"Пари" - читать интересную книгу автора (Станюкович Константин Михайлович)VЧерез три дня черноморский флот стоял на севастопольском рейде. «Ласточка» и «Ястребок», оба заново выкрашенные, черные, с золотыми полосками вокруг бортов, с изящными линиями обводов, с красивой погибью мачт, с безукоризненной осадкой, отлично вытянутым такелажем и с белоснежной каймой выровненных над бортовыми гнездами коек, – стояли, недалеко друг от друга, в глубине рейда, в хвосте первой линии судов. Оба были стройны, красивы и словно бы задорно блистали под блеском южного солнца. С последним ударом восьмой склянки на всех судах взвились флаги и гюйсы, подняты брам-реи, и по рейду разнеслась музыка с кораблей, встречавшая подъем флага. Майское утро было прелестно. Ни облачка на бесстрастно красивом бирюзовом небе. Ни ропота моря. Полное властных чар, обаятельно-ласковое, дышавшее бодрящей свежестью, оно едва рябило. Ни с простора моря, ни с гор не проносился ветер. Вымпелы едва колыхались. Ни стоны, ни крики, то покорные, то ожесточенные крики беспощадно наказываемых линьками матросов, не нарушали тишины рейда. Все злое, бесцельно жестокое и позорное, что творилось в старину, точно любило предрассветную полумглу и избегало яркого блеска роскошного утра. Не оглашался заштилевший рейд и необузданно вдохновенной руганью старших офицеров и боцманов, обычной во время уборки судов. К подъему флага все суда уже блистали умопомрачающею чистотой. Только изредка проносилось ожесточенно громкое морское окончание сухопутных слов, и среди тишины рейда раздавался исступленный капитанский окрик, похожий на дикий крик душевнобольного из буйной палаты. С девяти часов на рейде воцарилась особенно торжественная тишина. Старшие и младшие флагманы осматривали суда своих дивизий. На кораблях то и дело играли марши, встречавшие и провожавшие адмиралов. По рейду разносились громкие матросские ответы на приветствия адмиралов. Гичка с младшим флагманом пятой дивизии направилась в глубину рейда, где стояли корветы, бриги, шкуны и тендера. Гичка приставала к разным судам и наконец пристала к «Ласточке». На палубу шкуны вошла, быстро поднявшись по трапу, высокая, крупная, внушительная фигура старого контр-адмирала Ратынского с строгим и нахмуренным моложавым лицом, которого мичманы прозвали «адмиральшей» и «Сашенькой». Он еще более выпятил грудь и приподнял густые адмиральские эполеты, еще более нахмурив брови, стараясь таращить свои добродушные глаза как можно сердитее, когда выслушал рапорты вахтенного начальника, молодого мичмана, и командира шкуны, лейтенанта Муратова. Адмирал подал офицерам руки, поздоровался с выстроенной командой, велел распустить матросов и вместе с Муратовым пошел осматривать шкуну. Добродушному адмиралу надоело казаться строгим, хмурить свои густые черные брови и подергивать широкими плечами, тем более, что он – и сам когда-то лихой капитан до женитьбы – приходил в восторг от образцового порядка и изумительной чистоты на «Ласточке». И его лицо расплывалось в широкую улыбку, а небольшие темные глаза улыбались, и вся внушительная фигура адмирала, казалось, стала поменьше. После осмотра, когда адмирал вместе с Муратовым поднялись наверх и остановились на шканцах, – адмирал проговорил: – Вы знаете-с, Алексей Алексеевич, я строг. Очень строг-с! Муратов не поддакнул, хотя и знал, что «Сашенька» любил, чтобы офицеры считали его строгим и на службе боялись его. – Да-с. Служба… Нельзя без строгости. Но при всем том я не могу указать ни на малейшее упущение… Ваша шкуна – образцовая-с… Муратов был всегда сдержан с начальством. Он не выразил на своем лице радостного чувства, не поблагодарил за похвалу и молчал. А флагман продолжал: – Да-с, обрадовали, Алексей Алексеевич… Такого порядка… не видел… Рад, что могу вам это сказать! И адмирал крепко пожал руку Муратова. – Вы увидите, ваше превосходительство, судно не хуже «Ласточки», – проговорил Муратов. – Какое? – «Ястребок», Александр Петрович. – Вашего друга? – Точно так. Быстренина. – Посмотрю-с. До свидания. И, перед тем как сходить по трапу, адмирал проговорил уже совсем не как начальник: – А что забыли нас, Алексей Алексеевич? Жена недовольна… Зайдите к ней… – Постараюсь, Александр Петрович… «Ястребком» адмирал восхитился не меньше чем «Ласточкой», а молодой командир тендера просто-таки обворожил его. Скрывая улыбку, Быстренин как будто слегка испугался появления нахмуренного «Сашеньки» и немедленно согласился с ним, что он строг и что его боятся. Быстренин очень тонко показал, что польщен горячей благодарностью восхищенного адмирала, обещал на днях же быть у адмиральши, ловко осведомился, когда Маруся обедает у своих, и получил приглашение обедать в воскресенье, если не уйдет в море. В тот же день адмирал, докладывая старшему флагману о посещении судов, особенно хвалил «Ласточку» и «Ястребка». Хвалил обоих командиров, но Быстренина сердечнее и экспансивней. – Муратов превосходный и достойный офицер… Только какой-то скрытный… Будто не очень ценит похвалу адмирала… А про Быстренина сказал: – Блестящий офицер. И капитан-умница. И на берегу умница. И душа нараспашку… – Оба лихие офицеры! – согласился седой высокий старик. И, подумавши, прибавил: – Только полагаю, что Муратов основательнее и серьезнее. Вечером друзья сошлись в морском клубе. – Ну как «Сашенька»? Был доволен «Ласточкой»? Не выдержал роли строгого адмирала? – весело спрашивал Быстренин. – Доволен! – скромно ответил Муратов и заботливо спросил: – Твоим «Ястребком», конечно, остался очень доволен? – В восторге! – То-то! – обрадованно промолвил Муратов. – Ну да я, признаться, не тронулся его восторгами. – Ведь он – «Сашенька» и «адмиральша»! – с презрительной улыбкой сказал Быстренин… – «Сашенька»… «адмиральша», а службу понимает и добрый, честный человек… Я, брат, доволен, что «Сашенька» нас похвалил. – В воскресенье звал обедать. Адмиральша недовольна, что давно не был. А тебя звал? – Обедать не звал. Да и я хочу идти к доктору обедать. Только едва ли… Если задует хороший ветер, уйдем в море… – И разыграется наш «Друг». – Ддда! – протянул Муратов. В субботу с вечера задул зюйд-вест, и в ночь засвежело. В воскресенье, в шесть часов утра, на флагманском корабле был поднят сигнал: «сниматься с якоря и идти в Феодосию». Быстренин вернулся с берега поздно и спал, когда сигнальщик вбежал с докладом. – Ваше благородие! Ответа не было. Сигнальщик дернул Быстренина за руку. Прошло две-три минуты, когда Быстренин выскочил наверх. Хотя и без него работы по съемке с якоря были начаты, но молодой мичман не умел распорядиться как следует, и баркас еще не начинали поднимать. – Баркас! Баркас! – как зарезанный крикнул Быстренин. Он взглянул на «Ласточку». Там уже поднимали баркас. Быстренин понял, что он опоздает. – Зарезали, Михаил Никитич! Запорю боцмана! Всех запорю! – в бешенстве крикнул Быстренин. И в эту минуту, казалось, он мог запороть. Боцман было бросился с людьми поднимать баркас, но Быстренин вдруг велел отставить. Все удивились приказанию и тому, что командир уж не кричал, как бесноватый, что запорет, хотя и никого еще не запарывал. По лицу Быстренина пробежала торжествующая улыбка. Он подозвал боцмана и приказал: – Потопить баркас! Понял? Боцман ошалел. – Скотина! Потопи за кормой… Не заметят… и буек!.. Вернемся – поднимем… Боцман понял и радостно ответил: – Есть… «Ласточке» нос утрем, Николай Иванович!.. Боцман убежал, а Быстренин побежал на шпиль, где выхаживали якорь, и уже не грозил перепороть, а заискивающим голосом молил: – Братцы, навались… братцы, ходом! Матросы наваливались. Быстренин просветлел. Он и отличится и выиграет пари. И, довольный, что придумал такую остроумную «штуку», не вспомнил, что пари будет выиграно неправильно и что скажет друг Муратов, если узнает. «Разумеется, никто не должен знать. Никто на тендере не расскажет!» – подумал Быстренин, когда у него пробежала мысль, что начальник дивизии может узнать. – На грот… На кливера!.. Боцман прибежал и доложил, что баркас потоплен. – Чехол надень на распорки… Будто баркас… – Есть! – ответил боцман. «И ловок же!» – подумал боцман. Прошло еще несколько минут. – Кливера ставить. Грот садить! – точно в восторге скомандовал Быстренин. На «Ласточке» только послали людей по вантам. |
|
|