на кухне Шелеста. Обстановка едва угадывалась в отсутствие электричества. Сквозь образованные оконным переплетом полосы призрачного уличного света проступали бесцветные контуры стола, шкафчика с посудой и мойки, двух пустых табуреток и по-холостяцки вместительного холодильника.

В комнате присутствовали еще двое людей. Один стоял у окна, прячась в тени, и наблюдал за происходящим на улице. Второй, тот, что командовал, сел на свободный табурет.

Мирослав вдруг почувствовал обиду и неловкость, будто он присутствовал на каком-то неприличном, унизительном событии вроде прилюдной порки; хотелось, чтобы оно побыстрее закончилось. Он знал, что это сидение в тишине и молчании, похожее на увлекательную детскую игру, на самом деле очень скучное и формальное действо, суть которого ожидание. Вот сейчас произойдет то, что должно произойти, и включат яркий свет; все тени, дающие намек на тайну, исчезнут, оставив голую и жесткую правду: они с Шелестом вляпались, как сопливые мальчишки.

И обиднее всего даже не то, что он, Мирослав, попался просто за компанию, как случайный и почти невольный сообщник Шелеста; а то, что когда Тихона возьмут, он будет держать обиду на Стиха за то, что не предупредил.

А как тут предупредишь — не в окно же высовываться с криком: «Шелест, не ходи сюда!» Да и с какой стати Мирослав должен его предупреждать? Шелест не мальчик, прекрасно понимает, что за игру он ведет. Как раз Стихееву впору обижаться — за то, что Шелестов его все-таки подставил, пусть даже он сам попадется. Хотя попадется ли — еще вопрос, все-таки не лапоть, а серьезный боец, всегда собранный и настороженный. Хоть капелька надежды.

— Кого ждете? — с попыткой взять легкомысленный тон напряженно спросил Мирослав.

— Приятеля твоего, — отозвался мягко, почти приветливо второй из мужчин, тот, что сидел на табурете. В темноте не было видно черт лица, но зато просматривались солидное брюшко и лишенная четких габаритов фигура привыкшего к рабочему столу и удобному креслу человека.

— А почему вы уверены, что он придет? — спросил Мирослав. — Мы договорились об условном знаке. Я его не подал, так что теперь он скроется. Облажались вы.

— Никуда он не скроется, — продолжал тот же спокойный голос. — Он сказал, что поставит машину и придет, так ведь? И никакой условный знак вы не обговаривали.

Мирослав замолчал, подавленный. Если уж их вели и прослушивали, значит, возьмут тепленькими. Скорей бы все это закончилось.

Из прихожей донесся звук открывающейся двери. Мирослав встрепенулся, пульс моментально подскочил на сотню ударов — никогда в жизни он так не волновался. Надо предупредить Шелеста — зачем? — просто надо! Он медлил, не решаясь; в прихожей что-то загремело, послышались звуки борьбы.

— Шелест, здесь засада! — закричал Мирослав, почти физически чувствуя боль разочарования — опоздал, все напрасно!

Крикнуть что-либо еще ему не дали — человек у окна метнулся к Стихееву и слегка сдавил ему запястье. Мирослав перестал чувствовать руку, зато очень отчетливо почувствовал желание грызть зубами доску стола и молить о пощаде из-за проснувшегося глубоко в плече, почти в груди крохотного, но впивающегося в самое сердце буравчика ядовитой боли.

— Не надо сопротивляться, — одними губами сказал тот, кто здесь командовал.

«Все равно не поможет», — продолжали фразу несказанные слова, и Мирослав, к стыду своему, был с этим согласен.

— Не двигаться! Руки за голову! — раздались крики в прихожей.

Свет зажгли, и электрическая белизна затопила глаза слезоточивой волной. Отовсюду раздавалось шарканье подошв, суетливое движение множества человек. Толстый начальник поднялся с табурета и вышел из кухни. Мирослав дернулся было следом, но рука второго службиста сжала ему плечо.

— Сидеть!

Но Мирослав все же ухитрился развернуть табурет так, чтобы видеть висящее в коридоре зеркало, в котором отражались искривленными черными свечами фигуры бойцов спецназа, — в усыпанных карманами бронежилетах и переливающихся мультивизионных очках под надвинутыми шлемами, — взявших в кольцо оружейных стволов стоящего с поднятыми руками Шелеста. На полу лежали трое одетых в штатское сотрудников спецслужб, вышедших из игры после контакта с Шелестом.

— Не двигаться! Встать на колени! — несколькими ударами оперативники добились от Шелеста выполнения приказа.

Одни из них ткнул шоковым разрядником в шею Тихону, и тот упал лицом на пол. Упершись коленом в спину лежащего, спецназовец застегнул наручники. В прихожей стало тесно от лежащих тел, но все же Мирослав разглядел, что Шелест еще в сознании и через зеркало ловит взгляд Стихеева. Славе стало больно и досадно — никому не нужны теперь эти многозначительные взгляды.

— Ну что, ребятки, похоже, все? — спросил обладатель ласкового голоса.

Толстенький, как помидор, с красными лоснящимися щеками и цепким взглядом, не соответствовавшим добродушной внешности, он стоял в коридоре, глядя то на сидящего Мирослава, на плечах которого лежали руки стоящего рядом спеца, то на распластавшегося в прихожей Шелеста, подметавшего грязный пол дорогим пальто. Стоял, глядя победителем.

— Что, мои дорогие, думали, вот так можно себя вести? Через закон перешагивать, чужие деньги лопатой отгребать, «Формулу-1» на улицах устраивать? И думали, вам все с рук сойдет? Нетушки, не выйдет. Ответить придется. Майор Сысоев и не таких обламывал, тем более теперь уже не майор, — усмехнулся он.

Сысоев повернулся к Мирославу.

— Про вас нам все известно. Вы, Мирослав Владимирович, еще имеете шанс свою вину, так сказать, искупить. Это сейчас вам не по себе и, прямо скажем, плохо. А вот приедете на Лубянку, сядете к следователю за стол... Следователи, я вам скажу, бывают и девушки, и очень даже симпатичные девушки, в элегантной форме сотрудников госбезопасности — где надо, с разрезом, где надо, в обтяжку. Сядете и расскажете чистосердечно, что по глупости исключительно и неведению, так сказать. Глядишь, и обойдется условным сроком. А вот ваш друг — это совсем другое дело.

Он оглянулся на Шелеста.

— Что же вы, господин Шелестов, молодого человека не ознакомили со своей биографией выдающейся? Не рассказали про то, сколько лет в бегах провели, скрываясь от законной власти; про то, что были объявлены в федеральный и международный розыск; что правительства сопредельных государств назвали вас террористом номер один и назначили цену за вашу голову; что в благополучной во всех отношениях республике Люксембург вашим именем детей малых пугают? А? Побоялись, что молодой человек, узрев чудовище в человеческом облике, помогать вам не захочет? И правильно. Таким гадам, как вы, место в террариуме!

Толстый гэбэшник вытащил платок и вытер красную шею. Мирослав молчал, пытаясь понять, что делать ему — думать о возможности отделаться условным сроком или... или что? Ужасаться тому, что шел рука об руку с Шелестом, все более походившим на падшего ангела — благородного, но жестокого героя антимира, скрывавшегося под счастливой маской мира настоящего?

— Я вот не понимаю, — сказал майор. — Почему вы решили, что можете себе позволить идти против общества? Оно ведь вас вырастило, создало вам условия для учебы и работы, оградило от первобытной жестокой борьбы за кусок хлеба, позволило выбрать тысячу дозволенных путей. А вы вместо благодарности подступаете к нему с портняжными ножницами, собираетесь перекраивать его на свой вкус. А по какому праву? Существует множество людей, ничуть не менее исключительных, чем вы, которых устраивает текущее положение вещей. Подавляющее большинство довольны своей жизнью. Так почему мы должны позволить кучке безумцев, которые сами не знают, чего хотят, рушить все выработанные за тысячелетия устои? С чего вы взяли, что именно вы имеете право все изменить? Даже если вы готовы взять на себя эту ответственность, кто вам позволит это сделать?

Мирослав вдруг понял, что эта речь адресована ему; что он должен либо виновато промолчать, покорно склонив голову, либо возразить. И он поднял голову и ответил, медленно, подыскивая слова:

— Всегда были периоды в истории, когда человечество приходило к необходимости перемен. Всегда люди, ратовавшие за перемены, считались нарушителями устоев, чуть ли не преступниками. Но история показала, что они оказывались правы. Перемены не нужны большинству, перемены делаются немногими. Теми, кто видит дальше и лучше других. Та немногочисленная, но лучшая часть общества, в которую входят люди искусства и науки, всегда была провозвестником перемен. Теперь таких людей почти не осталось, но если никто не способен объявить о необходимости изменений, это не значит, что мы в них не нуждаемся...

— Достаточно! — оборвал его толстяк. — Я вижу, ваш приятель Шелест успел прокомпостировать вам мозги. Увести их!

Он смахнул каплю пота, сползавшую по щеке, и вышел из квартиры, сопровождаемый своим помощником. Следом спецназовцы повели Шелеста, вернее, попытались это сделать.

Его подняли с пола, и Шелестов коротко усмехнулся: «Лучше бы вы несли меня на руках, ребята». Двое спецназовцев держали его плечи в рычагах собственных рук, пригнув голову Шелеста к земле; блестели наручники на запястьях. В зеркале Мирослав увидел движение губ, называвших имя неведомой Кэти. И вспомнил, что в кармане лежит включенный мобильник, на котором надо лишь нажать одну специальную кнопку. Что там говорил Шелест насчет этой кнопки? Да неважно, ее просто надо нажать, так, чтобы ноготь на пальце впился в пластмассу корпуса. Мирослав нажал, и узкий коридор, заполненный телами солдат, взорвался стремительным движением.

Коротко тявкнули звоном рвущегося металла наручники, и двое людей, державшие Шелеста, отлетели в стороны; в несуразной, но завораживающей карусели закружились слепо водящие стволами автоматов спецназовцы и неуловимый хладнокровный Шелест, наносивший короткие и беззвучные удары одними лишь кончиками пальцев.

Мирослав ждал, что вот-вот взорвутся треском очередей стены квартиры, и начнут дышать пламенем стволы, и стаи пуль изорвут в клочья обои на стенах, а в облаках раздробленной штукатурки начнут пьяные танцы умирающие люди. И он ждал, что Шелест, непобедимый, стремительный, неустрашимый, окажется одним из тех, кто упадет на покрытый пятнами крови пол с изрешеченной грудью и будет глотать в последнем вздохе пыльный воздух, в то время как известка со стен осядет белой пыльцой сахарной пудры на клюквенно-красную плоть израненного тела. Потому что жизнь непредсказуема и полна случайностей, потому что один человек не в состоянии контролировать их все и не в состоянии быть на голову выше вооруженных профессионалов, каким бы великолепным воином он ни был — ведь это не Омнисенс, где можно играть с законами физики, превращая мягкую плоть в закаленную сталь, медлительные нейроны нервной системы в электроны сверхпроводящих металлов, а слабый и мыслящий интуитивно мозг в сверхмощную ЭВМ, способную просчитать миллиарды возможных вариантов действий и выбрать наилучший. Он ждал, но не дождался.

Реальность притворилась простой и незатейливой, глубоко упрятав тайну и выбросив на поверхность кажущуюся простоту и незначительность того факта, что спустя две секунды после начала схватки все пятеро бойцов уже лежали на полу без движения, а Шелест стоял среди них, замерев неподвижно со скрещенными руками. Распрямленными ладонями с вытянутыми плотно сжатыми пальцами, словно лезвиями мечей, Шелест наносил рубящие и колющие удары по особым точкам, не прикрытым бронежилетами. Но почему во время боя солдаты вели себя как слепые котята и ни один из них так и не выстрелил? На этот вопрос Мирослава ответил Шелест, когда убедился, что поле боя осталось за ним.

— Они все использовали оптические приборы для визуального контакта. А эти устройства можно заглушить электромагнитными волнами, которые выводят их из строя на непродолжительное время. Специальный передатчик, установленный на крыше дома, контролируется удаленно по компьютерной сети Кэти, которую ты вызвал, нажав программируемую кнопку на телефоне. Солдаты ослепли, и мне оставалось только быстро и четко обезвредить их.

— Теперь нам нужно выбраться на крышу по пожарной лестнице, которая проходит по внешней стене, — продолжал Шелест. — За собой мы оставим огонь — я устрою взрыв газа, который произойдет, когда мы будем на крыше. Оттуда уйдем по вентиляционному люку — я проработал план отхода. Только возьмем кое-что из моей коллекции оружия — я не хочу терять хорошие вещи.

Мирослав медленно поднялся с табуретки, не зная, чему радоваться — победе Шелеста, превращающей жизнь в бегство загнанного зверя, или поражению спецов, означавшему моральную победу над самим собой. И он не мог сказать, что доставляет ему больше радости — то, что Шелест все-таки оказался непобедимым героем, или то, что в реальности нет места бесшабашному удальству, а торжествует хитроумный расчет и шахматное планирование комбинаций.

— Но чего же мы ждем? — спросил Мирослав. — Быстрее, пошли! Что ты хотел взять?

Шелест чуть улыбнулся и глазами указал за спину Мирослава. Тот обернулся и обомлел. Рядом стоял неподвижно, уставившись в пустоту окоченевшим взглядом, еще один оперативник — тот, который удерживал Мирослава. Черные усы на простом, но твердом лице бестрепетного служаки топорщились над побелевшими губами; глаза глядели сквозь Стихеева расфокусированными зрачками.

— Что с ним? — пробормотал Мирослав.

— Ударь его, — сказал Шелест. — Он стоит на пути. Ударь.

— Я... не могу, — пробормотал Мирослав. — Он же в отключке...

— Ты или он, — жестко сказал Шелест. — Ударь, или все будет напрасно, и мы не сможем вырваться. Он держал тебя одной рукой, а второй доставал пистолет в тот момент, когда я дрался; он не обращал на тебя внимания, глядя лишь на меня. Видишь, он одет как штатский; у него нет мультивизоров, и волна излучения не ослепила его, как других.

— Не понимаю...

— Если ты не ударишь его, он вытащит пистолет и застрелит меня! — почти крикнул Шелест. — Ты этого хочешь? Только спроси себя хорошо и ответь честно. Хочешь?

— Нет!

— Тогда бей! И бей наверняка. Это жизнь, черт тебя дери! Бывают моменты, когда приходится пачкать руки. Или ты способен только сопли вытирать?

Оперативник ожил, его глаза начали медленно фокусироваться на Шелесте, рука скользнула за пазуху и показалась уже с черным рубчатым стволом, выглядывающим из сжатого кулака. Шелест стоял не двигаясь, плотно сжав губы; Мирослав судорожно выдохнул и бросил свое тело вперед, вкладывая всю силу в удар, направленный над пряжкой ремня; вторым ударом он вогнал клин согнутой руки под подбородок усатого, апперкотом пропахав все лицо снизу вверх. Остановился, тяжело дыша от неожиданной для себя силы, которая прорвалась наружу, и чувствуя, как сгорают в огне ссадины на костяшках пальцев.

Развесив в застывшем воздухе тонкий мостик кровавой нитки, протянувшейся из носа, как прожилку рубиновой патоки в цельном кристалле кварца, оперативник откинулся назад и разлегся на воздушных подушках в расслабленной неге бессознательного падения; дважды провернувшись вокруг своей оси, он тяжко рухнул на пол, и пистолет, высвобожденный обмякшей рукой, поскакал в угол, к батарее, неловко и смешно кувыркаясь, как бесполезная и вредная игрушка. Игрушка, которая убивает — но не в этот раз.

Мирослав обернулся к Шелесту. Тот улыбался, понимающе кивая головой.

— Ты молодец, — сказал он. — Лучше, чем я думал.

— Что теперь? — спросил Мирослав.

— Теперь отдыхай, — ласково сказал Шелест и протянул руку, коснувшись виска Мирослава...

...И спрятал в карман небольшой металлический диск нейкона, который отлепил от кружка побелевшей кожи на голове Мирослава. Тот неловко поежился, оглядывая салон машины, — в темноте светились лишь кислотно-зеленые капли индикаторов на приборной панели. Где-то на грани сознания мелькнули и растворились картонные манекены усатого оперативника и произносящего пафосные речи майора.

— Я что, спал? — спросил Мирослав. — Мы уже приехали?

— Да. Будь другом, возьми ключи и открой квартиру. И приготовь чего-нибудь поесть. Я поставлю машину в гараж.

— Ладно, — Мирослав собрался вылезти из салона, но Шелест его придержал за локоть.

— Вот, возьми мобильник. Он включен, на связи Кэти. Безголосовой режим передачи данных. Нажмешь эту кнопку, если будет необходимо послать ей сигнал о том, что мы в опасности.

— Сигнал?

— Да. Когда я скажу тебе: «Кэти», тогда и дави На кнопку. Понял?

— Понял, что тут не понять. Ну, я пошел?

— Давай.

Мирослав вылез из «десятки» и подошел к подъезду. Лифт вынес его на шестой этаж безмолвного здания. Мирослав открыл дверь и с минуту постоял на пороге, слушая тишину, царившую в доме. Затем вошел.

И в темноте за порогом его ударили по затылку.