"Озорство" - читать интересную книгу автора (Макбейн Эд)Глава 13Утро четвертого апреля выдалось серым, не предвещающим ничего хорошего. Небо над городом было плотно закрыто свинцовыми тучами. Около восьми часов, задолго до открытия концертной площадки, начали собираться зрители. Зрелище было бесплатным, места ненумерованы, и каждый мог становиться или садиться, где хотел. В десять часов тучи начали рассеиваться, а незадолго до одиннадцати ярко засияло солнце, а небо словно расцвело синими барвинками. Со стороны Речной Гавани дул свежий ветерок, усиливая утреннюю прохладу. Но никто из зрителей, собравшихся в парке на концерт, не жаловался. Разве можно было в апреле ждать лучшей погоды? Словно в старые добрые времена, подумала Хлоя, когда народ издалека стекался на местные ярмарки. Сил попросил ее встретиться с ним ровно в одиннадцать у главного входа на площадку. Хлоя подошла туда и увидела толпу окруживших его поклонников. Они выкрикивали его имя, размахивали альбомами для автографов и программками, просили дать автограф. Он сразу же заметил ее, вырвался из толпы, подбежал, взял за руку. Она почувствовала себя избранной, когда он провел ее мимо охранников и направился вместе с ней к высокому забору, окружавшему пространство позади эстрады. — Давай наденем это, — проговорил он. — И ходи, где пожелаешь. Он накинул ей на шею шнурок с оранжевой слоенкой. На верху слоенки было напечатано название ансамбля, «Блеск Плевка», а ниже — рельефными буквами слово «Артист». Они прошли мимо пивной палатки, потом через охраняемые ворота. Сил помог Хлое подняться по деревянным ступенькам на эстраду. Там деловито сновали люди. Не выпуская руку Хлои, Сил подвел ее к Джибу, проверявшему уровни интенсивности звуков. У каждого артиста были один, два, а у некоторых и три монитора, они крепились на ногах и позволяли слушать любого находившегося на эстраде исполнителя на заданном уровне интенсивности звука. Джиб прослушивал звучание дуэта девушек своего ансамбля, стоявших по обе стороны от него на расстоянии около двух метров. Девушки пели в стиле рэп «Ненависть», вторую песню сегодняшней программы ансамбля. — Джиб, — обратился к своему напарнику Сил, — позволь представить тебе Хлою Чэддертон. Хлоя, это Джиб, лидер ансамбля. — Как поживаете? — поздоровался Джиб. — Это ее муж написал «Сестра моя женщина», — пояснил Сил. — Мы откроем ею наше выступление, — сказал Джиб. — Не могу дождаться, когда услышу ее, — произнесла Хлоя. — Девушки ведут основной мотив рэпа, а мы с Сильвером стоим сзади них и подпеваем. Получается отлично. Ваш муж, Хлоя, написал замечательную песню. — Спасибо на добром слове, — поблагодарила Хлоя. Ах, Джордж Чэддертон! Он остался в далеком прошлом, а в ее настоящее и, она надеялась, в будущее вошел Сильвер Каммингс. В двух метрах от них, по обе стороны маленького треугольника, образованного Хлоей, Силом и Джибом, стояли девушки и пели в стиле рэп «Ненависть». Из громкоговорителя, закрепленного на ноге Джиба, лились слова: Ты пришел на встречу с ненавистью в сердце... К Чертовым воротам... Карелла и Браун решили пойти на концертную площадку к полудню. Поговорить там с людьми, ответственными за безопасность, расспросить их. Может быть, они слышали или видели что-нибудь подозрительное в течение последних часов перед началом концерта. Но оба сыщика сомневались, что концерт играл главную роль в замыслах Глухого. Сыщики сидели за своими рабочими столами и сосредоточенно просматривали газеты и журналы. Надеялись найти сообщение о каком-нибудь событии, которое начиналось бы в час дня и могло бы представлять интерес для Глухого. Но никто из них не подозревал, что подобное событие значилось в бюллетене, который уже целую неделю висел на доске объявлений в следственном отделе. Среди зрителей преобладали негры. На это и рассчитывал Глухой. Но были также и белые. И на это рассчитывал Глухой. А еще были латиноамериканцы и азиаты, но Глухой не принимал их в расчет. Большинство зрителей были молоды, и это отлично вписывалось в планы Глухого. Юнцы очень обидчивы и скоры на расправу, а девицы охотно подстрекают их к ссорам и легко возбуждаются. В нашем городе пятьдесят процентов подростков носят в карманах оружие. Эта часто публикуемая в печати цифра не ускользнула от внимания Глухого. Он знал, что при таком скоплении зрителей вряд ли станут проверять наличие у них оружия. Да это и практически невозможно. Луг площадью четыре гектара не средняя школа, где в дверях стоит охранник. Вход на концертную площадку ограничивался двумя столбами, отстоящими на шесть метров один от другого. Столбы были окрашены в красный, белый и синий цвета, возле каждого из них стоял добродушно улыбавшийся охранник. Но если бы им вздумалось проверять наличие у зрителей оружия, если бы обезоруживали каждого входившего на площадку юнца, на входе создалась бы невероятная свалка. Глухой все рассчитал на несколько ходов вперед, все принял во внимание. Он прекрасно знал человеческую натуру. Сил подошел с Хлоей к девушкам, и проверка интенсивности звука прекратилась. Девушки были одеты точно так же, как ребята. Джинсовые костюмы и высокие сапоги. Только тесно облегавшие их тела синие майки имели очень низкий вырез и выставляли напоказ роскошные груди. Женская прелесть и мужская сила — вот чем, по разумению Хлои, был рэп, а протест — это бесполезная чепуха. За протест боссы звукозаписи гроша медного не дадут. Нужно это растолковать Силу, подумала она. Чуть позже. В их общем будущем. Самую хорошенькую и молоденькую, на взгляд Хлои ей было не больше 18-19 лет, звали Грас. Грас смерила пришелицу с головы до ног, точь-в-точь как это делают мужчины в клубе, оценила ее. Уж не соперницу ли ей привел сюда Сил. Слишком крепко держал он ее за руку. А Хлоя вспомнила, что она тоже думала об их отношениях в тот вечер, когда обедала с Силом в ресторане и он небрежным тоном упомянул имя своей подруги: «Они неравнодушны друг к другу — это точно». — Очень рада познакомиться с вами, — произнесла Грас. И посмотрела Хлое прямо в глаза. Хлоя прочла в них вызов. Маленькое восемнадцатилетнее ничтожество. Хлоя крепче сжала руку Сила. Браун пошел в туалет, а Карелла, поджидая его, рассеянно просматривал сообщения и бюллетени, висевшие на доске объявлений. Обычные объявления «Разыскивается полицией...», всевозможные сообщения об изменениях в правилах и распорядках полицейского ведомства, подробные разъяснения к применению вердиктов Миранды — Эскобедо, объявление «Продается...», вывешенное одним полицейским, пожелавшим избавиться от десятискоростного мотоцикла, объявление о курсах аэробики и сгонки лишнего веса, проводимых в гимнастическом зале участка, объявление, приглашающее в школу восточных танцев, и еще одно объявление. Об аукционе по продаже изумрудов. И вдруг... Сообщение для печати. Примечание: Сообщить немедленно В субботу 4-го апреля в 1 час дня в мусоросжигательной печи... будут уничтожены наркотики, конфискованные при аресте 6955 сбытчиков... — Побежали, — крикнул ему Браун, выходя из туалета. Зрителей начали впускать на концертную площадку ровно в полдень. Толпа устремилась в проход между столбами, окрашенными в красный, белый и синий цвета. Добропорядочные зрители, явившиеся погреться на солнышке и посмотреть зрелище. Устроители поставили грузовики по всему периметру площадки, с них торговали всевозможными закусками и безалкогольными напитками, но многие зрители принесли с собой сандвичи, у некоторых были бутылки с пивом и содовой шипучкой в сумках-холодильниках, а некоторые уже потягивали алкогольные коктейли из пластмассовых бутылок. Кое-кто бросился сломя голову занимать лучшие места перед эстрадой, но большинство вело себя культурно. Пришли насладиться солнечным днем и музыкой. Никто не желал сегодня скандалить, никто не желал драться за место поближе к эстраде. День обещал быть солнечным, приятным и веселым. Начальника службы безопасности звали Фред Бартлетт. Мускулистый мужчина примерно одного роста с Брауном, нос, перебитый много раз, выделялся на морщинистом лице. Его суровые синие глаза, казалось, говорили: «Не вмешивайтесь в мои дела». — На всякие толпы мне пришлось насмотреться, — рассказывал он сыщикам. — Обеспечивал безопасность на соревнованиях по бейсболу, футболу, хоккею, на выступлениях ансамблей «балет на льду», на концертах народной музыки, на концертах поп— и рок-музыки и даже на концерте, который дала Барбара Стрейзанд в своей лос-анджелесской усадьбе. Я сразу вижу, как настроена толпа — агрессивно или миролюбиво. У меня глаз наметан, от меня не скроется перемена настроения в толпе, где бы это ни было — на арене, в концертном зале, на катке или в парке. Вот как сегодня. — Да-а, — произнес Браун и подумал: «Хвастун». — И могу сказать вам, — продолжал Бартлетт, — что о такой вот мирной толпе можно только мечтать. Они пришли сюда, чтобы хорошо провести время. Солнце не слишком припекает, настоящая весна. Вот какое настроение излучает эта толпа. Прошла длинная суровая зима, наступила весна. Так будем же бездельничать и наслаждаться жизнью. — Вы не получали никаких угроз по телефону? — поинтересовался Карелла. — Никаких. — Взрывы бомб или что-нибудь в этом роде? — уточнил Браун. — Ничего, — повторил Бартлетт. — Кто-нибудь угрожал поджогами? — Не было ничего такого. Карелла посмотрел на часы. Они показывали ровно половину первого. Мусоровоз резко свернул с улицы, ведущей к реке, а потом несколько кварталов проехал параллельно ей. Машину вела Глория, рядом с ней сидел Глухой. Картер и Флорри стояли по обеим сторонам грузовика на подножках. Все четверо были одеты в спецодежду Департамента санитарии: мешковатые изумрудно-зеленые брюки, майка и куртка. Под курткой у каждого из бандитской четверки был спрятан девятимиллиметровый полуавтоматический пистолет «узи» израильского производства. Его конструкция предусматривала поглощение отдачи при выстреле, и благодаря этому за несколько секунд можно было выпустить точно в цель все двадцать пуль, которыми был заряжен магазин. Пистолеты были засунуты за пояса брюк налетчиков. Они шли на дело с боекомплектом из восьмидесяти пуль. По разумению Глухого, этого было более чем достаточно для успеха задуманного им преступления. Сидевшая на складном стуле на левом краю эстрады Хлоя Чэддертон вдруг увидела человека, которого встречала давно, вскоре после смерти мужа. Белый детектив, расследовавший дело об убийстве ее мужа. Это случилось несколько лет назад. Красивый мужчина со слегка раскосыми глазами, делавшими его похожим на китайца. Он стоял рядом с гороподобным негром и о чем-то беседовал с почти таким же высоким человеком в униформе. Хлоя забыла имя сыщика. Она посмотрела на часы. Было без двадцати час. Глория въехала в открытые ворота, встроенные в высокий забор. Пушистые облака медленно проплывали по высокому синему небу. Какой-то человек смотрел на покрытую легкой рябью реку, по которой плыл буксир. Человек был одет в такую же изумрудно-зеленую униформу, как и люди, сидевшие в кабине грузовика и стоявшие на подножках. Он даже не взглянул на остановившуюся возле здания мусоросжигательной печи машину. Глория выключила зажигание, а ключ положила в карман. Все налетчики натянули на лица маски. Карелла не мог справиться с терзавшим его беспокойством. — Как ты думаешь? — спросил его Браун. — Понаблюдаем здесь немного или вернемся в участок? — По-моему, лучше будет понаблюдать, — ответил Карелла. — А не морочит ли он нам голову? — снова спросил Браун. Карелла уставился на него. — Ладно, — пожал плечами Браун. Неужели снова потерпели поражение? Они оба знали, что Глухой голову им не морочил, но они так и не смогли проникнуть в его замыслы. В здании мусоросжигательной печи находились двое служащих Департамента санитарии. Один из них читал спортивный журнал, а другой ел колбасу и сандвич с перцем, которые ему дала на обед жена. Когда открылась входная дверь, они подумали, что это, наверное, приехали полицейские из Отдела учета имущества и привезли свое зелье. Часы показывали только без четверти час, но фараоны иногда приезжали раньше намеченного времени. Вместо полицейских вошли четверо мужчин в масках и униформах мусорщиков. Все четверо были вооружены пистолетами. Самый высокий из них сказал: — Легко и просто. Оба служащих Департамента санитарии все поняли и не сопротивлялись. С того места позади эстрады, где они стояли в ожиданий начала концерта, Карелла и Браун слышали голос толпы. Все отдельные голоса слились в один голос, и этот голос дрожал от предвкушаемого удовольствия. Ровно в час дня... В субботу, 4-го апреля сего года, в 1 час дня... ...как сообщил им Бартлетт, концерт откроется выступлением рэп-ансамбля под названием «Блеск Плевка»... — Вот программа, — сказал Бартлетт. — Можете взять ее себе. У меня их много. Без пяти минут час, и голос толпы... В субботу, 4-го апреля сего года, в 1 чае дня... ...они уже гудели и жужжали от нетерпения. Ровно через пять минут начнется концерт. По мнению Бартлетта, на площадке собралось около 250 тысяч зрителей. 250 тысяч зрителей ждали... Взрыва? Здесь? Карелла не мог этому поверить. В три минуты второго, в тот самый момент, когда «Блеск Плевка» начал свое выступление песней в стиле рэп на слова Джорджа Чэддертона, со склона съехал фургон со знаками полицейского ведомства и надписью «Отдел учета имущества» на бортах. Он подъехал к комплексу зданий, стоящих на берегу реки, и остановился позади здания мусоросжигательной печи, рядом с разрисованным пачкунами мусоровозом. Следом за фургоном со склона съехала радиофицированная легковая автомашина. Из нее вышли два полицейских. В ту же секунду открылись двери фургона, и из него вышли сержант и полицейский. Полицейские сошлись на берегу реки, поздоровались, поговорили о погоде, и, наконец, сержант сказал: — Пойдемте посмотрим, все ли там готово. Они вошли в здание и сразу же оказались под прицелом четырех полуавтоматических пистолетов. Неужели такое никогда не случалось в нашем городе, подумал сержант. ...зачем она это делает? На спине, на коленях за грязные деньги белого мужчины? Из-за этого она стала рабыней, сестра моя женщина. На коленях, на спине за грязные деньги белого мужчины... Хлоя сидела на краю эстрады, слушала песню, написанную давным-давно ее мужем. Как великолепно они ее исполняют, восхищалась она. Стоявшие сзади Сил и Джиб задавали четкий, напряженный ритм рэпа, а две девушки очень высокими, срывающимися на вопль, голосами вели мелодию и выговаривали слова. Хлоя растрогалась до слез. Сорок или пятьдесят микрофонов впитывали лившиеся с эстрады звуки и передавали их в кабель диаметром около пяти сантиметров, лежавший на земле, словно змея. Этот кабель и в самом деле назывался змеей. Он шел от эстрады через центр концертной площадки по трубе, покрытой резиновым матом, потом поворачивал в сторону и через 50 метров подключался к пульту управления, за которым сидели два звукооператора и производили смешение сигналов, контролируя на слух результат своей работы. Пульт управления был соединен четырьмя отдельными фидерами с колонками задержки времени, а также правыми и левыми основными громкоговорителями, находившимися по обе стороны эстрады. К каждой колонке задержки времени были подключены 16 громкоговорителей и 12 усилителей мощностью 1000 ватт каждый. В последние несколько дней перед концертом систему тщательно сбалансировали, произвели калибровку задержек времени, так что звук, лившийся из колонок задержки времени, безупречно синхронизировался со звуком, лившимся из стоявших по обе стороны эстрады колонок. И все восемьдесят громкоговорителей каждой колонки изрыгали лавину звуков. ...услышит ли она мою песню? Что бы она теперь ни сделала, она всегда будет не права. Подними голову, подними глаза, громко пропой о себе... Им пришлось убить только одного человека. Это был мусорщик, дышавший свежим воздухом на берегу реки. И выстрелила в него Глория. Она ближе всех налетчиков стояла к нему, когда он обернулся и завопил: — Эй, что вы там делаете? Возможно, это случилось потому, что он разглядел всю четверку, направлявшуюся прямо к полицейскому фургону. Глория думала только о вознаграждении, которое ее ожидало после благополучного завершения дела, и никак не могла позволить, чтобы какой-то ничтожный мусорщик все испортил. Она выпустила в него одну за другой три пули, и, звуки выстрелов мгновенно рассеялись над водой. Пули попали мусорщику в лицо, отбросили его к забору, и он соскользнул на землю, словно тряпичная кукла. — Очень хорошо, — похвалил ее Глухой. Потом они все влезли в полицейский фургон, и Глухой протянул Глории ключи, которые вытащил у сержанта из-за пояса. Эта песня называлась «Ненависть». Ее начали петь в двадцать минут второго, в тот самый момент, когда Глория повернула ключ зажигания полицейского фургона. Солировал Джиб. Сил подпевал. А девушки вторили им голосами, в которых звучали насмешка и глумление. Глухой не счел нужным предварительно ознакомиться с программой сегодняшнего концерта. Он сосредоточился на точном, выверенном до секунды, расчете времени всех этапов налета и обмане полиции. Настоящий шедевр мистификации. Он увел из-под самого носа у полицейских груз наркотиков стоимостью 30 миллионов долларов, и самым верным способом выйти сухим из воды было обмануть полицейских. Таймер был установлен ровно на половину второго. В этот момент он рассчитывал перегрузить содержимое полицейского фургона во взятый напрокат «шевроле», который ожидал их в центре города на автостоянке возле бухты. По чистой случайности содержание песни перекликалось с его адскими намерениями и содействовало им. Его план сработал бы безотказно даже без этой песни, но песня ему нисколько не повредила. Она, словно попутный ветер, донесла его стрелу в самое яблочко. Если бы Глухой был на концерте, он бы восторгался этой песней и ее исполнением ансамблем «Блеск Плевка». Карелла сидел среди зрителей и слушал песню. До него дошел ее опасный, подстрекающий смысл, но в уме он продолжал перебирать прочитанное или услышанное им в последнее время. В газетах или журналах, что-то о... В субботу 4-го апреля... Что-то о... 4-го апреля сего года, в 1 час дня... Чертовски много газет, чертовски много журналов. «...лягни беляка, убей беляка, задуши беляка, уничтожь беляка, избей беляка, возненавидь беляка, заставь беляка ненавидеть тебя!» «Возненавидь беляка...» Его мысли, пройдя по кругу, вернулись назад. 4-го апреля сего года в 1 час дня... «...прокляни беляка, растопчи беляка...» В субботу 4-го апреля сего года, в 1 час дня... «...застрели беляка, заколи беляка...» В субботу, 4-го апреля, в 1 час дня будут уничтожены наркотики, конфискованные... — Их сжигают! — вскричал Карелла. «... разделай беляка...» — Что! — вскричал Браун. — Наркотики! Их сжигают! «...как беляк разделывает тебя!» И в этот момент сработал таймер Флорри, и заключенный в цифровом запоминающем устройстве голос Глухого вырвался на свободу. Флорри объяснил Глухому этот процесс как распространение звука вверх и вниз по течению. Льющийся с эстрады звук распространяется вниз по течению и поступает на пульт управления. Там он смешивается и с пульта управления распространяется вверх по течению к громкоговорителям, встроенным в различные колонки. Вверх по течению, вниз по течению. В пульт управления, от пульта управления. — Кабель-змея идет к пульту управления, а матричные выходные кабели от него, — растолковывал Флорри. — По матричным выходным кабелям звук распространяется вниз по течению в пульт, смешивается там и потом распространяется вверх по течению. После смешения звук распространяется по узкому каналу, как по бутылочному горлышку, и поступает в эти четыре сигнальные линии, а по ним — в главные громкоговорители, правые и левые, а также в правые и левые громкоговорители с задержкой времени. Вы следите за моей мыслью? — Стараюсь, — ответил Глухой. — Не отвлекайтесь только, — продолжал Флорри и ухмыльнулся. — Предположим, мы направляем звук вверх по течению в наш маленький черный ящик. А? И вот вместо того, чтобы идти прямо в громкоговорители, он поступает туда через ящик. Обычное дело. Звук не ухудшается. Все, что звучит с эстрады, смешивается в пульте управления и направляется оттуда в ящик, проходит через ящик, а потом поступает в громкоговорители. Все распространяется вниз по течению, а потом вверх по течению. Пока мы не решим, что пора это вырубить. — Как это делается? — Просто, — ответил Флорри. Но то, что сделал Флорри, и то, что в этот самый момент сработало, вовсе не было таким простым, как он говорил. Стараясь, чтобы Глухой его понял, Флорри так объяснил конструкцию и работу своего устройства: сердце «маленького черного ящика» — источник постоянного напряжения 24 вольт, который приводит в действие все элементы, отрезающие звук, идущий с эстрады, и заменяющие его записанными репликами Глухого. Кроме резисторов, конденсаторов и операционных усилителей, которые являются основными компонентами любой акустической схемы, в ящике были следующие элементы: 1. Цифровые часы, предназначенные для включения схемы ровно в половине второго... 2. Четыре реле, создававшие двухполюсный переключатель... 3. Программируемое запоминающее устройство — микросхема, хранившая голос Глухого. — В ящике имеются два положения, — рассказывал Флорри. — В положении А внешняя система работает нормально. Смешанный сигнал проходит от пульта управления через ящик к громкоговорителям. Пока не сработает таймер, никому в голову не придет, что сигнал проходил через ящик. Но после его срабатывания реле включат положение В, и программируемое запоминающее устройство выдаст реплику. Таймер воздействует на переключатель, тот отрезает звук, идущий-с эстрады, и вместо него выдает ваш голос. С этого мгновения источник напряжения 24 вольт направляет звук на все громкоговорители, установленные на концертной площадке! Вот каков мой замысел! И из всех громкоговорителей всех колонок грохочет ваш голос. Вот что наделает чертов ящик! Голос Глухого грохотал из всех громкоговорителей. «Черномазые жрут дерьмо!» Если бы вы сидели, как Хлоя, на эстраде или не далее пятнадцати метров от нее, вы услышали бы звук, формируемый собственными усилителями и громкоговорителями ансамбля. А дальше этот звук почти полностью перекрывался голосом, разносимым по площадке всеми громкоговорителями, управляемыми маленьким черным ящиком. «Все черномазые жрут дерьмо!» Высокий, резкий голос. Когда производилась запись на запоминающее устройство, Глухой прокричал свои реплики в микрофон, и теперь его голос ревел из громкоговорителей. «Каждый черномазый, живущий на земле, жрет дерьмо!» Вначале зрители подумали, что этот рев входил в программу выступления ансамбля. Странные вещи иногда происходят на этих концертах. «Блеск Плевка» только что исполнял нечто подобное. Разве не так? Даже двое инженеров, сидевших за пультом управления, не могли понять, что происходит. Пульт сигнализировал, что звук на него поступает от установленных на эстраде микрофонов. Так это, может быть, ансамбль бесился? Но инженеры видели, что происходит на эстраде: ансамбль «Блеск Плевка» оборвал пение. Еще мгновение назад их усиленный аппаратурой рэп соревновался в громкости с оглушительным ревом, разносившимся из всех мощных громкоговорителей. Теперь же слышался только голос Глухого, настойчивый, как голос Гитлера, возбуждавшего свой народ. «Вот почему у черномазых кожа цвета дерьма!» Вмонтированные в пульт лампочки входного сигнала потухли, как только замолчал ансамбль «Блеск Плевка». — Звук идет не от эстрады, — произнес один из инженеров. «Вот почему от черномазых воняет дерьмом!» Вспыхнула сигнальная лампочка системы внутренней телефонной связи. Другой инженер поднял трубку. — Что за глупые шутки? — спросил голос. — Мы тут ни при чем, — ответил инженер. «Вот почему черномазые глупы, как дерьмо!» — Может быть, отказали главные регуляторы? — снова спросил голос. Первый инженер проверил главные регуляторы уровня сигнала. — Пульт управления исправен, — сказал он. Но рев продолжался. «Черномазые — это дерьмо...» — Это, должно быть, кто-то на эстраде безобразничает, — предположил второй инженер. «Черномазые весь мир превратят в дерьмо, черномазые...» — Нужно оборвать все провода, — сказал первый инженер. Но было уже слишком поздно — прогремел первый выстрел. Карелла и Браун уже сидели в машине, когда взорвалась толпа. Альф Мисколо из канцелярии сообщил им по радиотелефону местонахождение мусоросжигательной печи. А потом сказал, что Мейер и Хейз только что выбежали из следственного отдела и помчались в Гровер-Парк. — Там случилась какая-то заварушка, — прибавил он. Эта заварушка была одной из тех бед, которые вот уже полвека разъедают душу Америки. В полицейской машине, мчавшейся через центр города к мусоросжигательной печи, белый крикнул негру: — Прибавь скорости! Негр включил сирену и выжал до отказа педаль газа. И белый и негр, гнавшие, как безумные, полицейскую машину, выросли в той Америке, которая обещала им молочные реки и кисельные берега, рассказывала сказки о многонациональном народе, живущем в мире и согласии. Наша страна — дом свободных и смелых людей, говорили им. И люди всех вероисповеданий и убеждений будут громко петь хвалу свободе, пожиная колосья с янтарным зерном. Лишения, голод, преследования, принесенные к нашим плодородным берегам человеческими отбросами, будут уничтожены и забыты навеки. Люди будут уважать обычаи и убеждения друг друга и сольются в единое сильное племя, заявляющее о себе единым мощным голосом, голосом определенно американским, необыкновенно мощным голосом, вобравшим в себя множество различных голосов со всех концов света. Здесь, в Америке, отдельные частички наконец-то воссоединятся в единое целое, в единую нацию, неделимую, дарящую всем свободу и правосудие. Свобода и правосудие для всех почему-то обернулись свободой и правосудием только для избранных, и о славном намерении создать единое племя никто сейчас уже не вспоминает. Это был прекрасный, слишком часто повторявшийся сон. Но вот его яркие краски поблекли, посерели, и спавшие с криком проснулись. Глухой приложил к этому руку и не испытывает ни малейших угрызений совести за содеянное. Потому-то он и спровоцировал побоище. Карелла и Браун прекрасно знали что творилось в парке. Они побежали к машине еще до того, как толпа обезумела и вышла из-под контроля. В их обязанности не входило сдерживание толпы, им надо было задержать человека, возмутившего толпу. Беспорядки в парке вытеснили все другие происшествия из каналов полицейского радио, разговоры между машинами были строжайше запрещены вплоть до подавления буйства толпы. И белый и негр чувствовали себя подавленно, потому что беспорядки были замешаны на расизме. Но они действовали заодно и были одержимы одной целью — поймать сукиного сына, создавшего эти беспорядки, человека, превратившего чудесный, залитый золотыми солнечными лучами день в мрачные сумерки. Плотно сжав губы, они неслись в машине с включенной сиреной по центру города, а мимо них летели на окраину радиофицированные полицейские машины. Все шло по плану, задуманному Глухим. — Хлоя! — закричал Сил. — Держись за мою руку! И Хлоя схватилась за протянутую ей руку. Это было ее будущее. И крепко ее сжала. А возле эстрады творилось что-то неописуемое. За первым выстрелом последовали другие. Если есть оружие, оно обязательно должно выстрелить, и первый выстрел придает смелости и самоуверенности всем, кто имеет в карманах оружие. Смелость и вызов Дикого Запада. Револьверы есть револьверы. Револьверы — орудия уничтожения. На лужайке, где собралось около 250 тысяч зрителей, прогремел первый выстрел. Негр выстрелил в белого, потому что его спровоцировал Глухой. В книге Риверы об огромной толпе сказано так: «Она внезапно изменит свое поведение и увидит в себе старого врага». Эта огромная толпа услышала возбуждающие слова, сразу же поняла, что их выкрикнул белый, и загорелась целью убивать беляков. «Ярость ослепит ей глаза...» «...лягни беляка, убей беляка, задуши беляка, уничтожь беляка, избей беляка, возненавидь беляка, заставь беляка ненавидеть тебя!» «Толпа неустанно двигалась вперед, люди пели, топали ногами, вопили. Огромный зверь, который, казалось, весь состоял из размахивающих во все стороны рук и бьющих о землю ног...» — Сюда! — закричал Сил. — В наш фургон! Белые и черные стреляли друг в друга, толкались, вопили друг на друга, наскакивали друг на друга, дрались, продырявливали друг друга... "...Он жаждал уничтожить намеченную им жертву, общего врага. Словно из одной глотки, вырывался рев: «Убей, убей, убей!» Сил распахнул дверь фургона, схватил ее обеими руками за талию, поднял и поставил на ступеньку. Пуля белого попала Хлое в затылок, кровь и мозг брызнули на борт фургона, где серебряные, обведенные черным буквы составляли слова «Блеск Плевка». Ее мечта была разбита вдребезги, она умерла мгновенно. Возле здания мусоросжигательной печи, в метре от высокого забора Карелла и Браун увидели мертвеца. В самом здании они нашли двух мусорщиков и четырех полицейских, связанных, с кляпами во рту, с завязанными глазами и ко всему еще в масках. Глухой приехал сюда на мусоровозе, стоящем во дворе, дошло до сыщиков. Сторож, делавший обход в районе бухты, где швартовались яхты, увидел на автостоянке, у самого берега реки, машину, похожую на полицейский фургон. Он осмотрел ее снаружи, увидел на бортах надпись «Отдел учета имущества». Действительно, машина принадлежала полицейскому ведомству. Он открыл дверь со стороны водителя и обнаружил связку ключей, свисавшую из замка зажигания. Кроме ключей, в машине были какие-то предметы, похожие на оборудование для переработки и потребления наркотиков. Шприцы, трубки и прочая дешевка. Автостоянку, примыкавшую к бухте яхт-клуба, они покинули во взятых напрокат легковых машинах. Глухой ехал в «шевроле». Переехали Гамильтонский мост и оказались в другом штате. В половине третьего дня он полностью расплатился со своими сообщниками, и они отметили успешное завершение дела, опустошив несколько бутылок шампанского. Все четыре машины стояли во дворе мотеля, багажник «шевроле» Глухого был загружен похищенными наркотиками. Глухой сказал своим бывшим сообщникам, что они должны уйти по одному с четвертьчасовым интервалом. Первым уйдет Флорри, потом Картер и, наконец, Глория. Все, казалось, с удовольствием позволили ему распоряжаться собой. Они не могли ни на что пожаловаться: благодаря своему главарю каждый из них обогатился на сотню штук. Выпили за легкость, с которой была проделана работа, выпили за доблесть и хладнокровие друг друга, с особенным воодушевлением выпили за Глорию, которая с неженской смелостью и твердостью устранила с их пути мусорщика. Никто не сожалел, что приходится расставаться. Все знали или догадывались, что наркотики, лежавшие под брезентом в багажнике «шевроле», стоили намного больше выплаченного Глухим вознаграждения. Но он разработал план и поэтому, по их мнению, имел право на львиную долю добычи. Они допоздна распивали шампанское как старые добрые друзья. Когда все постояльцы мотеля разошлись по комнатам, Флорри посмотрел на часы и произнес: — Пора разбегаться. И пошел переодеваться в ванную. Оттуда он вышел в коричневых вельветовых брюках, зеленой спортивной рубашке, светло-коричневом свитере с V-образным вырезом, коричневых носках и коричневых кожаных мокасинах. Картер сказал ему, чтобы он не вздумал просадить сразу же все свои деньги. Все посмеялись, Флорри пожал бывшим сообщникам руки и ушел, а через минуту оставшиеся услышали, как его машина тронулась с места и умчалась. Прошло еще десять минут. Картер вздохнул и сказал: — Ребята, все хорошо, что хорошо кончается. И пошел в ванную переодеваться. Сбросил с себя изумрудно-зеленую униформу и вернулся в красном свитере с высоким воротом, серых брюках, синей спортивной куртке, синих носках и черных ботинках. Пожал руку Глухому, поцеловал в щеку Глорию и ушел. Услышав, как его машина выезжает за ворота мотеля. Глухой сказал: — Наконец-то мы остались одни. Глория изогнула дугой бровь. — Через пятнадцать минут я тоже уйду. — Ты еще не научила меня фокусам с календарями, — напомнил ей Глухой. — Эти фокусы — моя тайна, — возразила она. — И я не передам ее никому на свете. — Еще какие-нибудь фокусы знаешь? — Знаю кое-что. — Научишь меня им? — Пятнадцать минут — это твоя идея, — сказала Глория. — А кто будет считать эти минуты? — улыбнулся Глухой. Он подлил в бокалы шампанского, включил радио, встроенное в телевизор, нашел классическую музыку, нежную и романтичную, исполняемую на струнных инструментах. Глория села на единственный в комнате стул. Глухой — на край кровати. Зазвенели бокалы, они разом произнесли: «За твое здоровье», поднесли бокалы к губам и маленькими глотками выпили чудесное пенящееся вино. Глория наблюдала за ним из-за края бокала, и он посчитал это хорошим знаком. — Уж не поедешь ли ты домой в спецодежде мусорщика, — поинтересовался он. — Нет, конечно. Переоденусь перед уходом. С минуту в нерешительности помолчали. Потом он спросил: — Почему же ты не переодеваешься? Она пристально посмотрела на него, поставила бокал на стол и ответила: — Сейчас. В ванной она оставалась долго. Когда вышла оттуда, на ней были черные узкие брюки, красная шелковая блузка и черные туфли оригинального фасона на высоких каблуках. Глория не закрыла дверь в ванную, и Глухой увидел сваленные в кучу на полу возле ванны униформы мусорщиков. Она села на стул, скрестила ноги, обтянутые узкими брюками, взяла бокал с шампанским, подняла его в безмолвном тосте и выпила. Глухой подошел к ней, наклонился и поцеловал. — Помнишь день, когда мы с тобой обо всем договаривались? — спросил он. — Ну? Он наклонился еще ниже, коснулся лицом ее лица. — Ты спросила, что я хочу от тебя. Помнишь? — Помню. Он снова поцеловал ее. — Какой у тебя прелестный ротик, — произнес он. — Спасибо, — отозвалась она. — Помнишь, что ты тогда сказала? — Да. — А что я сказал? — Конечно. — Так что же я сказал? — Ты сказал, что не платишь женщинам деньги за любовь. — А что ты мне на это ответила? — А я ответила, что не целую мужчин за деньги. — Хорошо, — похвалил он ее, — я и не собираюсь давать тебе их. — Хорошо, — отозвалась она. — Хорошо, — повторил Глухой. Он взял ее за руки, нежно помог ей подняться со стула. Потом поднял ее, понес к кровати, положил на нее, сбросил с ног мокасины и лег рядом. Она прильнула к нему, он обнял ее и с неистовой силой поцеловал. Его руки спустили узкие брюки с бедер, обнажив самое сокровенное, потом обнажились ее ноги до самых лодыжек и черных туфель на высоких каблуках. Брюки, словно цепи, связали ее ноги. — Я хочу привязать тебя к кровати, — сказал он. — Привяжи, — разрешила она. Кожаными ремнями он привязал ее запястья к передней спинке кровати, а лодыжки — к задней, оставил ее распростертую и ожидающую его в постели и пошел в ванную. Обнаженный и возбужденный он вышел оттуда, приблизился к ней, поцеловал, положил руки на ее соблазнительное распростертое беспомощное тело. Апрельский день клонился к концу. Более часа он играл с ней в любовные игры, вначале ласкал ее руками, потом губами, а в конце водил по ее телу пистолетом «узи». Игра была опасна и щекотала нервы, особенно когда холодное дуло касалось интимных частей ее тела. Глория корчилась, лежа рядом с ним на постели. Она была еще привязана, когда он наконец занялся с ней любовью. Отвязал он ее только через полчаса, и они лежали вспотевшие, усталые. — А теперь твоя очередь, — сказала она. — Ох-хо, — выдохнул Глухой. Он лег на спину, прикрыл рукой глаза, его мускулистое Тело расслабилось. — Замри, — велела она ему и подняла с пола кожаные ремни. Вначале она связала ему руки. Потом ноги. А он лежал, распростертый, на постели, смотрел на нее и улыбался. — А теперь что? — поинтересовался он. — Я буду делать с тобой то же, что и ты со мной, — ответила Глория. — Только лучше. Она легла на постель, и они снова занялись любовью. — А теперь пострадай, — проговорила Глория. Она встала с кровати, надела брюки. — Стриптиз наоборот, — улыбнулся он. — Да, стриптиз наоборот, — сказала Глория, надевая бюстгальтер, красную шелковую блузку и туфли на высоких каблуках. — Иди ко мне, — позвал он. — Нет уж, — отказалась она, быстро застегивая на пуговицы блузку. Заправила блузку в брюки. — Иди ко мне, подлая. — Обойдешься, — отрезала Глория. Подошла к туалетному столику, взяла пистолет «узи». — Ух-ха, — улыбнулся он. — Да, — произнесла Глория. Кивнула головой и два раза выстрелила ему в грудь. И сразу же отвернулась, схватила свою сумочку, ключи от «шевроле», бросила на него взгляд, снова отвернулась, не в силах вынести вид крови, и выбежала из комнаты. |
||
|