"До самой смерти..." - читать интересную книгу автора (Макбейн Эд)

Глава 7

В конце участка Тони Кареллы, почти на границе владений Кареллы и Бирнбаума, чуть левее платформы для фейерверка, рабочие из фирмы «Свадьбы и торжества» соорудили арку с помостом для оркестра. Украшенная белыми флажками и цветами, она являлась великолепной оправой для местного джаз-банда, нанятого Тони. Руководил им Сэл Мартино. Джаз-банд, или, как его предпочитал называть Сэл, «оркестр», состоял из: одного пианиста, одного ударника, четырех саксофонистов (двух теноров и двух альтов), двух трубачей (одного ведущего и одного второго трубача) и тромбониста.

Вообще-то без тромбониста оркестр спокойно бы обошелся. О да, разумеется, ритмическую группу можно было при желании дополнить контрабасистом, но к чему зарываться? Ансамблю, то есть оркестру, из восьми музыкантов двух труб было бы более чем достаточно: первая труба вела бы сквозную линию, а вторая исполняла бы эффектные соло и все визгливые и хриплые подголоски.

Поскольку джаз-банд, то есть оркестр, разумеется, имел к тому же полный набор саксофонистов, каждый из которых при необходимости мог бы играть еще и на кларнете, вводить в него еще один духовой инструмент не имело смысла.

Так что тромбон действительно был не нужен.

Но на тромбоне играл Сэл Мартино. Он играл еще и на валторне, но это уже для себя. Игру на валторне он ограничивал рамками своей спальни. Справедливости ради следует сказать, что он был неплохим валторнистом, так же как он не был и плохим тромбонистом. Просто ансамблю он был нужен не больше, чем может быть нужен любой диссонирующий интервал: какая-нибудь уменьшенная квинта или большая септима. Оркестр предпочитал ясные, мажорные аккорды. Альтерированный нонаккорд мог выбить их из седла на целую неделю.

Словом, девизом оркестра Сэла Мартино было «простота без излишеств», а это, конечно, не допускало тромбониста в группе духовых. Но и без дирижера обойтись было нельзя. Тем более что на сцене, дирижируя оркестром, Сэл Мартино выглядел, как настоящий профессионал. Ему еще не исполнилось тридцати. У него была пышная черная шевелюра, маленькие усики и голубые, очень выразительные глаза.

Широкоплечий, с тонкой талией, он дирижировал оркестром, покачиваясь на своих длинных ногах, так же непринужденно, как Пресли. Порой он дирижировал правой рукой, порой тромбоном, порой он просто улыбался публике и не дирижировал вовсе. Но как бы он ни дирижировал, оркестр играл всегда одинаково отвратительно. Ну, может быть, не отвратительно, но очень плохо. Хуже всего инструменты звучали, когда их настраивали, но, если на то пошло, все оркестры производят ужасное впечатление, когда инструменты начинают повторять ноту «ля», которую им задает пианист. В этот день в 4.45, когда джаз-банд Мартино настраивался и разыгрывался, он вообще звучал почти как Бостонский популярный симфонический оркестр минус бостонский и минус симфонический. Хейз, от природы любящий музыку, едва мог усидеть на месте, слушая эту какофонию.

К тому же его слегка беспокоило то, что ни Сэм Джоунз, ни Бен Дарси так еще и не объявились. Правда, отыскать хоть кого-нибудь на участке Кареллы с каждой минутой становилось все труднее и труднее. Сразу же после церемонии к Кареллам нахлынула целая орава свадебных гостей, которые тискали, обнимали и целовали друг друга так, словно не виделись с последней свадьбы или похорон, как, впрочем, вероятнее всего, и было на самом деле.

Спальню на первом этаже и примыкавшую к ней ванную комнату отвели для женщин, такое же помещение наверху предоставили мужчинам. Когда наконец все друг с другом переобнимались и перецеловались, женщины засеменили в нижнюю спальню, чтобы привести себя в порядок и подкраситься, и, таким образом, два встречных человеческих потока заструились со двора в дом и обратно. У Хейза слегка начала кружиться голова. Во всем этом море незнакомых лиц он жаждал увидеть всего два, смутно знакомых, лица Дарси и Джоунза, но похоже было, что на данную минуту он их окончательно потерял.

– Что с тобой? – спросила его Кристин.

– Ничего, просто думаю, куда делись Дарси и Джоунз.

– А-а. Они, вероятно, где-нибудь здесь, неподалеку.

– Да, но где?

– Ты не пробовал заглянуть в мужскую комнату?

– Нет.

– Почему бы тебе не попробовать?

– Ладно, пойду схожу. Смотри не подцепи случайно кого-нибудь без меня.

– Ну послушай, Коттон, разве я на такое способна?

– Способна.

Он прошел в дом. Женщина, стоявшая в дверях спальни, мимо которой он проходил, говорила своей приятельнице:

– Ты представляешь себе, она снова беременна. Я была на пяти свадьбах за последние пять лет и ни на одной не видела ее без живота.

– Она любит детей, – ответила приятельница.

– Любит-то она совсем другое, – сказала женщина, и они обе истерично захохотали, чуть не налетев на Хейза, который направлялся к лестнице на второй этаж.

– О, простите, – сказала первая женщина.

Продолжая хихикать, они вышли из дома. Хейз поднялся по ступенькам.

Спальня была битком набита представителями мужской половины ближних и дальних родственников семейств Кареллы и Джордано. Высокий голубоглазый блондин, подпиравший дверной косяк, сказал ему:

– Все забито, приятель.

– А-а, – сказал Хейз. – Я подожду.

– А что еще остается? – сказал блондин.

– quot;Тендербердquot; – это не спортивный автомобиль, – говорил стоявший рядом с ними мужчина своему собеседнику, – и «корвет» тоже. У меня есть для тебя одна новость, Чарли. Такого зверя, как американский спортивный автомобиль, вообще не существует.

– Да? – сказал Чарли. – Почему же они тогда называются спортивными автомобилями?

– А как прикажешь их называть? Броневиками? Знаешь, что я тебе скажу?

– Что? – спросил Чарли.

– Когда владелец настоящего спортивного автомобиля обгоняет на дороге спортивный автомобиль американской марки, он даже никогда не помашет ему.

– Ну и что?

– А то, что это знак вежливости, все равно как приподнять шляпу перед проституткой. Так вот он этого не сделает. Потому что американский спортивный автомобиль – это не спортивный автомобиль. На него смотрят, как на таракана на дороге. И это факт.

– Хорошо, что же тогда спортивный автомобиль? – спросил Чарли.

– quot;Эм-джиquot;, «ягуар», «толбот» или «альфа ромео», «феррари», «гиа»...

– Ну, ладно, ладно, – сказал Чарли.

– ...quot;мерседес бенцquot; или...

– Ну, хватит, – прервал Чарли, – я пришел в сортир, а не на лекцию об иностранных машинах.

Дверь ванной комнаты открылась, и из нее вышел худощавый мужчина в очках, на ходу застегивая молнию.

– Там кто-нибудь еще есть? – спросил его Хейз.

– Что?

– Есть кто-нибудь в ванной?

– Нет, – ответил мужчина в очках. – Разумеется, нет. А кто там еще должен быть со мной? – Он помолчал и потом возмущенно спросил: – А вы кто такой?

– Из компании по водоснабжению, – ответил Хейз. – Просто проверяю, все ли в порядке.

– Вон оно что. – Мужчина помолчал. – Ну и как, все в порядке?

– Да, все прекрасно, спасибо.

Он в последний раз окинул взглядом спальню. Никого – ни Дарси, ни Джоунза. Он уже направлялся вниз, когда со двора донеслись громкие радостные крики. В первую минуту Хейз решил, что рабочие нашли на участке нефть.

Потом до него дошло, в чем дело.

– Приехали! – кричал кто-то. – Приехали!

И в тот же момент джаз-банд Сэла Мартино грянул «Се грядет голубица».

Хейз влился в поток гостей, заструившийся из дома. Из нижней спальни валом повалили женщины. Ребятишки с визгом и хохотом высыпали на веранду, выходившую во двор, стремясь первыми увидеть жениха и невесту. Тяжело вздохнув, Хейз дал себе слово никогда не жениться.

Когда он наконец пробился на веранду, он увидел Кристин, беседующую с Сэмом Джоунзом.

– Так-так-так, – сказал он, – вот так сюрприз. Где ты был, Джоунзи?

– А что, кто-нибудь искал меня?

– Нет, просто интересуюсь.

– А-а. Да так, гулял тут вокруг, – ответил Джоунзи.

Хейз посмотрел на него с любопытством, не скрывая своего недоверия.

Ребята Сэла Мартино уже в третий раз наяривали «Голубицу». Пианист попытался сделать модуляцию в другой тональности, но не смог, и музыка, разбившись на нестройные всплески, умолкла. Растерянно моргая, он посмотрел на Мартино. Тот, отсчитав «раз-два-три», яростно взмахнул тромбоном. Музыканты заиграли «Дай назову тебя любимой».

Церемониймейстер, которого предоставила фирма, вылетел на танцплощадку и распорядился, чтобы Томми пригласил Анджелу на танец. Но Томми в подсказках не нуждался.

– Шафер! – выкрикнул распорядитель. – Подружка невесты!

– Простите, – извинился Джоунзи и побежал к танцплощадке, представлявшей собой прямоугольный деревянный помост, окруженный со всех сторон длинными столами, накрытыми белыми скатертями. Он подхватил подружку невесты, а церемониймейстер, сияя улыбкой, начал соединять в пары остальных: Тони и Луизу Карелла, Стива и Тедди, и всех-всех-всех, на ком был смокинг или вечернее платье. Оркестр со скрипом съехал на мелодию «Всегда», церемониймейстер просиял еще больше и, выдернув Анджелу из объятий Томми, передал ее Джоунзи, а Томми соединил с подружкой невесты, которую тот принял с несколько принужденной улыбкой. Молодежь начала меняться парами. Оба с выступающими вперед животами, в танце закружились Тони Карелла и его невестка.

Луиза Карелла оказалась в объятиях сына.

– Ну как, мам? – спросил Карелла. – Ты счастлива?

– Да, Стиви. Церемония была замечательная. Тебе тоже надо было венчаться в церкви.

– Ну, не начинай сейчас.

– Ладно-ладно, тоже мне атеист.

– Я не атеист.

– Но в церковь же ты не ходишь.

– Я по воскресеньям работаю.

– Не всегда.

Оркестр сумел каким-то образом благополучно смодулировать на «Юбилейный вальс». Церемониймейстер жестом пригласил остальных присутствующих присоединиться к танцующим, и они пара за парой стали просачиваться на танцплощадку. Томми вежливо, но решительно передал подружку невесты Джоунзи, а сам притянул к себе свою невесту. Вдруг какая-то высокая рыжая девица в зеленом шелковом платье, которое сидело на ней так плотно, словно ее облили зеленой краской, вырвалась из рук своего, партнера и закричала:

– Стив! Стив Карелла!

Карелла обернулся. Даже при желании польстить он не смог бы сказать, что голос у рыжей был особенно мелодичный. Он разнесся по танцплощадке с силой ядерного взрыва, Тедди Карелла, танцевавшая со своим свекром, случайно обернулась как раз в тот момент, когда рыжая обвила шею Кареллы руками и смачно чмокнула его в губы.

Карелла растерянно заморгал.

– Стив, – вскричала рыжая, – ты что, не узнаешь меня? Я Фей, ты что, не помнишь?

Однако было похоже, что у Кареллы что-то заело с памятью. И у самой Фей, наверно, тоже что-то заело, потому что ее руки все еще были сцеплены у него на шее. Зеленое платье, помимо того что так облипало ее фигуру, было еще впереди с глубоким, даже весьма глубоким, вырезом. Из-за плеча девушки Карелла увидел, как мимо них проплыла в танце Тедди с его отцом. На ее лицо набежала морщина.

– Я... я... – бормотал он, запинаясь, – что-то не совсем...

– Нью-Джерси! – подсказала девушка. – Флемингтон, свадьба! Неужели не помнишь? О, как мы с тобой танцевали!

Карелла припомнил свадьбу, которая была сто лет назад. Господи, ему было тогда, наверное, восемнадцать, и там действительно была стройная рыжая девушка лет семнадцати с пышной грудью, и он протанцевал с ней всю ночь, и звали ее Фей, и... о господи боже мой!

– Привет, Фей, – сказал он кисло.

– Пойдем! – скомандовала Фей. – Потанцуй со мной! Вы ведь не против, миссис Карелла?

– Нет, – ответила Луиза, – но... – и она кинула обеспокоенный взгляд на Тедди, которая на другом конце площадки изо всех сил вытягивала шею, чтобы видеть, как развиваются события.

Фей притянула Кареллу к себе, обхватила его за шею левой рукой (при этом ему в ноздри ударил опьяняющий запах ее духов) и прижалась щекой к его щеке.

– Стив, как ты жил все это время? – спросила она.

И Карелла ответил:

– В браке.

На другом конце площадки Бен Дарси неожиданно вклинился между Томми и Анджелой. Томми от удивления продолжал еще какое-то время удерживать свою невесту.

– Ну же, – сказал Бен, улыбаясь, – не жадничай.

Томми изящно поклонился и передал Анджелу Бену. Некоторое время они танцевали молча. Потом Бен спросил:

– Счастлива?

– Да.

– Любишь его?

– О да, – ответила Анджела. – Да, да!

– Я ведь когда-то надеялся... ну, ты знаешь.

– На что именно, Бен?

– Анджела, мы ведь все время были вместе, когда росли.

– Да, я знаю.

– Ты как-то сказала, что любишь меня.

– Я помню. Но мы были такими детьми, Бен.

– Я любил тебя, Анджела.

– Бен...

– Я не встретил ни одной такой девушки, как ты. Это ты знаешь?

– Наверное, скоро начнут подавать еду. Может быть, нам лучше...

– Ни одной такой же красивой, такой же умной, такой же ласковой и волнующей, как...

– Бен, прошу тебя!

– Извини, Анджела. Просто... я когда-то думал, что это будем мы.

Ведь это могли быть мы с тобой, понимаешь?

– Люди растут, меняются, Бен.

– Анджела, ты как-то сказала... несколько лет назад... когда ты впервые встретила Томми... я, помню, позвонил тебе, и ты сказала, что между нами все кончено. Ты помнишь?

– Да, Бен. Помню.

– Ты не должна была кончать это так, по телефону. Ты не должна была – после всего, что мы друг для друга значили.

– Прости, Бен. Просто, наверное... я хотела, чтобы между нами не было недомолвок. Разрубить все. Одним ударом. Без этих длинных, затянутых...

– Я знаю, знаю. Пусть так, я не обижаюсь. Но... когда я говорил с тобой по телефону, я сказал, что, если... у тебя почему-либо сорвется с Томми, я всегда буду ждать тебя. Ты помнишь?

– Да, помню.

– И ты еще сказала: «Хорошо, Бен. Я буду держать это в уме». Ты помнишь, что ты это сказала?

– Это было так давно, Бен. Право, я не...

– Я все еще жду, Анджела.

– Что?

– Если вдруг что-нибудь произойдет между вами, что бы там ни случилось, я всегда буду рядом. Ты можешь на меня рассчитывать. Я примчусь за тобой в ту же минуту. Я любил тебя когда-то, Анджела, и я все еще...

– Бен, пожалуйста, прекрати это. Ну, пожалуйста.

– Ты просто помни об этом. Я буду ждать тебя. Я буду ждать, Анджела.

Дом, называвшийся «Зеленый угол», стоял в густой тени деревьев. К нему вела извилистая дорожка, по сторонам которой пышно цвели кусты азалии.

Мейер и О'Брайен неторопливо подошли к парадному и позвонили в дверь.

– Иду-у, – раздался голос, и послышались приближавшиеся шаги. Дверь открылась. Перед ними стояла улыбаясь, маленькая худенькая женщина в темно-синем платье. Где-то в глубине дома начала лаять собака. – Хелло, сказала она.

– Хелло, – ответил Мейер. – Вы будете хозяйка этого дома?

– Вот те на, неужели коммивояжеры ходят по домам уже и по воскресеньям? – воскликнула она.

– Нет, мы из полиции, – сказал Мейер. Улыбка мгновенно слетела с лица маленькой женщины. – Да вы не волнуйтесь, – поспешно добавил он. Мы только хотели...

– Я прихожу сюда сидеть с собакой, больше ничего, – сказала маленькая женщина. – Я здесь даже не живу. И мне ничего не известно ни о каких правонарушениях которые тут происходят. Я прихожу сюда сидеть с собакой, вот и все.

– Ни о каких нарушениях закона не идет речь, – вмешался О'Брайен.

– Мы просто хотели задать вам несколько вопросов, леди.

– Я ничего ни о ком тут не знаю. Я всего лишь прихожу посидеть с псом. Его зовут Бутч. И если его оставить одного, он от тоски начинает грызть мебель и рвать обивку. Поэтому меня приглашают посидеть с ним. Бутч единственный, кого я здесь знаю.

– А владельцев дома вы не знаете?

– Мистера и миссис Трэверз? Разумеется, но не так хорошо, как Бутча.

Бутч – голден ретривер[10], но он портит мебель. Поэтому...

– А из постояльцев кого-нибудь знаете?

– Да. Наверху живет старик, мистер Ван Несс, но его сейчас нет дома.

Еще тут живет миссис Уиттли, но ее тоже нет. Кроме того, есть новая девушка, Уна Блейк, но и ее нет дома. А вообще, я никого из них по-настоящему не знаю. Кроме Бутча. Я только из-за него прихожу сюда. Никто в целой округе не умеет так сидеть с собаками, как я.

– Эта Уна Блейк, – спросил О'Брайен, – она мисс или миссис?

– Разумеется, мисс. Она же еще молоденькая.

– Сколько ей?

– Я думаю, нет тридцати.

– Вы сказали, ее нет дома. Вы не знаете, когда она ушла?

– Знаю. Рано утром. Я это знаю потому, что Трэверзы уехали на субботу и воскресенье и пригласили меня посидеть с Бутчем. Я пришла вчера и поэтому сегодня утром оказалась здесь, когда мисс Блейк уходила.

– В какое примерно время она ушла?

– Сразу после завтрака. Я ведь еще тут и за кухарку, когда Трэверзы уезжают.

– Кто-нибудь за ней заезжал?

– За кем?

– За мисс Блейк.

– А-а. Да, между прочим, кто-то заезжал.

– Кто?

– Я его не знаю. Я вам уже сказала, что я не очень-то в курсе того, что здесь творится. По-моему, Трэверзы смотрят на все сквозь пальцы.

– У мужчины что-нибудь было в руках?

– Какого мужчины?

– Того, что заезжал за мисс Блейк.

– А-а, этого. Да, было. Футляр для тромбона.

– Тромбона? А не для трубы или саксофона?

– Нет, тромбона. Я что, не знаю, как выглядит тромбон? Длинный черный футляр. Да, конечно, это был тромбон, что там говорить.

– А как выглядел мужчина?

– Я не присматривалась. Он сидел в гостиной, пока она собиралась, а шторы были опущены. Но футляр от тромбона рядом с креслом я заметила. – Маленькая женщина сделала паузу. – Но вообще-то она тут не задержится, эта Уна Блейк.

– Почему вы так решили?

– Я на прошлой неделе тоже сидела с собакой. Так вот, ей звонили три раза в один и тот же день и из одного и того же места. Из агентства по недвижимости, Эта особа скоро переедет.

– Какого агентства? Вы не запомнили название?

– Разумеется, запомнила. Ей же три раза звонили. И потом, это тут рядом.

– И как оно называется? – спросил О'Брайен.

– Агентство Пуллена. Это отсюда следующая остановка по «надземке».

Оно находится на углу, прямо под станцией.

– Вы можете описать Уну Блейк? – спросил Мейер.

– Да, конечно. Но я на самом деле очень мало о ней знаю. Что вас интересует?

– Что на ней было одето, когда она уходила из дома?

– Красное шелковое платье с довольно глубоким вырезом. Красные лодочки на высоком каблуке. Без чулок. В волосах что-то вроде красного перышка и заколка с фальшивым бриллиантом.

– У нее была в руках сумочка?

– Да, такая маленькая, не поймешь что. Туда влезает только пудреница, помада и еще кое-какая мелочь.

– Тоже красная?

– Нет, темно-синяя. Кажется, расшитая стеклярусом.

– Ну хорошо, а сама она как выглядит?

– Блондинка. По-моему, натуральная. С пышными формами. Если вас интересует мое мнение, у нее щитовидка. Ну как бы там ни было, она очень крупная женщина. Шумная, я полагаю. Или просто у нее такой голос. Я бы сказала, очень хорошенькая. Глаза голубые. Создается впечатление... не знаю, как сказать... что она пышет здоровьем, что ли. У нее приятная улыбка и хорошенький носик. Я вам чем-нибудь помогла?

– Да, Большое спасибо.

– Вы направляетесь сейчас в агентство?

– Да.

– Я бы вам не советовала. Они по воскресеньям не работают.

На девушке, с которой танцевал Берт Клинг, было красное шелковое платье и красные лодочки на высоком каблуке. В ее волосах красовалось красное перо, щекотавшее Клинга по щеке всякий раз, как он делал очередное па.

Люди потихоньку начинали подтягиваться к столам, где перед каждым прибором официанты уже поставили по коктейлю. Клинг ощутил легкий голод, возможно, оттого, что затратил много сил, танцуя с этой энергичной девушкой, так как ему пришлось пустить в ход все свое умение, чтобы не ударить лицом в грязь.

У нее был очень большой бюст, и во время танца она так тесно прижималась, что ее длинные светлые волосы все время касались его лица. Она казалась вполне женственной и очаровательной, несмотря на свои крупные формы, но все же какая-то напористость в ней заставляла его чувствовать, что это не он, а она водит его по площадке. И эта сила совершенно не вязалась с голубыми глазами и славной улыбкой, которые поначалу привлекли его. Глаза и улыбка были абсолютно женственные, манера же танцевать могла принадлежать какому-нибудь стальному магнату, которого ждут дела, и поэтому он торопится поскорее все закончить.

Джаз-банд, стоило к нему попривыкнуть, уже казался наполовину не таким плохим, как вначале. Он наигрывал попурри из фокстротов, переходя от одной мелодии к другой, но все время сохраняя устойчивый танцевальный ритм.

Сэл Мартино, положив тромбон на стул рядом с собой, дирижировал правой рукой, время от времени улыбаясь публике. Официанты сновали между столами, разнося напитки. Клинг скользил взглядом по танцующим. Бен Дарси все еще кружился с Анджелой. Похоже, парочка из-за чего-то спорила. Стив Карелла танцевал с рыженькой, которая буквально соскочила с обложки «Плейбоя». Хотя, продолжал размышлять Клинг, это же можно, пожалуй, сказать и о блондинке, которая гоняет его по площадке. У Тедди Кареллы не слишком счастливый вид из-за этой зажигательной девицы в зеленом платье. И у Коттона Хейза тоже вид не очень-то веселый. Угрюмо насупился и наблюдает, как Кристин Максуэлл танцует с Сэмом Джоунзом.

«Не свадьба, а черт знает что, – подумал Клинг. – Все прямо с ума посходили. Даже Стив Карелла и тот туча тучей, хотя непонятно, с чего бы мужчине мрачнеть от соседства такой девицы».

– По-моему, я до сих пор не знаю вашего имени, – сказал Клинг блондинке в красном платье.

– Не знаете, – ответила она. Голос у нее оказался низкий и хрипловатый.

– Меня зовут Берт.

– Очень приятно, – сказала блондинка.

Он ждал, что она назовет себя, но не дождался и ничего не сказал. Какого черта принуждать девушку, если она не хочет называть себя? И потом, он ведь сказал себе, как бы в оправдание перед своей невестой, что танцует только для того, чтобы не привлекать к себе внимания, отираясь у края площадки.

– Вы родственница? – спросил он.

– Нет. – Девушка помолчала. – А вы?

– Нет. – Клинг помолчал. – Подруга невесты?

Девушка колебалась всего какую-то долю секунды. Потом сказала:

– Да.

– Приятная свадьба, – сказал Клинг.

– Прелестная, – согласилась девушка, продолжая гонять его по площадке, словно опаздывая невесть куда и стараясь успеть во что бы то ни стало. Стоя на эстраде, Сэл Мартино нагнулся, чтобы взять тромбон. Краем глаза Клинг уловил движение дирижера и повернулся так, чтобы видеть, его. Пиджак Сэла на мгновение распахнулся, но он тут же выпрямился, держа инструмент обеими руками.

Клинг непроизвольно сжал талию блондинки.

– Эй, – сказала она. – Полегче, приятель.

Клинг отпустил ее.

– Простите, мисс, – сказал он и быстро отошел, оставив ее растерянно стоять посреди площадки.

Тедди Карелла сидела за столом, стоявшим рядом со столом жениха и невесты, и с несчастным видом потягивала коктейль «Манхэттен», наблюдая, как ее собственный муж скачет по площадке в обнимку с рыжей секс-бомбой из Флемингтона, штат Нью-Джерси.

quot;Это нечестно, – думала она с негодованием. – У нас неравные условия. Я не знаю, кто эта девица и что ей нужно, хотя о том, что ей нужно, догадаться нетрудно, но зато я знаю, что она стройна и изящна и платье у нее 44-го размера. А так как я ношу, как минимум, 46-й размер, а то и 48-й, то шансы с самого начала не на моей стороне. В данный момент у меня размер по меньшей мере 54-й. И когда только родится этот ребенок! Кажется, доктор сказал, на следующей неделе? Да, на следующей, то есть ровно через четыре тысячи лет начиная с данной минуты. Мне кажется, я беременна уже вечность.

Хоть бы это был мальчик. Если мальчик, то назовем его Марк. Марк Карелла.

Хорошее имя... Стив, совсем не обязательно к ней так прижиматься!.. А если девочка, назовем ее Эйприл.

В обморок мне, что ли, упасть? Тогда-то уж он сразу примчится к столу. Хотя я не могу сказать, что это он ее прижимает к себе, похоже, она работает за двоих.

А впрочем, какая разница? Приятные ощущения-то испытывают оба. И не думай, Стив, моя птичка, что все это время мне было так уж легко, и поэтому тебе совсем не обязательно... Стив! Если ты еще хоть чуть-чуть передвинешь руку, я запущу в тебя бутылкой шампанского!quot;

Она увидела, как к ее мужу сквозь толпу танцующих пробирается Берт Клинг. «Он что, собирается отбить у него партнершу?» – подумала она. Рука Клинга легла на плечо Кареллс, тот отодвинулся от рыжей, и Клинг зашептал ему что-то на ухо. Карелла растерянно заморгал:

– Что? Что ты сказал?

Торопливым шепотом Клинг повторил:

– Дирижер! У него под пиджаком пистолет!