"Когда бьет восемь склянок" - читать интересную книгу автора (Маклин Алистер)

Глава 4 Среда, 5 утра — сумерки

Неприятности начались сразу же, как я высадился на берег. Сразу же, как я попытался высадиться. В обуви на резиновой подошве я пытался втащить резиновую лодку на скользкие, покрытые тиной камни — некоторые были до шести футов в поперечнике, а до береговой линии оставалось еще двадцать ярдов. Преодолевая их даже при дневном свете, можно переломать ноги, а в полной темноте это верный способ быстро и эффективно покончить с собой. При третьей попытке я разбил фонарик. Несколько ударов о камни, и компас постигла та же судьба. При этом глубиномер остался невредим. Глубиномер, конечно, весьма способствует поискам дороги через лес ночью.

Выпустив воздух из лодки и спрятав ее, я пошел вдоль линии берега, удаляясь от поселка Торбей. По логике вещей, если идти так довольно долго, то придешь к той самой песчаной косе на дальнем конце острова, на которой приземлится вертолет. Но по той же самой логике, когда лес доходил до самой кромки берега или попадались обрывистые, изрезанные участки, я сослепу шагал в пустоту и падал в море. Это повторялось регулярно и, выудив себя из воды в третий раз, я бросил эту затею и пошел напрямую через лес.

Единственными моими проводниками были косые струи дождя и рельеф местности. Коса, к которой я направлялся, лежала не востоке, а ветер дул почти точно с запада, так что пока холодный дождь стегал меня по шее сзади, я шел в правильном направлении; для проверки достаточно было помнить, что остров Торбей в профиль напоминает дикого кабана, хребет которого тянется с востока на запад, значит, когда земля под ногами начинала клониться влево или вправо, я начинал сбиваться с пути. Но порывы ветра то в дело непредсказуемо меняли направление, хребет кабана имел отростки и неровности, и в результате много времени терялось понапрасну. За полчаса до рассвета — если верить часам, потому что темно было так же, как н в час ночи, — я начал сомневаться в том, что успею к сроку. А если вертолет не прибудет, мне придется вернуться сквозь холод к сырость туда, где я спрятал лодку, а потом, окончательно замерзшему и голодному, дожидаться, пока вновь стемнеет, и только к ночи я смогу вернуться на «Файркрест» незамеченным. Сейчас у меня еще оставалось в запасе двадцать четыре часа. К ночи у меня останется только двенадцать. Я побежал.

Пятнадцать минут бега, бог знает сколько сокрушительных ударов о деревья, и я услышал его. Сначала слабый, еле различимый, потом постепенно нарастающий рокочущий звук двигателя вертолета. Он появился рано, слишком рано, черт побери, он приземлялся там, ничего не обнаружил и вот теперь возвращается на базу! В отчаянии я даже не подумал, как он мог приземлиться в незнакомом месте при практически полной темноте. Я уже готов был зажечь сигнальный факел, я даже вытащил его наполовину из кармана, во тут же сунул обратно. Было условлено, что факелом я укажу место посадки, если я зажгу его здесь, вертолет последует на огонь, напорется на верхушки сосен, и это будет конец всему.

Я побежал еще быстрее. Прошло много лет с тех пор, как мне приходилось пробегать больше двух сотен ярдов зараз, поэтому я задыхался н хрипел, легкие сипели как драные кузнечные мехи. Но я бежал что было сил. Налетал ив деревья, спотыкался о корни, падал в канавы и опять врезался а эти чертовы деревья, я низко растущие ветки царапали мне лицо. Я выставил перед собой руки, во это не помогло — я все равно натыкался на стволы. Один, два, три раза я слышал как звук мотора исчезает на востоке, в третий раз я был уверен, что он больше не появится. Но каждый раз он возвращался. Небо уже начало светлеть на востоке, но я еще не видел вертолет; для пилота же все внизу было темным, как ночь. Земля под ногами вдруг исчезла, я снова упал. Я напрягся, выставил руки вперед, чтобы не удариться о другой край канавы. Но протянутые руки ничего не нашли. Никакой опоры. Я продолжал падать, это была оконечность острова Торбей. Я скатился по травянистому склоку в лег навзничь на мокрый мягкий песок. Все еще хрипя и задыхаясь, пытаясь перевести дух, я все-таки выкроил время, дабы возблагодарить провидение и те миллионы лет, что превратили зазубренные береговые камни в этот прекрасный, мягкий песчаный пляж.

Вертолет снова появился с востока на высоте примерно триста-четыреста футов. Я выбежал на середину косы, вытащил факел, содрал с него защитное покрытие и дернул запальный шнур. Сразу вспыхнул бело-голубой магниевый свет, столь ослепительный, что мне пришлось защитить глаза другой рукой. Факел горел лишь тридцать секунд, но этого было достаточно. Вертолет завис почти прямо над моей головой, обдавая острым, раздражающим запахом выхлопных газов. Два вертикальных луча с носа и хвоста высветили на песке сверкающие белые круги. Через двадцать секунд полозья мягко погрузились в песок, рев мотора стих, лопасти медленно вращались по инерции. Я никогда не летал на вертолете, но видел их достаточно, так вот этот в полумраке казался самым больший из всех, что мне доводилось видеть. Правая дверца сдвинулась, и когда я приблизился, в лицо мне ударил луч фонаря. Кто-то, судя по экльскому выговору уроженец Ронда-Велли, спросил:

— Вы, Калверт?

— Я. Можно войти?

— А откуда мне знать, что Калверт?

— Я же сказал. Слушай, парень, не будь таким занудой. Разве тебе приказано спрашивать у меня удостоверение?

— У вас что, нет никаких документов? Совсем никаких?

— Ты что — плохо соображаешь? Мог бы сообразить, что кое-кто никогда не носит документов, чтобы его нельзя было опознать. Или ты думаешь, что я случайно оказался здесь в пяти милях от жилья, и у меня случайно оказался в кармане сигнальный факел? А может, ты хочешь лишиться работы еще до захода солнца? Очень многообещающее начало наших совместных действий...

— Мне приказали соблюдать осторожность... — Он был осторожен, как кот, беспечно уснувший на согретом солнцем тротуаре. Особой сердечности тоже не чувствовалось. — Лейтенант Скотт Вильямс, Военно-воздушные силы. Адмирал прислал меня в ваше распоряжение. Влезайте.

Я забрался в кабину, закрыл дверцу и уселся. Он не протянув руки, включил свет и спросил:

— Черт возьми, что это с вашим лицом?

— А что случилось с моим лицом?

— Кровь. Сотня маленьких царапин.

— Сосновые иглы. — Я рассказал, как его произошло. — А почему такая большая машина? На ней можно перевезти батальон.

— Четырнадцать человек, если быть точным. Я вытворял много всего, а этой жизни, Калверт, но я никогда не полетел бы на двухместной малютке в такую погоду. Может сдуть с неба на землю. С двумя пассажирами на этой машине можно заполнить все запасные баки.

— И вы можете летать целый день?

— Более или менее. В зависимости от скорости. Чего вы хотите от меня?

— Для начала вежливости. Или вы не любите рано вставать?

— Я пилот морской спасательной службы, Калверт. Это единственная на базе машина, достаточно большая для поиска в такую погоду. И я должен был вылететь на поиск, а не на какие-то игры в шпионы. Не знаю, насколько все это важно, но где-то милях в пятидесяти отсюда люди, может быть, из последних сил цепляются за спасательный плотик. Это моя работа. Но я должен выполнять приказ. Так что вы от меня хотите?

— Вы имеете в виду «Морэй Роз»?

— Вы тоже слышали? Да, ее.

— Она не погибла. Она вообще не терпела бедствия.

— Что это вы говорите? Передача новостей...

— Я сказал все, что вы должны знать, лейтенант. Это было нужно, чтобы я мог исследовать этот район, не вызывая подозрений. Нужно было придумать убедительный повод. Поиск «Морей Роз» — именно такой повод. Пришлось сочинить сказку...

— Фальшивка?

— Фальшивка.

— И вы смогли это подстроить? — медленно сказал он. — Вы смогли подделать передачу новостей?

— Да.

— Чтоб мне провалиться на этом месте! — Он в первый раз улыбнулся. — Виноват, сэр. Лейтенант Вильямс — для вас просто Скотт — обрел свою обычную бодрость и готов действовать. Что дальше?

— Вы хорошо знаете береговую линию и острова в этом районе? — С воздуха?

— Да.

— Я здесь уже двадцать месяцев. Спасение на море, в промежутках армейские и морские учения, а также спасение альпинистов. Основная моя работа связана с командос. Я знаю этот район насколько это вообще в человеческих силах.

— Я ищу место, где можно спрятать лодку. Довольно большую лодку. Сорок, может быть, даже пятьдесят футов. Для этого годится вместительный эллинг, небольшой залив, скрытый зарослями, или бухта, вход в которую трудно заметить с моря. Между Ислэем и Скаем.

— Только и всего? А вы представляете, сколько это сотен миль, если взять береговую линию всех островов? А может, даже тысяч... Сколько мы потратим времени на эту работу? Месяц?

— Времени у вас до захода солнца. Но подождите. Следует исключить все населенные центры — даже если это два-три домика, стоящие рядом. Исключить все известные рыболовные районы. Исключить районы, где проходят регулярные пароходные линии. Это поможет?

— Более чем достаточно. А что же мы в самом деле ищем?

— Я уже сказал.

— О, кей, о, кей! Не мое дело рассуждать и выяснять причины. У вас есть какие-нибудь соображения, откуда начнем и каким районом ограничим поиск?

— Давайте сначала двинемся на восток к материку. Двадцать миль вверх по берегу, двадцать миль на юг. Затем исследуем пролив Торбей в остров Торбей. Затем острова к западу и северу. — Через пролив Торбей проходит пароходная линия.

— Я имел в виду ежедневные рейсы. Пароход на Торбей ходит два раза в неделю.

— Пристегните ремни и наденьте эти наушники. Сегодня нас потрясет и покачает. Надеюсь, вы хороший моряк.

— А зачем наушники? — Таких больших я еще не видел: четыре дюйма в диаметре и толщиной в дюйм, они были сделаны из чего-то вроде натуральной резины. Микрофон был прикреплен на пружине к головному обручу.

— Для ушей, — добродушно сказал лейтенант. — Чтобы у вас не лопнули барабанные перепонки. И чтобы вы не оглохли на неделю после всего этого. Представьте себя внутри стального барабана посреди цеха, где делают паровые котлы, да еще рядом работает дюжина отбойных молотков, и вы получите представление о том удовольствии, какое вас ожидает.

Наш первый заход в северном направлении вдоль побережья материка начался с ложной тревоги, одной из множества за этот день. Минут через двадцать после вылета мы заметили реку, маленькую, но все же реку, впадающую а море. Мы поднялись вверх по течению на милю, затем внезапно появились деревья, которые подступали к самым берегам с обеих сторон в том самом месте, где начиналось скалистое ущелье. Я закричал в микрофон:

— Мне надо посмотреть что там! Вильямс кивнул:

— Нам придется вернуться назад на четверть мили. Там подходящее место для посадки.

— У вас должна быть лестница. Можете спустить меня на ней? — Если бы вы знали о свойствах ветра, дующего со скоростью сорок или пятьдесят миль в час, столько, сколько знаю я, вы бы никогда не заговорили о ней. Даже в шутку. Я намерен привести этот воздушный змей обратно домой.

Он вернулся и высадил меня без особого труда под прикрытием обрывистого берега. Через пять минут я добрался до ущелья. Еще пять минут ушло на обратный путь.

— Есть добыча? — спросил лейтенант.

— Никакой. Старый дуб лежит поперек реки как раз у входа в ущелье.

— Что ж, нельзя угадать с первого раза...

Еще несколько минут и еще одно устье. Трудно было представить, что в него может войти довольно большая лодка, тем не менее мы повернули вверх по течению. Меньше чем через полмили от устья река пенилась на порогах. Мы повернули назад. К тому времени совсем рассвело, мы достигли северной границы района. Крутые отроги уступили место обрывистым утесам, которые почти вертикально возвышались над морем.

— На сколько миль берег тянется на север? — спросил я.

— Миль десять-двенадцать, до Лох-Лэрга.

— Знаешь эти места?

— Летал здесь много раз.

— Пещеры есть?

— Никаких пещер. Я и сам не думал, что они здесь есть.

— А с другой стороны? — Я указал на запад, где сквозь низко висящие облака еще виднелась гористая береговая линия, круто обрывающаяся на входе в пролив Торбей.

— Там даже чайке негде ногу поставить. Можете мне поверить.

Я поверил ему. Мы полетели назад тем же путем, каким добирались сюда, потом отправились дальше на юг. От острова Торбей до материка море было почти сплошь покрыто белой пеной, большие волны с белыми бурунами шли поперек пролива в восточном направлении. Нигде не было видно ни одного судна, даже большие траулеры остались в гавани, настолько плохая была погода. Под натиском ураганной силы ветра наш большой вертолет чувствовал себя довольно скверно, сильно вздрагивал и раскачивался, как неуправляемый курьерский поезд перед тем, как сойти с рельсов; один час полета заставил меня на всю жизнь проникнуться отвращением к вертолетам. Но стоило подумать, каково было бы мне сейчас на лодке в этом бурлящем водовороте посреди пролива, как я начинал чувствовать к этому проклятому вертолету некоторую привязанность.

Мы пролетели двадцать миль к югу — если только эту болтанку и ввинчивание в воздух можно называть полетом, — но покрыли при этом добрых шестьдесят миль. Каждый маленький пролив между островами и материком, каждый естественный залив, бухта или фиорд должны были быть исследованы. Большую часть времени, мы летели низко, не выше двухсот футов; иногда мы спускались еще ниже — настолько сильным был дождь, который, несмотря на стеклоочистителя, мешал вам рассмотреть что-нибудь внизу. Как бы то ни было, я не думаю, что мы пропустили хоть ярд береговой линяя материка или прилегающих к нему прибрежных островов. Мы осмотрели все. И ничего не увидели. Я посмотрел на часы. Девять тридцать. День проходит, а толку нет. Я спросил:

— Сколько еще выдержит этот вертолет?

— Я залетал миль на сто пятьдесят в Атлантику в гораздо худшую погоду. — Лейтенант Вильямс не выказывал признаков усталости, тревоги или напряженности, более того — казалось, он даже доволен. — Вопрос в том, сколько еще выдержите вы.

— Совсем немного. Но мы должны попытаться. Возвращайтесь туда, где вы меня подобрали, и мы сделаем круг по берегу Торбея. Сначала южный берег, затем северный и западный, после этого восточная часть и снова южный берег пролива.

— Как прикажете. — Вильямс повернул вертолет на северо-запад резким, заваливающим движением, что плохо отразилось на моем желудке. — Там, в ящике на пульте, есть кофе и бутерброды.

Я оставил кофе и бутерброды там, где они были.

Путь в двадцать пять миль до восточной оконечности острова Торбей отнял у нас почти сорок пять минут, поскольку встречный ветер отбрасывал нас назад на два фута, когда мы пролетали три. Видимость была настолько плохая, что весь путь Вильямс летел по приборам, а из-за сильного ветра он должен был промазать на несколько миль от места посадки. Но несмотря ни на что, он вывел вертолет точно на песчаную косу, будто летел по радиомаяку. Я испытывал все большее уважение к Вильямсу, как к человеку, который точно знает, что делает; одновременно я все меньше уважал самого себя, поскольку уже не знал, что мне делать дальше. Я вспомнил о дядюшке Артуре и быстро решил, что лучше буду думать о чем-нибудь другом.

— Там, — показал Вильямс. Мы прошли примерно половину южного берега Торбея, — Похоже на то, что надо, вам не кажется? Это и в самом деле походило на то, что надо. Большой, сложенный из белого камня дом в георгианском стиле, построенный в сотне ярдов от берега в ярдах тридцати над уровнем моря. Дюжины подобных строений рассеяны в самых разных местах, на самых отдаленных и пустынных островах Гебридского архипелага. Черт знает, кто их строил, для чего и как. Но не дом нас интересовал в данном случае, а большой эллинг у закрытой бухты. Не дожидаясь указаний, Вильямс бросил огромную машину вниз, к стоящему под сенью деревьев дому.

Я расстегнул полиэтиленовую сумку, спрятанную под курткой, там было два пистолета. Люгер сунул в карман, а «Лилипут» закрепил пружинным зажимом на левом предплечье. Вильямс с отсутствующим видом смотрел вдаль и что-то насвистывал. В этом доме уже многие годы никто не жил. Часть кровли обвалилась, соленый воздух разъел краску, и комнаты, которые я увидел сквозь открытые, с разбитыми стеклами, окна, были голы; длинные полосы обоев устилали полы. Тропинка к маленькой бухте сплошь заросла мхом. Пятки все время проваливались, оставляя на тропе глубокий и четкий след — первый в этих местах за много-много лет. Эллинг был достаточно вместительным, по меньшей мере шестьдесят футов на двадцать, но это и все, что я могу о нем сказать. Двустворчатая дверь с тремя парами петель и двумя висячими замками. Замки и петли, казалось, насквозь проела ржавчина. Я чувствовал тяжесть люгера в кармане, и это ощущение показалось мне забавным. Я вернулся к вертолету.

Еще двадцать минут, и еще две ложные тревоги. Большие белые дома в георгианском стиле с эллингами при них. Я знал, что тревоги ложные, но должен был проверить. Пустой номер в обоих случаях. Последние обитатели этих домов умерли до того, как я родился. Когда-то здесь жили люди, семейные люди: большие семьи, много денег и амбиций, вера в себя и уверенность в будущем. Иначе не строили бы они такие большие дома. А теперь люди ушли, бросив эти монументы утраченной веры в будущее. Западный берег не дал ничего. Мы оставили поселок Торбей и остров Гарв далеко в стороне и полетели на север, пока не достигли северного берега залива, затем на запад вдоль этого берега. Мы дважды приземлялись, один раз для того, чтобы обследовать окруженную деревьями закрытую бухту ярдов сорока в диаметре, и еще раз, чтобы осмотреть небольшой комплекс промышленных зданий, где, как сказал Вильямс, перерабатывался высококачественный песок, входящий в состав известной зубной пасты. Снова ничего.

Во втором случае мы задержались еще на пять минут. Лейтенант Вильямс проголодался. Я — нет. Теперь я уже начал привыкать к вертолету, но есть мне не хотелось. Был полдень. Половина времени прошла, а ничего не прояснилось. И уже казалось, что и не прояснится. Дядюшка Артур будет торжествовать. Я взял карту.

— Нам надо быть поразборчивее, — сказал я. — Мы не можем упустить свой шанс. Пройдем вдоль пролива до мыса Долман-Хед, что напротив острова Гарв, затем до залива Хайварт. — Залив Хайварт тянется на семь миль, там всегда ветрено и он весь усеян островками, вытянувшимися в цепочку с запада на восток; в некоторых местах ширина залива достигает полмили, по берегам горные массивы. — Снова возвратимся к мысу Долман и затем вдоль южного берега до самого мыса Карара. Затем на восток вдоль южного берега залива Лох-Гурон.

— Лох-Гурон, — кивнул Вильямс. — Самое дикое и самое опасное для плавания место к западу от Шотландии. Если хотите знать, это последнее место, куда бы я полетел добровольно. Скорее всего вы там не найдете ничего, кроме обломков и скелетов. Там на двадцати милях больше рифов, шхер, подводных камней, быстрин и водоворотов, чем во всей остальной Шотландии. Местные рыбаки туда и близко не подходят. — Он показал на карте. — Посмотрите на этот проход между островами Даб-Сгейр в Валлара, которые торчат в самом устье Лох-Гурона. Самое страшное место. Видели бы вы, как рыбаки хватаются за стаканы с виски при одном упоминании о нем. Его называют Войл-нан-Уам. Пасть могилы.

— Они тут у вас весельчаки... Нам пора отправляться. Ветер дул с прежней силой, море внизу все так же штормило, но дождь прекратился, и это сильно облегчило нам поиск. Путь от песчаной отмели до пролива ничего не дал. Ничего не дал и залив Хайнарт. Между заливом Хайварт и мысом Каррара — восемь миль в западном направлении — было только две деревушки, прижавшихся к кромке воды, за домами высились голые холмы. Бог знает, чем живы местные обитатели.

Мы повернули на север, затем на северо-восток, потом на восток вдоль берега Лох-Гурона.

Многие места имеют дурную репутацию. Не все ее оправдывают, но есть и такие, что любым рассказам варишь с первого взгляда. Обрывистые, темные, каменистые берега лишены какой-либо растительности. Четыре острова, вытянувшиеся цепью с востока на запад, гармонируют с видом побережья. Издали казалось, что южный и северный берега залива смыкаются, что это не острова, а сплошной отвесный утес, примыкающий к зловещей грозной гряде. Под прикрытием островов в заливе было темно как в полночь, только вода казалась белой от пены — так бешено она бурлила и крутилась в водоворотах, прокладывая себе путь в узких протоках между островами в берегом. Прокладывая путь в мухах. В Войл-нан-Уам, Пасти могилы, вода была молочно-белой, как в половодье на порожистой реке Макензи, когда тает снег. Рай для яхтсменов. Только чокнутый сунулся бы сюда на яхте. Очевидно, чокнутые поблизости все же были. Когда мы миновали первый из островов, Даб-Сгейр, и направились к проходу, я заметил узкий просвет между скалами в южной стороне острова. Там была окруженная камнями бухта — если можно ее так назвать величиной с два теннисных корта, почти полностью отделенная от моря — проход был не шире десяти ярдов. Я посмотрел на карту: бухта Малая Подкова, так она называлась. Не оригинально, но очень метко. В бухте была лодка, достаточно большая лодка, похожая на переоборудованную спасательную шлюпку. Она стояла на двух якорях прямо посреди бухты. За бухтой была небольшая поляна, поросшая мхом или травой, а дальше что-то вроде русла пересохшей реки, уходящего вдаль, за холмы. На поляне стояли четыре палатки цвета хаки, около — работали люди.

— Похоже на то самое? — спросил Вильямс.

— Похоже на то.

— Но это было не то. При первом же взгляде на худого человека в очках с толстыми линзами и с клочковатой бородой, который быстро шагнул вперед, как только я высадился, стало ясно, что это совсем не то. Второй взгляд — на семь или восемь парней, бородатых, закутанных в шарфы и нелепо одетых, которые не работали, как я сперва подумал, а боролись с ветром, срывающим палатки, — этот взгляд был уже лишним. Эта лодка явно не была захвачена. Теперь я разглядел, что это спасательная морская шлюпка, корма ее была полузатоплена, она имела крен на правый борт.

— Приветствуем вас! — закричал тип с клочковатой бородой. — Здравствуйте, здравствуйте. Бог знает, как мы рады видеть вас.

Я посмотрел на него, пожал протянутую руку я сказал мягко: — Вы, должно быть, потерпели крушение я находитесь в безвыходном положении. Но вы не на дальних островах. Вы вблизи от материка. Так что ваше спасение в ваших руках.

— О, мы прекрасно знаем, где находимся. — Ом махнул рукой. — Мы пришли сюда три дня назад, но видимо, наша шлюпка получила пробоину в шторм прошлой ночью. И к несчастью, в очень неудачном месте.

— Получила пробоину здесь, на этой стоянке?

— Да, конечно.

— Вам и впрямь не повезло. Оксфорд или Кембридж?

— Конечно, Оксфорд! — Он, казалось, был шокирован моим невежеством. — Комплексная геологическая и биологическая морская экспедиция.

— Да, здесь нет недостатка в камнях н морской воде, — согласился я. — А насколько серьезно повреждение?

— Течь сквозь пробоину в обшивке. Боюсь, что для нас это достаточно серьезно.

— С припасами все нормально?

— Да конечно.

— Передатчика нет?

— Только приемник.

— Пилот вертолета передаст по радио, что требуется корабельный плотник и механик. Их пришлют, как только шторм стихнет. До свиданья.

Челюсть у него отвисла на пару дюймов. — Вы улетаете? Вот так сразу?

— Мы спасатели. Был получен сигнал бедствия прошлой ночью. — Ах, это... Мы слышали.

— Думали, что это они. Рады, что с вами все нормально. Нам еще предстоит облететь большой район.

Мы продолжили свой путь на восток в направлении залива Лох-Гуров. На полпути я сказал:

— Хватит, пожалуй. Давай посмотрим на те четыре острова, что торчат в устье залива. Начнем с самого восточного. Как он называется... ага, Эйлен-Оран. Затем направимся назад к устью Лох-Гурона.

— Вы хотели пройти до конца залива.

— Я передумал.

— Ну что ж, кто платит, тот и заказывает музыку, — сказал он спокойно. Невозмутимый характер был у этого лейтенанта Вильямса. — Вперед, на север, в Эйлен-Оран?

Над Эйлен-Ораном мы были через три минуты. В сравнении с этим островом Даб-Сгейр был милым цветущим уголком. Пол квадратной мили монолитного камня и нигде ни травинки. Но там был дом. Дом, из каминной трубы которого шел дым. А позади дома — эллинг, но в нем не было лодки. Дым говорил об обитателях, по крайней мере — об одном, и чтобы поддерживать свою жизнь, у него должна быть лодка. Лодка для рыбной ловли, чтобы прокормиться; лодка для поездок на материк; лодка для экстренных случаев — им нет числа в этом мире с тех пор, как Роберт Фултон изобрел свой пароход. Вильямс высадил меня в двадцати ярдах от эллинга.

Я обошел угол эллинга м внезапно остановился. Я всегда так внезапно останавливаюсь, когда мне саданут в солнечное сплетение кузнечным молотом. Лишь спустя несколько минут я смог вдохнуть достаточно глубоко, чтобы ко мне вернулись силы. Передо мной был седой гигант чуть старше шестидесяти. Он не брился несколько недель и по крайней мере месяц не менял рубашку. В руках у него был не кузнечный молот, а ружье — не ваши игрушечные пистолеты, а доброе старое ружье двенадцатого калибра, которое со столь близкого расстояния — дюймов шесть, не больше — действует почище «Миротворца», то есть может снести голову с плеч. Оно было направлено прямо мне в правый глаз. Выглядело это так, словно заглядываешь в туннель подземки. Когда гигант заговорил, мне стало ясно, что он не читал ни одной из тех книг, что воспевают неиссякаемое гостеприимство островитян.

— Кто вы такой, черт побери? — прорычал он.

— Меня зовут Джонсон. Уберите ружье. Я...

— И какого черта вам здесь надо?

— А как насчет поговорки: «Гость в дом — счастье в дом?» сказал я. — Мы слышали ее всюду в этих краях. Сотни тысяч приветствий...

— Эй мистер, я не спрашиваю два раза!

— Морские спасатели. Пропала лодка...

— Я не видел никакой лодки. Убирайтесь к черту с моего острова, — Он опустил ружье, теперь стволы были направлены мне в живот — видимо, он полагал, что это лучше подействует, или ему будет меньше грязной работы, когда придется меня закапывать. — Сейчас же! Я кивнул на ружье:

— За это вы можете угодить в тюрьму.

— Может быть, да, а может, к нет. Но в чем я уверен, так это в том, что я не потерплю проходимцев на своем острове и что Дональд Мак-Ичерв сумеет защитить свою собственность.

— У вас это здорово получается, Дональд, — сказал я одобрительно. Ружье дрогнуло, и я быстро добавил:

— Я ухожу. И не бойтесь сказать: «Рад буду видеть вас снова у себя в гостях», — поскольку я все равно больше не появлюсь. Когда мы поднялись а воздух, Вильямс сказал:

— Возможно мне показалось... У него что там — ружье?

— Да уж, не поднятая в приветствии рука, как сказано в путеводителях по этим местам.

— Кто он? Чем занимается?

— Это тайный агент Шотландского туристического агентства, который стажируется перед работой за рубежом. Он не похож на тех, кого я ищу, это точно. Он не полоумный — он такой же нормальный, как мы. Просто испуган и доведен до отчаяния.

— Вы даже не заглянули в эллинг. Вы же хотели найти лодку. Может быть, его кто-то держал под прицелом?

— Эта мысль и заставила меня так быстро отступить. Я ведь мог его обезоружить.

— И остались бы без головы.

— Ружья это по моей части. Его ружье стояло на предохранителе.

— Ясно. — По лицу Вильямса было видно, насколько неясное у него представление о происходящем, он не был таким умелым притворщиком, как я. — Что теперь?

— Остров номер два к западу отсюда. — Я бросил взгляд на карту. — Крейгмор.

— Мы зря потеряем время, если двинемся туда. — Он говорил очень уверенно. — Я бывал там. Забирал тяжелораненого.

— Как раненого?

— Он пропорол себе бедро до кости разделочным ножом. Занес инфекцию.

— Разделочным ножом? Для китов? Ни разу не слышал...

— Для акул. Гигантские акулы встречаются здесь так же часто, как макрель. Их ловят ради печени — из одного приличного экземпляра можно накачать тонну жира. — Он указал на карте маленькую точку на северном берегу. — Селение Крейгмор. Говорят, было покинуто еще до первой мировой войны. В проклятых местах строили себе дома наши предки!

Да, предки иногда строили дома в проклятых местах. Если мне предложат строить дом здесь или на Северном полюсе, трудно будет сделать правильный выбор. Четыре серых домика, скучившихся у береговой черты, несколько жалких рифов, которые служили естественным волноломом, не внушающий доверия проход между рифами и две рыбацкие шхуны, болтающиеся на якорях. Ближайший к берегу дом не имел стены со стороны моря. Между этим домом и морем, на полоске земли шириной в двадцать или тридцать футов, я увидел трех акул — тут было трудно ошибиться. Горстка рыбаков высыпала из открытой части дома, они смотрели на нас.

— Один из способов существования... Сможете меня здесь высадить?

— А как вы думаете, Калверт?

— Думаю, не сможете. — Кроме как на крышу одного из домиков посадить вертолет было некуда, это уж точно. — А того раненого поднимали по лестнице?

— Да. Но я не собираюсь спускать вас туда на лестнице, не думайте. Только не при такой погоде. И помочь вам некому. Вы ведь не такой отчаянный?

— Не всем быть отчаянным... Вы бы поручились за них?

— Я бы поручился. Это хорошие люди. Я встречался с их старшим, Тимом Хатчинсоном, несколько раз. Любой рыбак с западного побережья мог бы за них поручиться.

— Этого вполне достаточно. Следующий остров Баллара.

Мы облетели остров Баллара один раз. Одного раза вполне хватило. Даже чайки не строили гнезда на этом острове.

Мы были над проливом между островом Баллара я Даб-Сгейром. Вид на Бойл-нан-Уам испугал бы даже хладнокровную рыбу. Меня он пугал безусловно: пять минут плавания в лодке или с аквалангом и конец. Прилив сменялся отливом, ветер достиг предельной силы, и в результате получилась самая впечатляющая, колдовская пляска, какую я когда-либо видел. Волн не было совсем, только бурлящая и крутящаяся, кипящая вода, цепь водоворотов, быстрин. Не годилось это место для катания на лодочке с тетушкой Глэдис. Как это ни странно, совсем близко от восточного и южного берегов Даб-Сгейра можно было бы покататься на лодочке с тетушкой Глэдие. Наряду со всеми этими течениями и быстринами у островов часто встречается не очень понятное явление, когда часть поверхности у одного или другого берега остается тихой и спокойной, словно в запруде у мельницы, причем границы между покоем и неистовством вод четко очерчены. Так было и здесь. Почти на милю между южной и восточной оконечностями Даб-Сгейра тянулась полоса шириной в две-три сотни ярдов, где вода была черной и спокойной. Это было сверхъестественно.

— Уверен, что вы хотите приземлиться здесь, — сказал Вильямс.

— Это сложно?

— Легко. Вертолеты часто садятся на Даб-Сгейр. Не наши, другие. Наверняка вас ждет такой же прием, как на Эйлен-Оран. Здесь множество островов принадлежат частным владельцам, и никто из них не любит незваных гостей. А владелец Даб-Сгейра их просто ненавидит.

— Это всемирно известное хайлендское гостеприимство иногда приводит в замешательство. Дом шотландца — его крепость, да?

— А здесь и есть крепость. Родовой замок клана Долвини, так, кажется.

— Долвини — это город, а не клан.

— Ну, значит что-то другое, столь же труднопроизносимое. — Можно подумать, что сам он родом не из какого-нибудь Росллэйнерчрурогога или Понтраидфендгэйда. — Он глава клана. Лорд Кирксайд. Большая шишка, ко сейчас вроде как в опале. Редко выезжает, разве что на Хайлеидские игры или прокатится на юг раз в месяц, чтобы дать разнос архиепископу Кентерберийскому в палате лордов. — Я думаю, он сам толком не знает, на чьей он стороне. Я слышал о нем. О палате общин он столь же невысокого мнения и время от времени произносил длинные речи по этому поводу.

— Да, он был такой. Но не теперь. Он потерял старшего сына и своего будущего зятя. Недавно, в авиационной катастрофе. Говорят, это разбило сердце старика. Местные сильно переживают за него.

Мы облетели Даб-Сгейр с юга, и внезапно появился замок. Несмотря на зубчатые бастионы, круглые башни и амбразуры, его нельзя было сравнивать с замками Виндзора или Балморала. Это был карманный замок. Он стоял прямо на вершине скалы высотой в сто пятьдесят футов, так что если неосторожно высунуться из окна спальни, то падение будет остановлено только утесами, вздымавшимися над морем далеко внизу. Будет не за что зацепиться по дороге.

Ниже замка и чуть правее него тянулась каменная терраса, явно искусственного происхождения, к ней примыкала бухта, огороженная валунами и осколками скал, что наверняка потребовало уйму времени и труда; из таких же валунов были сооружены подковообразные волноломы на входе в бухту. Вход был не шире семи ярдов. В конце бухты, прямо под скалой, был эллинг длиной не больше двадцати футов, в котором стояла совсем новая шлюпка и больше ничего.

Вильямс повел машину вверх, пока мы не зависли над замком в двухстах футах. Он был построен в виде квадрата, в котором не было стороны, обращенной внутрь острова. Со стороны моря стена была усилена двумя башнями с бойницами, на одной установлен флагшток с вымпелом, на другой — высокая телевизионная антенна. Флагшток — это всегда красиво. К моему удивлению, остров не был таким пустынным, как это казалось с моря. Невдалеке от замка начиналась и тянулась вдаль, постепенно расширяясь, полоса шириной в двести ярдов, казалось, покрытая дерном — не таким ярко-зеленым, как обычно, но все же достаточно зеленым, чтобы стадо коз могло найти себе пропитание.

Вильямс хотел опуститься на траву, но ветер был слишком сильным, чтобы он мог зависнуть на открытом месте; в конце концов мы приземлились к востоку от замка, не слишком близко от кромки утеса. Я вышел, на всякий случай не теряя коз из виду, и зашел за стену замка, обращенную к острову, где почти буквально столкнулся с девушкой. Ее светлые волосы были пострижены по последней моде: длинные пряди с обеих сторон смыкаются под подбородком, а челка закрывает лоб до бровей. Прическа, которая открывает лицо при любом ветре не более чем на десять процентов. Ниже волос я увидел матросскую шерстяную фуфайку в бело-синюю поперечную полоску и потертые синие джинсы, влезала в которые она наверняка при помощи портативной одевальной машинки. Ее загорелые ноги были босы. Приятно видеть, что цивилизующее влияние телевидения достигло столь удаленных уголков королевства.

— Добрый день, мисс... э-э...

— Поломка двигателя? — холодно спросила она.

— Нет, но...

— Сломалось что-нибудь другое? Нет? Раз так — это частная собственность. Прошу вас покинуть остров. И немедленно. Протянутая рука, теплая улыбка — и я немедленно занес бы ее в список подозреваемых. Но здесь, как и повсюду в этих местах, принято встречать посетителей не рукопожатием, а кулаком. Разве что ружья у нее не было, да фигурка была получше, но в остальном много общего с мистером Мак-Ичерном. Я наклонился, чтобы заглянуть за завесу раздуваемых ветром белокурых волос. Девушка выглядела так, словно ей пришлось провести ночь и большую часть утра в подвалах замка. Бледное лицо, бледные губы, темные круги под серыми, или скорее серо-голубыми глазами.

— Мне нужен лорд Кирксайд. — У меня не было никаких оснований полагать, что она дочь лорда Кирсайда. Может быть, это служанка, которой недоступны аристократические манеры ее хозяев. — Я лорд Кирксайд. — Я обернулся, чтобы посмотреть на обладателя низкого голоса, подошедшего сзади. Ястребиный нос, кустистые седые брови в усы, серый твидовый костюм, серая охотничья шляпа, в руке палка из боярышника. — Что случилось, Сью?

— Мое имя Джонсон, — сказал я. — Морская спасательная служба. Пропало судно «Морей Роз», при неясных обстоятельствах, где-то южнее Ская. Если оно было на плаву, его могло пригнать сюда. Мы пытаемся...

— А Сью хотела столкнуть вас со скалы, не дав даже рта раскрыть? — Он неясно улыбнулся дочери. — Узнаю свою Сью. Она не терпят газетчиков. — Одни любят, другие нет... Но почему она решила, что я из газеты?

— А вы в двадцать один год могли отличить газетчика от человека? Я — нет. Это теперь я могу даже за милю. То же самое и с вертолетами спасательной службы. Вы тоже должны были догадаться, юная леди... Сожалею, мастер Джонсон, что не можем вам помочь. Мои люди и я провели вчера ночью несколько часов, патрулируя рифы, но так ничего и не увидели. Ни фонарей, ни факелов... Ничего подобного, к сожалению.

— Благодарю вас, сэр. Надеюсь, мы сможем когда-нибудь воспользоваться вашей помощью, — С того места, где я стоял, на юге была видна мягко раскачивающаяся мачта шлюпки Оксфордской экспедиции в бухте Малая Подкова. Сама шлюпка и палатки прятались за каменистой грядой. Я спросил у лорда Кирксайда: -Но почему газетчики, сэр? Даб-Сгейр не так доступен, как Вестминстер.

— Конечно, мистер Джонсон. — Он улыбнулся, но глаза были серьезны. — Вы могли слышать об этом — ну, о нашей семейной трагедии. Мой старший, Джонатан, и Джон Роллинсон — жених Сью. Я знал, что произошло. И столько месяцев спустя его дочь ходит с такими синяками под глазами... Должно быть, она сильно любила жениха. Могу поверить в это.

— Я не газетчик, сэр. Совать нос в чужие дела не в моих привычках — это просто вся моя жизнь, смысл моего существования. Но вряд ли стоило здесь об этом говорить.

— Авиационная катастрофа. У Джонатана был собственный «Вич-крафт». — Он указал на зеленую полосу, убегающую к северным утесам. — Он поднялся отсюда в то утро. Они — репортеры — всегда хотят иметь репортаж с места событий. Они прилетали на вертолетах и приплывали на лодках — там, на западе, есть посадочная площадка. — Опять невеселая улыбка. — Но у них не было хороших рекомендаций... Не откажетесь выпить? Вы и ваш пилот? Лорд Кирксайд, похоже, был сделан из другого теста, чем его дочка и Дональд Мак-Ичерв; но с другой стороны, архиепископ Кентерберийский испытал на себе, что характер у Кирксайда был покруче, чем у дочери или мистера Мак-Ичерна...

— Благодарю вас, сэр. Я очень ценю вашу доброту. Но у нас мало времени, день уже на исходе.

— Конечно, конечно. Просто безрассудно с моей стороны. Но и вы не должны питать больших надежд, что успеете что-нибудь найти за это время.

— Откровенно говоря, нет. Но вы же знаете, как это бывает, сэр.

— Мы будем молить бога, чтобы дал вам хоть один шанс на миллион. Удачи вам, мистер Джонсон. Он пожал мне руку и повернулся, чтобы уйти. Сью заколебалась, потом протянула руку и улыбнулась.

— У нас мало топлива и мало времени, — сказал Вильямс. — Еще час-другой и мы окажемся в темноте. Куда теперь, мистер Калгерт?

— На север. Прямо вдоль этой полосы травы — кажется, с нее когда-то взлетали на легком самолете. Потом через ту гряду. А дальше командуйте сами.

Он сделал так, как я сказал, затем мы еще минут десять летели на север, и когда скрылись с глаз всех наблюдателей на этих островах, описали большой полукруг и отправились домой. Солнце садилось, и под нами была уже скорее ночь, чем день, когда мы снизились над песчаной косой в восточной части острова Торбей. С трудом можно было различать темные пятна деревьев, слабый серебристый блеск песка и белые пятна на воде — там, где она пенилась у рифов, окаймляющих косу. Посадка вызывала у меня опасения, но Вильямс казался столь же спокойным, как мамаша на детском конкурсе, которая сунула жюри пятифунтовую бумажку. Ну, если он не беспокоился, то и мне не стоило — я ничего не понимаю в вертолетах, но достаточно разбираюсь в людях, чтобы признать, что рядом со мной сидит превосходный пилот. Все, о чем я должен был беспокоиться, это как я буду пробираться назад через этот адский лес. Хорошо хоть, что теперь мне не надо будет бежать.

Вильямс поднял руку, чтобы включить посадочные огни, но свет вспыхнул за секунду до того, как его пальцы коснулись выключателя. Свет вспыхнул на земле. Яркий луч, слепящий луч, луч поискового прожектора диаметром по меньшей мере в пять дюймов, установленного где-то между линией прибоя и опушкой леса. Луч шел в сторону, затем уперся в нос вертолета, отчего внутри стало светло как днем. Я отвернулся, Вильямс поднял руку, чтобы защитить глаза, но тут же обмяк, убитый на месте, на его белой куртке появилось красное пятно — грудь была пробита в самой середине. Я бросился вперед и вниз, пытаясь найти хоть какое-то укрытие под прозрачным колпаком кабины. Вертолет был неуправляем, он наклонился вперед и медленно вращался вокруг своей оси. Я пытался вырвать руль из рук мертвеца, но тут траектория пуль изменилась. Безумная какофония звуков, железный скрежет пуль, бьющих по двигателю, визг рикошетов. Двигатель остановился внезапно, будто кто-то выключил зажигание. Вертолет больше не хотел оставаться в воздухе, и я ничего не мог поделать. Я напрягся в ожидании удара о воду, но удар оказался намного резче и разрушительнее, чем я предполагал. Мы упали не в воду, а на окружающие отмель рифы.

Я был зажат между полом я приборной доской, дверь была надо мной и я не мог ее достать. После удара я почти потерял сознание и был слишком беспомощен, чтобы добраться до двери. Ледяная вода устремилась сквозь пробитый обтекатель и дыры в днище фюзеляжа. Воцарилась могильная тишина, журчание воды лишь подчеркивало ее. Потом опять застрочил пулемет. Пули пробили фюзеляж как раз позади меня и вышли через обтекатель. Дважды я чувствовал, как резко рвануло у плеча рукав куртки, и постарался с головой спрятаться в ледяную воду. Потом, когда в косу накапалась вода, вертолет наклонился вперед, замер на мгновение, соскользнул с рифа и камнем пошел на дно.