"На берегах Альбунея" - читать интересную книгу автора (Шаховская Людмила Дмитриевна)

ГЛАВА ХI Прощанье с жизнью

Огорчаемый дерзким младшим сыном, царь Прока дряхлел быстрее своих лет.

Седины совершенно убелили его густые, длинные кудри; крепкие руки чувствовали слабость, стали дрожать, с трудом натягивая тетиву лука; его дротик не попадал в цель, неутомимые ноги подкашивались, хромали; взоры не видели звезд и отдаленных хижин; уши смешивали звуки пастушьей сиринги с блеяньем овцы.

Прока достиг преклонного возраста, но тогда в Лациуме еще никто не считал годов своей жизни, оставляя без внимания климатические перемены лета с зимою, не измеряя по ним времени, а лишь учреждая праздники культа.

Годы тогдашнего Лациума относились только к богам, а не к людям; поэтому никто не знал, сколько ему лет от рождения.

Когда настало лето и жатва подходила к концу, сторонники Амулия, альбанские старшины, объявили свое решение, что Проке пора умереть.

Мудрый старец признал это справедливым, хоть и не по внутреннему убеждению, а вследствие сознания, что его сопротивление будет бесполезно, младший сын того и ждет, чтоб воспользоваться таким предлогом для нанесения всяких обид и насилий отцу; опозорить Проку смертью насильственной для Амулия было бы наслаждением; чтобы не дать сыну злого торжества, старец выразил согласие сойти в землю в тот день, когда совет назначит его кончину.

– Я пришел от богов, – ответил он на увещания старшин, – я родился в теле человека, имея дух, принадлежащий неведомому миру таинственных сил. Я должен снова уйти к этим богам неизвестно куда и зачем, навсегда или нет. Приготовьте все, мудрые старшины Лациума, что надо для моего помещения в землю.

Почтенный старец знал, что ему готовят приличную его сану царя могилу на острове реки, где со времен незапамятных одни положены мертвыми, другие сошли живыми в землю многие старики из уважаемых лиц племени – цари, жрецы, богатыри.

Когда все было готово, последний день прошел и угас с лучом заходящего солнца за рекою, старец, по обычаю, лег для прощанья с жизнью на священный камень древних Ларов вблизи усадьбы и стал размышлять о таинственной смене людей на земле, в виде непрерывных рождений и кончин, расцветания юности, блеклости пожилого возраста и дряхлости престарелого.

– Одни ли и те же люди то приходят на землю, то уходят с нее, чтобы снова прийти в иных телах новорожденных, или в том неведомом мире есть бесчисленное множество душ, так что каждый человек только один раз поживет и никто из нас не вернется для вторичной жизни?

Ум Проки не мог усвоить идею бесконечности времени, пространства, количества; даже числа у жителей тогдашнего Лациума едва ли простирались дальше двадцати, но дикарь видел нечто, из чего эта идея вытекала сама собою.

– Если от одного факела начнут зажигать другие, то сколько бы ни брали огня, его на первом факеле не убавится, то же будет, если факелы зажигать один от другого, – хоть бы их столько зажгли, сколько звезд на небе, – не убавится огонь. Он может разом потухнуть, исчезнуть, неизвестно куда деться с этих факелов от ветра или воды, а потом снова будет гореть, если возобновить его, пока есть ему дерево для горения. Если камень об камень бить, тоже будет сверкать огонь, не убавляясь, сколько бы ни били, сколько бы ни зажигали от него, пока не разобьют камней. Так и души людей или происходят одна от другой, или берут свое существование каждая от общего Отца, первичного начала вселенной, нисколько не убавляя его силы, если их и больше, чем звезд.

Размышляя так, царь Прока склонялся к верованию в бесконечность загробной жизни.

Простых стариков латины продолжали убивать домашним порядком, смотря по их достоинству, – или просто, без всякой обрядности, насильно лишали жизни, душили, закалывали, как лишних, обременительных членов семьи, или по их желанию, предоставив выбор рода смерти, или живых сажали Ларами новых жилищ, зарывали под очагом или под порогом.

Сжигание трупов тогда еще не ввелось.

Проке сильно не хотелось умирать, главным образом, потому, что этого не желал Нумитор, сильно любивший отца. Подражая древним Ларам своей семьи, Прока изъявил было намерение, вместо отправления на остров, умереть под домом, к которому привык, подле Ларов, которых чтил, но Амулий не захотел доставить ему и этой отрады, воспротивился на том основании, что там нет места – все пороги дома, уже в то время давно разгороженного на комнаты и имевшего пристройки, представляют сплошное кладбище предков не столь важных, как царь, а если б и было возможно вырыть там могилу, напр., пробив нарочно для него новую дверь, чтоб не потревожить прежние кости, Проку нельзя посадить под порог его дома по той причине, что смена царя должна составить общее торжество всего Лациума.

Проку можно посадить лишь туда, где сидят испокон веков в срубах прежние цари и храбрецы, – на остров Альбунея.

Прока мужественно готовился сойти в землю без сопротивления, но скорбь все-таки сильно точила его сердце; ему не хотелось умирать насильственно.

– И шумящие водопады Сабинских гор, – размышлял он, – и озера, в которые глядится то золотое солнце, то серебряная луна, и стада на необозримо широких лугах, и прохлада тенистых лесов – все на земле так хорошо, что в неведомом мире у богов и мертвецов едва ли оно лучше...

И старику крепко не хотелось идти в этот мир; он желал бы еще провести много, много дней и ночей здесь, в старой альбунейской усадьбе, любимый старшим сыном, внучатами и другой родней, друзьями, то под платаном на этом камне Ларов, сглаженном в течение столетий дождями и телами лежавших людей так ровно, что никакой искусный работник не мог бы превратить его в более удобную скамью для сиденья с изголовьем для лежанья или упора руки, чтобы облокотиться, то в лесу, где в глухих дебрях находится озеро, прозванное «зеркалом Цинтии»[5].

Эта Цинтия – природа, дочь богов, тогда еще не имела ничего общего с Дианой римлян, ни с Артемидой греков, ни с луной. Цинтия времен царя Проки – то же, что и Веста – не богиня, в смысле небесной женщины, а лишь сила Вечной Сущности, хоть ее и называли богиней, – только не огонь, а вода, сила созидающая, разрушающая, греющая, варящая, прохлаждающая, – опоясывающая землю, – Цинтия есть все то, чем земля украшена, опоясана (cincta): леса, горы, озера, реки, – все что стелется по ней лентами или вправлено в нее, как пестрые дорогие финикийские стекла и бусы египетские, о каких латины тогда знали уже не понаслышке, а имели их у себя, хоть и как великую редкость.