"Пушки острова Наварон. 10 баллов с острова Наварон" - читать интересную книгу автора (Маклин Алистер)

ГЛАВА 2. ЧЕТВЕРГ. 14.00-23.30

Посадка в Термоли, на адриатическом побережье южной Италии, была точно такой же тряской, как печальной памяти взлет с полосы Мандракоса – База истребителей в Термоли гордо и оптимистично значилась в официальных документах сданной в эксплуатацию, однако достроить её явно не удалось, судя по зверскому козлу при соприкосновении с землей и заячьим прыжкам самолета при пробежке к недостроенной контрольной вышке в восточной части летного поля.

Меллори и Андреа, ступившие наконец с трапа самолета на земную твердь, выглядели не слишком лучезарно. Что касается Миллера, знаменитого патологическим неприятием любого известного вида транспорта, то смотреть на него было просто жалко. Но ни попросить, ни тем более получить компенсации он не успел. Пятнистый «джип» с опознавательными знаками 5-й британской армии уже подрулил к самолету. Сидевший за рулем сержант, быстро проверив документы, молча пригласил их в машину. Он так и не раскрыл рта, пока они колесили по улицам изуродованного войной Термоли. Это не удивило Меллори. Очевидно, шоферу было категорически запрещено с ними разговаривать. С подобной ситуацией Меллори приходилось сталкиваться неоднократно. Его группа принадлежала к редкой касте «неприкасаемых». За исключением двух – трех человек, никто не имел права заговорить с ними. Такое положение, понятное и обоснованное по своей сути, с годами было все труднее переносить. Вынужденная изоляция от окружающих действовала на нервы.

Через двадцать минут джип подъехал к одиноко стоящему зданию на окраине Термоли. Шофер отдал честь часовому у дверей. Тот ответил небрежным приветствием. Меллори расценил это как свидетельство того, что они прибыли к месту назначения. Чтобы не заставлять шофера нарушать обет молчания, он сам, без приглашения, открыл дверцу и выбрался из машины. Остальные последовали его примеру. «Джип» тотчас уехал.

Дом, а скорее небольшой дворец, являл собой прекрасный образец архитектуры позднего Возрождения. Однако Меллори интересовали не внешние достоинства дворца, а то, что их ожидало внутри. В конце мраморной лестницы, ведущей к резным дверям, перед ними возник часовой в чине капрала, с автоматом наизготовку. По виду он напоминал школьника, сбежавшего с уроков.

– Фамилия!

– Капитан Меллори.

– Документы?

– Боже, – застонал Миллер, – меня тошнит.

– У нас нет документов, – вежливо сказал Меллори. – Пропустите нас, пожалуйста.

– Не положено.

– Понятно, понятно, – успокоил его Андреа. Затем наклонился, легко, без видимого напряжения вырвал автомат из рук ошарашенного капрала, вынул обойму, положил в карман и вернул автомат часовому, – А теперь прошу.

Пунцовый от ярости капрал застыл на мгновение в нерешительности, внимательно осмотрел всех троих, распахнул дверь и жестом пригласил следовать за ним.

Перед ними открылся длинный, отделанный мрамором коридор, с высокими окнами по одну сторону. На другой стороне, в простенках между обитыми кожей двойными дверями, висели картины в золоченых рамах. Они уже прошли половину коридора, когда Андреа похлопал по плечу идущего впереди капрала и» не говоря ни слова, вернул обойму. Капрал еле заметно улыбнулся и тоже молча вставил её на место. Шагов через двадцать он остановился у двери в конце коридора и постучал. Услышав произнесенное сквозь зубы согласие, он распахнул дверь и отступил в сторону, пропуская гостей. Затем все так же молча прикрыл за ними дверь и, видимо, удалился.

Комната, обставленная со средневековой роскошью, вероятно, служила гостиной. Тяжелые парчовые портьеры спускались до самого пола, выложенного темным дубовым паркетом. Массивные кресла были обиты кожей. На стенах висели полотна несомненно старых мастеров. В глазах рябило от обилия бронзовых украшений. Пожалуй, даже привередливый итальянский аристократ, очутившись здесь, не стал бы презрительно морщить нос.

Внушительных размеров камин, в котором свободно можно было бы зажарить крупного быка, находился в противоположном конце гостиной. Весело потрескивающие сосновые поленья наполняли комнату тонким хвойным ароматом. У камина стояли трое молодых людей, внешностью выгодно отличавшихся от недотепы-капрала. Они были постарше, крепко сбитые, широкоплечие и производили впечатление хорошо тренированных парней, уже побывавших в переделках. Форма морской пехоты была им явно к лицу.

Но ни роскошная обстановка, ни невесть откуда взявшиеся морские пехотинцы не производили впечатления на Меллори и его друзей. Их пристальное внимание привлек ещё один человек, появившийся в комнате. Высокий, плотный, он склонился над столом. Мужественное лицо, изрезанное морщинами, властный проницательный взгляд, роскошная седая борода – он был как бы списан с портрета типичного британского капитана, каковым, собственно говоря, и являлся, судя по безупречно белоснежному кителю. С замиранием сердца Меллори, Андреа и Миллер уставились с очевидным отсутствием восторга на пиратскую фигуру капитана ВМФ Дженсена, руководителя разведки союзников в Средиземноморье, человека, который недавно отправил их с самоубийственной миссией на остров Наварен. Они многозначительно переглянулись и обреченно вздохнули.

Капитан Дженсен выпрямился в ослепительной улыбке, напоминающей тигриный оскал, и, приветственно вскинув руки, шагнул к ним навстречу.

– Меллори! Андреа! Миллер! – после каждого имени следовала театральная пятисекундная пауза. – У меня нет слов! Просто нет слов! Великолепно потрудились, великолепно… – Он запнулся и внимательно посмотрел на вошедших. – А вы, похоже, не очень удивлены нашей встрече, капитан Меллори?

– Поймите меня правильно, сэр. Только когда появляется какая-нибудь грязная работенка, о нас вспоминают…

– Да, да, понимаю… Кстати, как ваше самочувствие?

– Устали, – твердо заявил Миллер. – Смертельно устали. Необходим отдых. По крайней мере мне.

– Именно это вас и ожидает, мой друг, – серьезным тоном произнес Дженсен. – Продолжительный отдых. Весьма продолжительный.

– Весьма продолжительный? – во взгляде Миллера сквозило откровенное недоверие.

– Конечно. – Дженсен на мгновенье замешкался, пригладил бороду. – И немедленно… как только вернетесь из Югославии.

– Югославия? – Миллер явно не ожидал такого оборота.

– Сегодня же ночью.

– Сегодня!

– Парашютный десант.

– Парашютный десант!

– Я знаю, капрал Миллер, – сдержанно заметил Дженсен, – что вы получили классическое образование и, кроме того, только что вернулись из Греции. Тем не менее мы могли бы обойтись без рефренов, столь характерных для древнегреческого хора, если вы не против.

Миллер угрюмо посмотрел на Андреа.

– Накрылся твой медовый месяц.

– В чем дело? – строго спросил Дженсен.

– Солдатская шутка, сэр.

Меллори попытался робко протестовать.

– Вы забываете, сэр, что никто из нас не прыгал с парашютом.

– Я ничего не забываю. Всегда когда-то надо начинать. Что вы знаете о войне в Югославии, джентльмены?

– Какой войне? – осторожно переспросил Андреа.

– Я так и думал, – с удовлетворением констатировал Дженсен.

– Я кое-что слышал, – вызвался Миллер. – Группа, как их там называют, партизан, что ли, ведет подпольную борьбу с немецкими оккупационными войсками.

– Вам здорово повезло, – сурово сказал Дженсен, – что эти партизаны вас не слышат. Какое там подполье! По последним сведениям, в Югославии триста пятьдесят тысяч партизан сдерживают двадцать восемь немецких дивизий. – Он сделал паузу. – Это больше, чем противостоит союзным войскам здесь, в Италии.

– Откуда было мне знать, – посетовал Миллер и вдруг оживился. – Раз их там целых триста пятьдесят тысяч, зачем ещё мы им понадобились?

– Вам пора научиться сдерживать эмоции, капрал, – едко заметил Дженсен. – Партизаны сами знают, что им делать. Они ведут бои в тяжелейших, пожалуй, самых суровых сегодня условиях в Европе. Беспощадная, жестокая битва за каждую пядь земли. Оружие, боеприпасы, продукты, одежда – всего этого партизанам отчаянно не хватает. Но эти двадцать восемь немецких дивизий они зацепили крепко.

– Всю жизнь мечтал им помочь, – пробурчал Миллер.

– Что от нас требуется, сэр? – перебил его Меллори.

Дженсен смерил Миллера ледяным взглядом:

– Мало кто отдает себе отчет в том, что югославы – наши самые главные союзники на юге Европы. Их война – наша война. У них нет шансов на победу, если только…

– Если только мы им не поможем, – понимающе кивнул Меллори.

– Совершенно верно, хотя и неоригинально. Им нужно помочь. На сегодняшний день мы – единственные, кто может снабжать их оружием, боеприпасами, одеждой и медикаментами. Но грузы не доходят до цели. – Он повернулся и стремительно подошел к висящей на стене карте Европы. – Центральная Югославия, Босния и Герцеговина, джентльмены, – конец бамбуковой указки, казалось, готов был просверлить карту насквозь. – За последние два месяца мы предприняли четыре попытки переправить груз партизанам. Все связные бесследно исчезли. Девяносто процентов снаряжения, сброшенного с самолетов, попало в руки фашистов. Они подобрали ключ к нашим радиошифрам и создали широкую агентурную сеть здесь, на юге Италии, у нас под носом. Как им это удалось? Вот в чем вопрос, джентльмены. Жизненно важный вопрос. Мне необходим ответ. «Десять баллов» этот ответ добудут.

– Десять баллов? – вежливо переспросил Меллори.

– Кодовое название вашей операции.

– Почему такое странное название? – спросил Андреа.

– Ничего странного. Вы когда-нибудь слышали, чтобы название операции имело прямое отношение к сути дела? В этом весь фокус, дорогой мой.

– Я надеюсь, это название не подразумевает штыковую атаку или штурм крепости, – ледяным тоном произнес Меллори. Дженсен и бровью не повел. Тогда Меллори продолжил: – По шкале Бофорта 10 баллов означают шторм.

– Шторм! – Казалось бы, трудно выразить в одном слове удивление и скорбь одновременно, но Миллеру это удалось. – Боже мой! А я всю свою жизнь мечтаю о штиле!

– Даже моему терпению есть предел, капрал Миллер, – в голосе Дженсена появились угрожающие нотки. – Я могу, повторяю, именно могу отменить свое сегодняшнее распоряжение по вашему поводу!

– По моему поводу? – настороженно переспросил Миллер.

– Представление к медали «За выдающиеся заслуги».

– Она будет прекрасно смотреться на крышке моего гроба, – мрачно буркнул Миллер.

– Что вы сказали?

– Капрал Миллер хотел выразить благодарность командованию, – Меллори подошел к карте вплотную. – Босния и Герцеговина – это довольно большая территория, сэр.

– Согласен. Но мы с точностью до двадцати миль знаем место, где произошли столь неприятные для нас пропажи груза.

Меллори отвернулся от карты и медленно произнес:

– Подготовка проведена внушительная. Утренний налет на Наварон. Бомбардировщик для нашей переправки сюда. И все это, как я понял из ваших слов, для того, чтобы немедленно приступить к выполнению операции. Значит, все было известно заранее?

– Мы разрабатываем план этой операции уже почти два месяца. Предполагалось, что вы прибудете сюда за несколько дней, но… вы сами знаете, как получилось.

– Мы знаем. – Угроза лишиться медали не охладила пыл Миллера. – Возникли некоторые непредвиденные обстоятельства. Послушайте, сэр, а при чем тут мы? Это работа для опытных разведчиков, а не специалистов по диверсиям, взрывам и рукопашному бою. Мы ведь даже не говорим на сербско-хорватском или как там его называют…

– Позвольте мне самому решать, – Дженсен опять продемонстрировал им свой тигриный оскал. – Кроме всего прочего, вам всегда везет.

– Удача отворачивается от усталого человека, – заметил Андреа. – А мы действительно очень устали.

– Устали или нет, а мне не найти другой команды в Южной Европе, способной конкурировать с вами в профессиональной подготовке и опыте. – Дженсен опять улыбнулся. – И везении. Мне приходится быть жестоким, Андреа. Мне это не по душе, но я вынужден. Я понимаю, что вы устали. Поэтому я и решил дать вам подкрепление.

Меллори посмотрел на трех молодых солдат, стоящих у камина, потом перевел взгляд на Дженсена. Тот утвердительно кивнул.

– Они молоды, полны сил и желания их применить. Коммандос – самые квалифицированные солдаты на сегодняшний день. Очень многое умеют, уверяю вас. Возьмите, например, Рейнольдса, – Дженсен кивнул в сторону высокого, темноволосого сержанта лет тридцати, смуглого, с крупными чертами лица. – Умеет делать все, от подводных взрывных работ до управления самолетом. Кстати, сегодня он будет сидеть за штурвалом. Кроме того, сами видите, он может пригодиться, когда нужно будет поднести что-нибудь тяжелое.

Меллори сухо заметил:

– Мне всегда казалось, что лучшего носильщика, чем Андреа, не найти.

Дженсен обернулся к Рейнольдсу:

– У них возникли сомнения. Продемонстрируйте свои способности.

Рейнольдс помедлил, потом наклонился и взял в руки массивную бронзовую кочергу, стоящую у камина. Согнуть её было совсем не просто. Лицо его побагровело, на шее вздулись желваки, руки подрагивали от напряжения. И все же медленно, но неумолимо кочерга сгибалась, превращаясь в гигантскую подкову. С виноватой улыбкой Рейнольдс передал кочергу Андреа. Тот нехотя принял её. Согнул плечи, напрягся так, что костяшки пальцев, сжимающих кочергу, на глазах побелели. Однако металл не поддавался. Кочерга упрямо не желала принимать первоначальную форму. Андреа смерил Рейнольдса оценивающим взглядом и медленно положил кочергу на прежнее место.

– Это я и имел в виду, – произнес Дженсен. – Усталость. А вот сержант Гроувс. Прибыл к нам из Лондона через Ближний Восток. В прошлом – авиационный штурман. Знаком с последними новинками в области диверсий, взрывных работ и электроники. Специалист по подслушивающим устройствам, бомбамсюрпризам, часовым механизмам. Человекминоискатель. И, наконец, сержант Саундерс – радист высочайшего класса.

– А ты – старый, беззубый лев, по которому живодерня плачет, – обращаясь к Меллори, мрачно процедил Миллер.

– Не говорите глупостей, капрал! – резко сказал Дженсен. – Шесть – идеальное число. Вас подстрахуют со всех сторон. Парни знают свое дело. Без них вам не обойтись. Если это задевает ваше самолюбие, то хочу заметить, что они должны были идти не с вами, а после вас, в том случае, если… Ну, сами понимаете.

– Понимаем, – в тоне Миллера не было и намека на уверенность.

– Все ясно?

– Не совсем, – сказал Меллори. – Кто назначается старшим?

Дженсен искренне удивился:

– Конечно, вы, что за вопрос!

– Тогда так, – Меллори говорил спокойно и доброжелательно. – Насколько мне известно, сегодня в военной подготовке, особенно у коммандос, упор делается на инициативу, независимость, способность самостоятельно принимать решения. Это прекрасно, особенно если нашим друзьям представится возможность действовать в одиночку. – Он выдавил из себя улыбку. Видно было, что ему не по себе. – Во всех других случаях я буду требовать строгого и безоговорочного подчинения приказам. Моим приказам. Мгновенно и беспрекословно.

– В противном случае? – спросил Рейнольдс.

– Излишний вопрос, сержант. Вам хорошо известно, что бывает за неподчинение боевому приказу в военное время.

– На ваших друзей тоже распространяется это требование?

– Нет.

Рейнольдс повернулся к Дженсену:

– Мне это не нравится, сэр. Меллори устало опустился в кресло, закурил сигарету и кивнул в сторону Рейнольдса:

– Замените его.

– Что? – Дженсен был не готов к такому повороту событий.

– Я сказал, что его нужно заменить. Мы ещё не вышли отсюда, а он уже подвергает сомнению мою точку зрения. Что же будет потом? Он опасен. Все равно что взять с собой бомбу замедленного действия.

– Но послушайте, Меллори…

– Либо он, либо я.

– И я, – тихо произнес Андреа.

– И я тоже, – присоединился Миллер. В комнате воцарилось напряженное молчание. Рейнольдс подошел к Меллори.

– Сэр.

Меллори неодобрительно посмотрел в его сторону.

– Простите меня, – продолжал Рейнольдс. – Я был не прав. Это больше никогда не повторится. Я очень хочу работать с вами, сэр.

Меллори перевел взгляд на Андреа и Миллера. На лице Миллера застыло неподдельное удивление. Энтузиазм Рейнольдса был ему непонятен. Невозмутимый, как всегда, Андреа еле заметно кивнул головой. Меллори улыбнулся.

– Уверен, что капитан Дженсен в вас не ошибся, сержант Рейнольдс.

– Вот и договорились. – Дженсен сделал вид, будто ничего не случилось. – Теперь – спать. Но прежде мне хотелось бы услышать краткий отчет о событиях на Навароне. – Он посмотрел в сторону морских пехотинцев. – Вам придется оставить нас одних.

– Слушаюсь, сэр, – Рейнольдс вновь обрел уверенность. – Разрешите пройти на летное поле, проверить готовность самолета и снаряжение.

Дженсен утвердительно кивнул. Как только дверь за десантниками закрылась, Дженсен подошел к боковой двери и приоткрыл ее: – Заходите, генерал.

Вошедший был очень высок и худ. Вероятно, ему было лет тридцать пять, но выглядел он существенно старше. Переутомление, усталость, лишения, годы отчаянной борьбы за существование не прошли для него даром. Преждевременная седина, глубокие морщины на смуглом лице – бесстрастные свидетели перенесенных страданий. Темные, блестящие глаза горели внутренним огнем. Такие глаза бывают у человека, фанатически преданного прекрасной, но пока недостижимой идее. На нем была форма британского офицера без погон и знаков различия.

Дженсен заговорил:

– Познакомьтесь, джентльмены. Генерал Вукалович. Заместитель командующего партизанскими соединениями Боснии и Герцеговины. Вчера доставлен самолетом из Югославии под видом врача для организации поставок медикаментов партизанам. Его настоящее имя знаем только мы с вами. Генерал, это – ваши люди.

Вукалович оглядел их изучающим взглядом. Лицо его было непроницаемым.

– Эти люди устали, капитан Дженсен. Слишком многое поставлено на карту… Они не справятся.

– Он абсолютно прав, – с готовностью поддержал Миллер.

– Они, конечно, немного устали с дороги, – мягко произнес Дженсен. – От Наварена путь неблизкий… Тем не менее…

– Наварон? – перебил его Вукалович. – Эти трое – те самые люди?..

– Трудно в это поверить, я согласен.

– Наверное, я был к ним несправедлив.

– Абсолютно справедливы, генерал, – вступил снова Миллер. – Мы истощены. Мы совершенно ни на что не способны.

– Прекратить разговоры, – Дженсена трудно было сбить с толку. – Капитан Меллори, кроме генерала и ещё двух человек, в Боснии никому не будет известно, кто вы и какова истинная цель вашей экспедиции. Представит ли вам генерал этих двух, его дело. Кстати, генерал Вукалович одновременно с вами полетит в Югославию. Только на другом самолете.

– Почему на другом? – спросил Меллори.

– Потому, что его самолет должен вернуться, а ваш – нет.

– Ясно, – сказал Меллори. В наступившей тишине он, Андреа и Миллер пытались вникнуть в смысл последней фразы Дженсена. Погруженный в мысли, Андреа машинально подбросил дров в догорающий камин и оглянулся в поисках кочерги. Единственная кочерга в комнате, согнутая Рейнольдсом в подкову, сиротливо валялась у камина. Андреа поднял её, рассеянно покрутил в руках, без видимых усилий разогнул, поворошил дрова и поставил на место, продолжая сосредоточенно хмуриться. Вукалович наблюдал за этой сценой, не отрываясь.

Дженсен продолжал:

– Ваш самолет, капитан Меллори, не вернется потому, что им можно пожертвовать в интересах достоверности легенды.

– Нами тоже придется пожертвовать? – поинтересовался Миллер.

– Вам не удастся ничего сделать, пока вы не окажетесь на земле, капрал Миллер. Там, куда вам надо попасть, ни один самолет не сядет. Поэтому вы – прыгаете, а самолет – разбивается.

– Звучит очень достоверно, – пробурчал Миллер. Дженсен пропустил это замечание мимо ушей.

– Действительность на войне порой слишком сурова. Поэтому я и отослал троих молодых людей. Не хотелось остужать их энтузиазм.

– А мой уже совсем остыл, – скорбно заметил Миллер.

– Помолчите же, наконец. Было бы все же неплохо узнать, почему восемьдесят процентов наших поставок попадает в руки фашистов. Хорошо также, если вам удастся обнаружить и освободить наших связных, захваченных немцами. Но это не самое главное. Этими грузами и даже связными можно пожертвовать в интересах дела. Но мы никак не можем пожертвовать жизнями семи тысяч людей, находящихся под командованием генерала Вукаловича. Семь тысяч партизан окружены гитлеровцами в горах Боснии, без боеприпасов, без продовольствия, без будущего.

– И мы должны им помочь? – мрачно спросил Андреа. – Вшестером?

– Во всяком случае, попытаться, – откровенно ответил Дженсен.

– Но у вас есть хотя бы план?

– Пока нет. Только наметки. Общие идеи, не больше. – Дженсен устало приложил руку ко лбу. – Я сам всего шесть часов назад прилетел из Александрии. – Он помедлил, потом пожал плечами. – До вечера далеко. Кто знает, все ещё может измениться. Несколько часов сна способны сотворить чудо. Но прежде всего – отчет о наваронской операции. Вам троим не имеет смысла здесь оставаться, джентльмены. Думаю, что капитан Меллори один сможет удовлетворить мое любопытство. Спальные комнаты в противоположном конце коридора.

Меллори дождался, пока дверь за Вукаловичем, Андреа и Миллером закрылась, после чего спросил:

– Как доложить, сэр?

– Что именно?

– О Навароне, естественно.

– К черту Наварон. Дело кончено, о нем можно забыть. – Он взял со стола указку и подошел к карте. – Итак, начнем.

– Значит, план все-таки существует? – осторожно спросил Меллори.

– Конечно, существует, – бесстрастно подтвердил Дженсен и повернулся к карте. – В десяти милях отсюда проходит линия Густава. Пересекает Италию вдоль рек Сангро и Лири. По этой линии немцы построили самые мощные на сегодняшний день оборонительные сооружения. Здесь, у Монте-Кассино, безуспешно пытались прорваться лучшие дивизии союзников. А здесь, в Анцио, пятьдесят тысяч американцев стоят не на жизнь, а на смерть. Вот уже пять долгих месяцев мы, словно головой стену, пробиваем эту проклятую линию Густава. Наши потери в живой силе и технике невозможно сосчитать. И пока мы не продвинулись ни на дюйм.

– Вы, кажется, что-то говорили о Югославии, сэр, – неуверенно напомнил Меллори.

– Я подхожу к этому, – успокоил его Дженсен. – Прорвать линию Густава можно, только ослабив немецкую оборону. А достичь этого можно, только убедив немцев оттянуть часть своих дивизий с линии фронта. Приходится использовать тактику Алленби.

– Ясно.

– Ничего вам не ясно. Генерал Алленби во время войны с турками в Палестине, в 1918 году, безуспешно пытался прорваться сквозь массированную линию обороны противника, протянувшуюся с запада на восток от Иордании до Средиземного моря. Тогда он пустился на хитрость. Собираясь прорываться на западном, убедил турков, что готовит атаку на восточном фланге обороны. Для этого он велел разбить огромный палаточный лагерь, в котором находилось всего несколько сот человек. В их задачу входило создавать впечатление кипучей активности во время разведывательных полетов противника. Разведке предоставлялась возможность наблюдать нескончаемое движение армейских грузовиков на востоке в течение всего дня. Конечно, туркам было невдомек, что та же колонна всю ночь двигалась в обратном направлении. Пришлось даже изготовить пятнадцать тысяч лошадей из брезента. Мы действуем в том же духе.

– Шьете лошадиные чучела?

– Весьма остроумно. – Дженсен опять повернулся к карте. – Все аэродромы между Термоли и Бари заполнены макетами бомбардировщиков и истребителей. Рядом с Фоей разбит гигантский военный лагерь, в котором всего двести человек контингента. Гавани Бари и Таранто буквально забиты десантными кораблями. Фанерными, разумеется. С утра до позднего вечера колонны танков и грузовиков движутся в направлении адриатического побережья. Будь вы, Меллори, в составе германского командования, какие бы выводы вы сделали из этого?

– Я предположил бы подготовку воздушного и морского десанта в Югославию. С некоторой долей сомнения, разумеется.

– Именно так отреагировали немцы, – с удовлетворением заметил Дженсен. – Они очень обеспокоены. Обеспокоены до такой степени, что уже перевели две дивизии из Италии в Югославию для отражения возможной атаки.

– Но их мучают сомнения?

– Уже почти нет. – Дженсен откашлялся. – Видите ли, у всех четверых наших связных, схваченных гитлеровцами, была на руках информация о готовящемся вторжении на территорию Югославии в начале мая.

– Информация была у них на руках… – Меллори запнулся, пристально посмотрел на Дженсена и продолжил: – А как немцам удалось схватить всех четверых?

– Мы их предупредили.

– Что?!

– Мы никого не принуждали. Они шли добровольно, – быстро пробормотал Дженсен. Очевидно, что даже ему было неприятно останавливаться на суровых реальностях войны. – Ваша задача, мой мальчик, состоит в том, чтобы превратить сомнения в твердую уверенность. – Подчеркнуто игнорируя замешательство Меллори, Дженсен развернулся к карте и ткнул указкой приблизительно в центр Югославии. – Долина реки Неретвы, – произнес он, – Жизненно важный участок на пути с севера на юг Югославии. Тот, кто контролирует эту долину, держит контроль над всей страной, и немцам это известно не хуже нашего. Если готовится наступление, то главный удар должен быть нанесен именно здесь. Вопрос о вторжении в Югославию – дело ближайшего будущего, и они понимают это. Больше всего их страшит возможность объединения сил союзников с русскими, наступающими с востока. Такая встреча, если ей суждено случиться, возможна только в этой долине. Они уже сосредоточили по берегам Неретвы две бронетанковые дивизии. В случае вторжения эти две дивизии не продержатся и сутки. Отсюда, с севера, немцы пытаются перебросить в долину Неретвы целый армейский корпус, но для этого им нужно миновать перевал – Клеть Зеницы. Другого пути нет. Именно здесь сосредоточены семь тысяч партизан генерала Вукаловича.

– Вукалович в курсе дела? – спросил Меллори. – Он знает, что вы задумали?

– Да. Так же, как и другие представители командования. Им понятна степень сложности и риска предстоящей акции. Они согласны.

– У вас есть фотографии?

– Прошу. – Дженсен достал из ящика стопку фотографий, отобрал одну и положил на стол перед Меллори. – Вот это – так называемая Клеть Зеницы. Очень точное название: настоящая клетка, идеальная западня. С севера и запада – непроходимые горы. С востока – Неретвинское водохранилище и каньон. С юга – река Неретва. К северу от Клети, на перевале Зеницы, пытается пробиться одиннадцатый корпус германской армии. С запада, через ущелье, в Клеть Зеницы так же отчаянно рвутся отдельные части гитлеровцев. С юга, за рекой, под прикрытием леса расположились две бронетанковые дивизии генерала Циммермана.

– А это что? – Меллори обратил внимание на темную полоску, пересекающую русло реки чуть севернее места расположения немецких танковых дивизий.

– Это, – многозначительно произнес Дженсен, – мост через Неретву.

Вблизи мост через Неретву выглядел куда более внушительно, чем на фотографии, сделанной с самолета. Массивная стальная громадина, увенчанная сверху темной полосой бетонной эстакады, возносилась над стремительными серо-зелеными валами бурной Неретвы. На южном берегу за узкой полоской прибрежного луга темнел густой сосновый лес. Под надежным его прикрытием притаились в напряженном ожидании две бронетанковые дивизии генерала Циммермана.

Искусно замаскированная командирская дивизионная радиостанция располагалась недалеко от реки, на опушке леса. Громоздкий длинный грузовик был неразличим уже с двадцати шагов.

Именно на этом грузовике в данный момент находились генерал Циммерман и его адъютант, капитан Варбург. Их настроение было под стать вечным сумеркам окружающего леса. Высокий лоб, орлиный профиль, благородные черты лица Циммермана никак не вязались с его беспокойством. Он с явным нетерпением сорвал с головы фуражку, судорожно пригладил седеющую шевелюру и обратился к сидящему за передатчиком радисту:

– Неужели ничего до сих пор?

– Никак нет, господин генерал.

– Вы поддерживаете связь с лагерем капитана Нойфельда?

– Да, ваша честь.

– Его радисты продолжают наблюдение?

– Постоянно. Никаких известий. Ничего нового. Циммерман повернулся и вышел. Варбург – за

ним. Отойдя на подобающее расстояние от станции,

генерал в сердцах выругался:

– Проклятье! Черт бы их всех побрал!

– Вы уверены, господин генерал, – Варбург был высоким, светловолосым приятным молодым человеком лет тридцати. Было видно, что он тоже искренне переживает, – что они готовят наступление?

– Я это нутром чувствую, мой мальчик. Развязка неминуемо приближается.

– Но вы не можете знать наверняка, господин генерал! – возразил Варбург.

– Это верно, – Циммерман тяжело вздохнул. – Я знаю только, что если они действительно окажутся здесь и одиннадцатая армия так и не сможет прорваться на севере, а нам не удастся перебить этих проклятых партизан, то…

Варбург ждал окончания фразы, но Циммерман вдруг замолчал, угрюмо погрузившись в свои размышления. Неожиданно у Варбурга вырвалось:

– Я бы так хотел снова увидеть Германию, господин генерал! Хотя бы ещё один раз!

– Нам всем этого хочется, мой мальчик. – Циммерман медленно дошел до опушки леса и остановился. Долго и пристально смотрел он в сторону моста через Неретву. Покачал головой, повернулся и усталой походкой зашагал обратно. Через мгновение он скрылся во мраке леса.

Камин в роскошной гостиной дворца в Термоли догорал. Дженсен подбросил дров, выпрямился, подошел к столу и наполнил две рюмки. Протянул одну Меллори и произнес:

– Что скажете?

– Это и есть план? – Непроницаемое лицо Меллори надежно скрывало раздирающие его сомнения. – Это все?

– Да.

– Ваше здоровье. – Меллори поднял рюмку. – И мое тоже. – Вторая пауза была более продолжительной: – Любопытно будет посмотреть на реакцию Дасти Миллера, когда он все узнает.

Как и думал Меллори, реакция Миллера была любопытной, хотя и вполне предсказуемой. Спустя шесть часов облаченный в британскую форму, так же как Меллори и Андреа, Миллер с нескрываемым ужасом слушал рассказ Дженсена о том, что, по его мнению, предлагалось им совершить в ближайшие двадцать четыре часа. Закончив, Дженсен посмотрел прямо на Миллера и спросил:

– Ну как? Выполнимо?

– Выполнимо? – Миллер был потрясен. – Это самоубийство.

– Андреа?

Андреа пожал плечами, развел руки и промолчал. Дженсен кивнул и добавил:

– Извините, но выбора у меня нет. Пора идти. Остальные уже на летном поле.

Андреа и Миллер вышли из комнаты и побрели по коридору. Меллори задержался в дверях и нерешительно повернулся к Дженсену. Тот вопросительно поднял брови.

Меллори тихо произнес:

– Разрешите хотя бы Андреа сказать.

Дженсен пристально посмотрел на него и, отрицательно покачав головой, решительно направился к двери.

Через двадцать минут в полном молчании они прибыли на аэродром Термоли, где их ждали Вукалович и двое сержантов. Третий, Рейнольдс, уже сидел в кабине одного из двух «Веллингтонов», стоящих на взлетной полосе, и разогревал двигатели. Через десять минут они уже были в воздухе. В одном самолете Вукалович, в другом Меллори, Миллер, Андреа и трое сержантов. Самолеты взяли курс в разных направлениях.

Дженсен, оставшись в одиночестве на поле аэродрома, ещё долго смотрел вслед набиравшим высоту самолетам, пока они не исчезли в темном безлунном небе. Затем, совсем как генерал Циммерман незадолго до этого, сокрушенно покачал головой, медленно повернулся и тяжело зашагал прочь.