"Берег бесконечности" - читать интересную книгу автора (Макдевит Джек)

3

«Общество правильных действий» давало деловой завтрак в первую субботу каждого месяца в отеле «Пионер» в деловом центре Сибрайта. Оно спонсировало выдающихся студентов, предоставляя им дополнительные гранты на обучение, эмоционально поддерживало тех, кто уже шел на спад, и устраивало Зимний Карнавал. Еще оно каждый месяц награждало кого-нибудь за выдающийся поступок.

В день, когда на завтраке присутствовала Ким, награда досталась девятнадцатилетней женщине, удержавшей своего напарника по скалолазанию от смертельного падения. Наблюдая за церемонией, Ким восхищалась подвигом молодой женщины, которая смогла почти десять минут удерживать напарника на краю глубокой пропасти.

Представляя себе этот героический поступок, Ким ежилась, не уверенная, что могла бы повторить его. А молодая женщина нервничала перед лицом публики. Опустив глаза, она промямлила благодарственные слова, и Ким ощутила некоторое удовлетворение. У каждого из нас свой страх.

Дальше решали мелкие вопросы с прошлого собрания, слушали результаты годичной ярмарки на празднике зимнего дерева. Потом настала очередь Ким.

Ведущий прочел ее биографические данные с распечатки, которую она ему дала. Согласно им она была астрофизиком, специализирующимся по эволюции галактик. Во время деловой части завтрака кто-то утверждал, что необходимо подумать о предложении кардинального расширения членства, и ведущий не удержался от шутки, что вряд ли есть человек, настроенный более кардинально, нежели специалист по строительству галактик. Ким встала под вежливые аплодисменты.

Это была хорошая публика. У Ким было то преимущество, что все ожидали скучного выступления профессионала. Она уже давно знала, что правильным началом при работе с группой будет нарушение старого правила о необходимой вступительной хохме. Ее целью было привлечь их на свою сторону, и это она всегда делала, отдавая должное работе, которую выполняют ее слушатели, и превознося эту работу при всякой возможности. Говоришь с библиотекарями – назови их хранителями цивилизации. Учителя – передний край образования. И для групп вроде «Общества правильных действий» у нее тоже были подходы.

Ким начала с поздравления юной скалолазке по поводу ее храбрости.

– Люди говорят нынче, что мир идет к закату, – сказала она. – Но я скажу, что пока еще есть такие люди, как Эми, нам не о чем волноваться. – Девушка очаровательно вспыхнула. – Если бы я могла быть уверена, что через сто лет «Общество правильных действий» еще будет существовать, отмечать живущих среди нас героев и оказывать помощь тем, кому она нужна, я была бы спокойна за судьбу Республики.

Теперь они были у нее в руках.

Она сравнила их цели с целями Института, чуть натянув факты, поскольку Институт никогда и никому помогать и не думал – по крайней мере непосредственно. Но натяжка не очень большая – в долгосрочной перспективе прогресс науки приносит пользу людям. И если сейчас движение вперед идет не так быстро, как раньше, тоже ничего страшного. Ее слушатели были озабочены будущими судьбами нации. Они были заинтересованы в проекте «Маяк» и хотели показать, что они не из тех, для кого звезды священны.

– Если, – заключила она, – в результате придет ответ и кто-нибудь прилетит посмотреть, на что же мы на самом деле похожи, я бы привела этого пришельца сюда к вам и усадила за этот завтрак. Это было бы отличное начало всему. Благодарю за внимание.

Она под бурные аплодисменты сошла с трибуны и села на место. Всего она говорила около тринадцати минут. Солли, ждавший у входа в столовую, видел почти все.

– Совсем у тебя стыда нет, – сказал он, когда они остались одни.

Она ухмыльнулась:

– Честно говоря, если бы я могла привести наших первых посетителей на завтрак в «Общество правильных действий», а не в Совет, я бы это сделала тут же.

Солли для полета в долину Северина взял напрокат двухмагнитный «старлайт» лимонного цвета. Они вышли на крышу и сели в машину.

– Я думала, мы поездом поедем, – сказала она.

– Мы всегда ездим поездом, – ответил он. – Я думал, для разнообразия можно бы и слетать.

– Ладно. Может, заедем сначала в Орлиное Гнездо? Там обоснуемся.

Он включил магниты, машина взлетела с площадки и взяла курс на запад.

Почти весь предыдущий вечер Ким изучала фольклор и предания Северина. Конечно, были рассказы о видениях, странных огнях, голосах в лесу. Это все происходило годами, задолго до катастрофы на пике Надежды. Но после этого все стало намного интенсивнее, хотя, быть может, это жители Орлиного Гнезда хотели создать туристский бум.

Основной славой Северина к моменту взрыва было то, что здесь родился и жил Маркис Кейн. Художник. Герой войны. Капитан звездолета. Единственный уцелевший из экипажа «Охотника».

И поклонник классического детектива Евы Колон – Вероники Кинг. Кейн одно время был президентом общества «Алые рукава» – группы, занимающейся частными расследованиями и названной в честь одного из самых знаменитых подвигов Вероники.

Во время войны Гринуэя с Пасификой – единственного в истории Человечества межпланетного конфликта – он был капитаном героического Триста семьдесят шестого и прославился знаменитой атакой на «Хаммурапи» – единственный случай, когда линейный корабль был выведен из строя малым кораблем-одиночкой.

После заключения мира Кейн уволился с флота и полстолетия водил звездолеты между Девятью Мирами и их колониями. У него был блестящий послужной список, ни одной претензии ни от одного работодателя, ни одной проблемы какого бы то ни было рода. Его экипажи на него молились, и никто из его людей никогда о нем плохого слова сказать не мог.

Ким попросила ИР «старлайта» показать фотографии: Кейн в летной школе на земной Луне, Кейн – молодой лейтенант в силах самообороны Гринуэя, Кейн ведет корабль, Кейн в парадной форме. Она нашла шесть свадебных фотографий и шесть невест; свидетельство о приеме в общество художников Северина, выпускную фотографию, на которой восемнадцатилетний Кейн состроил гримасу почти проказливую. Несколько похвальных газетных статей: Кейн сумел подчинить себе корабль, когда началась взрывная декомпрессия, Кейн спасает детей во время наводнения в Северине, Кейн отговаривает самоубийцу, собирающегося прыгать из окна.

Он любил носить вышитые рубашки и свободные брюки, заправленные в сапоги. Еще – яркие куртки и широкие пояса. На поздних фотографиях, когда он уволился из Фонда, он отрастил черную бороду и волосы до плеч. Что-то было темное, напряженное в этих фотографиях последних лет. Пожилой Маркис Кейн глядел со снимков со смешанным выражением презрения и усталости.

И был еще Кейн-художник. Выставленные работы были в основном портретами, пейзажами, было несколько экспериментальных картин. Почти все портреты были женскими. Один из них, датированный 575 годом, через два года после экспедиции «Охотника», ее поразил.

– Это же ты, – сказал Солли.

– Боже мой! Это была Эмили.

– Твоя сестра была у него натурщицей?

Она снова глянула на дату:

– В какой-то степени. Он использовал виртуальную модель. Портрет написан через два года после ее исчезновения.

Эмили стояла у окна, через который был виден летний лес, кучи листьев, а над деревьями висела планета с кольцами. Куртка Эмили была небрежно наброшена на плечи, оставив одну грудь обнаженной, но даже намека на эротику не было в этом портрете. Было видно, что Эмили одновременно и прекрасна и несчастна. Работа называлась «Осень».

– Кажется, она где-то здесь, – заметил Солли. «Осень», как и несколько других картин, находилась в галерее Орлиного Гнезда. Может быть, стоит на них взглянуть.

– Почему он продолжал писать Эмили? – подумала она вслух.

Лицо Солли было подсвечено зеленым сиянием приборов.

– Я думаю, он не стал бы этого делать, если бы не… – начал он.

– Если бы не что?

– Если бы он ее не любил.

– Или если она была жива.

– Или и то и другое, – заключил Солли. – Такая возможность есть.

В 576 году, через три года после катастрофы, Кейн расплатился с долгами, закрыл счета, попрощался с немногочисленными друзьями, поглядел, как воды Северина закрыли его виллу – как раз тогда снесли плотину, – и переехал в Терминал.

Флаер пересек реку Таконда, примерно делившую Экваторию пополам. Машина влетела в полосу дождя, день стал холоднее. Солли был в разговорчивом настроении, рассуждал о пике Надежды, о том, что хорошо бы, если бы там в самом деле что-то оказалось. Ким испытывала смешанные чувства. Ей хотелось разгадать старую загадку, выяснить хоть что-нибудь о том, что случилось с Эмили. С другой стороны, ей бы не хотелось обнаружить что-нибудь, что расстроит Шейела.

Машина летела в спускающихся сумерках. Местность становилась все более дикой. Вокруг поднимались горы.

Буря усиливалась, флаер начало трясти в потоках воздуха. Солли поднялся выше, уходя от вихрей.

Наконец под крылом раскинулись сельские пейзажи, вспаханные поля, силосные башни, озера. Медленно двигался в наступающих сумерках поезд. Потом опять пошли леса, и только иногда попадались одиноко стоящие дома или вдруг, непонятно откуда, теннисный корт или плавательный бассейн. Дорог, конечно же, не было.

Семьдесят пять процентов жителей Гринуэя жили в городках и деревушках, рассеянных по тысячам островов или скрытых лесами Экватории. Несколько больших городов Республики привлекали лишь тех, кто делал карьеру или искал себе пару. Остальные предпочитали жить на природе, смотреть раз в день на проходящий поезд, проводить дни на рыбалке.

По местным стандартам Орлиное Гнездо было маленькой столицей. Оно раскинулось на обоих берегах Северина в тридцати трех километрах от пика Надежды. Половинки города соединялись парой мостов оригинального проекта, на которые, если верить горожанам, съезжались посмотреть люди со всего Гринуэя. Еще в Орлином Гнезде было несколько горнолыжных трасс мирового класса, пешеходный маршрут с потрясающим видом на Пропасть Мертвеца, семь больших казино и мемориальный музей художников-мультипликаторов.

Ким и Солли прилетели под самый вечер, приземлились на крыше гостиницы «Шлюз», взяли номер и спросили дорогу к галерее Гульда, находящейся на наземном уровне в квартале от гостиницы. Когда они туда явились, человек в толстом черном свитере заканчивал обслуживать покупателя. Хотя видимых признаков наступающей старости в нем еще не замечалось, он двигался с нарочитостью, заставляющей предположить, что ему уже хорошо за сто.

– Вы мистер Гульд? – спросила Ким. Человек просиял и слегка поклонился.

– Да, – сказал он. – Зовите меня Хорхе. Хотите выпить? Они согласились на стакан сидра, и Ким представила себя и Солли. У Гульда на витрине был выставлен «Вечер на Лире» Лизы Бартон. Это была работа эмпирейской школы, которая обращалась к космическим темам для достижения эффекта. Работа Бартон была автопортретом. Художница сидела в кресле на фоне явно враждебного лунного пейзажа, разглядывая скопление шаров, висящее над ближним горизонтом.

Ким поняла, что это скопление находится в созвездии Змея за двадцать семь световых лет – куда как далеко от населенного людьми пузыря. Картина излучала благородство, одиночество и величие как туманности, так и женщины. Владелец заметил заинтересованность Ким.

– Есть только сто отпечатков, – сказал он. – Подписаны самой художницей. Этот я могу вам отдать за вполне разумную цену.

– Спасибо, не надо, – ответила она. – Я интересуюсь Маркисом Кейном. У вас, насколько я понимаю, хранится его «Осень»?

– О да! Это из лучших его работ. – Он посмотрел на Ким, широко раскрыл глаза и задержал дыхание. – Это действительно вы?

У него задрожал голос.

Ким никогда раньше не видела этого человека и на мгновение растерялась, не зная, как оценить его реакцию.

– Эмили, – произнес он. Солли придвинулся к ней ближе. Натурщица «Осени».

Ким улыбнулась.

– Нет, – сказала она. – Это не я.

Гульд встал, чтобы приглядеться получше. Потом поджал губы и кивнул.

– Да, – сказал он. – Я считал, что натурщица погибла. Еще до того, как он это написал. – Он покачал головой. – Но вы очень похожи. Вы родственницы?

– Я ее сестра.

Гульд резким движением завернулся в свитер, будто защищаясь от холода.

– Простите. Я не подумал.

– Ничего страшного, мистер Гульд. Это было уже давно.

– Да. Конечно. – Он внимательно рассматривал Ким. – Вы так же прекрасны, как она.

– Спасибо, вы очень любезны.

Он помолчал, собрался с мыслями.

– Как я уже сказал, «Осень» находится у меня. Но она не продается.

Солли глянул на Ким.

Он ожидал, что мы будем потрясены.

– Она только выставляется, – продолжал владелец галереи. – Это действительно редкая ценность.

– Мы можем ее посмотреть? – спросила Ким.

– Конечно. – Он не двинулся с места, все так же разглядывая черты лица Ким.

– Расскажите мне о Кейне, – попросила она, чтобы вывести его из ступора.

– У нас есть пять его оригиналов, помимо «Осени». И одной из картин, «Глории», тоже моделью служила Эмили.

Он провел их в дверь, ведущую в глубь здания, и включил свет. «Осень» висела в резной раме ручной работы. Вспыхнул дополнительный свет, рассчитанный на придание картине максимального эффекта.

Ким смотрела на нее, на женщину в окне. Полоска инея. Покрытый листьями газон. Планета с кольцами, почти касающаяся верхушек деревьев. Она опускалась к закату. Трудно было сказать, откуда это видно, но это было так. Еще виднелась пара лунных серпов, которых Ким не запомнила на компьютерном изображении.

«Осень» дышала утратой. Деревья согнулись под темным ветром, гигантская планета была написана октябрьскими цветами, и даже ее кольца говорили о кончине.

Эмили была красива и печальна.

– Отлично рисует для пилота, – сказал Солли.

– Один из лучших художников, что были на нашей планете. Мы только сейчас начинаем это понимать, – ответил Гульд.

Глорией называлась самая большая луна Гринуэя. Эмили шла, забывшись, у воды с лунной дорожкой. Плечи у нее были обнажены, одна рука у щеки, глаза задумчиво светятся. Картина была датирована тремя годами до полета.

«Тора» – это был портрет дочери Кейна лет десяти. В «Речном походе» люди на плоту летели по усыпанной камнями белой воде. В «Ночном полете» межзвездный лайнер устремлялся вперед на фоне синего газового гиганта.

Ким спросила о датах. Все были написаны до экспедиции «Охотника».

– Мне это кажется, – спросила она Гульда, – или действительно есть разница настроений между ранними и поздними работами?

– О да, – ответил он, – несомненно, есть. – Он коснулся клавиатуры и включил экран. На нем появилась «Доставка почты» – на картине был изображен грузовой корабль, пересекающий туманность. Он был приземистый, серый, линялый, ходовые огни бросали жутковатые тени на надстройки. Туманность очерчивала силуэт корабля, излучая сумеречный свет. – Это последняя из его известных работ.

– После пика Надежды все как-то стало мрачнее, – сказал Солли.

– О да. Начиная вот с этой вещи. – Гульд вызвал на экран пейзаж. – Он вошел в темный период, из которого фактически уже не выходил. Это «Штормовое предупреждение», 574 год. – Перед глазами зрителей представали скрученные деревья, очертания дальних развалин на фоне летних молний и бурлящих облаков. – Когда его признают, это назовут началом готического периода.

– Вы его знали? – спросила Ким. – Лично знали?

– Я его хорошо знал. Когда он жил в этих местах.

– У вас есть отпечатки этой картины? «Штормового предупреждения?»

Гульд заглянул в каталог.

– Да, остались еще два. Но они не подписаны.

– Не важно, – сказала Ким, радуясь, что от этого цена будет ниже. – И сколько такой стоит?

– Двести.

– Недешево, – заметил Солли.

– Я беру, – сказала Ким.

– Издание ограничено, – успокоительно сказал Гульд. – Можете быть уверены, что ценность вашего отпечатка не уменьшится.

Он извинился и исчез на узкой лестнице, ведущей вверх.

– Чертовски дорого, – пожаловался Солли.

– Знаю, но нам надо, чтобы он с нами говорил. Что-то надо купить.

Он показал на обнаженную танцовщицу.

– Верно, – согласилась она.

Гульд вернулся с ее отпечатком и показал ей.

– Прекрасно, – сказал он. – Это превосходное вложение, сами увидите. Хотите, чтобы я его вставил в раму?

– Нет, спасибо, я его возьму как есть.

Она задумалась, куда его можно будет повесить, и пожалела, что не взяла чего-нибудь из ранних периодов Кейна. Произнеся над картиной несколько одобрительных звуков, Гульд свернул ее и вложил в футляр.

– А он был подавлен после события на пике Надежды? – невзначай спросил Солли.

Гульд приложил пальцы к вискам, будто даже вспоминать было больно.

– О да. Он уже никогда не был прежним.

– А что изменилось?

– Это трудно объяснить. Он всегда был дружелюбен, открыт, легко шел на разговор. Ну, может быть, это и преувеличение. Но он не был трудным человеком, как часто бывает с талантами. И все это исчезло. Он стал искать уединения. Я в те времена почти каждый вечер ездил в Северин, там жила моя жена. То есть мы еще тогда не были женаты. И я пользовался этим предлогом, чтобы зайти к нему, посмотреть, что он делает. Он тогда не был так известен, как сейчас. Но я знал, всегда знал, что настанет день и он будет великим художником.

Он продавал свои работы через меня. В те времена за них давали немного, совсем не так, как сейчас. Но деньги ему не были нужны. Он просто занимался живописью. Вы меня понимаете?

Она кивнула.

– Я вам не говорил, что я там был, когда это случилось? Когда взорвалась гора? Это было страшно. Деревня находится внизу и была защищена от взрыва, иначе бы мы все погибли. Но по небу летели скалы и деревья. Мы не могли понять, что случилось. Потом налетела пыль. Люди задыхались и погибали… – Глаза Гульда затуманились. – Мы с Сашей делали что могли, но… – Он развел руками. – Ладно, не стоит рассказывать.

Ким и Солли стояли молча и ждали.

– Я тогда собирался заняться его работами. Покупать их самому, потому что их недооценивали, и ждать, пока цены поднимутся. Сейчас они в тридцать, в сорок раз дороже, чем были тогда. И спрос все еще превышает предложение. – Он повернулся к «Осени». – Вот поглядите. Есть кто-нибудь сейчас такого масштаба? Разве что Краббе или Хоскин. Нет, Хоскин, пожалуй, нет. – Он мотнул головой, отвергая мысль о Хоскине.

– Вы, случайно, не знали Кайла Трипли? – спросила Ким.

– Трипли? Нет, не знал. Он жил на вилле, поодаль от всех. С обычными людьми он не общался – это было ниже его Достоинства.

– Можно сказать, что они с Кейном были друзьями?

– Да нет, пожалуй.

– Он был у Кейна работодателем.

– Это совсем не то, что друг.

Ким с трудом отвела глаза от «Осени».

– Еще одно, мистер Гульд, – сказала она. – Я интересуюсь тем, что вызвало этот темный период. У вас не было ощущения, что его причиной мог быть не только взрыв? Может быть, гибель женщины?

– Я знаю, что на него очень подействовало то, что случилось с ней.

Гульд многозначительно поглядел на изображение Эмили.

– Он это говорил?

– Это видно в его вот этой работе. Но прямо – нет, не говорил.

– А еще что-нибудь?

– Ничего, что я вам уже не сказал. Он просто в какой-то степени ушел в свою раковину. Шатался по своему большому дому. Даже свой кабинет запер.

– Запер кабинет? Как это?

– В прежние времена, когда я к нему заезжал, мы сидели в кабинете и выпивали. Гостиная у него была слишком чопорная, он ее не любил. А потом вдруг мы с ним стали общаться только в гостиной и кабинета я больше не видел. Вряд ли это что-то значило, но это было странно. Будто он там женщину прятал.

Они пообедали в ресторанчике под названием «Рюкзак». Пошел снег, подул холодный ветер. Солли задумчиво расправлялся с мясом и гарниром.

– Сейчас закончим, – сказал он, – и отправимся, пожалуй.

– Ага, пока погода не стала еще хуже. – Прогноз сообщал, что снегопад к полуночи прекратится, а мороз будет крепчать.

– А я удивился, что ты выбрала эту картину, – сказал Солли.

– А что такое? Она красива.

– Я думал, ты хочешь купить ту, где Эмили. «Осень». Ты от нее не могла глаз оторвать.

Она подняла бокал с вином и посмотрела через него на огонь камина, любуясь игрой света.

– Да нет, – сказала она. – Я хотела такую, которую можно повесить на стену.

Солли поглядел на нее:

– Это все еще мучительное воспоминание?

– Да. – Она пожала плечами. – И еще – обнаженность.

– Я не знал, что ты такая пуританка.

– Только если натурщица так похожа на меня.

Солли был ее давним другом. В эту ночь она была ему особенно признательна, может быть, потому что он с ней поехал, хотя и говорил, что она преследует иллюзию. Что ж, так думали они оба.

В этот вечер, стоя вместе с ним на пешеходной дорожке, откуда открывался вид на Орлиное Гнездо, под густым снегопадом, в нескольких километрах от Северина, она чуть не предложила, чтобы они провели эту ночь вместе. Забыли о призраках. Но когда Солли сказал, что уже поздно и надо идти, она оставила эту мысль и застегнула куртку.