"Путешествие на восток" - читать интересную книгу автора (Федорова Любовь)

Глава 5

— Что у тебя с лицом? — спросил Фай, останавливаясь на пороге.

— Тебе какое дело, — огрызнулся Нэль. — За три дня, что меня не видел, ты даже не удосужился заглянуть, жив ли я вообще. А если б я отравился и помер?

— С чего бы вдруг? — Фай приподнял бровь.

Нэль сел на постель и бессильно уронил руки на колени.

— Ты не понимаешь. Ты ничего не понимаешь. Я люблю его. Я так люблю его, что у меня все внутри болит.

Фай рывком задвинул дверь у себя за спиной.

— Он его любит, видите ли… — тихо и ясно проговорил он. — Больно ему… — И вдруг закричал: — Это у меня все внутри болит, когда я смотрю на тебя, недоумка! Знаю я и тебя, и твою любовь. Сколько раз это с тобой было? Три?.. Пять?.. Ты полюбишь любого, с кем переспишь. С глаз долой — из сердца вон, — вот и вся твоя любовь!..

Нэль отвернулся к маленькому круглому окошку.

— Достаточно, Фай. Я обиделся.

— Извини уж, мне некогда вытирать тебе сопли. У меня вообще такое впечатление, что кого-то здесь здорово избаловали. Он ничего не делает, никому не помогает, ходит куда хочет и где хочет. Он по три дня сидит, закрывшись, в то время как другие спят по два часа в сутки, он игнорирует любые общественные и профессиональные обязанности… Тебе не кажется, Нэль, что это слишком? У нас там гости, Нэль. Военный корабль. Ты сейчас встанешь, умоешься, возьмешь свои словари, или что там у тебя вместо них, и пойдешь переводить. Понял меня?

— Не учи меня, что мне делать! — вякнул Нэль, подскочив со своего места. — Если б вы хоть немного доверяли друг другу… Это ты во всем виноват! Ты!..

За это он получил оплеуху, вытаращил глаза и сел обратно.

— А теперь заткнись и слушай, — с деланным спокойствием проговорил Фай. — Может быть, ты не понимаешь, в каком положении все мы оказались из-за твоего разлюбезного Лала? Я расскажу. Вопреки всем обещаниям нас бросили здесь без технического обеспечения, без энергетического ресурса, без пищи и без воды. Я знал, что Лал беспринципен, но не думал, что настолько. Он, вероятно, решил, что, раз мы родились на планете, то здесь не пропадем. Но этот остров не рассчитан на большое количество людей. Воду здесь надо опреснять, растительность скудная, а двадцать кроликов и четыре козы, что прыгают за деревней по холмам, — для нас не прокорм…

Нэль сидел неподвижно, мертвым взглядом уставившись мимо Фая в стену.

— А ты куда смотрел, когда мы сюда спускались? — прошипел сквозь зубы он.

— Я смотрел чуть дальше своего носа, — ничуть не смутившись, отвечал Фай. — Если бы «Золотой Дракон» летел за двадцать световых лет за одними только генераторами атмосферы с Бенеруфа, мне нечего было бы делать на его борту. Я путешествовал сюда за другим. Я найду здесь оружие, которым две тысячи лет назад был выжжен наш мир. Я знаю, что оно здесь есть, и знаю, что оно всегда готово работать.

— Ты бредишь, — прошептал Нэль. — Откуда можно знать такие вещи?

— Можно, Нэль. Можно. Корпорация научно-технического развития и Торгово-промышленный союз воевали между собой, используя «Быстрый Свет» и «Медленный Свет». Здесь, на Та Билане, происходит спонтанная флюктуация мировых констант. Изменение скорости света — в том числе. Я не могу записать измененный сигнал, не могу подвергнуть его анализу и дешифровке. Но я подумаю, как это сделать, в самом ближайшем будущем. — Фай прищурился. — Может быть, здесь, как в нашем Нижнем Мире, существует секта Хранителей — людей, которые имеют контроль над подобными вещами или хотя бы передают друг другу какие-то сведения о них. Но даже если этой организации здесь нет, я все равно знаю: то, за чем я летел — рядом. И после того, как я получу доступ к записям «Летучего Змея», я буду знать, где именно. А ты… иди и помогай. На берегу стоит горластый толстый грубиян и трясет какой-то разрисованной бумагой. Я его понимаю через два слова на третье. А еще с ним приплыла сотня солдат. Можно начать палить в них из бластеров, но это, во-первых, подорвет наш энергетический запас, а во-вторых, испортит отношения с местными властями. Мне нужно, чтобы они перевезли нас на материк. Я предвидел, что нас надуют с транспортом с Бенеруфа, поэтому и выбрал для высадки остров на перекрестке морских путей. Ты должен пойти и объяснить этому горлопану, чего я хочу. После того как умоешься. Пусть Лал тешится мыслью, что избавился от нас. У меня есть виды на здешнего императора. Я думаю, что мы сумеем быть ему полезны, а он, в свою очередь, окажется полезен нам. Иди работать, Нэль.

— Маленький Ли — тоже переводчик, — тихо сказал Нэль, впервые за всю беседу поднимая на Фая глаза.

Фай присел перед ним на корточки и взял его руки в свои.

— Неужели ты и правда думаешь, что мне все равно? — проговорил он. — Мне больно видеть, как ты страдаешь из-за этого ничтожества. Поверь мне, он того не стоит. Он предал тебя, предал всех нас, ни на секунду не задумавшись, что, возможно, обрекает нас на смерть. Ты говоришь о доверии, но как я мог доверять такому, как он?.. Ступай на берег, Нэль. Мне нужна твоя помощь.

— Ну… Хорошо, — кивнул Нэль и осторожно высвободил ладони.

Господин тайный советник Дин фамильярно взял кира Ариксара Волка под локоть. Волк был вынужден ему это позволить.

— Вы понимаете, почему я попросил вас принять меня в саду? — проговорил господин Дин, с улыбкой оглядываясь вокруг.

Был первый солнечный день в летнем году. Господин Дин с Волком шли по мраморной дорожке среди клумб, где из цветов были составлены различные узоры. По левую руку холм полого спускался к ручью, русло которого было превращено в бесконечную цепочку каскадов — водопадиков и маленьких заводей. Справа искусно подстриженные кусты изображали сказочных крылатых животных. Дворец Игулах, «Семь холмов», остался примерно в четверти лиги у них за спиной. Впереди лежал парк. Путаница дорожек уводила к беседкам и павильонам.

— Как говорят, в стенах есть мыши, у мышей есть уши… и лапки, чтобы настрочить донос, — продолжил свою речь тайный советник Дин. — Это место слишком недавно принадлежит вам, чтоб можно было доверять его стенам. А между тем, новости, которые я желал бы сообщить вам, носят весьма конфиденциальный характер.

Волк угрюмо кивнул.

— Как вам нравятся новые владения? — поинтересовался господин Дин.

— Для того чтобы поддерживать здесь идеальный порядок, требуется очень много хлопот. И денег, — отвечал Волк. — Я осмотрел здесь все. Это целый город, построенный для отдыха и удовольствия. Он не приносит дохода.

— Ну, вы же богатый человек, кир Ариксар.

— Я не настолько расточителен, чтобы содержать подобную роскошь в Столице. Представьте, даже фонтаны здесь приспособлены так, что по ним можно пускать вино из подвальных запасов.

— Неужели вы решитесь продать государев подарок? — опять улыбнулся Дин.

— Я об этом подумываю, — сухо ответил Волк.

— Если вы на это решитесь, смею посоветовать вам предложить его столичному магистрату под городской парк развлечений.

— Вы пришли сюда поговорить о дальнейшей судьбе Игулаха? — осведомился Волк.

— В какой-то мере — да, кир Ариксар. На новогодней церемонии вы просили меня истолковать вам милость государя, помните?

Волк медленно повернул к нему лицо и посмотрел на тайного советника сверху вниз.

— Ну, разумеется, помню.

— Так вот, я, кажется, обнаружил разгадку.

Господин Дин выпустил локоть северянина и ловко извлек из рукава какую-то перевязанную красным шнурком бумажку.

— Вы знаете почерк государя? — спросил он.

Волк не очень уверенно кивнул, немного помедлил и нацепил на нос очки, готовясь читать.

Господин Дин раскрутил шнурок и подал Волку документ. Бумага была склеена посередине. С одной ее стороны обычным канцелярским полууставом писан был какой-то доклад о расходах, обрывавшийся на полуслове. На обороте — летящим мелким почерком, небрежно и без огласовок — был набросан список царедворцев. Восемнадцать имен, некоторые с приписками родства и занимаемых чинов, против каждого через черточку поставлено «нет». Внизу под всеми именами — виньетка. В центре ее, в кружочке, с отменным мастерством вписана волчья голова: зубы оскалены, а в зубах цветочек. Рисунок, в противоположность почерку, был чрезвычайно аккуратен, точен, и замечательно давал понять, что цветок в зубах волк держит не по своей воле, а по принуждению. По крайней мере, Ариксару Волку при взгляде на эту картинку сразу так подумалось.

Волк несколько раз перечитал имена.

— Значит, вы говорите, это написал император? — обратился он к Дину.

— И написал, и нарисовал. У государя Аджаннара очень неразборчивый почерк. И своеобразное чувство юмора.

— А что это за список? Вы, я вижу, тоже здесь значитесь.

— Эту бумагу государь изволил составить, когда ему подали на подпись указ о назначении нового Первого министра, — отвечал господин Дин. — Указ он взял и подписал, но обратно в канцелярию не отдал. Имя министра он держит в секрете. Но тот документ, что вы держите в руках, по сути, и есть настоящий указ.

— И кто, вы полагаете, министр? — осторожно поинтересовался Волк.

— Вы, кир Ариксар, — без промедления отвечал советник Дин и прямо посмотрел на Волка.

Волк скосил глаза на волчью морду в списке.

— Зачем ему это надо? — покачал головой он.

Господин Дин проговорил:

— Мудрец сказал: если хочешь возвысить человека — возвысь; если хочешь унизить — тоже возвысь.

— Думаете, он хочет расплатиться со мной за прошлое? Хочет сделать из меня посмешище?

Господин Дин отвел взгляд.

— Я ничего не думаю, кир Ариксар, когда дело касается воли государя. Небо одарило нас мудрым императором. Истинные замыслы его разгадать непросто.

— Но вы пришли сюда с этим списком неспроста. Объясните, в таком случае, как понимаете мое положение вы.

— Если вас интересует мое ничтожное мнение… Что ж. На севере сейчас неспокойно. Северная армия не может отлучиться из савр-Шаддата, потому что там вот-вот грянет мятеж и княжество Внутренней Области его поддержит. Связать вас обязательством умереть в один день с императором — вполне может быть замыслом государя Аджаннара. Вы по-прежнему представляете для него угрозу, кир Ариксар. — Господин Дин доверительно дотронулся до руки Волка и прибавил вполголоса: — Пользуйтесь же моментом, когда государь вынужден с вами считаться.

Тут господин Дин отступил и поклонился, намереваясь уходить.

Волк протянул ему двустороннюю бумагу.

— Оставьте себе — сожгите или отложите ее на память, — небрежно махнул рукой Дин. — Это мой подарок вам в счет ваших будущих заслуг, господин Первый министр.

Волк посмотрел в сторону кустов, обкромсанных в угоду фантазии садовника.

— Я стар, для того чтобы начинать все с начала, — сказал он.

— А я слышал такую историю, — вкрадчиво проговорил господин Дин. — Когда кир Александр Джел, молодой владетель острова Ишуллан, выиграл у кира Ариксара Волка бой без правил, вы будто бы сказали ему: «Пока я жив, мира между нами не будет». Верно, кир Ариксар? Волею судьбы ваш противник стал таргским императором. А как распорядилась судьба насчет кира Ариксара Волка?..

С этими словами господин Дин завершил-таки начатый поклон, быстро повернулся и пошел прочь по садовой дорожке.

Некоторое время Волк стоял неподвижно и глядел Дину вслед, потом в бессильном гневе ударил кулаком с зажатой в нем бумагой по открытой ладони и беззвучно произнес в спину тайному советнику бранное слово.

Вытащили на свет. Откопали. Кто-то же рассказал ему. Какая-то гадина. Помнят, сволочи, все, что похоронено Волком семнадцать лет назад. Полоскают старые кости по сей день. Интересно, в каких тонах вся эта история теперь излагается. Ведь в правильности понимания того, что произошло в тот злополучный день, Волк не был уверен и сейчас. Возможно, это была какая-то огромная ошибка. Возможно, все обстояло совсем не так, как он подумал, когда увидел собственного брата стоящим перед тем щенком на коленях и хватающим его за руки. Возможно, Волк сам был виноват во всем, что случилось. Но в результате брат Волка погиб, все планы по недопущению островной династии к таргскому Жезлу Власти с треском провалились, а ходжерский выкормыш с Ишуллана хоть и получил под сердце нож, но выжил и стал императором Аджаннаром.

Волк поморщился от неприятных воспоминаний.

Его в тот день изваляли в грязи на центральной площади города, на виду у потешающейся толпы. Его предал собственный брат, с которым они должны были вести в поход Северную армию и которому он верил больше, чем себе. Волку пришлось бежать из Столицы, потому что ходжерцы повсюду искали заговорщиков…

Он много думал, пытаясь связать события того дня воедино. Глупо было бы, окажись на самом деле, что между его братом и проклятым ходжерцем стояла женщина. Да и не женщина даже, а так — дешевая девчонка из ремесленного квартала. Совсем не повод умирать и рушить государства. Но другого объяснения у Волка не было.

Рассеянно переворачивая в руке сложенные очки, он повернулся и медленно побрел назад к дворцу. На пригревшее было солнце набежали откуда-то облака, и навстречу Волку спешил домоправитель с теплым плащом в руках. Всю зиму Волка мучили кашель и боль в спине. Какой из него теперь враг, какой боец? И агиллейского белого зверя настигла старость. Сточились и выкрошились клыки, ослабели лапы, нет больше ни зрения, ни прежнего чутья… В самый раз ему доживать свой век в позолоченной клетке Игулаха.

В двух шагах от домоправителя Волк вдруг остановился. А что, если… Пусть его собственному старшему сыну всего одиннадцать лет. Но у его брата и этой девки тоже был сын. Если он не сгинул бесследно в воспитательных заведениях Столицы, если не стал бродягой и вором, не копает сейчас гору на каторге или не сидит в тюрьме, если он не сын этого самого ходжерца, в конце концов, почему бы… не узнать о нем, для начала, побольше?

Открывая красную лакированную дверь, хорошо известную всякому лицеисту, Джу думал, что инспектор Дита стал ему будто родной — видятся в последнее время чуть не каждый день.

На этот раз вызов был, вроде, без причины. Учебных правил Джу в новом году нарушить не успел, а казарменные к нему более не относились: он снял-таки квартиру. Хоть и далековато, в Приречье, но зато в хорошем теплом доме, с окнами на восход и крылечком в маленький садик. Сам из себя Джу теперь тоже был красавчик хоть куда. В новом темно-зеленом кафтане на бордовой атласной подкладке, с шитой бисером правой полой, в сапогах с позолоченными каблуками, в вышитых перчатках. Он даже носовой платок в рукаве завел.

Впрочем, Джу не рассчитывал, что Дита зовет его, чтоб полюбоваться на его новый вид. Наверняка опять будет неприятность. Или про него ерунду написали в рапорте, или кто-нибудь из соучеников, позавидовав легко свалившимся деньгам, состряпал кляузу. Или же выплыл наружу какой-нибудь старый грех, счет которым Джу давно потерял, поэтому и не знал, чего теперь ждать.

Джу переступил порог, поклонился инспектору…

И увидел небывалое.

При его появлении господин инспектор Дита встал из-за стола и ответил поклоном на поклон. На этот раз вместо обычного вороха бумаг на столе Диты лежал один-единственный свиток заветного лилового цвета. Сердце Джу екнуло. «Неужто старая ведьма окочурилась», — мелькнула надежда.

Так как второго стула в кабинете инспектора не имелось, господин Дита остался стоять против Джу. Впрочем, прозрачные глаза Диты не выражали подобострастия. Всего лишь обязанность быть почтительным к человеку, который выше по рождению. И, похоже, человеком этим был даже не Джу, а тот, кто подписал лиловую бумагу.

Джу уже успел рассмотреть по печатям, что на столе у Диты — не завещание и не судебный исполнительный лист. Сказочная надежда не сбылась. Джу подавил грустный вздох.

Инспектор Дита аккуратно взял бумагу за верхние углы и торжественно объявил:

— Имею честь передать вам, господин Джуджелар, новогодние поздравления от вашего дяди, достопочтенного кира Ариксара из Агиллеи. Кир Ариксар приглашает вас на прием в честь государя Аджаннара, который состоится в одиннадцатый день лета во дворце Игулах. По этой причине вам будет предоставлен двухдневный отпуск…

Джу принял бумагу из рук инспектора Диты, и тот словно передал с лиловым листком всю свою почтительность.

— И не забывай, сынок, что ты находишься на государственной службе, — обычным своим тоном продолжил Дита. — Где бы ты ни оказался, с кем бы ни встретился, — ни на миг не забывай об этом.

За дверью инспекторского кабинета Джу повертел бумагу так и эдак. Ничего интересного, о чем бы Дита не упомянул, написано в ней не оказалось. Всего несколько церемониальных строчек, выведенных каллиграфом, и белая восковая печать с бегущим волком. Уместно, наверное, было бы прослезиться от умиления. На памяти Джу любезный дядюшка впрямую напомнил о себе в первый раз. Головой ли он ударился, что вспомнил вдруг о том, что у него есть племянник?.. Впрочем, Единый ему судья. Джу сложил лиловый свиток, сунул его за пазуху и сдул пушинку у себя с рукава. Интересно, что конкретно имел в виду Дита, напирая на обязательства по службе. Не надираться на празднике в зюзю? Быть осторожным в выборе знакомств и собеседников? Или что?..