"Тайны господина Синтеза" - читать интересную книгу автора (Буссенар Луи Анри)ГЛАВА 1— Что новенького, капитан? — спросил господин Синтез у Корнелиса Ван Шутена, когда один из индусов-бхили ввел временно исполняющего обязанности капитана «Анны» в покои хозяина. — Много всякой всячины, Мэтр, даже слишком много… Обычно хладнокровный, Ван Шутен на сей раз казался очень взволнованным. — Э-э, дружок, так негоже! — заметил господин Синтез. — Девизом моряка должна быть знаменитая сентенция древних «nil mirari» — «ничему не удивляйся». — Но мы очутились в сложном положении… — Замешательство капитана все возрастало. — В очень сложном… — Разве лаборатории вновь угрожает опасность? Великое Дело под угрозой? Не может быть! Ваше волнение связано с чем-то иным. Всю ответственность за сохранность приборов и оборудования несут господа Фармак и Роже-Адамс. — Речь идет не о лаборатории и не о физиологических исследованиях… — А раз работы движутся своим чередом и Великое Дело близится к завершению, к чему беспокоиться? — Но в том-то и дело, Мэтр, что обстоятельства, о которых я хочу с вами поговорить, могут, правда косвенно, воспрепятствовать работам и свести на нет столько усилий… — Что же вы раньше не сказали! Говорите! — Видите ли, Мэтр, люди поговаривают… — Что?! — Люди недовольны и не стесняются заявлять об этом вслух. — В какой-то мере я их понимаю. Они находятся здесь уже семь месяцев, все на одном и том же месте, безо всяких развлечений, не видя ничего, кроме моря и неба. Неудивительно, что такая длительная стоянка вызывает некоторое недовольство. Надо следить за дисциплиной, капитан, и строго наказывать провинившихся. — У меня десять человек в кандалах сидят, лучшие матросы… — А боцманы? — Они соучастники. — Соучастники чего? — Готовящегося бунта, цель которого — захватить корабли и, бросив лабораторию на произвол судьбы, немедленно плыть к берегам Австралии. Люди с «Ганга» тоже в заговоре. Если меня правильно информировали, бунт вспыхнет не позже чем через неделю. Услышав эту в общем-то тревожную новость, господин Синтез, вероятно, впервые за двадцать пять лет рассмеялся, но смех его был едким и как бы ржавым — казалось, человек отвык от подобного проявления радости или иронии. Капитан, ни разу не видевший, чтобы господин Синтез хотя бы улыбнулся, сильно растерялся. — Известны ли вам мотивы готовящегося мятежа? — Обычная суровость вернулась к господину Синтезу. — Известны, Мэтр. Первые признаки недовольства появились в тот день, когда кончился уголь. — Что им до этого? Полагаю, на холод они не жалуются? — О нет, конечно. Но, видя, как в топках машин сожгли сначала пустые ящики, бочонки, гафеля [337], реи [338], рангоутное дерево, а потом принялись за мачты… — Ну и что? Полагаю, эти корабли принадлежат мне и я могу, не спрашивая чужого мнения, превратить их в баркасы. Когда топки поглотят мачты, мы сожжем рубки, полуюты, спардеки — словом, все деревянные предметы, имеющиеся на борту. Так как по причине отсутствия «Инда» и «Годавери» в нашем распоряжении лишь такие ресурсы, мы для осуществления Великого Дела исчерпаем их до конца. Хотелось бы знать, что странного видят в этом члены моих экипажей? — Людям кажется, что, при отсутствии на судах топлива и мачт, они не смогут вернуться домой. — Речь идет не о возвращении, а о Великом Деле, которое ждать не может. — Боюсь, они откажутся повиноваться. — Для такого случая в Уложении морских законов существуют весьма суровые статьи, и мне не надо вам об этом напоминать. — Я готов раскроить голову каждому, кто не выполнит приказа, но убежден, что таким образом спровоцирую взрыв, опасаюсь… — Опасаетесь? — Да, Мэтр, боюсь за вас, то есть за Великое Дело… — Ну, а прочие мотивы, — голос господина Синтеза смягчился, — каковы они? — Люди очень жалуются на уменьшение дневного рациона. — Быть того не может! А мне казалось, они едят слишком много. Кстати, вы навели меня на мысль, на превосходную мысль… Ветчина, копченое сало, бисквиты, сушеные овощи, кофе в зернах, консервы, копченая рыба все это отличные энергоносители. Добавьте водку, куски просмоленных канатов, обломки дерева, и у нас появится дополнительный источник тепла. — Мэтр!.. — забормотал, опешив, капитан. — Сообщите на камбуз, — бесстрастно продолжал господин Синтез, — что с завтрашнего, нет, с послезавтрашнего дня прекращается выдача каких бы то ни было твердых или жидких пищевых продуктов. — Мэтр!.. — Вы поняли, не так ли? Никто на борту «Ганга» и «Анны», будь то юнга или капитан, не получит ни грамма пищи. Имеются ли у моих людей еще какие-либо мотивы нарушать субординацию? В этот момент вдали послышался громкий взрыв, перешедший в раскаты, напоминающие гром. Между тем стояла ясная погода. Не видно было ни грозовых туч, ни тем более молний. Лишь море немного волновалось, катя короткие частые волны, которые вздымались, словно следуя за внезапными изменениями рельефа морского дна. Несколько отдельных глухих ударов прозвучали как пушечные залпы во время боя на фоне ружейной пальбы. — Мэтр, — после длинной паузы с усилием продолжал капитан, — вы знаете матросов, они ведь сущие дети, наивные и суеверные… — Куда вы клоните? — Эти взрывы, слышимые уже давно, хотя нет ни молний, ни грозовых туч, пугают их… — Вот и объясните им, что эти звуки совершенно безвредны. — Я прилагал все усилия, но напрасно. Даже индусы… — Как, мои индусы?! Такие спокойные, такие дисциплинированные… — Они еще хуже наших европейцев. — Послушайте, капитан, повторяю, всем немедленно нужно сообщить, что взрывы безопасны, это всего лишь результат вулканической деятельности данного региона. — Матросы глухи к доводам рассудка; наблюдая за работами, они не понимают ни ваших, целей, ни назначения невиданных приборов, которые вы используете, и ни причины электрических разрядов, но если раньше все восхищались Великим Делом, то теперь многие боятся и не доверяют ему. Самые нелепые слухи, передаваясь из уст в уста, становятся навязчивой идеей, делающей экипажи все более и более суеверными. Для них эти подводные шумы — таинственные голоса, предвестники надвигающейся катастрофы, которая погубит всех до единого. Вы представляетесь им магом, колдуном, некромантом [339], живущим душа в душу с нечистой силой; мы же, командный состав, — ваши жалкие приспешники. Вот и попробуйте убедить с помощью доводов рассудка тех, кого поражает любой пустяк! Попробуйте предоставить научные объяснения тем, кто свято верит в допотопные легенды! — Ладно, капитан, но, по моему мнению, все это выеденного яйца не стоит… Спасибо, что предупредили, однако мои предыдущие распоряжения остаются в силе. Как и прежде, я собираюсь снять мачты со своих кораблей, сжечь в топках все их деревянные части и отменить выдачу суточного пайка. Но, несмотря на это, уверяю вас, у наших людей не возникнет ни малейшего желания бунтовать. — Однако, Мэтр… — Хватит, милостивый государь. Я все сказал. Пришлите ко мне старшего боцмана. Пять минут спустя после этого разговора, прояснившего ситуацию, в которой находился господин Синтез и его помощники, капитан явился в сопровождении моряка и лично представил его хозяину. Это был человек невысокого роста лет под сорок, коренастый, с бычьей шеей, широченными плечами, кирпичным лицом и длинными руками. Ступая босиком по коврам апартаментов Мэтра, он выглядел одновременно и озадаченным и развязным — так выглядит бывалый матрос перед адмиралом. Волосатый, заросший щетиной, с маленькими блестящими глазками под кустистыми бровями, с широким лицом, с видом одновременно и решительным и примерным, он на мгновение застыл на пороге святилища, вынул изо рта жевательный табак, снял берет, спрятал в него жвачку и, зажав в руке головной убор вместе с содержимым, утвердился на ковре так, будто хотел врасти в пол. Господин Синтез, внимательно осмотрев вошедшего, заговорил: — Ты француз, и фамилия твоя Порник. — Извините, хозяин. Я бретонец [340], родом из Конке, к вашим услугам. — Ты был китобоем и потерпел кораблекрушение на Шпицбергене. Я подобрал тебя полуживого и доставил в Тромпсо… — Совершенно верно, хозяин. И мне не забыть этого, слово бретонского моряка. — А позже, когда набиралась команда, случай привел тебя на один из моих кораблей. — Извиняюсь, хозяин, но я очутился у вас на борту, во-первых, потому, что счастлив отблагодарить за свое спасение, а во-вторых, из-за высокого жалованья, которое вы платите. — Скажи, Порник, ты доволен службой? — Как вам сказать, хозяин… И да и нет, черт подери! — Ответ, достойный нормандского крестьянина [341], а не бретонского матроса. — Может, и так, хозяин. Доволен — не доволен, тут, знаете ли, есть свои плюсы и минусы… — Да, понимаю. Ты, один из лучших моих моряков, начинаешь подумывать, что дело затягивается, и, жалуясь на условия службы, не мудрствуя лукаво, подумываешь о бунте. Но не забывай, мой мальчик, и другим передай: я нанял вас на пятнадцать месяцев, и, пока вы состоите у меня на службе, следует соблюдать дисциплину. — Черт возьми, хозяин, дело не в условиях службы и даже не в затянувшемся до бесконечности стоянии на якоре; дело в том, что поговаривают, будто вы разговариваете с духами! — Духами? О чем ты? — Ну, духи, черт возьми… — Хорошенькое объяснение, я все понял. Дурак ты, Порник. — К вашим услугам, хозяин. — А если я избавлю тебя от голода, от скуки, от страха перед духами, ты будешь доволен? — Если вы сделаете это не только для меня, но и для других, то, уверяю, все пойдет гладко, как на адмиральском крейсере. Слово моряка! — Замечательно, дружище. Твое желание понято, и положись на-гменя. Мне хватит на это и пяти минут. Приблизься. Смотри мне прямо в лицо. Что ты чувствуешь? — Пока ничего особенного. Хотя, пожалуй, что я не в своей тарелке. Как пикша в железах… — Все это пустое. Не сопротивляйся. Ты хочешь спать, Порник. Твои веки тяжелеют… Глаза плохо видят… Они закрываются… Ты сейчас заснешь… — Извините, хозяин, — скороговоркой молвил моряк, — но… Сдается мне, что я рухну сейчас… да со всего маху… — Нет, дружище, ты спишь… [342] Так спи, Порник… Спи и слушай… Я так хочу! . Не прошло и минуты с начала этого странного эксперимента, а старший боцман, неподвижный, словно статуя, сморщив лоб и широко открыв глаза, застыл, не произнося больше ни слова. Капитан молча поглядел на господина Синтеза с удивлением, граничившим с оторопью. — Ты спишь, Порник, не так ли? — спокойно продолжил господин Синтез. — Да, хозяин, — изменившимся голосом ответил боцман. — Попытайся закрыть глаза. — Я… я не могу… — Попробуй! — Не смогу, если вы не захотите… — Прикрой глаза правой рукой. — Но дело в том… Дело в том, что я не в силах поднять руку… — Попробуй. — Невозможно! Хозяин, ее как будто линем [343] к телу привязали… — Но ты-то тем не менее человек сильный… — Вы делаете меня слабым. — А теперь я желаю, чтоб твои глаза закрылись и ты вращал руками. По-прежнему молчавший капитан с нарастающим удивлением увидел,\что веки матроса тотчас же опустились, и он с головокружительной скоростью завертел руками. — Попробуй, — .снова заговорил господин Синтез, — открыть глаза и прекратить двигать руками. — Невозможно, совершенно невозможно, хозяин… — Собери все свои силы. — У меня не осталось никаких сил, я не могу больше… — Хватит! Стоп! На слове «стоп» вращательные движения прекратились, но глаза боцмана по-прежнему оставались закрытыми. — Ты ясно все видишь, Порник, не правда ли? — Совершенно ясно, хозяин. — Ну тогда, сходи-ка, дружище, в соседнюю комнату, где ты никогда не был, возьми графин, стакан и принеси мне. Моряк, хотя глаза его оставались по-прежнему закрытыми, решительно направился к двери, отворил ее, зашел на мгновение внутрь и вернулся с графином и стаканом. — Знаете ли вы, что находится в сосуде? — обратился господин Синтез к капитану. — Вероятно, вода. — Вы правы, вода. — У тебя, Порник, наверно, жажда. Не хочешь ли промочить себе глотку стаканчиком этой водки? Моряк не мешкая наполнил стакан и, подняв его, заявил: — Ваше здоровье, хозяин! — Затем с видимым удовольствием выпил. — Знатная, однако, водка! Настоящая адмиральская! — восхитился он, залпом осушив стакан. — Если хочешь, можешь выпить всю бутылку до дна. — Прошу прощения, хозяин, но я буду пьян в стельку. — Как знаешь. Тогда поставь графин на стол. А теперь, — безо всякого перехода велел господин Синтез, — ты больше не Порник, боцман с «Анны». Ты мой ассистент-зоолог господин Роже-Адамс. При этих словах матрос приосанился, заправил пряди волос за уши и, кокетливо теребя бородку — жест, свойственный профессору зоологии, — поднес к глазам воображаемый лорнет. — Ну, что поделываете сегодня, господин Артур? — Я возвращаюсь из лаборатории, — объявил боцман несколько манерным голосом Роже-Адамса. — Имею честь и удовольствие сообщить вам массу новостей. — О-о, ну посмотрим, посмотрим, — с деланным нетерпением сказал Мэтр. — На настоящем этапе развития науки не подлежит сомнению, что следует рассматривать плавательный пузырь у рыб как предтечу легких наземных позвоночных. — Вы совершенно правы. — Однако ныне существующие свидетельства такой трансформации, восходящей к древнейшим временам, достаточно редки. — Но все-таки они существуют. — Совершенно верно. Одно из них только что обнаружено в нашей лаборатории. Речь идет о рыбе, которая водится в местных водах и, если не ошибаюсь, в Австралии и Новой Гвинее. Это ceratodus, описанная каким-то американским естествоиспытателем (увы, не помню его имени). Так вот, Мэтр, препарируя рыбу, я обнаружил воздушный пузырь, по бокам которого располагались два симметричных дыхательных кармана. Благодаря такому анатомическому расположению, думается, рыба может, пусть и временно, замещать водную среду воздушной. — Прекрасно. Благодарю вас. Капитан, которому от происходящего становилось не по себе, испытывал некоторый ужас и даже не пытался этого скрывать. — Я намеренно достаточно далеко завел эксперимент, — бесстрастно продолжал господин Синтез, — не столько даже из научного интереса, сколько для того, чтобы убедить вас. Ведь, поскольку вначале речь шла о вещах обыденных, вы могли подумать, будто Порник ломает комедию. Но, услышав, как безграмотный матрос ни с того ни с сего с полным знанием дела рассуждает о сложнейших проблемах зоологии, вы, вне всякого сомнения, убедились, что с его стороны не было никакого подвоха. — Но это ужасно, Мэтр, ужасно… — Наоборот, нет ничего более простого и натурального. Я нашел прекрасного подопытного и, загипнотизировав, внушил ему то, что мне заблагорассудилось. Очень удачный шарж на Роже-Адамса, показанный нашим испытуемым, — моя заслуга, ибо я выступал в роли суфлера! — И что же он теперь будет делать? — Он целиком и полностью в моем распоряжении. — Вы хотите сказать, Мэтр, что он будет… — Именно так, и вы это скоро увидите. Когда кончится гипнотический сон, все, что я ему внушил, останется в его сознании и он не сможет ни на йоту отклониться от соблюдения навязанных ему правил. В этом-то и вся штука. — Скажи-ка мне, Порник, ты больше не боишься злых духов? — Злых духов? — посмеиваясь, переспросил боцман. — Я ничего не боюсь, хозяин. — Вот и слава Богу. В дальнейшем, услышав взрывы, ты будешь знать, что это просто результат деятельности вулканов и в них нет ничего таинственного. — Да, хозяин. — Теперь ты не посмеешь сомневаться в том, что наши корабли, несмотря на отсутствие пара и мачт, смогут вернуться в цивилизованные страны. Понятно? — Да, хозяин. Корабли, обритые, как понтоны, не имея угля для топок, вернутся обратно по вашему приказу. Вы знаете для этого способ. — И наконец, вопрос еды. Вам больше не будут выдавать паек. Но, так как без пищи жить нельзя, вы будете питаться тем, чем ежедневно питаюсь я. — Хорошо, хозяин. — От моего обычного рациона, несмотря на отсутствие привычки, ты не будешь испытывать муки голода. Запомни, ты будешь весел, как никогда, и сыт, как если бы съел двойной паек. Ты так же, как раньше, смел и силен. Избавленный от голода и жажды, ни о чем не заботясь, ты сможешь терпеливо дожидаться окончания работ, ревностно служа мне. Я так хочу! Слышишь? Я так хочу! Выкинь из головы все прежние мысли о бунте. — Уже выкинул, хозяин. — А теперь с закрытыми глазами ты поднимешься на палубу, дашь доброго пинка рулевому, который вот уже три минуты дремлет на вахте, забыв в полдень отбить склянки [344], а затем проснешься. — Хорошо, хозяин. — Ты не вспомнишь о том, что здесь происходило, до тех пор, пока я не спрошу тебя о злых духах. Об остальном ни о чем не забывай. Ни о чем! Такова моя воля [345]. Когда проснешься, по одному приведешь ко мне всех боцманов, сначала с «Анны», затем с «Ганга». А теперь вперед, дружище! — Рад служить, хозяин, — почтительно ответил матрос, с закрытыми глазами двинулся прямиком к задремавшему рулевому и влепил ему пинок под зад. — Ты снят с винного довольствия! — рявкнул он на опешившего матроса. Затем пробормотал, сам не зная почему: — Э-э, ну не дурень ли я… Винное довольствие… Кажись, его больше не будет ни для него, ни для кого другого… А с чего мне такое в голову пришло? Наверное, патрон сказал. Ладно, молчок! Главное — слушаться начальство и исполнять приказы. |
||
|