"Белый брат Виннету" - читать интересную книгу автора (Май Карл)

Глава III. ЧЕРЕЗ ГРАНИЦУ

Несколько дней спустя пятеро всадников мчались по местности, где проходит южная граница между техасскими округами Медина и Уорд. Во главе кавалькады скакали двое белых, одетых почти как близнецы, если не считать, что одежда младшего была несколько новее, чем у старшего, выглядевшего живым скелетом. Их светло-гнедые жеребцы бежали резвой рысью и время от времени весело пофыркивали, словно давая понять, что долгий изнурительный бег им нипочем. В следующей паре читатель легко узнает отца и сына. Их крепкие тела обтягивали такие же одинаковые одежды, но не кожаные, а шерстяные. На головах у них были широкополые фетровые шляпы, а оружие состояло из ружей, ножей и револьверов. Путешествующий с белыми всадниками жилистый негр был одет в легкий и удобный костюм темного полотна, над его кудрями высился блестящий цилиндр, в руках он держал двустволку, а за пояс заткнул мачете — длинный саблевидный нож, каким пользуются в Мексике.

Читатель уже угадал имена первых всадников: Олд Дэт, Ланге с сыном и я. Негр — не кто иной, как слуга Кортесио, тот самый, что в памятный нам вечер открыл дверь в дом вербовщика. Сеньор Кортесио, узнав, что оба Ланге решили пуститься в путь вместе с нами, пришел к нам в последний день нашего пребывания в Ла-Гранхе и попросил взять с собой его слугу Сэма.

Признаться, просьба нас насторожила, но Кортесио развеял наши сомнения, объяснив, что получил из Вашингтона очень важное сообщение, которое необходимо срочно передать дальше в Чиуауа. Никто не справится с поручением лучше, чем Сэм, преданный слуга, который уже много лет служит верой и правдой своему господину и не раз переходил границу, мужественно перенося тяготы и невзгоды опасного путешествия. Сэм не будет нам обузой, уверял нас Кортесио, напротив, он может оказаться полезным, так как по характеру покладист, послушен и всегда готов оказать услугу. Доверить же письмо нам Кортесио ни в коем случае не может — не в обиду будет сказано — только потому, что тот же гонец должен привезти и ответ.

Мы согласились на просьбу мексиканца и не пожалели. Еще много лет назад Сэму приходилось перегонять по Мексике стада скота, и с тех пор он прекрасно ездил верхом. Обходительный и услужливый чернокожий, кажется, привязался ко мне, так как бросался помогать мне во всем, за что бы я ни взялся.

Олд Дэт посчитал искать следы Гибсона в прерии ненужной тратой времени: мы знали, куда направился последний отряд добровольцев, высланный Кортесио в помощь Хуаресу. Поэтому вестмен решил не повторять их путь, а кратчайшей дорогой выйти к Рио-Нуэсес возле Орлиного ущелья, где, как он был убежден, добровольцы должны были обязательно пройти. Следовало торопиться, так как мошенник значительно опередил нас; мне не верилось, что мы сумеем настигнуть его, но Олд Дэт успокоил меня, сказав, что в тех местах неспокойно и не везде мексиканские новобранцы смогут проехать без опаски, из-за чего им придется избегать поселений и часто делать большой крюк. У нас же не было причин петлять и скрываться, так что не составляло труда наверстать упущенное время.

За шесть дней мы сумели покрыть расстояние в двести миль, чего никто, кроме Олд Дэта, на свой страх и риск выбравшего светло-гнедую пару, и предположить не мог. Попав на просторы прерий Запада, кони преобразились. Свежая трава, степной простор придали им сил. Они резво бежали, оживая на глазах, и, казалось, становились моложе. Олд Дэта прямо распирало от сознания того, что его «конское чутье» на этот раз не подвело.

Мы миновали Сан-Антонио, пересекли напрямик округ Медина. Поначалу наш путь вел к Рио-Леона, главному притоку реки Фрио, неподалеку от впадения Тарки-Крик в Рио-Нуэсес. Гора Леоне с фортом Индж у ее подножия осталась к северо-западу от нас, и мы надеялись вскоре выйти на след Гибсона и его спутников,

Одно удовольствие мчаться по ровной, как блюдце, прерии. Прозрачный, чистый воздух позволяет видеть далекую четкую линию горизонта. Постоянно двигаясь на юго-запад, мы внимательно вглядывались в даль, не озираясь по сторонам, поэтому слишком поздно заметили, что нас преследуют. На шестой день путешествия Олд Дэт поднес руку к глазам козырьком, а затем ткнул пальцем направо и сказал:

— Взгляните туда, джентльмены. Как вы думаете, что это такое?

Мы посмотрели в указанном направлении и заметили черную точку, приближающуюся к нам, казалось, очень медленно.

— Гм! — промычал в ответ Ланге-старший, прикрывая ладонью глаза от слепящего солнца. — Похоже, там пасется какое-то животное.

— Ну конечно, — улыбнулся Олд Дэт. — Животное! К тому же пасется! Ваши глаза никак не приноровятся к расстояниям в прерии. Между нами около двух миль, а это значит, что это не одно животное. Иначе мы получим зверя размером в пять слонов. Бизоны здесь не водятся, а если какое-то стадо и забредет случайно, то не в это время года, а весной или осенью. У вас нет опыта, и вы не различаете движущиеся предметы. Бизоны и мустанги, когда пасутся, щиплют траву и идут медленно, шаг за шагом. А я готов держать пари, что кто-то мчится к нам галопом.

— Не может этого быть, — возразил Ланге.

— Ну что же, — сказал Олд Дэт, — раз белые ошибаются, послушаем мнение чернокожего. Что думаешь ты, Сэм?

Негр, до сих пор молчавший, не задумываясь ответил:

— Это быть всадники, масса. Четыре, пять или шесть.

— Согласен с тобой. Может, это индейцы?

— О нет! Индеец прямо не ходить к белому. Он сначала прятаться, приглядываться, а потом подкрадываться. Всадники скакать к нам напрямик, значит, это белые люди.

— Ты прав, Сэм. Я рад, что твой разум намного светлее твоей кожи.

— О, масса… — смутился Сэм, обнажив зубы в широкой улыбке. Похвала Олд Дэта явно польстила ему.

— Но если какие-то белые скачут к нам, мы должны подождать их, — заметил Ланге.

— Ни в коем случае! — возразил вестмен. — Очевидно, что они едут не по нашему следу, а несколько южнее, намереваясь перехватить нас по пути. Не стоит терять время понапрасну, поджидая их. Вдруг это солдаты из форта Индж? Тогда нам нечего радоваться встрече.

— Но почему?

— Потому что встреча с ними не сулит нам ничего хорошего. Отсюда до форта Индж чертова уйма миль, а если комендант высылает патруль так далеко, значит, жди неприятностей. Скоро вы сами убедитесь.

И мы пустились в дальнейший путь, не прибавляя, но и не убавляя шагу. Черная точка постепенно приближалась к нам и в конце концов распалась на несколько более мелких, которые быстро увеличивались в размерах. Вскоре уже можно было различить отдельных всадников, а спустя пять минут мы рассмотрели мундиры и услышали окрик, приказывающий нам остановиться.

Это были пятеро драгунов и их вахмистр.

— Куда вы мчитесь сломя голову? — спросил он, осаживая лошадь. — Вы не заметили нас?

— Почему же? — хладнокровно вопросом на вопрос ответил Олд Дэт. — Заметили. Но не поняли, почему это мы должны вас дожидаться.

— Потому что нам необходимо выяснить, кто вы такие.

— Разве вы не видите? Мы белые люди и путешествуем на юг. Вам достаточно?

— Тысяча чертей! — взорвался вахмистр. — Вам вздумалось шутить со мной?

— Мне не до шуток, — улыбнулся Олд Дэт. — Мы в прерии, а не в воскресной школе, и вы не учитель, чтобы делать нам замечания, приказывать и пороть за непослушание.

— У меня есть предписание начальства, и вы обязаны назваться.

— А если мы откажемся?

— Мы сумеем заставить вас открыть свои имена, даже если придется прибегнуть к силе.

— Вы действительно способны на это? Вы очень решительно настроены, я рад за вас, но не советую и пытаться. Мы свободные люди в свободной стране, господин вахмистр! И я хочу посмотреть на человека, который совершенно серьезно заявит мне, что я обязан, — слышите, обязан! — беспрекословно выполнять его приказы. Да я растопчу его копытами моего коня!

Глаза Олд Дэта вспыхнули, он дернул поводья, поднимая светло-гнедого на дыбы, и животное, послушное всаднику, угрожающе нависло над вахмистром. Тот рванул своего коня назад и уже открыл было рот, чтобы вспылить, но старик не позволил ему произнести ни слова.

— Я уже не говорю о том, что гожусь вам в отцы, а может быть, и в деды, значит, опыта у меня побольше вашего, и пережил я столько, сколько вам и за всю жизнь не пережить. Вы хотели прибегнуть к силе? Неужели вы думаете, что наши ножи сделаны из марципана, револьверы — из шоколада, а пули — из сахара? Поверьте, наши сладости вам не переварить. Вы говорите, что действуете по предписанию начальства. Охотно верю и не имею ничего против предписаний. Однако скажите, вам разве приказывали орать на вестменов, как на новобранцев? Мы не отказываемся от беседы с вами, но не мы вас искали, поэтому потрудитесь вспомнить уроки вежливости.

Олд Дэт пристыдил вахмистра. Читая нравоучение, старик изменился до неузнаваемости.

— Не сердитесь, — примирительно сказал вахмистр. — Я не хотел обидеть вас.

— Судя по вашим словам, вы полностью забыли уроки вежливости.

— Только потому, что здесь не великосветский салон. В прерии полно всякого сброду, и мы, как на переднем крае, должны поддерживать порядок.

— Полно всякого сброда? Значит, вы и нас причисляете к сброду? — взорвался старик.

— Не могу сказать ни да, ни нет. Человек с чистой совестью без колебаний называет свое имя. Вы же не хотите отвечать прямо. Сейчас здесь на каждом шагу можно встретить тех, кто пытается пробраться к Хуаресу. Этим людям нельзя доверять.

— Как я понял, вы сторонники сецессиона и южных штатов?

— Надеюсь, и вы тоже.

— Что касается меня, то я сторонник всякого честного человека, борющегося с негодяями. А что касается того, кто мы и откуда, то мы не делаем из этого тайны. Мы едем из Ла-Гранхи.

— То есть вы техасцы, а Техас всегда стоял на стороне Юга. Я очень рад встретить истинных патриотов.

— Истинных патриотов! Черт побери! Для вахмистра вы выражаетесь слишком высокопарно. Но настало время представиться. Я не стану называть все пять имен, вы все равно их сразу же забудете, а назову только свое. Мне кажется, его вы запомните. Я старый вестмен, которого обычно называют Олд Дэт.

Его имя произвело сильное впечатление. Вахмистр подпрыгнул в седле и вытаращил глаза на старика. Остальные солдаты тоже уставились на него с удивлением, смешанным с любопытством. Наконец вахмистр оправился от изумления и выдавил:

— Олд Дэт! Шпион Севера!

— Сэр! — угрожающе крикнул Олд Дэт. — Думайте, что говорите. Берегитесь! Если вы когда-нибудь слышали обо мне, то должны знать, что я не терплю оскорблений. Я пожертвовал делу Севера мое состояние, кровь и жизнь, потому что я так хотел и потому что считал и до сих пор считаю идеи Севера единственно правильными. Слово «шпион» означает несколько иное, чем вам кажется. И если такой мальчишка, как вы, бросает мне в лицо оскорбление, то я не бью его по физиономии сразу же только потому, что мне его жаль. Олд Дэт никогда не боялся ни шести, ни десяти, ни целого эскадрона драгунов. К счастью, ваши товарищи производят впечатление более рассудительных людей, чем их командир. Надеюсь, они расскажут коменданту форта, что вы встретили Олд Дэта и обругали старика. Он вам покажет, где раки зимуют.

Его слова произвели нужное впечатление. Олд Дэт, по-видимому, рассчитывал на то, что комендант окажется поумнее своего подчиненного. Вахмистр не мог не упомянуть в рапорте о нашей встрече и ее исходе. Что может быть поучительнее и важнее для командира патруля, чем беседа с известным охотником и следопытом? От кого еще в прерии можно услышать новости, получить дельный совет? Таких знаменитых вестменов, как Олд Дэт, офицеры обычно считают равными себе и принимают их с почестями.

Тупой служака наконец-то понял, что сел в лужу, покраснел и смутился. Олд Дэт тем временем продолжал, стараясь еще больше пристыдить вахмистра:

— Я уважаю ваш мундир, но моя потертая куртка стоит не меньше. Кто сейчас комендант в форте Индж?

— Майор Уэбстер, сэр.

— Тот, что еще два года тому назад служил в чине капитана в форте Риплей?

— Он самый.

— Передайте ему от меня привет. Мы с ним старые приятели и когда-то соревновались в стрельбе по мишеням. Дайте-ка мне вашу записную книжку, я напишу ему несколько слов. Думаю, он будет несказанно рад, что один из его подчиненных обозвал Олд Дэта шпионом.

Вахмистр не знал, что делать. Он с трудом сглотнул и выдавал из себя:

— Сэр, уверяю вас, я не хотел вас обидеть. Сами знаете, жизнь у нас не сахар, поэтому иногда бывает трудно сдержаться.

— Вот это звучит намного вежливее, поэтому давайте начнем наш разговор сначала. Как у вас в форте с сигарами?

— Хуже некуда. Табак, увы, кончился еще неделю назад.

— Это очень плохо. Солдат без табака — полсолдата. У моего товарища полная сумка сигар. Попросите его выделить малую толику из запаса.

Вахмистр и его люди с вожделением посмотрели на меня. Я достал горсть сигар, наделил ими солдат и поднес огня. Вахмистр затянулся с блаженным видом, поблагодарил меня кивком головы и сказал:

— Такая сигара что трубка мира. Мне кажется, я готов простить обиду злейшему врагу, если он после многодневного табачного поста угостит меня в прерии сигарой. Но вернемся к нашим делам. Времени у нас мало, поэтому мне хотелось бы узнать от вас последние новости. Видели ли вы следы индейцев?

— Нет, не видели. Да и сомнительно, чтобы в этих краях появились индейцы, — ответил Олд Дэт.

— У нас, например, есть веские основания считать, что они где-то здесь поблизости. Краснокожие опять выкопали топор войны.

— Тысяча чертей! Это плохо. А какие племена?

— Команчи и апачи.

— Самые жестокие. А мы находимся как раз на границе между их владениями. Когда ножницы смыкаются, больше всех достается тому, кто посередине.

— Да, будьте осторожны. Мы уже выслали людей за подмогой и новым запасом продовольствия. И днем и ночью патрулируем окрестности, приходится подозревать всех и выяснять, кто честный человек, а кто разбойник. Поэтому еще раз просим извинить нас.

— О, мы уже все забыли. Но скажите, почему краснокожие встали на тропу войны?

— Всему виной этот чертов, извините, сэр, может, вы о нем иного мнения, президент Хуарес. Вы, наверное, слышали, что ему пришлось отступить до Эль-Пасо: французы выгнали его из Чиуауа и Коауилы. Он бежал от них, как енот от собак, а они шли за ним по пятам до самой Рио-Гранде и в конце концов взяли бы в плен, не вмешайся наш президент. Все покинули Хуареса, даже его соплеменники индейцы, а ведь он краснокожий.

— Апачи тоже?

— Нет. По совету их молодого вождя Виннету они не встали ни на его сторону, ни на сторону французов. А так как апачи ни во что не вмешиваются, агентам Базена ничего не стоило натравить команчей на Хуареса. Отряды команчей перешли границу Мексики, чтобы покончить с его сторонниками.

— Вы хотите сказать, чтобы грабить, убивать, жечь и разорять. Команчам нет дела до Мексики, их стоянки и охотничьи угодья находятся по эту сторону Рио-Гранде. Но раз господа французы нанимают их, то что удивительного в том, что индейцы пользуются возможностью пограбить мирных жителей. Не мне судить, кто из них больше виноват.

— И не мне. Итак, команчи перешли границу и сделали то, что от них требовалось. На обратном пути они наткнулись на лагерь апачей, которых всегда считали своими смертельными врагами. Они перестреляли всех, кто оказал сопротивление, а остальных повели в плен вместе с лошадьми.

— И что же произошло дальше?

— Дальше? Дальше как обычно, сэр. Мужчин, как это водится у краснокожих, привязали к столбам поток.

— Так… Господа французы заварили кашу. Апачи, конечно, выступили в поход, чтобы отомстить?

— Нет, ведь всем известно, что апачи — трусы.

— Впервые слышу! Насколько мне известно, они не способны проглотить обиду.

— Они выслали нескольких воинов на переговоры с вождями команчей. Встреча произошла у нас.

— В форте Индж? Почему?

— Это была нейтральная территория.

— Понимаю. И вожди команчей явились?

— Да. Пять вождей под охраной двадцати воинов.

— А сколько было апачей?

— Трое.

— А сколько воинов их охраняло?

— Они прибыли без охраны.

— А вы говорите, что апачи — трусы. Три человека отважились пойти на встречу с двадцатью пятью врагами. Сэр, если вы хоть немного знаете индейцев, то должны признать, что это отчаянно смелые люди. Чем же закончилась встреча вождей?

— К сожалению, не миром. Краснокожие повздорили, команчи напали на апачей, зарезали двоих, а третий, несмотря на раны, сумел добраться до лошади, перелетел через забор высотой в сажень — и был таков. Команчи бросились за ним в погоню, но не догнали.

— И все это происходило на нейтральной территории, под защитой солдат форта и присмотром майора армии Соединенных Штатов? Команчи поступили вероломно, и стоит ли удивляться, что апачи соберутся в большие отряды и выступят в поход. А как команчи отнеслись к вам?

— Вполне дружелюбно. Прежде чем покинуть форт, вожди уверили нас, что белые — их друзья, а сражаться они будут только с апачами.

— Когда произошла эта кровавая встреча краснокожих?

— В понедельник.

— Сегодня пятница, прошло уже четыре дня. Как долго команчи оставались в форте?

— Не более часу после того, как убежал раненый апач.

— И вы их отпустили восвояси? После того как они попрали божеские и человеческие законы? Майору следовало взять их под стражу за убийство и сообщить о случившемся в Вашингтон. Я отказываюсь понимать его.

— Утром того дня он уехал на охоту и вернулся в форт только к вечеру.

— Чтобы не быть свидетелем преступления и вероломства! Как мне это знакомо! Как только апачи узнают, что команчи беспрепятственно покинули форт, я и гроша ломаного не дам за жизнь белого, попавшего к ним в руки.

— Не сгущайте красок, сэр. Если бы мы не позволили команчам уйти с миром, час спустя апачи потеряли бы еще одного из своих вождей.

— Еще одного из своих вождей? — переспросил Олд Дэт. — Вот оно что! Я, кажется, догадываюсь, кого вы имеете в виду. Стычка в форте произошла четыре дня тому назад, у краснокожего прекрасная лошадь, и он намного опередил нас.

— О ком вы говорите? — удивился вахмистр.

— О Виннету.

— Как вы догадались? Это действительно был он. Не успели команчи скрыться на западе, как мы увидели всадника, мчавшегося со стороны Рио-Фрио. Он завернул к нам, чтобы купить пороху, свинца и револьверных патронов. У краснокожего не было племенных знаков, а мы не знали его в лицо. Он услышал пересуды солдат, догадался о случившемся и обратился к случайно присутствовавшему при этом дежурному офицеру.

— Очень, очень интересно! — воскликнул Олд Дэт. — Как жаль, что меня там не было! И что же сказал индеец офицеру?

— Ничего особенного, если не считать угрозы: «Многие бледнолицые поплатятся за то, что здесь произошло. Вы не воспрепятствовали убийству и не наказали виновных». Сказав так, он покинул склад товаров и вскочил на коня. Офицер последовал за индейцем, чтобы полюбоваться, прекрасным вороным жеребцом, а тот повернулся и добавил: «Я буду честнее вас. Поэтому предупреждаю, что с сегодняшнего дня началась война апачей с бледнолицыми. Воины апачей мирно жили в своих вигвамах, когда коварные команчи внезапно напали на них, взяли в плен женщин и детей, забрали лошадей и пожитки, многих убили, а остальных отвели в свои селения, чтобы замучить у столбов пыток. Несмотря на это, старейшины апачей продолжали слушаться Великого Духа. Они не сразу выкопали топор войны, но послали к вам своих послов, чтобы говорить с вождями команчей. Вы отпустили убийц на свободу и тем самым стали нам врагами. Вы и будете повинны в крови ваших белых собратьев, не мы».

— Как это похоже на него! У меня такое чувство, будто я слышу его голос, — сказал Олд Дэт. — Что же ответил офицер?

— Он спросил имя краснокожего, и тот назвался вождем апачей Виннету. Офицер приказал немедленно закрыть ворота и схватить индейца, так как имел на это полное право: война была объявлена, а Виннету прибыл к нам в форт не в качестве парламентера. Но тот лишь рассмеялся, вздыбил лошадь, потоптал копытами нескольких человек, в том числе и офицера, перелетел через забор и умчался в прерию. Мы выслали в погоню за ним отряд, но солдаты вернулись ни с чем.

— Вот вам и начало войны. В случае победы апачей вам не позавидуешь: индейцы не пощадят никого. Больше никто вас не навещал?

— Третьего дня под вечер в форд завернул одинокий всадник, спешащий в Сабиналь. Я дежурил у ворот, поэтому прекрасно помню, что он назвался Клинтоном.

— Клинтоном?! Сейчас я вам его опишу, а вы скажете, тот ли это человек.

Олд Дэт описал внешность Гибсона, и вахмистр подтвердил, что приметы сходятся. Я тут же показал ему фотографию, на которой он без колебаний опознал Клинтона.

— Вы дали себя обмануть, — заявил Олд Дэт. — Мошенник вовсе не собирается в Сабиналь, а заехал к вам, чтобы разнюхать обстановку, в форте. Он состоит в шайке, о который вы упоминали. Поговорив с вами, он вернулся к товарищам, которые ждали его поодаль. Больше у вас ничего не произошло?

— Это все, что я знаю.

— Тогда наш разговор окончен. Передайте майору, что вы виделись со мной. Так как вы находитесь в его подчинении, вы не сможете повторить ему все то, что я думаю о случившемся в последнее время. Если бы он добросовестно выполнял свои обязанности, то предотвратил бы кровопролитие. К сожалению, все было наоборот. Прощайте, мальчик.

Олд Дэт пришпорил коня. Мы последовали за ним, на ходу прощаясь с драгунами.

Олд Дэт молчал, склонив голову на грудь и задумавшись. Солнце катилось к закату, до сумерек оставалось не более часу, и впереди виднелась прямая линия горизонта, словно огромный нож отделил небо от земли. Мы хотели в тот же день добраться до Рио-Леоне, но наступила темнота, а до цели было еще далеко. Это, по-видимому, беспокоило и старого вестмена, потому что он то и дело понукал лошадь, заставляя ее бежать размашистой рысью. Наконец, когда все увеличивающийся в размерах солнечный шар повис над землей, мы заметили на юге темную полосу, которая по мере приближения к ней становилась все шире и шире, а вскоре мы уже стали различать отдельные деревья, будто звавшие нас отдохнуть в тени своих крон. Песок пустыни сменился зеленой травой.

Наш предводитель разрешил лошади перейти на шаг и с видимым облегчением произнес:

— В здешних местах деревья растут только близ воды. Перед нами Рио-Леоне. Пора искать место для ночлега.

Мы въехали в рощицу, тянувшуюся вдоль берега узкой полосой. Река была не очень широка и не очень полноводна, однако из-за обрывистых берегов нам пришлось проехать вниз по течению, пока мы не нашли удобное для переправы место. Наши лошади уже вошли в воду, как вдруг старик, ехавший впереди, натянул поводья и склонился с седла, внимательно всматриваясь в дно реки.

— Так я и думал, — сказал он. — На камнях следов не остается, вот почему мы обнаружили их только здесь. Посмотрите на дно!

Мы спешились и сразу же заметили круглые, чуть больше ладони углубления в песчаном дне.

— Так это след? — спросил Ланге. — Может быть, здесь действительно прошла лошадь, но откуда вам знать, что на ней кто-то сидел?

— Сэм, погляди-ка ты на след. Что скажешь?

Негр, до сих пор скромно стоявший позади нас, подошел и вгляделся в дно.

— Здесь два всадника проехали через воду, — заключил он.

— А откуда тебе знать, что здесь проехали всадники?

— Дикий мустанг не ходить с железными подковами, а на такой лошади всегда сидеть всадник. Следы глубокие, значит, кони нести груз, нести люди. Кони сначала пройти через река друг за другом и только потом остановиться пить воду, значит, они слушаться поводья.

— Ты все замечательно объяснил, — похвалил вестмен негра. — Я сам лучше не смог бы. Всадники очень торопились, потому не дали лошадям напиться вдоволь, напоив их только на том берегу. Сейчас мы узнаем, зачем им было так спешить.

Пока мы беседовали, наши лошади жадно, огромными глотками, пили воду. Когда они утолили жажду, мы снова вскочили в седла и переправились на противоположный берег. Вода не доходила до стремян. Оказавшись на той стороне, зоркий и все подмечающий Олд Дэт воскликнул:

— А вот и причина их спешки! Присмотритесь внимательно к той липе. Кора со ствола содрана на высоту человеческого роста. А что это там на земле?

Мы посмотрели в указанном направлении и увидели два ряда вбитых в землю колышков, длиной и толщиной с карандаш.

— Знаете ли вы, для чего им понадобилось лыко и колышки? — продолжал Олд Дэт. — Взгляните, на земле валяются обрезки коры, а на колышках остались петельки. Перед вами ткацкий станок. Здесь соткали из лыка ленту, судя по колышкам, длиной в два локтя, а шириной в шесть дюймов. Индейцы используют такие тканые полосы для перевязки ран. Холодный сок липы снимает боль, а, высыхая, повязка из лыка стягивается так, что даже удерживает перебитые кости. Можно предположить, что один из всадников был ранен. Теперь же взгляните туда: на дне видны две ямы, здесь лошади валялись в воде; перед дальней и трудной дорогой индейцы снимают с лошадей седла и дают им искупаться. Итак, подведем итог. Два всадника на индейских лошадях так торопятся, что сначала переправляются через руку и только потом поят животных. Один из них ранен, и они перевязывают ему раны и немедленно пускаются в путь. Какой же можно сделать вывод, джентльмены? Попробуйте поднапрячь свои мозги, — обратился Олд Дэт ко мне.

— Попытаюсь, — ответил я, — но прошу вас не смеяться надо мной, если ошибусь.

— Ни в коем случае. Вы — мой ученик, и я не смею требовать от вас больше, чем вы знаете.

— Судя по повадкам лошадей, можно предположить, что всадники принадлежат к одному из индейских племен. Примем во внимание события в форте Индж: двоих апачей убили, третий был ранен, но сумел скрыться, затем там появился Виннету, и ему тоже пришлось бежать, из чего я делаю вывод, что молодой вождь нагнал своего раненого сородича и они вместе продолжили путь.

— Неплохо, — удостоил меня похвалы Олд Дэт. — Что вы еще можете сказать?

— Мне кажется, что апачи стремятся поскорее добраться к своим, чтобы сообщить об убийстве в форте и предупредить о нападении команчей. Они знали, что только здесь найдут лыко, поэтому торопились переправиться через реку и сначала перевязали рану и лишь потом дали напиться и отдохнуть лошадям.

— Именно так все и происходило. Я доволен вами. Уверен, что здесь проезжал Виннету и тот апач, что сумел уйти живым после стычки у вождями команчей. Сейчас уже слишком темно, чтобы искать их след в траве, но я догадываюсь, куда она направятся. Переправившись, как и мы, через Рио-Леоне, они кратчайшим путем поскачут к своим. Наш путь лежит туда же, поэтому мы еще встретим их следы. А сейчас займемся нашими делами и выберем место для ночлега. Завтра с рассветом мы уже должны быть на ногах.

Его опытный глаз быстро нашел большую поляну, окруженную кустами, поросшую густой травой. Мы расседлали лошадей, стреножили их и пустили пастись. Ужинали мы всухомятку. На мой вопрос, почему мы не разжигаем костер, Олд Дэт хитро улыбнулся и ответил:

— Я ждал от вас этого вопроса, сэр. Наверное, вы прочли не одну красивую историю Фенимора Купера и прочих авторов, пишущих благоглупости об индейцах. Как вам понравились их романы?

— Увлекательное чтение.

— Да, конечно, читаются они прекрасно. Усаживаешься поудобнее в кресло, кладешь ногу на ногу, закуриваешь трубку и раскрываешь книгу, взятую в библиотеке. Но когда вы попадаете в прерию на Диком Западе, там почему-то все оказывается по-другому, не таким, как в романах. Купер — талантливый писатель, и мне самому приятно почитать о Соколином Глазе. Он прекрасно сочетает поэзию и действительность, но на Диком Западе поэзией и не пахнет, вокруг одна суровая действительность. Помню, в одном из романов Купера есть великолепное описание костра, на котором печется сочная бизонья вырезка. Однако, скажу я вам, если мы попытаемся жить как в романах, к нам на запах дыма и горелого мяса сбегутся все индейцы с расстояния двух миль.

— Двух миль? Это же почти час езды.

— У вас еще будет возможность убедиться, каким тонким обонянием обладают краснокожие. Но если даже индейцы нас не учуют, то это сделают их лошади, обученные фырканьем предупреждать хозяина. Так ни за грош погиб не один вестмен, поэтому сегодня придется нам обойтись без поэтического костра.

— Но мне кажется, что нам нечего опасаться — индейцев поблизости нет и быть не может, команчи не успели покинуть свои стойбища, и пройдет еще немало времени, пока воины соберутся в отряды и выйдут на тропу войны.

— Вы рассуждаете удивительно мудро для гринхорна. Однако, к сожалению, вы забыли о трех немаловажных обстоятельствах: первое — мы углубились во владения команчей, второе — именно по этому пути их воины совершают набеги на Мексику, третье — отряды команчей уже готовы к началу войны. Неужели вы считаете их олухами, которые убивают вождей апачей, не подготовившись к походу? Я склоняюсь к мнению, что команчи напали на апачей не потому, что вдруг ни с того ни с сего потеряли голову от ярости, а потому, что хорошо обдумали этот шаг. Думаю, команчи уже вышли к Рио-Гранде, и боюсь, что Виннету будет трудно проскользнуть между ними незамеченным.

— Так вы собираетесь встать на сторону апачей?

— В глубине души — да. На них вероломно напали, и, в конечном счете, я очень расположен к Виннету, но все же из осторожности нам не следует кричать на всех углах, на чьей мы стороне, тем более предпринимать что-либо, не подумав дважды. Будет большой удачей, если мы доберемся до Мексики целыми и невредимыми, а уж о том, чтобы играть в кошки-мышки с краснокожими, вставшими на тропу войны, нечего и думать. У меня нет особых причин опасаться команчей. Они меня хорошо знают, я никогда не сделал им ничего плохого, не раз бывал у них, и всегда они принимали меня дружелюбно. Один из их вождей, Ойо-Колса, то Белый Бобр, обязан мне жизнью и обещал всегда помнить о том, что я спас его от верной смерти. Случилось это на Ред-Ривер, где на него напали чикесо и как пить дать сняли бы с него скальп, не приди я ему на помощь. Даже краснокожие не забывают такой услуги, что будет очень полезно, если мы встретим команчей и чем-то им не угодим. Придется тогда напомнить им о моей дружбе с вождем. К тому же у нас есть свои пусть небольшие, но все же козыри: нас пятеро и все, надеюсь, умеют пользоваться ружьями. Прежде чем дикарь прикоснется скальповым ножом к остаткам моей шевелюры, дюжина его сородичей отправится в Страну Вечной Охоты. Как бы то ни было, нам следует быть готовыми к любым неожиданностям и вести себя как на войне. Поэтому выставим часового и будем сменяться через час. Таким образом, каждому на сон останется пять часов, взрослому мужчине этого вполне достаточно.

Старик срезал пять травинок разной длины, мы потянули жребий и разыграли, кому и когда идти в караул. Мне выпала последняя смена. Тем временем наступила ночь, стало совсем темно. Но спать никому не хотелось. Я достал сигары, мы закурили и разговорились. Олд Дэт поведал нам несколько интереснейших и поучительных историй о собственной жизни.

Внезапно старый вестмен умолк, вслушиваясь в тишину. Тут и мы услышали, как одна из наших лошадей фыркнула, словно испугавшись чего-то.

— Что бы это могло быть? — пробормотал Олд Дэт. — Разве не говорил я Кортесио, что обе наши клячи в прерии не новички? Так фыркает только животное, знавшее руку вестмена, а это значит, что вблизи что-то неладное. Не глядите по сторонам, джентльмены, когда человек напрягает зрение, его глаза начинают блестеть, вражеский лазутчик может их заметить. Смотрите прямо перед собой и не суетитесь, а я тем временем нахлобучу шляпу на глаза и схожу узнаю, кто к нам пожаловал. Слышите? Опять!

Конь Олд Дэта снова фыркнул, а мой начал беспокойно бить копытами, словно хотел освободиться от пут. Все умолкли, что мне в нашем положении показалось естественным и правильным, но старик шепнул:

— Не молчите! Если к нам кто-то уже подполз и подслушал наш разговор, то по тому, как мы внезапно умолкли, догадается, что мы что-то заподозрили, поэтому говорите, говорите, рассказывайте что вам вздумается.

Неожиданно негр тихо сказал:

— Сэм знать, где прятаться человек. Сэм видеть два глаза.

— Молодчина, Сэм, но больше не смотри туда, не то он тоже увидит, как блестят твои глаза. Где он прячется?

— Там, где я привязал своего коня, рядом с дикой сливой. Очень низко, у самой земли.

— Сейчас я подберусь к этому каналье сзади и без хлопот вытащу его оттуда за шиворот. Он один, иначе лошади вели бы себя по-другому. А вы болтайте погромче и без стеснения. Во-первых, это отвлечет его внимание, и он не насторожится, а во-вторых, ваши голоса заглушат шум моих шагов. К сожалению, в такой кромешной тьме двигаться бесшумно невозможно.

Он встал, сделал шаг в сторону и растворился в ночи. Ланге громко спросил меня о чем-то, я ответил не менее громко. Наша беседа стала напоминать веселую перебранку, в которой каждое слово вызывало смех.

Билл и негр помогали нам как могли, пока мы, нашумевшись и насмеявшись досыта, не услышали голос Олд Дэта:

— Хватит вам реветь на всю прерию. Я его сцапал, каналью, и сейчас принесу.

Зашелестели кусты, из зарослей тяжелым шагом вышел Олд Дэт и положил рядом с нами на землю бесчувственное тело лазутчика.

— Он и охнуть не успел, — произнес вестмен. — Вы так шумели, что краснокожий не заметил бы и землетрясения.

— Краснокожий? А если он был не один?

— Может быть, и так, но маловероятно. А сейчас давайте разожжем костерок и посмотрим, что за птицу мы поймали. Тут рядом я заприметил сухое деревце. Присмотрите за гостем, пока я схожу за дровами.

— Он не шевелится. Может быть, он мертв?

— Нет, я его только оглушил и стянул руки за спиной его же ремнем. Я успею вернуться, прежде чем он придет в себя.

Олд Дэт срубил сухое деревце, мы ножами накололи щепы, и вскоре в свете маленького, мерцающего костра, горевшего почти без дыма, смогли рассмотреть пленника.

На нем были замшевые штаны, отделанные по швам бахромой, такая же охотничья куртка и мокасины. С бритой головы свисала скальповая прядь. Густо намазанное краской лицо пестрело черными и желтыми полосами. Нехитрое вооружение воина, состоявшее из ножа, лука и кожаного колчана со стрелами, Олд Дэт бросил подальше.

Индеец лежал неподвижно, с закрытыми глазами, словно мертвый.

— Мелкая рыбешка, — сказал Олд Дэт. — Рядовой воин, у которого нет знаков отличия. Нет у него и мешочка с «лекарствами», а это говорит о том, что он еще не получил имя или был его лишен за провинности. Скорее всего, его послали в разведку, чтобы дать возможность доказать храбрость, убить врага и вернуть себе имя. Тише, он шевелится.

Скрюченный до того пленник вытянулся и глубоко вздохнул. Почувствовав, что руки у него связаны за спиной, он передернулся, широко раскрыл глаза и попытался вскочить на ноги, но тут же снова рухнул на землю. Он обвел нас горящим взором, вдруг заметил Олд Дэта и непроизвольно вскрикнул:

— Коша-Певе!

— Да, это я, — ответил вестмен. — Краснокожий воин знает меня:

— Сыновья моего племени хорошо знают бледнолицего воина, он не раз гостил в их вигвамах.

— По раскраске на твоем лице я вижу, что ты из доблестного племени команчей. Как тебя зовут?

— Сын команчей лишился имени и никогда больше не сможет назваться. Он покинул лагерь, чтобы выследить врага и вернуть себе имя, но попал в плен к бледнолицым и навсегда покрыл себя позором. Поэтому он просит белых людей убить его. Краснокожий воин споет предсмертную песню, и из его уст не вырвется ни единого жалобного стона.

— Мы твои друзья и не можем сделать, как ты просишь. Я взял тебя в плен, но только потому, что в темноте не разглядел, что ты сын команчей. У нас нет вражды с твоим племенем. Ты будешь жить и совершишь много великих подвигов и вернешь себе имя, услышав которое твои враги будут падать замертво от страха. Ты свободен.

С этими словами Олд Дэт разрезал ремни на руках индейца. Мне казалось, что краснокожий должен был сейчас же вскочить на ноги, но тот так и остался лежать на земле, словно все еще стянутый путами.

— Сын команчей, — произнес он, — не может быть свободен. Он хочет умереть. Всади нож в его сердце!

— У меня нет ни причин, ни желания убивать тебя. Почему ты хочешь умереть?

— Потому что ты оказался хитрее и взял меня в плен. Воины команчей узнают об этом и изгонят меня из племени. Они скажут: «Сначала он лишился имени и „лекарства“, а теперь попался в руки к бледнолицым. У него слепые глаза и глухие уши. Он никогда не получит отличие воина».

Краснокожий произнес все это таким грустным голосом, что мне стало жаль его. Правда, я понимал далеко не все, так как он говорил на ломаном английском, перемежая его словами языка команчей, однако основную суть его речи уловил верно.

— Наш краснокожий брат не покрыл себя позором, — произнес я, вмешиваясь в его разговор с Олд Дэтом. — Попасть в плен к великому белому воину Коша-Певе — не позор, к тому же сыновья команчей никогда не узнают об этом. Наши губы никогда не выдадут твою тайну.

— Коша-Певе может подтвердить твои слова? — спросил индеец.

— Бледнолицый воин говорит правду, — ответил старик. — Мы скажем, что встретились и узнали друг друга. Я друг команчей, поэтому ты не совершил ошибки, открыто подойдя ко мне.

— Слова моего славного белого брата утешили меня. Я верю тебе. Теперь я могу вернуться к сыновьям команчей, не страшась, что меня изгонят из племени. И пока мои глаза видят солнце, я буду признателен бледнолицым.

Он сел, глубоко вздохнув, и, хотя густая боевая раскраска делала его лицо бесстрастным, как у истукана, мы почувствовали, что у него стало легче на сердце.

— Наш краснокожий брат видит, — продолжал Олд Дэт, — что мы его друзья и надеемся, что он тоже не считает нас врагами. Путь он в знак дружбы ответит на наши вопросы.

— Коша-Певе может спрашивать, я скажу правду.

— Мой краснокожий брат ушел из стойбища, чтобы убить врага или зверя и тем самым вернуть себе имя. Он шел один или с ним были другие воины?

— Со мною столько воинов, сколько капель в этой реке.

— Мой брат хочет сказать, что все воины команчей покинули свои вигвамы?

— Да. Они идут снять скальпы с врагов.

— Разве у команчей есть враги?

— Собаки апачи. Вонючие койоты напали на вигвамы команчей, и воины сели на коней, чтобы истребить подлых тварей.

Старейшие воины на совете решили выкопать топор войны. Потом шаманы спросили Великого Духа, и Маниту подтвердил волю старших. Копыта наших коней топчут земли от стоянок команчей до реки, которую белые называют Рио-Гранде. Четыре раза зашло солнце с тех пор, как топор войны пронесли от вигвама к вигваму.

— Наш краснокожий брат тоже выступил в поход с каким-нибудь отрядом?

— Мы разбили лагерь выше по течению. Несколько воинов пошли на разведку, чтобы проверить, нет ли поблизости собак апачей. Я поднялся вверх по реке и, учуяв лошадей бледнолицых, укрылся у кустах, чтобы посчитать вас, как вдруг на меня напал Коша-Певе и убил меня на короткое время.

— Не стоит вспоминать то, что было, забудем об этом. Сколько воинов мужественного племени команчей в вашем отраде?

— Ровно десять раз по десять.

— А кто их ведет?

— Ават-Вила, Великий Медведь.

— Я не знаком с ним и никогда не слышал его имени.

— Он совсем недавно получил имя. В Великих горах он убил серого медведя гризли и принес его шкуру и когти. Он сын Ойо-Колсы, которого бледнолицые называют Белый Бобр.

— Я знаю Белого Бобра, он мой друг.

— Мне известно это, так как я видел тебя в его вигваме. Ты был гостем Ойо-Колсы. Его сын, Великий Медведь, примет тебя с почестями.

— Как далеко отсюда до вашей стоянки?

— Мой белый брат будет ехать меньше половины того времени, какое вы называете часом.

— В таком случае мы попросим вождя, чтобы он пригласил нас к своему костру. Пусть мой брат отведет нас к нему.

Несколько минут спустя мы уже сидели в седлах и ехали вслед за индейцем мимо лип с ободранным лыком, где раньше встретили следы Виннету, а потом дальше вверх по реке.

Прошло полчаса, и перед нами вдруг как из-под земли выросло несколько темных теней. Это были караульные, расставленные вокруг лагеря. Наш проводник обменялся с ними несколькими словами и ушел, а мы остались ждать. Вскоре индеец вернулся и повел нас в глубь стоянки. Не было видно ни зги. Ни одна звезда не светилась на затянутом тучами небе. Я вглядывался в окружающую нас тьму, но не мог ничего рассмотреть. Проехав совсем немного, проводник остановился и обратился к нам:

— Пусть мои братья ждут здесь. Сыновья команчей не разводят огонь во время военных походов, но сейчас они уверены, что поблизости нет врагов, и разожгут костер для гостей.

Он скрылся в темноте. Спустя мгновение я увидел невдалеке красную точку величиной с булавочную головку.

— Это пункс, — просветил меня Олд Дэт.

— Пункс? А что это такое? — удивленно спросил я, притворяясь, будто не знаю, о чем идет речь.

— Своего рода первобытная спичка. Кусочек дерева и палочка. В деревяшке сделано небольшое углубление, которое заполняется пунксом, то есть сухой лиственной или древесной трухой. Это лучшее в мире огниво. Палочку вставляют в дыру и быстро вращают между ладонями. От трения труха нагревается, начинает тлеть и вспыхивает. Смотрите!

Пункс блеснул раз, другой — вспыхнул огонек. Когда он разгорелся, в него подбросили сухих листьев и веток, запылал костер. Однако индейцы поспешили потушить пламя, так как они не любят слишком ярких огней. Следует отметить, что костер, разведенный краснокожими, презанятная штука: сучья укладывают вокруг таким образом, что только один их конец находится в пламени. Придвигая их ближе или отодвигая дальше, можно уменьшать или увеличивать огонь.

В мерцающем свете костра мы рассмотрели, что стоим под сенью деревьев, окруженных воинами с оружием в руках. У некоторых я заметил ружья, остальные же были вооружены копьями, луками и томагавками — страшными в руках ловкого воина боевыми топорами.

Нам приказали спешиться. Мы подчинились, и сразу же наших лошадей отвели куда-то в сторону, так что мы оказались в плену у краснокожих, ибо пеший человек в тех краях не выживет и дня. Правда, нам оставили оружие, но пятеро против сотни — не лучшее соотношение сил.

Нам разрешили приблизиться к костру, у которого сидел лишь один краснокожий. Определить его возраст было невозможно из-за таких же, как у разведчика, черных и желтых полос, полностью скрывавших лицо. В волосах, стянутых узлом на затылке, торчало белое орлиное перо — знак вождя. У пояса висели два скальпа, на шее — мешочек с «лекарствами» и трубка мира. Он держал на коленях старое ружье, изготовленное лет двадцать, а то и тридцать тому назад. Индеец внимательно осмотрел нас.

— Он горд собой, — шепнул Олд Дэт, стараясь, чтобы краснокожие его не услышали. — Мы должны показать ему, что мы тоже не простые воины, а вожди. Садитесь и предоставьте право говорить мне.

Старик уселся к костру напротив вождя, а мы последовали его примеру. Только негр, зная, что сидеть — привилегия вождя, остался стоять.

— Уфф! — возмущенно воскликнул индеец и бросил еще несколько слов, смысл которых мы совершенно не поняли.

— Разве ты не умеешь говорить на языке бледнолицых? — спросил Олд Дэт.

— Умею, но не хочу. Мне не нравится язык бледнолицых, — прозвучал ответ вождя, который Олд Дэт немедленно перевел нам.

— И все же я прошу тебя говорить на нем, — настаивал вестмен.

— Почему?

— Потому что мои товарищи не понимают языка команчей, а они должны знать, о чем мы беседуем.

— Они пришли к команчам и пусть говорят на их языке. Так велит вежливость.

— Ты ошибаешься. Даже старой скво понятно, что человек не может говорить на языке, которого не знает. Кроме того, они гости команчей и вправе требовать от тебя вежливого обращения, как ты того требуешь от них. Ты сказал, что говоришь на языке бледнолицых. Докажи это на деле, иначе я подумаю, что ты лжец.

— Уфф! — воскликнул еще раз индеец и перешел на ломаный английский. — Я не солгал. Вы не верите моим словам и оскорбляете меня. За это я велю убить вас. По какому праву вы осмелились сесть рядом со мной?

— По праву вождей.

— Чей ты вождь?

— Я вождь белых вестменов.

— А вон тот бледнолицый?

— Он вождь кузнецов, которые делают оружие.

— А этот?

— Это его сын, он делает ножи и томагавки.

Кажется, индеец был удовлетворен таким ответом.

— Если он действительно умеет все это, то не зря назван вождем. А вот он? — указал краснокожий на меня.

— Этот славный белый муж прибыл к нам из далекой страны, он не убоялся переплыть Великую Воду, чтобы познакомиться с воинами команчей. Он обладает мудростью и знанием множества вещей и, когда вернется в свою страну, расскажет всем о славном племени команчей. Поэтому он удостоен звания вождя.

Такое объяснение выходило за рамки понимания индейца, он долго и озабоченно разглядывал меня, а потом заметил:

— Ты утверждаешь, что он принадлежит к числу мудрых и опытных воинов, однако волосы его еще не побелели.

— В той далекой стране рождаются сыновья мудрее наших стариков.

— Видно, Великий Дух очень любит эту страну. Но сыновьям команчей не нужна мудрость бледнолицых, они сами знают, как следует поступать. На этот раз, кажется, мудрость покинула бледнолицых, раз они осмелились перешагнуть нашу военную тропу. Воины команчей выкопали топор войны и не потерпят присутствия белых.

— Похоже, ты не знаешь, что сказали ваши послы в форте Индж. Они заверили всех, что идут в поход только на апачей и остаются добрыми друзьями белых мужей.

— Пусть послы сами отвечают за свои слова. Я же поступлю как знаю.

До сих пор Олд Дэт отвечал вежливо на враждебные выпады индейца, но сейчас он, по-видимому, решил, что наглеца пора поставить на место.

— А кто ты такой, что осмеливаешься так говорить с Коша-Певе? Почему ты не назвал мне свое имя? Или у тебя нет имени? Тогда назови мне имя твоего отца.

Вождь буквально остолбенел от дерзости старика, долго всматривался в лицо Олд Дэта и наконец воскликнул с угрозой в голосе:

— Берегись, бледнолицый! Стоит мне только приказать, и мои воины поставят тебя к столбу пыток.

— Я не боюсь тебя. Кто ты такой, чтобы угрожать мне?

— Я Ават-Вила, вождь команчей!

— Ават-Вила? Великий Медведь? Еще мальчишкой я убил моего первого медведя, а с тех пор их было столько, что я мог бы обвешать когтями все свое тело. Человек, убивший медведя, еще не герой.

— Тогда посмотри на скальпы у моего пояса.

— Если бы я снял скальпы со всех убитых мною врагов, то мог бы одарить ими всех твоих воинов. Скальпы не говорят о мужестве.

— Я сын великого вождя Ойо-Колсы.

— А вот это уже кое-что. Я выкурил с Белым Бобром трубку мира, мы поклялись друг другу в вечной дружбе и в том, что его друзья будут моими друзьями, а мои — его, и всегда мы держали данное слово. Я надеялся, что сын, так же как и отец, отнесется ко мне дружелюбно.

— Ты мне дерзишь! Неужели ты считаешь воинов команчей мышами, которые безропотно терпят лай собаки?

— Что ты сказал? Ты думаешь, что Коша-Певе собака, которую можно убить палкой? Я сейчас же отправлю тебя в Страну Вечной Охоты!

— Уфф! За мной стоят сто краснокожих воинов, — и он махнул рукой назад.

— Ну и что? — ответил Олд Дэт. — Здесь сидим мы, а это ровно столько, сколько все твои команчи, вместе взятые. Никто не успеет помешать мне всадить тебе пулю в живот, а потом мы еще посмотрим, на что годится сотня краснокожих. Гляди! У меня два револьвера, и в каждом по шесть патронов. У моих товарищей тоже найдется дюжина выстрелов, я уж не говорю о винтовках и ножах. Прежде чем твои воины до нас доберутся, половина из них умрет.

Никто и никогда не говорил еще так с вождем индейцев. Ават-Вила с упорством дикаря пытался понять причину отчаянной смелости старого вестмена.

— Наверное, у тебя очень сильное «лекарство».

— Да, мое «лекарство» сильнее твоего, мой талисман всегда наказывал смертью моих врагов. И так будет всегда. Я спрашиваю тебя: ты считаешь нас друзьями или нет?

— Я должен посоветоваться с воинами.

— Впервые вижу, чтобы вождь спрашивал совета у своих воинов. Но раз ты так говоришь, значит, так оно и есть. Мы, белые вожди, поступаем так, как считаем нужным, а потому мы важнее тебя, наша власть сильнее. Поэтому мы не можем сидеть вместе с тобой у одного костра, мы немедленно седлаем лошадей и уезжаем.

Олд Дэт встал на ноги, все еще сжимая в каждой руке по револьверу. Великий Медведь вскочил, словно ужаленный, глаза его загорелись, зубы оскалились. Загнанный в тупик, он лихорадочно искал выход и, по-видимому, не находил его. В случае столкновения с индейцами мы наверняка поплатились бы жизнью за дерзость старого вестмена, но и многие команчи пали бы от наших пуль, а другие были бы изувечены в рукопашной схватке. Молодой вождь со страхом смотрел на смертоносные револьверы, он знал, что его первого ждет пуля.

Сын вождя отвечал перед отцом за все, что предпринимал по собственному усмотрению, и хотя у индейцев никто никого не принуждает принимать участие в военном походе, тот, кто решился выступить, должен непременно подчиниться железной дисциплине и неумолимому закону. Кто покажет себя трусом или неумелым воином, кто не владеет собой и больше ценит собственные порывы, чем общее благо, того с позором изгоняют, такого не примет ни одно племя, и изгой бродит по безлюдным пространствам. У него есть только один путь возвратить себе доброе имя: вернуться в родные места и покончить с собой на глазах у соплеменников, чтобы мучительной смертью доказать способность переносить физические страдания. Это единственная возможность попасть в Страну Вечной Охоты, и индеец готов совершить любой подвиг, немыслимый для обыкновенного человека, лишь бы после смерти оказаться в своем дикарском раю.

Именно так, скорее всего, и думал молодой вождь. Он не решался приказать убить нас, ведь в случае его смерти оставшиеся в живых скажут Белому Бобру, что сын не мог владеть собой, что он, пытаясь играть роль вождя, отказал в гостеприимстве старому другу отца и обозвал его и его товарищей собаками. Похоже, для Олд Дэта не было тайн в душе краснокожего, он рассчитал точно и был совершенно спокоен. Старик стоял напротив индейца с револьверами на изготовку и смотрел прямо в сверкающие от гнева глаза молодого вождя.

— Вы хотите уйти? — воскликнул индеец. — Мы не вернем вам лошадей. Вы в ловушке!

— И ты вместе с нами. Подумай о Белом Бобре. Если ты погибнешь от моей пули, он не покроет свою голову и не запоет траурную песню, но скажет: «У меня не было сына. Тот, кого застрелил Коша-Певе, был неопытный мальчик, он не уважал моих друзей и слушался только голоса собственной глупости». Тени воинов, которых мы убьем вместе с тобой, закроют тебе вход в Страну Вечной Охоты. Старые скво откроют беззубые рты, чтобы высмеять вождя, который не сберег своих воинов, потому что не умел владеть собой. Посмотри на меня! Разве я похож на человека, который боится? Я уговариваю тебя стать моим другом не из страха, а потому, что ты — сын моего краснокожего брата, которому я желаю только добра. А теперь решай! Одно неосторожное слово, одно неверное движение — и я стреляю.

С минуту вождь стоял как вкопанный. Трудно было понять, что происходит у него в душе: лицо, покрытое толстым слоем краски, оставалось бесстрастным. Потом он медленно опустился на землю, снял с шеи трубку мира и сказал:

— Великий Медведь выкурит трубку мира с бледнолицым.

— И правильно сделает. Тому, кто выступил походом на апачей, не следует ссориться с белыми.

Мы тоже сели.

Великий Медведь вынул из-за пояса мешочек с кинникинником, то есть табаком, смешанным с листьями дикорастущей конопли, набил трубку, раскурил ее, встал и произнес короткую речь, в которой часто повторялись слова: «мир», «дружба» и «белые братья». Потом он затянулся шесть раз, пуская дым струёй к небу, к земле и на все четыре стороны света, и передал трубку Олд Дэту. Вестмен произнес ответную дружелюбную речь, повторил фокус с дымом и вручил трубку мне, предупредив, что каждый из нас должен затянуться именно шесть раз. Когда трубка обошла всех нас поочередно, включая и Сэма, команчи уселись в некотором отдалении, образовав живой круг, а наш проводник подошел к вождю, чтобы в подробностях рассказать ему о нашей встрече. Естественно, он умолчал о том, что Олд Дэт взял его в плен. Когда разведчик закончил свой доклад, я попросил его провести меня к нашим лошадям и принес сигары. К сожалению, я не мог угостить никого из краснокожих, кроме Великого Медведя, чтобы, будучи «вождем», не встать на одну доску с простыми воинами и не потерять их уважение.

Сигары были знакомы Великому Медведю: я заметил, как просветлело его лицо при виде подарка, а при каждой затяжке вождь издавал звук, напоминающий голос тех милых животных, из которых получается превосходный окорок. Он стал очень учтив и справился о цели нашего путешествия. Благоразумный вестмен не счел нужным открывать ему всю правду, сообщил лишь, что мы пытаемся догнать нескольких белых, следующих к Рио-Гранде, а оттуда в Мексику.

— В таком случае мои белые братья могут ехать с нами, — предложил вождь. — Мы двинемся в путь, как только найдем след апача, сумевшего уйти от наших воинов.

— Кто он?

— Один из вождей. Команчи встретились с апачами в том месте, которое белые называют форд Индж. Несколько пуль попали в него, и он не сможет долго продержаться в седле. Скорее всего, он где-то тут поблизости. Мои белые братья случайно не встречали его следов?

— Нет, — твердо ответил Олд Дэт, не собиравшийся предавать Виннету.

— Значит, этот койот скрывается где-то у реки. Он не мог далеко уйти из-за ран, к тому же берег занят моими воинами, а они не дадут проскользнуть и мыши.

Положение Виннету становилось угрожающим. Конечно, след в реке команчам было не найти — его затоптали копыта наших лошадей, однако охота на раненого апача продолжалась уже три дня, и он вполне мог угодить в лапы воинов из любого другого отряда команчей. То, что Великий Медведь ничего не знал об этом, еще ни о чем не говорило.

Чтобы хоть чем-то помочь Виннету, хитроумный вестмен заметил:

— Завтра мои краснокожие братья наверняка найдут то место, где мы переправлялись через реку. Там стоит липа, с которой мы сняли кору: у меня открылась давняя рана, и пришлось перевязать ее лыком. Нет ничего лучше лыка, когда требуется остановить кровотечение. Мой краснокожий брат, наверное, знает об этом средстве.

— Мой белый брат не сказал нам ничего нового. Мы всегда перевязываем раны лыком.

— Тогда я пожелаю мужественным воинам команчей, чтобы им пришлось как можно реже перевязывать раны от удара врага. Желаю им также победы и славы, потому что я друг им. Сожалею, что не могу остаться с ними. Они пойдут искать след, а мы поспешим за бледнолицыми.

— Мои белые браться непременно встретят Белого Бобра. Мой отец будет рад видеть Коша-Певе. Я дам вам воина, чтобы он провел вас к нему.

— Где сейчас находится славный вождь Ойо-Колса?

— Я назову места языком бледнолицых, чтобы Коша-Певе правильно понял меня. Если мои братья поедут туда, где садится солнце, они достигнут реки Тарки-Крик, Плечо Индюка, которая впадает в Рио-Нуэсес. Затем они должны перебраться через Чико-Крик, за которой начинается пустыня, тянущаяся до Элм-Крик. По ее берегам расставлены отряды Белого Бобра, чтобы не пропустить через брод никого, кто направляется через Рио-Гравде-дель-Норте в Орлиное ущелье.

— Тысяча чертей! — невольно вырвалось у Олд Дэта, но он тут же спохватился и исправил свою ошибку: — Именно туда мы направляемся. Наш краснокожий брат очень обрадовал нас этим известием. Я счастлив, что могу повидаться с Белым Бобром. А теперь пора идти отдыхать. Мы выезжаем завтра на рассвете.

— Я сам провожу моих белых братьев к месту, где им будет удобнее провести ночь.

Он привел нас под огромное раскидистое дерево и велел принести туда наши седла и одеяла. С тех пор как мы выкурили трубку мира, он вел себя гостеприимно и предупредительно. Как только вождь ушел, мы проверили содержимое наших переметных сум и с удовольствием отметили, что все оказалось на месте. Завернувшись в одеяла и пристроив под головы жесткие седла, мы растянулись рядом друг с другом на земле. Команчи улеглись вокруг нас плотным кольцом.

— Пусть поведение индейцев не вызывает у вас подозрений, — сказал Олд Дэт. — Они берут нас под свою защиту, а вовсе не пытаются помешать нам бежать. Если ты выкурил с краснокожим трубку мира, можешь смело ему доверять. И все же следует избегать их общества и держаться на расстоянии. Я наврал им с три короба насчет лыка и ран, чтобы сбить их со следа апачей, но, судя по обстановке, даже Виннету будет нелегко перебраться через Рио-Гранде. Кому-либо другому не стоило бы и пытаться сделать это. Положение же Виннету трудно вдвойне — он везет раненого. Индейцы посылают на переговоры самых опытных воинов и вождей, поэтому я думаю, что сбежавший апач далеко не юноша. Путь им предстоит не близкий, а у старика от ран наверняка начнется лихорадка. Ну все, давайте отдыхать. Спокойной ночи.

Несмотря на его пожелания, ночь для меня не была спокойной. В тревоге за судьбу Виннету я не сомкнул глаз и разбудил товарищей, едва на востоке забрезжил рассвет. Наши поднялись без шума, но индейцы тут же вскочили на ноги. Теперь в свете встающего солнца мы могли рассмотреть их лучше, чем накануне вечером в мерцающем огне костров. От вида жутко раскрашенных лиц и невероятно одетых фигур краснокожих мурашки побежали у меня по спине. Только на немногих было какое-то подобие одежды, большинство же навесило на себя немыслимые лохмотья; но все равно команчи производили впечатление сильных и страшных в бою воинов. Я уже слышал, что мужчины из племени команчей — красивые и храбрые люди. Судя по первой встрече с ними, так оно и было на самом деле.

Вождь спросил, не голодны ли его белые братья, и предложил нам на завтрак несколько кусков жесткой конины. Мы поблагодарили его и отказались, объяснив, что у нас ни в чем нет нужды, хотя на самом деле запасы наши иссякли и нам пришлось довольствоваться всего лишь несколькими ломтями бизоньего окорока.

Великий Медведь представил нам воина, который должен был стать нашим проводником. Пришлось прибегнуть к невероятным дипломатическим ухищрениям, чтобы отделаться от сопровождения, и только когда Олд Дэт заявил, что такие опытные вожди, как мы, считают ниже своего достоинства пользоваться услугами проводника, Ават-Вила наконец согласился с нашими доводами и уступил. Наполнив водой кожаные фляги и увязав несколько охапок травы для лошадей, мы двинулись в путь. Было четыре часа утра.

Вначале мы не торопили лошадей, чтобы дать им возможность размяться. Какое-то время мы ехали по равнине, поросшей травой, но растительность редела и блекла с каждой милей, пока, наконец, полностью не исчезла. Теперь наш путь пролегал через пески. Зеленый рай на берегах реки давно исчез из виду, и казалось, мы попали в Сахару. Впереди и вокруг нас расстилалась ровная, как блюдце, равнина, а над нами висело солнце, лучи которого, несмотря на раннее утро, палили нещадно.

— Пришпорьте ваших лошадей, — сказал Олд Дэт, — надо проехать как можно больше до полудня, пока солнце у нас за спиной. Мы едем прямо на запад, и во второй половине дня солнце будет светить нам прямо в лицо. Вот тогда-то и начнется настоящее пекло.

— Мы не собьемся с пути? На этой равнине нет никаких примет, — спросил я, все еще играя роль гринхорна.

Олд Дэт снисходительно улыбнулся в ответ:

— Ваши вопросы мне доставляют истинное удовольствие, сэр. В пустыне лучшая примета — солнце. Тарки-Крик, куда мы направляемся, находится в шестнадцати милях отсюда. Если пожелаете, мы уже через два часа можем быть на месте.

И он пустил лошадь сначала рысью, а затем галопом. Мы последовали за ним. Ехали молча: скачка не оставляет места для беседы, так как всадник должен внимательно следить за бегом лошади и двигаться в такт ее шагу.

Так мы проскакали час, затем пустили лошадей шагом, давая им передохнуть. Вдруг Олд Дэт указал рукой вперед.

— Посмотрите туда, сэр, а потом на часы. Мы ехали два часа и пять минут. Я правильно оценил время путешествия?

— Да, — согласился я.

— А это значит, что у человека часы в голове. Даже в самую темную ночь я скажу вам, который час, и ошибусь самое большее на несколько минут. Когда-нибудь и вы этому научитесь.

Впереди блеснула река. По ее берегам зеленели кусты и трава. Вскоре мы нашли подходящий для переправы брод и без препятствий добрались до места, где Тарки-Крик впадает в Рио-Нуэсес, впрочем, почти не отдавая ей воду. Оттуда мы направились к Чико-Крик и вышли к ней около девяти часов утра.

Чико-Крик в это время года трудно назвать рекой: русло пересыхает и только кое-где поблескивает грязная лужица, из которой тонким ручейком струится вода. Там не было ни кустов, ни деревьев, а редкая трава давно пожухла. Перебравшись на противоположный берег, мы спешились, за неимением ведра наполнили водой огромную шляпу Билла Ланге, напоили лошадей, скормили им наш скудный запас травы и после получасового отдыха снова тронулись в путь по направлению к Элм-Крик. И все же короткий отдых не восстановил силы животных, так что нам пришлось перейти на шаг.

Солнце близилось к полудню и жгло немилосердно. Ноги лошадей утопали в глубоком раскаленном песке. В два часа дня мы отдали животным последнюю воду из наших фляг, не оставив себе ни капли. Так решил Олд Дэт, считавший, что люди легче переносят жажду, чем лошади, несущие нас через пустыню.

— Впрочем, — добавил с улыбкой старик, пытаясь подсластить пилюлю, — вы хорошо держались. Знаете ли вы, сколько мы проехали? Я говорил вам, что только к вечеру доберемся до Элм-Крик, тогда как в действительности мы будем на месте через час-другой. Лошадки у нас незавидные, с такими не всякий вестмен пустится в пустыню.

Он вгляделся в горизонт, взял несколько южнее и продолжил:

— Невероятно, но мы до сих пор не встретили следов команчей. Похоже, они прошли вдоль реки. Ну и глупо! Потерять столько времени на поиски одного-единственного апача! Если бы они сразу направились к Рио-Гранде, то уже давно захватили бы своих врагов врасплох.

— Наверное, они думают, что еще не поздно, — вмешался Ланге. — Если Виннету с раненым не успели добраться к своим, апачи и не подозревают, что им объявили войну.

— Может быть, вы и правы, сэр. Но именно то, что мы не встретили команчей, беспокоит меня больше всего. По всей видимости, команчи двигаются большим отрядом, а не разбились на маленькие группки, чтобы прочесать всю местность. Возможно, апачей уже схватили.

— И что в таком случае ждет Виннету?

— Смерть, и самая ужасная, какую только можно себе представить. Его не прикончат сразу и даже не станут пытать во время военного похода: не каждый день удается взять в плен верховного вождя апачей. Для команчей это событие из ряда вон выходящее, и его следует отметить соответствующим образом, то есть изобрести самые изощренные пытки. Вождя переправят под надежной охраной в стойбище команчей, где сейчас остались одни старики, женщины и дети. Там за ним будут ухаживать, женщины исполнят любое его желание, у него будет все, кроме свободы. Но вы ошибаетесь, если посчитаете, что команчи хлебосольны и гостеприимны. Они всего лишь будут заботиться о том, чтобы пленник, с которого они, кстати, глаз не спустят, был здоров, как никогда, и как можно дольше выносил страдания. Краснокожие просто лопнут от злости, если жертва погибнет в начале обряда. Уверяю вас, Виннету обречен на смерть, но погибнет он не сегодня и не завтра. Его тело изрежут на куски, как если бы над ним трудились ученые анатомы, и пройдет несколько дней, пока смерть не избавит его от живодеров. Вот конец, достойный вождя. Не сомневаюсь, что Виннету не издаст ни стона, более того, он будет смеяться над своими палачами. Но тем не менее я не желаю ему такой судьбы и заявляю вам, что при необходимости встану на его защиту и даже пожертвую собственной жизнью. Поэтому мы сейчас немного отклонимся к югу и навестим моего давнего друга, от которого узнаем, что происходит на Рио-Гранде.

— Вы думаете, он обрадуется нашему визиту?

— Ну конечно! Иначе я не назвал бы его другом. Он ранчеро и настоящий мексиканец, но из испанцев голубых кровей. Одного из его предков удостоили дворянского титула, поэтому он с гордостью именует себя «кабальеро», да и свою усадьбу называет «Эстансия-дель-Кабальеро». Поэтому обращайтесь к нему уважительно — сеньор Атанасио.

Тем временем мы двигались дальше. Лошади шагали с трудом, по колено погружаясь в песок. Однако вскоре мы заметили, что почва становится более твердой, а к четырем часам пополудни появились первые признаки растительности. Немного позже мы уже ехали по великолепной зеленеющей прерии, где то тут, то там виднелись стада коров и отары овец, вокруг которых кружили верховые пастухи. Наши кони словно ожили и побежали резвой рысью, а вскоре показалась рощица, сквозь зелень которой просвечивало что-то белое.

— Это и есть «Пристанище Кабальеро», — сказал Олд Дэт, — настоящая цитадель, образцом для которой послужили крепости индейцев племен моки и суньи. Только в таком доме можно укрыться от набегов врагов.

Подъехав поближе, мы по достоинству оценили своеобразие крепости. «Пристанище» окружала стена высотой почти в две сажени, с широкими воротами, к которым вел мост, переброшенный через глубокий, но пересохший ров. Дом имел форму правильного шестигранника, первый этаж был полностью стеной, а второй — несколько смещен, так что вдоль края крыши тянулась галерея, завешенная белым полотняным пологом. Строение венчал третий этаж такой же формы, но с основанием меньше предыдущего. И здесь также была галерея, крытая белым полотном.

Выстроенный уступами дом с выкрашенными белой краской стенами сиял под солнцем. Подъехав поближе, мы заметили на каждом этаже ряд узких окон, больше похожих на бойницы.

— Прекрасный замок, — корчился в гримасах Олд Дэт. — Однако внутри он еще лучше, чем снаружи. Хотелось бы мне увидеть индейского вождя, который осмелился бы пойти на штурм этого дома.

Тем временем мы въехали на мост и остановились у ворот напротив окошка, рядом с которым висел колокол величиной с человеческую голову. Олд Дэт без колебаний ударил в него, и на полмили вокруг раздался звон. В окошке тотчас же появилась физиономия индейца, спросившего по-испански: «Кто вы?»

— Друзья хозяина, — отозвался вестмен. — Сеньор Атанасио дома?

В окошко выглянула пара темных глаз, и мы услышали радостный возглас:

— Какая радость! Сеньор Олд Дэт! Добро пожаловать! Сейчас, сейчас, бегу открывать!

Послышался лязг засова, ворота отворились, и мы въехали во двор. Впустивший нас индеец, одетый в белые полотняные штаны и куртку толстяк, был одним из тех краснокожих, что смирились с пришествием белых и приняли христианство и цивилизацию. Он закрыл ворота на все засовы, поклонился нам в пояс, торжественно пересек двор и дернул за железный стержень, свисавший со стены дома.

— Пока он докладывает хозяину, у нас есть время объехать все здание и полюбоваться им, — сказал Олд Дэт.

Стены первого этажа, ранее скрытые от наших глаз, были усеяны узкими щелями бойниц. Объехав широкий, поросший травой двор, мы не увидели ни окон, ни дверей, через которые можно было попасть внутрь.

— Как же мы войдем в дом? — спросил Ланге.

— Сейчас увидите, — ответил Олд Дэт.

Вдруг из галереи второго этажа высунулся какой-то человек и внимательно посмотрел вниз. Увидев индейца-привратника, он тотчас же спустил нам деревянную лестницу с широкими удобными ступенями.

Если читатель предполагал, что на втором этаже была долгожданная дверь, то он глубоко заблуждался. На галерее нас ждал другой слуга, по сигналу которого появилась еще одна лестница, и вскоре мы оказались на крыше дома, посыпанной песком, в центре которой было прямоугольное отверстие. Отсюда в глубь дома вела еще одна лестница.

— Вот так испокон веков индейцы моки и суньи строили свои пуэбло. Дьявольски трудно даже проникнуть во двор, но если кому-нибудь удастся, то перед ним встанет стена без лестницы: если встать ногами на седло, то можно вскарабкаться на галерею. Но я не советую и пытаться делать так в военное время. С крыши прекрасно простреливается и стена и двор, а сеньор Атанасио держит не менее двадцати вакеро, пеонов и слуг. Ружей, пуль и пороха у него хватает, а двух десятков хорошо вооруженных защитников достаточно, чтобы уложить не одну сотню нападающих. Вы еще не раз увидите такие замки на границе с Мексикой и поверьте, что местные ранчеро только благодаря им смогли отбить не одну атаку краснокожих.

Дом стоял на берегу Элм-Крик, чьи воды превращали окрестную пустыню в плодородный оазис. Река хрусталем блестела под солнцем, и мне захотелось искупаться.

Вслед за слугой мы спустились по лестнице и оказались в длинном узком коридоре, освещенном тусклым светом из двух бойниц. По обе стороны располагались двери комнат, а в противоположном конце я заметил распахнутый люк, ведущий на второй этаж. Помнится, мне еще подумалось, что несколько раз на дню карабкаться вверх по трем лестницам, а затем с такими же неудобствами спускаться вниз — занятие не из самых приятных, но, видно, собственный скальп человеку дороже всяких удобств.

Слуга скрылся за одной из дверей и вскоре вернулся с известием, что сеньор «капитане» ожидает нас.

— Не удивляйтесь, — сказал Олд Дэт. — Старина Атанасио примет нас очень церемонно. Испанцы обожают этикет, а мексиканцам только покажи дурной пример — они готовы весь день кланяться да расшаркиваться. Будь я один, он давно бы выбежал навстречу. Но сегодня я в обществе незнакомых ему людей, поэтому он не преминет устроить что-то вроде маленького королевского приема. Боже вас упаси улыбнуться, когда он предстанет перед нами в мундире кавалерийского капитана мексиканской армии и при всех регалиях. Он сохранил их в память о днях бурно проведенной молодости и с удовольствием время от времени щеголяет в давно вышедших из употребления эполетах. Кстати, это единственная причуда моего старого и милого друга.

Нас провели в полутемную, прохладную комнату, уставленную некогда дорогой, а теперь изрядно обветшавшей мебелью. Навстречу нам церемонно выступил высокий худой мужчина с седой гривой и такими же усами, одетый в красные брюки с золотыми лампасами, высокие, начищенные до блеска сапоги и голубого сукна камзол, шитый на груди золотом. На плечах почему-то красовались золотые же генеральские эполеты. У пояса висела сабля в стальных ножнах, на ремне с позолоченными застежками. На согнутой в локте руке мужчина держал треуголку, обшитую золотым галуном, и с перьями, заколотыми сверкающей камнями булавкой. Он напоминал человека, вырядившегося на маскарад, но его молодые и добрые глаза на изможденном, старом лице вызывали чувство расположения. Хозяин молодцевато выпятил грудь, звякнул шпорами и торжественно произнес:

— Рад вас видеть, сеньоры. Добро пожаловать!

Его слова прозвучали несколько напыщенно. Мы поклонились в ответ, а Олд Дэт сказал:

— Благодарим вас, сеньор капитан! Мы проезжали мимо вашей усадьбы, и я не мог упустить счастливую возможность представить моих товарищей знаменитому борцу за свободу Мексики, поэтому взял на себя смелость заглянуть к вам.

Сеньор Атанасио улыбнулся и кивнул головой в знак согласия.

— Ну, конечно, сеньор Олд Дэт. Я счастлив, что могу познакомиться с господами, путешествующими в вашем обществе.

Олд Дэт представил нас поименно, а кабальеро удостоил каждого рукопожатием и пригласил присаживаться. Но вестмен остался на ногах и справился о здоровье сеньоры и сеньориты. В ответ хозяин распахнул дверь во внутренние покои, где нас ожидали дамы: величавая пожилая женщина, сохранившая следы былой красоты, и прелестная юная девушка. Это были жена и внучка хозяина асиенды.

Затянутые в платья черного шелка, они, казалось, собрались на прием в королевском дворце. Олд Дэт, семеня, подбежал к дамам и с таким восторгом принялся пожимать им руки, что я чуть не расхохотался. Отец и сын Ланге склонили головы, чтобы скрыть невольные улыбки, а простодушный Сэм, не сдержавшись, воскликнул:

— Какие красивые миссис и мисс!

Я подошел к сеньоре, поклонился и поцеловал руку. В ответ на мою учтивость хозяйка подставила мне щеку для «бесо де кортесия», то есть для поцелуя вежливости. Точно так же поступила и сеньорита.

Мы чинно расселись и принялись обмениваться новостями. Владелец асиенды спросил нас о цели нашего путешествия, и мы рассказали ему все, что сочли нужным, в том числе и о встрече с команчами. Нас слушали очень внимательно, время от времени обмениваясь понимающими взглядами, а затем попросили еще раз подробнее описать внешность людей, которых мы разыскивали. Как только я протянул им фотографии, сеньора воскликнула:

— Несомненно, это они! Не правда ли, дорогой Атанасио?

— Действительно, — согласился с ней кабальеро, — эти люди были у меня прошлой ночью.

— Как и когда они попали в ваш дом? И где они теперь? — спросил Олд Дэт.

— Их встретил ночью в прерии один из моих вакеро, который и привел их в «Эстансия-дель-Кабальеро». Они были такие усталые, что проспали до полудня и уехали всего три часа тому назад.

— Превосходно! Завтра, если мы их не догоним, то уж наверняка нападем на след.

— Вы, безусловно, правы, сеньор. Они сказали нам, что направляются к Рио-Гранде, к броду между Рио-Моралес и Рио-лас-Морас, что вблизи Орлиного ущелья. Не знаю, лгали они или нет, но вскоре это выяснится, так как я послал вслед за ними несколько вакеро, чтобы проверить, куда те подались.

— Но зачем вам это понадобилось? Вы что-то заподозрили?

— Они заплатили за гостеприимство неблагодарностью. Встретив по дороге табун моих лошадей, они послали пастуха передать мне якобы очень важное известие, а когда тот отправился с выдуманным поручением, увели шесть лошадей и были таковы.

— Какая подлость! Выходит, те двое были не одни?

— Да, с ними были переодетые наемники Хуареса, переправлявшиеся в Мексику.

— Если так, то вашим людям не удастся отбить у них лошадей. Их отряд сильнее горстки вакеро.

— Мои пастухи — люди не из робких и умеют пользоваться оружием.

— Говорили ли что-нибудь Гибсон и Олерт о своих ближайших планах?

— Ни слова. Гибсон был весел и болтал о пустяках, а Олерт больше молчал. Они расположили меня к себе, и я доверился им, показал весь дом и даже раненого индейца.

— Раненого индейца? Что он здесь делает?

Кабальеро с улыбкой ответил:

— Я чувствую, что возбудил ваше любопытство, сеньоры. В моем доме действительно скрывается раненый краснокожий, вождь апачей по имени Инда-Нишо. Он был послом на встрече с команчами, о которой вы только что рассказали. Это его раны перевязал лыком Виннету на Рио-Леоне.

— Инда-Нишо значит — Добрый Человек. Я слышал, что это имя дано ему не зря. Он самый старый, умный и миролюбивый из вождей апачей. Я должен его увидеть.

— Нет ничего проще. Боюсь только, что поговорить вас с ним не удастся — старик очень плох. А известно ли вам, что прославленный Виннету — добрый мой знакомый и всегда навещает меня, когда его путь пролегает через эти края? Он уже не раз имел возможность убедиться, что мне можно доверять. Выехав из форта Индж, Виннету нагнал Инда-Нишо и, как вы сами догадались по следам, перевязал его раны на Рио-Леоне. Одна пуля угодила старому вождю в плечо, другая — в бедро. Несмотря на перевязку, рана старика воспалилась от бешеной скачки, у него началась горячка, вокруг же сновали команчи, пытаясь, словно ищейки, напасть на их след. Как Виннету сумел пройти незамеченным, остается тайной. Это похоже на чудо, но ему действительно удалось привезти в «Эстансия-дель-Кабальеро» раненого старика. Инда-Нишо уже едва держался в седле от потери крови, к тому же и возраст у него преклонный, и хотя краснокожие не ведут счет прожитым годам, думаю, ему уже за семьдесят.

— Невероятно! Добраться сюда от форта Индж с двумя огнестрельными ранами! Они проделали путь более чем в сто шестьдесят миль, на такое способен только краснокожий. И что же произошло дальше? Говорите же!

— Виннету добрался до нас к вечеру и ударил в колокол. Я вышел к нему, он рассказал о случившемся и попросил укрыть старого вождя. Я обещал ему заботиться о раненом, пока апачи не пришлют за ним. Сам же Виннету очень торопился известить свои племена по ту сторону Рио-Гранде о войне и о приближении команчей. Я послал с ним двух лучших моих пастухов, чтобы знать наверняка, перебрался ли он через Рио-Гранде или нет.

— Ну и как? — полюбопытствовал Олд Дэт. — Что рассказали его провожатые?

— Он всех перехитрил. Команчи толпой ждали его у брода выше устья Рио-Моралес, а Виннету спустился вниз по течению и перебрался вплавь. Он умышленно выбрал место, где река бурлит и где никому и в голову не придет соваться в воду, но он и мои мальчики сумели доплыть до берега. Мои пастухи — ребята тертые и не бросили Виннету, пока не убедились, что за ними нет погони. Так что я уверен, что апачи уже знают о нависшей над ними опасности и успеют приготовиться к встрече врага. А теперь, сеньоры, если, конечно, вы желаете, пойдем навестим старого вождя.

Мы встали, простились с дамами и спустились этажом ниже. Пройдя по длинному коридору, как две капли воды похожему на предыдущий, мы открыли крайнюю дверь и оказались в просторной прохладной комнате. Внутри на ложе из одеял лежал старик апач. Его глаза глубоко провалились в глазницы, щеки впали, лицо осунулось. О враче можно было только мечтать, но хозяин асиенды не тревожился за здоровье больного, так как Виннету, разбиравшийся в травах не хуже знахаря, сам наложил повязки и строго-настрого запретил трогать их, пока жар не спадет. Раненого вождя уже не лихорадило, а это означало, что его жизнь была теперь вне опасности.

Когда мы покинули убежище апача и подошли к лестнице, ведущей на верхний этаж, я вспомнил о своем желании искупаться в реке.

— Конечно, конечно, но вам не стоит подниматься наверх, — ответил мне кабальеро. — Я выпущу вас отсюда прямо во двор.

— Но как? Разве здесь есть выход?

— Тс-с-с. Я самолично прорубил в стене тайный проход, чтобы можно было бежать, если вдруг краснокожие захватят дом. Я вам полностью доверяю, поэтому покажу, как это делается.

Хозяин подошел к шкафу у стены, налег на него плечом, сдвинул в сторону и провел меня по подземному ходу во двор. Густой кустарник, посаженный во дворе, скрывал подземный ход от любопытных глаз. Указав на один из кустов, растущих прямо у стены крепости, кабальеро объяснил:

— Здесь начинается еще один ход, ведущий прямо в прерию. Его никто не знает и даже не догадывается о его существовании. Не хотите ли сократить путь и пройти к реке по нему? Да? Тогда подождите здесь минуточку, я пришлю вам удобную одежду.

В это мгновение ударил колокол, и хозяин поспешил к воротам. Я последовал за ним и увидел пятерых верховых, сильных и рослых мужчин, крепко, словно влитые, сидящих на прекрасных лошадях. Это были вакеро, посланные в погоню за конокрадами.

— Ну что? — строго спросил сеньор Атанасио. — Вы их догнали?

— Нет, — ответил потупившись один из пастухов. — Мы были уже совсем рядом. Еще четверть часа, и они оказались бы в наших руках. Но вдруг мы увидели по следам, что к ним присоединился большой конный отряд. Мы все же последовали за ними и вскоре воочию убедились, что негодяи встретились с команчами и прекрасно спелись. Только безумец рискнет встать на пути краснокожих, вышедших на охоту за скальпами, поэтому мы и вернулись ни с чем.

— Вы поступили правильно, и я вас не виню. Даже целый табун не стоит человеческой жизни. Так вы говорите, что команчи приняли их как друзей?

— Мы были слишком далеко и не все рассмотрели, но нам показалось, что они поладили.

— Куда ведут их следы?

— В сторону Рио-Гранде.

— Значит, к нам они не пожалуют, опасность миновала. Спасибо, парни, возвращайтесь к своим стадам.

И вакеро уехали. Как выяснилось позже, кабальеро серьезно ошибся в расчетах: опасность вовсе не миновала, так как Гибсон, чтобы втереться в доверие к команчам, сообщил им, что в асиенде сеньора Атанасио скрывается раненый вождь апачей. Поэтому один из отрядов воинственных команчей уже несся к «Эстансия-дель-Кабальеро», чтобы схватить Инда-Нишо и примерно наказать хозяина за его помощь апачам.

Кабальеро удалился и вскоре прислал ко мне слугу, который должен был провести меня к реке. Рядом с господским домом был брод, чуть ниже по течению — омут, возле которого слуга остановился, снял с плеча узелок с белой полотняной одеждой для меня и сказал:

— Лучшего места для купания не сыщешь по всей округе, сеньор. Вашу одежду я заберу с собой, а когда вылезете из воды, оденетесь во все чистое. Я буду ждать вас у ворот, позвоните в колокол, и я вам открою.

Он унес мою одежду. Я с разбегу нырнул в воду и долго с удовольствием плескался и плавал после изнурительной многочасовой скачки. Через полчаса я наконец выбрался на берег и принялся одеваться. Мой взгляд невзначай упал на противоположный берег, и я увидел над излучиной реки всадников, скакавших, по обыкновению индейцев, след в след. Я опрометью бросился к воротам и ударил в колокол.

— Скорее проведи меня к кабальеро, — приказал я слуге, ожидавшему меня у входа. — Вдоль того берега к асиенде движутся индейцы.

— Сколько их?

— Около пятидесяти.

Весть о приближении краснокожих поначалу испугала слугу, но, узнав, что их не так-то много, он успокоился.

— И только-то? — с бахвальством спросил он. — Нам нечего опасаться. Мы справимся с дикарями, даже если их будет вдвое больше, сеньор, нам это не впервой. Я сейчас же помчусь собирать всех вакеро, а вы поспешите к сеньору Атанасио. И не забудьте убрать за собой лестницу.

— А что будет с нашими лошадьми? Краснокожие до них не доберутся?

— Не беспокойтесь, сеньор, они пасутся в табуне под присмотром самого опытного из вакеро.

Он ушел. Я запер ворота, взобрался на галерею и убрал за собой лестницу.

На крыше я нос к носу столкнулся с вылезающими из люка Олд Дэтом и сеньором Атанасио. Известие о приближении индейцев ничуть не смутило кабальеро, сохранявшего невозмутимое спокойствие.

— Индейцы? Какого племени? — спросил он без тени беспокойства.

— Не знаю. Они еще слишком далеко, чтобы по раскраске определить, кто они такие.

— Да это и не столь важно. Подождем, когда они подъедут поближе. Возможно, Виннету уже добрался в свое стойбище и выслал отряд за раненым вождем, а может быть, это команчи, выехавшие на разведку. Но даже в этом случае нам нечего опасаться, команчи ограничатся тем, что спросят нас, не видели ли мы апачей, и немедленно уберутся восвояси, как только мы в один голос заверим их, что, разумеется, ни один краснокожий не появлялся в округе.

— Мне кажется, что они настроены не слишком мирно, — заметил Олд Дэт. — Мой вам совет поскорее подготовиться к обороне.

— Мы уже готовы. Каждый из моих людей знает, что ему делать в случае приближения краснокожих — Смотрите! Вон по полю бежит пеон. Сейчас он сядет на коня и помчится к пастухам. Не пройдет и десяти минут, как вакеро загонят стада в кораль. Двое из них будут стеречь лошадей, остальные — сражаться с индейцами. Мои люди в совершенстве владеют лассо, уверяю вас, это страшное оружие в их руках, да и ружья их бьют дальше и точнее, чем старые хлопушки краснокожих. Поэтому нам не страшны ни полсотни, ни сотня нападающих. К тому же мы можем укрыться в «Эстансия-дель-Кабальеро», чьи стены не сможет преодолеть ни один дикарь. В крайнем случае я рассчитываю на вашу помощь. Вас пятеро бывалых воинов, я тоже на кое-что гожусь, да еще восемь пеонов — всего нас будет четырнадцать готовых постоять за себя человек. Хотел бы я увидеть индейца, который осмелится высадить ворота! Нет, сеньоры, на штурм они не решатся. Краснокожие позвонят в колокол, расспросят об апачах и оставят нас в покое. Как только команчи встретят у ворот четырнадцать хорошо вооруженных мужчин, они сразу присмиреют. Никакой опасности нет!

По лицу Олд Дэта было заметно, что он не столь убежден в нашей безопасности, как его друг. Вестмен встряхнул головой и сказал:

— Мне все же кажется, что опасность есть, и немалая. Я совершенно уверен, что к нам пожаловали не апачи, а команчи. Что им здесь понадобилось? Зачем высылать на разведку целый отряд, да еще туда, где нет врага? Почему они не ищут следы апачей в прерии, а прямиком направляются сюда? Расспросить нас? Нет, у них другое на уме. Им нужен раненый вождь апачей, которого вы скрываете на асиенде.

— Откуда им знать, что Инда-Нишо здесь? Кто мог им выдать нашу тайну?

— Гибсон, тот самый негодяй, которого мы преследуем и которого вы так любезно приняли. Вы сами показали ему апача, а он, не задумываясь, рассказал все команчам, чтобы завоевать их расположение. Я нисколько не сомневаюсь, что вас предал именно он.

— Может быть, и так. Но в этом случае команчи попытаются принудить нас выдать им раненого.

— Так оно и будет. Команчи от своего не отступятся. Что вы намерены предпринять?

— Никакие угрозы не заставят меня предать гостя! Мой друг Виннету доверил мне жизнь старого вождя, я дорожу его дружбой и доверием и никогда не пойду на подобную низость! Мы будем сражаться!

— Вы рискуете жизнью! Полсотни краснокожих нам действительно не страшны, но они приведут подмогу и тогда крепость не устоит.

— На все воля Божья. Как бы то ни было, я сдержу слово, данное Виннету.

Растроганный Олд Дэт торжественно пожал руку сеньору Атанасио и произнес:

— Вы человек чести, сеньор, и можете рассчитывать на нашу помощь. Вождь команчей — мой друг, и, может быть, благодаря этому обстоятельству мне еще удастся спасти жизнь и нам, и десятку-другому краснокожих. Надеюсь, вы не совершили двойную ошибку и не показали Гибсону потайную дверь?

— Я не спотыкаюсь дважды на одном месте, сеньор.

— Слава Богу. Пока краснокожие не пронюхали о потайном ходе, мы можем защищаться. Но довольно разговоров, пора браться за оружие.

Пока я плескался в реке, моим товарищам выделили комнаты и они уже успели отнести туда всю свою поклажу. Не теряя времени, мы спустились вниз. Снимая со стены мое старое ружье, я выглянул в узкое окно-бойницу. Отряд индейцев выезжал из-за рощицы, направляясь к броду. Минуту спустя они уже были на другом берегу и неслись вскачь к «Эстансия-дель-Кабальеро». Зрелище было устрашающее: расписанные боевыми красками команчи мчались в грозном молчании, вместо того чтобы выть и улюлюкать, как это обычно делают все краснокожие. Только у их предводителя, скакавшего впереди, в руках было ружье, остальные были вооружены копьями, луками и стрелами. Некоторые тащили за собой длинные жерди, которые я в первое мгновение принял за опоры для вигвамов. Но уже секунду спустя, догадавшись, что они замышляют, я опрометью выскочил за дверь. В коридоре я столкнулся с Олд Дэтом, выбегающим из своей комнаты.

— Скорее на крышу! — крикнул вестмен. — Хитрые канальи привезли с собой стволы деревьев с сучьями, чтобы по ним, как по лестницам, перебраться через стены! Все наверх! Быстро!

Однако быстро не получилось. Слуги находились этажом ниже, и собрать их оказалось делом не. настолько простым, как казалось. Да и мы сами, бросившись наверх, столкнулись с сеньором Атанасио с двумя дамами, которые, узнав о нападении команчей, в панике выбежали из своих комнат. Нам пришлось потратить добрых пару минут на то, чтобы хоть как-то успокоить перепуганных женщин, и когда мы наконец-то выбрались на крышу, индейцы уже карабкались на нее со всех сторон. Промедление погубило нас: мы стояли в окружении команчей, и остановить их можно было, только открыв огонь.

— Мы должны выиграть время! — тихо произнес Олд Дэт и приказал: — Цельтесь в них из ружей, но ни в коем случае не стреляйте! Не позволяйте им сделать ни шагу вперед!

Пока и мы и команчи в молчании рассматривали друг друга, я быстро пересчитал нападающих. Пятьдесят два мускулистых воина стояли неподвижно на краю крыши, сжимая в руках луки и стрелы. По-видимому, копья они оставили внизу, чтобы длинное древко не мешало карабкаться через стены. Краснокожие застали нас врасплох и, хотя и не решались броситься в атаку, чувствовали себя хозяевами положения.

Кабальеро собрался с духом, выступил вперед и заговорил на испано-англо-индейском наречии, употребительном в тех краях:

— Что понадобилось краснокожим воинам в моем доме? Почему они вошли, не спросив моего позволения?

Предводитель, который до сих пор держал ружье на плече, взял его в руку, сделал шаг вперед и вызывающе ответил:

— Бледнолицый — враг команчей. Мы пришли, чтобы сегодняшний день стал последним днем в его жизни.

— Ты ошибаешься. Я не враг команчам и живу в мире со всеми племенами краснокожих.

— Уста бледнолицего лгут. В его доме нашел приют вождь апачей, наших врагов, значит, и он сам наш враг. Бледнолицый умрет.

— В моем доме я решаю, кого принимать, а кого — нет. Мой краснокожий брат не в праве приказывать мне, здесь я хозяин.

— Воины команчей захватили дом, и теперь они в нем хозяева. Выдай нам апача. Я знаю, бледнолицый лжив, но сейчас ложь ему не поможет. Мне известно, что апач здесь!

— Только трус лжет, а я не боюсь ни команчей, ни дьявола! Я открыто говорю вам, что апач…

— Остановитесь, ради Бога! — перебил его Олд Дэт. — Не наделайте глупостей, сеньор!

— Неужели я должен унизиться до лжи дикарям? — удивился гордый кабальеро.

— Я и сам признаю, что ложь дело прескверное, но в нашем случае правда — сущее самоубийство.

— Самоубийство? Разве полсотни дикарей смогут устоять против наших четырнадцати ружей?

— Воины они умелые и не из робких, если судить хотя бы по тому, как ловко они взобрались на крышу. Вы правы, дюжину-другую мы пристрелим, но и нам не избежать их стрел и ножей. И даже если мы обратим их в бегство, уцелевшие в схватке приведут сюда пятьсот человек, и тогда нечет ждать пощады. Позвольте мне поговорить с ними.

И Олд Дэт обратился к предводителю индейцев:

— Слова моего брата удивили меня. Откуда команчам стало известно, что в этом доме скрывается апач?

— Сыновья команчей знают все, — хвастливо ответил тот.

— В таком случае они знают больше, чем мы. В доме нет никакого апача.

— Ты лжешь!

— Берегись! С твоих губ слетело слово, за которое ты заплатишь жизнью, если еще раз осмелишься произнести его! Я никому не позволю называть себя лжецом. Наши ружья смотрят на вас, и стоит мне дать знак — столько же твоих воинов, сколько нас здесь, окажется в Стране Вечной Охоты.

— Ружья не спасут бледнолицых. Сюда придут новые воины команчей, много больше, чем десять раз по пять, и не оставят от этого дома камня на камне.

— Мы уже знаем, что команчи стали нам врагами, и не позволим им перелезть через стены. Наши ружья бьют далеко и без промаха, ни один из пришедших не уйдет живым.

— Во рту бледнолицего очень много слов, но мне недосуг выслушивать его речи. Кто он такой, что говорит вместо хозяина дома? Как его имя? Почему он осмеливается угрожать славному воину и вождю команчей?

Олд Дэт скорчил пренебрежительную гримасу.

— Ты славный воин и вождь: команчей? Разве совет старейшин внимает твоим словам? Почему я не вижу в твоих волосах ни орлиного пера, ни даже пера ворона? Из какого дальнего стойбища прибыли сыновья команчей, спрашивающие имя вождя бледнолицых? Я Коша-Певе, и я курил трубку мира с Ойо-Колсой, верховным вождем команчей. Вчера я сидел у костра его сына, Ават-Вилы. Я друг команчей, но, если они назовут и меня лжецом, я отвечу им пулей.

Индейцы сразу же присмирели. Предводитель вернулся к своим воинам, и они, бросая полные уважения взгляды на Олд Дэта, устроили совет. Пошептавшись несколько минут, команчи повернулись к нам, и их предводитель сказал:

— Воины команчей знают, что Коша-Певе великий воин и друг Ойо-Колсы, но сегодня его речь — речь врага. Почему он скрывает, что в доме прячется апач?

— Я ничего не скрываю от сыновей команчей. Апача в доме нет.

— Однако бледнолицый, просивший у команчей защиты, поклялся, что Инда-Нишо здесь.

— Как его имя?

— Язык команчей не в состоянии произнести его имя, но звучит оно как Га-пи-ла-но.

— Гавилан?

— Коша-Певе прав, он назвался так.

— Воины команчей мудры, но на этот раз они дали себя обмануть. Я знаю бледнолицего, носящего имя Гавилан. Он лжец и обманщик, его язык не умеет говорить правду. Мои краснокожие братья еще пожалеют, что взяли его под свою защиту.

— Мой брат ошибается. Бледнолицый сказал правду. Виннету привел сюда старого вождя, а сам переправился через Рио-Гранде, но мы настигнем его и поставим у столба пыток, чтобы насладиться смертью врага и испытать его мужество. Мы знаем, что Инда-Нишо прячется здесь, что он ранен в плечо и бедро, мы даже знаем, в какой из комнат он лежит.

— Команчи действительно знают больше меня. Пусть они расскажут все поподробнее.

— Бледнолицый сказал, что мы должны два раза спуститься по лестнице внутрь дома, пройти мимо множества дверей справа и слева, открыть последнюю дверь, и там мы увидим апача, лежащего на ложе, подняться с которого он не в силах.

— Бледнолицый обманул тебя. Там вы не увидите апача.

— Тогда разреши нам спуститься туда, чтобы наши глаза убедились, кто из вас говорит правду.

— Я не могу разрешить вам войти в дом. Вы пытались ворваться силой, поэтому никогда не переступите порог.

— Твои слова свидетельствуют о том, что апач здесь. Ойо-Колса велел нам поймать старого вождя, и мы его поймаем, чего бы это нам ни стоило.

— Ты снова ошибаешься. Я отказываюсь исполнить твое желание не потому, что прячу в доме апача, а потому, что ты оскорбляешь меня недоверием. Если я утверждаю, что вас обманули, значит, так оно и есть, и если вы попытаетесь, несмотря на наш отказ, проникнуть в дом, что же, пусть ваша кровь падет на ваши головы! Разве воины команчей слепые котята и не видят, что достаточно одного из нас, чтобы защитить вход в дом? Стоя на лестнице, один человек может держать под огнем всю крышу и всадить пулю в каждого, кто попытается проникнуть внутрь. Вы ворвались к нам и вели себя как наши враги, поэтому ваше желание не будет исполнено. Возвращайтесь за ворота, позвоните в колокол и попросите, чтобы мы вас впустили. Тогда, может быть, мы встретим вас как друзей.

— Коша-Певе дает нам совет, хороший для него, но не для нас. Если у него совесть чиста, он разрешит нам немедленно пройти в дом и удостовериться в его правдивости. Если он откажется исполнить нашу просьбу, мы останемся здесь и пошлем гонца за новым отрядом. И тогда мы сделаем то, что собирались сделать.

— Ты снова ошибаешься. Прибудь сюда хоть десять отрядов, вам все равно придется спускаться по одному, и вход в дом станет для вас входом в Страну Вечной Охоты. К тому же твой гонец не приведет подмогу: как только он ступит на землю, я убью его. Я не желаю зла команчам, но вы вынуждаете меня защищаться.

Все время, пока Олд Дэт пререкался с предводителем отряда команчей, мы держали нападающих на прицеле. Глядящие прямо на них стволы наших ружей охладили боевой пыл краснокожих, и они решили снова посоветоваться. Однако и наше положение было далеко не блестящим. Олд Дэт задумчиво почесал за ухом и сказал:

— Мы попали в чертовски сложный переплет. Команчи от своего не отступятся, а если мы окажем сопротивление, они приведут сюда еще несколько сотен головорезов, и тоща я ломаного цента не дам за наши скальпы. Ума не приложу, где бы спрятать апача, чтобы они его не обнаружили.

— Может быть, вынести его из дому? — предложил я.

— Вынести? — удивился Олд Дэт. — Уж не тронулись ли вы умом от впечатлений, сэр? Команчи с нас глаз не спускают!

— Вы забыли про потайную дверь. Отсюда команчи ничего не заметят. Я вынесу апача и спрячу его в зарослях у реки.

— Мысль действительно неплохая, но боюсь, что краснокожие выставили часовых вокруг дома.

— Вряд ли. Их немногим больше пятидесяти человек, двоих, а то и троих они оставили с лошадьми, остальные здесь. Маловероятно, что им пришло в голову оцепить здание.

— Ну что же, давайте попытаемся. Возьмите одного из слуг и действуйте, а мы постараемся отвлечь команчей, чтобы они не заметили, что двое из нас отсутствуют. Да, пусть женщины не забудут поставить на место шкаф после того, как вы выйдете.

— А нельзя ли посадить дам в комнате, где лежал раненый? Когда команчи увидят женщин, они скорее поверят, что апача там нет и не было.

— Вы правы, — одобрил мой план сеньор Атанасио. — Достаточно будет перенести туда несколько одеял и повесить гамаки, пусть женщины лягут в них и отдыхают. А вы тем временем перетащите апача к реке и спрячьте чуть выше того места, где сегодня купались. Там у самой воды растут цветущие кусты, и в их ветвях спрятана лодка. Уложите в нее старого вождя, там его никто не найдет. Возьмите с собой Педро, он малый ловкий и не трус. А когда вы вернетесь, мы позволим индейцам обыскать дом.

Мы с Педро потихоньку, стараясь не привлекать внимания команчей, спустились вниз, где дамы в сильном волнении ждали дальнейших событий. Они с готовностью принялись помогать нам и в мгновение ока придали комнате вид женских покоев. Старый вождь, узнав, что за ним прибыли команчи, тихо сказал:

— Инда-Нишо видел много зим, а оставшиеся дни его жизни легко сосчитать. К чему бледнолицым братьям подвергать себя опасности ради старика? Пусть они предадут его смерти, а затем тело выдадут команчам. Инда-Нишо просит их об этом.

Я отрицательно покачал головой, завернул раненого в одеяло и с помощью слуги вынес его из комнаты. Через потайной ход мы незаметно выскользнули во двор, через густой кустарник, надежно скрывавший нас от посторонних глаз, пробрались к подземному лазу, прошли по нему под стеной и осторожно выглянули наружу. В нескольких шагах от нас сидел атлетического сложения краснокожий, вооруженный копьем и луком со стрелами.

— Придется вернуться, сеньор, — шепнул мне пеон. — Мы не можем убить его, иначе остальные не успокоятся, пока не отомстят нам.

— Надо отвлечь его внимание и заставить его покинуть пост.

— Вряд ли нам это удастся, сеньор. Он не уйдет, пока его не позовут.

— Погоди, я, кажется, придумал. Ты останешься здесь с раненым, а я покажусь часовому, сделаю вид, что испугался, и брошусь наутек. Он помчится за мной, и ты беспрепятственно вынесешь апача.

— Это безумие! А если он пустит в вас стрелу?

— Я буду готов к этому и уклонюсь.

— Команчи стреляют из луков так же метко, как мы из ружей. К тому же, убегая, вы повернетесь к нему спиной и не сможете уклониться от стрелы.

— Я брошусь в воду и поплыву вниз по течению на спине. Как только он выпустит стрелу, я нырну, переберусь на тот берег, и ему придется последовать за мной. А там я. его оглушу, и у нас будет достаточно времени, чтобы надежно спрятать апача.

Слуга попытался отговорить меня, но я уже решился и не слушал его доводов. Чтобы не привлекать внимание индейца к лазу, я осторожно прополз к углу стены и только там встал во весь рост. Команч сидел все так же, глядя вдаль, мне пришлось наступить на сухую ветку. Повернув голову на шум, часовой заметил меня и вскочил на ноги. Я бросился бежать, стараясь скрыть лицо, чтобы потом он не мог меня опознать. Огромными прыжками я несся к реке, и, пока опешивший краснокожий доставал из колчана стрелу и натягивал лук, я был уже в зарослях на берегу. Не теряя ни секунды, я прыгнул в воду и поплыл на спине на другую сторону реки. Через несколько мгновений мой преследователь с ошалелым видом вылетел из кустов, остановился и прицелился. Зазвенела тетива, стрела со зловещим свистом взвилась в воздух, и я поспешил нырнуть.

Вынырнув у противоположного берега, я оглянулся и увидел, что краснокожий, готовый к прыжку, стоит у самой воды. Второпях он оставил колчан у стены и теперь надеялся взять меня голыми руками. Увидев, что я не ранен, команч отбросил уже ненужный лук и прыгнул в воду. Именно этого я только и ждал. Притворившись, что плохо плаваю, я позволил ему приблизиться ко мне и снова нырнул и поплыл вниз по течению туда, где у самой реки росла дубовая роща. Там я выбрался на берег и запетлял среди деревьев. Наконец я увидел дуб, прекрасно подходивший для выполнения всего плана. Пробежав мимо него, я осторожно вернулся назад и спрятался за толстым, поросшим мохом стволом. Ждать пришлось недолго: минуту спустя появился команч, он громко сопел от усталости, вода потоками стекала с его мускулистого тела. Всматриваясь в мой след, он пробежал мимо, а я особым образом — на цыпочках и огромными прыжками — метнулся за ним и всей тяжестью тела ударил его в спину. Краснокожий упал ничком, я придавил его к земле и молниеносно ударил кулаком по голове. Он дернулся и затих.

Переведя дух и оглядевшись, я увидел рядом поваленное бурей дерево, чья крона нависла над водой, и решил воспользоваться счастливым случаем, чтобы замести следы. Пройдя по стволу, я прыгнул в реку, доплыл до спрятанной в зарослях лодки, о которой мне говорил сеньор Анатасио, сел на весла и поспешил за раненым апачем.

Мы с Педро уложили старого вождя на дно лодки, укрыли его одеялом, и пеон ушел охранять подземный лаз, а я спрятал апача за пологом из свисающих к воде цветущих веток. Выжав одежду и проверив по пути, не очнулся ли команч, я вернулся в дом. Мы отсутствовали не больше четверти часа, но все это время и женщины, и наши товарищи не находили себе места от волнения. Хозяйка дома, увидев меня, радостно вскрикнула и предложила сменить одежду, чтобы ни один команч не мог утверждать, что я выходил из дому, тем более плавал в реке.

На крыше и команчи и белые продолжали настаивать на своем. Когда я тихонько, не привлекая внимания индейцев, присоединился к друзья, Олд Дэт громко утверждал, что обыск дома равнозначен пощечине хозяину. Не переставая краснобайствовать, он бросил на меня вопросительный взгляд, я в ответ едва заметно кивнул головой, и вестмен мало-помалу стал уступать настояниям команчей и наконец заявил, что пятеро из них могут пройти в дом и воочию убедиться, что никаких апачей, ни раненых, ни здоровых, там нет.

— Почему только пятеро? — спросил недоверчивый предводитель отряда. — Разве мы не равны? Что делает один из нас, то могут делать и все остальные. Команчи не воры и ничего не тронут.

— Ладно уж, пусть будет по-вашему. Вы все можете пройти в дом, и пусть каждый из вас убедится, что Олд Дэт не лжет. Однако я требую, чтобы вы оставили оружие здесь и дали мне право на месте наказать любого, кто без нашего разрешения прикоснется к чему-либо в комнатах.

Краснокожие снова устроили совет и в конце концов согласились на условия вестмена. Они оставили на крыше луки, ножи и колчаны со стрелами и нетерпеливо бросились к люку.

Тем временем оповещенные о появлении индейцев вакеро успели подъехать к «Эстансия-дель-Кабальеро». Теперь перевес был на нашей стороне — полтора десятка крепких, видавших виды мужчин сидели в седлах у ворот, готовые по первому знаку хозяина пустить оружие в ход.

Двое из нас остались на крыше, остальные спустились вниз с команчами и открыли им двери в комнаты. Я встал на нижнем этаже возле бывшей комнаты апача, где сейчас сидели женщины, полный решимости вмешаться при малейшей непочтительности со стороны краснокожих.

Индейцы, не обращая внимания ни на что, направились прямиком туда, где надеялись увидеть старого вождя апачей. Совершенно убежденные в своей правоте, они без колебаний перешагнули порог и застыли в изумлении. В гамаках, погруженные в чтение, безмятежно лежали две женщины.

— Уфф! — не сдержал возглас удивления предводитель команчей. — Это комната белых скво!

— Да, — со смешком подтвердил Олд Дэт. — Но по словам бледнолицего лжеца здесь должен прятаться апач. Войдите же и поищите его.

Краснокожий окинул взглядом комнату и ответил:

— Воин не заходит в вигвам женщин. Если бы здесь был апач, мои глаза увидели бы его.

— Тогда проверьте другие комнаты.

Целый час индейцы обыскивали дом, заглядывали в спальни, гостиные, кладовые. Не найдя нигде следов пребывания Инда-Нишо, они вернулись к женщинам, которые, притворно надув губы, удалились, чтобы не мешать непрошеным гостям. Краснокожие переворошили одеяла и постели и даже попытались отодрать половицы, подозревая, что под ними может быть устроен тайник. Наконец они убедились, что в доме апача нет, и их предводитель, хотя и с неохотой, признал свою ошибку.

— Я сразу вам так и сказал, — торжествовал Олд Дэт, — но вы поверили не мне, старому другу команчей, а бледнолицему, чьи уста никогда не говорят правду. Как только я встречу Белого Бобра, я первым делом расскажу ему, как вы меня оскорбили.

— Если наш белый брат хочет видеть Ойо-Колсу, пусть едет с нами.

— Это невозможно. Мой конь устал и должен отдохнуть до утра, а воины команчей еще сегодня покинут эти места.

— Нет. Солнце уже идет отдыхать, а мы не ездим ночью. Поэтому мы останемся здесь и пустимся в путь только на рассвете. Наш белый брат поедет с нами.

— Хорошо. Но я не один, со мной четверо моих товарищей.

— Белый Бобр встретит их как друзей. Наши белые братья разрешат нам провести ночь возле стен их дома?

— Ну конечно, — согласился не помнящий зла кабальеро. — Я друг краснокожих воинов, если они приходят ко мне с миром. И в знак нашей дружбы я дарю вам быка. Зажарьте его на костре.

Подарок, королевский в глазах индейцев, мгновенно растопил лед враждебности. Команчи окончательно поверили в нашу искренность, их грозные до того лица приняли вполне дружелюбное выражение. Более того, они старались на каждом шагу оказывать нам знаки внимания в меру своих понятий, разумеется. Видимо, в их поведении не последнюю роль сыграло и то уважение, каким Олд Дэт пользовался среди индейцев. Они действительно ни к чему не прикоснулись и добровольно, без напоминаний, покинули дом. Мы уже опустили вниз лестницы и распахнули настежь ворота, чтобы показать краснокожим, как мы им доверяем. И все же хозяин поставил на крыше двух вооруженных пеонов — береженого Бог бережет.

Вакеро пригнали обещанного быка, запылал костер. Все команчи собрались у огня, предвкушая пиршество, позвали даже часовых, охранявших лошадей, и того незадачливого краснокожего, с которым я состязался в плавании. Он уже пришел в себя и вернулся на свой пост, но еще не имел возможности доложить предводителю о случившемся. Теперь он первым делом приблизился к предводителю и принялся рассказывать, но так тихо, что мы, белые, не могли разобрать, как он излагает события. Внезапно его взгляд остановился на мне, и, хотя на его раскрашенном лице не дрогнул ни один мускул, я понял, что краснокожий узнал меня. Он взмахнул рукой, указывая на меня, и выкрикнул несколько гортанных, незнакомых мне слов, смысл которых был, однако, совершенно ясен. Предводитель команчей грозно нахмурился и направился ко мне.

— Правда ли, что бледнолицый, — с угрозой в голосе спросил он, — переправился через реку и напал на воина команчей?

Я скорчил недоуменную гримасу, а Олд Дэт поспешил вмешаться и строго спросил индейца, в чем он меня подозревает. Тот пересказал происшествие с часовым, что только развеселило старого вестмена.

— Для краснолицых все белые на одно лицо. Думаю, сын команчей встретил какого-нибудь бродягу.

— Это был он, — уверенно заявил часовой. — Я видел его лицо, когда он бросился в воду и поплыл на спине. Я запомнил его. На нем была та же одежда.

— Так он плыл в одежде? Но твоя рубаха все еще мокрая, а его — совершенно сухая. Ты что-то путаешь.

— Бледнолицый мог сменить одежду.

— Но как он мог выйти незаметно из дома, а потом вернуться? Разве вы не оставили воинов у ворот? Разве вы не стояли с нами на крыше и не видели, что проникнуть в дом можно только по лестнице? Разве воины команчей слепы, как старая скво?

Не согласиться с доводами вестмена было невозможно, и даже пострадавший от моего кулака часовой, поразмыслив, признал, что, верно, он обознался. Кабальеро, человек, как мы уже убедились, находчивый, тоже внес свою лепту и рассказал, что в окрестностях появилась шайка конокрадов и, скорее всего, «тот белый» из их компании. Казалось, команчи снова поверили нам. Однако оставалось загадкой, куда ушел тот человек и почему нигде нет его следов. Несколько команчей во главе с предводителем переправились вброд через реку в надежде отыскать следы и поутру пуститься в погоню за нападавшим. К счастью, уже наступили сумерки, да к тому же и моя проделка с поваленным деревом удалась на славу: «конокрад» исчез бесследно.

Тем временем хитроумный Олд Дэт пригласил меня прогуляться вдоль реки. Поглядывая на команчей, сновавших по противоположному берегу, мы неспешно подошли к цветущему кусту, нависшему над водой, под ветвями которого скрывалась лодка с раненым вождем апачей. Остановившись с видом человека, любующегося цветами, вестмен тихонько произнес:

— К Инда-Нишо пришли Коша-Певе и молодой бледнолицый. Моему краснокожему брату придется всю ночь провести в лодке. По силам ли ему это?

— Да, — последовал еле слышный ответ.

— Команчи поверили, что вождя апачей здесь нет, а на рассвете они уйдут. Сможет ли мой брат продержаться до восхода солнца?

— Инда-Нишо хорошо себя чувствует у воды, жар спал, и воздух освежает его раны. Но вождь апачей хотел бы знать, как долго Коша-Певе и его друзья останутся в асиенде.

— Мы уезжаем завтра поутру вместе с команчами.

— Уфф! Почему мой белый брат собирается в путь вместе с нашими врагами?

— Потому что мы идем по следу врагов, которые нашли приют у команчей.

— Возможно, мои белые братья встретятся с воинами апачей, вышедшими на тропу войны. Коша-Певе стар, как сама смерть, но опытный воин и сумеет избежать опасности. А молодому воину, который спас меня от врагов, я хочу подарить тотем, чтобы апачи принимали его в своих вигвамах как брата. Коша-Певе умеет ходить бесшумно, как тень, поэтому я прошу его принести мне ночью нож и кусок белой кожи. На рассвете он заберет готовый тотем.

— Я выполню твое желание. Принести тебе еще что-нибудь?

— Нет. Инда-Нишо доволен. Да хранит тебя и молодого бледнолицего воина добрый Маниту.

Так же неспешно мы вернулись домой. Наша минутная задержка у куста осталась незамеченной.

— Исключительное везение для гринхорна, — удивился Олд Дэт. — Мыслимое ли дело, чтобы вождь краснокожих подарил белому тотем племени! Вам очень повезло, сэр. Тотем Инда-Нишо еще сослужит вам службу.

— А вы действительно сумеете незаметно пронести нож и кожу? Если часовые команчей вас заметят, и вас и апача поставят к столбу пыток.

— Глупости! Я бывал в переделках и похуже.

Остаток дня и ночь прошли спокойно. На рассвете Олд Дэт разбудил меня и с торжествующей гримасой вручил прямоугольный кусок белой кожи. Я долго разглядывал его, но не заметил ничего особенного, кроме нескольких надрезов, сделанных в непонятном мне порядке.

— Это и есть тотем? — спросил я. — Не вижу в нем ничего особенного. Обыкновенный кусок кожи.

— Покажите этот обыкновенный кусок кожи первому встречному апачу, и он вам доходчиво объяснит, каким сокровищем вы обладаете. У Инда-Нишо не было краски, поэтому полностью рисунок еще не виден, но любой индеец из племени апачей знает, как надо раскрасить надрезы, чтобы изображение проступило. Только ради Бога, если вам дорог ваш скальп, спрячьте тотем подальше от глаз команчей. А теперь одевайтесь и спускайтесь вниз. Команчи уже собираются в дорогу.

Я последовал его совету. Индейцы сидели у стены и доедали остатки вчерашнего быка. Подкрепившись, они сняли путы с лошадей и повели их на водопой, к счастью, несколько выше того места, где скрывался в лодке раненый вождь. Кабальеро тоже был на ногах и вышел, сопровождаемый дамами, попрощаться с нами. Увидев, что мы седлаем лошадей, сеньор Атанасио сокрушенно покачал головой и обратился к Олд Дэту:

— Эти клячи не для вас, сеньоры. Вы слишком хорошо знаете, каким должен быть конь вестмена. Вы мой старый друг, вы полюбили этого молодого человека, мне он тоже пришелся по душе, поэтому позвольте подарить вам пару достойных вас лошадок.

И тут же по его приказу вакеро отбили от табуна и заарканили двух полудиких горячих коней. Мы с благодарностью приняли дар щедрого кабальеро и после короткого прощания тронулись в путь.

Солнце еще не встало над горизонтом, когда мы переправились через Элм-Крик и ровным галопом помчались на запад. Во главе кавалькады скакал предводитель команчей и мы; полсотни краснокожих неотступно следовали за нами. Восседающие на маленьких и косматых лошаденках индейцы вели себя беспокойно и не вызывали у меня доверия. Меня не покидала мысль, что мне в спину в любой момент может ударить копье или стрела. Однако Олд Дэт сумел рассеять эти опасения, объяснив, что команчи озабочены лишь тем, как найти следы своего главного отряда. Ведь Белый Бобр, узнав от Гибсона, что Виннету удалось ускользнуть и переправиться через Рио-Гранде, решил не терять времени и напасть на апачей, пока те не успели подготовиться к войне. Отправив полсотни воинов в «Эстансия-дель-Кабальеро» с приказом захватить раненого вождя, сам он поспешил вторгнуться во владения апачей.

Через два часа пути индейца напали на след своих главных сил. Следы тянулись к югу, в обход Орлиного ущелья, к форту Дункан. Прошло еще два часа, и под копытами наших коней появилась трава — пустыня Нуэсес оставалась позади. А вскоре на горизонте показалась темная полоска леса — верный признак того, что мы приближались к Рио-Гранде-дель-Норте.

— Уфф! — с облегчением вздохнул предводитель отряда. — Великий Маниту хранит воинов команчей: мы не встретили бледнолицых из форта, и теперь никто не помешает нам переправиться через реку. Уже завтра собаки апачи взвоют от страха, когда увидят нас в своих стойбищах.

Белый Бобр был опытным вождем; прямой, как стрела, след его отряда привел нас к броду: широкая Рио-Гранде была в этом месте неглубока, кое-где виднелись песчаные отмели. Однако быстрое течение размывало их, и неосторожный путник рисковал угодить в глубокую яму.

Судя по следам, главный отряд команчей провел ночь на этом берегу реки, и только с рассветом, так же как и мы, тронулся в путь. Отпечатки человеческих ног на песке говорили о том, что несколько воинов шли впереди и отмечали переправу ветками. Мы воспользовались оставленными передовым отрядом команчей знаками и легко переправились на другой берег. Я надеялся, что мы нагоним Белого Бобра — по моим расчетам, он не мог двигаться так же быстро, как мы, из опасения угодить в засаду. Но время шло, а ничего не указывало на скорую встречу.

Зеленый оазис близ реки кончился, снова мы оказались среди песков, на широкой равнине с редкими кактусовыми зарослями. К полудню миновали цепь небольших холмов.

Я удивлялся выносливости индейских лошадей, бежавших все так же резво. Ланге с сыном и слуга негр на своих хваленых конях с трудом поспевали за отрядом, в то время как наши с Олд Дэтом лошади без устали шли и шли ровным галопом, подтверждая тем самым ценность подарка сеньора Атанасио. Уже смеркалось, когда мы пересекли дорогу из Сан-Фернандо на Баию, за которой след повернул к юго-западу. Но уже через четверть часа обнаружилось, что главный отряд резко изменил направление. Почему? Олд Дэт и предводитель отряда команчей соскочили на землю, чтобы как следует рассмотреть следы.

— Здесь они останавливались, — объяснил мне Олд Дэт. — Прибыли два всадника, скорее всего разведчики, и принесли вести, которые заставили Белого Бобра пойти в обход.

Понукая измученных лошадей, мы повернули на юг по следу, покуда он еще был виден, стараясь покрыть за день как можно большее расстояние. Команчи торопились нагнать своих, я с нетерпением ожидал встречи с негодяем Гибсоном. Но когда окончательно стемнело, нам все же пришлось остановиться и подумать о ночлеге. Мы уже собирались спешиться и расположиться в неприютной пустыне прямо на песке, как вдруг мой конь фыркнул и, жадно втягивая ноздрями воздух, понес меня в темноту. Я догадался, что животное почуяло воду, и отпустил поводья; остальные без слов последовали моему примеру. Вскоре мы уже были на берегу небольшой реки.

Что может быть желаннее для путника и для изнуренного скачкой коня, чем глоток воды? Утолив жажду, краснокожие выставили часовых вокруг своего лагеря, а мы устроились несколько поодаль. Олд Дэт долго гадал, к какой реке мы вышли, и в конце концов пришел к выводу, что это Моралес, впадающая в Рио-Гранде у форта Дункан.

Едва забрезжил рассвет, мы переправились на другой берег, снова вышли на след и погнали лошадей. Около полудня впереди показались голые скалы.

— Не могу взять в толк, — ворчал Олд Дэт с озабоченным видом, — какого черта Белый Бобр повернул в эти края? Вы представляете, куда нас занесло?

— Нет, но я полагаюсь на вас.

— Вам приходилось слышать о пустыне Больсон де Мапими?

— Никогда.

— Испокон веков пустыня Мапими была пристанищем диких орд, откуда они совершали набеги на соседей. Но не думайте, что мы попадем в рай земной с плодородными пашнями и цветущими садами. История учит нас, что пустыни периодически становятся прибежищем воинственных племен. До разбойников и головорезов, населяющих это плоскогорье с его ущельями и перевалами, невозможно добраться, чтобы наказать их за грабеж. Я слышал от знающих людей, что здесь есть и стойбища апачей, и если команчам вздумается напасть на них, то вряд ли Белому Бобру удастся унести ноги — наверняка Виннету уже приготовил им мышеловку.

— О Боже! Но ведь в нее попадем и мы!

— Пусть вас это не пугает. Мы не ссорились с апачами, войну им не объявляли, и я надеюсь, что они отнесутся к нам как к друзьям. В крайнем случае вы покажете им тотем Инда-Нишо.

— Может быть, стоит предупредить об опасности команчей?

— Попробуйте, сэр. Искренне желаю вам успеха. Вы можете сколько угодно твердить им, что они дураки, но команчи вам не поверят. Они всегда верят только себе. Я уже переговорил с предводителем отряда и высказал мои опасения, на что он мне ответил, что последует за Белым Бобром хоть в Страну Вечной Охоты, а бледнолицые трусы, то есть мы, могут катиться куда угодно.

— Какая наглость!

— Да уж, команчей не учили вежливости и хорошим манерам. Но отступать нам некуда, даже если там, в горах, нам готовят горячую встречу. Не вешайте нос, сэр. Мы покинули пределы Соединенных Штатов, но каким образом и когда сумеем вернуться обратно? Отнеситесь к будущему как к книге. Чтобы узнать, о чем она, надо прочесть ее до конца!