"И скоро день" - читать интересную книгу автора (Майклз Барбара)

1

С Пьяццале Микеланджело[1] можно увидеть почти всю Флоренцию. В лучах послеполуденного солнца город напоминал разноцветную мозаику, фрагментами которой были и старинная позолота с полудрагоценными камнями, и янтарь с топазами, гелиодорами и хризобериллами. Флорентийские мастера издревле считались непревзойденными художниками в этой области. Немного найдется на земле городов, которые могли бы сравниться по красоте с Флоренцией, мало и тех, чья история отмечена великими именами. Это и Микеланджело, и Леонардо, и Брунеллески, и Фра Анжелико.

Я спокойно сидела в своей машине, равнодушно повернувшись спиной ко всему этому великолепию. Мне не доставляло ни малейшего удовольствия мое присутствие здесь. С каким облегчением я бы вообще убралась отсюда, если бы это было возможно, — ноги бы моей не было во Флоренции, несмотря на всю ее неземную красоту. Судя по карте, маршрут не должен вызвать каких бы то ни было затруднений. Надо только съехать с автострады Дель Соло в районе Фиренз Эст, пересечь Арно по первому же попавшемуся мосту и держать курс на север в направлении Фьезоле, небольшого городка, редко посещаемого туристами. Мне никогда еще не приходилось переезжать реку. Конечно, на карте не были отмечены неуютные и негостеприимные пейзажи, которые мне встретились при подъезде к городу, ничего не было сказано и о его запутанных улочках с их таинственными лабиринтами и совершенно противоречивыми знаками. По крайней мере, теперь, находясь на Пьяццале Микеланджело, я не сомневалась в своем местопребывании. Мне пришлось остановиться здесь, чтобы избавиться от навязчивого ощущения езды по кругу, бесцельного кружения на одном месте.

С трудом мне удалось оторвать от руля свои затекшие пальцы, руки бессильно упали на колени. В Тоскане стояла ранняя весна, несмотря на ослепительно сияющее солнце, было свежо и прохладно. Руки у меня вспотели, кроме того, их свело судорогой, от которой я никак не могла избавиться. Всю дорогу от самого Рима я держалась за руль мертвой хваткой. Мне необходимо было проделать этот путь. Если бы еще три месяца назад кто-нибудь сказал мне, что я окажусь на Флорентийских холмах, я, наверное, рассмеялась бы — и смеялась до тех пор, пока не пришла бы медсестра и не сделала бы мне успокоительный укол.

Обычно, настолько я помню, меня всегда успокаивали именно таким образом, и не один раз. Даже сейчас я не до конца понимаю, что так сильно потрясло меня и вывело из равновесия, я не помню точной причины того, что моя тетка Мэри называла «дорогостоящим сумасшедшим домом Кэти». Моя дорогая, тактичная тетя Мэри. Ни у кого в нашей семье никогда не было ничего похожего на нервный срыв. Только слабые люди могут быть настолько подвержены своим эмоциям. Именно так относилась к этому тетя Мэри: новомодные термины, связанные с психиатрией, явно не имели никакого отношения к ней. Можно называть это учреждение сумасшедшим домом, психиатрической лечебницей или домом милосердия; заболевание можно считать нервным срывом или длительной депрессией, можно назвать его и меланхолией, как это делали в викторианскую эпоху; так или иначе, каждый из этих терминов причиняет страдания тому, кто еще в состоянии понимать, о чем идет речь.

Тетя Мэри была абсолютно уверена в том, что ее самонадеянная лекция, преподнесенная в «приземленной и доходчивой» форме, заставит меня стыдиться всех тех неподобающих поступков, которые я совершала за последние недели нашего с ней общения. Видимо, она ожидала, что мне самой будет страшно неловко за все происходящее и я поспешу извиниться. Доктор Хочстейн попытался лечить мое «заболевание» с помощью своих новомодных методов. Доктор Болдвин считал, что у меня вообще нет никакого заболевания.

— Мы так и не добрались до корня проблемы, Кэти. Четыре-пять лет интенсивной терапии...

Болдвин и Хочстейн принадлежали к противоположным школам: Болдвин ратовал за традиционные методы лечения, Хочстейн верил в самые современные и модные веяния терапии: для него было совершенно неважно, что послужило причиной заболевания; столкнувшись с болезнью, надо бороться с ней всеми доступными средствами. Теоретически я не имела ничего против подобных методов лечения, однако их использование в моем конкретном случае едва не стоило мне жизни. Для начала Хочстейн заставил меня влезть в машину и сесть за руль, что я послушно исполнила, не переставая рыдать до тех пор, пока он не позволил мне выбраться из машины. Второй и третий сеансы оставили у меня не лучшие воспоминания. Я возненавидела доктора Хочстейна, но его лечение пошло мне на пользу. Я только что доказала это. Даже в те безмятежные дни, которые предшествовали моему нервному срыву, мои водительские способности были не на высоте, а уж сама мысль о том, что мне придется проделать не одну сотню миль по итальянским дорогам, да еще на взятом напрокат автомобиле, просто вызывала у меня приступ тошноты и недомогания.

Я взяла машину прямо в аэропорту. До города можно было добраться по современному скоростному шоссе. Однако я бы не сказала, что этот путь доставил мне удовольствие, преодолеть его было совсем непросто. Приходилось постоянно следить за дорогой и каждым своим маневром. Иногда, видя, как несутся автомобили, лавируя с умопомрачительной лихостью, мне хотелось просто закрыть глаза, в голову лезли дурацкие мысли о том, что их владельцы еще более ненормальные, чем я. Ни о чем ином, кроме как доехать до города без происшествий, я не могла и думать, отступили даже воспоминания о ярко-красном «Торино», похожем издалека на красивую детскую игрушку, который несется по шоссе с ужасной скоростью, кажется, что еще немного — и он просто взлетит... но вместо полета он врезается в деревья... раздается скрежет сплющивающегося металла, и в небо взвивается столб огня и дыма.

Я протянула руку за сигаретами. Курить я бросила давно и вот теперь опять начала после всего... Болдвин категорически возражал против этого. Болдвин совершенно не верил в то, что мне это просто необходимо. Когда он начинал читать мне лекции о возможности эмфиземы, сердечно-сосудистых заболеваний и рака легких, я отшучивалась и ссылалась на Альфреда Е. Ньюмана. Как, неужели мне стоит об этом задуматься? Зачем мне беспокоиться по этому поводу? Кого волнуют сердечно-сосудистые заболевания в моем возрасте? Молодые люди могут погибнуть в одночасье. Я видела, как это происходит, доктор Болдвин.

Автомобиль мчался с такой скоростью, что даже заболели руки, судорожно сжимавшие руль. Это, однако, был единственный способ избавиться от тягостных воспоминаний и переключиться на что-то другое. Делать что угодно, где угодно, и делать все очень быстро, чтобы не оставалось времени на болезненные воспоминания.

Благодаря массе прочитанных мною брошюр и просмотренных фотографий я была подготовлена к тому, с чем мне придется здесь столкнуться. Вид с Пьяццале Микеланджело поражал воображение: передо мной лежала Флоренция. Честно говоря, я совершенно не ожидала увидеть подобное великолепие, я даже не предполагала, что это может быть так прекрасно. С высоты я не могла видеть осыпающейся штукатурки и облупившейся краски на древних стенах. Мне казалось, что город парит в воздухе, словно неземное видение волшебной красоты, я не обращала внимания на разрушительную работу времени. Скорее всего, если бы кто-то сказал мне об этом чуде, я бы просто не поверила, что такое возможно. Город, открывшийся моему взору, казался нереальным, как окутанный облаками Авалон.

Я облокотилась на парапет, как заядлая туристка, пытаясь отыскать взглядом знакомые по путеводителям достопримечательности. Купола великого Брунеллески с колокольней знаменитого Джотто; стройную башню с зубцами на Палаццо Веккьо и шпили Санта Кроче и Барджелло. Изящные изгибы Арно, переливающейся в солнечном свете, и Понте Веккьо.

Ласковые лучи заходящего солнца напомнили мне о том, что минувший день был слишком насыщен для меня, я чувствовала невероятную усталость. Мне не хотелось сейчас вторгаться в дом к совершенно незнакомым людям, кроме того, для подобного визита было уже поздно — во всяком случае, для цели моего посещения. Поэтому я решила довериться своей интуиции и отправилась на поиски места ночлега; каких бы усилий мне это ни стоило, я должна была отдохнуть. Конечно, я понимала, что пытаться осуществить свою затею без предварительной договоренности, не имея на руках никакой информации, — идея совершенно дикая и абсурдная. Я бы никогда не осмелилась на такой шаг, если бы не была за рулем автомобиля в решительном расположении духа, меня обуяло какое-то детское чувство, когда необходимо сделать что-то, что делать совершенно не хочется, но избежать этого никак не удастся. Но я уже не ребенок. Мне двадцать три года, я совершенно независима, вполне могу себя обеспечить, я абсолютно здравомыслящий человек, во всяком случае считаю себя таковой. И мне наплевать, что об этом думает доктор Болдвин.

Город становился все более таинственным по мере того, как гасли последние лучи заходящего солнца. На крышах домов заиграли причудливые лилово-розовые, лавандовые и опаловые тени. Мне стало немного не по себе от этого зрелища, и я поспешила покинуть смотровую площадку, простившись с двумя приятными леди из Дании, которые стояли рядом со мной, любуясь на красоты раскинувшегося перед нами города. В своем благоговейном оцепенении они напоминали статуи.

— Мне необходимо найти место для ночлега, — объяснила я им причину своего неожиданного ухода.

Леди были потрясены до глубины души и даже не пытались скрыть своего недоумения.

— Но, дорогая, разве вы не забронировали себе номер заранее? — спросила одна из этих почтенных дам. — Боюсь, вы поступили опрометчиво. Никогда не следует пускаться в дорогу, не позаботившись об этом заблаговременно.

Если они и не были еще чьими-нибудь тетушками, то, полагаю, в будущем у них это получится просто неподражаемо. В их голосе прозвучали знакомые мне нравоучительные интонации, но я постаралась не обращать на это внимания. Совет датчанок был разумен. После того, как дамы объяснили мне всю беспечность моего поступка, они заметили, что чем меньше времени я потрачу на обсуждение сложившейся ситуации, тем скорее я смогу приступить к ее разрешению. Они были настолько любезны, что сообщили мне название и адрес того пансиона, где остановились сами. Они дали мне свой адрес на тот случай, если я не смогу найти подходящего отеля. «Мы вместе обязательно что-нибудь придумаем», — пообещали доброжелательные леди.

Честно говоря, я уже позабыла, как добры могут быть незнакомые люди. «Незнакомые» — стало для меня ключевым словом: я была слишком зациклена на событиях внутри нашей семьи; единственные посторонние, с которыми я общалась в последнее время, — это доктора, подавляющие меня и убеждающие в моей неполноценности. Очень приятно чувствовать внимание людей, с которыми ты никогда больше не встретишься. Действительно, к каким последствиям может привести обмен любезностями? Я от души поблагодарила датчанок и спустилась к машине, чтобы отправиться навстречу ужасам флорентийских дорог, просто невыносимых в час пик, когда кажется, что все население города одновременно торопится попасть домой.

Похоже, однако, что понятие «час пик» несколько не соответствовало действительности. У меня сложилось впечатление, что движение транспорта на дорогах Италии — это вечное столпотворение и непрекращающиеся гонки на выживание. Думаю, что даже при желании я вряд ли смогла бы описать свой маршрут. Безусловно, я узнавала некоторые достопримечательности, встречавшиеся на пути: это напомнило мне семейные встречи, на которых рассматривают старые альбомы с фотографиями родственников, которые пожелали запечатлеть себя на фоне тех мест, которым была оказана честь их посещением. «Боже мой, да это кузен Джек!» или «Господь Всемогущий, да ведь это же Палаццо Медичи!» Тем не менее, сейчас меня мало интересовало Палаццо Медичи, гораздо больше меня интересовало наличие или отсутствие свободного номера в каком-нибудь мало-мальски подходящем отеле. Первые два из попавшихся на моем пути оказались полностью забитыми. Я уже подумывала о том, чтобы провести ночь в машине, если не решусь воспользоваться любезным предложением датчанок, как вдруг поняла, что в очередной раз заблудилась. Стало очень жаль напрасно потерянного времени. Судя по всему, я находилась достаточно далеко от центра города, где-то позади остались и Университет, и Сан Марко, когда неожиданно мне показалось, что на сей раз усилия потрачены не зря. Я заметила отель под названием «Гранд Алберго Сан Марко е Стелла ди Фиренце». Однако его внешний вид совершенно не соответствовал тому величественному названию, которое и привлекло мое внимание. Вывеска венчала узкое строение, втиснутое между двумя домами, с массивными шпилями. Эти здания равно походили и на средневековые дворцы, и на современные банки. Во Флоренции вообще оказалось довольно сложно на глаз определить назначение того или иного строения. Выбравшись из автомобиля, я решила, что место вполне уютное и милое. Мне здесь понравилось, и я рискнула проникнуть внутрь. Все здесь было выкрашено в белый и красный цвета. Красные стены и белые орнаменты в прихожей, белые стены и красные орнаменты в буфетной создавали иллюзию арочного перекрытия. Похоже, на этот раз мне действительно повезло.

Я облокотилась на стойку.

— Мне нужно переночевать, — немного задыхаясь от усталости, пробормотала я. — У вас найдется комната?

Мужчина, сидевший за конторкой, посмотрел на меня поверх журнала, который он, по-видимому, внимательно изучал до моего появления. Мне почему-то показалось, что за журналом скрывается один из тех представителей мужского пола, которые не обойдут своим вниманием ни одной женщины, и еще я подумала, что у него при себе обязательно должен быть нож.

— Для вас, синьорина, у нас всегда найдется свободный номер. Все комнаты в нашем отеле в вашем распоряжении. Желаете одноместный номер или... — Он выдержал многозначительную паузу. — Может быть, вам нужен номер для двоих?

— Честно говоря, мне абсолютно все равно. Я страшно устала... — Нетерпеливое пощелкивание пальцев не дало мне закончить фразу, так как, похоже, на мой счет у молодого человека не было никаких сомнений, этот вопрос он для себя уже решил.

— Если у вас имеется приятель, то вам, скорее всего, понадобится двухместный номер.

Я уже собралась было сказать, что у меня нет никакого приятеля, как вдруг поймала на себе пристальный взгляд клерка. Его темные глаза не отрываясь многозначительно смотрели на меня. Приглядевшись к нему повнимательнее, я отметила, что его едва ли можно было назвать мужчиной; судя по всему, ему было лет семнадцать-восемнадцать, хотя циничные взгляды, которые он все время бросал в мою сторону, вполне могли бы принадлежать какому-нибудь старому распутнику. Все это несколько настораживало меня, я пребывала в растерянности.

Почему я заколебалась? Уж мне-то были понятны причины моей неуверенности. На сей счет существовало несколько теорий. Самой простой была точка зрения тети Мэри: «Эта юная особа — самая большая лгунья, которую мне только приходилось видеть». Сестра Урсула была более великодушна в своих оценках, однако она и не могла иначе вести себя по отношению к окружающим, так как на протяжении двадцати с лишним лет только и занималась тем, что неустанно боролась с разного рода пороками, в которых погрязли воспитанники Высшей Школы Святой Богоматери. Это было благородное и нелегкое сражение, которое наложило определенный отпечаток на мировоззрение и характер сестры Урсулы. На ее безмятежном бледном лице появлялось выражение недоумения, брови удивленно поднимались, от чего на гладком лбу собирались морщинки, когда она пыталась разговаривать со мной на эту тему: «Я уверена, что тебе вовсе не хочется постоянно лгать, дорогая Кэтлин. Просто ты всегда стараешься сказать людям то, что, по-твоему, они хотят от тебя услышать. Однако, тебе необходимо избавиться от подобной слабости, ты ведь можешь это сделать. Настанет день, когда твое поведение может оказать тебе медвежью услугу и в конце концов приведет к серьезным проблемам».

Я старалась, очень старалась. Мне изо всех сил хотелось поверить в то, что точка зрения сестры Урсулы, а не тети Мэри, более близка к истине. Тем не менее, иногда я ловила себя на том, что говорю неправду не потому, что мне хочется доставить кому-либо удовольствие, а лишь по малодушию и трусости. Мой ответ молодому человеку за стойкой гостиницы был лживым по обеим этим причинам. Ему так хотелось сделать меня своей любовницей! Он предложил мне любовь в том виде, в каком он сам ее понимал, он явно собирался составить мне компанию. Поэтому я испугалась, что мое согласие поселиться в двухместном номере он истолкует как желание разделить с ним постель, а меня это совсем не устраивало. Вот почему было легче ответить на его настойчивые вопросы следующим образом:

— Мой приятель несколько задерживается. Поэтому на сегодня одноместный номер, пожалуйста.

— Задерживается? Он не появится сегодня?

— Он подъедет позже.

— Да он просто глупец!

— Благодарю вас, — сказала я, едва сдерживаясь, чтобы не рассмеяться. — Вы очень любезны. Вы менеджер отеля, мистер...

— Анджело. Для вас, синьорина, — Анджело. Я здесь занимаюсь сразу всем. Все обязанности лежат на мне, я изучаю гостиничное дело. Когда-нибудь у меня будет свой собственный отель — великолепный, шикарный, очень дорогой отель.

Старательно зарегистрировав меня, он занялся багажом. Он взял мою дорожную сумку и начал подниматься вверх по лестнице. В «Гранд Алберго» не было лифта. Проводив меня до моего номера, клерк попросил меня ключи от автомобиля, доверительно заметив, что знает неплохое местечко для парковки. Я начала устало распаковывать вещи, спрашивая себя, какие же еще таланты таятся в Анджело кроме того, что он является одновременно и коридорным, и портье, да вдобавок ко всему еще и занимается парковкой автомобилей.

Как выяснилось несколько позже, он же выступал и в роли официанта, — причем, единственного. Буфетная оказалась совсем небольшой комнатой, в которой стояло всего лишь шесть столиков, тем не менее, он был занят на протяжении всего обеда, предложив для начала аперитивы, затем бесконечно разнообразные блюда, которые принято подавать в Италии. Еда показалась мне невкусной, позднее я поняла, что повар не отличался особым умением, однако все было внове для меня, поэтому я получила определенное удовольствие. Попробовав «спагетти алла болоньезе», «скаллопайн», различные салаты и сливочное мороженое и выпив половину кувшинчика вина, я вдруг почувствовала смертельную усталость. Я доползла до своей комнаты и выглянула в окно. На улице начал накрапывать дождь, по стеклу ползли серебристые ручейки, поэтому мне пришлось отказаться от небольшой прогулки перед сном. Раздевшись, я рухнула на постель, надеясь, что, может быть, в эту ночь ничто не сможет помешать мне выспаться как следует.

Конечно, мне снились какие-то сны, но, к счастью, я не запомнила ни одного из них.

Утром, когда я проснулась, за окном все еще шумел дождь. Струйки, смывающие грязь с не очень чистого стекла, уже не казались мне серебристыми. Мне совершенно не хотелось вылезать из постели, не было никакого настроения встречаться с другими постояльцами, поэтому я решила заказать завтрак в номер. Об этом мне гордо поведал во время вчерашней беседы Анджело.

— Нажмите на кнопку звонка, синьорина, — сказал он, указывая на провода, уходящие куда-то из моей комнаты и присоединенные к небольшой кнопочке. — Вы можете заказать себе еду прямо в номер.

Похоже, когда-то эта гостиница знавала лучшие времена и имела более многочисленный штат, так как звонков было несколько. Одним можно было вызвать горничную, другим — портье, еще один был снабжен совершенно непонятной мне надписью «tutti lavori». Я нажала на ту кнопку, которую показал мне Анджело, и пожалуйста — через несколько минут был подан завтрак. Вполне понятно, принес мне его Анджело. Судя по всему, на все эти звонки откликался он сам, включая и тот, назначение которого мне было совершенно неясно. Он кинул на мой халат быстрый похотливый взгляд, которым одаривал в любой ситуации.

— Сколько же часов вам приходится работать? — поинтересовалась я, пока он ставил на стол поднос, прикрытый сверху салфеткой.

Анджело внезапно замер. Его лицо, однако, не выразило никаких признаков удивления, глаза не расширились, губы вопросительно не вытянулись, даже брови не приподнялись, но мне почему-то показалось, что он был поражен моим вопросом.

— Часов? — переспросил он.

— Благодарю вас, Анджело.

— Prego, signorina.

Завтрак был непривычен и возбуждал аппетит: два горячих кувшинчика с молоком и кофе, две булочки с золотистой поджаристой корочкой и божественно мягкие внутри, клубничный джем и великолепное свежее масло, слегка сладковатое на вкус, на подносе также стоял высокий стеклянный бокал с консервированным апельсиновым соком — уступка американскому вкусу. Завтрак мне понравился, даже консервированный сок, но дорога уже звала меня. Мне не терпелось снова сесть за руль. Если бы светило солнце, я погуляла бы по городу, смешалась бы с толпой туристов, посмотрела бы все то, что могло бы меня заинтересовать и что я не успела рассмотреть вчера во время своего кружения по лабиринтам местных улочек. Однако, если дела пойдут так, как я предполагаю, то у меня будет достаточно времени, чтобы полюбоваться местными достопримечательностями. Она вполне может отказаться разговаривать со мной: ведь мне так и не удалось связаться с ней по телефону. Выяснить номер, не включенный в телефонную книгу, в справочном бюро незнакомого города оказалось невыполнимой задачей. Она не ответила ни на одно мое письмо. Исходя из этого, я допускаю, что она просто не готова услышать всю правду, а может быть, не желает иметь ничего общего с ненормальной американкой. Я и сама понимаю, что мои письма были несколько сумбурными. К тому же нельзя сбрасывать со счетов, что они могли просто не дойти по назначению, ведь такое тоже возможно. Поэтому она может вообще ничего не знать обо мне. Я обязана сделать еще одно, на сей раз последнее усилие не только ради нее, но и ради своего собственного спокойствия.

Всеведущий Анджело дал мне ясные и четкие указания, как доехать до места. Боюсь, что без его исчерпывающей информации мне никогда не удалось бы добраться до цели своего путешествия. Больше я не раздумывала ни секунды. Сбивчиво поблагодарив Анджело, я поспешила уложить свои вещи. Мое нетерпение напоминало рефлекторную реакцию подопытного животного, под воздействием электрического разряда спешащего как можно скорее выполнить то, что от него требуется, и получить стимул, вокруг которого вращается весь эксперимент.

Спустившись в вестибюль, я застала Анджело разговаривающим по телефону. Когда наконец эта долгая и неинтересная мне беседа закончилась, он выглядел несколько взволнованным, затем посмотрел на меня и, слегка смущаясь, спросил:

— Зачем вам понадобилось ехать туда, синьорина? Вы собираетесь там встретиться с вашим приятелем?

В этот момент мне совершенно не хотелось поддерживать попытки Анджело завязать со мной романтические отношения, поэтому я сдержанно заметила:

— Нет, я не собираюсь встречаться там со своим приятелем. У меня есть дела.

— Это очень далеко отсюда, синьорина. Вам будет непросто найти это место. Оставайтесь здесь. Побродите по нашему великолепному городу. Я предоставлю в ваше распоряжение самый лучший номер, это будет не слишком дорого, я буду обслуживать вас по самому высшему разряду. А если вам вдруг станет одиноко...

— Благодарю вас, вы очень любезны. Возможно, несколько позже. Поймите меня, Анджело. Я должна сделать то, что запланировала, — это как та работа, которой вы занимаетесь, чтобы впоследствии стать владельцем самой лучшей гостиницы в городе. Объясните мне, пожалуйста, еще раз, как лучше туда добраться?

Цель моей поездки оказалась совсем не так далека, хотя доехать было действительно сложно, так как карты здорово отличались от действительного положения вещей. Если бы не толковые указания Анджело, мне бы так и не удалось разыскать это место. Я не стала спрашивать его, почему он так старался отговорить меня от этой поездки. Может быть, если бы я все-таки решилась задать ему этот вопрос... Теперь это уже не имело никакого значения.

Перед отъездом я попросила Анджело сохранить за мной мой номер, поскольку рассчитывала вернуться. Я даже оставила там сумку. Если вдруг, вопреки всем моим предположениям, она предложит мне погостить, я смогу тактично объяснить свой отказ тем, что мой багаж хранится в гостинице. Мое путешествие нельзя было назвать сентиментальным. Это не попытка разорвать старые нити, связывающие меня. Мне было просто необходимо сделать это для того, чтобы спокойно продолжать жить дальше, не оглядываясь все время назад.

Перед тем как покинуть Флоренцию, я сделала круг по городу. Дождь к этому моменту уже перестал, но небо все еще было затянуто серыми тучами. В этом мрачном и тусклом свете здание напоминало мне не дворец, а скорее тюрьму или казарму. Оно смотрело на прохожих своим нахмуренным фасадом, стены, сложенные из грубо вытесанных каменных блоков, давили на меня со всех сторон, окна, выходящие на улицу, были забраны металлическими решетками. Я не представляла себе, как за этими окнами и стенами могли жить обычные люди. Теперь здесь банк. У меня не было никакого желания заглянуть внутрь. Я отправилась к своей машине. Несколько минут у меня ушло на то, чтобы завести двигатель, потом я решительно выехала на проезжую часть, игнорируя возмущенные сигналы водителей, которые тщетно пытались обогнать мою машину, ползущую с черепашьей скоростью по узкой улочке. Неожиданно я вспомнила слова Барта, которые он когда-то произнес: «Дворец был продан несколько лет назад вместе со всем имуществом, которое еще можно было обратить в наличные. Если ты вышла за меня замуж только из-за моих денег, то боюсь, дорогая, ты совершила большую ошибку. Единственное, что сохранил мой расточительный дедушка, так это загородная вилла. Именно там и прошло мое детство — невинный маленький аристократ, выросший в горах Тосканы».

Именно туда я и отправлялась сейчас: на виллу Морандини в тосканских горах, где Барт провел свои детские годы. Мне нужно было сообщить его бабушке, что ее внук погиб.

После паломничества к бывшему Дворцу Морандини я вознамерилась покинуть город. Мне пришлось несколько раз повернуть совсем не туда, куда мне на самом деле было нужно, и вовсе не потому, что указания Анджело были неточными, просто я частенько оказывалась в такой ситуации, когда чисто физически не могла им следовать из-за непрерывного потока транспорта. Таким образом, на то, чтобы выбраться за пределы города, у меня ушло гораздо больше времени, чем я рассчитывала. Древние границы Флоренции простирались еще далеко по долине и окружающим холмам. Предместья были так же неприглядны, как и в Америке: однообразные серые маленькие домики и дешевые магазинчики, ряды гаражей и складских помещений. Даже после того, как я проехала Фьезоле и направилась на север, где вдали возвышались горы, окружающий меня ландшафт не стал более живописным. Вершины гор были скрыты клочьями рваных облаков и туманом, горные склоны, лишенные какой-либо растительности, выглядели достаточно уныло и безрадостно. Этот вид был настолько далек от того представления, которое сложилось у меня при изучении справочников и путеводителей с их радостными, полными солнца, пасторальными фотографиями местных красот. Ни многочисленных тучных стад, мирно пощипывающих зелененькую травку на бескрайних лугах, ни следов кружевного изобилия виноградников, которыми славятся эти горы, не было видно даже намека на замок. Барт предупреждал меня об этом, я помнила, как он расхохотался, когда я прочитала ему вслух несколько абзацев из путеводителя с неописуемо восхитительными иллюстрациями.

— Знаешь, дорогая, лучше читай все эти сказочки про себя. Боюсь, что ты увидишь гораздо больше телевизионных антенн, чем средневековых башен, и скромных домишек, чем замков и дворцов.

Погода полностью соответствовала моему настроению, а оно, в свою очередь, зависело от погоды: все вокруг и во мне было серого цвета, без малейшего проблеска, уныло и безрадостно. На заднем сиденье машины лежала моя небольшая пластиковая сумочка коричневого цвета, которую можно было носить на плече, такая же старенькая и потрепанная, как и все мои вещи. То же самое относилось и к мыслям, крутившимся у меня в голове. Под дождевиком, который я надела сегодня, была только одна относительно новая вещь — коричневый костюм, сшитый на заказ несколько месяцев назад. Единственным его достоинством было то, что он не так висел на мне, как вся моя старая одежда. Цвет мне было сложно описать: не насыщенный, теплый тон, который гармонировал бы с цветом моих глаз, а тусклый, серовато-коричневый, придававший лицу болезненный вид. Этот костюм служил мне траурной одеждой после всего, что случилось, и мне казалось, что она поймет меня правильно. Конечно, я вполне могла купить костюм черного цвета, принятый в подобном случае, но мне казалось, что коричневый тоже подойдет, кроме того, никто не будет задавать лишних вопросов.

В сумочке лежало чудодейственное лекарство, которое было способно рассеять мрачное настроение, мне казалось, что оно разгоняет даже серые облака и наполняет воздух ароматом роз. Я поклялась, что никогда больше не буду принимать транквилизаторы. Лучше уж закурить сигарету, чем воспользоваться валиумом, — именно так я и заявила доктору Болдвину. Даже если сигареты и убивают меня, то по крайней мере я буду знать, от чего умираю. Тем не менее, на всякий случай я прихватила с собой лекарства. Если встреча, к которой я так стремлюсь, оправдает мои надежды, то нужно быть во всеоружии. Не падай духом раньше времени, убеждала я себя. Не может все быть настолько плохо, как ты себе это представляешь. Кто предостережен, тот вооружен!

Я была готова ко всяким неприятным сюрпризам, какие только могло нарисовать мое воспаленное воображение. Всегда следует помнить одну простую истину: надо рассчитывать на худшее.

Наконец я добралась до небольшой деревушки под названием Сан-Северино, где решила остановиться, чтобы несколько уточнить дальнейший маршрут, — именно так посоветовал мне Анджело. Выяснилось, что до виллы оставалось всего несколько миль, как мы с ним и предполагали. Деревушка оказалась совсем крошечной. Это было первое местечко, которое я могла внимательно рассмотреть после того, как выехала утром, и сравнить открывшуюся передо мной картину с описаниями прочитанных путеводителей. Небольшие домики, сложенные из камня, украшенный скульптурой фонтан на центральной площади, не работающий по причине дождливой погоды, и приметы цивилизации, добравшейся и в этот глухой уголок Италии, — ярко-красные плакаты с надписью «Выбирайте кока-колу» и гараж с двумя воздушными помпами.

Я надеялась, что мне удастся найти здесь кого-нибудь, говорящего по-английски, однако среди работников гаража такового не нашлось. Парень, который обслуживал меня, заправив бак моего автомобиля, попытался объяснить мне дорогу. Он был одет Как американский подросток: потертые джинсы и мятая рубашка цвета хаки. Юноша активно жестикулировал и даже сделал несколько чертежей на обратной стороне моей карты, при этом он извергал поток незнакомых слов и бешено размахивал руками, постоянно показывая в совершенно противоположные стороны. Наконец поняв, что вразумительного ответа мне так и не добиться, я предприняла последнюю отчаянную попытку узнать хотя бы, в каком направлении мне ехать из деревни.

Да, вот уж не ожидала, что почти в самом конце пути мне придется столкнуться с такими сложностями. Выехав из деревушки, я внимательно оглядывалась по сторонам, пытаясь использовать крохи информации, которые я почерпнула у молодого человека из гаража. Насколько я поняла, от последнего дома в деревне надо будет проехать около трех километров... Я едва не пропустила нужный мне поворот. Дорога, на которую мне следовало свернуть, выглядела настолько узкой, что даже два небольших «фиата» с трудом смогли бы разъехаться на ней. У поворота рос огромный раскидистый дуб. Ветви его нависали над машиной, и дорога, казалось, проходит под живым навесом из листьев.

Деревья и кустарники по обеим сторонам росли так густо, что не давали мне возможности оглядеться. Надо, однако, сказать, что мне еще повезло, поскольку я находилась на вершине небольшого холма, откуда худо-бедно можно было еще что-то рассмотреть в окружающем меня пейзаже. Несмотря на заросли кустарников и бесконечные ряды виноградников на крутых склонах, я заметила кое-где кирпичные стены, которые то и дело скрывались за буйной растительностью. Если эти стены окружали земли, прилегающие к вилле, то, надо признаться, владения ее хозяев были более обширными, чем я себе это представляла по редким рассказам Барта о его семье.

Дорога, по которой я медленно продвигалась, была вымощена булыжником, однако покрытие было старое, изрядно побитое временем, поэтому я изо всех сил старалась проехать по ней с наименьшими потерями. Колеса машины вращались с трудом, она еле-еле ползла вперед. Наконец кустарник по правой стороне дороги стал редеть. Стена казалась такой высокой, что поверх нее можно было увидеть только облака и серые тучи, но я упорно надеялась обнаружить въезд на территорию виллы. Наконец-то показались ворота. Богато украшенные, сваренные из металла двухстворчатые ворота были увенчаны замковым камнем с геральдическим изображением.

Перед въездом было достаточно места, чтобы развернуться на машине. Неподалеку от ворот стояла небольшая сторожка, скорее всего, привратницкая: она была наполовину скрыта буйными зарослями рододендрона и свисающими до земли ветвями деревьев. При взгляде на домик невольно напрашивалось сравнение с хижиной колдуньи из немецких сказок. Судя по всему, колдуньи в данный момент не было дома. Хижина казалась необитаемой. Посыпанная гравием аллея тянулась вдаль от въездных ворот и исчезала на расстоянии примерно десяти футов: по обеим ее сторонам росли высокие стройные кипарисы, перемежающиеся низкорослыми деревьями, отчего дорога казалась туннелем, огороженным с обеих сторон.

Оглядевшись, я решила выбраться из машины. Ворота оказались заперты. Я попыталась открыть их, но они даже не дрогнули. После нескольких тщетных попыток я обнаружила, что единственное средство сообщения с виллой — это звонок, провода от которого тянулись куда-то по ту сторону ворот. Поразмыслив, я нажала на кнопку звонка, но реакции не последовало, я даже не была уверена, что сигнал вообще был услышан обитателями виллы. Тогда я решила привлечь к себе внимание.

— Эй! Есть здесь кто-нибудь? — закричала я изо всех сил, сложив руки рупором, затем грохнула кулаком по небольшой металлической калитке.

И опять никакого ответа. Стояла полная тишина, которую не нарушал ни один звук, кроме шороха медленно стекающей с кустов воды, да еще в ветвях, на макушке высокого кипариса, закричала от неожиданности какая-то разбуженная моим вмешательством птаха. Постояв еще немного, я все же решила вернуться в машину, выкурить сигарету и обдумать свои дальнейшие действия в сложившейся ситуации. Я была совершенно уверена, что второй попытки разыскать эту даму не будет, мне просто не хватит сил. Я должна выяснить все сейчас, иначе мне никогда не сделать этого.

Я прекрасно понимала, что мне не удастся завершить начатое, если вилла окажется пустой. Барт никогда не упоминал ни о братьях с сестрами, ни о кузинах с тетками и дядьями: насколько я могу судить, они с бабушкой остались единственными представителями семейства Морандини на всем белом свете. Что же касается самой старой дамы, то она вполне могла уехать из этого отдаленного места, это в лучшем случае, а в худшем — синьора Морандини могла находиться в данный момент в каком-нибудь пансионе для престарелых или в частной клинике. Может быть, именно это и послужило причиной ее молчания в ответ на мои взволнованные послания.

Неожиданно среди деревьев показался мужчина. Он походил статью на великана, ростом более шести футов и великолепно сложенный, плотный и мускулистый, с широченными плечами и удивительно посаженной головой, которая как бы росла на плечах без всякого намека на шею. На нем была одежда темного цвета, несколько поношенная, на лоб низко надвинута кепка. В руках он держал внушительного вида палку, которую, по-видимому, выломал совсем недавно. На нее он опирался при ходьбе, двигаясь по направлению к воротам и отводя мокрые ветви, мешающие ему пройти. Я смогла внимательно рассмотреть незнакомца еще до того, как он вышел на открытое пространство перед воротами. Увидев его рядом с собой, я еще больше поразилась тому ощущению звериной силы, которое излучала каждая клеточка его мощного тела. Его нос подтверждал характер своего хозяина, он был, вероятно, сломан не один раз, так что невозможно было даже представить себе его первоначальную форму: он был просто расплющен над цинично сжатыми губами.

Когда же, наконец, великан увидел меня, угрюмое выражение его мрачного лица сменилось на другое, едва ли более приятное. Он занес палку над головой. По мере его приближения я волей-неволей отступала назад, он же тщательно рассматривал меня, переводя взгляд с моего лица на ноги и обратно. Он что-то сказал, но я не поняла ни единого слова. Мне показалось, что великан говорит на совершенно непонятном мне гортанном наречии, которое, на мой взгляд, не имело ничего общего с итальянским языком.

Я заранее выучила несколько фраз на итальянском, чтобы воспользоваться ими в случае необходимости.

— La contessa Morandini — ea casa?

— Si. — Это слово мне было знакомо. Слово «si» было достаточно распространено в Америке, кроме того, оно сопровождалось жестом, который явно подтверждал утвердительный ответ на мой вопрос. Мужчина кивнул, и на его лице появилось подобие улыбки, по крайней мере, я именно так восприняла его гримасу. Но вместо того, чтобы открыть ворота и пригласить меня последовать за ним, этот человек так же молча стоял и разглядывал меня, не сводя своего настороженного взгляда с моего лица.

Я повторила свой вопрос, расширив его второй, заранее заготовленной фразой.

— Io desidererei vederla.

Это предложение я взяла из старого итальянского разговорника, который мне удалось раздобыть. Я была уверена, что мое произношение оставляет желать лучшего, тем не менее, он, по-видимому, понял меня. Его улыбка стала еще более неприятной. Он покачал головой и несколько раз потряс указательным пальцем перед моим лицом.

— No, signorina. La contessa — no. Может быть, вы хотите поговорить со мной?..

Он говорил очень медленно и четко, тщательно выговаривая каждую букву, старясь использовать те слова, которые употребляла я, как будто разговаривал с неразумным младенцем. То единственное слово в последнем предложении, значение которого мне было неизвестно, я поняла, так как оно сопровождалось совершенно недвусмысленным жестом.

Каждая женщина, молодая или в возрасте, симпатичная и не очень, но достаточно долгое время прожившая в городе, как правило, хорошо подготовлена к подобным предложениям со стороны представителей сильного пола, но ни одна так и не может смириться с их вульгарностью. Главное — не обращать внимания на подобные выпады и продолжать разговор в том случае, если это необходимо.

Однако меньше всего я ожидала встретить подобный прием здесь, на вилле. Судя по всему, этот человек служил у графини. Интересно, по каким законам жили обитатели этого дома, если слуга мог встречать посетителей хозяйки столь фамильярным образом? Я почувствовала, что на щеках запылал предательский румянец. Мужчина по ту сторону ворот вульгарно расхохотался и повторил свое неприличное предложение, сопроводив его характерным жестом.

Когда же он направился к небольшой калитке в заборе, я поспешила ретироваться к своей машине. Конечно, я не думала, что он осмелится предпринять более решительные действия в отношении меня, но все же он вел себя самым бессовестным образом, а место здесь достаточно пустынное и безлюдное, и мне не к кому было обратиться за помощью. Когда я забралась в машину и оглянулась назад, то заметила, что этот тип, подойдя к воротам и облокотившись на решетку, просто заходится от хохота, сгибаясь в конвульсиях и держась за живот.

Я была взбешена и, на мгновение ослепнув от ярости, буквально рванула с места в том направлении, где незадолго до этого прогуливалась, разглядывая преграждавшую мне путь стену. Проехав еще с полмили, я оказалась на вершине холма. К этому моменту я сумела взять себя в руки, успокоиться и осознать: по-видимому, мне придется возвращаться назад, так и не повидавшись с графиней. Мне не попадалось больше ни строений, ни других дорог. Судя по всему, это была частная дорога, которая, скорее всего, никуда не вела, поэтому мне придется развернуться и пуститься в обратный путь.

Тем не менее, проехав еще немного, я заметила, что дорога идет под уклон, а деревья постепенно начинают расступаться. Передо мной лежала долина с несколькими домиками и небольшими фермами. Дорога привела меня в деревушку, здесь хотя бы удастся узнать, в каком направлении мне двигаться дальше.

Черт побери, но ведь не могу же я бросить все именно сейчас, когда я уже почти у самой цели. Как только найдется подходящее место для разворота, я должна буду повернуть обратно.

Я просто обязана предпринять еще одну попытку. Мне почему-то кажется, что графиня не имеет ни малейшего представления о безобразном поведении своего слуги. Насколько я поняла из нашей с ним беседы, графиня на данный момент находится на вилле. Весь вопрос в том, была ли она там одна с этим животным? Мне приходилось слышать об одиноких пожилых людях, которые в старости оказывались совершенно беззащитными и зависели целиком и полностью от недобросовестных слуг. Может быть, передо мной был именно такой случай?

По немногочисленным рассказам Барта у меня успел сложиться образ его старенькой бабушки. Судя по тому, что я слышала от мужа, это была поистине аристократическая натура, графиня сделала все от нее зависящее, чтобы дать мальчику достаточно тепла и любви и воспитать в нем уважение к самому себе и к окружающим. Она очень ответственно подходила к исполнению своих обязанностей. Вся ее жизнь была подчинена жесткой самодисциплине, того же она требовала и от близких ей людей, однако, как, смеясь, говорил Барт, ей все же удалось здорово испортить его. Он всегда умудрялся победить ее недовольство и лестью добиться от нее желаемого.

Кроме того, мое представление основывалось и на том значении, которое я вкладывала в слово «бабушка». Моя бабушка страстно любила две вещи: занятия аэробикой и пиццу (несколько необычное сочетание, не правда ли?), цвет ее волос менялся от ярко-оранжевого до черного, как вороново крыло, в зависимости от настроения и надеваемого головного убора. Может быть, именно этот образ и служил основой моего представления о графине Морандини. Даже инцидент с ее слугой никак не повлиял на мое представление о ней — хрупкая старая женщина с седыми волосами, затянутая в темный бумбазин и во вдовьей вуали. Мне почему-то казалось, что она сидит в одиночестве в своей комнате, сгорбленная под бременем лет и горестей, и в полной тишине роняет слезы на свои сухонькие морщинистые руки.

Я медленно ехала по разбитой дороге в обратном направлении, и во мне начало зреть чувство, которое мой отец с нескрываемым сарказмом обозначал как «Священная миссия этой недели Святой Кэтлин». Он посмеивался надо мной, а сам снабжал деньгами жалких пропойц и нищих попрошаек, принимая у себя бездомных существ: и людей, и животных, если вдруг ему казалось, что они голодны или больны... Конечно, папа, мне понятна твоя ирония, но сейчас я не могла оставить эту старую леди, пока самолично не удостоверюсь в том, что с ней все в порядке.

Однако мне совершенно не хотелось снова очутиться у этих дурацких ворот. Наверняка в таком обширном поместье имеется и другой вход. Я вспомнила, что в одном месте в плотной стене кустарника имелась брешь, может быть, мне удастся найти проход в каменной кладке или хотя бы место, где ограда несколько ниже. Когда я нашла этот участок дороги и внимательно осмотрелась, то заметила неровную узкую тропинку, отходящую от основной дороги, которая тянулась параллельно каменной ограде.

Я подъехала прямо к этой едва заметной дорожке и остановила машину. Должно быть, этим проходом пользовались местные продавцы и слуги, но, судя по всему, нечасто или просто давно, так как не было заметно ни одного свежего следа. Тропинка тянулась до самой стены, на вид очень старой. Я повесила сумочку на плечо и сунула руки в карманы. Интересно, какой осел присвоил итальянскому климату эпитет «солнечный»? Вот уж с чем я никак не могла согласиться. Вчерашняя солнечная погода казалась мне исключением из правил, пока я стояла на промозглом ветру, раздумывая о том, что мне предпринять.

Наконец я решилась и направилась вперед по дорожке. Не успела я сделать несколько шагов, как ноги у меня промокли насквозь. Над стеной возвышались верхушки деревьев, и ни один звук не нарушал тишины, обитатели виллы не подавали признаков жизни. Я долго шла вдоль стены и в конце концов обнаружила то, что и рассчитывала найти. Конечно, это не была калитка в прямом смысле слова, видимо, время разрушило часть стены и ряд камней просто выпал, причем с наружной стороны образовалась горка кирпичей, которой я воспользовалась, чтобы взобраться на стену немного погодя.

Первое, что я увидела, — это заросли кустарников. Полагаю, что я наделала достаточно шума, пока лезла наверх, и еще больше шума — пока пробиралась сквозь кустарники. Но тщетно я надеялась услышать хоть какой-нибудь звук в ответ на мое вторжение на чужую территорию — ничего, кроме собственного дыхания. Тишина стояла такая, что это место начинало напоминать мне кладбище. Выбравшись наконец из зарослей, я обнаружила, что оказалась в некоем подобии сада. Мне вдруг пришло в голову, что будет нелегко выбраться отсюда, если только в ближайшее время никто не появится. Со всех сторон меня окружали деревья и кустарники; если когда-то в этих местах и были проложены тропинки, то теперь они бесследно исчезли под толстым слоем дерна. Решив никуда не сворачивать, я шла вперед, пока не оказалась в следующем садике, точнее, который когда-то был садиком, затем — еще в одном и еще...

В голове у меня теснились смутные представления о том, как должно выглядеть подобное поместье, но то, что я увидела, не имело ничего общего с картиной, сложившейся в моем воображении до приезда сюда. Здесь не было даже намека на широкие террасы, искусственные водоемы и аккуратно подстриженные газоны; не было ничего, кроме небольших лужаек, окруженных со всех сторон деревьями, которые создавали ощущение пребывания в закрытом помещении, где почему-то отсутствует потолок. Один из виденных мной участков напоминал сад с причудливо подстриженными растениями: если приглядеться повнимательнее, можно было заметить в зарослях фигуры животных или очертания мифологических персонажей. Однако к этим произведениям искусства, похоже, давно не прикасались ножницы садовника. Кое-где вообще было уже невозможно разобрать первоначальный замысел, можно только догадываться, что такая форма не существует в природе сама по себе и требует вмешательства человека. Молодые побеги, не знающие заботливых рук, тянулись к свету, придавая растениям жуткий вид и делая их похожими на непонятных монстров.

В конце концов я добралась до распахнутых ворот, за которыми виднелось открытое пространство. Немного помедлив, я с опаской вошла внутрь. За воротами тянулись посыпанные гравием узкие дорожки, кустарник тут тоже требовал ухода, но, в отличие от тех джунглей, по которым я пробиралась раньше, что-то подсказывало мне, что здесь я могу рассчитывать на встречу с людьми. Совсем недавно здесь кто-то был. Кустарники оказались зарослями азалий и рододендронов; свежая зелень ярко выделялась на фоне пожухлой прошлогодней листвы. Оглядевшись по сторонам, я выбрала одну из тропинок и направилась по ней в глубь сада. Неожиданно раздавшийся вопль заставил меня замереть на месте. Что-то, со свистом рассекая воздух, неслось прямо на меня. Совершенно инстинктивно я протянула руку вперед...

Интересно, как вы поступите, если вам прямо в лицо летит большой коричневый совершенно круглый предмет? На этот вопрос может быть только один разумный ответ, особенно если вы нарушили границы чужого владения: вы постараетесь увернуться. Если у вас, однако, имеются два старших брата, которые мечтали стать футболистами и войти в американскую сборную, то вы инстинктивно попытаетесь поймать этот предмет.

Так и есть, это футбольный мяч. Мои глубоко запрятанные рефлексы узнали его еще до того, как руки поняли, что им делать. Все происходящее выглядело так неправдоподобно, что я ощутила себя Алисой в Стране Чудес. Ноги вдруг стали ватными, и я шлепнулась на землю, продолжая крепко прижимать мяч к животу. Спустя столько лет звенит предостережение: "Никогда не выпускай мяч до тех пор, пока не услышишь свистка судьи, иначе какой-нибудь шустряк завладеет им и застанет тебя врасплох, сестренка... "

Из-за кустов показался мальчик и осторожно направился в мою сторону. На вид ему было лет десять, и выглядел он совершенно беззащитным. Мальчик изо всех сил старался сдержать восторженную улыбку, что, правда, у него получалось плохо.

— Вот это удар! Если бы я сразу разглядел, что ты всего лишь девчонка, я не стал бы бить так сильно!

Я изумленно вытаращилась. Он явно был не американцем, несмотря на тот пас, что я приняла. В его не совсем правильном английском слышался заметный акцент, и одет он был не просто как европеец, а как европеец прошлых лет. Повсеместно принятые джинсы, как мне до этого казалось, уже успели стать униформой мальчишек со всего света, но этот парнишка был одет в серенькие фланелевые шорты, гольфы и серенький свитерок. Ему следовало бы носить одежду более ярких расцветок. Желтоватого оттенка лицо имело несколько болезненный вид. Он был очень худеньким, однако не по этой причине не могла я отвести от него удивленного взгляда. У мальчика были темные взлохмаченные волосы, тонкий, чувственный рот и глаза серебристо-серого цвета с такими темными, густыми и длинными ресницами, что казалось, тут не обошлось без туши.

Это были глаза Барта.

Улыбка на его лице начала медленно угасать.

— Тебе больно? Ты здорово взяла мяч, совсем неплохо для девчонки.

Я перевела дыхание.

— Это был прекрасный удар! Браво!

Он опустился на корточки рядом со мной.

— У тебя отличные руки, — любезно заметил он, но затем с беспокойством переспросил: — Я правильно говорю? «Отличные руки».

— Все верно, — заметила я, не в силах удержаться от смеха. — Боюсь, что мои братья все-таки не согласились бы с тобой. Они называли меня Дырявые Руки. Надеюсь, что сейчас мне удалось принять неплохой удар.

— Ты поиграешь со мной еще? — С надеждой произнес мальчик, заглядывая мне в глаза.

— Конечно, поиграю. Дай только перевести дух. У меня перехватило дыхание.

— Может быть, ты посидишь на скамейке и немножечко отдохнешь?

Он помог мне подняться на ноги с тем же старомодным изяществом, которым отличался и его костюм. Мы уселись с ним рядышком на скамейку.

— Меня зовут Пит, — с вызовом произнес он и протянул руку.

Пожав ее, я вернула ему мяч.

— А я — Кэти. Пит? Замечательное имя, но мне кажется, что для итальянского джентльмена оно должно звучать иначе, ну, скажем, Пьетро.

— Я итальянец только наполовину. Другая моя половина — американская.

— И какая же половина? — с улыбкой поинтересовалась я.

— Мамина.

Я засомневалась, правильно ли я все понимаю. Непонятно, в каком времени он упомянул свою мать — в настоящем или в прошедшем, однако, до меня дошло, что его мамы нет с ним рядом. Может быть, это подсказали мне его глаза и ресницы, которые предательски задрожали при упоминании о матери.

— А твой отец?.. — спросила я немного погодя, решив не употреблять глаголов и временных форм.

— Я прожил в Америке всего один год, — уклончиво ответил он.

— Так это там ты научился так здорово играть в футбол?

— Да. А ты где научилась? Я думал, что девочки не умеют играть в футбол.

Я начала рассказывать ему о Джиме и Майкле.

— Все свое свободное время они посвящали тренировкам, с августа по декабрь, а когда некому было составить им компанию, они ставили меня на ворота. Я радовалась, когда они приглашали меня поиграть с ними, обычно мне приходилось проводить все свое время в гордом одиночестве. К счастью для меня, а может быть, и для них, игра мне доставляла удовольствие.

Он внимательно слушал мой рассказ. Последнее замечание заставило его немного задуматься, после чего на его губах появилась смущенная улыбка.

— У тебя отлично получается. Наверное, тебе не раз было очень больно?

— Да уж, не без этого.

— А я сразу понял, что ты американка, — заметил Пьетро, болтая ногами. — По тому, как ты среагировала на мяч. Ни одна итальянская девчонка не смогла бы его поймать.

Я сочла, что пришла пора выступить в защиту моего пола.

— Футбол — это вообще американская игра. Хотя я знакома с некоторыми итальянскими девочками, которые тоже классно играют.

Его глазенки распахнулись.

— Классно... классно. Я постараюсь запомнить; это очень хорошее слово. Почти такое же хорошее, как «улет» и «отпад».

Да это же сленг прошлых лет. Мне почему-то не хотелось спрашивать у него, как давно он жил в Америке. Я чувствовала, что что-то не так с его родителями, почти наверняка с матерью, да и с отцом скорее всего тоже. Поэтому, чтобы избежать неприятной ситуации, я просто сказала:

— А ты отлично говоришь по-английски. Тебе нужно почаще практиковаться, и все будет замечательно.

Я, похоже, все-таки допустила какую-то ошибку. Его ресницы предательски дрогнули.

— Они не разрешают мне говорить по-английски. «Sempre italiano, Pietro; non parlare inglese». — Он медленно сполз со скамейки и стоял напротив меня, подбрасывая в руках мячик. — Ну теперь ты поиграешь со мной? Ты уже отдохнула?

Тут я поняла, что у меня совершенно вылетело из головы, как и для чего я здесь очутилась. Вспомнив об этом, я со вздохом сожаления проговорила:

— Пит, я бы с удовольствием поиграла с тобой. Но боюсь, что мне вообще нельзя находиться тут. Я попала сюда через пролом в стене. Меня никто не приглашал.

— Я так и думал, — разочарованно вздохнул он. — Тебе повезло, что ты попала именно сюда. Они не выпускают собаку лишь потому, что это мое любимое место.

— Собаку? Какую собаку? — испуганно переспросила я.

Породы пса Пьетро не знал, но старательно продемонстрировал мне его размеры с помощью жестов.

— Вот такой длины, вот такой высоты, весь совсем черный, вот с такими огромными белыми зубами...

Он оказался прав: мне действительно повезло, что я избежала встречи с этим чудовищем. Я медленно поднялась на ноги.

— Ну что ж, думаю, мне надо идти и принести графине извинения за свое бесцеремонное вторжение. Ты не знаешь, она сейчас дома? Я собиралась повидаться с ней.

— Скорее всего, дома. Если пойдешь вон туда, — он указал на небольшую калитку в дальнем углу сада, — то выйдешь прямо к дверям кухни. Тебе не будет обидно воспользоваться входом для прислуги?

— Нет, конечно, — успокоила я мальчика, заметив смущение в его глазах и виноватое выражение лица. — Мне подойдут любые двери, которые избавят меня от необходимости встречаться с вашей собакой.

— Я обычно и сам пользуюсь этим входом, когда прихожу сюда, и мне не приходится встречаться с этим псом. Я мог бы проводить тебя, но мне надо обязательно поиграть здесь в течение часа. Это правило я должен соблюдать. — Он бросил взгляд на свои наручные часики. — Мне осталось еще целых двадцать минут.

Я успокоила его, сказав, что обязательно вернусь или позову кого-нибудь на помощь, если собака все-таки встретится мне на пути. Мальчик был очаровательный: старомодный, с аристократическими манерами, да еще играющий в американский футбол... Когда я добралась до калитки и оглянулась, то увидела, что он неподвижно стоит с мячом в руках и тоскливо смотрит мне вслед. Я улыбнулась ему, хотя на таком расстоянии он мог и не увидеть этого, и помахала рукой. Затем, помедлив немного, я открыла калитку.

Каждый жилой дом, большой или маленький, обязательно имеет кое-какие жизненно важные детали. Мусорный бак, щетки для мытья полов и метлы стояли около дверей. Я шла мимо аккуратных грядок, на которых скоро вырастут морковь и лук, салат и зелень; здесь же стояли предметы повседневного домашнего обихода: корзины, коробки, веники, грабли и лопаты. С этой стороны дом казался обыкновенным: невысокая крыша и длинные стены, выложенные мозаикой, осыпающейся от времени. Пока я рассматривала здание, сквозь облака и тучи неожиданно проглянуло солнышко, а я все не могла заставить себя сделать последний шаг.

Потом я решила постучать. У меня уже заболела рука, когда наконец дверь открыла седовласая женщина в переднике. Заметив истерзанные костяшки моих пальцев рядом со своим носом, она испуганно отшатнулась, затем изумленное выражение на ее лице сменилось вежливой улыбкой. Мои сбивчивые извинения, похоже, совсем развеселили ее. Она задала мне какой-то вопрос, но я, естественно, не поняла ни слова. Я только заметила, что ее речь более мягкая и музыкальная по сравнению с выговором привратника.

Я выпалила фразу, которой уже один раз воспользовалась сегодня, и протянула ей свою визитную карточку.

Бог знает, зачем я в свое время заказала их. Возраст визиток уже приближался к пяти годам, если считать с того времени, когда мне пришла в голову странная идея обзавестись ими. За несколько дней до отъезда в Италию я разыскала старый, запыленный пакет с визитными карточками, который был к тому же изрядно погрызен собакой. На всякий случай я положила несколько штук в сумочку. Мне почему-то казалось, что наличие визитных карточек придает человеку солидность и респектабельность. А мне так было необходимо почувствовать себя уверенной при знакомстве с настоящей графиней, которая могла даже не подозревать о моем существовании, хотя, конечно, помощь визиток была призрачной: я прекрасно понимала, что они вряд ли помогут мне.

И вот теперь я передала одну из них в руки служанки, открывшей мне двери. Совсем не так представляла я себе появление на вилле Морандини: естественно, в мой план не входило бесцеремонное вторжение через дырку в заборе с последующей передачей визитной карточки в руки обычной кухарки. Подобное развитие ситуации даже не могло прийти мне в голову.

Было похоже, что кухарка так же поражена происходящим. Она продолжала таращиться на меня, пока наконец не решилась взять мою карточку за самый краешек двумя пальцами. При этом она смотрела на нее с таким недоверием, как будто ожидала, что она в любой момент может испариться прямо у нее в руках. Затем она жестом пригласила меня войти.

Кухня, в которую я попала, оказалась большой, с низкими потолками и полом из красного кафеля. Даже самая придирчивая хозяйка, какой всегда была моя мать, не смогла бы найти здесь ни одного изъяна — все вокруг сверкало чистотой, в воздухе витали ароматы пряностей, от готовящихся на плите блюд исходили аппетитные запахи. В кухне, кроме меня и пожилой женщины, открывшей мне дверь, находилась еще и молоденькая девушка, стройная и темноволосая. Стоя возле раковины, она чистила и мыла овощи. При моем появлении она обернулась, и ее глаза изумленно распахнулись. Кухарка держала мою карточку двумя пальцами, недоуменно поворачивая ее в разные стороны. Судя по всему, ей еще не приходилось сталкиваться с подобной ситуацией, и она не имела ни малейшего представления, как ей вести себя и что делать с кусочком бумаги, который находился у нее в руках. Наконец она пожала плечами, по-видимому, приняв какое-то решение, и указала мне на один из стульев, стоящих вокруг длинного стола. Улыбаясь, я отрицательно покачала головой. Она еще раз посмотрела на визитку, пожала плечами, после чего все же выплыла из кухни.

Потекли минуты томительного ожидания. Честно говоря, я уже сожалела, что отклонила предложение пожилой женщины и не присела. Стоя как столб посреди комнаты, я чувствовала себя по-дурацки: руки мои были судорожно сжаты, ноги напряжены. Девушка, продолжая заниматься овощами, время от времени украдкой поднимала на меня полные любопытства глаза и начинала хихикать. Скорее всего, она была принята в услужение еще в те дни, когда по дому сновало несколько дюжин работников. Вместо обычной формы она была одета в плотно облегающую юбку, стеснявшую ее движения, и в не менее облегающую вязаную блузу. Когда она в очередной раз уставилась на меня, я, улыбаясь, произнесла заранее выученное приветствие, после чего ее хихиканье перешло в откровенный звонкий смех.

На обратной стороне карточки, которую я вручила кухарке, я написала: «Мне необходимо повидаться с вами. Речь идет о вашем внуке». Я не думала о красоте слога, мне надо было как можно короче изложить причину своей настойчивости. Когда кухарка вернулась, я уже была готова к тому, что она выставит меня за дверь, но вместо этого она жестом предложила мне следовать за ней.

Мои каблуки выстукивали дробь по каменному полу, затем их цокот заглушил ковер, потом мы опять услышали, как отдаются мои шаги, теперь уже по мрамору; это были единственные звуки, сопровождавшие нас по дому. Вряд ли я смогла бы описать комнаты, коридоры и холлы, по которым мы проходили: сердце, казалось, выскочит из груди, в желудке чувствовалось противное жжение, в ушах молотом отдавался перестук каблуков. Мысли прыгали в моем воспаленном мозгу. Я думала, что кухарка передаст меня дворецкому, горничной или какому-нибудь лакею, но она все вела меня по бесконечным коридорам до тех пор, пока мы не подошли к очередной двери и не открыли ее.

Комната была залита ярким солнечным светом. При взгляде на это изумительное помещение с ослепительно белыми стенами и позолоченными деревянными украшениями невольно напрашивалось сравнение с шампанским в хрустальном фужере. В тот момент я была слишком взволнована, чтобы обратить внимание на изящные детали отделки, глаза мои устремились на женщину, сидящую за столом возле французских дверей. Она не встала при нашем появлении.

Картина, которую я рисовала в своем воображении, рассыпалась, как стекло от удара камнем. Конечно, в наше время любой может ошибиться, представляя себе пожилого человека, но я была готова поклясться, что женщине, которую я видела перед собой, было чуть больше сорока лет. Солнце падало на нее таким образом, что невозможно было ошибиться в определении ее возраста. Я допускаю, что умелое использование хорошей косметики может скрыть следы, оставленные беспощадным временем на лице человека, но не до такой же степени... Ее чистый высокий лоб отметал всякие мысли о косметических средствах. Волосы были изумительного оттенка серебристой меди, глаза казались серыми, правда, без того стального блеска, которым отличался взгляд Барта, они были темнее и напоминали старинные тонированные зеркала.

Я была уверена, что выгляжу совершенно бестактной, разглядывая хозяйку. Ее губы неожиданно приоткрылись, и она негромко произнесла:

— Вы ведь не говорите по-итальянски, не так ли?

— Нет, извините.

— В таком случае мне придется говорить по-английски, хотя я и не люблю этот язык. Вы писали мне, причем не единожды. Я надеялась, что, не получив от меня ответа, вы поймете, что я не желаю поддерживать с вами никаких отношений.

Я попыталась вставить хоть слово, но она прервала меня повелительным жестом.

— Я не могла даже предположить, что вы предпримете попытку явиться сюда. Если вы рассчитываете вытянуть из меня деньги, то боюсь, что вас ждет разочарование. Я не намерена давать вам ни пенни. Я достаточно ясно изъясняюсь?

— Более чем ясно.

— Великолепно. — Она отвела от меня взгляд и тронула кнопку звонка, стоящего на столе. — Мне больше нечего вам сообщить. Всего доброго, мисс... — графиня демонстративно бросила взгляд на мою визитную карточку, которую держала в руках, — мисс Малоун.

Мой папа частенько говаривал, что нас, Малоунов, нельзя оскорблять безнаказанно. В моем отце было шесть футов и три дюйма роста. Я на десять дюймов ниже и на сотню фунтов легче его, но, как он сам признавал, размеры в подобной ситуации не играют никакой роли.

Медленно и с чувством собственного достоинства я произнесла:

— Не мисс Малоун. Я — миссис Морандини. Я была женой вашего внука, графиня.

Она откинулась назад в своем кресле, скрестив руки перед собой, на лице ее застыла недовольная маска. Мне трудно сказать, какой эффект произвела моя коротенькая речь, если она вообще что-либо значила. Я еще до конца не осознала, что я только что наделала, как в ответ на ее звонок открылась дверь. Вошедшая оказалась не кухаркой, которая привела меня сюда, а более плотной и смуглой женщиной с небольшими усиками и удивительно черными волосами. Она бросила на меня быстрый оценивающий взгляд и тут же отвела глаза.

Графиня что-то сказала ей по-итальянски. Она с достоинством кивнула в ответ и вышла, успев еще раз окинуть меня быстрым, внимательным взглядом, в котором не было и тени доброжелательности. Мне почему-то показалось, что графиня несколько изменила свое первоначальное мнение обо мне и тот приказ, который она только что отдала, несколько отличается от ее первоначального намерения.

Тем не менее, она не произнесла больше ни слова. Я тоже хранила молчание. Она должна была сама решить, как ей реагировать на мой вызов. Во мне начало закипать негодование. Мне хотелось сказать какую-нибудь резкость, чтобы она осознала, насколько грубы и бестактны для аристократки ее манеры. Но я просто позволила себе без приглашения усесться в стоящее поблизости кресло с обивкой из желтой парчи. Оно оказалось ужасно неудобным.

Думаю, мое поведение здорово удивило графиню. Ее изогнутая бровь недовольно приподнялась. В ответ я послала ей самый безмятежный взгляд, который только смогла изобразить. Так мы и сидели с ней в молчаливом ожидании, ничем не выдавая своих чувств, до тех пор, пока не вернулась служанка.

Вместе с ней в комнату вошел Пит. Я с трудом узнала мальчика: на его худеньком личике была надета непроницаемая маска. Однако когда он заметил меня, его глазенки засверкали, а уголки губ немного дрогнули, напомнив мне, что именно так вел себя Барт, когда он старался сдержать улыбку.

Наконец графиня нарушила молчание.

— Догадываюсь, как вам удалось пробраться на территорию виллы, — заметила она. — Полагаю, однако, что вы не были представлены друг другу так, как это принято. Перед вами — граф Пьетро Франческо Морандини. Мой внук. Причем мой единственный внук.