"Кругосветное путешествие юного парижанина" - читать интересную книгу автора (Буссенар Луи Анри)

ГЛАВА 8

Воспоминания об отсутствующих. — Через Южную Америку. — Изобилие мошкары. — Растения-митральезы. — Внимание! Показался враг. — Превращение в пехотинцев. — Фрике выступает в роли генерала… и становится командующим корпусом… — Древнейшее оружие. — Ужасная паника. — Их повесят, расстреляют, утопят или с них живьем сдерут кожу? — Посреди армии карибов. — Жуткая пытка. — Пожиратели внутренностей. — Явления из области электричества. — Трудный переход. — Верхом по трупам. — Из командующего корпусом Фрике превращается в рядового. — Рыба-скат. — Еще табаку!

Прошло четыре дня с того момента, как мы оставили двоих парижан спящими в гамаках.

Путь был долгий, и, несмотря на расчеты Буало, им удалось преодолеть, даже при достаточно высокой скорости передвижения, всего сорок пять лье от того места, где они преподали гаучо столь наглядный урок.

Это и понятно. В отсутствие точных приборов, при помощи которых можно рассчитывать путь в нужную географическую точку, приходилось все время вносить поправки в маршрут.

Идея-фикс[307] овладела Фрике: самым коротким путем добраться до Сантьяго, и потому спутники отказались от первоначального плана Буало добраться до Санта-Фе-де-Борха, находящегося в стороне от намеченной цели.

Отказались благодаря настойчивости Фрике.

— Видите ли, месье Буало, — убеждал гамен, — уверен, именно там мы найдем месье Андре и доктора… Недаром я тогда прокричал, сидя на рее: «Сантьяго!» Они не могли не услышать меня и не понять, что в этом городе я назначаю им свидание. Вчетвером мы отыщем Мажесте, даже если придется спуститься в ад или забраться на Луну.

— О! Конечно, если мы будем вчетвером, — уверенно проговорил Буало, — дело обязательно выгорит. Только вот что! Мне казалось, я вам уже говорил: есть целых три Сантьяго… Сантьяго-де-Куба, куда до сих пор привозят на продажу рабов… затем Сантьяго, столица Чили, наконец, Сантьяго-дель-Эстеро в республике Аргентине.

— Эти три Сантьяго далеко отстоят друг от друга?

— Два последних не очень; зато Сантьяго-де-Куба находится на Антильских островах. То есть у черта на рогах.

— Великолепно! Двинемся сейчас же в чилийское Сантьяго, наверняка наши друзья туда прибудут. Если же — нет, отправимся на Кубу.

— Как вам будет угодно, — ответил Буало, пребывавший в великолепном настроении, когда ему хотелось сделать доброе дело или оказать услугу.

Вот почему, после многократных корректировок маршрута, они повернули на запад, оставляя городок Козовейра по правую руку, и в конце концов добрались до берега реки Ибикуи, притока реки Уругвай[308], и оказались в двадцати лье от города Ягуарай, конечного пункта строящейся железнодорожной линии на Монтевидео.

Впервые за долгое время жизнь Фрике не омрачалась непредвиденными происшествиями, точно сошедшими со страниц самых душераздирающих и страшных романов.

Путешествие казалось размеренным и спокойным, как сама пампа, медленно разворачивавшая бесконечные травяные просторы, обжигаемые горячим солнцем, жар которого не мог умерить даже ветер.

Двое путешественников поддерживали жизнь охотой, точнее, в роли охотника выступал один Буало, чье ружье стреляло три-четыре раза в день и пуля всегда попадала в цель.

Из Фрике не получился искусный стрелок, зато он стал вполне сносным наездником.

Путешественники рассчитали: лучше всего двигаться по течению реки Ибикуи до места впадения в реку Уругвай, а оттуда переправиться в провинцию Энтре-Риос, название которой «Междуречье» дано потому, что она представляет собой нечто вроде полуострова, омываемого реками Уругвай и Парана.

Так они бы прошли по течению реки Парана вплоть до одноименного города, а оттуда добрались бы до Росарио, где сели бы на поезд, идущий через Кордильеры в Сантьяго.

Вот какой план разработал Буало. Эта часть путешествия парижского гамена вокруг света предполагалась весьма прозаичной, зато быстрой.

Уже говорилось о том, что Фрике преследовали постоянные неудачи. Вот и теперь подходила очередная серия самых фантастических приключений.

Пока что не было никаких известий относительно людей с боен. Это вызывало у Буало и беспокойство и досаду. Храбрый парижанин уже успел познакомиться с мстительным нравом южноамериканских метисов[309], поэтому принял меры предосторожности против возможных нападений гаучо, которые в любой момент могли внезапно выскочить из гигантских зарослей пампы. Буало стреножил лошадей, из поклажи соорудил редут[310], защищавший их лагерь у реки.

«Бульвардье» — космополит[311] поступил благоразумно. Он убедился на собственном опыте, до чего полезно предварительно изучить, сидя в четырех стенах, стратегию и лишь потом применять ее на практике.

Фрике нервничал. Одолеваемый мыслями о пропавших друзьях — о докторе, ставшем ему приемным отцом, о ставшем братом Андре и о черном друге Мажесте, — он никак не мог уснуть.

Юноша вертелся, возвращался в прежнее положение, говорил, ругался. А сон так и не приходил. Бесчисленные полчища москитов одолевали парижанина; напрасно гамен пытался их прибить и расчесывал укушенные места чуть ли не до кости. Ненасытные разбойники, решившие поужинать, все равно вволю напивались алой кровью маленького парижанина.

Буало курил свою вечную папиросу со стоическим спокойствием бонзы[312], и не потому, что его кожа была более вынослива к жалящим укусам этого клана[313] насекомых, а потому, что молодой человек прекрасно знал — попытки помешать кровососам абсолютно бесполезны.

— Месье Буало!

— Да?

— Они рвут меня на части, дерут шкуру. О! Вот проклятые звери!

— Что я могу поделать?

— Дьявол! У меня под рубашкой триста тысяч этих тараканов!

— Ну так отошлите белье прачке, а мне дайте спать.

— Громы и молнии! Если бы у меня была хотя бы щепотка порошка «Викат»! Тогда я бы устроил раунд французского бокса всем этим клопикам!..

— Ладно, ладно. — Буало рассмеялся.

— Но почему вы не реагируете, не пытаетесь прихлопнуть хоть одного из этих кровососов?

— Потому, что все равно завтра меня раздует, как бурдюк. Одним больше, одним меньше — какая разница?

— Ну и клопики! — произнес Фрике с подчеркнутой злобой и презрением.

— Вы клевещете на клопов, сын мой, — возразил Буало. — Эти насекомые не имеют ничего общего с доставляющими нам массу хлопот созданиями, гнездящимися в деревянных частях парижских кроватей, а являются разновидностью москитов. Местные жители прозвали их «зубастые комарищи» из-за величины и ужасных укусов. Эти маленькие вампиры всегда водятся неподалеку от рек.

— У меня идея!

— Говорите.

— А что, если мне, по примеру пагуинов, жителей Уэльса, и туземцев племен осиеба, обмазаться илом, чтобы образовалась корка, предохраняющая кожу?

— Довольно! Не надо шутить.

— При чем тут шутки?

— Разве вы не слышите плеск, забавы обитателей воды, «плуф», «плуф». Река так же обитаема, как и ваша рубашка. Нельзя одинокому рыцарю попадать в самую гущу пирующих «весельчаков».

— А, черт! «Весельчаки» — это резвящиесякайманы?[314]

— Правильно.

— Но что же делать? Громы небесные! Как поступить?

— Дождаться полуночи.

— Дождаться полуночи? Но разве полночь еще не наступила? Мне кажется, мошкара терзает меня уже целых двадцать четыре часа! А почему именно полуночи?

— Да визит этой разновидности москитов обычно заканчивается в двенадцать часов ночи. Насытившиеся насекомые удаляются, как благоразумные посетители заведения, хозяин которого в надлежащее время перекрывает кран подачи светильного газа.

— А! Тем лучше. Тогда я отосплюсь за вторую вахту.

— Как вам будет угодно. Желаю удачи. Да, не забудьте, когда москиты отправятся восвояси, на смену придут их близкие родственники, если хотите, двоюродные братья, местное прозвище которых. Утешает одно: их укус менее болезненный, зато музыка невыносима. Крылатые виртуозы поначалу исполнят отрывки оркестровых партитур[315], а потом начнут кромсать на кусочки вас.

— Боже мой! Попытаюсь отогнать их дымом.

— Что ж, попытайтесь! Ну, а я с философским спокойствием буду дожидаться утра.

Фрике, еще больше разозлившись, одним прыжком выскочил из гамака, взял нож своего спутника и бросился в поле, где росла местная разновидность чертополоха, и стал срезать жесткие растения.

— Какого черта вы там делаете? — спросил Буало.

— Хочу набрать целую охапку чертополоха, листья которого остры, как алебарды[316], и узки, как стебли пшеницы.

— Но вы же порежетесь!

— Ай-ай-ай!

— Я вас предупредил.

— Все равно, зато огорожу себя огнем от этих кусак и кровососов.

Уы, нашему гамену пришлось убедиться: порезы от чертополоха болезненнее укусов москитов, но Фрике упрямый, словно старый андалузский[317] мул, высек огонь, поджег трут и засунул его в середину кучи из сухой травы.

Пламя сразу же занялось. Вдруг началась шумная и беспорядочная пальба. Пан! Пан! Пан! Пататрам! Паф! Пиф! Пуф! Пиф!

— А это еще что? — спросил Буало.

— Как что? Сами видите, идет бой, — проговорил в ответ гамен. — Это стреляет чертополох… вернее, взрывается. Вот потеха!

Взрывы напоминали дьявольскую музыку сражения, точно по равнине рассыпалась рота линейных стрелков.

Поле чертополоха пылало, словно солома. Пламя то взвивалось, то рассыпалось мелкими брызгами огня, к величайшей радости Фрике, который полагал, что покончил с мошкарой.

Увы! Напрасные усилия! И если москиты, яростно обрабатывавшие руки и ноги путешественников, от огня лопались с треском, то дело их продолжили «огненные мушки», чьи укусы причиняли столь же нестерпимую боль, как кайенский перец, насыпанный на открытую рану.

Однако бессмысленный по своей сути пожар спас обоих парижан от неминуемой беды. Когда, утомившись, они решили все-таки поспать, послышался перестук копыт.

— Внимание! Наши лошади понесли!

— Ничего подобного! Шум идет с равнины.

Оба француза моментально вскочили: револьвер в руках, глаза вглядываются в даль, ушки на макушке. Молодые люди были готовы открыть огонь, если это враг, и принять с распростертыми объятиями мирных странников.

Сомнения продолжались недолго. Раздалась серия выстрелов и просвистели пули.

Это не был сухой треск американских карабинов, сопровождаемый глухим шипением воздуха, разрезаемого конической пулей, не были это и громкие выстрелы боевых винтовок.

Наши двое покорителей пампы не могли не рассмеяться, услышав дурацкое уханье, напоминающее взрывы петард[318] на сельском празднике.

— Понятно! — проговорил Буало. — Это гаучо. У них кремневые ружья. Пусть пускают на ветер порох и свинец.

— А я полагаю, — высказался Фрике, — когда стал стрелять чертополох, эти ублюдки решили, что по ним ведут огонь из митральезы.

— Да нет, просто наши живодеры вышли на охоту за свеженьким мясцом. Им до смерти хочется переработать нас по методу Либиха[319]. Безумная идея им дорого обойдется.

— Они, что, надеются из своих паршивых ружьишек, расширяющихся, точно рупор, попасть каждому из нас точно в глаз? Месье Буало, я знаю, стрелок из меня никудышный, но очень хочется отомстить за случившееся на бойне. Прошу, дайте мне один из револьверов… и еще… ну, понимаете… маленький треугольничек, которым можно пользоваться, как прикладом.

— Согласен. Цельтесь внимательно и берегите патроны, ибо пороховой склад далековато.

Разговаривая, Буало успел превратить в карабин оба никелированных револьвера системы «Смит-и-Вессон» и один из них вместе с патронами подал Фрике.

Раздался второй залп, опаснее прежнего. Все еще невидимый противник стрелял неточно, пули ложились полукругом, не причиняя вреда французам, лишь демонстрируя полное неумение стрелять этих самоуверенных и отъявленных мазил.

С оружием в руках Буало и Фрике залегли, вслушиваясь в темноту и откровенно забавляясь происходящим.

Чего вы хотите? Каждый ведет себя по-своему. Краснокожие осыпали бы друг друга оскорблениями, англичанин бы обдумывал завещание, американец размышлял бы о колебаниях цен на кожу и хлопок… А наши парижане веселились, как старшеклассники на каникулах. Уханье ружей, напоминавшее натужный кашель астматика, очень развлекало.

Вдруг показались двое всадников, четко обозначившихся, подобно конным статуям, на фоне красноватых отсветов, отбрасываемых догоравшей золой. Их лошади заупрямились и отказались двигаться по догоравшему полю. Но шпоры положили конец робким попыткам сопротивления.

— Левый ваш, правый мой, — проговорил Буало. — Огонь!..

— Есть огонь!.. — ответил гамен по-морскому. Паф!.. Паф!.. Оба револьвера-карабина выстрелили почти одновременно.

Вороная лошадь споткнулась, упала, приподнялась, вновь упала, да так и осталась лежать, распластавшись по земле. Выстрел Фрике оказался мастерским.

Человек, в которого целился Буало, тотчас же упал с лошади. А белая, словно облако, лошадь жалобно заржала, стала на дыбы и рванулась прочь как стрела.

— Белая и вороная, — резко прокричал гамен. — Кто следующий?.. Чья теперь очередь? Не промахнусь!

Итак, преимущества обороняющейся стороны были налицо.

За атакой последовало затишье.

Буало задумался, а Фрике, в восторге от собственной меткости, ждал только повода вновь схватиться с противником.

— Терпение, матрос, терпение! Вот появится солнце, и продемонстрируете свои таланты. Теперь уверен, это гаучо. Победу праздновать еще рано. Я ведь вам уже рассказывал… Злопамятные от природы, взбешенные преподанным нами уроком, они шли по нашему следу, точно собаки-ищейки и… вот тут как тут.

— Прекрасно… что они тут как тут. Завтра устроим такую же встречу, как и в прошлый раз.

— Однако схватка будет нелегкой. Обязательно придется форсировать реку. Военная операция высшего класса, особенно если учесть, что экспедиционный корпус состоит из двух человек и десяти лошадей.

— А я не спорю. Однако вы пойдете первым, месье Буало. Ну, а я останусь в резерве и буду отбиваться до последнего патрона.

— Фрике, да вы прирожденный стратег!

— Несомненно. Черт! Я все время повышаюсь в звании. Великолепная это штука — путешествие вокруг света! С честью я начал путь в ранге подручного в угольной яме, затем меня произвели в кочегары, потом я стал матросом, далее — кавалеристом, вскоре немножечко генералом. Ну, а теперь выступаю в роли командующего корпусом! Какая жалость! Вот если бы с нами были месье Андре и доктор, из них получился бы великолепный армейский корпус!..

— Еще бы! — уверенно, без малейшей тени сомнения согласился Буало. — А теперь послушайте. Я знаю наших врагов, пока темно — бояться нечего. Однако в первый же час рассвета они начнут атаковать, так что необходимо отдохнуть. Но прежде пойду проверю, в каком состоянии наши лошади. Уверен, они восстановят силы и в нужный час не споткнутся.

— Месье Буало, поспите часок, а потом смените меня… Таким образом, мы к утру будем свеженькие как огурчики и в прекрасном настроении, точно перед балом.

— Годится. Смею заверить, через пять минут, несмотря на мошкару, я буду спать мертвецким сном.

Ночь прошла благополучно. Нападающие, прекрасно понимая, кто их противники, вели себя осмотрительно.

Фрике после двух вахт заснул со сжатыми кулаками. Когда он проснулся и расправил сведенные пальцы, то с удивлением заметил — его спутник уже успел заседлать и взнуздать обеих верховых лошадей, а остальных навьючил.

Вьючные лошади, последовательно соединенные друг с другом достаточно длинным шнуром, ходили так называемой «индейской цепочкой».

Буало, с ружьем через плечо, с карманами, оттопыривавшимися от патронов, гильзы которых не пропускают воду, с револьвером-карабином в руке, внимательно изучал горизонт. В один миг гамен был готов. Как и предсказывал Буало, нападение возобновилось в тот самый миг, когда зеленый океан осветился первыми лучами восходящего солнца. В отдалении замелькали яркие пятна пончо, принадлежавшие вольтижирующим гаучо. Человек двенадцать мстительных обитателей прерий быстро надвигались полукругом.

— Послушайте-ка, Фрике, вы хорошо плаваете?

— Как рыба.

— Прекрасно! Возглавите колонну. Направитесь к реке, возьмете первую лошадь за повод, введете ее в воду. Ну, а если заупрямится, кольните в круп ножом.

— Хорошо… а как же… вы?

— Пойду в арьергарде[320] верхом, пока вы не доберетесь хотя бы до середины. Ну, а если они чересчур быстро приблизятся к нам, то человек шесть я сумею спешить, подстрелив лошадей. Пули моего друга Пертюизье самого лучшего качества. Вести огонь по людям смысла не имеет. Пеший гаучо не боец. Понятно?

— Еще бы!

Буало сел на лошадь, положил оружие на плечо и замер в седле, как памятник.

Фрике осторожно спустился к реке, не очень глубокой у берега, и стал тянуть упиравшееся животное за повод.

Тем временем надвигались верховые гаучо.

Бедный гамен не успел пройти и десяти метров, как лошадей внезапно охватила невероятная паника, и они начали брыкаться, пятиться, жалобно ржать. Поведение такое знакомо всем, кто побывал на поле боя.

Вдруг Фрике ужасно закричал. Этот крик, похожий на звук медного горла боевого рожка, окончился душераздирающим металлическим хрипом.

Вода покраснела. Словно группа вошла в бассейн, наполненный кровью.

Буало, в глубине души охваченный страхом, внешне и глазом не моргнул. И даже не обернулся. Три раза меткие пули его ружья поразили трех прекрасных полудиких мустангов. Затем молодой человек пристроился в хвост цепочки лошадей резерва и одним прыжком очутился в воде, покрытой красными разводами.

— Тысяча чертей! — отчаянно прорычал он. — Да нас же живьем сожрут, это карибы!

Буало, безусловно, не был трусом, напротив, отличался храбростью в битвах, всю жизнь презирал страх. Но в этот миг, как признался впоследствии автору этого правдивого рассказа, он ощутил на лице капли холодного пота.

Умереть от пули или удара сабли — какая разница? Особенно для человека, ведущего жизнь, полную приключений. Буало как бы заранее внутренне был готов к тому моменту, когда придется с честью уйти из жизни, хотя предпринимал все, чтобы отдалить ужасный миг.

Однако оказаться растерзанным на куски, съеденным живьем легионом мелких хищных созданий, которые, несмотря на малую величину, обладали невероятной силой и свирепостью, — это было бы жестоко-изощренной казнью.

Ощущать, как твоя собственная плоть мало-помалу поглощается рыбами-каннибалами, чувствовать собственное превращение в скелет за десять минут — ужасно!

Сопротивление абсолютно бесполезно.

Таккто же такие карибы? Возьмитескелет небольшой рыбки.Приделайте кчелюстям клещи из закаленной стали, какими режут проволоку; как следует заточите; вставьте в глазницы по опалу, окружите рубинами. Оберните туловище кожей синеватого цвета наивысшего качества, нанесите поверх оранжево-мраморные пятна и разбросайте красные точки, вдохните в это приспособление длиной в десять сантиметров жизнь — получите кариба.

Кровожадное сущесто это живет в некоторых реках Южной Америки и, похоже, создано лишь затем, чтобы нести смерть. И, видит Бог, свое предназначение выполняет оно исправно. Челюсти обладают невероятной мощью. Благодаря сказочному взаимодействию элементов разрушения природа наделила карибов треугольными зубами, как гадюк или гремучих змей. Зубы-крючья способны прокусить не только кожу, но и железо.

При виде крови или вообще чего-то красного в мерзких существах просыпается жажда уничтожения. Ни человек, ни животное не могут спастись от стаи карибов в воде.

Рыбешки охотно нападают на лошадей, с невероятной быстротой проникают в живот, где в одно мгновение все съедают. Отсюда их местное название «мондонгерос» — пожиратели внутренностей.

В некоторых местах количество этих рыб таково, что говорят: «В реке больше карибов, чем воды». И если кто-то собирается переплыть такую реку, то ему следует опасаться этих рыбешек больше, чем крокодилов.

Попробуйте бросить в воду кусок мяса — тотчас же соберется стайка рыб, через несколько секунд от мяса ничего не останется. А у рыб так разыгрывается аппетит, что они начинают поедать друг друга, и в результате уцелевает всего несколько штук.

Во время путешествий Гумбольдт[321] отметил: одно из страшнейших бедствий пребывания в Южной Америке — невозможность искупаться в реках, где водятся карибы, ибо от укусов москитов возникает раздражение на коже и спастись можно, лишь окунувшись в воду.

К счастью для человечества, во время сильного повышения температуры на карибов нападает сильнейший мор.

Радостно наблюдать, как огромные косяки водных хищников плывут по реке брюхом вверх. Однако эти трупы становятся источником опасности, когда попадают на сушу: острые скелеты и зубы крайне затрудняют передвижение по берегам лагун.

Еще пару слов в заключение столь краткого исследования.

Индейцы племени варраунов в течение нескольких столетий вынуждены были искать убежище на плавающих островах в дельте реки Ориноко[322]. Они обитают в хижинах, стоящих на сваях посреди воды, и не имеют ни клочка земли, где бы могли хоронить своих мертвых.

Введя у себя диковинный культ — освобождение от плоти тел умерших, — индейцы хранят скелеты родственников закрепленными на крышах свайных жилищ.

Для того чтобы отделить мясо от костей, обитатели озерных поселений стали эксплуатировать прожорливых карибов. Делалось это так: труп обвязывали прочной веревкой, погружали его в воду, закрепляя свободный конец на одной из свай. Через несколько часов скелет становился девственно чист. Кожа, мускулы, сухожилия — все снималось зубами миниатюрных чудовищ.

Объятые горем родственники аккуратно и тщательно плели по такому случаю корзину и с природным вкусом и умением украшали ее жемчужинами, бусами, разноцветными блестками.

Корзина, игравшая роль погребальной урны, плелась с таким расчетом, чтобы прочно закрепленный над нею череп смотрелся точно крышка.

Таким образом, останки любимого существа выглядели не более устрашающе, чем после кремации, практикуемой в Италии и Германии в установках фирмы «Сименс».

Вот каковы хищники, в мир которых попали вместе с лошадьми Фрике и Буало, уходя от гаучо.

Ситуация представлялась отчаянной. Не только каждая минута, но каждая секунда могла стать роковой.

Бедные лошади, которых заживо поедали и разрывали на кусочки, очутились посреди потока. Их тела, облепленные со всех сторон маленькими вампирами, подергивались в ужасающих конвульсиях. Несчастные животные отчаянно били ногами, пытаясь выбраться, и вновь оказывались в воде.

— Держитесь, Фрике, — восклицал, стуча зубами, Буало. — Смелее! Шевелитесь! Не стойте на месте!

— Тысяча чертей! Они же сожрут мои ноги! Как же сопротивляться?.. Уже подбираются ко мне… ближе… Они рядом!

Убитый горем, Фрике выпустил повод из рук. А в это время кровожадные существа перегрызли веревку, соединявшую цепочку лошадей, из которых половина тотчас скрылась, а остальные, разметавшись по сторонам, стали игрушкой течения.

Гаучо уже добрались до берега и смотрели на драму, длившуюся не более минуты. В ответ на возгласы отчаяния двух европейцев раздавались шуточки и прибауточки; метисы прекрасно знали пампу и сразу же поняли первопричину разворачивавшейся перед ними катастрофы.

Они даже не рассчитывали на столь свирепую месть. И сердца дикарей возрадовались. Какое счастье — увидеть двоих смельчаков, чья отвага дополнялась прекрасным оружием, добычей речных кровососов!

Буало оставался в седле, хотя лошадь брыкалась и дергалась. К счастью для отважного всадника, сапоги оказались карибам не по зубам. Штук шесть отвратительных существ вцепились в шенкеля[323], но не могли причинить ни малейшего вреда.

Не обращая внимания на пропадающих лошадей, Буало с ловкостью прирожденного покорителя прерий накинул лассо на тонущего Фрике.

Повторяю, все эти драматические события длились не более минуты.

Чтобы добраться до противоположного берега, парижанам следовало проплыть четыреста метров. Позади же, менее чем в ста метрах, находились враждебные гаучо. А вокруг безудержно предавался чревоугодию легион[324] рыбешек. Почти лишившийся сознания гамен болтался на конце лассо своего спутника.

Еще несколько секунд… и завершится «Кругосветное путешествие юного парижанина».

Спасение могло принести только чудо. И чудо свершилось — зримое, небывалое. В тот миг, когда Буало решил, что все пропало, он внезапно почувствовал резкий толчок. Землетрясение!..

Лошадь молодого человека испустила дух, но ее хозяин уже встал на твердую почву.

Фрике же, обретя надежную опору, тотчас пришел в себя.

— Дьявольщина! — воскликнул он. — Какие только черти не живут в реках этой сатанинской страны! Ай! Что-то шлепает! Шлеп-шлеп! Как на празднике урожая в балагане, где показывают женщину-ската![325] Ой, оно меня уносит!.. О-ля-ля!.. О… ля… ля…

— Вас унесет, зато прикончит карибов…

— Да здравствуют радости жизни!.. У меня немного идет кровь, все время жжет, но паразиты больше не едят.

— Двигайтесь! Двигайтесь энергичнее!

— Ну, нет, посмотрите-ка, месье Буало, вон, впереди, тысячи карибов неподвижны и совершенно бездыханны, их несет течение…

— Так плывите же, вечный насмешник, иначе нас может постигнуть та же судьба.

В несущемся потоке стали то и дело показываться всевозможные представители водного мира: огромные полосатые волки — «багрераядо» — с боками, разрисованными, как у тигров; «карибито» и «пайяро», рыбы хищных пород; кайманы, неподвижные, как стволы деревьев; утыканные колючками скаты с ядовитыми шипами; «перрос де агуа», или водяные собаки (myopotamus coypos); нутрии (существа, близкие к опоссумам — водяным крысам) и, сверх всего этого, мириады карибов.

Течение медленно уносило всех, больших и малых, пострадавших от землетрясения, происшедшего довольно далеко отсюда и лишь немного задевшего эти места.

Однако не было ни малейшего сомнения, что, если бы беглецам удалось к тому времени преодолеть еще сто — сто пятьдесят метров, шок оказался бы сильнейшим.

Увидев массовую гибель карибов, гаучо ринулись в мутные воды.

Но не тут-то было! Не проплыли метисы и пятидесяти метров, как лошади начали заваливаться, точно груженные свинцом.

Воспроизвести хрипло изрыгаемые бандитами ругательства невозможно; эти великолепные всадники потеряли власть над лошадьми и оказались в еще более критической ситуации, чем наши друзья.

А парижане плыли. Им удалось значительно оторваться от преследователей, хотя силы подходили к концу. Путешественникам не хотелось расставаться с оружием и боеприпасами, однако груз сильно тяготил.

Бедный Фрике отдувался, как тюлень.

— Нам нельзя выпускать из рук карабины… Уверен!.. Но какая тяжесть! Ах! Если бы эти проклятые звери не покусали ноги… я бы плыл намного лучше.

Буало продолжал делать ритмичные гребки, но и он устал.

— Послушайте, — заговорил молодой человек, — в конце концов, не лучше ли пожертвовать частью боеприпасов… чем ставить под угрозу собственную жизнь.

И тут же он, не без сожаления и сердечной боли, выбросил пачку патронов; этот разумный и в высшей степени спасительный маневр был тотчас же повторен впечатлительным Фрике.

— Ах! Если бы нам удалось повстречать половинку древесного ствола, плавающее бревно, легче стало бы плыть.

Гамен собрался выкинуть вторую пачку патронов, как вдруг радостно воскликнул:

— Плот!.. Два плота!.. Флотилия плотов!

— Где это вы увидели плоты? Здесь всего лишь штук шесть лошадиных трупов, бедняжки давным-давно отправились на тот свет.

— Лошади, как вы сказали, давно отправившиеся на тот свет, надуты газами… поэтому трупы удерживаются на поверхности… надо воспользоваться ими как спасательными кругами, тогда мы сохраним оружие и силы, проплыв последние сто метров до берега.

— Бр-р-р! Сесть верхом на трупы!

— Пошли, тут не до брезгливости. А пока взгляните-ка туда!

И, не тратя время на бесплодные дискуссии, Буало рывком взобрался на отвратительный плавающий предмет и удовлетворенно вздохнул.

Фрике, глядя, как его спутник удачно использовал принцип Архимеда, открытый во время купания в ванне, также выбрал подходящий остов и взобрался на него. Теперь переплыть реку не составляло большого труда!

А гаучо, в свою очередь, довольные тем, что так дешево отделались, явно отказались от преследования.

Парижане выбрались на берег и столкнули в воду плавательные приспособления, воспользоваться которыми их заставила лишь крайняя нужда. К сожалению, весь конский резерв погиб. Фрике был безутешен. Став приличным наездником, он заранее радовался, как совершит верховой переход через пампу.

Из всадника гамен превратился в пехотинца. Отряхнувшись, как пудель, он выразил дурное настроение в столь любопытных выражениях, что, несмотря на неподходящую обстановку, Буало разразился громовым хохотом.

Однако «бульвардье» был философом, которые встречаются только в Париже.

— Больше нет лошадей…— говорил юноша. — Нет гамаков!.. Нет пончо!.. Придется двигаться пешком, спать под звездным небом и по-пластунски ползать между кактусами, чертополохом, острыми травами и прочими малоприятными растениями!

— Положение трудное, но что поделаешь?

— О! Ничего. Понимаю, смешно сожалеть об утраченном комфорте; однако, видите ли, человек легко привыкает к удобствам… а я всю жизнь их не имел… Как жаль бедных животных!

— Когда ведешь жизнь, полную приключений, надо быть готовым ко всяким неожиданностям. К тому же нам грех жаловаться на события, случившиеся после ухода с бойни. И лошади, чью судьбу вы так горестно оплакиваете, помогли нам спастись. Если бы не было карибов, гаучо, возможно, догнали бы нас… Хотя попасть в силки разбойников прерий отвратительно, но быть съеденными живьем — ужасно.

— Совершенно согласен. Ноги мои до сих пор кровоточат. Эти рыбешки проели мне штаны и подкладку.

— Зато электрические скаты разогнали карибов и гаучо.

— Электрические… каты…

— Вы заслуживаете пятнадцати суток ареста, Фрике.

— Ну нет. Я же не нарочно. Просто опять попалось ученое словцо, которое мне трудно правильно произнести. Вы же прекрасно знаете, в каком коллеже я учился, и мой профессор умел обращаться только со шпандырем и дратвой. Так как называется ваш зверь?..

— Электрический скат…

— Понятно. Электрический скат…

— Прикосновение ската напоминает удар палкой.

— Как телеграф.

— Боже, ну, если угодно… Правда, смешно было бы доверить этим милашкам передачу депеш. Однако, если говорить серьезно, электрический скат — рыба, обладающая специальным органом, производящим электрический ток, точно так же, как физические инструменты, о которых, коль скоро вы их не видели, говорить нет смысла.

— Верно, месье Буало. Боже, до чего неприятно ощущение от прикосновения ската!

— Учтите, оно могло стать смертельным. Доказательства были у вас перед глазами, когда по реке вдруг поплыли трупы.

— Так это электрические скаты всех поубивали? И кайманов тоже?..

— Без сомнения. На карибов, пожиравших плоть наших лошадей и жаждавших добраться до нас, напали скаты.

— Да, страшная машина разрушения.

— Первые разряды поражают как молния. К счастью, мы оказались в отдалении от того места, где это случилось. Более того, скаты разряжаются, то есть восстановление заряда требует времени, и повторное поражение может оказаться достаточно сильным, но оно уже не смертельно.

— Ну, ладно! Видите ли, месье Буало, если даже трудно осмыслить невероятное происшествие, спасшее нам жизнь, и невозможно возместить наши потери, то я особенно плакать не стану.

— И правильно! Друг мой! Смотрите на вещи философски! А! Черт побери!

— Что случилось?

— Мой запас табака!..

— Пропал?

— Уплыл по реке!.. Ни одной папиросы!

— Что ж, табаком закусят карибы.

— Да лучше бы меня заживо сожрали! Вот где беда-то! Фрике, сын мой, кончились прекрасные денечки; воздух становится тяжелым, собираются облака, чернеет небо.

Надвигается страшная буря. Дело плохо. На это можно было бы наплевать, будь у меня хоть несколько пачек папирос… Жизнь трудна… без табака.

— Без табака…— пробормотал некурящий Фрике.