"На «Ра» через Атлантику" - читать интересную книгу автора (Сенкевич Юрий)

ПОСЛЕСЛОВИЕ

Не так-то просто было написать эту книгу: о плаваниях «Ра» и написано, и наговорено уже предостаточно, в том числе и самим Туром Хейердалом.

Чтобы добиться успеха, Ю. Сенкевичу надо было в событиях, всем и во всем, казалось бы, уже известных, найти сторону, еще незнаемую, и в меру сил, но, конечно, увлекательно о том рассказать.

Что ж, задача эта оказалась автору вполне по плечу. Книга Ю. Сенкевича читается с живейшим интересом. Причину этого интереса я бы определил так: на ее страницах изложена, причем с массой любопытнейших подробностей, анатомия подвига.

Как действует человек, попав в экстремальные условия? Как в этих условиях складываются его отношения с товарищами по экипажу, отряду, группе, поисковой партии? Как формируется, а затем функционирует сложная сеть неформальных взаимоотношений в небольшом изолированном коллективе еще недавно не знавших ничего друг о друге людей? Как видится каждому цель, к достижению которой стремится весь коллектив? Как в череде многотрудных будней реализуется роль руководителя и каким видится руководитель тем, кто за ним идет?

Таковы лишь немногие из вопросов, которые — в большей или в меньшей степени — затрагивает в своей книге Ю. Сенкевич, стремясь показать читателю, как из пестрого множества поступков, действий, а порою и противодействий отдельных членов коллектива слагается равнодействующая подвига, этим коллективом совершенного.

Такое должно быть интересным каждому. И не только потому, что нас всегда волнует и сам акт всякого выдающегося по своим последствиям деяния, и внутренний мир тех, кто его совершил. Нет, этим дело не ограничивается. Может быть, даже еще важнее другое: плывя с Юрием Сенкевичем на папирусной ладье «Ра» через суровую Атлантику, пробиваясь вместе с Робертом Скоттом сквозь пургу и торосы Антарктиды, взбираясь в одной из связок экспедиции Ханта на высочайшую вершину мира, читатель не просто сопереживает давно свершившемуся, но каждый раз как бы примеривает себя к нему, снова и снова оценивая свои возможности тоже-совершить-подвиг.

И ведь мы живем в эпоху крутого перелома, в эпоху, когда необходимость подвига может в любую минуту стать необходимостью для каждого. И чем больше среди нас будет внутренне готовых к тому, что они могут, что им по силам, тем лучше и для них самих, и для всех людей на Земле. И в Космосе.

Среди тысяч и тысяч подвигов, которые людям еще предстоит свершить, немалое место будут по-прежнему занимать подвиги, совершенные в борьбе со стихиями. Ибо наше время, помимо прочего, это и время бурной экспансии человечества в неотвоеванное еще у природы пространство.

Подземные толщи и высочайшие горные хребты, величайшие пустыни и льды полярных шапок Земли, глубины и дно Мирового океана, околосолнечное пространство — все это ныне усиленно и в нарастающем темпе штурмуется передовыми отрядами землян.

Отряды пионеров всегда немногочисленны. Но потребность в них возрастает с каждым днем. И чем больше тех, кто стремится стать пионером, смолоду постоянно поддерживает в себе «готовность № 1», тем успешнее будет протекать борьба человека с природой.

В этом мне видится особое нравственное значение таких книг, как книга Ю. Сенкевича. В обществе, где воспитание высоких нравственных качеств возведено в ранг задачи общегосударственной, воспитующее значение такого рода книг, на мой взгляд, особенно велико. Ибо быть в числе первопроходцев — все равно где: в океане, в космосе или в теоретических дебрях науки — не только почетно, увлекательно, но и — о чем нередко как бы забывают — в высшей степени ответственно! И не только, и не столько даже перед товарищами по подвигу, сколько перед лицом всего общества. И — опять же — не только перед лицом общества современников, но также и перед теми, кто был, и теми, кто будет.

Во главе экспедиций, о которых повествует автор настоящей книги, стоял человек, которому это чувство Ответственности с большой буквы (т. е. ответственности перед настоящим, прошлым и будущим) присуще в высокой степени. Туру Хейердалу свойственно чувство одновременной причастности к деяниям древних, свершениям современников, делам и заботам потомков. Вот почему, всеми силами стремясь проникнуть в тайны истории древнейших цивилизации, Хейердал с неменьшим рвением исследует степень загрязненности вод Атлантики и намеренно осложняет будущую ситуацию на борту «Ра», формируя экипаж из людей, заведомо разных по расовой принадлежности, языку, культуре и образу жизни, уровню материального благосостояния и идеологии, т. е. людей, которые «в мире» практически никогда или почти никогда не могли быть вместе сколько-нибудь продолжительное время.

Я уже не говорю о том, что в числе членов экипажа не было ни одного профессионального моряка. Да и кто, впрочем, за последние две тысячи лет уходил в океан на ладьях, связанных из снопов папируса?!

В эксперименте с подбором экипажа Хейердал сознательно шел на заведомый риск. Сколько трагедий произошло в пионерских партиях и экипажах только из-за так называемой психологической несовместимости! Достаточно вспомнить хотя бы события и обстановку на плоту Эрика Бишопа «Таити-Нуи».

Но капитан «Кон-Тики» и «Ра» яростно, даже фанатически убежден: «то, что объединяет человечество, является естественным и должно поощряться, и, наоборот, то, что разъединяет людей, является искусственным и должно быть преодолено». И отсюда следует, что, сколь бы ни были велики объективные и субъективные различия между людьми, они могут работать вместе над достижением единой цели, как бы тяжко им не приходилось.

Разумеется, цель должна быть достаточно вдохновляющей и масштабной.

Эксперимент Хейердала удался. Интернациональный экипаж «Ра» успешно справился с возложенной на него задачей. Кратковечный мирок семи-восьми человек, ограниченный площадью папирусного судна и отделенный (но не огражденный!) бортами последнего от социальных конфликтов семидесятых годов XX века, оказался, как и верил Тур Хейердал, жизне- и работоспособным.

Нам, строителям общества, в котором коллективизм — один из основополагающих принципов социальной связи, не могут не импонировать и сам эксперимент, и убежденность Хейердала в необходимости и плодотворности единства действий всех прогрессивно мыслящих людей Земли. Хотя мы, конечно же, понимаем, что эксперимент этот ничего не доказал, но только еще раз привлек внимание сотен тысяч, может быть, даже миллионов людей к одной из самых животрепещущих проблем человечества — к проблеме интернационализма, к проблеме дружбы, братства и сотрудничества всех народов Земли.

В мире, потрясаемом грохотом рвущихся бомб и криками гибнущих в пламени войны детей, полезно каждое конструктивное усилие в защиту идей межрасового и интернационального единства человечества. Мы все — люди — живем на одной, очень небольшой по величине планете. И если мы, вопреки всему, что нас разъединяет и сталкивает друг с другом, все-таки век за веком, тысячелетие за тысячелетием неуклонно движемся, пусть нередко оступаясь и падая, вперед по пути прогресса, то этому мы обязаны прежде всего совместности наших материальных и духовных усилий, совместности, преодолевающей неизменно рознь.

Во все предшествовавшие исторические эпохи силы общечеловеческой солидарности и прогресса в конечном счете преодолевали силы зла, реакции, классового и этнического эгоизма. С этой точки зрения, история мировой культуры учит нас историческому оптимизму. И Тур Хейердал сделал очень многое для того, чтобы убедить нас в том, что конструктивные усилия древних были гораздо большими и более результативными, чем мы это обычно до сих пор себе представляли.

В частности, именно Тур Хейердал доказал — теперь мы уже вправе так говорить: доказал, — что океан и в далеком прошлом не только разъединял и обособлял области интенсивной исторической жизни, но нередко, наоборот, способствовал установлению между ними длительных и катализирующих развитие культуры связей, ускоряя тем самым поступательное движение мирового культурно-исторического процесса.

Здесь уместно, видимо, остановиться хотя бы в двух словах на тех взглядах Тура Хейердала, которые привели его и его спутников, в том числе и Юрия Александровича Сенкевича, на борт «Ра», а затем — и «Ра-2». Это тем более уместно, что и по сей день нет-нет да и попадаются книги и журналы, на страницах которых Хейердалу — этнологу и историку культуры — предъявляются обвинения, ни много ни мало, в расизме (?!).

Критики-обвинители отправляются обычно от утверждения, будто Тур Хейердал злонамеренно приписывает создание древних цивилизаций Центральной и Южной Америки представителям «высшей расы», неким «белокожим, рыжеволосым» пришельцам из далекого Средиземноморья, тогда как самих американских индейцев он якобы считает на это неспособными.

Трудно сказать, что движет пером обвинителей: недостаточная осведомленность, непонимание или злой умысел. Однако в любом случае критики такого рода весьма далеки от истины.

Прежде всего, о фактах, наукой уже твердо установленных. Первая группа фактов свидетельствует о том, что у майя, ацтеков, чибча, инков и многих других народов Центральной и Южной Америки действительно были распространены в не столь уж далеком прошлом легенды и предания, согласно которым творцами и хранителями наивысших достижений индейской культуры были пришлые немногочисленные группы людей, резко отличных по своему физическому типу от основной массы монголоидного населения. В числе важнейших отличительных признаков во внешнем облике этих людей легенды согласно указывают светлый (белый) цвет кожи и рыжую бороду. Нередко эти же признаки приписывались индейцами местным богам. К слову сказать, схожие представления о людях и богах европеоидного облика есть и в полинезийских преданиях и мифах.

Но, может быть, мотив светлокожих рыжебородых пришельцев был привнесен в индейские предания и легенды полинезийцев уже в Новое время, в ходе вторжения в Америку и Тихий океан европейских колонизаторов, христианских проповедников? Этот весомый, на первый взгляд, аргумент, однако, нетрудно отвести. В самом деле. Не случайно же инки приняли войско завоевателя Перу, испанского конкистатора Франсиско Писарро за вернувшихся к ним богов, а полинезийцы Гавайских островов равным образом усмотрели в известном английском мореплавателе Джемсе Куке своего бога Лоно.

Но есть и иные, пожалуй, более доказательные факты присутствия европеоидо-подобных бородачей в древней Америке. Существует еще одна достаточно широкая группа фактов, содержащих ценнейшую информацию о бородачах европеоидо-подобного вида в ту эпоху. Это — памятники изобразительного искусства Центральной и Южной Америки. Многие из фактов этого рода названы в известной, но, к сожалению, не переведенной у нас книге Тура Хейердала «Американские индейцы в Тихом океане».

Наконец, есть и еще одна, третья группа фактов, очевидно, наиболее убедительно свидетельствующая о реальности светлокожих бородачей европеоидо-подобного облика. Это — факты, добытые археологами и антропологами при раскопках древних погребений в высокогорных областях южноамериканских Анд.

Среди хорошо сохранившихся в условиях высокогорья мумий погребенных четко выделяются мумии рыжеволосых европеоидо-подобных людей, чьи антропологические показатели разительно отличаются от показателей основной массы монголоидного населения древней Америки.

Видимо, более прав Тур Хейердал, который попытался найти единое научное объяснение всем трем перечисленным группам фактов, нежели его оппоненты, оставившие эти факты без должного внимания и предъявившие Хейердалу нелепое обвинение в расизме. В действительности Хейердал лишь предложил одно из возможных толкований фактов, давно уже установленных, но тем не менее еще не объясненных сколько-нибудь удовлетворительно.

Однако назвавшемуся груздем — один путь: в кузов. Откуда могли прийти европеоидо-подобные пришельцы древности на Американский континент? Один из возможных (может быть, даже наиболее возможных) районов их «исхода» — Средиземноморье, где с глубочайшей древности развивалось интенсивное каботажное, а затем и по волнам океана плавание.

Стоило проверить вероятность этой возможности более основательно. И Хейердал, как и прежде, не ограничивая себя теоретическими изысканиями, решил сам испытать мореходные качества древнейших средиземноморских судов, к тому предназначенных. Так родилась, а затем энергией Тура Хейердала и усилиями его интернационального экипажа была воплощена в жизнь еще одна «сумасшедшая» идея викинга XX века: пересечь Атлантику на судне, построенном по образцам древнеегипетских папирусных мореходных ладей.

И что же? Оказалось, вопреки единодушному и громкогласному хору скептиков, что связанные из снопов папируса по древнеегипетским — очень условным! — изображениям обе «Ра» прекрасно держались на волнах океана. Справедливости ради, следует напомнить, что одна из ладей — «Ра-1» — потерпела кораблекрушение: драматизм этого события хорошо передан Юрием Сенкевичем. Но сколько и во сто крат более совершенных судов легло хотя бы за последние сто лет на дно Атлантики! Можно ли на основании этого утверждать, что Христофор Колумб не мог (!) доплыть до Америки?

Основной вывод из результатов двух плаваний «Ра» заключается в том, что Хейердалу удалось доказать навигационную и технологическую возможность пересечения Атлантики на папирусных судах древних обитателей Средиземноморья, создателей одного из древнейших, если не самого древнего очага цивилизованных форм культуры и общества.

Была ли эта возможность — пока только возможность! — реализована древними средиземноморцами и если «да», то когда и как и с какими последствиями для судеб древнеамериканских культур? Ответы на эти вопросы смогут дать только дальнейшие, очень и очень нелегкие совместные исследования многих ученых — представителей самых различных наук: археологов, антропологов, этнографов, историков, социологов, ботаников, лингвистов, искусствоведов, корабелов, архитекторов и т. д. Во всяком случае, путь для такого рода исследований расчищен, вопросы поставлены и доказана, что чрезвычайно важно для движения научной мысли, правомерность самой постановки этих вопросов.

Подтвердят или нет дальнейшие изыскания, что древние жители Средиземноморья причастны к возникновению и развитию древнейших цивилизаций Американского континента, — так или иначе, мы узнаем о реальном ходе культурно-исторического процесса много больше, чем знали до сих пор.

Но для того чтобы эти дальнейшие изыскания были плодотворными, совершенно необходимо освободиться от широко распространенного предрассудка, суть которого вот в чем. С детских лет нас приучают к мысли о непохожести мира древних цивилизаций на наш современный мир. Еще на школьной скамье мы заучиваем, что это были рабовладельческие общества, что в этих обществах усилия сравнительно немногочисленного господствующего класса рабовладельцев были направлены прежде всего на то, чтобы удержать в повиновении рабов и крестьянские массы, что войны, междоусобицы и восстания заполняли конкретную историю древнейших цивилизаций, наконец, что раб и рабовладелец равным образом верили в полную зависимость своих судеб от безграничной и абсолютной воли жестоких и кровожадных богов, деспотичных, утопавших в неге и роскоши властителей, мудрых и всесильных жрецов.

Также с детства нас знакомят с поражающими воображение результатами многогранной деятельности древних: их дворцовой, храмовой и фортификационной архитектурой, их скульптурой, их фресками, их философскими трактатами и научными знаниями, сплетенными воедино с фантастическим миром богов и духов, бесчисленными изделиями их разнообразных ремесел — короче, со всем тем, что так разительно отличает мир, в котором они жили и умирали, от мира нашего времени.

Мир древних цивилизаций для нас — это прежде всего удивительный, особенный мир, мир непохожего. И мы сами, не замечая этого (и ученые обычно в том числе), отказываем этому миру в том, что связывает нас и древних в единое человечество: в мужестве и дерзании, в вечной неудовлетворенности и стремлении к лучшему, в извечном всегда и везде и во веки веков приоритете мысли, дерзания и дела над суевериями, страхом и довольством животного благополучия. Мы попросту забываем порой о том, что человек только потому и стал человеком, что всегда им был. Частное, особенное заслонило от нас общечеловеческое.

И ведь каждый человек — сперва человек, а уже потом египтянин, ахеец, ольмек, ирокез, франк или вятич, не правда ли?

Думается, что вот такой, человеческий взгляд на людей и общество седой древности присущ Туру Хейердалу. И именно здесь ключ к его, хейердаловскому, видению истории древнего человечества. С точки зрения Хейердала, человек самых отдаленных от нас времен был в главном таким же, как мы, человеком, т. е. он мог и должен был знать, дерзать и побеждать.

Не раб, а хозяин мира, в котором он жил, — вот кем он был, древний землепроходец и мореплаватель.

Путем длительного и тяжкого опыта древние познали окружавшую их природу, ее закономерные изменения и ее капризы в равной степени и научились преодолевать горы и пустыни, моря и даже океаны с помощью средств, которые необоснованно кажутся нам, оценивающим их с высоты научно-технической революции XX века, примитивными и непригодными. Вполне возможно, что наши далекие потомки совершенно подобным же образом будут приходить в ужас, рассматривая в музее «консервную банку», на которой первый землянин достиг поверхности нашего спутника.

Тем и мудр Хейердал, что он поверил в общечеловеческие возможности и способности людей древнего мира. Вот почему модели исторических процессов, создаваемые мыслью Хейердала то для одной, то для другой части древнего мира, со временем подтверждаются фактами.

И удивительнее всего то, что Тур Хейердал моделирует древние страницы человеческой истории на волнах океана. Потомку скандинавских викингов океан видится столь же уместной ареной исторических свершений, как пустыня бедуину или бушмену, как льды и снега эскимосу и чукче. И Тур Хейердал, конечно, прав. Как иначе объяснить находки японских сосудов эпохи IV–III тысячелетий до н. э. на берегах нынешнего Эквадора или глубоко зарытого у побережья Венесуэлы клада римских монет IV века н. э.? Такие факты ставят в тупик сухопутные умы, но для того, кому водная стихия — дом родной, это лишь новые доказательства того, что океан был освоен человеком уже в глубокой древности.

Историческая модель древнего мира, согласно которой океан не разъединял, не изолировал на долгие тысячелетия заселявшие разные материки группы человечества, а наоборот, соединял их друг с другом, такая модель конечно же, не могла быть создана ученым, обладавшим вышеназванным предрассудком.

Создание такой принципиально новой исторической модели древнего мира удалось Туру Хейердалу именно потому, что он видит в прошлом прежде всего не руины, не погребения, не загадочные письмена и изваяния, а самих творцов истории и культуры, дерзких, деятельных и думающих, несмотря на тысячи предрассудков и суеверий, которые сдерживали их мозг и руки, несмотря на сравнительную простоту и даже примитивность их материальных средств воздействия на природный мир.

Таким образом, плавания двух «Ра» — это не только эксперимент-проверка мореходных качеств средиземноморских судов древности. Это также проверка, если хотите, определенной, в известной степени новаторской, безусловно прогрессивной теоретической установки при реконструкции реалий культурно-исторического процесса в эпоху становления древнейших цивилизаций.

Материалистическая концепция исторического единства человечества, впервые выдвинутая и научно обоснованная в трудах К. Маркса и Ф. Энгельса, непрерывно развивается и обогащается, вбирая в себя все лучшее, что накапливает современная мировая наука. Думается, что конкретно-исторические исследования Тура Хейердала не только нимало не противоречат сложившемуся у марксистов взгляду на конкретный ход мирового культурно-исторического процесса, но, напротив, вводят в научный оборот ценнейший материал, свидетельствующий в пользу названной концепции.

Таков теоретический подтекст тех событий, счастливым участником которых стал Юрий Александрович Сенкевич. И к участию в которых он привлек теперь своих читателей. Не берусь судить, как это получилось у Ю. Сенкевича — вольно и невольно, но книга у него вышла несомненно романтическая. Особенно хорошо удался автору образ Тура Хейердала, ученого-романтика наших дней: «его Хейердал» обаятелен и в то же время неизменно целеустремлен, как стрелка компаса.

И второе, за что мы, на мой взгляд, особенно должны быть благодарны автору этой книги, — это «его океан». На страницах книги Ю. Сенкевича океан нередко строптив, полон угроз, а порою даже смертельно опасен, но никогда он не выступает как враг человека. И закрывая книгу, ты чувствуешь, что с океаном жить можно. Мне, когда я читал еще рукопись, почему-то, по какой-то ассоциации вспомнился «Солярис» Станислава Лема. Случайно ли?

Во всяком случае, книга Ю. Сенкевича — призыв к дружбе с океаном. Призыв, весьма симптоматичный для наших дней, когда интенсивное проникновение человека в океан вступило в качественно новую фазу. И в этом смысле книга Ю. Сенкевича — полезный и нужный подарок советскому читателю, жителю страны, берега которой омывают моря трех величайших океанов нашей планеты.

В. М. ВАХТА,

_{кандидат исторических наук}