"Восемь миллионов способов умереть" - читать интересную книгу автора (Блок Лоуренс)

Глава 4

Узнать его особого труда не составляло. На нем был фланелевый костюм сизо-серого цвета, а под пиджак он надел ярко-красный жилет, черный вязаный галстук и белоснежную сорочку. И еще он носил темные очки в металлической оправе, Дэнни Бой имел привычку ложиться спать с восходом солнца — глаза и кожа не переносили яркого света — и темные очки не снимал даже по вечерам, если не сидел в заведениях типа «Пуганс» или «Верхний узел», с приглушенным освещением. Однажды он признался мне, что мечтает об изобретении специального выключателя, с помощью которого можно было бы приглушать свет и краски окружающего мира. Лично мне таким выключателем служит только виски. Оно затемняет свет, скрадывает звуки и скругляет углы.

Я любовался его нарядом. Он сказал:

— Ну, как тебе жилетка? Не надевал лет сто. Хочу выглядеть заметным.

Билеты уже были при мне. Самые лучшие места, в первом ряду у ринга, стоили пятнадцать долларов. Я купил два билета по четыре пятьдесят, там, где человек находился скорее ближе к Богу, чем к рингу. Мы прошли мимо контролера, я сунул ему мелко сложенную купюру. Он усадил нас в третьем ряду.

— Пока посидите здесь, джентльмены, а там посмотрим, — сказал он. — Может, и удастся пересадить вас в первый.

Он отошел, а Дэнни Бой заметил:

— Способ заработать всегда найдется, да, Мэтт? И сколько ты ему дал?

— Пятерку.

— Выходит, эти места обошлись тебе в четырнадцать долларов вместо тридцати. Как думаешь, сколько ему удается сколотить за вечер?

— В такой, как сегодня, не слишком много. Другое дело, когда выступают знаменитости. Тогда на одних чаевых он имеет пятикратную зарплату. Ну, разумеется, он делится...

— У каждого свой интерес, верно?

— Да, похоже, что так.

— У каждого. Даже у меня.

Намек был ясен. Я сунул ему две двадцатки и десятку. Он спрятал деньги и внимательно оглядел публику.

— Что-то пока его не видать, — сказал он. — Ну, ничего, появится перед самым выступлением Баскомба. Пойду, пожалуй, маленько прогуляюсь.

— Валяй.

Он поднялся и пошел по залу.

Я сидел и поглядывал по сторонам: не столько в поисках Чанса, сколько в желании получить общее представление о присутствующих. Тут было много чернокожих, которых я, вполне возможно, видел вчера вечером в Гарлеме, сутенеры, мелкие спекулянты, игроки и прочая подобная шушера. Почти все они были с дамами. Были здесь и белые парни из крутых — в дорогих выходных костюмах, увешанные золотом. Они явились без дам. Места подешевле занимала обычная на такого рода мероприятиях смесь: белые, черные, латиноамериканцы, в одиночку, парами и группами. Они жевали хот-доги, пили пиво из бумажных стаканчиков, болтали, смеялись и изредка поглядывали на то, что происходит на ринге. Иногда попадалась физиономия, которую можно увидеть только на ипподроме, — лицо типичного жучка, предлагающего делать ставки на заведомо дохлую лошадь. Впрочем, таких тут было немного. Кто нынче делает крупные ставки на подобного рода соревнованиях?

Я повернулся к рингу. Два латиноамериканских парня, один совсем светлый, другой потемнее, изо всех сил старались избежать серьезной травмы. Вроде бы они выступали в легком весе, и тот, побелее, организовал довольно плотную защиту. Я увлекся. В последнем раунде чернокожий все-таки пробил оборону и умудрился заехать противнику в челюсть. И тут же принялся шустро колотить его по корпусу, но ударил гонг. Он выиграл по очкам, и в зале пронесся возмущенный ропот. Наверное, там сидели родственники и друзья побежденного.

Дэнни Бой вернулся на место во время последнего раунда. Минуты через две после окончания первого боя через канаты перепрыгнул Кид Баскомб и помахал перчатками. Еще через несколько секунд на ринге появился его соперник. Баскомб, иссиня-черный, мускулистый, с покатыми плечами и мощным торсом; казалось, его тело смазали маслом — так блестела кожа в свете прожекторов. Его противник, итальянец из Южного Бруклина Вито Канелли, выглядел сыроватым, словно кусок непропеченного теста, живот у него заплыл жирком, но я видел его в деле и знал, что боксер он классный.

Дэнни Бой сказал:

— Смотри, он идет! По главному проходу.

Я обернулся. Контролер, которому я сунул пять баксов, вел к креслам мужчину и женщину. Она была среднего роста — пять футов и пять дюймов, — ярко-рыжие, почти красные волосы до плеч, а кожа тонкая и светящаяся, как самый изысканный фарфор. Он был высок, примерно шести футов и одного-двух дюймов, и весил не меньше ста пятидесяти фунтов. Широкие плечи, тонкая талия, мускулистые бедра. Волосы средней длины, кожа густо-коричневого оттенка. На нем был блейзер из верблюжьей шерсти и коричневые фланелевые слаксы. Похож скорее на какого-нибудь атлета-профессионала, модного адвоката или же процветающего бизнесмена, чем на сутенера.

Я спросил:

— А ты уверен?

Дэнни Бой рассмеялся:

— Я же говорил, он необычный сутенер. Да, конечно, уверен. Это Чанс. Надеюсь, что твой друг посадил нас не на его места.

Опасения Дэнни были напрасными. Чанс с девушкой уселись в первом ряду, ближе к центру. Он дал контролеру на чай, ответил на приветствия нескольких зрителей, затем подошел к углу, где сидел Кид Баскомб, и что-то зашептал боксеру и его ассистенту. Несколько секунд они переговаривались о чем-то, сблизив головы, затем Чанс вернулся на свое место.

— Ну, я, пожалуй, пошел, — сказал Дэнни Бой. — Нет ни малейшего желания смотреть, как эти придурки молотят друг друга. Надеюсь, мне не надо представлять тебя?

Я отрицательно покачал головой.

— Тогда пойду, пока не началось все это безобразие. На ринге, я имею в виду. И потому не хотелось бы, чтобы он смекнул, что это я показал тебе его.

— Этого от меня он не услышит.

— Ну и хорошо! Если понадоблюсь еще, дай знать.

И он стал пробираться по проходу.

Наверное, хотел выпить, а в барах в «Мэдисон-сквер-гарден» «Столичную» на льду, как правило, не держат.

Комментатор представил боксеров, называя их имена, возраст, вес и место проживания. Баскомбу было двадцать два, и ни одного поражения он до сих пор не потерпел. Канелли тоже вроде бы не собирался сдавать позиции.

Рядом с Чансом пустовали два места. Я хотел было перебраться туда, но потом раздумал. Удар гонга возвестил о начале первого раунда. Это был медленный, осторожный раунд: ни один из боксеров не хотел раскрываться. Баскомб наносил очень красивые удары, но Канелли удавалось увернуться почти от всех. Ничего захватывающего не происходило.

Кресла возле Чанса все еще пустовали. Я все-таки пробрался в первый ряд и уселся рядом. Он очень внимательно следил за тем, что происходит на ринге. Не знаю, заметил ли он мое присутствие. Во всяком случае, вида не подал. Я сказал:

— Чанс? Я Мэтт Скаддер.

Он пристально посмотрел на меня. Глаза карие, с золотистыми искорками. Почему-то вспомнились глаза моей клиентки, их невероятно синий оттенок. Вчера вечером, когда я рыскал по барам, он побывал у нее на квартире. Явился без всякого предупреждения забрать деньги. Она сообщила мне об этом сегодня, позвонив в гостиницу в середине дня. «Я испугалась, — сказала она. — Подумала: а вдруг он узнал про вас и начнет задавать вопросы? Но все прошло гладко».

Теперь же он говорил:

— Мэттью Скаддер... Это вы оставляли для меня сообщение?

— Да. И вы мне не перезвонили.

— Я вас не знаю. Не имею привычки звонить незнакомым людям. А вы расспрашивали обо мне, искали, обегали полгорода. — Голос у него был низкий и звучный, и слова он выговаривал отчетливо и правильно, словно окончил школу дикторов. — Я хочу посмотреть встречу! — отрезал он.

— Мне нужно поговорить с вами — всего несколько минут.

— Только не во время бокса и не в перерыве между раундами, — на переносице у пего появилась морщинка и тут же исчезла. — Мне надо сосредоточиться. Я специально заплатил за эти пустые места, чтобы мне никто не мешал.

Ударил гонг. Чанс отвернулся. Кид Баскомб встал; его секунданты убрали стул.

— Возвращайтесь на свое место, — сказал Чанс. — Поговорим после боя.

— После десяти раундов?

— Сколько бы он ни продлился...

Он оказался прав. В третьем или четвертом раунде Кид Баскомб начал подбираться к Канелли, наказал его хуком слева, потом провел пару эффектных комбинаций. Канелли оказался на высоте, но Кид был моложе, проворнее и сильнее, а манерой двигаться немного напоминал Робинсона. В пятом раунде он нанес Канелли короткий и резкий удар справа, прямо в грудь, и если бы я ставил на итальянца, то мысленно распрощался бы со своими денежками.

К концу этого раунда Канелли все еще держал марку, но я заметил, какое выражение лица было у него, когда он получил этот удар, а потому ничуть не удивился, что уже в следующем раунде Кид Баскомб послал его в нокдаун коротким хуком слева. Итальянец поднялся на счете «три», но тут Кид набросился на него снова и принялся молотить с удвоенной силой. Канелли опять упал, и судья, став между ними, заглянул Канелли в глаза и остановил матч.

Со стороны наиболее кровожадных, которые были бы рады, если бы схватка никогда не кончилась, донеслось разочарованное завывание; даже один из секундантов Канелли настаивал, чтобы бой продолжался. Но сам Канелли, похоже, был счастлив, что представление окончилось. Кид Баскомб изобразил нечто вроде танца победителя, потом раскланялся, ловко перескочил через канаты и удалился с ринга.

Проходя мимо Чанса, он что-то сказал ему. Девушка с рыжими волосами подалась вперед и положила белую ручку на огромную лоснящуюся ручищу боксера. Чанс с Кидом поговорили с минуту, затем спортсмен направился к раздевалке.

Я поднялся и подошел к Чансу и его даме. Они тоже встали и, похоже, собирались уйти. Он сказал:

— Главный бой мы смотреть не будем. Так что если вы хотите остаться...

В главной схватке должны были встретиться два боксера в среднем весе. Претендент на звание чемпиона из Панамы и чернокожий парень из Южной Филадельфии, готовый угробить любого из претендентов. Но пришел я сюда вовсе не за тем, чтобы на них любоваться. И сказал, что тоже готов уйти.

— Тогда присоединяйтесь, — предложил он. — Я на машине, — и он зашагал по проходу. Девушка шла рядом. Несколько человек поздоровались с ним, кто-то сказал, что Кид сегодня выглядел просто великолепно. Сам Чанс был немногословен. Я тащился сзади и, когда, наконец, мы вышли на улицу и в лицо ударил свежий ветер, понял, как же душно и накурено было в зале!

Чанс представил меня своей даме:

— Соня, это Мэттью Скаддер. Мистер Скаддер, это Соня Хендрикс.

— Рада познакомиться, — сказала девушка, но я ей не поверил. Глаза ее говорили как раз об обратном.

Возможно, она та самая Санни, о которой упоминала Ким, любительница спортивных зрелищ. Интересно, сделал бы он попытку продать ее мне, встреться мы при других обстоятельствах? Хотя ничего присущего шлюхе я в ней не заметил. С другой стороны, если бы она была таковой, то ее прогулка с сутенером Выглядела бы вполне естественной.

Мы прошли квартал по направлению к югу, затем еще полквартала к западу и оказались на автостоянке, откуда Чанс забрал свой автомобиль, наградив охранника чаевыми, — по всей вероятности, очень щедрыми, поскольку тот благодарил его с большим, чем положено в подобных случаях, рвением. Машина Чанса меня удивила, как до этого удивили манеры и одежда. Я ожидал увидеть типичный для сутенера автомобиль обычной для них кричащей окраски, с салоном и всякими прибамбасами, но это оказался небольшой «кадиллак» марки «Сервиль», серебристо-серый снаружи, с черными кожаными сиденьями. Девушка уселась сзади. Чанс — за руль, я разместился рядом с ним.

Машина скользила почти бесшумно и плавно. В салоне пахло полированным деревом и кожей. Чанс сказал:

— В честь Кида Баскомба устраивается вечеринка. Я отвезу туда Соню, а сам присоединюсь к ней чуть позже, после того, как мы обсудим наше дело. Как вам бой?

— Затрудняюсь сказать что-либо определенное.

— Почему?

— Похоже, что все было обговорено заранее. А вот нокаут выглядел настоящим.

Он покосился на меня, и я впервые за весь вечер заметил в карих с искоркой глазах проблеск интереса.

— С чего это вы взяли?

— В четвертом раунде Канелли открывался дважды, но оба раза Кид не довел атаку до победного конца. Сам же Канелли слишком опытен, чтобы делать такие ошибки. Он пытался продержаться шестой раунд, но не смог. Так, во всяком случае, все это выглядело со стороны.

— Вы сами когда-нибудь занимались боксом, Скаддер?

— Две схватки в юношеской лиге. Мне было тогда лет двенадцать-тринадцать. Надувные перчатки, шлем для защиты головы, двухминутные раунды. Но я оказался слишком неуклюж, двигался медленно. Из меня ничего не вышло бы.

— Однако в спорте вы разбираетесь.

— Ну, не знаю. Просто видел много схваток.

Какое-то время он молчал. Нас чуть не задело такси, и он затормозил, ловко и спокойно, избегая столкновения. Не выругался, не надавил на клаксон. И сказал:

— Канелли должен был продержаться до восьмого раунда. Должен был как следует измотать Кида, но особенно не высовываться и на нокаут не нарываться. А он нарвался и потому сломался уже в четвертом.

— Но Кид не знал, что все обговорено?

— Конечно, нет! До сих пор он честно выигрывал все свои встречи, но с боксером типа Канелли надо держать ухо востро. Так к чему было портить парню карьеру? В схватке с Канелли он приобрел ценный опыт. А также уверенность в своих силах, поскольку победил. — Мы находились уже у Центрального парка и продолжали двигаться дальше, к центру. — Нокаут был настоящим. Канелли должен был сдаться в восьмом, но мы надеялись, что Кид позволит нам уйти пораньше. И он не подвел, сами видели. Как он вам показался?

— Типичный корнер[3].

— Согласен.

— Иногда провоцирует правой. В четвертом раунде, например.

— Да, — подтвердил он. — И хотя этот прием считается запрещенным, обычно это сходит парню с рук.

— Сегодня могло и не сойти. Если, конечно, Канелли всерьез хотел бы выиграть.

— Но может, он вовсе этого и не хотел.

Так, болтая о боксе, мы доехали до Сто сороковой улицы, где Чанс, проделав элегантный U-образный разворот, притормозил возле водоразборного крана. Мотор выключил, но ключа зажигания вынимать не стал.

— Сейчас вернусь, — сказал он. — Только провожу Соню наверх.

За все это время девушка не произнесла ни слова. Обойдя автомобиль, он распахнул для нее дверцу, и она направилась к одному из больших жилых домов, выходивших фасадом на улицу. Я записал адрес в блокнот. Минут через пять он вернулся, сел за руль, и мы снова повернули к центру.

Довольно долго мы ехали молча. Он заговорил первым:

— Так какое у вас ко мне дело? Это имеет отношение к Киду Баскомбу?

— Нет.

— Так я и думал. Тогда о ком же речь?

— О Ким Даккинен.

Он смотрел на дорогу, выражение его лица не переменилось. Затем произнес:

— Вот как? Ну и?..

— Она хочет уйти.

— Уйти? Откуда уйти?

— Из дела, — сказал я. — Ну, от вас. Короче, она хочет, чтобы вы ее отпустили... Хочет бросить это занятие.

Мы остановились на красный. Он молчал. Зажегся зеленый, машина тронулась. Проехав еще квартала два, он спросил:

— Кто она вам?

— Друг.

— Что это означает? Вы с ней спите? Хотите жениться на ней? Друг — это слишком емкое слово, тут много нюансов.

— Только не в данном случае. Она просто моя приятельница и поэтому попросила помочь.

— Поговорить со мной?

— Да.

— Но почему она сама мне не сказала? Мы ведь довольно часто видимся. И вам не пришлось бы бегать по городу и искать Чанса. Да я только вчера у нее был.

— Знаю.

— Вот как? Но почему она мне ничего не сказала?.

— Она боится.

— Боится меня?

— Боится, что вы ее не отпустите.

— И что я изобью ее, да? Изуродую? Буду гасить сигареты о ее грудь, да?

— Ну, что-то в этом роде.

Он снова погрузился в молчание. Машина скользила неслышно и гладко, словно во сне. Затем он сказал:

— Пусть уходит.

— Прямо так?

— А как еще? Я, знаете ли, не работорговец. Белым мясом не торгую, — в голосе его звучала ирония. — Мои женщины остаются со мной по доброй воле и собственному желанию. Никто на них не давит. Знаете, как писал Ницше? «Женщины — что собаки, чем больше их бьют, тем больше они тебя любят». Но я их не бью, Скаддер. В этом нет необходимости... Как это Ким оказалась вашей подружкой?

— У нас есть общие знакомые.

Он покосился на меня.

— ВЫ БЫЛИ ПОЛИЦЕЙСКИМ, да? Детективом? Ушли из полиции несколько лет назад. Убили какого-нибудь ребенка и уволились из страха перед наказанием, да?

Он был достаточно близок к истине. Шальной пулей, вылетевшей из моего револьвера, была убита маленькая девочка — Эстрелита Ривейра... Но вовсе не страх наказания подтолкнул меня уйти из полиции. Просто этот несчастный случай заставил взглянуть на мир по-иному, и мне как-то расхотелось быть полицейским. Как, впрочем, хорошим мужем и отцом, как и жить на Лонг-Айленде. И вот я оказался без работы, без семьи, обитал теперь на Пятьдесят седьмой и убивал время, часами просиживая у «Армстронга». То, что именно этот злосчастный случай со стрельбой послужил толчком, привел, что называется, лавину в движение, было несомненно. Но, думаю, что и без того трагического события судьба рано или поздно привела бы меня к той жизни, в какой я сегодня барахтаюсь.

— Итак, вы нечто вроде отставного детектива, — заметил он. — Она вас наняла?

— В некотором смысле.

— В каком же? — Впрочем, разъяснении он дожидаться не стал. — Не в обиду вам будет сказано, она только напрасно потратила свои деньги. Вернее, мои деньги, тут уж как посмотреть. Если решила положить конец нашему союзу, так бы и сказала, и ни к чему было нанимать детектива, можно было обойтись без посредника. А что она собирается делать дальше? Вернется домой?

Я не ответил.

— Хотя нет, думаю, она останется в Нью-Йорке. Но на что будет жить? Боюсь, это — единственное ремесло, которое ей знакомо. Больше она ничего не умеет. И где будет жить? Я плачу за ее квартиру, оплачиваю все счета, сам покупаю ей одежду... Не уверен, чтобы кто-нибудь спрашивал Ибсена, где будет жить его Нора. Возможно, наша Нора поселится у вас. Я не ошибся?

Я посмотрел на улицу. Мы находились перед входом в мою гостиницу. Как мы здесь оказались, я не заметил.

— Когда будете говорить с Ким, — сказал он, — можете сообщить, что запугали меня так, что я бросился бежать от вас сломя голову.

— Но к чему мне это говорить?

— Чтобы она думала, что не напрасно потратила на вас деньги.

— Она потратила их не напрасно! — разозлился я. — А уж что будет думать по этому поводу, мне безразлично. Я передам ей ваши слова, вот и все.

— Вот как? Ладно. Заодно передайте, что я загляну к ней. Просто чтобы убедиться, что это действительно ее идея, а не чья-то еще.

— Передам.

— И еще добавьте, что у нее нет причин меня бояться, — он вздохнул. — Они считают себя незаменимыми, вот в чем их глубочайшее заблуждение. Если бы она знала, что заменить ее любой другой девушкой не составляет никакого труда, наверняка бы повесилась от отчаяния. Они приезжают сюда целыми автобусами, Скаддер! Каждый день, каждый час толпы этих девчонок, готовых торговать собой, прибывают в город. И каждый день толпа таких же вдруг решает, что в жизни есть занятия получше, чем обслуживать столики или сидеть за кассой. Я бы мог открыть офис, Скаддер, и принимать от них заявки, и ко мне бы выстроилась очередь во всю улицу.

Я взялся за ручку дверцы. Он сказал:

— Было очень приятно с вами поговорить. Особенно на спортивную тему. Вы хорошо разбираетесь в боксе. И пожалуйста, передайте этой глупой белокурой шлюшке, что никто не собирается ее убивать.

— Непременно.

— А если захотите встретиться еще, звоните по тому же телефону. Теперь я вас знаю и обязательно отвечу.

Я вышел и захлопнул дверцу. Он отъехал, круто развернулся и направился по Восьмой авеню к центру. Такого рода разворот был здесь запрещен, к тому же он не включил световой сигнал, но, наверное, это не слишком его волновало. Не помню, когда последний раз в Нью-Йорке я видел полицейского, который штрафовал бы за нарушение правил дорожного движения. Иногда на красный свет проносятся сразу пять автомобилей — и ничего. Даже автобусы сейчас этим грешат.

Он скрылся из виду, а я достал блокнот и сделал очередную пометку. Напротив, через улицу, у входа в «Полли кейдж», громко спорили о чем-то мужчина и женщина.

— И ты называешь себя хозяином? — воскликнула она. Он влепил ей пощечину. Она выругалась, и он снова ее ударил.

Может, он забьет ее до потери сознания. Может, это просто игра, в которую они играют по пять раз на неделе. Попробуй только вмешаться — и вполне вероятно, что они дружно набросятся на тебя.

Когда я только начинал работать в полиции, мой первый напарник никогда не вмешивался в семейные скандалы. Однажды он пытался утихомирить пьяного мужа, и на него сзади набросилась жена. До этого муженек выбил ей четыре зуба, но она вдруг встала на его защиту и разбила бутылку на голове своего спасителя. Ему наложили пятнадцать швов, и, рассказывая мне эту историю, он машинально потирал пальцем шрам. Шрама видно не было, его скрывали волосы, но мой напарник всегда безошибочно находил это место.

— Пусть бы они лучше друг друга поубивали! — говорил он. — Сама звонит и жалуется, а потом вдруг набрасывается на тебя. Да чтоб им пусто было, мать их так!

Женщина на другой стороне что-то выкрикнула — что именно, я не расслышал, — ее спутник ударил ее кулаком в живот. Она взвыла: похоже, ей было действительно очень больно. Я сунул блокнот в карман и вошел в гостиницу.

Я позвонил Ким из вестибюля. Сработал автоответчик, и я уже собрался было оставить сообщение, но тут она сняла трубку.

— Иногда включаю его, даже когда нахожусь дома, — объяснила она. — Чтобы слышать, кто звонит. От Чанса пока никаких новостей?

— Мы с ним расстались несколько минут назад.

— Так вы его видели?

— Да. Раскатывали в его автомобиле.

— Ну и как он?

— Водитель хороший.

— Я не об этом...

— Знаю, что вы имеете в виду. Нельзя сказать, чтобы он так уж огорчился, узнав, что вы собираетесь с ним расстаться. И заверил, что бояться вам совершенно нечего. По его словам, в защитнике вы не нуждаетесь. Просто вам надо было поговорить с ним, вот и все.

— Все они так говорят.

— Вы думаете, это неправда?

— Может, и правда...

— И еще он просил передать, что хочет с вами встретиться. Наверное, выяснить, что делать с квартирой. А вам не будет страшно оказаться с ним наедине?

— Я и сама не знаю.

— Тогда не отпирайте. Поговорите с ним через дверь.

— У него есть ключ.

— А дверь на цепочке?

— Да.

— Тогда лучше закрыться на цепочку.

— Наверное.

— Может, мне подъехать?

— Да нет, не стоит... Хотя... Вы хотите получить деньги, да?

— Нет, пока вы с ним не поговорите и все не устроится. Но приехать могу, чтобы кто-то находился рядом, когда он появится.

— Он придет сегодня?

— Не знаю, он не сказал. Может, вообще договоритесь обо всем по телефону.

— А если он и до завтра не появится?

— Тогда могу переночевать где-нибудь на диванчике.

— Вы считаете, это необходимо?

— Ну, это уж вам решать, Ким. Если вы ощущаете себя не слишком уверенно и...

— Вы думаете, мне стоит опасаться?

Секунду я размышлял, мысленно проигрывая разговор с Чансом, вспоминая первое свое впечатление.

— Нет, — ответил я, — не думаю. Хотя, с другой стороны, я ведь почти не знаю этого человека.

— Я тоже.

— Так что, если вы нервничаете...

— Нет, я спокойна. Да и поздно уже. Сижу и смотрю фильм по кабельному телевидению. А как только кончится, лягу спать. Накину цепочку. Это хорошая мысль.

— Мой телефон у вас есть.

— Да.

— В случае чего — звоните. И просто так тоже можете позвонить. Договорились?

— Конечно.

— И потом, чтобы уж окончательно вас успокоить, могу сказать: так тратиться вам не следовало. Мои труды не стоили этих денег. Но поскольку этот аванс из вашей заначки, возможно, это не имеет для вас значения.

— Абсолютно никакого.

— Главное, вам вроде бы удалось соскочить с крючка. И он не собирается мстить.

— Думаю, вы правы. Позвоню вам завтра. И еще, Мэтт... Спасибо.

— И знаете, что, постарайтесь как следует выспаться, — сказал я.

Поднявшись к себе, я пытался последовать своему же совету, но как-то не получалось. Вскоре я сдался, оделся и отправился к «Армстронгу». Хотелось есть. Но кухня у них уже закрылась. Трина сказала, что может принести кусок холодного пирога. Холодный пирог не привлекал.

Хотелось унции две чистого, неразбавленного виски. И еще две — добавкой в кофе. Ну, могу я в конце концов себе это позволить? Ведь не напьюсь же я с этого. И в больницу меня опять не положат. Тогда я загремел в больницу после беспробудного, круглосуточного пьянства и принял этот урок к сведению. В любом случае я сейчас просто физически не в состоянии пить столько и вовсе не собираюсь испытывать судьбу. Но рюмочка на ночь и пьянство до полного осатанения — это ведь две большие разницы, разве нет?..

Они не рекомендуют пить в течение девяноста дней. За эти девяносто дней вам следует посетить девяносто собраний и все это время воздерживаться от выпивки. А уж потом решать, что делать дальше.

Последний раз я выпил в воскресенье вечером. Посетил с тех пор четыре собрания, и, если сейчас отправлюсь спать без рюмочки, получится пять дней.

Итак?..

Я заказал чашку кофе. Возвращаясь в гостиницу, заскочил в греческую лавку и купил кусок сырного пирога и полпинты молока. Вернулся в номер, поужинал, выключил свет и улегся в постель. Продержался пять дней. А толку?..