"Удар молнии" - читать интересную книгу автора (Макбейн Эд)Глава 2Женщина-полицейский проводила Мэри Холдингс в госпиталь, в морг которого для последующего вскрытия менее трех часов назад привезли неопознанную висельницу. Звали женщину-полицейского Эстер Файн. Приземистая, крепко сбитая, ростом и бицепсами она напоминала борца; ей было двадцать восемь лет, с лица все еще не сошли угри, прямо-таки не женщина, а огненно-красный пожарный кран. Подобно многим своим коллегам-мужчинам, она была убеждена, что никого не насилуют против собственной воли, а уж три раза за пять месяцев тем более. О том, что Мэри Холдингс изнасиловали трижды, ей сказали еще в отделении. У Эстер Файн была одна заветная мечта — разжиться Магнумом 357 калибра — в этом городе такой тип оружия был запрещен полицейским управлением. Иногда она подумывала о том, чтобы перебраться в Техас или в Хьюстон. Уж там-то знают, какое оружие нужно полицейскому офицеру, чтобы чувствовать себя в безопасности. Пластиковая коробка имела десять сантиметров в ширину, пятнадцать в длину и три в глубину; крышка открывалась при повороте двух пластмассовых кнопок в противоположные стороны. Сверху и сбоку у одного из углов была прикреплена узкая лента с надписью: «Опечатано. Разрезать здесь». Еще сверху был приклеен разграфленный лист бумаги, указывающий на назначение и содержимое коробки: «Джонсон. Дело об изнасиловании. Вещественные доказательства». Медсестра спросила у Эстер номер дела. Эстер ответила, и та заполнила соответствующую графу. Она спросила Мэри, как ее зовут, и внесла имя в графу: «Имя объекта». Потом спросила, какое правонарушение совершено. «Изнасилование», — резко бросила Эстер, хотя сама ни на йоту в это не верила. Сестра заполнила графы «Дата происшествия» и «Время происшествия». Затем расписалась и обозначила место «Главный муниципальный госпиталь». После этого она взяла скальпель и срезала печать. Внутри оказались инструмент для взятия анализов, два стекла для исследования мазков в контейнере, пластмассовая гребенка, мешочек для лобковых волос, белый заклеенный конверт, помеченный литерой "А", и еще один такой же конверт с литерой "Б", целлофановый мешочек, содержимое которого составляли марлевая подушечка, голубая губка, буклет со сводом правил и две полоски бумаги, на которых белым на темном фоне было напечатано: «Внимание! Не вскрывать! Полицейская печать». Сестра, бравшая анализы, с правилами была знакома. Мэри Холдингс тоже. Дрожа всем телом, Мэри села в гинекологическое кресло и сняла порванные колготки. Сестра велела ей не нервничать, больно не будет; в ответ Мэри пробормотала что-то невнятное, опустила ноги на специальные подставки и глубоко, безнадежно вздохнула. При помощи соответствующего инструмента сестра взяла два вагинальных мазка и нанесла их на стекла, предварительно подсушив последние, как положено по инструкции; затем положила стекла обратно в пластмассовый контейнер. Потом она вновь написала имя Мэри в графе «Объект» анкеты, прикрепленной к контейнеру, проставила дату, расписалась и положила контейнер в целлофановый пакет. Нажав на педаль мусорного ведра, она выбросила использованные инструменты. — Нам понадобятся эти колготки, — сказала Эстер. — Что-что? — переспросила сестра. — Как вещественное доказательство. — Что ж, вам виднее. — Это уж точно. — Эстер подобрала колготки и положила их в пакет для вещественных доказательств. Колготки были черного цвета, обшитые черным кружевом, и это только укрепило уверенность Эстер, что никого не насилуют против собственной воли. Инструкция на конверте «Лобковые волосы» была напечатана красными буквами. Здесь были те же графы, что и в анкете, прикрепленной к пакету для вещественных доказательств. Сестра заполнила анкету, продублировав уже внесенные сведения, затем вскрыла конверт и подставила его под влагалище Мэри. Она провела несколько раз пластмассовым гребнем по лобковым волосам, так, чтобы несколько волосков упали в раскрытый конверт. Затем положила туда же гребень, заклеила конверт и вместе с контейнером положила его в общий пакет. Поскольку несколько лобковых волосков могли пристать к телу, сестра взяла специальные щипчики, отрезала кусочек губки и легко протерла им весь лобок. Далее, еще раз продублировала уже дважды сделанные записи, положила щипчики назад в общий пакет, а губку, вслед за инструментом, бросила в мусорную корзину. Мэри все еще дрожала. Казалось, ей теперь до конца жизни не успокоиться. — Нам понадобится еще один образец ваших лобковых волос, — сказала сестра. — Сами сделаете, или хотите, чтобы я? Мэри кивнула. — Так как же, дорогая? — не поняла сестра. Мэри покачала головой. — Хотите, чтобы я? Мэри снова кивнула. На втором конверте слова «Лобковые волосы» были напечатаны синими буквами. Отличие заключалось только в том, что вместо знака "А" и слова «Вычесывание» здесь стоял знак "Б" и слово «Стандарт». Повторилась все та же процедура с заполнением карточки, а затем сестра решительно дернула несколько лобковых волосков Мэри. Отрезать запрещалось; сестра вырвала десять-двадцать волосков. Мэри издала краткий, судорожный вздох. Сестра положила их в конверт и заклеила. — Ну вот, почти все, — сказала она. Эстер Файн внимательно наблюдала за происходящим. Сестра открыла пластиковую коробку, на которой было написано: «Семенная жидкость», вынула маленькую синюю наклейку, пропитала марлевую подушечку дистиллированной водой, обтерла Мэри лобок и спросила: — Мне проверить пробы здесь или этим займутся в лаборатории? — На этот счет мне никто ничего не говорил, — откликнулась Эстер. — Может, сделаем все здесь и покончим с этим? — спросила сестра. — Почему бы нет? Сестра надорвала голубоватую пачку, в которой оказалась бумага, пропитанная активированной фосфорной кислотой, и прижала на секунду листок к подушечке. Затем отлепила листок и посмотрела на него. — Ну, и что все это значит? — спросила Эстер. — Если там есть семенная жидкость, цвет сразу изменится. — И какой цвет должен быть? — Да вот же, все видно. Бумага приобрела густой алый оттенок — в точности повторяющий цвет шрифта на пластмассовой коробке. — Итак? — спросила Эстер. — Реакция положительная, — ответила сестра и положила холщовую подушечку вместе с пачкой бумаги назад в целлофановый мешок. — В лаборатории, наверное, проведут еще один анализ, но вообще-то и так все ясно. Спасибо, дорогая, — она повернулась к Мэри, — вы прекрасно себя вели. Теперь все вещественные доказательства были на месте. Сестра привинтила на место крышку, взяла две красные полицейские печати, сняла защитную пленку. — Вы свидетельница, — сказала она Эстер, передала ей запечатанную коробку и выбросила в урну инструкцию. — Все, дорогая, — обратилась она к Мэри. — Можете идти. — Куда? — Назад, в участок, — сказала Эстер. — Должен подойти детектив из отдела, расследующего изнасилования. Мэри села. — Я... — она растерянно поглядела по сторонам. — Да, дорогая? — спросила сестра. — Колготки. Где мои колготки? — Вот они. Это вещественное доказательство. — Но я же не могу без колготок. Эстер посмотрела на сестру и неохотно протянула Мэри большой пакет с вещественными доказательствами. Мэри принялась натягивать свои разорванные колготки, а Эстер прошептала на ухо сестре: — Форточку нужно лучше закрывать. Мэри, вроде, не услышала этих слов. Когда в инспекторской Восемьдесят седьмого участка появилась женщина-полицейский из отдела по расследованию случаев изнасилования, здесь было еще относительно тихо. Правда, часы показывали только восемь утра. Ночная смена свое отработала, и Дженеро поспешил домой, оставив Кареллу печатать рапорт. Полицейские из дневной смены, готовясь приступить к работе, пили традиционный кофе. Это были Коттон Хейз, Берт Клинг, Мейер Мейер и Артур Браун, но Мейер и Браун только расписались в журнале и тут же ушли допрашивать жертву вооруженного ограбления. А Хейз и Клинг устроились за столом последнего — один уселся на стул, другой облокотился на угол. Оба пили кофе из бумажных стаканчиков, когда вошла их коллега из отдела изнасилований. — Насчет Мэри Холдингс с кем поговорить? — спросила она. Хейз повернулся к турникету, ведущему в комнату. На вид женщине было года тридцать четыре — темноглазая брюнетка в очках. Из-под расстегнутой куртки защитного цвета виднелось синее платье, на ногах — под цвет ему туфли на невысоких каблуках. На плече болталась голубая сумка, женщина прижимала ее к бедру. — А что, изнасилование? — поинтересовался Хейз. Женщина кивнула и прошла в комнату. — Меня зовут Энни Ролз, — представившись, она двинулась к мужчинам. Карелла, писавший что-то у себя за столом, на секунду поднял голову и тут же вернулся к машинке. — Лишней чашечки кофе не найдется? — поинтересовалась она. — Коттон Хейз, — Хейз протянул руку. Энни крепко пожала ее и посмотрела ему прямо в глаза. «Метр восемьдесят, наверное, с небольшим, — прикинула Энни, — глаза голубые, рыжий, а над левым виском в волосах светлая полоска, наверное, след от ожога». А Хейз подумал, что не прочь бы с ней переспать. Ему такие нравились: стройные, узкобедрые и с маленькой грудью. «Интересно, в каком она чине, — мельком подумал Хейз, — может быть, выше моего». — Берт Клинг, — протянул руку Клинг и кивнул: мол, кофе сейчас будет. «Вроде, славные ребята, — подумала Энни. — Этот Клинг ростом почти с Хейза, и такой же широкоплечий, волосы светлые, а глаза, пожалуй, карие; на вид парень с фермы. Да и тот, что склонился над машинкой, тоже ничего себе, только есть в его внешности что-то китайское. И к тому же на левой руке у него обручальное кольцо». — Это к вам обратилась потерпевшая? — спросила Энни. — К О'Брайану. Но он уже ушел, — откликнулся Хейз. — Вам какой кофе? — спросил Клинг. — Не слишком крепкий, сахару — одну ложку. Клинг двинулся к кофеварке в дальнем конце коридора. Карелла все еще печатал. — И где же жертва? — спросила Энни. — Ее повезли в муниципальный госпиталь. — Мы раньше не встречались? — поинтересовалась Энни. — Вряд ли, — сказал Хейз и улыбнулся. — Иначе я бы запомнил. — А мне кажется, встречались, и именно здесь. У вас ведь, вроде много изнасилований? — Да нет, процент обычный. — А все же, сколько? — В неделю? В месяц? — В год. — Надо посмотреть досье. — По городу у нас в прошлом году было тридцать пять тысяч случаев. В среднем по стране — семьдесят пять. Появился Клинг с кофе. — У меня подруга работает в отряде специального назначения, — сказал он. — Они там вроде как подсадные утки. — Вот как? И как же ее зовут? — Эйлин Берк. — Ну да, конечно. Мы встречались. Такая высокая, рыжая, с зелеными глазами? — Точно. — Красивая девушка, — сказала Энни. — Клинг довольно улыбнулся. — И работает, говорят, классно. «Он назвал Эйлин подругой. Теперь это синоним для любовницы, даже полицейские его используют. Тоже мне, конспираторы, — подумала Энни». Дверь снова открылась, и в инспекторскую вошли Эстер Файн с Мэри Холдингс. Эстер поискала глазами О'Брайана и, убедившись, что он уже ушел, растерянно посмотрела на присутствующих. — Кому отдать это? — спросила она, протягивая коробки с вещественными доказательствами. — Мне, — откликнулась Энни. Эстер посмотрела на нее. — Энни Ролз, детектив первого класса, — представилась Энни. — Из отдела по расследованию изнасилований. «Стало быть, она и впрямь выше меня чином», — подумал Хейз. — Я заполнила все, как положено, — сказала Эстер, указывая на табличку, приклеенную к крышке коробки. Под строкой «Содержимое» были три пустые строчки, которые надо было заполнить. Напротив «Получено от» Эстер вписала: «Хилари Баскин. Муниципальный госпиталь». И далее: «Получатель» — Эстер Файн и номер полицейского жетона; дата — 7 октября; время — 7.31. Здесь Эстер обвела в кружок слово «утра». Ниже повторялись те же вопросы, но эти строки заполнила уже Энни, подтверждая, таким образом, получение коробки. — Где я могу поговорить с мисс Холдингс наедине? — спросила она. — Комната для допросов в конце коридора, — ответил Хейз. — Я провожу вас. — Не хотите ли чашечку кофе, мисс Холдингс? — спросила Энни. Мэри отрицательно покачала головой. Вслед за Хейзом они вышли в коридор. Эстер переминалась с ноги на ногу в надежде, что и ей предложат кофе. Предложения, однако, не последовало, и она удалилась. В комнате для допросов Энни мягко сказала: — Для начала, если не возражаете, кое-какие формальности. Мэри Холдингс промолчала. — Ваше полное имя, пожалуйста. — Мэри Холдингс. — И ничего посредине? Мэри покачала головой. — Ваш адрес, пожалуйста. — Лэрэми Кресчент, дом 1840. — Квартира? — 12 "в". — Возраст? — Тридцать семь. — Не замужем? Замужем? Разведены? — Разведена. — Ваш рост, пожалуйста. — Метр шестьдесят семь сантиметров. — Вес? — Шестьдесят килограммов. Энни оглядела ее. Волосы рыжие, глаза голубые. Пробежав глазами оставшуюся часть страницы, Энни снова подняла глаза. — Не расскажете ли мне, что произошло, мисс Холдингс. — Опять тот же самый, — сказала Мэри. — Что-что? — Тот же самый мужчина. Что и в первые два раза. Энни внимательно посмотрела на нее. — Вы хотите сказать, что вас изнасиловали в третий раз? Мэри утвердительно кивнула. — И всякий раз один и тот же мужчина? Мэри снова кивнула. — И вы узнали его? — Да. — А вы знаете этого человека? — Нет. — Но вы уверены, что это один и тот же? — Да. — Можете описать его? — Энни вынула из кармана записную книжку. — Я уже сделала это. Дважды. Она явно начинала злиться. Энни знала эту злость, она наблюдала ее сотни раз. Поначалу шок вперемешку со страхом, а потом злость. Только сейчас все сложнее, потому что в третий раз. — Ладно, попробую посмотреть в досье, — сказала Энни. — А первые два раза были на территории этого же участка? — Да. — Тогда не буду вас беспокоить, в досье точно... — Да. — Так как же все-таки это случилось? Мэри ничего не ответила. — Мисс Холдингс, вы слышите меня? Молчание. — Я хочу помочь вам, — мягко произнесла Энни. Мэри кивнула. — Можете сказать мне, где и когда это случилось? — У меня дома. — У вас дома? — Да. — И как же он вошел? — Понятия не имею. — Дверь в квартиру была заперта? — Да. — Черный ход есть? — Да. — Мог он им воспользоваться? — Я не знаю, как ему удалось войти. Я спала. — Так, стало быть, все случилось по адресу Лэрэми Кресчент, дом 1840, квартира 12 "в"? — Да. — Есть у вас внизу дежурный? — Нет. — А дом вообще как-нибудь охраняется? — Нет. — Он взял что-нибудь в квартире? — Нет. — Мэри немного помолчала. — Ему была нужна я. — Так, говорите, вы спали... — Да. — Можете сказать, что на вас было? — А какая разница? — Нам понадобится одежда, которая на вас была, когда он... — На мне был длинный бабушкин халат и колготки. — Мэри снова помолчала. — После первого раза я... всегда надевала на ночь колготки. — Первые два случая... Они тоже были у вас дома? — Нет. На улице. — Так, стало быть, он впервые оказался в квартире? — Да. — И вы уверены, что это один и тот же мужчина? — Уверена. — Хотелось бы получить колготки и халат, которые на вас были. Лаборатории понадобится... — Колготки сейчас на мне. — Вы хотите сказать, те самые колготки... — Да. — Те самые колготки, которые были на вас, когда он... — Да. Я... Я накинула платье... надела туфли... — Когда? — Как только он ушел. — А в котором часу это было, вы припомните? — Прямо перед тем, как я позвонила в полицию. — Хорошо, но когда это было? — Около семи. — А когда он у вас появился? — В начале шестого. — Стало быть, он пробыл у вас почти два часа. — Да, — кивнула Мэри. — Да. — А когда вы обнаружили, что он у вас дома? — Я услышала какой-то шум, открыла глаза. Он стоял рядом. И не успела я... как он взобрался на меня. Она закрыла глаза и покачала головой. Энни знала, что следующие вопросы будут трудными, знала она и то, что большинство в таких случаях начинают только злиться. Но новый уголовный кодекс штата квалифицировал изнасилование первой степени следующим образом: «Насильником считается мужчина, осуществляющий половой акт с женщиной, которая: 1) уступает принуждению; 2) не может оказать сопротивление, будучи не способной к нему физически; 3) младше одиннадцати лет от роду». Поэтому приходилось задавать вопросы. Новое определение ничуть не расширяло прежнее, по которому насильником считался мужчина, «который совершает половой акт с женщиной, не являющейся его женой, против ее воли и без ее согласия». И старая, и новая редакции статьи вполне допускали изнасилование собственной жены, ибо в соответствующей статье нового кодекса «лицо женского пола» определялось как «любое лицо женского пола, не состоящее в брачных отношениях с субъектом». В старом кодексе говорилось: «Когда ее сопротивление преодолевается силой либо угрозой нанесения телесных увечий». В новом кодексе «принуждение» определялось как «применение физической силы, преодолевающей настоящее сопротивление; либо угроза, явная или подразумеваемая, которая порождает страх немедленной смерти или серьезного физического увечья». В обеих редакциях бремя доказывания возлагается на жертву. А между тем, в прошлом году в стране, согласно статистике, было зафиксировано около семидесяти восьми тысяч случаев изнасилования, и детективам, вроде Энни Ролз, которые и так работают как лошади, приходилось задавать тяжелые вопросы женщинам, которым и без того нелегко. Она глубоко вздохнула. — Говорят, что он был «на» вас... — Он был на кровати, он влез на меня. — То есть, вы хотите сказать, лег на вас? — Нет. Он о-с-седлал меня. — Вы услышали шум, он разбудил вас... — Да. — И почувствовали, что он взобрался на вас, оседлал. — Да. — И что дальше? — Я потянулась. Я попыталась дотянуться до н-н-ночного столика. У меня там в ящике пистолет. Я хотела д-д-остать его. — А разрешение на хранение оружия у вас есть? — Да. — Хотели достать пистолет. — Да. Но он схватил меня за запястье. — На какой руке? — На правой. — А левая была свободна? — Да. — И вы не пытались защититься левой? — Нет. — Вы не пытались его ударить? — Нет. У него был нож. «Хорошо, — подумала Энни. — Нож. Принуждение. Если, конечно, все это не фантазия». — Что за нож? — Тот же самый нож, что и впервые два раза. — Да, но что все-таки за нож? Лезвие какой длины, не скажете? — Понятия не имею, черт побери, знаю только, что это был нож! — яростно крикнула Мэри. — И он угрожал вам этим ножом? — Он сказал, что стоит мне издать хоть звук, и он прирежет меня. — Точно так и сказал? — Если я закричу или если я издам хоть звук, не помню в точности. «Угроза, явная или скрытая, — отметила про себя Энни. — Страх немедленной смерти или серьезного физического увечья». — Так, что дальше? — Он... расстегнул халат. — Вы сопротивлялись? — Он приставил мне нож к горлу. — И не отнимал его? — Да. Пока... — Да? — Он... ну, когда... когда расстегнул халат... засунул мне нож между ног. Он сказал, что воткнет его мне в... в... словом, в меня... если я... если я хоть пикну. Он... он разрезал колготки... разрезал на мне колготки ножом... и... и потом он... потом... Энни опять глубоко вздохнула. — Вы говорите, он пробыл у вас два часа. — Он кончал и снова начинал, без п-п-перерыва. — Он говорил что-нибудь в это время? Что угодно, так, чтобы можно было понять, кто это... — Нет. — А имени своего он, случайно, не назвал? — Нет. — Или откуда он... — Нет. — Ничего-ничего? — Ничего. То есть пока он... пока... — Пока он насиловал вас, мисс Холдингс, — сказала Энни. — Вполне можно произнести это слово. Этот сукин сын насиловал вас. — Да, — выдохнула Мэри. — Не говоря ни слова? — Пока... насиловал — нет. — Мисс Холдингс, я вынуждена задать еще один вопрос. Он не понуждал вас к извращениям? Это, собственно, была цитата из уголовного кодекса, устанавливающего максимум двадцать пять лет заключения за насильственную содомию, одно из преступлений категории Б. Если его поймают и предъявят обвинение и в изнасиловании, и в содомии, остаток лет он проведет за решеткой. — Нет, — ответила Мэри. Энни кивнула. Ясно. Просто изнасилование первой категории. Двадцать лет, если дадут по максимуму. А если попадется добросердечный судья — три года. А год хорошего поведения в тюрьме, и вот он снова на воле. — Уходя, он сказал, — начала Мэри, — он... — Да? — Он... сказал... — Так что же он сказал, мисс Холдингс? — Он... Мэри закрыла лицо руками. — Ну, пожалуйста, что он сказал? — Он с-с-сказал: «Я вернусь». Энни посмотрела на нее. — Он улыбался, — добавила Мэри. |
||
|