"Способ убийства" - читать интересную книгу автора (Макбейн Эд)

Глава 10

Коттон Хейз закрыл одно окно, затем второе. С улицы словно напирал душный мрак, просачиваясь сквозь решетку за стеклом. Свисающие с потолка шесть лампочек, которые включались одним выключателем, находившимся у самого барьера возле вешалки, слабо защищали от натиска темноты. В дежурной комнате установилась напряженная тишина, тишина ожидания.

Анжелика Гомес сидела, положив ногу на ногу и нетерпеливо покачивая носком модной лодочки на высоком каблуке.

Она снята жакет и побесила его на спинку стула. Ворот блузы разошелся, еще больше открывая ничем не стесненную грудь. Она думала о своем – может быть, о человеке по имени Касым, которому она перерезала глотку и чьи друзья имели право отомстить ей; может быть, о безжалостном законе; возможно, об острове в Карибском море, где живут простые люди, где всегда сияет солнце и где она работала на сахарных плантациях во время сбора тростника и по ночам пила ром под звуки гитары, доносившейся с черных бархатных холмов. За столом сидела Вирджиния Додж, одетая во все черное – черное платье, черный плащ и черные туфли. Даже ее бесформенная кожаная сумка была черная. В руке – вороненая сталь револьвера. Перед ней – бесцветная маслянистая жидкость, готовая взорваться от малейшего толчка. Пальцы Вирджинии отбивали дробь на столе. Ее карие глаза беспокойно шныряли по комнате, словно птицы, бьющиеся об оконное стекло, и постоянно возвращались к барьеру в ожидании детектива, который послал на смерть ее мужа.

На полу, за высокими металлическими ящиками картотеки, лежал Альф Мисколо, полицейский клерк. Он был без сознания, дышал с трудом и не сознавал, что, может быть, умирает. Ему казалось, что он снова стал ребенком и подносит к карнавальному костру кипу бумаги, чтобы костер разгорелся еще ярче на самой середине улицы. Ему казалось, что он счастлив. Коттон Хейз спрашивал себя, поднялась ли температура в комнате.

Это трудно было определить. Сам Хейз сильно потел, но он всегда потел, когда нервничал. Он не понимал до конца, что решил Бернс. Может, пожертвовать Кареллой, чтобы его остальные подчиненные остались в живых. Но Хейз никак не мог примириться с этим. Ему не приходилось много потеть, когда он служил в 30-м участке. Участок находился в фешенебельном районе, и, по правде говоря, Хейз не очень-то радовался переводу в 87-й участок. Это произошло в июне, а теперь был октябрь, – несчастные четыре месяца, а он уже чувствовал себя частью 87-го участка, работал вместе со всеми, всех знал, и его очень беспокоила судьба одного из полицейских 87-го участка по имени Стив Карелла. Может быть, лейтенант был прав. Хейз сделал для себя открытие: 87-й участок находился в странном районе, и в нем работали странные люди. Он отнесся крайне враждебно к своему переводу, не желая иметь дела с трущобами и их обитателями, заранее считая детективов 87-го участка безнадежными циниками, утратившими всяческие иллюзии и идеалы. Но очень быстро убедился в противном.

Он понял, что в трущобах живут обычные люди. Им хотелось любви, хотелось уважения, и не всегда стены трущобы были звериной клеткой. Хейз узнал все это от своих товарищей, и был крайне удивлен, когда понял, что люди, работающие в 87-м участке, руководствуются принципами, нисколько не снижавшими эффективности их борьбы за соблюдение закона, – человечностью и честностью. Когда нужно, они проявляли жестокость, но старались понять того, кто нарушил закон. По их мнению, житель трущоб необязательно преступник. Вор был вором, но оставался человеком. Человечность и честность.

Эти принципы, казалось, не очень подходили людям, ежедневно встречавшимся лицом к лицу с насилием и внезапной смертью.

И вот теперь, в этой комнате, люди столкнулись с ситуацией, которая никак не согласовывалась ни с человечностью, ни с логикой. Вирджиния Додж сидела за столом, ожидая свою жертву, как воплощение алогичности и бесчеловечности.

Может быть, Вирджиния Додж по-своему была права. Око за око, зуб за зуб – разве не так сказано в Библии? Отец Хейза был религиозным человеком и назвал сына в честь Коттона Мезера, воинствующего пуританского священника, ярого охотника за ведьмами.

Джеремия Хейз не мог согласиться с тем, что суды над ведьмами в Салеме были порождением врожденных суеверных страхов, зависти и желания отомстить за мелкие обиды. Он не считал Коттона Мезера виновным в том, что лихорадочная охота за ведьмами в Салеме приняла характер массового психоза.

И вот теперь в роли охотника за ведьмами выступает Вирджиния Додж. Она жаждет мести. Стив Карелла нанес ей непоправимый вред, отправив ее супруга в тюрьму, где тот скончался. Может быть, блаженной памяти преподобный Перрис в 1692 году счел, что жители Салема нанесли ему подобный же вред, когда торговались относительно того, сколько дров ему понадобится на зиму. Может быть, преподобный Перрис совершенно бессознательно подбросил дров в костры, на которых сжигали ведьм, давая против них показания, чтобы отомстить мелочным горожанам. Но в поведении Вирджинии Додж не было и намека на то, что она действует бессознательно. Она пришла сюда, чтобы убить Кареллу, чтобы утолить жажду мести.

“Интересно, стало у нас жарче?” – подумал Хейз, оглядел комнату и увидел, что Уиллис развязывает галстук. Коттон надеялся, что, если температура в комнате действительно повысилась, никто не скажет об этом и никто не пойдет к термостату, чтобы переставить его стрелку на нормальный уровень.

Прислонившись к стене у вешалки, лейтенант Бернс смотрел на Хейза, прищурившись.

Единственным, кто заметил, что Хейз перевел стрелку термостата, был Бернс. Во время разговора с Гроссманом он увидел, как Хейз быстро шагнул к стене и взялся за термостат. Позже он наблюдал за Хейзом, когда тот закрывал окна, и понял: у него что-то на уме, его действия не случайны, а связаны между собой.

Бернс старался понять, в чем заключается план Хейза.

Он видел действия Хейза, но был совершенно уверен, что никто, кроме него, не заметил этого. Хейз явно рассчитывал, что духота в комнате поможет ему осуществить его план. Кто первый пожалуется на духоту? Берт Клинг уже снял пиджак и вытирал пот со лба. Уиллис развязал галстук. Анжелика Гомес задрала юбку, открыв колени, будто сидела на скамейке в парке, обдуваемая речным ветерком.

Кто первый скажет: “Здесь жарко, как в пекле”?

Прежде всего, для чего Хейзу понадобилась жара?

Бернс надеялся, что план Хейза не авантюра.

Но тут же подумал, что всякий план будет авантюрой, пока на столе стоит бутыль с нитроглицерином.

Берт Клинг начал потеть...

Он чуть было не подошел к окну, чтобы открыть его, но тут же вспомнил одну вещь.

Ведь Коттон недавно подходил к окну, чтобы его закрыть! Кажется, он видел, как Коттон...

Ведь температура в комнате контролируется термостатом. Кто перевел стрелку? Коттон?

Может быть, у него есть план?

Может, есть, а может, нет. Во всяком случае, Берт Клинг скорее растает и превратится в лужу на деревянном полу дежурной комнаты, чем откроет окно. Он ждал с любопытством и потел все сильнее.

Хэл Уиллис хотел было сказать о том, как жарко стало в комнате, но тут заметил, что рубашка Берта Клинга промокла от пота. Закрыв на минуту глаза, Берт провел рукой по лбу и стряхнул на пол капли пота.

Внезапно Хэл Уиллис понял, что в комнате стало жарко не случайно.

Он попытался поймать взгляд Клинга, но ничего не прочел в его глазах.

Чувствуя, что нижнее белье начинает прилипать к телу, Хэл стал ерзать на стуле, пытаясь устроиться поудобнее.

Мейер Мейер вытер капли пота на верхней губе.

Жарко, как в пекле, подумал он, интересно, нашел кто-нибудь мои бумажки? Почему никто не выключит этот проклятый термостат? Мейер посмотрел на аппарат. Коттон Хейз стоял у стены, и его глаза не отрывались от Вирджинии Додж. Он был похож на часового, охраняющего что-то важное. “Эй, Коттон, – подумал Мейер, – опусти немного руку и поверни этот проклятый термостат”.

Он чуть не произнес эти слова вслух.

Но потом снова стал думать, нашел ли кто-нибудь его записки.

Думая об этом, совершенно отвлекся от жары и стал про себя читать древнюю еврейскую молитву.

Анжелика Гомес расставила ноги и закрыла глаза. В комнате было очень жарко. Она опустила веки и представила себе, что загорает на плоском камне где-нибудь в горах. В Пуэрто-Рико она часто взбиралась высоко в горы по тропинкам, древним, как само время, почти скрытым пышной тропической растительностью, находила скрытую среди деревьев поляну, сплошь заросшую папоротником. На этой поляне обязательно лежал плоский камень, и тогда Анжелика раздевалась и подставляла тело поцелуям солнца.

Она рассеянно подумала: почему на улицах этого города так мало солнца?

Охваченная истомой, она не открывала глаза, чувствуя, как жара обволакивает ее. Представляя себе родной остров, она наслаждалась жарой и надеялась, что никто не станет открывать окно.

Раздался телефонный звонок.

Сидя за своим столом, Вирджиния Додж, у которой на лбу блестели капельки пота, кивнула Клингу. Клинг поднял трубку.

– 87-й участок, детектив Клинг.

– Привет. Карелла на месте?

– Кто говорит?

– Этчисон, из лаборатории. Где Карелла?

– Вышел. Передать ему что-нибудь?

– Да, я думаю. Как, вы говорите, ваше имя?

– Берт Клинг.

– Мне кажется, я вас не знаю.

– Какая разница?

– Мне хочется знать, с кем я имею дело. Так вот, относительно дела этого Скотта.

– Да?

– Сэм Гроссман попросил меня изучить несколько фотографий. Дверную раму.

– Да?

– Вы знакомы с этой дверной рамой?

– Карелла мне кое-что рассказывал о ней. Если у вас есть что-нибудь новое, я передам ему.

– К чему такая спешка? Вы что, не любите разговаривать?

– Обожаю. Но мы немного заняты сегодня.

– Я люблю разговаривать, – сказал Этчисон, – немного разгоняет скуку. Вы бы посидели, как я, целый день в обществе пробирок, фотографий и люминесцентных ламп, нюхали бы с утра до вечера тряпки, пахнущие кровью, гноем и мочой, тогда бы не возражали против небольшого разговора.

– Ах, как мне жаль вас. Так что же с этой дверной рамой?

– Сейчас я должен быть дома, а вместо этого целый день увеличивал фотографии, пытаясь помочь вам, остолопам. И вот какую благодарность я получаю.

– Я пошлю вам свое старое белье, чтобы вы могли сделать анализ на метки. Идет?

– Очень смешно. Но только, чтобы это было нестираное белье, к какому мы привыкли. Чтобы оно воняло кровью, гноем и...

– Понятно. Картина ясна.

– Как, вы сказали, ваше имя?

– Берт Клинг.

– Вы комик, а, Клинг?

– Фирма “Клинг и Коган”, никогда не слышали?

– Нет.

– Птичьи трели, чечетка и комическая скороговорка. Мы ставим сцены из народной жизни – бар мицве и ирландские свадьбы. Неужели не знаете фирму “Клинг и Коган”?

– Нет. Я должен принять это как остроумную шутку?

– Я веду светскую беседу. Вы этого желали, верно?

– Премного обязан. Когда-нибудь вы придете к нам, попросите оказать любезность, и я брошу вам мешок с вашим собственным грязным бельем.

– Так что там насчет дверной рамы?

– Может быть, не стоит говорить. Попотейте сами.

– Пожалуйста, сделайте любезность.

– Конечно, а потом Сэм намылит мне шею. Что у них с этим Кареллой? Можно подумать, что он его зять или родственник, так он старается.

– Стив его папочка, – ответил Клинг. – Они привязаны друг к другу, как любящие отец и сын.

В трубке долго молчали, наконец Этчисон произнес нарочито невыразительным тоном:

– Ради блага фирмы будем надеяться, что Коган остроумнее вас. Ну, желаете получить информацию?

– Я жду.

– Ладно. Я увеличил фотографии и внимательно рассмотрел их. На дверной раме изнутри есть следы, там, где запор висел на одном шурупе, якобы сорванный, когда те парни взламывали ломом дверь.

– Так, продолжайте.

– Похоже на то, что кто-то сорвал запор изнутри с помощью долота и отвертки.

– Что вы хотите этим сказать?

– Я хочу сказать, что запор не был сорван ломом снаружи. Есть доказательства, что его сорвали изнутри. На дверной раме полно вмятин. Парень, который сделал это, видно, очень спешил.

– Значит, вы утверждаете, что дверь не была заперта изнутри.

– Именно это я и говорю.

– Почему же они не смогли ее открыть?

– Вопрос на все сто долларов, мистер Клинг. Почему три здоровых парня не могли открыть незапертую дверь? Мы думали, что ее, вероятно, держало тело, которое висело на веревке, привязанной к дверной ручке. Но они могли свободно открыть дверь, несмотря на тело, в крайнем случае лопнула бы веревка. Значит, дело было не так.

– А как?

– Я скажу вам, что делать.

– Да?

– Спросите Когана.

Клинг повесил трубку. То же сделала Вирджиния Додж.

– Можно как-нибудь связаться с Кареллой? – спросила она.

– Не знаю. Вряд ли, – ответил Бернс, хотя это было неправдой.

– Разве он не должен получить информацию?

– Должен.

– Почему же вы не позвоните ему и не передадите то, что узнали?

– Потому что я не знаю, где он.

– Разве он не у этих Скоттов? Там, где совершено убийство?

– Не исключено. Но если он допрашивает подозреваемых, то может быть где угодно...

– Почему не позвонить Скоттам?

– Для чего?

– Если он там, я хочу, чтобы вы приказали ему немедленно вернуться в участок. Здесь страшно жарко, и я устала ждать.

– Не думаю, что он там, – быстро отреагировал Бернс, – кроме того, если я вызову его, он заподозрит какой-то подвох.

– Почему он это заподозрит?

– Потому что убийство должно расследоваться в первую очередь.

Вирджиния несколько секунд обдумывала его слова: “Хотела бы я знать, врете вы, или нет”. Но больше не просила Бернса звонить Скоттам.

Дейв Марчисон сидел в комнате для посетителей за высоким столом, похожим на алтарь правосудия, за которым восседает судья. К столу было прикреплено объявление, призывающее всех посетителей остановиться и сказать, по какому делу они пришли. Дейв Марчисон смотрел на улицу сквозь открытую дверь участка.

Был чудесный вечер, и Марчисон думал о том, чем занимаются обычные граждане в такой вечер. Гуляют парочками по парку? Занимаются любовью при открытых окнах? Или играют в бинго, маджонг и другие игры?

В любом случае они не сидели за столом, отвечая на телефонные звонки.

Марчисон пытался восстановить в памяти разговор.

Он поднялся наверх посмотреть, что там за шум, и шеф объяснил: “Револьвер выстрелил случайно”. Тогда он сказал что-то вроде: “Ладно, если все хорошо...” И шеф ответил: “Да, все в порядке”. А потом было важное, надо вспомнить точно. Он сказал лейтенанту: “Ладно, если все в порядке, пока. Пит”. А Бернс ответил: “Срочно!”

Это был очень странный ответ для шефа, потому что у полицейских “Срочно!” означает “Немедленно сообщить”.

Что же он мог немедленно сообщить шефу, если уже стоял прямо перед ним?

У лейтенанта была какая-то странная, застывшая улыбка. Срочно.

Немедленно сообщить.

Что он имел в виду? Или просто шутил?

А если он что-то, хотел сказать, то что именно? Немедленно сообщить. Кому немедленно сообщить? Или немедленно сообщить что-нибудь? Что сообщить?

Что выстрелил револьвер?

Но шеф сказал, что это произошло случайно, и все там выглядело, как всегда. Может быть, лейтенант хотел, чтобы он сообщил о случайном выстреле? Так, что ли?

Нет, это было полной бессмыслицей. Случайный выстрел в дежурной комнате был не на пользу лейтенанту, и, конечно, он не хотел бы, чтобы об этом сообщали.

“О господи, я делаю из мухи слона, – подумал Марчисон. – Лейтенант просто веселил свою публику, а я ломаю голову над тем, что означала эта шутка. Мне надо было бы работать наверху, вот что. Хорошим бы я был детективом, если бы пытался всякий раз размышлять над глупыми шутками лейтенанта! Это все бабье лето. Лучше бы я вернулся в Ирландию и целовал ирландских девчонок”.

Срочно.

Немедленно сообщить.

Пульт перед Марчисоном вспыхнул зеленым светом.

Докладывал один из патрульных. Он нажал кнопку и сказал:

– Восемьдесят седьмой участок. Сержант Марчисон. А, привет, лысый. Да. Ладно, приятно слышать. Танцуй дальше.

“На западном фронте все спокойно”, – подумал Марчисон и выключил сигнал.

“Срочно”, – опять вспомнил он.

Вирджиния Додж внезапно поднялась.

– Все туда, – приказала она, – на эту сторону комнаты. Побыстрее, лейтенант, отойдите от вешалки.

Анжелика вздрогнула, встала, поправила юбку и отошла к зарешеченному окну. Хейз оставил свой пост у термостата и присоединился к ней. Бернс отошел от вешалки.

– Револьвер направлен на нитро, – сказала Вирджиния, так что без всяких фокусов. “Хорошо! – подумал Хейз. – Она не только страдает от жары, но беспокоится, как бы не взорвался нитроглицерин. Господи, хоть бы сработало. Первая часть, кажется, уже есть. Я надеюсь”.

Вирджиния отошла к вешалке и быстро сбросила плащ с левого плеча, держа револьвер, направленный на бутыль, в правой руке. Потом она переложила оружие в левую руку, сбросила плащ с правого плеча и, не поворачиваясь, повесила его на крючок.

– Здесь жарко, как в пекле, – сказала она. – Может, кто-нибудь поставит термостат на нормальную температуру?

– Сейчас, – отозвался Хейз и, улыбаясь, направился к термостату.

Он посмотрел на другой конец комнаты, где бесформенный плащ Вирджинии висел рядом с плащом и шляпой Уиллиса.

В левом кармане черного одеяния Вирджинии находился пистолет, который она взяла в кабинете Бернса.