"Крестовый отец" - читать интересную книгу автора (Майданный Семен)1Адвокат Лев Арнольдович Бескутин ценил себя высоко и брал за свои услуги еще больше. А стоил и того выше. Сергею несколько раз выпадал пасьянс оценить адвокатские способности шестидесятилетнего еврея с внешностью плюшевого медведя и с вечной «бабочкой» на кремового цвета рубашке. Бескутин обладая въедливостью клопа и вполне приличным актерским талантом. Еще он был знаком в пятилимонном городе со всеми, кто хоть как-то мог пригодиться в адвокатской практике. Про то, что он наизусть, как китайский коммунист труды Мао, знал все законы и подзаконы, и упоминать не следовало бы. Лев Арнольдович без труда добился встречи с подзащитным на третий день после заключения того в «Малые Кресты», не дал даже как следует в пердильнике оттянуться. И много чего еще успел до встречи. – Нам с вами, Сергей Владимирович, предстоит долгая беседа. – Лев Арнольдович сидел напротив своего нынешнего подзащитного, убрав ноги под стул, и почему-то не спешил раскрывать утвержденный на коленях пухлый портфель «а-ля Жванеикий». – Как вам угодно будет ее провести, до или после встречи с Ниной Павловной? – Нинка здесь?! – дернулся Сергей. Получилось так громко, что Лев Арнольдович поморщился. – Да, она здесь. В соседней комнате, – брезгливо повел шеей адвокат. «Ах, вот для каких бразильских сериалов он ее притащил, – догнал Сергей. – Старый жук уверен, что если у Нинки мордаха в пуху, то я из нее вытяну. И нам с ним конкретно легче будет разбирать мои запутки». – Пожалуй, я сперва поздоровкаюсь с Нинкой. – Замечательно, Сергей Владимирович. Но я, увы, вынужден сообщить, что невозможно в сложившихся обстоятельствах организовать такую встречу на законных основаниях, то есть бесплатно. Вы понимаете? Требуемая сумма у меня с собой, – он похлопал по портфелю, – но… – Базара нет. Как только у меня в руках окажется труба… – Замечательно. – Адвокат Беекутин вскочил со стула с детской порывистостью. – У вас с Ниной Владимировной в распоряжении час. И не волнуйтесь, – Лев Арнольдович позволил себе, обернувшись от двери, некую игривость в голосе, – никто вас в течение этого часа не побеспокоит. Пять минут, что он прождал Нинку в наматывании кругов по комнате три на четыре метра, огибая обшарпанный стол и два стула школьного образца и школьной же потрепанности, тянулись, мать его, гораздо дольше положенного. Нинка просочилась в тихо приоткрытую дверь как-то робко и виновато. Ее появление застало Сергея у дальней стены. Он ломанул ей навстречу. Нина аккуратно затворила дверь, будто боялась напугать кого-то хлопком. Сделала два шага от входа. И подхватил ее Сергей. Сгреб в охапку. Вжал ее тело в свое, сдавил ручищами. На пол упал какой-то полиэтиленовый пакет. Потом отлетела, отброшенная взмахом руки, крохотная черная сумочка с золоченой застежкой. У них получился не поцелуй, а поедание губ. И в четыре руки они торопливо проталкивали, вырывали пуговицы из петель ее плаща. Белая ткань упала на пол за ее спину скомканной простыней. Ее пальцы вырвали его рубашку из брюк. Его руки задрали черную юбку и заходили по колготкам, нагревая себя и ткань. Ладони пронеслись по ягодицам, бедрам, между ног, по животу. Два взмаха ножек и две туфли отпрыгивают куда-то прочь. А его пальцы ринулись к колготочной резинке. – Подожди, миленький, я быстро сама. – Она опередила его пальцы и принялась стаскивать колготки, выдираться из них. И бормотала: – Надо было чулки… Я не думала… Желание взбесилось в Сергее, едва он услышал, что Нинка рядом. Будто месяц без бабы маялся. Что делается, а?! Впору докторам кланяться. Чтоб те вылупили какую-нибудь туф-тень насчет пробуждаемых тюрягой первобытных инстинктов, про влияние экстремальщины на порево. Резиновые минуты ожидания накалили нетерпение до магматического бурления. В голове ничего не было, кроме колокольного бума: «Ну когда же ты?!» Ее рука с часиками на серебряной цепочке отшвырнула в сторону, словно сорняк, темный колготочный комок с белой прожилкой трусиков. Сергей подхватил женщину на руки и понес к столу. Отпихнул вставший на пути стул. Он положил ее животом на стол – ему захотелось так, грубее. Он врезался в нее и спешил. Руки мяли груди под блузкой. Он усиливал темп. Все быстрее и быстрее. Избавиться, выбросить, освободиться. Ее ногти скребли по столу. Крик она глушила, закусив руку. Своя злость, чья-то подлость, подозрения, несвобода, занесенный над его жизнью нож, холод карцера, недосып, ощущение опутывающей его петли – все, клокоча, рвалось из него наружу, прочь. Когда он почувствовал «вот сейчас, сейчас», глаза закрылись и вместо серых снизу и белых сверху голых стен комнаты свиданий он увидел себя-юнца, прыгающего с обрыва карьера на опасно далекий песок… Он выпустил из себя стон, сошедший в выдох облегчения… |
||
|