"П-М-К" - читать интересную книгу автора (ЖУКОВ Максим)

   Гердт

   Никто не называл его Зямой. По крайне мере при мне.

   Только Зиновий Ефимович.

   Он пришел не один. С женщиной.

   (Как позже выяснилось, -

   со своей женой).

   Я дежурил в тот вечер по зрительному залу

   перед спектаклем (все студийцы

   были обязаны этим заниматься по очереди, в строго установленном порядке).

   Он хромал. Сильно. Последствие фронтового ранения. Эта хромота

   серьезно повлияла на его профессиональную карьеру. Отсюда и

   театр кукол, и несоразмерная его таланту небольшая занятость в кино;

   хотя сыграл он много: хорошие, яркие роли.

   (Один Паниковский чего стоит!).

   Я встретил его у входа в зал, проводил до первого ряда и усадил в специально приготовленное для него кресло; его жена села рядом.

   Обаятельный невысокий еврей

   с мягкими манерами интеллигента,

   приветливой улыбкой

   и грустными глазами.

   Спектакль удался на славу.

   Артисты старались. Все знали, что в зале Гердт, – играли в полную силу, не халтурили.

   В конце представления зрители вызвали на сцену режиссера; актеры выходили

   на поклоны семь или восемь раз… Триумф полный.

   Гердт,

   по-молодецки поднявшись из своего кресла,

   аплодировал стоя:

   благородный жест и великая честь.

   Прощаясь, он сделал пару комплиментов режиссеру и выразил пожелание

   заглянуть в наш театрик еще раз.

   Впечатление от встречи с ним осталось самое теплое, сердечное.

   Не знаю почему, может быть в силу странности юношеского характера, может быть

   просто из желания выпендриться и пошутить, но, делая запись о его посещении в журнал

   «отзывов и предложений» (святая обязанность дежурного по залу), я настрочил:

   На спектакле был З.Е.Гердт.

   Когда аплодировал -

   встал, как Хуй.

   И все. Коротко и ясно; и совершенно

   для меня теперешнего, -

   повзрослевшего и уравновешенного, -

   необъяснимо…

   Два дня спустя в театре проходил сбор труппы. Присутствовали занятые и незанятые

   в спектаклях артисты, кое-кто из администрации, технический персонал.

   После довольно долгого обсуждения художественных и организационных проблем режиссер, увидев меня сидящим в седьмом ряду возле осветительской будки, саркастически произнес:

   И о работе дежурных…Совсем недавно в театре побывал прекрасный артист и замечательный человек Зиновий Ефимович Гердт. Спектакль, насколько я знаю, ему понравился… Встретили его хорошо, вежливо, посадили куда положено. Молодцы.

   Однако после его ухода в журнале «отзывов» была сделана запись, содержание которой,

   несмотря на оскорбительный характер и нецензурную брань, я осмелюсь публично огласить…

   И он процитировал мою краткую, но весьма красноречивую писанину.

   Смеялись все: артисты и не артисты, осветители и рабочие сцены, буфетчицы и уборщицы, больше всех, кстати, ржала заведующая литературной частью,

   которой и принадлежала сама идея ведения этого журнала.

   Этот позор останется несмываемым пятном на моей совести

   на всю жизнь,

   до скончания века;

   его я унесу с собой в могилу вместе с кошмарными снами, в которых

   я выхожу на сцену и

   напрочь забываю

   досконально выученный накануне

   текст.

   Говорили, что при Зиновии Ефимовиче нельзя было ругаться матом. Вообще.

   Нельзя было допускать грубых и резких выражений. По крайней мере, такая информация

   размещена на одном из посвященных его творчеству порталов в Интернете. (Маловероятно. Это в актерской-то среде!) Единственное, что по прошествии стольких

   лет может утешить меня и хотя бы частично смягчить мои душевные муки, – это странное ощущение не только моей – личной, но и

   какой-то общественной, групповой вины перед этим человеком. Вина эта, по-моему глубокому убеждению, как бы

   разлита в воздухе и сказывается на всем укладе нашей сегодняшней жизни.

   Сейчас на сцене того самого театра идут пьесы, наполненные сложной какофонией

   современных драматургических инвектив. И мне становится одновременно и противно, и как-то по-детски весело и светло, когда в зрительный зал со сцены

   обрушивается

   грязными напластованиями

   разнузданный и филигранный

   сорокинский мат.

   Интересно, как Вы там себя чувствуете, Зиновий Ефимович,

   на белом-белом облаке,

   среди безгрешных и ласковых ангелов,

   в той бескрайней и недоступной для людской брани дали,

   где все равны перед Богом, -

   и иудей, и эллин?

   Также ли Вам необходима

   трогательная («под локоток») поддержка

   Вашей жены, и

   пользуется ли там успехом

   принесший Вам известность

   и всеобщее почитание

   Ваш безупречный

   и запомнившийся мне

   с самого раннего детства

   конферанс?