"Под барабанный бой" - читать интересную книгу автора (Буссенар Луи Анри)ГЛАВА 2Ожесточенное сражение продолжалось. Солдаты Пьемонтской дивизии вместе с подоспевшими на выручку зуавами обороняли подступы к Палестро. Австрийцы, заняв позиции у дороги и угрожая противнику окружением, открыли яростный огонь. В разгар битвы на поле боя верхом на прекрасном арабском, сером в яблоках жеребце появился король Сардинии и Пьемонта Виктор-Эммануил. С саблей наголо монарх скакал галопом в сопровождении офицеров Генерального штаба. Зуавы, увидев его, восторженно закричали: — Да здравствует король! Монарх жестом, как на параде, ответил на приветствие и поскакал дальше. Свистели пули, умирали люди. К счастью, ни царственная персона, ни ее многочисленная свита не пострадали. Полковник Шаброн хотел удержать короля: — Сир, умоляю, вернитесь, здесь вам не место. — Я борюсь за независимость моей страны и должен быть среди солдат! — Да здравствует король! Да здравствует король! — воодушевленно кричали зуавы. Высокий, широкоплечий монарх возвышался над всеми, как скала. Пышные усы, кончики которых закручивались почти до висков, делали его похожим на льва, большие зеленые глаза внимательно следили за происходящим. Орудийный огонь усилился. Виктор-Эммануил повелительным жестом указал в сторону вражеских пушек, изрыгавших пламя, и коротко командовал: — Вперед! В это мгновение от фермы Сан-Пьетро отделилась какая-то фигура. Это был Франкур с младенцем за спиной. Сквозь огненный ливень отважный солдат бежал к месту расположения полка зуавов. Оказавшись среди своих, Франкур мгновенно оценил ситуацию. Ребенок больше не плакал. Как всегда невозмутимый, Обозный спросил: — Господин капрал, вы обзавелись семьей? — Похоже! Приглядывай краем глаза за малышом, пока мы будем бить этих негодяев в белых мундирах[18]. — Хорошо. А куда мы направляемся? — Прямо к пушкам, и немедленно. Толстяк привычным движением натянул на уши феску и тяжело вздохнул. Король пришпорил коня, чтобы дать возможность зуавам догнать своих. Один из солдат запел известную всему полку песенку. Бешеный ритм карманьолы[19] совпадал с быстрым шагом пехотинцев: Отделения, роты и батальоны подхватили песню. Монарх одобрительно кивнул и весело рассмеялся. Вскоре войско достигло переднего края, куда долетали пушечные ядра с батареи австрийцев. Пьемонтцы предприняли контратаку, чтобы выбить неприятеля с дороги. Зуавы подошли с другой стороны и ударили в спину противнику. Зажатые с двух сторон, белые мундиры отчаянно сопротивлялись. «Шакалы», воодушевленные барабанным боем, яростно орудовали штыками. Бок о бок с французами, как простой лейтенант, рубился неуязвимый великан Виктор-Эммануил. Вскоре сопротивление противника было сломлено, австрийцы в панике отступили к каналу. Франкур и следовавший за ним по пятам Обозный первыми добежали до вражеских пушек. — Эй, толстяк! — командир. — Слушаю, господин капрал! — Посмотри, мальчонка еще там? — Да, а что? — Он молчит, вот я и испугался… — Его укачало, бедняга успокоился и заснул. Вокруг стоял такой грохот, что друзьям приходилось орать что есть мочи. Неприятельской батареей командовал седой усатый капитан. Три орудия были уже заряжены, и он крикнул своим артиллеристам, которых теснили зуавы: — Огонь, тысяча чертей! Огонь! Солдаты не успели выполнить приказ. Перед командиром у правой пушки возник Франкур, у левой — Обозный. Горнист по прозвищу Питух, потрясая ружьем, прыгнул на среднюю. Все трое вонзили штыки в своих противников, не дав им произвести смертоносные залпы. Артиллеристы замертво повалились на землю, но старый офицер попытался защищаться саблей. Франкур приставил кончик штыка к его сердцу. — Сдавайтесь, или я убью вас! Капитан посмотрел вокруг. Он был один среди опьяненных сражением зуавов. — Так сражаться недопустимо! — на прекрасном французском языке возразил австриец. — Штык — оружие дикарей! Вы нарушаете общепринятые правила войны. — Сдавайтесь же! — прокричал Франкур. — Офицер опустил голову[20]. — Только оставьте мне саблю. — Храбрецов мы не разоружаем. Идите! Противник был вынужден отступить. Палестро и прилегающий к нему участок реки Сезии остались за освободителями. В два часа пополудни Питух, а за ним и все оставшиеся в живых горнисты сыграли «Прекратить огонь!» и тотчас — «Сбор!» Уставшие воины, перепачканные грязью и кровью, в разорванных камзолах[21], глазами искали своих командиров и собирались в группы; перебрасывались фразами, похлопывали друг друга по плечу. Зуавы, захватившие неподалеку шесть вражеских орудий, не хотели оставлять трофеи. — Пушки! Давайте увезем пушки! — кричали они. — Нет лошадей ! — Можно использовать пленных, — предложил Франкур. — Хорошая мысль! Замечательно! Запряжем пленных! Давайте веревки какие есть, пояса, ремни… Пока пленные австрийцы готовились к исполнению фантазии победителей, зуавы украсили цветами и листьями свои фески. Верхом на орудиях солдаты торжественно подъехали к месту сбора. Раздались аплодисменты, крики «браво». Победители спрыгнули на землю и построились для переклички, которая должна была вот-вот начаться. Вдруг по рядам тех, кто только что сеял смерть, да и сам смотрел ей в глаза, прокатился гомерический хохот[22]. Смеялись все — от рядового солдата до командира. Пока шло сражение, никто не замечал, что за бесценный груз у Франкура за спиной. Зуавы частенько запихивали в свои мешки разные вещи, найденные или украденные. Едва капрал встал в строй, ребенок, до этого спокойный, выпростал из пеленок ручонки и начал размахивать ими, пронзительно крича. Сосед посмотрел на командира и спросил: — Франкур, ты что, чревовещатель?[23] — Да нет! У него мальчишка за спиной! — Не может быть! — Да! Привязан к сумке! — Это твой сын? — Нет! — Племянник? — Нет! — Уж не отец ли он твой? Каждый считал своим долгом отпустить шутку. А младенец уже орал во все горло, к великой радости зуавов, смеявшихся от души. Франкур сохранял спокойствие. Он совершил благородный поступок и прекрасно знал, что товарищи будут в восторге от идеи усыновить малыша. Всеобщее веселье было прервано командой: — Равняйсь! Смирно! Виктор-Эммануил и маршал Канробер[24] объезжали войска. Солдаты громко приветствовали монарха и героя Севастополя: — Да здравствует король! Да здравствует Канробер! Его величество заинтересовался, над чем только что так весело смеялись зуавы. Заметив, что шутки адресовались капралу, он спросил: — Так это ты потешаешь товарищей? — Нет, сир, ребенок. — Какой ребенок? — Он у меня в сумке, — без тени смущения отвечал француз. — Покажи! — Пожалуйста, сир. Извините, что придется повернуться к вам спиной. — Превосходный мальчуган! Так ты — кормилица? — Да, сир. Кормилица, которая уничтожила полдюжины ваших врагов, захватила пушку и сохранила одного из ваших подданных… — Хорошо сказано! Значит, ты нашел младенца? — Бедный малыш остался без имени и без семьи. — Я буду его крестным. Мы назовем его Виктор. — Виктор Палестро — отличное имя в честь одержанной победы и будущих успешных сражений! — А семьей ему станет Третий полк зуавов. — Благодарю от его имени, сир, и простите мне допущенную в разговоре вольность. — Нет, мой дорогой друг, это я должен поблагодарить тебя за службу. Король с доброй улыбкой отстегнул от своего мундира серебряную медаль на голубой ленте и прикрепил к камзолу побледневшего от волнения капрала. — Произвожу тебя в кавалеры Ордена Военных заслуг Сардинии! — произнес король и поцеловал зуава под несмолкаемый плач младенца. Затем, смеясь, добавил: — Крестник будет доволен! До скорой встречи, друзья мои, желаю вам дальнейших повышений по службе. Слова коронованной особы вызвали бурю восторга. Солдаты нацепили фески на штыки и подняли вверх. — Да здравствует король! Да здравствует Пьемонт! Да здравствует Италия! — дружно скандировали зуавы. Запели горны. Питух со своим отделением направился к товарищу. — Я обещал исполнить для тебя ригодон. Прими его как искреннее и единодушное поздравление от всего Третьего полка. Король и маршал удалялись. Раймон, бывалый солдат из отделения Франкура, покачав головой, сказал: — Какой могучий человек этот король! — И смелый, как наш Канробер, — добавил горнист. — Да, конечно. Канробер — первый зуав Франции. — Послушайте! У меня идея! — Говори! — Король сражался вместе с нами как одержимый. Это кое-что значит. У себя в стране он монарх и главнокомандующий, а для нас — простой доброволец без чина. Предлагаю произвести его в капралы… Виктор-Эммануил — капрал Третьего полка! Здорово? — Отлично! Он заслужил это. — Обсудим после переклички. Ох, уж эта перекличка после сражения! Как тягостны минуты молчания, когда выкрикивают имя того, кто не вернулся с поля боя. А потом наряд отправляется на поиски погибших, чтобы перенести их к месту захоронения. Случалось, подбирали еще живых, с оторванными конечностями и ужасными ранами, облепленными мухами. Несчастные невыносимо страдали от потери крови, высокой температуры и жажды. То была оборотная сторона победы. Солдаты украдкой смахивали слезы с обветренных лиц, вынося с поля боя останки друзей, которых уже не увидят никогда. Лишь старый солдат ко всему относился философски. Желая поскорее отделаться от горестных мыслей, зуавы с готовностью реагировали на его шутки и, подходя к полевой кухне, уже громко смеялись. Маленький Виктор Палестро разошелся не на шутку. Франкур никак не мог взять в толк, почему ребенок, крепко спавший под грохот пушек, не желал успокоиться, когда они смолкли. — Черт побери, — воскликнул он вдруг, хлопнув себя по лбу, — мы сражались целый день, и у него во рту маковой росинки не было! — Послушай, отнеси его матушке Башу, — предложил Раймон. Матушка Башу, дородная маркитантка, лет сорока, с черными, уже седеющими волосами, доброжелательно приняла крестника короля. Прижав его к туго затянутой в корсаж груди, она спросила Франкура: — Что ты думаешь делать с этим ангелочком? — Я доверяю его вам, матушка Башу. Во-первых, потому что он умирает от жажды, а это по вашей части, во-вторых, ребенку нужна женская забота. — Конечно, я присмотрю за малышом. Но ему нужно молоко, а у меня только сивуха для ваших ненасытных глоток. — В обозе, что следует за полком, есть коровы, — заметил один бывалый солдат. — У них наверняка найдется молочко, стоит только подоить. — Что ж, попробуем! Это, должно быть, не сложно. Животные паслись неподалеку. Осмотрев коров, зуавы отдали предпочтение буренке с большим выменем, флегматично пощипывающей траву. Солдат, которому было поручено добыть молоко, встал около нее на колени и, поставив под вымя кастрюльку, попытался произвести необходимую операцию. От сильнейшего удара копытом в плечо бедняга перевернулся через голову и отлетел шагов на десять. Последовал взрыв хохота. Другой зуав подобрал кастрюлю и стал осторожно подходить к корове. Но не успел он расположиться под ее брюхом, как таким же манером был опрокинут на землю. Взбешенное животное обернулось и, увидев повсюду красные камзолы, угрожающе наклонило голову, собираясь броситься на ненавистный цвет. Зуавам ничего не оставалось, как пристрелить корову. Обозный укоризненно покачал головой: — Убивать коров — жестоко! — А что-нибудь дельное ты можешь предложить? — смерив его презрительным взглядом, спросила маркитантка. — Одолжите-ка мне ваш белый колпак, рубашку и фартук, матушка Башу. — А ты не так прост, как кажешься с виду. Что ж, бери, и удачи тебе! Обозный водрузил колпак на голову, одел рубашку и завязал фартук. В таком одеянии юноша напоминал толстую доярку с фермы. Зуавы, стоявшие в стороне, толкали друг друга в плечо и хохотали, держась за животы. А тот, над кем потешались, напевая старую босеронскую песенку, уверенно подошел к пестрой розовогубой корове и ласково погладил ее. Не переставая петь, он поставил кастрюлю на землю, присел на корточки и быстро и сильно надавил на соски. Тотчас белые струи звонко ударили о дно и края посуды. Через пять минут емкость наполнилась до краев. — Браво! — кричали потрясенные зуавы. — Да здравствует Обозный! Качать его! Качать! — Только без глупостей! Вы опрокинете кастрюлю, и малышу ничего не останется, как сосать палец. — Да, ты прав! — Возьмите, матушка Башу, и накормите как следует нашего малютку. Маркитантка налила молока в стакан и приблизила его к губам ребенка: — Пей, малыш! Пей, как большой мальчик, а вечером у тебя будут бутылка с соской, трубка из птичьего пера и пеленка. — Бог мой, как он свистит! — заметил бывалый зуав. — Вот это, глотка! — Да, Питух может позавидовать. — Сейчас видно, что у малыша главное достоинство зуава — альтерация![25] — Тогда сыграем в его честь марш. Да здравствует Виктор Палестро! Да здравствует сын зуавов! Да здравствует крестник короля! Не обращая внимания на шум, маленький обжора пил молочко, отфыркиваясь и пуская пузыри розовыми губками. Насытившись, он заснул на руках маркитантки, которая смотрела на него с материнской нежностью. — А теперь, — объявил Франкур, — идем к королю! Спустя полчаса делегация из шести старых капралов полка, возглавляемая седьмым и самым молодым среди них — Франкуром, просила аудиенции монарха. Их проводили на гумно, где Виктор-Эммануил, сидя на охапке соломы, с аппетитом ел поленту[26] из солдатского котелка. Семеро воинов отсалютовали королю оружием. Монарх поднялся навстречу вошедшим. — Что привело вас ко мне, дорогие друзья? — Сир, — отвечал Франкур, в то время как его товарищи стояли, вытянувшись по стойке «смирно», — после сражения Третий полк зуавов единогласно произвел вас в капралы. Мы пришли, чтобы засвидетельствовать наше уважение и восхищение вашей смелостью. Король сначала удивился, затем покраснел от удовольствия и, положив руку на шпагу, произнес громким, но приятным голосом: — В капралы Третьего полка? Принимаю с радостью и горжусь оказанной мне честью, так как считаю, что зуавы — лучшие в мире солдаты! Подобный трогательный случай однажды объединил дом Савойя[27] с французскими воинами. Когда-то в Испании мой отец Карл-Альберт сражался бок о бок с французами. Во время взятия Трокадеро гренадеры Шестого полка пожаловали ему пару шерстяных эполет в знак уважения и восхищения его храбростью. Сегодня вы продолжили славную традицию. Благодарю вас от всего сердца. А теперь — вольно! И король крепко пожал руку каждому. — Галуны[28] надо спрыснуть! Предложение его величества тут же было приведено в исполнение, после чего отряд капралов вернулся в лагерь. Франкур был счастлив. Сегодня он сражался как одержимый и остался невредим, хотя тысячу раз мог быть убит. Король собственноручно вручил ему военную награду, столь же почетную, как и французская медаль за отвагу. И наконец, храбрый зуав спас от мучительной смерти младенца, чье будущее теперь зависело от него. Мысль о ребенке не давала молодому человеку покоя. Семь лет назад он потерял родителей и знал, каково быть сиротой. Но что за трагедия разыгралась на ферме? Из-за чего были убиты те двое? Из-за денег, из ненависти или ревности? Вместо того чтобы вытянуться на еще влажной земле прямо под темно-синим небом, усыпанным звездами, и, положив под голову мешок, заснуть, юноша долго слонялся по лагерю. В конце концов желание узнать правду возобладало над здравым смыслом. «Злосчастный дом, в котором произошло преступление, в двух шагах отсюда, — размышлял он. — Посмотрю, не осталось ли каких-нибудь следов. Пять минут туда, пять минут обратно, полчаса там. Думаю, моего отсутствия никто не заметит». Франкур вытащил из сумки свечку, хранящуюся у каждого солдата на всякий случай, проверил пояс, на котором висел клинковый штык[29], и направился в сторону поместья. Часовые не видели, как он уходил. |
||
|