"«Отчаянный»" - читать интересную книгу автора (Станюкович Константин Михайлович)VНеизвестность тревожила Митюшина. Ему хотелось с кем-нибудь поделиться сомнениями и услышать слово одобрения. И он в тот же вечер рассказал о своем столкновении с боцманом рулевому Чижову. Он был аккуратный, исправный и обходительный человек. Себя он не «оказывал», как говорил Митюшин, так как Чижов больше отмалчивался при щекотливых словах Отчаянного на баке или уходил. Но, казалось, понимал его и как-то с глазу на глаз одобрил его слова насчет «закона», хотя и умел в то же время ладить с боцманом Ждановым. Рассказ Митюшина не вызвал сочувствия в Чижове. Он покачал белобрысой головой, словно бы сокрушенно, и, оглянувшись вокруг лукавыми раскосыми глазами, тихо проговорил: – Твое дело дрянь, Митюшин… Крышка! – Будто? – недоверчиво спросил Митюшин. – Очень даже просто. Напрасно ты оконфузил боцмана. И безо всякого права. Ведь с тобой он обращался по-благородному? – Положим… – В физиономию не заезжал? Боцманских слов не загибал? – Смел бы? – Он только почтения требовал… Так чего было с им хорохориться?.. И довел до злобы… Зачем ты связался с боцманом и отчекрыжил, какой он такой… По какому твоему форцу? Зачем беду накликал? – сентенциозно, не одобряя поступка Митюшина, прибавил Чижов. – Зачем? – переспросил Отчаянный. В его насмешливом голосе звучала грустная нотка разочарования в человеке, на которого надеялся. – То-то зря… Форц хотел показать боцману…. себя потешить? Ну и потешился, а какой прок? Боцмана не обанкрутил, а себя зря обвиноватил. Небось, боцман с рассудком… Он во всей форме «обуродует» тебя по начальству… Ответь-ка насчет бунта!.. Вроде быдто бунт и окажет… – И отвечу! – возбужденно промолвил Отчаянный. – Ответишь? Отдадут тебя под суд и в штрафные – это как бог! – Пусть! – раздраженно, возмущаясь Чижовым, ответил Митюшин. – Пусть не пусть, а из-за фанаберии отдуешься… Насчет закона горячиться… Права, мол, имеешь? Тебе покажут права… И тебя же люди дураком назовут… Не суйся, мол, в чужую глотку… Мог бы за башковатость и старание в унтерцеры выйти… Ладил бы с начальством и жил бы по-хорошему, с опаской. А теперь за твое мечтание – крышка… Старший офицер строгий, не простит, – потому неповиновение. За это не прощают, не думай. И как пойдет опрос, дознаются, что ты насчет закона да про всякое начальство баламутил из-за своего языка… Не стеснялся своего звания… Вовсе, как дурак, втемяшился… А жил бы да жил, Митюшин, как прочие люди, если бы боцмана не оконфузил… Отчаянный молчал, словно бы не находил слов, и, казалось, был подавлен. И Чижов, подумавший, что Отчаянный струсил, прибавил: – Одна есть загвоздка. Избавился бы от беды… – Какая? – Повинись перед боцманом. Тоже и ему не лестно, как в суде его обскажут… Пожалуй, простит… А тебе что? Отчаянный серьезно ответил: – Ай да ловко уважил! Спасибо, приятель! – За что?.. Куда ты гнешь? – Вполне открылся, какой ты есть, с потрохами! – Видно, не нравится, что обо всем полагаю с рассудком? – Даже с большим рассудком – обессудил меня дураком… – Не лезь на рожон. Не полагай о себе… Помни, что» матрос. – А поклонись я боцману и выйди в унтерцеры да беззаконно чисти твою лукавую рожу, так поумнею? Обскажи-ка! – с презрительной насмешкой промолвил маленький матрос. – Ты все зубы скалишь! – А как же с тобой? – В штрафные, что ли, лестно? – Беспременно желаю. Оттого и зубы скалю! – Перестанешь! – злобно сказал Чижов. – И скоро? – Хоть завтра пройдет твоя отчаянность! – По какой-такой причине? – Отшлифуют на первый раз за боцмана. Небось, прошлое лето выпороли одного матроса и перевели в штрафные… Очень просто! Митюшин ужаснулся при мысли, что его завтра же могут позорно наказать, и возмутился, что свой же брат, матрос, точно злорадствует позору ближнего и беззаконию. Но в темноте вечера, у борта на баке, где два матроса беседовали, Чижов не видел бледного взволнованного лица и сверкающих черных глаз Отчаянного. – Пусть шлифуют! А ты смотри! – вызывающе кинул он, скрывая свой ужас. Чижов удивился: – И с чего это ты такой отчаянный? Не могу я в толк взять… – Ветром надуло… – Где? – На фабрике. – Так. А на царской службе тоже, значит, надуло? – иронизировал Чижов, оскорбленный тоном Отчаянного. – Верно, что так… – Чудно что-то… – Видно, не слыхал, что люди тоскуют по правде? – вдруг воскликнул Митюшин. Чижов недоверчиво усмехнулся. – То-то не понять! Душа в тебе свиная, а рассудок подлый… Еще рад, что матроса отпорют без всякого закона! Думаешь, только больно, – а не то, что позорно и обидно… И что присоветовал!.. Совесть-то в деревне оставил… А я полагал, что ты хоть и трус, а все-таки с понятием втихомолку! – негодующе прибавил Митюшин, возвышая голос. – Ты что же ругаешься? Это по каким правам? – Вали к своему боцману… Виляй свиным своим хвостом и обсказывай. Может, и ты ему про меня кляузничал… Так заодно… – Усмирят тебя, дьявола отчаянного! И Чижов, полный ненависти к нему, отошел. Раздали койки. Митюшин долго не засыпал, думая грустные думы. С полуночи он вышел на вахту и мерно шагал по палубе, ни с кем не заговаривая; он снова думал, одинокий, тоскующий, как вдруг к нему подошел матросик-первогодок. Митюшин остановился. – Что тебе? – спросил он. Матросик застенчиво и душевно проговорил, понижая голос до шепота: – А тебя, Митюшин, господь вызволит из беды за твою смелость. Я хоть и прост, а понял, отчего ты тоскуешь. Из-за правды тоскуешь. Из-за нее проучил боцмана! Жалеешь матроса, беспокойная ты душа! – Спасибо на ласковом слове, Черепков! – горячо и взволнованно проговорил Митюшин. И смятенная его душа просветлела. Отчаянный вдруг почувствовал, что он не одинок. |
|
|