"Ужасная болезнь" - читать интересную книгу автора (Станюкович Константин Михайлович)IIПрошло четыре года, в течение которых я ничего не слыхал об Иване Ракушкине и не встречал его имени ни в одном из журналов. Я снова вернулся в Петербург, вспомнил о старом товарище и разыскал его. Он жил в маленькой комнатке очень бедно и по-прежнему писал ужасное количество романов. Мы обрадовались друг другу. Он похудел, побледнел, редко обедал, но не унывал и бранил все редакции. Оказалось, что не было редакции, где бы не находилось его рукописи, так что под конец во всех редакциях боялись, как огня, имени Ивана Ракушкина. Его дьявольское упрямство и уверенность крайне изумляли меня. Самолюбие и обидчивость его сделались несравненно щекотливее, чем были прежде, так что с ним трудно было говорить о предметах, касающихся литературы. Мы часто с ним виделись и нередко проводили время вместе с третьим товарищем, молодым актером, недавно поступившим на сцену. Разумеется, при Иване Ракушкине мы избегали говорить об его произведениях, да и вообще о литературе. Он сам тоже редко начинал. Но, помню, раз кто-то из нас заметил, что Бальзак, прежде чем стал знаменитым романистом, написал несколько плохих романов. Вдруг Иван Ракушкин весь просиял и, краснея, проговорил: – Великие писатели всегда так начинали! Было ясно, что он думал о себе и не терял надежды. Однажды Ракушкин принес к нам (я жил вместе с актером) толстую рукопись и просил прочесть. На рукописи стояли роковые слова: «возв…» – Я носил ее в три редакции, но там не приняли… Верно, и не читали! Известно, как относятся редакции к молодым писателям! Прочтите, господа, и скажите ваше мнение… Я в самом деле начинаю думать: не бросить ли мне писать! На другой день мы стали читать рукопись. Этот роман был черт знает что такое. Через несколько дней является Иван Ракушкин. – Прочли? – Прочли. – Ну что же? – Брось, Иван, писать! – заметил актер. – Право, брось лучше! – А ты что скажешь? – Я подпишусь под его словами! – Ну, брат, тебе нельзя в этом случае доверять… Ты тоже литератор! – заметил, хитро улыбаясь, Иван Ракушкин. – Да и он относится с предубеждением… Мы стали его серьезно убеждать бросить писание и предложили следующее: мы свезем рукопись к одному известному критику, пользовавшемуся общим уважением, и пусть он скажет свое мнение. Ракушкин согласился. – Тогда ты бросишь писать, если он скажет, что роман твой плох? – спросил актер. – Брошу! – сумрачно ответил Иван Ракушкин, уходя вон. Мы поехали к известному критику и рассказали, в чем дело. Критик был так любезен, что охотно согласился внимательно прочитать рукопись и дать через неделю ответ. – Только напрасно вы думаете излечить его от этой болезни. Это болезнь ужасная! – прибавил, улыбаясь, критик. Через неделю мы получили обратно рукопись с замечаниями. В них, в крайне деликатной форме, был выражен совет автору никогда не писать беллетристических вещей. На другой день Ракушкин пришел к нам. Он был взволнован. Голубые его глаза блестели… Лицо то и дело вспыхивало. Он, как и все очень самолюбивые люди, не сразу повел разговор о том, что его занимало больше всего, а заговорил о каких-то пустяках… Только через полчаса он, как бы нечаянно, обронил: – Ну что, X* прочел рукопись? – Прочел… Вот и ответ. Он стал читать. По лицу его пробегала горькая усмешка: не то тяжелое сознание, что критик прав, не то высокомерная уверенность непризнанного гения… Когда Ракушкин дочитал до конца, он взял рукопись и, уходя, сказал: – Теперь шабаш… Больше писать не буду! – Слава богу! – заметил актер. – Бедный Иван излечился! – Едва ли он сдержит слово. Ты видел, как он усмехался? – заметил я. И я был прав. Не прошло и двух месяцев, как Ракушкин снова написал два романа, но уже под псевдонимом Ракитина. Ни одна редакция его романов не приняла, и он продал их одному рыночному книжному торговцу за пятьдесят рублей. Очень уж громкие были заглавия! Оба романа были жестоко обруганы, но Иван Ракушкин равнодушно-презрительно отнесся к статьям и сказал: – Много они понимают!.. Везде зависть и кумовство! Ракушкин был неисправим. |
|
|