"Следы на пляже" - читать интересную книгу автора (Райс Луанн)

Глава 8

Последующие три утра были темными и безоблачными, и каждый раз, когда Стиви переходила мостик, собираясь купаться, она смотрела на променад и видела ожидавшего там Джека. Дневной свет начинал брезжить еще до восхода солнца. Пока Стиви плыла, теперь в купальнике, она наблюдала, как таяли звезды, пока не оставались только самые яркие. Они излучали какие-то страстные чары, не то романтические, не то эротические. Стиви чувствовала себя одновременно и возбужденной и смущенной. Как будто зная об этом и не желая оставлять ее одну в таком состоянии, Джек дожидался, пока она, целая и невредимая, выйдет из моря, а потом сразу уходил.

На четвертое утро она проснулась раньше обычного. Воздух был влажным, пропитанным плотным туманом. Она услышала издалека протяжный звук сирены маяка Уикленд-Шор. Она почувствовала, что Джек тоже слышит его. Между ними существовала какая-то мистическая связь – они были едва знакомы, но она твердо знала, что он придет на берег. Простыни сбились под ее телом, напоминая ей прикосновение морских волн. Она почувствовала тянущую боль в бедрах, соски набухли. Это было дикое ощущение – мысленно заниматься любовью с мужчиной, которого она почти не знала.

В это утро она не пошла купаться.

Тилли лежала на крышке бюро, уже проснувшаяся, сверкая зелеными глазами. Взгляд ее, казалось, обвинял Стиви в малодушии.

– Я знаю, – сказала Стиви.

Она встала с постели, натянула какую-то одежду, машинально оделась, тихонько выглянула в окно на море, посмотреть, сидит ли Джек на променаде. Покормила кошку и птицу и, вместо того чтобы идти на берег, села в машину и поехала в Хаббард-Пойнт.

Она промчалась по Шор-роуд, через береговые марши и мимо охотничьего заповедника Лавкрафт. Воздух был тяжелым, плотным и белым. В мелкой бухте кормились цапли, белые часовые, поднявшие головы, когда она проезжала мимо. Стиви представила себе, что птицы передают сигналы о ее приближении к замку, – к его покрытой плющом башне и разрушенному зубчатому парапету, так хорошо видным над линией берега. Она преодолела каменные ворота, нажала на гудок, проезжая каменную сторожку, где жил Генри, потом свернула на подъездную дорожку – ровное покрытие из смеси песка и гравия. Когда она достигла верха, она почувствовала запах кофе.

Было только шесть часов утра, и туман еще скрывал силуэты сосен. Стиви перевела дыхание, прислушиваясь к низкому звуку сирены – Уикленд-Шор. Хотя постройки замка возвышались на холме Лавкрафт, с него не было видно устья Коннектикута и пролива Лонг-Айленда, и шум воды доносился так, будто они были прямо под ногами, а не в полумиле отсюда.

Здесь жила и писала свои картины ее тетя и наставница Аида Мур фон Лайхен. Ей было семьдесят девять лет, но она вела себя как тридцатилетняя, в ней было больше жизни и энергии, чем у большинства людей, бывших вчетверо моложе ее годами. Родившаяся в Ирландии, как и отец Стиви – ее любимый брат Джонни, Аида получила широкую известность как яркий представитель абстрактного экспрессионизма. Окончательно она как живописец сложилась в Нью-Йорке, в компании художников из Седар-Тэверн. Она была столь же художником по призванию, как ее брат – литератором.

Тетя Аида была владелицей этого замка, построенного в 1920-х годах по прихоти ее второго мужа, который был на много старше ее. Унаследовавший состояние, некогда нажитое на производстве подшипников, он был замечательным актером, игравшим в шекспировских спектаклях, особенно прославившимся в ролях Яго и Фальстафа. Дядя Вэн скончался двадцать лет назад, спустив большую часть своего когда-то значительного наследства. Тетя Аида не претендовала на роскошь, но оставшихся денег хватало только на поддержание существования, поэтому замок пришел в упадок, превратившись в руину, населенную летучими мышами и грызунами, а сама она жила в небольшой деревянной постройке, где не было даже водопровода. Воду она качала с помощью старинного насоса с завитушками из кованого железа. Будучи страстной защитницей природы, она вела очень простую жизнь. Летом она жила в Блэк-холле, зимой – в Эверглейдсе. Ее пасынок Генри недавно уволился из военного флота и жил этим летом в сторожке, стоявшей у ворот.

– Привет, Лулу! – крикнул он Стиви, как будто она всего лишь прогуливалась по холму.

Ему было пятьдесят, он был красив, как кинозвезда, и казался частью декорации с разрушенным замком.

– Привет, командор, – откликнулась она.

Он дал ей прозвище Лулу, потому что своими черными волосами и запутанными любовными историями она напоминала ему голливудскую актрису немого кино Луизу Брукс. Она же именовала его «командор», потому что именно таков был его чин перед выходом в отставку.

– Ты сегодня рано, – сказал он.

– У меня много всего на душе, – ответила она.

Генри поднял брови.

– О, нет! – произнес он.

Это был очень высокий и крепко сложенный мужчина с седыми волосами, выцветшими от солнца голубыми глазами и обветренным от почти тридцатилетнего стояния на мостиках разных военных судов румяным лицом.

– Что? – переспросила она.

– Кто этот счастливчик?

– Я не влюблена.

– Лулу, ты всегда влюблена. Это твое благословение и твое проклятие.

– Больше проклятие, – сказала она, подавляя слабую улыбку.

Она отвернулась, чтобы скрыть вспыхнувшее лицо.

Они двинулись по круглому булыжнику по направлению к тому, что тетя Аида именовала «сосновой пустошью», лесу из белых сосен и кедров, протянувшемуся вдоль всей дороги на Маунт-Ламентейшн. Застройщики не раз предлагали ей уйму денег за эту землю, но она поклялась, что скорее умрет, чем продаст хотя бы малость.

Генри зажег сигарету и протянул ее Стиви. Она раза три затянулась, выпустив три колечка дыма, и вернула ее обратно.

– Ты прививаешь мне пагубные привычки, – улыбнулась она.

– У кого-то их много, а ты так мало себе позволяешь. Ты теперь непьющая, я потерял собутыльника, – сказал он.

Они смеялись и передавали друг другу сигарету, глядя, как туман рассеивается с устья реки. Звуки сирены продолжались, хотя пролив теперь был виден, спокойный, гладкий и серебристо-голубой, весь в точечках лодок, за которыми тянулись извилистые линии белых следов. Поперек пролива толстым грязным стержнем выделялся восточный мыс.

– Ты не хочешь мне рассказать? – спросил он.

Она покачала головой.

– Тебе трудно, дитя мое, – сказал он. – Ты даешь так много, а получаешь так мало.

Она взглянула на него исподлобья:

– Правда? Я чувствую, что несчастна с каждым, кого люблю.

– И это тоже, – согласился он.

Генри никогда не был женат, но у него была длительная связь с одной женщиной из Ньюпорта. Она порвала с ним в прошлом году, и хотя он внешне перенес это со стоицизмом, свойственным моряку, в действительности сердце его было разбито. – Любовь – это беда для всех заинтересованных в ней.

– Кроме тех случаев, когда ее нет, – сказала она.

Она закрыла глаза, удивившись посетившей ее мысли. Она никогда не переставала надеяться. Несмотря на все свои неудачные связи и потерпевшие крах мечты, в глубине души она всегда ждала долгой, насыщенной, цветущей любви. Жажда ее была настолько сильной, что слезы наворачивались на глаза, и она вновь подумала о человеке, ждущем ее на променаде.

– Удручена какой-то ерундой, не стоящей внимания, – сказал он, переходя на грубоватый тон морского волка, что он часто делал.

Это странное утешение заставило Стиви улыбнуться.

– Правда? – спросила она.

– Уверяю тебя, – кивнул он.

– Будучи трижды разведенной?

– Будучи трижды замужем, – возразил он. – Ты самая храбрая девушка в мире. Хотел бы я иметь твою решимость. Вот Дорин тоже хотела надеть кольцо, да я струсил.

– Ох, командор, – вздохнула она. – Брак – это не гарантия… Моя жизнь – подтверждение.

– Ты – сила природы, вот ты кто, – сказал он. – Я плавал на фрегатах и авианосцах, встречаясь с ураганами, но у меня нет и половины твоей силы.

– Брось, – проговорила она, следя за движением судов внизу и слушая щебет птиц, доносившийся с деревьев.

– Все эти годы на борту «Коушинга», – сказал он, – я читал только две книги. Шекспира, потому что… ну, ты понимаешь. И «Одиссею».

– Логично для путешественника.

– Ты знаешь, кто ты, Лулу? Ты какой-то персонаж «Одиссеи». – Он задумался над именем. – Левкотея (он произнес это имя по слогам Лев-ко-тея). Ты сирена, заманивающая мужчин на камни… но твоя лодка при этом всегда терпит крушение.

Она отвернулась, смутно ощущая, что он прав.

– Аида встала? – спросила она, целуя его в щеку.

– Конечно, – ответил он. – Иногда мне кажется, что она вообще никогда не спит.

– Пока, Генри!

Он отсалютовал, глядя ей вслед.

Стиви разрешила себе войти в дом, не предупреждая о себе. Аида, как обычно, писала картину. Натянутый холст представлял собой квадрат размером шесть на шесть футов, почти такой же величины, как обращенное на север окно. Стиви, стоя в дверях, оценивала работу, самую последнюю из «прибрежной серии»: верхняя половина была светло-серой, низ – почти темно-синим. Линия, на которой цвета сливались, изображала горизонт.

– Как ты, дорогая? – спросила Аида не оборачиваясь.

– Мне понадобилась мудрая тетушка, – сказала Стиви.

– И ты пришла сюда? – засмеялась Аида.

Стиви крепко обняла ее. Тетя Аида была высокая, как и отец. Ее короткие вьющиеся седые волосы охватывала красная лента, она была одета в хлопчатобумажный рабочий халат. Ногти на ее руках были обломаны и испачканы масляной краской.

– Там на плите кофе, – кивнула Аида.

– Спасибо – Стиви наполнила кофе тетину кружку-сувенир с «Коушинга», подарок пасынка с его последнего корабля. Потом налила чашку себе. Женщины сидели за старым сосновым столом, прихлебывая кофе. Окна в доме были широко распахнуты, и пропахший соснами и морем бриз врывался в комнату.

– Что привело тебя в такую рань? – спросила Аида.

Мне нужно понять кое-что, – сказала Стиви. – На прошлой неделе у меня было двое гостей. И оба влезли мне в душу.

– Хм, – пробормотала тетя, уставившись на свою картину.

– Одна из них – маленькая девочка, Нелл. Она дочь моей любимой подруги детства Она сообщила мне, что Эмма умерла.

– О боже! – сказала Аида, глядя в глаза Стиви.

– Да. Я насилу поверила этому. Кажется, совсем недавно мы вместе купались, валялись на песке, мечтали о том, какой удивительной будет наша жизнь.

– Такая молодая… так быстро, – пробормотала Аида.

– Это ужасно. Она погибла в автокатастрофе, а за рулем была третья наша подруга, золовка Эммы, Мэделин.

– Ужасное переживание для Мэделин!

– Ужасно, – сказала Стиви. – Невозможно даже представить.

Около минуты они сидели молча. Стиви смотрела на новую картину, на бледный квадрат. Море и небо или песок и море? Она не могла бы ответить, но это и не было важно: ощущение побережья наполняло ее до краев, успокаивая.

– У Эммы, кажется, была прекрасная жизнь, – прервала молчание Стиви. – Ее дочка похожа на нее – такая же живая и очаровательная, ребенок, познающий жизнь. Она хотела встретиться со мной, потому что я была подругой ее матери, и она успешно форсировала мой холм и познакомилась со мной.

– Это требует мужества, – произнесла тетя Аида бесстрастно.

– Что ты имеешь в виду?

– Ну, я про эту твою предупреждающую надпись. По сути дела, она означает, что ты испытываешь настоящий страх перед каждым, кто к тебе приближается. Но ведь ты пришла не с этим?

Стиви не сразу нашла что ответить. Она знала, что отталкивает от себя людей, и делала это сознательно. Закрыться от всех означало для нее избежать многих ошибок, самой защититься от возможных несчастий и предохранить других от бед, которые причиняла она сама.

– Отчасти и с этим, – сказала она наконец. – Нелл пришла, несмотря на надпись. И я пригласила их с отцом на обед на прошлой неделе.

– Что ж! Очень мило с твоей стороны.

– Все было хорошо, пока я не упомянула о том, что хотела бы встретиться с Мэделин, и это все перевернуло. Джек, отец Нелл, не хочет иметь с ней никакого дела. А ведь она его сестра!

Тетя Аида склонила голову, как будто искала нужную мысль. Стиви не отрывала от нее вопрошающих глаз…

– Мэдди его сестра, как он может теперь не желать даже слышать о ней?

– Какой ты еще ребенок, дорогая!

– Что сделать, чтобы изменить это?

Тетя Аида тяжело вздохнула, глядя на свой морской пейзаж, как будто хотела набраться от него силы, потом посмотрела Стиви прямо в глаза.

– Я всегда хотела, чтобы твои родители завели второго ребенка. Всегда думала, что тебе нужны брат или сестра. Я хотела, чтобы у тебя было то, что было у нас с Джонни. И у твоей матери было. Тогда бы ты все поняла про Мэделин и… как там его зовут? Джек. Вот.

– Ладно, у меня не было ни брата, ни сестры, но тогда ты должна мне объяснить, тетя Аида.

Тетя Аида вздохнула:

– Братья и сестры – это целые миры друг для друга, особенно в юности. Для меня мир был связан с Джонни. Солнце вставало и садилось вместе с ним. У нас была общая семья, общий дом, общая музыка… и в школу мы ходили вместе.

– Джек был на четыре года старше Мэдди.

– Джонни тоже был на три года старше меня…

Стиви слушала.

– Возраст – это не так уж важно. Это чувство, что вы вместе. Вы растете, опираясь друг на друга. Вы никогда не оставляете друг друга в беде, вы всегда поддерживаете друг друга. И если происходит разрыв таких отношений – это катастрофа для обоих. Возможно, легче объяснить в письме, чем в разговоре. Не надо бороться с этим отчуждением.

Стиви вспомнила, как рассердился Джек, стоило ей заговорить о Мэделин. Теперь ей казалось, что он был больше расстроен, чем рассержен, что ее слова тяжело ранили его, будто нанесли ему неожиданный удар.

– И понимание всегда было у вас с папой? – спросила Стиви.

Тетя ничего не ответила. Она встала, взяла кофейник и вновь наполнила их чашки. Потом она опять села.

– Ты сама можешь позвать в гости Мэделин, – задумчиво сказала она.

– Я знаю, – ответила Стиви. Разговор с Аидой утвердил ее намерение пригласить Мэделин. – Я собираюсь сделать это.

– Хорошо, – сказала Аида.

Они снова умолкли и медленно пили горячий кофе. Стиви не могла оторвать глаз от новой картины. Это казалось таким открытым и свободным – ощущение огромности моря, неба и земли. Цикл фиксировал меняющиеся цвета и настроения побережья. Стиви волновали ее утренние купания, то томительное нетерпение, с которым она ожидала этого безмолвного общения с мужем своей подруги детства. В любви она пережила так много крушений и в последние годы возвела между собой и миром высокую стену. Да, она сделала знак запрета у входа в свой дом и теперь вспоминала слова Генри о лодке, которая разбивается о камни любви.

– Что с тобой? – спросила тетя, наблюдая за выражением лица Стиви.

– О, я думала о том, что сказал мне Генри, – ответила она. – Он предостерегал меня от новой любви.

– Он наказан за свой страх перед любовью, – фыркнула тетя.

– Дорин отказала ему, она не хочет разрешить ему вторую попытку?

– Ты насчет его сто второй попытки? Генри переплыл семь океанов, считая, что она должна его ожидать. Потом он оставил флот, предполагая, что он появится, и она встретит его с распростертыми объятиями. Ей нужны серьезные стабильные отношения, а Генри, хотя я люблю его и преклоняюсь перед ним, предполагал получить приятного компаньона по времяпрепровождению.

– Он любил ее, – сказала Стиви.

– Любил? – переспросила ее тетя Аида. – Или всего лишь хотел, чтобы она появилась тогда, когда он того пожелает? Я чужда условностей во многих вещах, но я считаю, что ему следовало жениться на ней. Мне так горько видеть его несчастным. И точно так же мне горько видеть несчастной тебя…

Стиви опустила глаза, отворачиваясь.

– Со мной все в порядке, – возразила она.

– Милая, – сказала тетя Аида. – Это не так. Я это вижу. Прекрасный летний день, а ты хмуришься. Это встреча с Нелл и ее отцом взбудоражила тебя, а вовсе не мысли о Мэделин, разве не так?

Стиви кивнула. Иногда они с тетей не нуждались в словах. Тетя Аида была рядом с ней после смерти матери; никто не мог занять место матери, но ее тетя неизменно любила ее и знала ее так хорошо.

– Обычно считают, что любовь – это растворение в чем-то, – тихо добавила тетя. – Но очень часто бывает наоборот. Любовь создает трудности, которые нам даже не снились.

– Любовь? – спросила Стиви. – Но я едва знаю их…

– Ты любила свою подругу Эмму, – сказала тетя. – А они – ее семья. Я думаю, что, встретившись с ними, увидев их вместе, ты ощутила свое одиночество. Отсутствие семьи…

– Вы – моя семья.

– Я люблю тебя, Стиви, но этого тебе недостаточно. Ты заслуживаешь того, чтобы найти кого-то, кто действительно разделит с тобой жизнь. Иметь семью, детей… У меня были годы жизни с Вэном – и счастье видеть, как растет Генри. Я любила Вэна и, наверное, могла бы родить собственных детей от него, но это не понадобилось. Генри – это мой сын. – Ее пристальный взгляд помрачнел. – Я не хочу, чтобы ты осталась одинокой.

– Я не одинока. Я имею основания быть осторожной – я не собираюсь повторять вновь те же ошибки. У меня есть вы… Тилли… моя работа. Вы знаете, каким утешением является живопись, наше искусство…

– Утешай себя этим, милая, – сказала тетя Аида, – когда жизнь проходит мимо, и у тебя нет ничего, твое творчество это прекрасно показывает.

Стиви почувствовала, что краснеет. Она рассматривала рисунок древесины на сосновых досках стола, удивленная собственными чувствами.

– Когда ты думаешь пригласить Мэделин? – спросила тетя, мягко меняя предмет разговора.

– Я не знаю, – ответила Стиви. – Может, когда Джек и Нелл уедут с побережья.

– Плохо, что ты собираешься ждать так долго, – сказала тетя Аида. – Мне кажется, что у нее сейчас большая потребность в дружбе. И тут ты… И кстати, Нелл вообще нужна тетя.

Слова повисли в воздухе. Стиви ждала, но тетя Аида больше ничего не сказала. Только птичье пение доносилось с деревьев, да стук ее собственного сердца отдавался в ушах.

Направляясь к дому, Стиви вспомнила далекий солнечный день, послеполуденное время июльского полнолуния. Подруги шли по тропе к малому пляжу. Они были подростками и мечтали скрыться от любопытных глаз взрослых. В их головах были мальчики. Кто-то нравился кому-то – подробности были прелестными и захватывающими. Влюбленность была лихорадкой этого длинного лета.

– Они хотят быть с нами, – сказала Эмма.

– А мы – с ними, – добавила Мэделин.

– Я обещала Джону встретиться с ним на мысу, – сказала Стиви.

Страсть была новым ощущением для нее. До сих пор она переживала только прелесть волнующих мыслей, сумасшедший жар заблуждений в ожидании кого-то, мечтала о ком-то.

– Когда ты обещала там быть? – спросила Мэделин.

– В два, – ответила Стиви, и Мэделин кивнула, как будто она лучше знала.

Но Эмма отреагировала по-другому. Она схватила обеих подруг за руки и потянула их за собой на твердый песок, ниже полосы сухих водорослей вдоль береговой линии.

– Для них существует ночь, – сказала она. – Дневное время – для нас.

– Но… – начала Стиви.

– Слушай, – сказала Эмма. – Время мальчиков – это когда стемнеет. Когда сядет солнце, и воздух станет прохладным, и мы немножко замерзнем, и тогда они обнимут нас… И наши босые ноги замерзнут, а их поцелуи будут такими горячими…

– И катаясь в их машинах, – сказала Мэдди, – слушать радио, где каждая песня напоминает о том, что вы сейчас будете целоваться.

– И о том, что он предложит мне выйти за него замуж, – сказала Стиви.

Мэдди хихикнула, а Эмма разразилась истерическим хохотом. Стиви стояла, заливаясь яркой краской, и пыталась держаться уверенно, но чувствовала себя так, будто ее отхлестали. Они подумали, что она пошутила. Могла ли она объяснить своим лучшим подругам, что говорила совершенно серьезно? Она понимала, что это было нелепо, но это было то, что она чувствовала на самом деле.

– Ладно, Стиви, – проговорила сквозь смех Эмма, – ты что, собираешься замуж за Джона?

– Я этого не сказала, – ответила Стиви, зная, что ее подруги видят, как она застенчива, серьезна и к тому же недостаточно высокого роста.

– Позволь мне рассказать тебе кое-что о реальном положении вещей, – сказала Эмма. – К нам приходит кузина моей мамы, она намного моложе ее. Ей только двадцать два – только что окончила Уэллсли, так вот для меня этим летом она проводила нечто вроде семинара по сексу. Я знаю вещи, о которых ты не подозреваешь. Нужно быть очень осторожной, чтобы найти себе кого-то стоящего. Ты должна выбрать кого-то, кто будет тебе другом на всю жизнь. Он должен быть достаточно привлекательным, чтобы всегда хотелось с ним целоваться. Само собой, это дело трудное. Когда ты найдешь такого, то потом вы будете вместе круглые сутки, все дни и все ночи, все время, а до тех пор, пока…

– Нам принадлежат только дни, – сказала Мэдди, которая, имея старшего брата, казалось, тоже знала некоторые вещи, – и ночи полнолуния.

– Не ночи, – сказала Эмма.

Стиви улыбалась, но чувствовала смятение. Может быть, с ней было что-то не так? Кажется, ее подруги лучше осведомлены о сомнительности свиданий. Она не обманывала, когда говорила, что песни, которые она слышала по радио, навевали ей мысли о замужестве. Она хотела постоянной защиты, она хотела быть уверенной, что человек, которого она любит, никогда не покинет ее, никогда не причинит боль. Она хотела надежности.

Эмма подошла к полосе высокой травы, которая росла между пляжем и прибрежными водорослями. Она осмотрелась вокруг и вернулась к ним с длинной белой палкой, принесенной морем, блестящей от соли на солнце.

– Что ты собираешься делать? – спросила Стиви.

– Нарисовать магический круг, – сказала Эмма. – Вокруг нас.

Они сгруппировались, взявшись за руки. Эмма выбросила одну руку вперед и начертила на песке большое «О». Она кружилась и кружилась, пока черта не стала глубокой и надежной.

– Похоже на солнце и луну, – сказала Стиви.

– Небесные тела, – предложила Мэдди.

– Точно, – подтвердила Эмма. – Мальчики – это одно, а верные подруги – совсем другое. Давайте никогда не забывать этого, ладно? Что бы ни произошло, мы не должны потерять друг друга…

У Стиви перехватило горло. Она почувствовала себя выброшенной из круга – ведь она будто бы предпочла Джона своим лучшим подругам. Но ведь ей хотелось, чтобы лето никогда не кончалось вместе с пляжными девочками, со всей их командой.

В этих чувствах не было ничего похожего на то, что было вечером с мальчиком, шептавшим ее имя. Но почему Эмма и Мэдди не видят, что одно не исключает другого? Если она любит мальчика, то эта любовь не вытесняет ее любви к подругам… Девочки все кружились и кружились под солнцем, палка Эммы все чертила и чертила круг на песке, и казалось, что совершается какое-то колдовство.

– Мы не должны терять друг друга, мы не должны терять друг друга, – нараспев говорила Мэдди, погружаясь в магическое действо.

– Силой, по праву данной мне, – говорила Эмма, – силой, по праву данной…

– Полуденным солнцем, – продолжила Мэделин.

– Полной луной и Плеядами, – добавила Стиви.

– Я объявляю нас… связанными навечно, – закончила Эмма.

Головы у них закружились, и они попадали на горячий песок. Стиви показалось, что Эмма декларировала очевидное: быть связанными навечно. Может ли быть, чтобы когда-нибудь стало иначе? Они лежали на спинах, хохоча до упаду. У Стиви, лежавшей на спине на солнце, слезы, скатывающиеся по щекам, были лишь отчасти вызваны смехом, а больше возвышенными эмоциями.

Поднявшись, они побежали в самое уединенное место, позади большого утеса, который был похож на огромную белую акулу. Эмма первой сняла купальник. Остальные последовали ее примеру и вбежали в воду за ней. Немного отойдя от берега, они встали в круг, взявшись за руки.

– Мы сегодня будем купаться голышом в лунном свете, – сказала Мэделин, притоптывая ногами в воде.

– Она ничего не восприняла, – сказала Эмма с показной грустью.

Стиви не поняла, что Эмма сказала неправильно.

– Наше время – дневное, – продолжала Эмма. – Ночи для них.

– Для мальчиков, – пояснила Мэдди.

– Для Джона, – сказала Стиви.

– Вот что мы сделаем, – сказала Эмма. – Мы теперь знаем, что у нас навсегда есть мы… но даже когда мы не вместе и смотрим на ночное небо, мы будем знать, что лунная девочка подмигивает нам…

– Лунная девочка? – повторила Стиви восхищенно.

– Да, – ответила торжественно Эмма. – Старик на луне давно устал, и будущее прояснилось.

– Это – женское дело, – сказала Стиви.

– Ясное дело, – согласилась Мэдди.

– Вы это знаете, – заключила Эмма, и они, смеясь, вместе нырнули под очередную волну.

Стиви вернулась домой от тети в этот июльский день, собираясь позвонить Мэделин сегодня же вечером. Но, в конце концов она отказалась от этого плана. Она получила по телефону информацию об адресе Мэделин Килверт и написала ей письмо на Бенефит-стрит в Провиденсе. Приехав на почту, она прижимала его к груди. Может быть, она поступает неправильно, она не была полностью уверена в убедительности письменного приглашения…

Но плач Нелл, тоскующей по своей тете, звучал в ее ушах, и воспоминания о трех подругах на солнечном берегу так сильно всколыхнулись в ней, что Стиви сделала единственное, что могла: она опустила конверт в почтовый ящик, надеясь на лучшее.

Однажды утром, когда Нелл была в прогулочной группе, Джек поднялся на утес. Он уговаривал себя, что шел по делу, но в действительности ничего не мог поделать с видениями, которые его одолевали, пылкими, вызывавшими испарину видениями, посещавшими его в те немногие часы сна, которые были у него в последнюю неделю. Этот визит имел вполне правдоподобный повод, поскольку детство Стиви было похоже на детство Нелл – она лишилась матери совсем маленькой. Возможно, она сможет помочь ему советом.

Он постучал в дверь, чувствуя себя так, как чувствовал бы себя тот мальчик, который забрался на дерево под ее окном – одновременно и опасаясь быть назойливым, и желая узнать, что же происходит в ее мире. Сердце стучало в груди. Она вошла в кухню, босая, в джинсах и в топике от купальника.

– Привет, – прозвучал ее голос за дверью.

– Я не хотел вас беспокоить, – сказал он. – Вы заняты?

– Ничего, входите. – Она открыла дверь и, входя, он ожидал услышать от нее какие-то слова о том, что она видела его на берегу на рассвете, но она ничего не сказала. Они оба сделали вид, что ничего не было. Казалось даже, что он вообще здесь никогда не бывал, было чувство, что все впервые. Он хотел выглядеть серьезным, скрыть то страстное влечение, которое испытывал. И на самом деле все было серьезно – он ведь нуждался в помощи для Нелл. Он стоял посреди кухни.

– Как дела? – спросила она.

– Все хорошо, – начал он. – Нет, на самом деле все не совсем хорошо. Нелл…

– Я прошу прощения за то, что случилось, когда вы были у меня с ней, – сказала она. – Я не предполагала, что так ее расстрою.

Он кивнул. На него нахлынули воспоминания о том, как Нелл провела последние пять ночей. Он сам был обессилен бессонными ночами.

– Для нее наступило очень тяжелое время, – сказал он.

– Что вы имеете в виду?

– Не засыпает, постоянно плачет. У меня, то есть у нее, был врач в Бостоне – доктор Гэлфорд. Это хороший доктор, его рекомендовал психиатр, который наблюдал ее в Атланте, после смерти матери.

– Это хорошо, – сказала Стиви.

Ее глаза были такими ясными. Улыбка теплая, как всегда, но теперь не такая открытая. Джек испытывал желание обнять ее, такую желанную. Ему самому хотелось, чтобы нежные руки обвились вокруг него и чтобы ему сказали, что все хорошо. Но он боялся все испортить. Вот в какое смятение привела его улыбка Стиви. Но он не должен поддаваться своим чувствам раньше времени – ведь он не до конца понимал то, что с ним происходило.

– Хорошо, что ее наблюдал доктор Гэлфорд? Или хорошо, что ее наблюдали в Атланте? – сказал он. – Видите ли, я не уверен… относительно всего этого. Меня никогда не водили к психологам, когда я был ребенком. Ни меня, ни сестру. Для этого не было никаких причин. Мы думали, что психиатры наблюдают только неуравновешенных детей.

– Меня наблюдали, – сказала Стиви.

– В самом деле?

Она кивнула. Улыбка исчезла с ее губ, но еще теплилась в глазах. Джек немного наклонился к ней. Ему хотелось быть к ней совсем близко, чтобы она поняла, как сильно он желает, чтобы она обняла его. Он чувствовал себя таким усталым… он совсем запутался в своей жизни с Эммой. Ему нельзя запутываться опять – этого не вынесет Нелл. Он заставил себя выпрямиться.

– После смерти матери, – сказала она. – Каждую неделю я встречалась с женщиной-психологом. Я думаю, что я не смогла бы выжить без ее помощи.

– Правда?

– Правда, – подтвердила она решительно.

– И что вы с ней делали? Как она помогала?

– Мы играли, – ответила Стиви. – У нее был кукольный дом, игрушки, куклы… Я сидела за ее столом и рисовала. Не знаю, так ли это, но мне кажется, что тогда я училась, как стать художником и как выразить свой мир, рассказывая о нем истории… почти все они были про птиц. Птицы-мамы и птицы-дети…

– Как в ваших книгах, – сказал он.

– Да. Мне было легче написать про дрозда, выпавшего из гнезда, о голубой сойке, улетевшей и не вернувшейся, чем о людях. Доктор Гэлфорд не рисовал с Нелл?

– Я не знаю, – сказал Джек. – Мы договорились, что все останется между ними.

– Это правильно, – сказала Стиви, и ее улыбка вернулась. – Мой отец тоже так поступил. Оставлял меня со Сьюзен. Ее так звали – Сьюзен.

– Я хотел, чтобы у Нелл было лето без этого, – сказал Джек. – Так хотелось, чтобы она какое-то время побыла обыкновенной… не тратила эти прекрасные дни на берегу на посещение врача.

– Может, это только помогло бы ей наслаждаться прекрасными днями на берегу, – сказала Стиви, – если бы она встретилась с доктором.

Джек протянул к ней руку, его пальцы слегка коснулись руки Стиви. Она отодвинула свою руку, но когда он посмотрел ей в глаза, то увидел такое душевное волнение, что ему опять захотелось обнять ее. Она была взволнована – может быть, воспоминаниями о собственном печальном детстве. Он должен дать ей знать, как много значат для него разговоры с ней. Но прежде, чем он смог найти слова, она заговорила сама.

– Я понимаю, что вызывает беспокойство Нелл по ночам, – сказала она. – Возможно, это потому, что я напомнила ей об Эмме. Знание того, что мы с ее матерью были друзьями… или, что она проводила время в этом доме. И я думаю, что она очень сильно хочет увидеть Мэделин и надеется, что я могу сделать так, чтобы это произошло.

– Насчет этого вы правы, – проговорил Джек, будто слыша крики Нелл, звеневшие у него в ушах.

– Я твердо решила держаться от нее подальше, – сказала Стиви, – и больше не приглашать ни ее, ни вас. Не то чтобы я не хотела этого…

– Стиви, – начал Джек.

Но она отступила. Он мог видеть, как она задрожала, теперь ее улыбка погасла совсем. Этот разговор взволновал ее – но какая часть его? О Нелл? Или об Эмме? Или она увидела темные круги под его глазами, его двухдневную щетину, нуждающуюся в бритве, и подумала, что ее собственный отец гораздо лучше исполнял свои обязанности?

– Я, правда, пришел к вам за советом, – сказал он. – Я не хотел бы надоедать вам.

Она шагнула к нему, взяла его за руку. Это прикосновение обожгло его сердце.

– Вы не надоедаете мне, – прошептала она. – Я только… я боюсь, что я больше причиняю боль, чем помогаю. По крайней мере, теперь. Мне кажется, что-то волнует Нелл при встрече со мной. Особенно через некоторое время. Я пригласила сюда Мэделин.

– Вы?! – спросил Джек. Его первой реакцией была радость – и вслед за ней нежелание, до паники.

– Да. Не беспокойтесь, я ни на кого не собираюсь оказывать давления.

– Даже зная, что это не согласуется с моим решением?

– Даже так. Вы мне кажетесь прекрасным отцом. Я не хочу вставать у вас на пути. Я не буду и пытаться, правда, не буду. Но поскольку вы, кажется, сами склоняетесь к этому, почему вы не отвезете Нелл к доктору Гэлфорду?

– А потом?

– Это зависит от того, будет ли она себя лучше чувствовать. Если будет…

«Мы сможем вернуться, – подумал Джек. – Мы сможем быть друзьями…»

Он огляделся вокруг: Мэделин приедет сюда, к Стиви. Что, если уступить – позволить Нелл и Мэдди встречаться? Это было бы такой радостью для обеих. Но представил себе, как увидит сестру, посмотрит в ее глаза, возвращающие его назад, в тот день… Нет, это слишком!

– То, что пришлось пережить Нелл, ужасно, – сказала Стиви, теперь ее голос звучал сильнее. – Это самое ужасное в детстве – потерять одного из родителей… Но Нелл сильная, и она справится с этим. У вас трудная работа.

– Даже если я избегаю Мэделин?

Стиви посмотрела на него, как будто решая, насколько много можно сказать.

– Я не понимаю ваших соображений на этот счет, – сказала она.

Она не дала бы ему своего благословения на это – впрочем, она и не собиралась претендовать на это. Она просто смотрела ему в глаза, как будто хотела вернуть его в прошлое и изменить его мнение.

Но Джек не мог этого сделать.

Ему не хотелось выпускать руку Стиви, но он знал, что должен. Они стояли так близко друг от друга. Он был совершенно измучен, он едва соображал, что пора уходить. Его удерживала эта улыбка…

Вернувшись домой, он сразу сделал все необходимое для немедленной встречи с доктором Гэлфордом. Быстро доехали до офиса в пригороде Бостона, в соответствии с расписанием, в котором доктор предусмотрел время для Нелл. Джек сидел в приемной, пока его дочь находилась в кабинете, общаясь со своим психиатром. «Интересно, рисует ли она? – размышлял он. – Или рассказывает о том, как одновременно потеряла мать и тетю?»

Джек не знал. Он старался не думать о своей сестре, а думать о том, как много потеряла Нелл. Может быть, Мэдди уже едет в Хаббард-Пойнт? Или она уже там? Его поддерживали улыбка Стиви и слова, которые она сказала ему: «Вы кажетесь прекрасным отцом».