"До самой смерти..." - читать интересную книгу автора (Макбейн Эд)

Глава 10

Кислый запах все еще продолжал висеть в воздухе маленькой комнаты, расположенной через улицу от фотоателье Джоди Льюиса. Доналд Пуллен открыл дверь своим ключом и тут же присвистнул:

– Фью! Чем это воняет?

– Пороховыми газами, – сразу же ответил Мейер.

Запах был знаком ему не меньше, чем запах его жены, но, конечно, далеко не настолько приятен.

– Боб, здесь стреляли.

– Угу, – промычал Боб и немедленно принялся шарить вокруг взглядом в поисках стреляной гильзы.

Мейер подошел к окну.

– Отличный вид на фотоателье! – Неожиданно он нагнулся:

– Вот она, Боб. – Он подобрал полый латунный цилиндр.

– А вот и еще, – сказал О'Брайен, нагибаясь в свою очередь.

– Одно и то же оружие, – констатировал Мейер. – Ружье.

– Кто-то в этой комнате стрелял из ружья? – недоверчиво спросил Пуллен.

– Похоже на то, – ответил Мейер.

– Но зачем? Зачем кому-то понадобилось стрелять из ружья в такой маленькой комнатке, как эта?

– Вероятнее всего для того, чтобы попасть в кого-то, кто будет входить или выходить из фотоателье на той стороне улицы. Вы ведь говорили, что мисс Блейк специально просила квартиру напротив фотоателье, не так ли?

– Ну конечно же! Абсолютно точно! – воскликнул Пуллен. – Это просто поразительное умозаключение.

– Элементарное, – снисходительно произнес Мейер, и Боб О'Брайен едва удержался, чтобы не расхохотаться. – Давай осмотрим все, Боб. Ружье, как мне кажется, – это не совсем тот вид оружия, который выбрала бы женщина. Как ты думаешь?

– Я никогда не думаю по воскресеньям, – срезал его О'Брайен, но тем не менее начал осматривать комнату.

Жилье имело вид временного пристанища. Справа, у голой стены, стояла железная кровать, рядом с ней находился ночной столик, на котором возвышались таз и кувшин с водой. В левом углу комнаты позади обшарпанного кресла виднелся торшер. В стене напротив окна был встроенный шкаф для одежды, задернутый занавеской. Дверь рядом с ним вела в крошечную ванную. О'Брайен вошел туда и открыл аптечку. Она была пуста. Он отдернул занавеску, прикрывавшую стенной шкаф: на вешалках ничего не висело.

– Кто бы тут ни жил, вещами он явно не обременял себя, – заметил О'Брайен.

– Есть какие-нибудь признаки пребывания женщины? – поинтересовался Мейер. – Салфетки со следами помады? Заколки? Длинные волоски?

– Вообще никаких намеков на пребывание человека, – ответил О'Брайсн. – Хотя постой минуту, кое-что есть. – Он взял в руки с ночного столика пепельницу. – Окурок сигары. Знаешь каких-нибудь дам, которые курят сигары?

– Энн Бакстер и Гермиону Гинголд, – ответил Мейер. – Думаешь, они и из ружья стреляют?

– Может быть. Но большинство актрис по воскресеньям заняты. И потом, я не настолько везуч, чтобы напасть на дело, в которое замешаны знаменитости.

– А у меня проходила по делу одна знаменитость, – сказал Мейер. Певица. Досадно только, что я тогда уже был женат.

– Почему?

– Ну... – Мейер красноречиво передернул плечами.

– Просто обалденное зрелище, ребята, наблюдать, как вы работаете, – встрял Пуллен.

– Да уж, наша работа куда интереснее, чем ее показывают по телевизору, – начал О'Брайен. – Большинство людей думают, что полицейские – это обычные служащие, которые ходят в свои пропахшие плесенью офисы и печатают там доклады в трех экземплярах под копирку. И еще мною работают ногами. Словом, обычные парни, понимаете? У которых есть жена и семья. Такие же парни, как все, мистер Пуллен.

– Да-да, – сказал Пуллен.

– Так вот. Все это влияние телевидения. На самом же деле настоящий детектив – это довольно романтическая личность. Верно я говорю, Мейер?

– Все верно, – пробормотал Мейер, нюхая окурок сигары.

– Он все время имеет дело с эффектными блондинками в неглиже. Разве не так, Мейер?

– Все верно, – вновь подтвердил Мейер. Сигара была марки «Белая сова». Он мысленно взял это себе на заметку.

– Он ведет яркую жизнь, полную всяческих приключений, – продолжал О'Брайен. – И если он не пьет в каком-нибудь шикарном баре, то, значит, он сидит за рулем «кадиллака» с опущенным верхом, а рядом с ним на сиденье примостилась какая-нибудь красотка. Мама моя, что за жизнь! Я вам говорю, мистер Пуллен, работу детектива никак не назовешь рутинной.

– Да, это выглядит гораздо заманчивее, чем торговля недвижимостью, – задумчиво произнес Пуллен.

– О, что вы, еще бы, еще бы. Да и зарплата просто потрясающая. – Он подмигнул. – Не говоря уже о взятках. Не верьте, мистер Пуллен, тому, что вы видите по телевизору. Полицейские отнюдь не тупоумные олухи, мистер Пуллен.

– Я этого никогда и не думал, – ответил Пуллен. – У вас действительно потрясающая работа.

– Как ты думаешь, кто-нибудь в здании мог бы услышать два выстрела из ружья, Боб? – перебил их Мейер.

– Думаю, что да. Если только это, конечно, на дом для глухонемых.

– На этом этаже есть какие-нибудь другие квартиры, мистер Пуллен?

– Есть одна, прямо напротив, через холл, – сказал Пуллен. – Я сам помогал снять ее.

– Давай попробуем, Боб.

Они прошли через холл и постучали в дверь. Им открыл молодой человек с короткой бородкой в махровом купальном халате.

– Да?! – удивился он.

– Полиция, – сказал Мейер и вытащил свой жетон.

– Спрячь эту штуку, приятель, – сказал мужчина в купальном халате.

– Как вас зовут? – спросил Мейер.

– Вас интересует настоящая фамилия или псевдоним?

– И то, и другое.

– Вообще-то я зовусь Сид Лефковитц. Но на подмостках я пользуюсь именем Сид Лефф. Короче, благозвучнее и ритмичней.

– На каких подмостках?

– На эстраде, приятель.

– Вы музыкант?

– Да. Я классно играю на гитаре.

– Как же к вам обращаться?

– Как вам больше нравится. Я не привередлив, приятель. Шпарьте так, без подготовки.

– Мистер Лефф, вы не слышали никаких выстрелов из комнаты напротив?

– Выстрелов? Так вот что это было!

– Вы их слышали?

– Я слышал что-то подобное, но не обратил внимания. Я работал в этот момент над «Струнными».

– Над чем?

– quot;Симфонией для двенадцати струнных инструментовquot;. Только не поймите превратно. Это никакая не эстрадная музыка, это джазовая симфония для трех гитар, шести скрипок, двух контрабасов и пианино. То, что я включил пианино, – это, конечно, вольность. Но, черт побери, если бы не было струн и деки, то не было бы и пианино, так ведь?

– Вы пытались что-нибудь разузнать о выстрелах?

– Нет. Я решил, что это автомобильные выхлопы. Здесь все время ездят грузовики. Срезают дорогу на парковую магистраль через эту улицу. Ужасно шумно в этой хибаре. Думаю сваливать отсюда. Как можно сосредоточиться в таком грохоте, а, приятель?

– А на того, кто живет в этой квартире, вы случайно не обратили внимания?

– Вы имеете в виду этого парня с грязевым насосом?

– С чем, с чем?

– С грязевым насосом. Ну, тромбоном. Какой-то мужик вышел оттуда с футляром для тромбона под мышкой.

– У него что-нибудь еще было в руках?

– Нет, только тромбон.

– Вы видели сам инструмент?

– Я видел футляр. Человек ведь не станет таскаться с пустым футляром от тромбона, правда? Это ведь все равно что носить гитару без струн, приятель.

– Вы говорили с ним?

– Так, перебросились двумя словами, – сказал Лефковитц. – Дверь была открыта, когда он проходил. Я заметил футляр, ну и покалякал с ним немного. Он шел халтурить на свадьбу.

– Халтурить?

– Ну да! Подрабатывать. Я ведь сказал вам: парень играет на тромбоне.

– Как он выглядел?

– Высокий мужик со сломанным носом. Темные волосы и темные глаза.

Курил сигару.

– Ты понял, кто это, Мейер? – спросил О'Брайен. – Судя по описанию в деле, похоже, это был наш подопечный. – Он снова повернулся к Лефковитцу. – У него есть шрам рядом с правым глазом?

– Я не приглядывался, – ответил Лефковитц. – Может и есть, почем я знаю.

– А почему вы решили, что он шел на свадьбу?

– Он сам сказал. Сказал, что идет халтурить на свадьбу.

– Он сказал, что будет играть на свадьбе на тромбоне? Он именно так сказал?

– Нет. Он сказал, что идет на свадьбу. Но на кой человеку брать с собой на свадьбу тромбон, если он не собирается играть на нем?

– В какое это было время?

– Представления не имею. Что-то около пяти, я полагаю.

– Ну ладно. Большое спасибо, мистер Лефковитц.

– И от меня, – сказал Лефковитц.

– Что?

– Вам почтение. – Он закрыл дверь.

– Ну, и что ты теперь думаешь? – спросил О'Брайен.

– Ты в первой комнате видел ружье?

– Нет.

– А Лефковитц утверждает, что у нашего приятеля не было в руках ничего, кроме футляра от тромбона. Итак?

– Я вперед тебя догадался, – сказал О'Брайен. – В этом футляре нет никакого тромбона. В нем ружье.

– Угу.

– А раз в нем ружье, то ясно, как дважды два, что если он и будет играть на свадьбе, то никак не на тромбоне.

– Все верно.

– А единственная свадьба сегодня, о которой я знаю, – это свадьба сестры Кареллы.

– Все верно.

– Поэтому давай отправимся туда.

– А может ли человек явиться на банкет с ружьем под мышкой? Ружье ведь не спрячешь так легко. Особенно после того, как ты уже вытащил его из футляра для тромбона, – сказал Мейер – Ну и что?

– А то, что вряд ли он отправился на саму свадьбу. Я думаю, что, скорее всего, он приглядел какое-то место поблизости. Точно так же, как он нашел место поблизости от фотоателье.

– И что это за место? – спросил О'Брайен.

– Не имею ни малейшего представления, – сказал Мейер. – Но как ты полагаешь, сколько мужчин ходят по улице с футлярами от тромбона?

– Вы действительно потрясающе работаете, ребята! – восхищенно сказал Пуллен.

Кристин Максуэлл сидела на внутренней веранде дома Кареллы. Внешне она старалась выглядеть спокойной, но подрагивание сложенных на коленях рук выдавало ее. Рядом с ней сидела Тедди Карелла, наблюдая за парами на импровизированной танцплощадке. После застолья пылу у танцующих явно прибавилось. После того как подали последнее блюдо, мужчины налегли на спиртное уже всерьез. Это была свадьба, законный повод повеселиться от души, и родственники, съехавшиеся со всех дальних уголков и собравшиеся сейчас на этой площадке, вовсю предавались безудержному веселью. Многие жены, присутствовавшие на банкете, могли бы прийти в полное отчаяние от этого буйного веселья, если бы не сознание, что подобные праздники бывают не чаще, чем раз в год, и что торопливые поцелуи, полученные украдкой их мужьями от очень дальних кузин, забудутся уже на другой день. И единственное, что скорее всего будет помниться на следующее утро, когда все гонги и молоточки зазвенят в голове, – это то, что накануне было выпито слишком много спиртного.

У детей же на банкете вообще не было никаких огорчений, если только не считать огорчением то, что кое-кто из них опился газировки. Это было лучше, чем пикник в городском парке. Это было лучше, чем посещение цирка!

Это было лучше, чем получить личный автограф капитана Видео, потому что здесь была танцплощадка, по которой можно было носиться до полного самозабвения, скользить и падать до умопомрачения. Можно было вволю путаться под ногами и лавировать между танцующими, а для развитых не по годам одиннадцатилеток открывалась и уникальная возможность ущипнуть кое-кого из подружек невесты за тугой зад или наступить какой-нибудь моднице на великолепный батистовый полол. Словом, это был настоящий рай!

Но Кристин Максуэлл не испытывала райского блаженства. Сидя рядом с Тедди, она со страхом ждала того момента, когда Стив Карелла начнет допрашивать ее. Неужели он думает, что она имеет какое-то отношение к смерти этого старика? Нет, не может быть. Но зачем в таком случае он собирается ее допрашивать? Предстоящий разговор пугал ее.

Но еще больше пугала Кристин неожиданная ревность Коттона Хейза. Она умышленно кокетничала с Джоунзи, чтобы заставить Хейза еще больше оценить неотразимость ее чар. Эта маленькая хитрость ей удалась, даже слишком. Хейз был не просто раздражен, он был взбешен. А она действительно любила его.

Она не променяла бы его и на сотню таких Джоунзи. Даже на тысячу.

– Ах, Тедди, – проговорила она, – что же мне делать?

Лицо Тедди мгновенно стало сосредоточенным. Выражение полнейшего внимания, с которым она слушала всякого, кто обращался к ней, очень может быть, было просто иллюзией. Ведь, в конце концов, если она хотела «расслышать» хоть что-то, она вынуждена была смотреть на губы говорившего. Но одной механической необходимостью нельзя было объяснить то сочувствие, с которым она слушала всякого. Для говорившего Тедди была совершеннейшим резонатором: ее глаза, рот – все лицо выражало полное понимание. Вот и сейчас она слегка наклонила голову, брови ее чуть заметно сдвинулись, а карие глаза с ожиданием остановились на губах Кристин.

– Я сама все испортила, – сказала Кристин, и Тедди наклонилась поближе, следя за движением ее губ и слегка кивнув, чтобы дать понять Кристин, что она ее слушает.

– Мы знакомы с Коттоном не очень давно, – продолжала Кристин. – Наверное, год, но это не слишком большой срок. Он пришел однажды в мой магазин в поисках определенного сорта бумаги для пишущих машинок, на которой была написана какая-то записка с предупреждением кому-то. У меня магазин в Айсоле. – Она сделала паузу. – Он пригласил меня провести с ним вечер, и я согласилась. Все это время мы встречались. – Она снова сделала паузу. Видишь ли, я вдова. Но не вдова по призванию, как некоторые бывают девственницами по призванию или матерями. Нет. Мой муж был пилотом во время второй мировой войны. Он разбился над Окинавой. Мне понадобилось долгое время, чтобы пережить потерю. Но мертвые остаются мертвыми, а живым надо жить дальше. Так что я не вдова по призванию, Тедди. Я не носила все это время рубище и не посыпала голову пеплом. Но... полюбить кого-то снова было трудно. Было трудно найти мужчину, который оказался бы достойным памяти Грега. Но потом появился Коттон...

Тедди кивнула.

– И я снова полюбила. – Она помолчала. – Я не думаю, что он меня любит. Вообще-то я почти уверена в этом. Я действительно считаю, что Коттон еще не готов к тому, чтобы по-настоящему связать свою жизнь с какой-то женщиной. Но я люблю его. И этого достаточно, чтобы быть рядом с ним и быть для него желанной. На данное время этого достаточно. – Она снова сделала паузу. – Я сегодня совершила глупость. Я попыталась заставить его ревновать и, кажется, потеряла его совсем. Коттон не такой человек, которым можно помыкать. Тедди, Тедди, что же мне делать? Что мне, черт побери, делать?

На глазах у нее выступили слезы, и она стала нашаривать рукой сумочку у себя на коленях. Открыв ее, она полезла внутрь, ожидая нащупать в ней привычные вещи, но с удивлением наткнулась на что-то твердое и неподатливое. Она заглянула в сумочку. Оттуда на нее смотрел револьвер Смит и Вессон. 357 Магнум.

– Они выезжают сюда, Стив, – сказал Клинг, повесив трубку. – Я объяснил им ситуацию. Они пройдут через соседнюю улицу.

– Хорошо, – сказал Карелла и повернулся вновь к Сэму Джоунзу. – А теперь, Джоунзи, давай поговорим серьезно.

Джоунзи кивнул. Лицо его все еще оставалось бледным, руки на коленях по-прежнему дрожали.

– Прежде всего не мог бы ты сообщить мне, куда ты ходил сегодня днем, когда вышел из дома Томми якобы на прогулку?

– Якобы?

– Да, якобы. Куда ты ходил?

– А в чем дело?

– А в том, что кто-то подпилил конец рулевой тяги в машине, и из-за этого она отказала на спуске, причем мы все чуть не отправились на тот свет к чертовой матери. Вот так-то, Джоунзи.

– Я думал, что несчастный случай...

– Ну-ну?

– Я думал, что это просто несчастный случай.

– Да? А ведь ты весьма кстати вышел перед этим из машины. Чтобы купить сигарет, помнишь? Хотя Томми предлагал тебе свои.

– Вы ведь не думаете...

– Я пока ничего не думаю. Я просто хочу узнать, куда это ты ходил утром на прогулку, вот и все.

– Я, право, не помню. Я очень нервничал. Я просто прошелся.

– Куда?

– Я вышел из дома и пошел. Прошел, наверное, а полмили, потом повернул обратно.

– Встретил кого-нибудь по дороге?

– Нет.

– Остановился где-нибудь?

– Нет.

– В таком случае мы располагаем только твоим свидетельством относительно того, где ты находился в тот момент, когда кто-то подпилил рулевую тягу.

– Я не знаю... раз вы ставите вопрос таким образом...

– А как бы ты поставил его, Джоунзи?

– Но зачем бы мне понадобилось... зачем бы мне понадобилось совершить такой идиотский поступок?

Абсолютно ровным голосом Карелла сказал:

– У Томми есть завещание, в котором он оставляет все, что ему принадлежит, тебе.

– Ах, это? Святой Петр, да что у него есть?

– А в самом деле, что у него есть, Джоунзи?

– Да откуда я знаю? То, что он не богат, это точно. Если он умрет, возможно, у него окажется сколько-то денег на его солдатской страховке. Еще у него есть «бьюик» 1958 года и, вероятно, какой-то небольшой счет в банке. Вот и все, что мне известно.

– Похоже, тебе известно очень и очень много.

– Но ведь я его лучший друг. Почему бы мне и не знать этого? И потом, это не такие вещи, которые человек стал бы держать в секрете. Господи, но не думаете же вы, что я попытался бы убить Томми – моего лучшего друга! – из-за нескольких тысяч долларов?

– Это делали и из-за меньших сумм, – бесстрастно сказал Карелла. – И с лучшими друзьями. И с женами и мужьями. С матерями и сыновьями. Некоторые люди любят деньги, Джоунзи.

– Да, но... вы идете по ложному следу. Я бы никогда не смог сделать ничего подобного.

– И все же по завещанию Томми ты его единственный наследник.

– Теперь он женат. И он изменит его, как только вернется из свадебного путешествия.

– Что может служить чертовски хорошим основанием для того, чтобы убить его сейчас, – сказал Клинг.

– Слушайте, вы, парни, с ума посходили! – воскликнул Джоунзи. – Я бы не сделал этого, Я просто не сделал бы ничего подобного. Вы думаете, я мог убить Бирнбаума? Славного старика, которого я знал с детства? Вы думаете, я мог бы решиться на это?

– И все же кто-то решился, – возразил Карелла.

– Но не я. Зачем бы я стал это делать? – Он сделал паузу и выжидающе посмотрел на детективов. – Во имя святого Петра, стал бы я убивать единственного живого свидетеля этих завещаний? По-вашему, в этом есть хоть какой-то здравый смысл?

– Тут он, похоже, прав, Стив, – сказал Клинг.

– Слушайте, я вам говорю, – продолжал Джоунзи, – я не имел никакого отношения ни к смерти Бирнбаума, ни...

Отчаянный стук в дверь прервал его, В то же мгновение Кристин Максуэлл, не дожидаясь, пока кто-нибудь ей откроет, распахнула дверь и ворвалась в комнату, потрясая револьвером.

– Я нашла это в своей сумочке, – взволнованно затараторила она. То есть не в моей сумочке. Какая-то девица в дамской комнате по ошибке взяла мою, а эту оставила. Я подумала, что это...

– Немножко помедленнее, – попросил Карелла.

– ...моя сумка, и открыла ее, чтоб достать носовой платок, а внутри оказалось вот это. – Она помахала револьвером.

– Прекрати размахивать этой чертовой пушкой, она может оказаться заряженной, – рявкнул Карелла и отобрал у нее револьвер. Затем он кивнул: – Он самый, Берт! – и понюхал ствол. – Нам больше нет необходимости искать револьвер, из которого убили Бирнбаума. – Он повернулся к Кристин: – Так ты говоришь, что это было в твоей сумке?

– Нет. Я только подумала, что это моя сумка. Со мной в дамской комнате была одна блондинка. И, по-видимому, она по ошибке взяла мою сумку. А эту оставила.

– Блондинка? – переспросил Клинг.

– Да.

– Как она выглядела?

– Очень крупная девушка, – сказала Кристин, – в красном шелковом платье.

– Тьфу ты! – воскликнул Клинг. – Я же танцевал с ней перед обедом.

– Пойдем поищем ее. – Карелла направился к двери.

– Да ее, наверное, уже и след... – начал было Клинг, но в этот момент в комнату, задыхаясь, влетел Томми Джордано.

– Стив! – вскричал он. – Стив, я... я с ума схожу от волнения.

– Что случилось?

– Анджела! Я не могу ее нигде найти. Она исчезла!