"Пушки острова Наварон. 10 баллов с острова Наварон" - читать интересную книгу автора (Маклин Алистер)

ГЛАВА 4. ПЯТНИЦА. 02.00-03.30

Сидящий за столом гитлеровец откинулся на спинку стула и удовлетворенно потер руки. Ситуация явно доставляла ему удовольствие.

– Гауптман Нойфельд к вашим услугам, капитан Меллори. – Он взглянул на то место, где на форме Меллори должны были быть нашивки. – Если я правильно понял, конечно. Вы не ожидали меня увидеть?

– Я сердечно рад вас видеть, герр гауптман. – Выражение удивления на лице Меллори сменилось радостной улыбкой. Он с глубоким облегчением вздохнул. – Вы даже представить себе не можете, как я рад. – Улыбаясь, он повернулся к Дрошному и застыл в замешательстве. – Кто же вы? Кто этот человек, капитан Нойфельд? Что это за люди, которые привели нас сюда? Они, должно быть…

Дрошный мрачным голосом прервал:

– Один из его группы убил нашего человека.

– Что? – улыбка мгновенно исчезла с лица Нойфельда. Он резко встал, опрокинув стул. Меллори, не обращая на него внимания, продолжал смотреть на Дрошного.

– Кто вы такой? Скажите мне, ради Бога!

– Нас называют «четниками», – угрюмо процедил Дрошный.

– Четники? Четники? Что ещё за четники?

– Позвольте усомниться в вашей искренности, капитан. – Нойфельд уже взял себя в руки. Его лицо стало непроницаемым. Только глаза метали молнии. Людям, недооценивающим капитана Нойфельда, грозят большие неприятности, отметил про себя Меллори. – Вам, командиру отряда, заброшенного в эту страну со спецзаданием, неизвестно, что четники – наши югославские друзья?

– Друзья? Понятно. – Лицо Меллори прояснилось. – Предатели, коллаборационисты, другими словами.

Дрошный, издав горлом подобие львиного рыка, схватился за нож и двинулся на Меллори. Резкий окрик Нойфельда заставил его остановиться.

– Кстати, о каком спецзадании вы говорили? – спросил Меллори. Он внимательно оглядел каждого из присутствующих и понимающе усмехнулся. – У нас действительно специальное задание, но совсем не в том смысле, как вам кажется. По крайней мере, не в том смысле, как мне кажется, что вам кажется.

– Вот как? – Нойфельд умел вскидывать брови ничуть не хуже Миллера, отметил Меллори. – Тогда почему мы ждали вашего появления? Объясните, если можете.

– Одному Богу известно, – честно признался Меллори. – Мы приняли ваших людей за партизан. Именно поэтому один из них был убит, как мне кажется.

– Именно поэтому? – Нойфельд с интересом посмотрел на Меллори, придвинул стул, уселся и приготовился слушать. – Объясните все по порядку.

Как подобает истинному представителю лондонского Вест-Энда, Миллер имел обыкновение во время еды пользоваться салфеткой. Он не изменил своей привычке и сейчас, сидя на рюкзаке и придирчиво ковыряя вилкой в банке с консервами. Трое сержантов, сидящие рядом, с недоумением взирали на эту картину. Андреаё пыхтя неизменной сигарой и не обращая никакого внимания на охрану, не спускавшую с него глаз, неторопливо разгуливал по территории лагеря, отравляя окрестности ядовитым дымом. В морозном воздухе ясно послышались звуки пения под аккомпанемент гитары. Когда Андреа закончил обход лагеря, Миллер взглянул на него и кивнул в ту сторону, откуда доносилась музыка.

– Кто солирует? Андреа пожал плечами.

– Радио, «наверное.

– Надо бы им купить в таком случае новый приемник. Мой музыкальный слух не в силах это вынести.

– Послушайте, – возбужденным шепотом перебил его Рейнольдс, – Мы тут кое о чем поговорили…

Миллер картинно вытер губы торчащей изпод ворота салфеткой и мягко сказал:

– Не надо. Подумайте, как будут убиваться ваши матери и невесты.

– Что вы имеете в виду?

– Я имею в виду побег, – спокойно ответил Миллер. – Может быть, оставим до следующего раза?

– Почему не сейчас? – Гроувс был воинственно настроен. – Конвоиры ушли…

– Вам так кажется? – Миллер тяжело вздохнул. – Ах, молодежь, молодежь. Посмотрите внимательней. Вам кажется, что Андреа решил прогуляться от нечего делать?

Они быстро исподтишка огляделись, затем вопросительно посмотрели на Андреа.

– Пять темных окон, – тихо произнес Андреа. – За ними – пять темных силуэтов. С пятью темными автоматами.

Рейнольдс кивнул и отвернулся.

– Ну, что же. – Привычка Нойфельда потирать руки напомнила Меллори одного судью. Тот всегда так же потирал руки перед объявлением смертного приговора. – Вы рассказали нам весьма необычную историю, дорогой капитан Меллори.

– Вот именно, – согласился Меллори. – Как необычно и то положение, в котором мы теперь оказались.

– Еще один аргумент. – Медленно загибая пальцы, Нойфельд перечислил доводы Меллори. – Итак, вы утверждаете, что в течение нескольких месяцев занимались контрабандой пенициллина и наркотиков на юге Италии. Как офицер связи союзной армии, вы имели доступ на склады американских военных баз.

– В конце концов у нас возникли некоторые затруднения, – признал Меллори.

– Я подхожу к этому. Всему свое время. Эти товары, но вашим словам, переправлялись вермахту.

– Предпочел бы, чтобы вы произносили фразу «по вашим словам» другим тоном, – с раздражением заметил Меллори. – Наведите справки у командующего военной разведкой в Падуе. Он подчинен непосредственно фельдмаршалу Кессельрингу.

– С удовольствием. – Нойфельд поднял телефонную трубку и произнес что-то по-немецки. Меллори был искренне удивлен:

– У вас прямая связь с внешним миром? Непосредственно отсюда?!

– У меня прямая связь с сараем, расположенным в пятидесяти ярдах отсюда. Там установлен мощный передатчик. Продолжим. Вы утверждаете далее, что вас раскрыли, судили военным трибуналом и приговорили к расстрелу. Верно?

– Если ваша хваленая шпионская сеть в Италии действительно существует, вы узнаете об этом не позднее завтрашнего дня, – сухо заметил Меллори.

– Узнаем, непременно узнаем. Итак, вам удалось бежать из-под стражи, убив охранников. Там же, в здании разведуправления, вы случайно подслушали, как инструктировали группу десантников перед отправкой в Боснию. – Он загнул ещё один палец. – Возможно, вы говорите правду. В чем, вы сказали, заключалась их миссия?

– Я ничего не говорил. Мне было не до подробностей. Что-то, касающееся освобождения британских связных и перекрытия каналов утечки информации. Я не совсем уверен. У нас были более серьезные проблемы.

– Я в этом не сомневаюсь, – презрительно произнес Нойфельд. – Вам надо было спасать свои шкуры. А что случилось с вашими погонами, капитан? Где нашивки, орденские планки?

– Вы, очевидно, не знаете, что такое британский военный трибунал, гауптман Нойфельд.

– Вы могли сами от них избавиться, – мягко заметил Нойфельд.

– А после этого опорожнить наполовину баки захваченного нами самолета, если следовать вашей логике?

– Баки были полупустыми? Разве ваш самолет при падении не взорвался?

– Падение самолета никак не входило в наши планы, – сказал Меллори. – Мы предполагали приземлиться, но неожиданно кончилось горючее. В самый неподходящий момент, как я теперь понимаю.

Нойфельд задумчиво произнес:

– Каждый раз, когда партизаны разводят костры, мы следуем их примеру. В данном случае мы знали, что вы или кто-нибудь другой обязательно прилетите. Горючее кончилось, говорите? – Он опять что-то сказал в трубку и повернулся к Меллори. – Звучит правдоподобно. Остается только объяснить смерть подчиненного капитана Дрошного.

– Здесь я должен извиниться. Это была нелепая ошибка. Но вы должны нас понять. Меньше всего нам хотелось попасть к вам. Мы слышали, что бывает с английскими парашютистами, попавшими к немцам.

Нойфельд загнул ещё один палец.

– На войне как на войне. Продолжайте.

– Мы собирались приземлиться в расположении партизан, перейти линию фронта и сдаться. Когда Дрошный приказал своим людям взять нас на мушку, мы решили, что партизаны нас раскрыли, что их предупредили об угоне самолета. В таком случае у нас просто не было выбора.

– Подождите на улице. Мы с капитаном Дрошным сейчас выйдем.

Меллори вышел. Андреа, Миллер и трое сержантов терпеливо ждали, сидя на рюкзаках. Откуда-то продолжала доноситься музыка. На мгновение Меллори повернул голову и прислушался, затем направился к остальным. Миллер деликатно вытер губы салфеткой и вопросительно взглянул на Меллори.

– Мило поболтали?

– Навесил ему лапшу на уши. То, о чем мы говорили в самолете. – Он взглянул на сержантов. – Кто-нибудь говорит по-немецки?

Все дружно отрицательно покачали головами.

– Прекрасно. Советую забыть также и английский. Если вас спросят, вы ничего не знаете.

– Даже если меня не спросят, – язвительно добавил Рейнольдс, – я все равно ничего не знаю.

– Тем лучше, – одобрительно заметил Меллори. – Значит, вы никому ничего не расскажете, верно?

Он замолчал и повернулся. Дрошный и Нойфельд показались в дверях барака. Нойфельд подошел ближе

и сказал:

– Не желаете немного выпить и подкрепиться, пока мы ждем подтверждения вашей информации? – Как только что Меллори до этого, он повернулся и прислушался к доносящемуся издалека пению. – Но прежде я хочу познакомить вас с нашим менестрелем.

– Мы готовы обойтись выпивкой и закуской, – заметил Андреа.

– Вы сейчас поймете, что были не правы. Пойдемте.

Столовая, если её можно было так назвать, находилась ярдах в сорока. Нойфельд распахнул дверь наспех сколоченной времянки, и они оказались в длинной, неуютной комнате. Два деревянных стола на козлах и четыре скамьи стояли на земляном полу. В дальнем конце комнаты горел очаг. Ближе к печке, за дальним концом стола, расположились трое мужчин. Судя по шинелям с поднятыми воротниками и висящим на ремнях винтовкам, – недавно сменившиеся часовые. Они пили кофе и слушали тихое пение человека, сидящего на полу у огня.

На плечи певца была накинута видавшая виды куртка, залатанные брюки заправлены в драные сапоги. Его лицо невозможно было разглядеть под копной густых черных волос и темными очками в металлической оправе.

Рядом с ним сидела девушка. Она дремала, положив голову ему на плечо. Обтрепанная английская шинель, доходящая ей до пят, прикрывала ноги. Пышные русые волосы, небрежно разметавшиеся по плечам, сделали бы честь жительнице Скандинавии, но широкие выдающиеся скулы, густые черные брови и длинные ресницы выдавали славянское происхождение.

Нойфельд прошел в дальний конец комнаты и остановился у печки. Он наклонился к певцу и тронул его за плечо:

– Я хочу тебя кое с кем познакомить, Петар. Петар опустил гитару, поднял голову и тронул девушку за рукав. Она тотчас встрепенулась и широко раскрыла глаза. Ее взгляд напоминал взгляд попавшего в капкан зверя. Она быстро оглянулась и вскочила на ноги. Потом наклонилась и помогла встать гитаристу. По тому, как неуверенно он схватился за руку девушки, стало ясно, что он слепой.

– Это Мария, – сказал Нойфельд. – Мария, познакомься с капитаном Меллори.

– Капитан Меллори, – медленно повторила она тихим и немного хриплым голосом. Ее английское произношение было практически безупречным. – Вы англичанин, капитан Меллори?

Меллори решил, что сейчас не время и не место рассказывать о своем новозеландском происхождении. Он улыбнулся.

– В некотором роде. Мария улыбнулась в ответ.

– Всегда мечтала встретить англичанина. – Она подошла к Меллори вплотную, отвела в сторону протянутую было руку и со всего размаху влепила ему звонкую пощечину.

– Мария! – вмешался Нойфельд. – Он на нашей стороне.

– Значит, он не только англичанин, но ещё и предатель! – Она снова размахнулась, но тут её рука оказалась в тисках пальцев Андреа. Она отчаянно вырывалась, пока не убедилась в бесплодности своих попыток. Глаза её горели от ярости. Андреа поднял свободную руку и ностальгически потер левую щеку.

– Боже мой, она напомнила мне мою Марию! – с восхищением произнес Андреа, потом повернулся к Меллори: – Эти югославы скоры на руку.

Меллори, поглаживая пострадавшую щеку, обратился к Нойфельду:

– Вероятно, Петар, или как там его, мог бы…

– Нет, – перебил его Нойфельд. – Об этом позже, а сейчас надо подкрепиться. – Он подошел к столу и жестом пригласил остальных садиться. – Простите. Виноват. Это можно было предвидеть.

– Она случайно… хм… не того? – деликатно осведомился Миллер.

– Вы считаете, что она слишком вспыльчива?

– Мне кажется, общение с ней небезопасно.

– Эта девушка окончила факультет иностранных языков белградского университета. С отличием, между прочим. Потом вернулась домой в боснийские горы и нашла изуродованные трупы родителей и двух младших братьев. С тех пор она немного не в себе, как видите.

Меллори повернулся и опять взглянул на девушку. Она, в свою очередь, не спускала с него глаз, и взгляд её был откровенно враждебным. Он снова повернулся к Нойфельду.

– Кто это сделал? Я имею в виду её семью.

– Партизаны, – с яростью выпалил Дрошный. – Партизаны, будь они трижды прокляты! Родители Марии были четниками.

– А при чем здесь певец?

– Это её старший брат. – Нойфельд покачал головой. – Слепой от рождения. Без неё ни шагу. Она – его глаза, его жизнь.

Они сидели молча, пока не принесли еду и вино. Если верно говорят, что армия сильна набитым брюхом, то эта армия далеко не уйдет, отметил про себя Меллори. Он слышал, что положение с продовольствием у партизан отчаянное, но, судя по всему, немцам и четникам было немногим лучше. Без энтузиазма он зачерпнул ложкой – вилка в данном случае была бесполезна – немного сероватой кашицы неопределенного происхождения, где одиноко плавали жалкие кусочки вареного мяса, и с завистью посмотрел на Андреа, перед которым стояла уже пустая тарелка. Миллер, не глядя в тарелку, деликатно потягивал из стакана красное вино. Трое сержантов на еду и не посмотрели. Они никак не могли оторвать глаз от девушки. Нойфельд, глядя на них, снисходительно улыбнулся.

– Я согласен с вами, джентльмены, эта девушка очень красива. Только Богу известно, как она ещё похорошеет, если её помыть, но она не для вас. И не для кого. Она уже повенчана. – Он оглядел обращенные к нему лица и покачал головой. – Не с мужчиной, а с мечтой. С мечтой о возмездии партизанам.

– Очаровательно, – прошептал Миллер. Остальные промолчали, да и что тут было говорить. Они ели молча, под аккомпанемент заунывного пения. Голос звучал мелодично, но гитара, казалось, была совсем расстроена. Андреа отодвинул от себя пустую тарелку и обратился к Нойфельду.

– О чем он поет?

– Это старинный боснийский романс, как мне сказали. Очень грустная песня. Она существует и в английском варианте. – Он на мгновенье задумался. – Вспомнил. Называется «Моя одинокая любовь».

– Попросите его сменить пластинку, – пробурчал Андреа. Нойфельд удивленно посмотрел на него, но ничего не ответил. Подошедший немецкий сержант что-то прошептал ему на ухо. Он удовлетворенно кивнул.

– Итак, – глубокомысленно изрек Нойфельд, – мы обнаружили остатки вашего самолета. Его баки действительно были пусты. Думаю, нам нет смысла дожидаться радиограммы из Падуи. А вы как считаете, капитан Меллори?

– Я ничего не понимаю.

– Это не важно. Вы когда-нибудь слышали о генерале Вукаловиче?

– О ком, простите?

– О Вукаловиче.

– Это не наш человек, – уверенно произнес Миллер. – По фамилии видно.

– Вы, должно быть, единственные в Югославии, кто о нем не слышал. Всем остальным он хорошо известен. Партизанам, четникам, немцам, болгарам. Всем. Он здесь настоящий национальный герой.

– Будьте любезны, ещё вина, – попросил Андреа.

– Лучше послушайте, – раздраженно сказал Нойфельд. – Вукалович командует партизанской дивизией, которая уже три месяца находится в окружении. Эти люди, как и сам Вукалович, безумны. У них нет путей к отступлению. Не хватает оружия, боеприпасов. Почти не осталось продовольствия. Они одеты в лохмотья. У них нет никаких шансов.

– Что мешает им уйти? – поинтересовался Мел-лори.

– Это невозможно. С востока – ущелье Неретвы, с севера и запада – непроходимые горы. Единственный путь к отступлению – на юг, по мосту через Неретву. Но здесь их поджидают две наши бронетанковые дивизии.

– А через горы? – спросил Меллори. – Должны же быть перевалы.

– Их два. Оба блокированы нашими подразделениями.

– Тогда почему они не сдаются? – резонно заметил Миллер. – Неужели им не известны правила ведения войны?

– Они безумны, я же вам говорил, – сказал Нойфельд. – Совершенно безумны.

В это самое время Вукалович со своими партизанами демонстрировали немцам степень своего безумия.

Вот уже три долгих месяца отборные немецкие части, к которым недавно присоединились подразделения альпийских стрелков, безуспешно пытались форсировать западный перевал – узкий каменистый проход в горах, открывающий путь к Клети Зеницы. Несмотря на значительные потери и отчаянное сопротивление партизан, немцы с завидным упорством предпринимали попытки прорвать оборону.

Этой холодной лунной ночью их наступление было продумано профессионально, с типично немецкой скрупулезностью. Они поднимались по ущелью тремя колоннами, на равном расстоянии друг от друга. Белые маскхалаты делали их незаметными на фоне снега. Они продвигались перебежками в те редкие минуты, когда луна пряталась за облаками. Однако обнаружить их не представляло труда: судя по непрекращающемуся огню из винтовок и автоматов, они не испытывали недостатка боеприпасов. Чуть подальше от переднего фланга атаки, из-за каменной гряды, раздавался треск тяжелых пулеметов, ведущих заградительный огонь.

Партизаны обосновались на перевале, укрывшись за грудами камней и поваленными деревьями. Несмотря на глубокий снег и пронизывающий восточный ветер, шинели на партизанах были редкостью. Вместо них – пестрая смесь английской, немецкой, итальянской, болгарской и югославской военной формы. Единственное, что их объединяло, – неизменная красная звезда с правой стороны пилоток, ушанок, папах. Видавшая виды форма не спасала от холода, людям приходилось двигаться, чтобы не замерзнуть. Среди партизан оказалось множество раненых. Почти у каждого были перебинтованы рука, нога или голова. Но удивительней всего были их лица. Усталые, голодные и изможденные до крайности, они светились спокойствием и уверенностью. Этим людям терять было нечего. В центре группы партизан, под прикрытием двух чудом уцелевших под вражеским огнем сосен, стояли двое. Густая с проседью шевелюра и глубокие морщины на усталом лице одного из них выдавали генерала Вукаловича. Его темные глаза блестели, как всегда, ярко, когда он наклонился, чтобы прикурить сигарету у своего спутника – смуглого, с крючковатым носом и вьющимися черными волосами, выбивающимися из-под потемневшей от крови повязки на голове. Вукалович улыбнулся.

– Конечно, я спятил, мой дорогой Стефан. И ты тоже, иначе бы уже давно отошел с этой позиции. Мы все сумасшедшие. Разве не знал?

– Как же не знать, – майор Стефан провел рукой по подбородку, поросшему недельной щетиной. – Но то, что вы решили прыгать с парашютом в расположение нашей части, настоящее безумие. Вы же могли… – он внезапно осекся и посмотрел туда, где только что раздался щелчок ружейного выстрела. Паренек лет семнадцати, отведя винтовку в сторону и приставив к глазам бинокль, вглядывался в белесую мглу ущелья. – Попал?

Парень вздрогнул и отвел бинокль. «Мальчишка, – с отчаянием подумал Вукалович. – Совсем ещё ребенок. Ему бы в школу ходить». Паренек произнес:

– Не знаю, не уверен.

– Сколько патронов осталось? Пересчитай.

– Я и так знаю – семь.

– Стреляй только наверняка. – Стефан снова повернулся к Вукаловичу. – Боже мой, генерал, вы же могли приземлиться прямо к немцам в лапы.

– Боюсь, что у меня не было выбора, – спокойно заметил Вукалович.

– Времени мало! – Стефан в сердцах сжал кулаки. – Так мало времени осталось. Вам не надо было возвращаться. Это безумие. Там вы больше нужны… – он вдруг замолчал, прислушался на секунду и, обхватив Вукаловича руками, тяжело повалился в снег, увлекая его за собой. В это же время раздался пронзительный свист снаряда и послышался мощный взрыв. На них посыпались ветки и мелкие камни. Слышны были стоны раненых. Вскоре взорвался ещё один снаряд, затем ещё один метрах в десяти друг от друга.

– Пристрелялись, черт бы их побрал! – Стефан приподнялся и посмотрел в сторону ущелья. Несколько долгих секунд он ничего не мог разглядеть – луна скрылась за облаком, но когда она вышла, ему не пришлось напрягать зрение, чтобы увидеть немцев. Видимо, по команде они, не маскируясь, поднялись на ноги и стали быстро карабкаться вверх по склону с автоматами наизготовку. Как только вышла луна, они открыли огонь, Стефан пригнулся, укрывшись за большим камнем.

– Огонь! – закричал он. – Огонь!

Не успел прозвучать первый ответный залп партизан, как долина погрузилась в темноту. Выстрелы смолкли.

– Стрелять! Продолжайте стрелять! – закричал Вукалович. – Они приближаются. – Генерал выпустил длинную очередь из своего автомата и обернулся к Стефану: – Эти ребята там, внизу, неплохо знают свое дело.

– Неудивительно, – Стефан выдернул чеку и, размахнувшись, швырнул гранату. – Мы их давно тренируем.

Снова появилась луна. Первая цепочка немцев была уже ярдах в двадцати пяти. В дело пошли гранаты, стрельба велась в упор. Немцы падали, но на их место подходили новые, неминуемо приближаясь к линии обороны. Все смешалось в рукопашной схватке. Люди кричали и убивали друг друга. Но прорвать оборону немцам не удавалось. Вдруг густые, темные облака закрыли луну, и ущелье погрузилось в кромешную тьму. Шум боя постепенно стихал, пока не наступила неожиданная тишина.

– Тактический ход? – вполголоса спросил Вукалович. – Как ты думаешь, они вернутся?

– Только не сегодня, – уверенным тоном сказал Стефан. – Они ребята смелые, но…

– Не безумцы?

– Именно.

Из-под повязки по лицу Стефана текла струйка крови, но он улыбался. Подошел грузный человек с нашивками сержанта и небрежно отдал честь. Стефан поднялся.

– Они ушли, майор. Наши потери – семь убитых, четырнадцать раненых.

– Установите посты в двухстах метрах вниз по склону, – приказал Стефан и повернулся к Вукаловичу:

– Вы слышали? Семь человек убито. Четырнадцать ранено.

– Сколько остается?

– Двести человек. Может быть, двести пять.

– Из четырехсот, – с горечью произнес Вукалович. – Боже мой, из четырехсот!

– У нас шестьдесят раненых.

– Ну, уж их-то теперь можете отправить в госпиталь.

– Госпиталя больше нет. – Стефан тяжело вздохнул. – Я не успел вам рассказать. Сегодня утром разбомбили. Оба врача погибли. Все оборудование и лекарства уничтожены. Вот так.

Вукалович задумался.

– Я прикажу, чтобы прислали медикаменты из лагеря. Ходячие раненые могут самостоятельно добраться до лагеря.

– Раненые не уйдут, генерал. Вукалович понимающе кивнул:

– Как с боеприпасами?

– На два дня хватит. Может быть, и на три, если экономить.

– Шестьдесят раненых! – Вукалович скептически покачал головой. – Медицинской помощи ждать неоткуда. Патроны на исходе. Есть нечего. Укрываться негде. И они не хотят уходить. Они тоже безумны?

– Да, генерал.

– Я собираюсь наведаться в лагерь, – сказал Вукалович. – Хочу поговорить с полковником Ласло.

– Конечно, – Стефан слегка улыбнулся. – Но не думаю, чтобы он произвел на вас впечатление человека более здравомыслящего, чем я.

– Я на это и не надеюсь, – согласился Вукалович. Стефан отдал честь и удалился, на ходу вытирая кровь с лица. Пройдя

Вукалович молча наблюдал за ним, покачивая головой.

Меллори отодвинул пустую тарелку и закурил сигарету. Вопросительно посмотрел на Нойфельда:

– Что предпринимают партизаны в Клети Зеницы, как вы её называете?

– Пытаются вырваться из окружения, – ответил Нойфельд. – Во всяком случае, не теряют надежды.

– Но вы сами сказали, что это невозможно.

– Для этих безумных партизан нет ничего невозможного. Как бы мне хотелось, – Нойфельд с горечью взглянул на Меллори, – воевать с нормальными людьми вроде англичан или американцев. Во всяком случае, мы располагаем надежной информацией, что попытка прорыва из окружения готовится в ближайшее время. Беда в том, что есть два пути. Они могут попробовать перейти мост через Неретву, и мы не знаем, где готовится прорыв.

– Все это очень интересно, – Андреа с раздражением обернулся на слепого певца, который продолжал вариации на темы все того же романса. – Нельзя ли нам соснуть немного?

– Боюсь, что сегодня не получится. – Нойфельд переглянулся с Дрошным и улыбнулся. – Вам придется разузнать сначала, где партизаны готовят прорыв.

– Нам? – Миллер опорожнил стакан и потянулся за бутылкой. – Сумасшествие – заразная болезнь! Нойфельд его не слышал.

– Партизанский лагерь в десяти километрах отсюда. Вы изобразите из себя настоящих английских десантников, заблудившихся в лесу. После того, как вы узнаете их планы, скажете, что вам необходимо попасть в главный штаб партизан в Дрваре. Вместо этого вернетесь сюда. Нет ничего проще!

– Миллер прав, – убежденно произнес Меллори. – Вы действительно сумасшедший.

– Я начинаю думать, что мы слишком часто обсуждаем проблему психических заболеваний, – Нойфельд улыбнулся. – Вы предпочитаете, чтобы капитан Дрошный предоставил вас своим людям? Уверяю вас, они очень расстроены потерей своего товарища.

– Как вы можете просить нас об этом? – Меллори был возмущен. – Партизаны наверняка получат информацию о нас. Рано или поздно. А тогда… Вы хорошо знаете, что потом произойдет. Нас нельзя туда посылать. Вы не можете это сделать.

– Могу и обязательно сделаю. – Нойфельд недовольно оглядел Меллори и пятерых его друзей. – Так получилось, что я не питаю добрых чувств к спекулянтам наркотиками.

– Не думаю, чтобы с вашим мнением согласились в определенных кругах, – сказал Меллори.

– Что вы имеете в виду?

– Начальнику военной разведки маршалу Кессельрингу это не понравится.

– Если вы не вернетесь, об этом никто не узнает. А если вернетесь… – Нойфельд улыбнулся и прикоснулся к Железному Кресту, висящему на шее. Наверное, его украсят дубовым листком.

– Какой симпатичный человек, верно? – произнес Меллори, ни к кому не обращаясь.

– Пора идти. – Нойфельд встал из-за стола. – Петар, готов?

Слепой утвердительно кивнул, перебросил гитару за спину и поднялся, опираясь на руку сестры.

– А они здесь при чем? – спросил Меллори.

– Это ваши проводники.

– Эти двое?

– Видите ли, – резонно заметил Нойфельд, – вам незнакомы здешние места. А Петар и его сестра ориентируются в этих лесах как дома.

– Но разве партизаны… – начал Меллори, но Нойфельд его прервал.

– Вы не знаете местных обычаев. Эти двое могут беспрепятственно войти в любой дом, и их примут наилучшим образом. Местные жители суеверны и считают, впрочем, не без оснований, что на Петаре и Марии лежит проклятье, что у них дурной глаз. Поэтому люди боятся их рассердить.

– Но откуда они знают, куда нас нужно отвести?

– Не беспокойтесь, знают. – Нойфельд кивнул Дрошному, который сказал что-то Марии на сербскохорватском. Та, в свою очередь, прошептала несколько слов Петару на ухо. Он издал в ответ какие-то гортанные звуки.

– Странный язык, – отметил Миллер.

– У него дефект речи, – объяснил Нойфельд. – С рождения. Петь может, а говорить нет. Какая-то неизвестная болезнь. Теперь вам понятно, почему их считают проклятыми? – Он повернулся к Меллори. – Подождите со своими людьми на улице.

Меллори кивнул, жестом предложил остальным пройти вперед. Задержавшись в дверях, он заметил, что Нойфельд быстро обменялся несколькими фразами с Дрошным, который отдал короткий приказ одному из своих четников. Оказавшись на улице, Меллори поравнялся с Андреа и незаметно для других прошептал что-то ему на ухо. Андреа едва уловимо кивнул и присоединился к остальным.

Нойфельд и Дрошный появились в дверях барака вместе с Петаром и Марией, затем направились к Меллори и его друзьям. Андреа небрежной походкой двинулся к ним навстречу, попыхивая неизменной сигарой. Остановившись перед растерявшимся Нойфельдом, он с важным видом затянулся и выпустил облако вонючего дыма прямо ему в лицо.

– Вы мне не нравитесь, гауптман Нойфельд, – объявил Андреа. Он перевел взгляд на Дрошного. – И этот торговец ножами тоже.

Лицо Нойфельда потемнело от негодования, но он быстро взял себя в руки и стальным голосом произнес:

– Меня не волнует, что вы обо мне думаете. – Он кивнул в сторону Дрошного. – Но советую вам не попадаться на пути капитана. Он – босниец, а боснийцы – народ гордый. Кроме того, в искусстве владения ножом ему нет равных на Балканах.

– Нет равных? – Андреа громоподобно захохотал и выпустил струю дыма в лицо Дрошного. – Точильщик кухонных ножей из оперетки.

Дрошный застыл, не веря своим ушам. Но его замешательство было недолгим. Обнажив зубы в оскале, которому бы позавидовал любой волк из местного леса, он выхватил из-за пояса кривой кинжал и бросился на Андреа. Словно молния, блеснул зловещий клинок, прежде чем вонзиться в горло Андреа. Этим бы дело и кончилось, если бы не удивительная способность Андреа мгновенно реагировать на опасность. В те доли секунды, пока нож Дрошного со свистом рассекал воздух, Андреа успел не только уклониться, но и перехватить руку, держащую нож. Два гиганта повалились на снег, отчаянно пытаясь не дать друг другу завладеть ножом, выпавшим из рук Дрошного.

Все произошло так быстро и неожиданно, что никто даже не сдвинулся с места. Трое сержантов, Нойфельд и четники оцепенели от удивления. Меллори, стоящий рядом с Марией, задумчиво потирал подбородок. Миллер, деликатно стряхивая пепел с сигареты, наблюдал за происходящим с выражением усталого недоумения.

Мгновенье спустя Рейнольдс, Гроувс и двое четников бросились на катающихся по земле Андреа и Дрошного, пытаясь разнять их. Но это удалось только после того, как на помощь пришли Нойфельд и Саундерс. Дрошный и Андреа поднялись. Первый с перекошенным от злобы лицом и горящими от ненависти глазами, второй – с сигарой в зубах, которую умудрился подобрать, пока их растаскивали.

– Сумасшедший! – в ярости бросил в лицо Андреа Рейнольдс. – Маньяк! Психопат проклятый! Изза тебя нас всех убьют.

– Меня бы это не удивило, – задумчиво произнес Нойфельд. – Пойдемте. Хватит глупостей.

Он шел впереди. Когда они выходили за пределы лагеря, к ним присоединилось полдюжины четников, которыми командовал тот самый рыжебородый и косоглазый, который встретил их при приземлении.

– Кто эти люди и зачем они здесь? – спросил Меллори у Нойфельда. – Они не пойдут с нами.

– Сопровождение, – пояснил Нойфельд. – Только на первые семь километров пути.

– Зачем? Ведь нам не грозит опасность от вас и от партизан тоже, как вы утверждали?

– Вы здесь ни при чем, – сухо сказал Нойфельд. – Нас волнует грузовик, на котором вас довезут почти до места. Грузовики здесь на вес золота. Охрана нужна на случай партизанской засады.

Через двадцать минут они вышли на дорогу. Луна скрылась, шел снег. Дорога представляла собой едва накатанную колею, петляющую между деревьями. Их ожидала невиданная ими конструкция на четырех колесах. Древний, обшарпанный грузовик, объятый клубами густого дыма, казалось, горел. При ближайшем рассмотрении выяснилось, что дым выходит из выхлопной трубы пыхтящего, словно паровоз, механизма. Вероятно, тот допотопный экипаж работает на дровах, которых в лесах Боснии в избытке, подумал Меллори. Миллер в изумлении осмотрел окутанную дымом машину и повернулся к Нойфельду:

– Вы называете это грузовиком?

– Называйте, как хотите. Можете идти пешком.

– Десять километров? Лучше умру от удушья. – С этими словами Миллер забрался в кузов, крытый брезентом. Остальные последовали его примеру. На дороге остались только Дрошный и Нойфельд.

Нойфельд сказал:

– Жду вас завтра к обеду.

– Вашими бы устами… – заметил Меллори. – Если они уже получили радиограмму, то…

– Не разбив яйца, омлет не приготовишь, – невозмутимо перебил его Нойфельд.

Выпустив очередную струю дыма, изрядная доля которого, судя по дружному кашлю, донесшемуся из-под брезента, досталась сидящим в кузове, грузовик зарычал, затрясся и медленно покатился по дороге. Нойфельд и Дрошный смотрели ему вслед, пока он не скрылся за поворотом. Нойфельд покачал головой.

– Мелкие жулики, – произнес он неодобрительно.

– Очень мелкие, – согласился Дрошный. – Но мне нужен самый крупный из них. У меня по нему руки чешутся, капитан!

Нойфельд похлопал его по плечу.

– Он от вас не уйдет, друг мой. Они уже достаточно далеко. Вам пора.

Дрошный кивнул и пронзительно свистнул. Невдалеке послышался звук мотора, и вскоре из-за сосен на дороге появился старенький «фиат». Он подъехал, гремя намотанными на колеса цепями. Дрошный сел рядом с водителем, и машина покатила за скрывшимся за поворотом грузовиком.