"Князь Тьмы" - читать интересную книгу автора (Майклз Барбара)

Глава 11

Ее связали по рукам и ногам, но не усыпили. Она догадывалась почему. В эту ночь все водители оставались дома. Но даже будь они здесь, ни Хилари, ни кто другой не пришли бы на помощь, сколько бы она ни звала. Под Хэллоуин бедные ниггеры не смели и носа высунуть на улицу, опасаясь за собственные жизни.

"Козлы! Идиоты! " — думала Кэт, пока Вольц грубо запихивал ее на заднее сиденье. Жители города — белые и цветные — боялись выйти из дому в эту ночь вовсе не из суеверного страха перед нечистой силой, а из страха перед городскими богачами, деньги и власть которых превратили их необычное хобби в инструмент террора.

Неужели она одна во всем городе оказалась такой дурой? Теперь Кэтрин понимала ужасный смысл многих событий, которые не удостоились ее внимания накануне. Но в то время она не поверила бы, даже если бы кто-то и предупредил ее. Даже сегодня днем она не поверила, когда Питер пытался втолковать ей. С ним трудно было не согласиться, но из-за дурацкого упрямства она предпочла списать его предположение на счет усталости и бреда. Питер говорил правду. И он знал, что Кэт не поверит. Ах, Питер... Кэтрин впилась зубами в кожаную обивку кресла, чтобы Вольц не услышал ее стона. Все кончено, она проиграла. Теперь их обоих ожидала ужасная смерть.

Как она и предполагала, они ехали к ее дому. Лихо проскочив распахнутые ворота, Вольц затормозил у крыльца, да так, что Кэт едва не свалилась с сиденья на пол.

Ее оставили в машине. Кэтрин пыталась собраться с мыслями. Она должна что-то придумать... Но Вольц вернулся очень быстро. Вместе с Мартином. Они несли Питера. Вольц бесцеремонно бросил свою часть ноши на землю и открыл заднюю дверцу.

— Неужели нельзя было его разбудить? — говорил он с раздражением. — Как мы потащим его через кусты?

— Кладите ногами вперед, — приказал Мартин. — Он скоро проснется. Я точно рас-считал дозу. Но я не хочу, чтобы он совсем очнулся. В прошлый раз я недооценил его выносливость и чуть не поплатился за это.

В пути оба хранили молчание. Машину трясло — они ехали в лес напрямик через поле, потом по просеке. Вольц крутил руль как на ралли. Голова Питера соскользнула с сиденья и ударилась об пол. Он что-то пробормотал. Кэт наклонилась, думая, что он очнулся. Да, Питер приходил в себя, но слишком медленно.

Машина резко остановилась. В свете фар Кэт увидела знакомый натюрморт: ядовитый плющ, словно красная змея обвивший ствол, и сломанная под необычным углом ветка. Открыв заднюю дверцу, Мартин носком ботинка ткнул пленника. В ответ раздалось проклятие.

— Что я говорил? — весело крикнул он Вольцу. — Он уже может перебирать ногами. Теперь нам будет легче тащить его!

— Нам? А кто потащит ее?

— Развяжите ей ноги.

— Вы просто болван, доктор! Она ведь сбежит!

Мартин смотрел на Кэтрин, задумчиво проводя языком по верхней губе. Она тоже смотрела. Если бы взгляды могли убивать, он бы давно упал замертво.

— А ты ведь, чего доброго, и вправду сбежишь, да? Короче, если ты нас покинешь, я немедленно перережу мистеру Стюарту горло. Поняла? — Он подождал немного и улыбнулся. — Вижу, что поняла.

Мучители поставили Питера па ноги, хотя он пытался протестовать, требуя, чтобы его положили обратно. Последняя угроза окончательно лишила Кэт способности к сопротивлению. Мартин приказал ей идти первой. Двое мужчин шли следом, поддерживая Питера, который, понятное дело, шагу не мог ступить без того, чтобы не споткнуться, за что Вольц беспрерывно осыпал его ругательствами.

Мартин приказал остановиться. Она покорно ждала, пока луч фонарика шарил по сторонам. Наконец доктору приглянулась высокая сосна как раз напротив камня. К ней приставили Питера. Стоило им убрать руки, как парень начал сползать на землю. Его глаза были закрыты, рот блаженно улыбался.

— Да ты не проспался еще, — заворчал Вольц и, дабы ускорить пробуждение, несколько раз сильно ударил Питера по лицу.

Оказалось, генерал слегка перестарался. Питер вперил в мучителя негодующий взгляд. Затем Вольц резко нагнулся и разогнулся, потому что Питер дернул его за уши и одновременно поднял колено. Хотя удар в подбородок был не слишком силен, Вольц потерял равновесие, нелепо попятился и наконец, взмахнув руками, шлепнулся навзничь, как бревно. Это произошло настолько быстро, что Кэт не успела сделать и двух шагов, а Питер сам уже лежал распростертый на земле — Мартин огрел его кулаком по затылку.

— Вставайте, идиот. Я что, должен сам все делать?

У Вольца было такое лицо, будто его окунули в гороховый суп. Он медленно приближался к Питеру. Кэт сжалась от страха.

— Не бейте его, — смилостивился Мартин. — Он нам нужен живым. Давайте привязывайте его. Сначала грудь, потом ноги. Да заходите сзади. А я-то думал, вы служили в армии. — Его голос был полон сарказма.

Вольц посмотрел на сообщника довольно кисло, но подчинился. Аккуратно привязав Питера к сосне, он отошел на шаг и со всей силы ударил его кулаком в лицо, Питер, который уже приходил в себя и начинал интересоваться происходящим, снова лишился сознания и бессильно уронил голову на грудь. Мартин схватил Кэт.

— Возьмите фонарь, — приказал он Вольцу, — а я займусь ею. Неужели вы не можете держать себя в руках, Гарри, хотя бы несколько часов?

— Он мне не нравится, — ответил Вольц, — надутый мерзавец. Ну ладно. Позже я с ним разделаюсь...

— Все зависит от решения Господина, вы же знаете.

При этих словах Вольц застыл, будто по команде «смирно», и оставался в таком положении несколько секунд, прежде чем взять у Мартина фонарь. Больше они не разговаривали. Мартин действовал, как всегда, быстро и уверенно. Дерево, к которому он привязывал Кэт, стояло по соседству от сосны, но достаточно далеко, чтобы она не могла коснуться Питера. Мартин делал свою работу равнодушно, словно перевязывал почтовую бандероль. Когда все было готово, он ушел, даже не оглянувшись. Вольц последовал за ним. Некоторое время Кэт могла видеть пятно от фонаря, которое металось в темноте, как гигантский светлячок. Потом он потух, и стало совсем темно.

Ветер гудел в вышине, на небе зажглись звезды. В кустах кто-то возился. Слыша этот треск и шорох, Кэт отчаянно пыталась ослабить путы. В сказки о волках и медведях, которые якобы водились в лесу, она не верила. Но ее мучила собственная беспомощность: неприятно было, что кто-то приближался к ней — пусть хоть кролик, а она не могла даже и пальцем пошевелить.

— Кэт, это ты? — раздался тихий голос, и она: вздрогнула.

— Я.

— Этого я и боялся. Где ты? Я тебя не вижу.

— Я тебя тоже не вижу. Ты у меня за спиной. Но как бы... как бы мне хотелось...

— Да какая разница? Разве это помогло бы нам? Послушай, я ничего не помню. Я, кажется, вытолкнул тебя на балкон, но ты не успела убежать?

— Успела, — с горечью призналась Кэт. Она рассказала, что произошло после того, как Mapтин оглушил его.

— У тебя все равно не было шансов, — рассудил Питер, выслушав, — тринадцать против одного... Их тринадцать?

— Девять у Вольца дома... и еще четверо.

Повисла тишина, нарушаемая жалобным скрипом веток, раскачиваемых ветром. Глаза стали привыкать к темноте, и Кэт уже различала деревья вокруг и массивные очертания камня на другом конце поляны. Она ждала, что скажет Питер, с таким нетерпением, будто его ответ мог что-то изменить.

— Я не думал, что ты знаешь про Тифани.

— Это я не знала, что ты знаешь! Я думала, ты не поверишь, если я скажу тебе...

— Почему? Ах да... Приятно сознавать, что хоть кого-то я обманул. Они все, наверное, смеялись надо мной. Особенно Тифани.

От этих его слов Кэт почувствовала непростительное, но по-человечески понятное удовлетворение. Однако вслух произнесла:

— Перед ней трудно устоять, она такая красавица.

— Нашла время выпрашивать комплименты. Будь я проклят, если стану дальше раздувать твое самомнение... Иногда я сам себе удивлялся, как мог не влюбиться в нее. Но поверишь ты или нет — я не влюбился. Потом, когда собрал некоторые факты, все встало на свои места, и я понял.

— А я до сих пор не понимаю. Хотя всегда знала — с ней что-то не так. Мы ведь живем вместе. Я замечала некоторые странности — слово, взгляд... вроде бы ничего особенного, но если бы ты знал Стивена, ты бы тоже с подозрением смотрел на ребенка, которого он воспитал.

— Да, конечно. Он всерьез свихнулся на своем хобби. И у Тифани есть все признаки принадлежности к культу. Взять хотя бы то, что в тринадцать лет она поменяла имя, а это как раз тот возраст, когда девочек обращают...

— А как тебе само имя?

— Я понял, что это неспроста, когда прочитал о нем. Да еще этот кружок фольклористов... Не кружок, а исполнительный комитет сатанинского ордена. Когда я думаю, как они водили меня за нос — с самого первого дня, — меня просто зло берет! А я сидел довольный, как жертвенный баран, и упивался своей смекалкой! Интересно, чем они занимались на этих сборищах?

Шершавая кора колола ей спину и затылок, но в общем положение было не такое неудобное, каким могло быть. Хотя Мартин привязал ее надежно, веревки не причиняли боли — когда она стояла смирно, конечно.

— Питер, я хотела сказать про Марка. Чтобы ты знал... Это произошло случайно, Питер. Я не хотела.

— Я знаю.

— Откуда?

— Потому что я знаю тебя. Хотя Макдональд снял бы с меня скальп за такие слова.

— Макдональд? Кто это?

— Мой редактор.

— Так ты журналист? Подожди... Журналист Стюарт... Я читала о тебе — несколько лет назад. Был какой-то суд... Говорили, что ты шпион.

— Так они обычно и говорят. Ну, на самом деле я был кем-то вроде того. По крайней мере, я состоял в заговоре и хотел помочь преступнику бежать из тюрьмы. К несчастью, меня тоже посадили. Побег провалился.

— Я помню. Я читала, что ваш лидер был приговорен к расстрелу.

— Да, я дружил с Яном еще в школе. Поэтому Макдональд и послал меня туда, когда мы получили информацию, что готовится восстание. Репортажи с места событий — все в таком роде. Я поехал. Я хотел отговорить Яна. Мы знали, что затея обречена, что русские не отпустят их, потому что тогда они потеряют всех своих союзников. Ян тоже это знал. Но к тому времени люди достигли той степени отчаяния, когда ничего больше не оставалось, как только выйти на улицы. Мы были почти спасены, но тут Яна ранило, и он не мог идти. Я еще счастливо отделался, потому что меня запросто могли поставить к стенке. Но иногда я жалел, что остался жив.

— Особенно когда получил известие о смерти Марка. — В голосе Кэт слышались слезы. — Или ты узнал об этом только на свободе?

— Нет, мне передали это письмо. Кое-что до меня доходило, особенно плохие новости. Хуже всего было то, что перед отъездом я получил от Марка отчаянное письмо, где он жаловался на какую-то стерву, которая разбила ему сердце и бросила его. Он мой сводный брат, поэтому у нас разные фамилии. Он младше, и я всегда чувствовал ответственность за все, что с ним происходило, особенно после смерти нашей матери, даже зная, какой он мерзавец. Марк вечно попадал в неприятные истории, и я должен был его выручать. С каждым разом это становилось все труднее. В конце концов, я устроил его курьером в посольство в Вашингтоне, подальше от себя. Я не знал, что еще можно сделать. Письмо было в его духе: жалобы, просьбы и проклятия в твой адрес. Но я не мог разорваться, а Яну было труднее, поэтому я и помчался на восток, а не на запад.

— И с тех пор ты винишь себя за это.

— У меня всегда было чувство вины перед Марком. Я думаю, это из-за матери. Она постоянно твердила: «Присматривай за Марком, он твой младший брат, ты же знаешь, какой он слабый и беззащитный, не позволяй никому обижать его»... Наша мать была красавица. Я лишь недавно стал задаваться мыслью, почему оба ее мужа не смогли с ней ужиться.

— Неудивительно, что ты не любишь женщин.

— Может, и так... Может, поэтому я так охотно поверил в то, что ты виновата в его смерти. Как это называется? Трансформация вины? Ненавижу этот дурацкий психиатрический жаргон. Сейчас все на нем говорят.

— Нет, ты прав. Я расскажу, как это случилось...

— Не надо. Не хочу ничего слышать. Это не имеет значения.

— Не имеет значения? Убийство? — На последнем слове она осеклась.

— Неужели ты будешь рассказывать об этом сейчас, когда нам осталось жить, может быть, до полуночи? — Питер начинал горячиться. — Для чего? Чтобы я простил тебя? Да если ты сейчас признаешься, что подожгла целый детский приют вместе с детьми, мне будет все равно. Господи, опять не то говорю! Ну как всегда!

— И об этом я хочу тебе рассказать. Девочка была такая славная, Питер. С самого первого дня у нее были синие глаза. Не мутно-голубые, как у всех новорожденных, а синие, как лазурь. И золотые волосы — как твои. И она так забавно ползала в кроватке. И уже начинала разговаривать. Нет, правда начинала. Она была очень смышленая, она...

Кэт не договорила. Питер не торопил ее, давая выплакаться. Потом сказал очень нежно:

— Ты можешь пошевелиться? Можешь вытянуть руки?

Кэт попробовала, потом еще раз, и у нее получилось сдвинуться немного под веревками в одну сторону. Рискуя свернуть шею, она пыталась рассмотреть соседнее дерево. Не только темнота и веревки мешали ей, но и слезы, скопившиеся за несколько месяцев. Краем глаза она уловила слабый отблеск — это его волосы мерцали при свете звезд. Еще одно отчаянное усилие — и кончики их пальцев соприкоснулись.

— Так лучше? — спросил Питер.

— Угу, — всхлипнула Кэт, — не знаю почему, но лучше.

— Почему ты не вышла за него замуж? Марк писал, что делал тебе предложение.

— После смерти Стивена.

— Когда тебе достались все его миллионы... понятно.

— Не только поэтому. Я вообще боялась выходить замуж.

— Почему?

Кэт снова громко всхлипнула. Ей отчаянно не хватало свободной руки и носового платка.

— Потому что мужчины не любят умных женщин, — выдавила она наконец. — И другие женщины тоже.

— А я — люблю, — заявил Питер.

— Ну ты-то конечно. — Кэт даже засмеялась, если ее хриплый и сдавленный всхлип можно было назвать смехом. — Ты особенный.

— Разумеется.

— Но ты и в самом деле такой. А вот Марк — нет. Он считал себя богом. — Кэт невесело хохотнула. — Однажды я застала их с Тифани. Я была уже беременна, и Марк успел поклясться мне в вечной любви. Во мне взыграла ревность, и я вышвырнула его из дома. Я хотела забыть его. Потом родилась моя девочка. Никто, кроме Тифани и Мартина, не знал об этом.

Я не сразу полюбила ее. Первое время я заботилась о ней из чувства долга. Нашла няню, поселила их на квартире в Балтиморе и навещала раз в неделю. Потом я начала скучать по ней, стала ездить чаще и оставаться подолгу. Я не могла без нее. Марк был невыносим. Он к тому времени вернулся в Вашингтон, но каждый уик-энд приезжал сюда, чтобы изводить меня просьбами. Останавливался он у Вольца. Марк знал о девочке, но не знал, где она. Я не говорила даже Тифани. Я была в отчаянии и почти сдалась. Я думала выйти за него замуж, чтобы хотя бы дать дочке фамилию, чтобы на ней не было клейма незаконнорожденной. Но тут она... заболела. У малышей это так быстро...

— И ты винила себя.

— Естественно. Глупо, конечно... Эта женщина... Лучшей няни нельзя было и желать. Она очень ее любила. Но я...

— Ты рассказала Марку?

— Не сразу. Я, кажется, была немного не в себе. Тифани и Мартин знали, они были со мной на... похоронах. Потом Марк настоял на встрече. Это было ночью. Он снова сделал мне предложение. Он говорил, чтобы я подумала о ребенке. Тогда я все ему рассказала. Я сорвалась и стала кричать. И он сказал — знаешь, что он сказал?

— Догадываюсь.

— Да, зная Марка, догадаться нетрудно. Представь себе, что я чувствовала в тот момент. Он говорил так, будто речь шла о покупке нового щенка. Мне захотелось убить его. И я его убила. У него в руках было ружье, и он размахивал им, угрожая застрелиться. Но я была уверена, что он врет, как всегда, что он не посмеет лишить этот мир своего бесценного присутствия. Когда он сказал... Я кинулась на него. Ружье выстрелило. Я бросилась бежать. Я сразу поняла, что я убила Марка, хотя мне сообщили только па следующий день. Мартин подобрал его в лесу, он же подписал свидетельство о смерти. Верный друг семьи... У тебя мокрые руки, Питер. И липкие... Питер...

— Генерал вяжет крепкие узлы, паршивец, — извиняюще пробормотал он, — Ты уверена, что он не служил па флоте? Кэт, киска, не стоит об этом плакать. Я очень тронут, но прибереги свою жалость на потом.

Кэт повернула голову. Шея и плечи сразу заныли, веревки впивались в тело, но, по крайней мере, так она могла видеть Питера.

— У тебя красивый голос, — сообщила она невпопад.

Услышав это, Питер вдруг фыркнул от смеха.

— Сэм оказался прав, как всегда.

— Сэм? Кто это?

— Один мой приятель. Частный детектив, которого я нанял, чтобы он покопался в твоей биографии. Однажды он прочитал мне лекцию о женских слабостях. Я чувствую себя последним мерзавцем, Кэт. Как бы мне хотелось иметь сейчас чистую совесть!

— Перестань. Моя собственная совесть тоже не слишком чиста.

— Интересно почему. Ты ни в чем не виновата. Марк — вот кто был прирожденный убийца. Если бы он не взял тогда ружье, ты бы исцарапала ему лицо, и он бы тебя убил, ты же знаешь. Ну а насчет ребенка... Ты ведь не настолько старомодна, чтобы испытывать чувство вины из-за этого? Следовательно...

— Нет-нет, я гораздо хуже тебя, хуже, хуже. Питер усмехнулся:

— Ладно, не будем спорить. Я в любом случае наказан. Когда я понял, что люблю тебя...

— Когда?

— Что?

— Когда ты понял?

— Самый глупый вопрос за сегодняшний вечер. Не хочется лишать тебя романтических иллюзий, но мне кажется, что процесс понимания начался вчера днем на этом самом месте.

— М-да, это уже слишком, — помолчав, ответила Кэт. — Извини, я не хотела. Я понимаю, как тебе тяжело, но...

— Знаешь, если бы я захотел, то заставил бы тебя визжать на весь лес. Но что толку? Здесь сейчас нет ни единой живой души, кроме наших милых друзей. Ты понимаешь, до какой степени они всех запугали? Ведь боятся не только суеверные негры. Когда надо — они угрожают физической расправой. Да что там угрозы! Они могут уничтожить человека и найти десяток свидетелей, которые поклянутся, что видели их в это время в другом месте. У доктора все под рукой — наркотики, яд, бланки, на которых он составляет свидетельства о смерти... А шантаж? Нехорошо получится, если члены конгресса узнают, что один из их коллег по ночам вызывает Сатану, правда?

— И не без успеха, — заметила Кэт. — Идол должен оживать и воплощаться в верховного жреца... Питер!

— Что? Идут?

— Нет, я просто вспомнила кое-что. Наверное, ты тогда не слышал. Когда Вольц начал бить тебя, Мартин остановил его. Он сказал, что, мол, ладно, раз позже у него еще будет шанс...

— Большое спасибо. Мне сразу стало легче.

— Да нет, Питер! И Мартин ответил, что все зависит от решения какого-то Господина.

— Разумеется. — Кэт слышала, как под его ногами шуршат листья, — это он все пытался ослабить веревки. — У Вольца в их организации недостаточно высокое звание, чтобы принимать такие важные решения. Дисциплина превыше всего... Подожди-ка, я, кажется, понял, о чем ты. Я думал, Мартин у них главный...

— Я тоже так думала. Мартин или Вольц. А может быть, сенатор?

— В некоторых культах главой является женщина.

— Ага, королева шабаша, — пробормотала Кэт.

— Или королева эльфов, по шотландскому обычаю. Если я верно запомнил, что написано в твоей книжке.

— Питер, если это Тифани, я не переживу.

— Я знаю. Но она не в ответе, Кэт. Твой уважаемый дядюшка ее так воспитал.

— Лучше считать ее сумасшедшей, — с горечью произнесла Кэт. — Смотри, становится светлее. Наверное, луна взошла.

Они молча наблюдали, как из-за облаков выкарабкивается тусклый полумесяц. Луна была на ущербе и едва-едва светила сквозь ветки, но для их глаз, привыкших к темноте, перемена была заметной. Теперь они могли видеть всю поляну и камень, который чернел напротив, словно воплощение угрозы.

— Ручей, камень, поляна, — бормотала Кэт, — классические атрибуты места сборищ колдунов. Ну и ну, мне и в голову не приходило. Так вот почему ты был сегодня здесь...

— Да. Надеялся обнаружить доказательства, которые убедили бы тебя в этом. Мне и самому трудно было поверить. Но я ничего не нашел. Не похоже, чтобы они часто собирались на этой поляне.

— Четыре раза в год — если следовать книге.

— Хэллоуин, ночь на первое мая, ночь на Ивана Купалу и праздник урожая первого августа. Видишь, как я внимательно читал? Как ты думаешь, что они устроят сегодня?

— Да что угодно. От черной мессы с опошлением христианских обрядов до старой доброй оргии языческого пошиба — как в культе плодородия. Скорее всего, последнее, но я думаю, что такой умник, как Мартин, мог добавить что-нибудь лично от себя.

— Вот именно — добавить. А сама традиция довольно давняя.

— Откуда ты знаешь?

— Сдается мне, что история семьи мисс Девайс тому подтверждение. И еще сама поляна, особенно камень, — все будто нарочно придумано. Хотя у меня такое чувство, что, если бы не новые люди, эта традиция давно бы канула в Лету.

— Ага, энтузиасты вроде Вольца. Его вклад в возрождение древних обычаев... Питер!

— Что такое?

— Смотри!

В темноте между деревьями чиркнул огонек, словно упала красная звезда. Вскоре послышались неясные голоса.

— Они идут, — сказала Кэтрин.

— Кэт, нас, возможно, развяжут, они должны будут развязать — ну... чтобы все приготовить. — Питер вмиг охрип от волнения.

Огонь разгорался, голоса стали громче. На ходу идущие выкрикивали что-то хором, как будто собирались затянуть песню.

— Если развяжут, — продолжал Питер, — попытайся сбежать. Кусай их, царапай, пинайся...

— У меня все одеревенело. — Кэт рассматривала огни. — Похоже на факелы.

— Я знаю. Но все же постарайся. Беги не на тропу, а в лес. Если они убьют тебя, то, по крайней мере, ты умрешь достойно.

— Ладно, — пообещала Кэт, хотя ей было уже плевать.

Да, они шли цепочкой, растянувшись вдоль узкой тропы, и несли зажженные факелы. Вот показался первый из процессии, за ним на поляну стали выходить остальные факельщики. Чадящее пламя алчно пожирало темноту. Клубы дыма от факелов поднимались вверх, где их подхватывал и уносил ветер. Вся компания двигалась в едином танцевальном ритме. Это был очень древний танец. Его исполняли еще за тысячу лет до инквизиции. Дотанцевав до середины поляны, они встали в круг напротив камня, и каждый швырнул свой факел в груду приготовленного там хвороста. Пламя заревело и взвилось столбом. Во все стороны посыпались искры.

Кэт почувствовала, как ногти Питера впиваются ей в ладонь. Теперь фанатики двигались по кругу в прежнем порядке; в руках у некоторых появились музыкальные инструменты — барабаны и рожки, а мисс Девайс — о господи! — вытащила свою скрипку.

Танцоры расширили круг. Теперь они скакали всего в нескольких футах от пленников, но никто, кроме Вольца, который каждый раз обещающе косился на Питера, не глядел в их сторону. Их лица были непроницаемы и ужасны в своей отрешенности. Казалось, их глаза видят что-то невидимое, недоступное зрению смертных. Серая кожа жирно блестела, будто смазанная машинным маслом.

«... Жир младенца, кровь летучей мыши, сок сонной травы и масло. Они наносят эту смесь на все части тела, втирают... И тогда при лунном свете кажется, что они приобрели способность летать по воздуху». Ну понятно — летучая мазь. Память услужливо подсказывала Кэт остальные составляющие: белладонна, аконит, болиголов — растительные наркотики, которые наносились на порез или открытую рану на теле. Под влиянием этой дряни, что всасывалась в кровь, ведьма впадала в транс, то есть «улетала» па шабаш.

Костюмы и маски изменили их до неузнаваемости, но Кэт готова была поручиться, что Тифани среди них нет. Она узнала бы ее в любом обличье. Интересно, что девчонка придумала на этот раз? Мысленно Кэт уже на всякий случай приготовилась увидеть нечто пострашнее того, что видела до сих пор. Господин, конечно, должен появиться позже — на трибуне, которая была воздвигнута специально для его выступлений еще триста лет назад.

Музыка вдруг оборвалась. Танцоры повалились на землю и замерли.

Кэт не знала, долго ли находилась здесь Тифани, ее не было видно за костром. Теперь девушка вышла из тени камня, возле которого стояла. Казалось, она не идет, а парит над землей. Опавшие листья совсем не шуршали под ее босыми ногами (и это в такую ночь!). Подобно Марлен, Тифани оделась лесной нимфой, то есть, кроме длинной туники, па ней ничего не было. Ветхая ткань не скрывала стройной наготы ее белого тела. Однако, в отличие от Марлен, Тифани выглядела совершенно естественно, двигалась с непринужденной грацией, будто за всю жизнь ей не приходилось носить иного наряда. Бурые листья, вплетенные в волосы, казалось, выросли у нее на голове. Неудивительно, ведь Тифани была существом из другого мира. Королевой эльфов, королевой шабаша, ведьмой, посвященной в язычество и воспитанной в его обычаях, — вот кем она была.

Кэт услышала, как подозрительно вскрикнул Питер, будто от страха. Сердце у нее в груди бешено заколотилось. Она впервые так близко наблюдала явление черной магии. Раньше Кэтрин имела дело либо с извращениями психики, театральными трюками, либо с собственными неврозами, но Тифани... Ей стоило родиться в 1610 году. Ее бы, несомненно, сожгли. А на эшафоте она бы пела хвалы своему Господину, пока языки пламени добирались до ее огненных волос.

Девушка обернулась и воздела руки. Все вскочили, бешеными криками выражая одобрение и восхищение. На вершине скалы появилась одинокая фигура. Тело пришельца покрывала не человеческая кожа, а какая-то черная фосфоресцирующая кора. Вместо рук у него были лапы. Когда он поднял их, приветствуя своих подданных, в свете огня блеснули когти. Его огромная голова частью скрывалась в тени, но было хорошо заметно, что это не человеческая голова. По крайней мере, козья морда и острые уши никак не могли принадлежать представителю рода людского. Голова величественно повернулась, и все увидели еще одну морду — ту, что на затылке. Таким римляне представляли себе двуликого Януса.

Тут Питер едва не вывернул ей запястье. Кэт вскрикнула от боли. Однако не это вернуло ей чувство реальности. Она поняла, что на скале стоит человек — в козлиной шкуре, покрывающей все его тело и даже кисти рук. Этот костюм описывали многие исследователи. Блестящие когти — из металла, должно быть, — были современным дополнением к маскараду, известному с давних пор. Ну а голова — это голова сатира, с которой обычно изображали бога плодородия. Да, чертовски удачный костюм, говорила она себе, и парень, который его напялил, тоже неплох. Роль черта, без сомнения, исполнял молодой человек. Он был стройный, невысокий и мускулистый.

Они опять заплясали, на этот раз без музыки, но под собственные крики и визг, адресованные божеству. Черт же благословлял своих почитателей. Когда очередной почитатель останавливался против трона, черт поворачивался задом, наклонялся и поднимал ногу. На этом процедура и заканчивалась, ввиду большого расстояния, разделявшего ее участников.

Кэт старалась не думать о том, что будет дальше, но ее проклятая память все не унималась: "Ведьмы упрекают черта в холодности... ритуалы культа плодородия... свадьба черта... Появляется большой черный козел со свечой между рогов... Он вступает с ней в сношение, причиняя ей сильную боль... большой, черный, твердый... он вошел в меня, и внутри у меня стало холодно, как от весеннего ручья... ни один мужчина не сравнится с ним по силе... " — фаллические культы Греции и Египта, описанные Мюррей...

Рядом кто-то будто задыхался. Кэтрин думала, что ее собственное дыхание хрипло отдается у нее в ушах. Оказалось, это Питер. Кэт увидела, что он с ужасом смотрит на черта, открыв рот. Тем временем кожаный козел покинул свой трон, прыгнув на землю. Он сделал это удивительно легко, будто не спрыгнул, а перелетел. Однако походка у него была как у простого смертного. Все пали ниц. Кроме Тифани, которая почтительно следовала за Господином на расстоянии двух шагов. Видимо, она исполняла роль жрицы, сопровождающей священный объект.

Когда черт обогнул костер, Кэт смогла получше рассмотреть маску. Маска представляла собой козлиную морду с прорезями для глаз. Когда она увидела, как под косматыми бровями блеснула влажная синева, ей вслед за Питером стало дурно. Черт медленно приближался. Наконец, остановившись в двух шагах от пленников, он своей когтистой лапой зацепил маску у шеи и сдвинул ее на лоб. Под ней оказалось лицо Тимми. Но у Тимми не было таких густых светлых волос и такой легкой походки! Он ходил, волоча ноги. И глаза — блестящие насмешливые глаза... Тимми с помощью зубов освободился от мешавшей ему перчатки, выругавшись при этом вполне членораздельно и по-человечески, и содрал с лица вторую маску. Родимое пятно исчезло. Кэт увидела перед собой человека, который должен был уже сгнить в могиле. Это был Марк.