"Sто причин убить босса" - читать интересную книгу автора (Нарышкин Макс)

Глава 3

«Вижуэл» занимает два первых этажа, и каждый раз, минуя первый, где в постоянном движении находится чиновный люд, я тороплюсь подняться, потому что не нахожу в этом движении жизни. Десятки субъектов от 20 до 35 лет куда-то торопятся, но я-то точно знаю, что занимаются они порожними хлопотами. Без них можно было запросто обойтись. Это — стаф. Как и все слова, пришедшие из английского, это преломилось и к великому восторгу русского бизнеса обрело новый смысл. Насколько хорошо я знаю английский, staff должно произноситься как «стэф». Однако у нас его с настойчивостью, достойной лучшего применения, произносят как «стаф». И этому есть свое объяснение. Русский бизнес на английский лад уверяет, что никаких принципиальных различий между английским staff, звучащим по-русски как «штат», «персонал», и stuff — «вещество», «дрянь», «отбросы», не существует.

Цена лицемерия, с которым «хьюман ресорсез» (та же тема), она же «эйчар» (HR), она же — начальник отдела кадров, утверждает новому лопоухому простачку, что «Вижуэл» — единая семья, известна только мне подобным, которые добрались до вершины пирамиды и вцепились в нее когтями. Никакой семьи нет и быть не может. Ты, «стаф», будешь носиться по коридорам, станешь мальчиком на побегушках, лизать задницу ради маячившей на горизонте должности «старшего чего-то». Ты нужен, пока бегаешь. Едва ты подашь сигнал о том, что достоин большего, тобой подотрут задницу и выбросят вон на потребу другому «Вижуэл», где понадобится твой опыт не менее двух лет, мобильность, креативность мышления и знание ПК. В мгновение ока тебя оптимизируют, и кто еще не знает истинного значения этого слова, объясняю — вышвырнут вон.

Утверждать, что я ненавижу свою работу, что я герой своего времени, значит, рядить себя в одежды резонера. Мне действительно много чего не нравится в корпоративной системе «Вижуэл», но я из тех, кто умеет приспособиться и зарабатывать на ночные клубы и концерты Маккартни своим трудом.

Реклама — тяжкий труд. Я много чего понимаю в рекламе, и потому готов биться об заклад, что ролики «Магги», заставки «Дома-2», «Клинского» и «ОВИП ЛОКОС» — это продукт творческой деятельности как раз этих ребят, с первого этажа. Другое дело, что за работу специалистов «Вижуэл» платить нужно в пять раз больше, а зачем это делать?..

Меня прорывает на эти мысли, ибо я только что оказался в роли этих бездарных ходоков. Меня провели, как воробья на мякине, убедив, что я нестреляный. Меня послали подальше, точно зная, что лучше «Вижуэл» в Москве нет. И сейчас я вхожу в свой кабинет брезгливой походкой, ощущая на своем «Понти» тяжесть плевков. Проблема не в том, что послали. Проблема в том, что я так и не понял, почему. В «Адидас» не лохи, и им известно, что лучше «Вижуэл» в Москве нет. Вот в чем проблема.

— Георгий у себя? — скинув пиджак, я вышел в приемную, и теперь от кабинета Рогулина меня отделяет только пять метров паркета.

Это еще одно правило, которого я, как и все, придерживаюсь неукоснительно. В русской армии офицеры в клубе звали друг друга не по званию, а по имени и отчеству. В русском бизнесе на службе принято называть друг друга просто по именам. Так создается иллюзия той самой семьи, где мы все за все в ответе и где победы, как и поражения, общие. Рогулин — по-коммунистически, президент — официально (официоз мешает делу), Георгий Валентинович — тоскливо, как в ЖЭУ. Самое лучшее — Георгий, но никак не Жора, понятно. Не хочешь приобщаться к таким правилам — шагом марш в народное хозяйство. Там тебе и «товарищ Рогулин», и все остальное.

— Только что пришел, — прощебетала Милочка, пытаясь понять, произвел на меня впечатление ее новый костюм, заказанный по Интернету в «ОТТО», или нет. Мила Красавина постоянно заказывает вещи через Интернет, переписывается по Интернету, знакомится по Интернету, и я не удивлюсь, что и сексом она тоже занимается через сервер.

Войдя, я обнаружил Георгия в добром здравии. Он всегда в добром, поскольку бассейн, массаж и беговая дорожка — это треть его рабочего дня. В отличие от меня он не выпивает, не курит и не платит девушкам по семьсот долларов за ночь. У него жена, счет в банке, напоминающий номер телефона, и он ничуть не ниже ростом Чувашова за минусом пятидесяти килограммов.

— Ну?! — хитро прищурившись, протянул он с порога, не сводя глаз с моих пустых рук. Потом он посмотрел на мои брючные карманы, потом на рубашку, и когда убедился, что и под ней тоже нет экземпляра подписанного с «Адидас» договора, осел и произнес еще более несуразный вопрос: — Что?

— Нас послали.

— То есть как послали? — Жора занервничал и стал шевелить руками, как щупальцами. — В каком смысле послали?

— В прямом. Они сказали, что их шефу не понравилась шлюха, бегущая в чем мать родила. Им показалось невозможным, что мать родила ее в шиповках.

Георгий откинулся в кресле, и сейчас я вижу, что он не готов к такому повороту событий. Он играет логарифмической линейкой, словно онанирует.

— Послушай, этот контракт позволял нам открыть пару офисов в Питере.

Меня подбросило.

— Уж не собираешься ли ты поставить мне это в упрек? Кто автор идеи?

— Это была хорошая идея.

— Мне она тоже понравилась! Это лучше, чем задумчивые размышления бегущих трусцой девок из «Найк»! Но они отшили нас и это факт!

Рогулин посмотрел в окно слепым взглядом.

— Нужно было послать на предварительный разговор Белан.

Мне очень не хотелось еще больше портить и без того отвратительное настроение. Но президент компании Георгий только что предположил, что Машенька Белан в роли переговорщика выглядела бы куда лучше Евгения Медведева. Только что произнесенная фраза означает, что провал контракта — это мой провал.

Подтянув стул к столу, я встал на него коленом и гадко улыбнулся.

— Ты хочешь сказать, что все было на мази, и если бы у меня в голове было чуть больше позитива, сделка не сорвалась?

— Именно это я и хочу сказать. — Поднявшись, Рогулин стал нервно прохаживаться по кабинету. — Четыреста тысяч… Черт возьми, это четыреста тысяч. Это «Адидас». Махонький логотип «Вижуэл» в правом нижнем углу ролика с бегущей к Олимпу девушкой… Ты провалил дело, Женя, факт.

Перед моими глазами поплыли круги. Иронизируя, я не предполагал, что все не так смешно. Все очень смешно! Этот парень с натренированными мышцами всерьез считает, что я испортил все дело!

— Ты это серьезно?

Покусав губу, он вдруг стал спокойным и рассудительным. Заняв свое место за столом, но стоя, он показал мне кулак и стал по очереди разгибать пальцы, начиная с большого.

— В марте с нами отказался работать «Бэмби». Наш логотип на рекламе детского питания был как нельзя кстати. Но я послал тебя, вместо того чтобы поехать самому, и сделка сорвалась.

— Так не свидетельствует ли это о том, что вина полностью ложится на тебя?

Видя, что Георгий даже не собирается загибать палец обратно, я вспомнил и более веские доводы:

— В марте я зарядил частного детектива, и тот выяснил, что в детском питании «Бэмби», в частности, в овощных пюре, растворяются тонны консервантов! «Бэмби: здоровая пища, здоровый малыш!», — я даже рассмеялся, осознав, насколько прав. — Прошло всего два месяца после того, как я отказался работать с «Бэмби», и пять из восьми их филиалов по всей стране были закрыты на ключи СЭС! Как думаешь, сколько в России мам, дети которых вырастают, и все они вместе взятые больше не прикоснутся к товарам, рекламируемым «Вижуэл»? Я виноват в том, что провалил сделку, обещающую нам крупные неприятности?

Георгий не стал и сейчас загибать палец. Напротив, он отогнул второй.

— Отказавшись от работы с «Бэмби», мы потеряли около ста двадцати тысяч. А потом был магазин спортивной одежды «Томикс». И на нем мы просрали еще сто тысяч. А все потому, что Евгений не посчитал возможным работать с организацией, контактирующей с контрабандистами.

— Не контактирующей, Георгий, а контрабандирующей! Славный магазинчик «Томикс» был местом сбыта привезенного из Китая ширпотреба под марками известных в Европе производителей. Кажется, там можно было купить даже «Адидас-Соломон», хотя известно, что эти ребята с розничными сетями не работают! «Карху», «Ботас», «Ромика» — где еще, как ни в «Томиксе», можно было купить эти бренды на четверть дешевле настоящей цены? Они позиционировали товар как продукт лицензированных предприятий из Малайзии и Индонезии, а на самом деле шмотки шиты в подвалах Шанхая за чашку риса! И вскоре магазином и его держателями заинтересовались соответствующие инстанции, и магазинчик прикрыли, разве это не так?

Георгий побагровел.

— А тебе не все равно, прикрыли его или нет?! Лично мне — все равно! Я не несу ответственности за товар, я несу ответственность за качество рекламы! Нам давали сто штук, и сразу, но я послал на внешнюю встречу тебя, и ты провалил дело!

Я снял колено со стула и сел на стол.

— Послушай, старик, я знаю, что тебе все равно. Ведь сейчас как раз и происходит доказывание этой теоремы. Тебе все равно, потому что под тобой как минимум три человека, которые подставляют свой зад под каждый из контрактов! Бесит только одно. Такое впечатление, что я разговариваю с азербайджанцем на цветочном рынке, которому по херу репутационный риск его ПБОЮЛ!

Рогулин завелся. Я бы тоже завелся. На эту тему за последних несколько лет мы не разговаривали ни разу, но и он ни разу за эти несколько лет не выставлял меня лицом, причиняющим ущерб компании. Пробоина сделана, вода хлынула, и теперь глупо закрывать щель своим телом. Напротив, нужно вышибать доски ногами, чем я тотчас и занялся:

— Делиться полномочиями ты не хочешь! Но они мне и не нужны. Но ты с удовольствием эти полномочия делегируешь! По-русски говоря, подставляешь чужие задницы под сапоги. Выгорит дело — мы молодцы. Не выгорит — Медведев никчемный чувак! — найдя взглядом урну, я послал в нее смачный плевок. Последний раз меня так трясло во время второго тайма «ЦСКА — Спортинг». — Но ты, верно, забыл, что именно Женя Медведев заключил за год одиннадцать контрактов, шесть из которых отмел из-под носа «Ребуса». Если ты соскочишь с беговой дорожки и справишься у своей памяти, то есть займешься делом, то обязательно вспомнишь, что за год один только я ввалил в «Вижуэль» поток в шесть миллионов! Давай посчитаем, за какую сумму я отрабатываю такие бабки? — я демонстративно показал свой кулак. — Двадцать в месяц. Двести сорок тысяч в год плюс проценты, которые ты выплачиваешь мне не от суммы реального договора, а от суммы «белого» договора, который занижен в десять раз! Итого — около трехсот тысяч долларов в год! Ты назовешь мне имя еще одного заместителя руководителя рекламной компании в Москве, который приносит папе такую марджу?[5] Но дело даже не в тех пяти процентах, которые я получаю от ста процентов приносимой компании прибыли…

Совсем уж возлегши на стол, я спросил тихо и спокойно:

— Кто дал тебе право обвинять меня в некомпетентности?

Кажется, это было началом нашего настоящего разговора. Того, который должен был случиться без прелюдий. В последнее время, видимо, от феерического взлета «Вижуэль», который продолжался два года от захудалой конторки в Бирюлеве до всем известного офиса в центре, Георгий тоже сильно изменился. Из перепуганного обстоятельствами мнительного бизнесмена, решившего, чтобы не сказать — отчаявшегося на широкий размах, он превратился в сноба, уверенного в будущем. В какой-то промежуточный период он стал самим собой. Таким, каким он должен был быть, не случись этого страшного начала перед взлетом и последующего парения в высоте, в тех пределах, откуда уже не слыхать стука мечей и мата уборщиц. Георгий около года был спокоен, рассудителен, чувства свои выказывать не любил, и порой я сомневался, есть ли они у него вообще. Но деньги деформировали этого человека. Я даже помню, в какой момент наступил окончательный перелом. В позапрошлом году Георгий посетил салон на Ленинградском и вернулся в офис на новенькой «бэхе». Само по себе это не достижение для города Москвы. Но я помню взгляд — взгляд сноба и пересмешника, которым Жора, не замечая, что я выхожу из офиса на крыльцо, одарил мой трехлетний «Мерседес». На его лицо заползла улыбка, которую я ожидал увидеть разве что у Чингисхана, который, доведись нам встретиться, вставил бы мне, просящему пощады, саблю в грудь. Мне почему-то кажется, что Чингисхан единственный, с кем я не нашел бы общего языка, отсюда и пример. Есть, правда, еще Чувашов из «Адидас», но поскольку мне неизвестна причина его отказа от сотрудничества с «Вижуэл», я не могу сказать, что Чувашов и Чингисхан одной породы. Все глупо получилось на Воздвиженке, глупо и непонятно.

Георгий, он же Жора, он же Рогулин, смотрит на меня немигающим совиным взглядом, после чего как-то спокойно молвит:

— Да я после всего этого нахожу ваше присутствие здесь, сударь, лишенным всякого смысла.

— Не беспокойтесь, Георгий Алексеевич, я и сам думаю так же.

Не сводя с него глаз, я сполз со стола и вышел из кабинета, прикрыв дверь.

Сударь… Что-то новенькое. Не понесло ли нашего Георгия в далекие края звездить по малой? Уж не представляет ли он себя частью государева пула, вынужденной общаться с таким замом-челядью только потому, что это предопределено служебным присутствием?

У себя в кабинете я оторвал на пачке сигарет картонную крышку — просто снять целлофан не получилось, с удовольствием закурил и вышел на балкон послушать Москву.

Я всегда считал себя человеком практическим. Кажется, я даже звездил. Сейчас нужно до конца осознать, что делал я это напрасно. Вчерашним днем мне делегировали полномочия, об истинном смысле которых я не догадывался. Облом с «Адидас» — это существенная потеря для «Вижуэль». Такое не прощают. За это рубят косты,[6] пусть даже это косты не уровня «стафа», а экзекьютива.[7]

Впрочем, я гоню. Рогулин мне не приятель, в десны я с ним не целуюсь, но знаю точно, что это деловой человек. Такими парнями, как я, умные люди не швыряются. В конце концов автором концепции идеи с «Адидас» была Белан, я же ехал лишь подписать пару бумаг. Георгию нужно время, чтобы поостыть и дать задний ход. Я тоже хорош. Мы хоть и не друзья, но все-таки больше, чем просто сослуживцы. Но это не значит, что я могу считать возможным танцевать у него на столе джигу и разговаривать таким тоном.

Это что касается меня. Что же касается его, то… То он, черт его побери, должен еще раз прокрутить в своей голове то, что я ему только что сказал, и понять, что я абсолютно прав! Прав!

Теперь нужно успокоиться.

Вокруг меня закрутилась пошлая интрига.

«Думай, Медведев, думай, тебя пытались валить не раз, и ты всякий раз выходил из темы еще красивее!»

Первый пункт выхода из интриги уже выполнен — я ее распознал.

Интриган действует по простой схеме: вовлечение в тему, потом выставление себя в качестве однополчанина, следом звучит добрый совет, после чего советчик исчезает в корпоративной тени обыденной жизни офиса.

Тема проявилась: я был выставлен как лучший для переговоров с «Адидас». К этому моменту меня уже порядком эмоционально раскрутили. Мне впарили, что я лучший, что «Адидас» — дело успешных переговорщиков, что премиальные от удачной сделки высоки и вообще человек, заключивший с «Адидас» сделку, вызовет в Москве уважение. Втиралось это мне Рогулиным, Машенькой и Лебедевым. Постепенно. Понемногу, ослепляя лживой завистью…

Самое поганое, что я на все это повелся.

Итак, когда меня проверили на возможность применения в этой схеме и убедились, что я склонен к ее реализации, тут же провернули дело.

Твою мать!.. Это же обычный трюк, направленный на снятие топ-менеджера!

Едва в мою голову проникла идея, что в переговорах с «Адидас» я лучший, из стального Жени Медведева я превратился в пластилинового. И мне уже подсказывали, направляли на путь истинный, указывали выходы из сложных ситуаций, не забывая при этом в конце добавить: «Ты знаешь это лучше меня, извини, что советую…»

Но кто из них троих — Рогулин, Белан, Лебедев — интриган, а кто — статисты? Впрочем, это неважно. Думается, у каждого из них есть своя причина быть инициатором свары, так как каждый имеет причины опасаться меня или ненавидеть. Лебедев — за должность креативного директора, Белан за то, что заместитель президента я, а до сих пор не она, Рогулин по своему слабоумию тоже мнителен, и ему ничего не стоит втереть, что я мечу на его место. Так что статистов тут скорее всего не было. Работал тесный коллектив единомышленников. Я забыл главную заповедь офиса: если кто-то пытается стать тебе еще более лучшим другом и количество таких желающих растет в арифметической прогрессии, значит, до удара ножом в спину остались считаные часы.

«Тебя развели на чувствах, Медведь», — пронеслось в моей голове.

Я слишком много шутил и входил в общение последних два месяца. Я забыл о том, что юмор доступен немногим, и распоясался. Я стал свободнее, я стал безответственнее к собственной безопасности. Наверное, ночи с Виолеттой настроили меня на кашемировую волну, и мне понравилось качаться в ней и тереть щеку о мягкий бархат жизни.

— Меня занесло, и я не удержался на вираже…

Этот хрип еще вчера я не признал бы за свой голос.

Вторая сигарета вызвала горечь и тяжесть в груди. Сейчас «Лаки Страйк» уже не тот, что раньше. Благодаря таким вот рекламодателям, как Жора, продукт Моршанской табачной фабрики загоняют в гильзы с надписью Luckу Strike и гонят, как взаправдашные.

Под балконом сонно прижмурился «БМВ» Рогулина, и я с трудом сдержал себя, чтобы не бросить окурок на сверкающую лаком крышу.

К двум часам я успокоился окончательно, а в пять минут третьего в мой офис, не постучавшись — и это невероятно удивительно, чтобы наша «хьюман ресорсез» не постучалась в мою дверь, я во всяком случае не помню такого, — вошла, как в свой хлев на первом этаже, кадровичка.

— Евгений Иванович, зайдите ко мне, пожалуйста.

И ушла, оставив меня в состоянии каталепсии.