"Кольца вероятности" - читать интересную книгу автора (Лоскутов Александр)

Глава 10

Вот уж влип так влип. И ничего не поделаешь. Если бы передо мной стоял не Федор, то… возможно, у меня появился бы шанс. Но у Рогожкина ведь тоже кольцо. И, в отличие от меня, нахватавшегося только верхушек, он умел выжать из своего положения максимум преимуществ. Да еще эта дамочка позади. Не та ли самая, что пыталась подстрелить меня в Москве?

Что делать?

Но если меня до сих пор не пристрелили, то, может быть, удастся договориться. Хотя я понимал, что это уже зависит не от меня.

Запоздало пробудившееся кольцо медленно наполняло мое тело слабым ручейком слабости.

Если я собираюсь что-нибудь предпринять, то действовать нужно сейчас же, пока еще ноги держат.

– Как я и обещал, мы снова встретились, Зуев.

– Вот уж не ждал, – обреченно буркнул я. – Но если уж пришел, то садись. Давай поговорим.

Рогожкин засмеялся:

– Все-таки ты мне нравишься, Зуев. Есть в тебе что-то такое… Даже не знаю, как сказать.

– Видишь, какой я славный парень, а ты мне стволом в морду тычешь. Нехорошо. – Я просто тянул время, отчаянно разыскивая выход из сложившейся ситуации.

Но Федор, кажется, это уже понял:

– О да. Я настолько плохой, что сам себе удивляюсь. И я пристрелю тебя при малейшем неверном шаге, даже если потом придется тащить к шефу твое хладное тело.

Я был искренне удивлен:

– К твоему шефу?.. Какого черта ему от меня надо?

– Поговорить, наверное, хочет. Но ты не думай, что он расстроится, если мы привезем ему твою левую ручку и скажем, что Антон Зуев геройски погиб при попытке к бегству. Так же, как и Миша Шимусенко.

– Что?..

Рогожкин гаденько усмехнулся:

– Твой дружок пал смертью храбрых в тот вечерок, когда ты так резво рванул из Москвы. Если не веришь, посмотри сюда. – И он вытащил из кармана небольшую металлическую вещичку, как две капли воды похожую на тот браслетик, который я с удивлением рассматривал, стоя на лестнице, целую вечность назад. – Кольцо Шимусенко… Ай-яй-яй. Как ты побледнел.

Может быть, я и на самом деле побледнел. Во всяком случае, я точно знал, что перепуган до глубины души. Если Михаил мертв… Не то чтобы его было жалко, особенно после той шуточки, которую он сыграл со мной, но все же такого я бы ему не пожелал. Начистить морду – да. Но пустить пулю в лоб…

Все же кое-чем я ему обязан. Так, ерундой, жизнью например.

– И должен поблагодарить тебя за своевременную помощь, позволившую нам с наименьшими потерями захватить московский регион Братства… Та-ак. Что-то мне не нравится твой взгляд, Зуев. Тогда все. Поговорили и хватит. Вставай. Руки за спину. Повернись.

Пока я раздумывал, стоит или нет выполнять эти приказы, понимая, что, собственно, у меня нет выбора, Рогожкин повернулся к забившемуся в угол толстяку:

– А ты давай дуй отсюда. Понял?

Тот угодливо закивал и медленно поднялся на ноги, трясясь всем телом. Бесстрашный любитель водных путешествий, блин. Рогожкин немного склонил голову и, не забывая поглядывать на меня, едва заметно кивнул стоящей у дверей женщине.

Та с видимой неохотой отступила и вышла из купе. Я заметил, как в ее руке блеснул металл, и подумал, что толстячку, похоже, уже ничего не светит.

Неожиданно пробудившееся кольцо вероятности буквально прожигало мою руку, давая возможность…

Я понял, что это – последний шанс.

И когда толстяк пробирался мимо меня, я ударил. Просто предательски пнул его под коленку.

С истошным визгом, совершенно неподходящим для такого объемистого существа, как он, толстяк начал падать. Прямо на ошарашенного Рогожкина. Я мгновенно соскочил с места и, пребольно ударившись локтем о столик, распластался на полу. И в то же время пистолет в руке Федора несколько раз рявкнул огнем.

Снизу я плохо видел происходящее, но три красные розы, мгновенно расцветшие на рубашке моего болтливого спутника, были видны прекрасно.

Толстяк, имя которого я так и не удосужился узнать, начал заваливаться. Я просто подтолкнул его снизу, направив падение так, чтобы он рухнул прямо в руки Федору Рогожкину. Надеюсь, это отвлечет его хотя бы на пару минут…

Вскочив на ноги, я снова зацепил локтем треклятый столик. Рогожкин матерился на полу, придавленный тушей мертвого толстяка. Пришлось добрым пинком заставить его заткнуться. Следующий удар коленом в пах достался тому молчаливому типу, что лихорадочно пытался вытащить неожиданно застрявший в кобуре пистолет. Наверное, бедняге было очень больно, потому что глаза его сделались круглыми, как пятаки.

Я почти ничего не видел. Перед глазами поднимался какой-то туман. Еще немного и… И я просто отрублюсь. Нужно… быстрее. Там же еще одна…

Рогожкин ворочался на полу, пытаясь встать. Если он поднимется – мое дело труба.

Я машинально подобрал с пола выроненный Федором пистолет. Увидев его у меня в руках, тот задергался и зашипел с удвоенной яростью. Зато его друг просто корчился на полу, жадно хватая ртом воздух и будучи не в силах выдавить ни слова.

Возможно, мне следовало бы сразу пустить пулю ему в башку, но я этого не сделал. Почему-то решил, что хватит и того, что я здесь уже наворотил. Тем более что у меня не оставалось времени – где-то там была еще и женщина. Неужели это и есть Олия?..

Вся эта заварушка заняла не более тридцати секунд.

Я вылетел из купе и почти нос к носу столкнулся с женщиной, уверенно сжимающей в руке нож. Кажется, увидев меня, она испугалась. Во всяком случае, попятилась.

Не раздумывая ни секунды, я вскинул руку и несколько раз нажал на спуск. Ты стреляла в меня? Теперь сочтемся!

Четыре выстрела молотом ударили по ушам. Я почувствовал обжигающую вспышку боли и предательской вялости. Мою руку, в которой я держал пистолет, будто бы выворачивала некая незримая сила. Я боролся с ней, пытаясь направить ствол прямо в лицо стоящей всего в пяти шагах от меня женщины. Теперь я был уже стопроцентно уверен, что это и есть Олия Саччи…

Я не попал. Не попал в нее, стреляя в упор! Вот дьявольщина! Моя рука дрожала как припадочная, а Олия, немыслимо изогнувшись, сумела-таки выйти из-под прицела. Упала на пол. Покатилась. И уже растянувшись на холодном грязном металле, она метнула в меня нож.

Как я уклонился, не знаю. Помню только, что было больно. Очень больно.

Эх, сейчас бы укольчик. Но некогда. Некогда…

Не дожидаясь, пока Олия поднимется, а Рогожкин выберется из купе, я вылетел в тамбур, рванул дверь и сиганул наружу.

Где-то я читал, что прыгать нужно вперед по ходу поезда. Возможно, так оно и было, но я этого не оценил. Какая разница, как бы я врезался в металлическую раму опоры линии электропередачи, задом или лбом? Все равно бы разбился всмятку.

Слава Господу всеблагому, что мы все-таки разминулись. Хотя я так и не понял, как это было. Знаю только, что чуть-чуть не врезался в столб, разойдясь с ним буквально на волосок. Или благодарить мне стоит не Бога, а нечто более вещественное? Колечко?

Я скатился вниз по насыпи и кое-как приподнял голову, провожая затуманившимся взглядом уходящий поезд.

Идти было тяжело. Каждый шаг отдавался болью в моем разбитом теле. Болело все и вся. Больно было даже думать.

Эх… Сейчас бы вколоть себе АКК-3. Но что можно сделать с ампулой, если нет шприца? Не глотать же эту дрянь – все равно не подействует.

Я тащился по пыльной проселочной дороге, которая вела… Ну не знал я, куда она вела! Мне было не до этого. Хотелось только одного: упасть и немедленно сдохнуть. Но делать это лучше где-нибудь подальше, чтобы меня не разыскал пылающий жаждой мщения Рогожкин.

При каждом вдохе мою грудь пронизывала игла боли. Кололо в боку. Вполне вероятно, что, скатываясь с насыпи, я переломал себе парочку ребер. Но сделать тут ничего нельзя. Нет здесь докторов, да и в больницу мне сейчас нельзя.

Содрав рубашку и намочив ее в воде какого-то водоема – не то пруда, не то просто большой лужи – я обмотал голову. Стало немного легче. По крайней мере, можно было предаваться размышлениям, не опасаясь, что башка в любой момент треснет.

Ой, бедный я, несчастный, измученный и болезный. Всем-то я не угодил. А ведь хотел только одного: чтобы оставили меня в покое. Сейчас, конечно, у меня уже другие планы… Напинать бы под зад этому Рогожкину.

Но следует сделать выводы. Сегодня я узнал еще кое-что.

Первое. Михаил мертв. Не то чтобы я наивно верил словам Рогожкина, но возможности такой не исклю­чал… Если это правда, то сейчас у Старого Братства большие проблемы. Сколько их теперь? Четверо? Астон, Гротт, еще кто-то. А сколько окольцованных у Отколовшихся? Семнадцать минус четыре. Тринадцать. Минус мое колечко и кольцо Шимусенко, которое нельзя использовать, прежде чем оно очистится от эмоционального фона бывшего хозяина. Одиннадцать. Возможно, меньше, но гарантировать этого я не могу.

Итак. Четверо против одиннадцати. Не слишком-то выгодно для Старого Братства. Конечно, носящие кольца – это не пуп Вселенной, но, насколько я понимаю, нечто весьма на него похожее. Обычные люди тоже играют свою роль в этом противостоянии… Но окольцованные – это основа, это главная сила, это сердце Братства.

Не будет их, и Братство расколется на сотни маленьких островков, скатившись до уровня банальной мафиозной группировки. Пусть глобальной и баснословно богатой, но все же не всемогущей.

Уж лучше так, чем мировая война.

Итак, к чему я пришел?

К необходимости ликвидировать основную силу Братства и Отколовшихся. Вот если бы удалось это сделать…

Эва, куда ты замахнулся, Антон Зуев. Да, наверное, легче достать луну с небес. Мне бы сейчас хоть от Рогожкина суметь скрыться, а не то что…

Но все-таки на чем держится единство Братства? На Рональде Астоне. А Отколовшихся? На таинственном шефе Рогожкина, непризнанном гении Романе Долышеве. Вот если бы удалось добраться до них.

Ты спятил, Зуев! Забудь это! Тебя сейчас должно интересовать другое. Например, как самому остаться в живых. И Ольга. Не следует забывать о ней. Никогда не забывай о своей жене, Зуев.

Как же я устал… Больно…

Заткнутый за пояс пистолет при каждом шаге тыкался мне в бедро.

Я шел. Я шел, не обращая внимания на то, в какую сторону я сейчас иду. Хоть куда, лишь бы подальше от Федора и Олии. По лицу катились крупные капли пота. Воспаленные глаза почти не видели дорогу.

Жарко. Рубашка уже почти высохла и теперь сдавила голову подобно стальному обручу. Я снял ее и бросил в кусты.

Сейчас бы какой-нибудь транспорт. Если бы кто-нибудь меня подвез… Колечко, может быть, поможешь? Пожалуйста… Иначе я скоро свалюсь.

Далеко впереди на дороге появилась небольшая расплывчатая точка.

Обычный для сельской местности трактор «Беларусь» громыхал прямо на меня. Потрепанный и обшарпанный, он был похож на едва держащуюся на колесах груду помятого металла. За рулем сидел какой-то старикан.

Я остановился прямо посреди дороги и тупо моргал, глядя на выползающую из затмившего мое зрение тумана громко тарахтящую машину.

Трактор остановился. Дедок высунулся из кабины, для чего ему даже не понадобилось открывать дверь, потому что ее и не было, и что-то прокричал мне. Я не разобрал ни слова из-за невыносимого рева мотора, но понял, что, скорее всего, меня милостиво просят освободить проезжую часть, хотя и не столь вежливыми словами.

Вместо того чтобы отойти в сторону, я потряс головой, пытаясь избавиться от лениво плывущего перед глазами тумана. Дед снова что-то крикнул и выкрутил руль, собираясь просто объехать меня.

Я шагнул навстречу трактору и, споткнувшись, запахал носом землю. Сознание на миг помутилось.

– …вроде не пахнет. Или я не чую? – проговорил вполголоса дед, а уже громче произнес: – Эй, мужик, ты живой или какой?

С трудом собравшись с силами, я повернул голову. Рядом стоял тот самый старикан тракторист и, склонившись надо мной, заглядывал прямо в лицо. Я застонал и попытался встать. Как ни странно, это весьма сомнительное предприятие закончилось просто-таки невероятным успехом.

– Живой, – прохрипел я, непослушными пальцами выковыривая из-за пояса пистолет. – И ты останешься живым, если отвалишь подальше.

– Эй-эй, ты чего?..

– Катись отсюда, дед… Иначе я за себя не отвечаю…

Перед глазами все плыло. Боль в руке стала совершенно невыносимой. Черт возьми, в кого из этих трех старикашек я должен стрелять? Да в таком состоянии я не смог бы попасть в слона с двух метров.

Стараясь не поворачиваться спиной к неподвижно застывшему дедку, я подошел к тарахтящему на обочине трактору. Для того чтобы забраться в кабину, пистолет пришлось вернуть за пояс, но, оказавшись внутри, я снова вытащил его и пристроил на коленях.

Блин… Как же работает эта штука? Я с видимой осторожностью тронул один из рычагов. Вроде бы ничего не изменилось. Во всяком случае, я никуда не поехал.

Да чтоб это все провалилось! Сколько раз я уже обламывался на том, что не умею водить! Если бы предполагал, что так будет, то не успокоился бы, пока не сдал на все категории от мотоцикла до автобуса.

Я раздраженно ударил по сиденью кулаком и принялся дергать за все рычаги и нажимать на все педали сразу. Старикан с интересом наблюдал за моими действиями. Трактор несколько раз фыркнул, дернулся и заглох.

В наступившей тишине я отчетливо разобрал несколько сомнительных комплиментов, которыми меня наградил старик. Потом он презрительно сплюнул и подошел ближе:

– Подвинься, водила хренов. – Пока я ошарашенно хлопал глазами, дедок уже взобрался в кабину и, потеснив меня, взялся за руль. – Куда тебе, мужик? Только учти, что горючки в баке совсем немного.

– Хоть куда, лишь бы подальше от железной дороги, – пробормотал я. Потом вспомнил про лежащую у меня в кармане ампулу АКК-3. – Куда-нибудь, где есть медпункт.

– Вот это правильно, – одобрил дед и, развернув трактор, покатил по пыльной дороге.

Я подпрыгивал и трясся на сиденье, почти оглохнув от рева мотора. Оставляя позади себя клубы пыли, развалюха катила по дороге со скоростью не более тридцати километров в час.

– А если побыстрее?!

Для того чтобы дедок меня услышал, приходилось кричать.

– А побыстрее никак не получится! У меня здесь не «жигули».

Я фыркнул и успокоился. Все одно лучше, чем пешком.

– Эй, мужичок, это там не за тобой?

Я рывком поднял голову и с трудом открыл глаза. Несколько бесконечных секунд я не мог ничего понять, недоуменно пялясь в лицо настороженно оглядывающегося дедка. Потом опомнился и, сумев даже постичь суть вопроса, закрутил головой:

– Где?..

– Балда! Обернись.

Метрах в двадцати позади трактора пристроилась какая-то легковая автомашина, сплошь покрытая густым слоем пыли. Я не смог разобрать марки, но сам вид этой тачки совершенно не гармонировал с проселками российской глубинки, где лучшим средством передвижения является как раз вот такой трактор.

Очевидно, это и вправду за мной.

Моя рука машинально схватилась за пистолет. Догнали-таки, черти. Теперь мне конец…

– Что будем делать, мужик?

Я быстренько перебрал варианты. Вспомнил того разговорчивого толстяка. Он уже поплатился жизнью за то, что оказался в одной компании со мной. Теперь этот старик.

Проклятое кольцо! Все, кто к тебе прикоснулся, обречены умереть.

Может быть, тот врач был в чем-то прав, и кольцо вероятности – действительно порождение дьявола?

– Я выйду, а ты поедешь дальше, – безжизненно проговорил я. – Хотя нет. Жми на всю катушку, а я выпрыгну на ходу.

– Спятил, что ли? Убьешься.

– Как Бог рассудит, – буркнул я, безуспешно пытаясь открыть дверцу.

– Она заварена. Перебирайся через меня.

Отли-ичный тра-актор. Ревет, как раненый мамонт, а ползет со скоростью черепахи. Одна дверца не открывается, другой вообще нет. И при этом вся эта машина выглядит так, будто ее кто-то жевал, но потом выплюнул, так и не закончив свое дело.

Я перебрался на другую сторону кабины, высунулся наружу и одна за другой выпустил в сторону своих преследователей оставшиеся в пистолете пули. Две. Кажется, я и в машину-то не попал, что было нисколько не удивительно, если учесть, что там находились Рогожкин и Саччи.

– Ну, бывай, дед. И спасибо за все…

Отбросив пистолет, я выпрыгнул прямо в придорожные заросли насквозь пропыленной крапивы.

Да-а. Для сегодняшнего дня прыжков уже явно перебор. Может быть, мне в каскадеры податься? Из тракторов, поездов и окон я выпрыгивать уже научился. Дело за малым…

Когда улеглась вспыхнувшая перед глазами сумасшедшая круговерть, я лежал на дне какого-то оврага и смотрел в голубое небо. Красиво-то как. Облачка плывут. Солнышко светит.

Спать хочется.

Я перевернулся на живот и пополз, не обращая внимания на царапающие мою голую грудь сучки и жадно вцепляющуюся в руки крапиву. Надо бы встать, но сил уже совершенно нет.

– Какая потрясающая воля к жизни, – прокомментировал мои жалкие усилия чей-то голос. А потом пинок под ребра заставил меня перевернуться на спину.

Сверху на меня смотрел Федор Рогожкин. Я с удовольствием отметил украшающий его ухмыляющуюся рожу большой лиловый синяк. Рядом с ним маячила еще одна тень. Олия Саччи? Обреченно вздохнув, я обмяк.

– Знаешь, Зуев, – склонившись прямо ко мне, Фе­дор буквально пожирал меня своими похожими на бездонный омут глазами, – я бы с превеликим удовольствием отправил тебя к праотцам, но шеф почему-то хочет сначала с тобой побеседовать. Не знаю уж, чем ты ему приглянулся. Но ничего, Зуев, не расстраивайся. Наше время еще придет.

Он выпрямился и достал из кармана заполненный какой-то прозрачной гадостью шприц. Жаль, что это не АКК-3.

Укола я не почувствовал. Но всего через несколько секунд мир вокруг меня померк.

Мой несчастный рассудок с трудом пробирался сквозь паутину забвения. Перед внутренним взором кружились какие-то образы. Мысли скользили вяло и, едва-едва коснувшись меня, мгновенно исчезали. Необыкновенное ощущение. Необыкновенное еще и тем, что ничего у меня не болело. Это было почти фантастично. Даже ставшая уже привычной ноющая боль в запястье исчезла без следа. Такая легкость во всем теле!…

Я лежал на чем-то слабо покачивающемся, не ощущая ни верха, ни низа. Это было приятно. Настолько приятно, что просто не могло быть правдой. И вдобавок я не мог шевельнуть и пальцем. Я не мог даже открыть глаза.

Наверняка мне вкололи какую-нибудь дрянь. Ну да…. Точно… Паразит Рогожкин… Это явно его рук дело.

Я постарался сосредоточиться и изгнать из головы эту проклятущую легкость. Мысли играючи ускользали. Ну уж нет… Мне сейчас нужен готовый к работе, холодный, ничем не замутненный разум.

Соберись, Зуев. Соберись!

Какой-то голос проник в мой мозг откуда-то извне:

– Федор, он просыпается.

– Вколи ему еще одну дозу.

– Прямо сейчас?

– Конечно, сейчас. Или ты хочешь подождать, пока он очнется?

Речь была явно русская. Один произносил слова чисто, а другой – смазывая окончания и глотая звуки, но в целом довольно правильно.

Я собрался с силами и приоткрыл один глаз.

И увидел мрачное лицо Олии.

А потом вновь вернулась тьма.

Я снова очнулся, будто бы вынырнув из колодца видений. На этот раз не ощущалось никакой легкости или лености мыслей. Впечатление было такое, будто счастливо спавшего меня вдруг окатили ледяной водой.

Резко открыв глаза, я попытался мгновенно сесть, но безуспешно. Тело отказалось повиноваться, даже не подумав принять сидячее положение. Более того, я вообще его не чувствовал. Будто бы у меня не было ни рук, ни ног, ни туловища. Одна голова, в которой, наверное, какой-то дятел поселился. Ой, как в висках стучит…

Медленно ворочая головой, я попытался осмотреться.

Простая комната. Многочисленные лампы, бьющие мне в глаза острыми как иглы лучами ослепительного света. Какие-то шкафы. Двери. Окон я не заметил.

Вот черт! И что бы это все значило?

Я снова попытался сесть. И даже смог кое-как приподнять руку. Все тело было как будто чужим.

Единственное, чего я добился своими никчемными потугами, так это появления в комнате трех жлобов с непроницаемыми физиономиями. Они быстренько подняли меня, усадили в некое подобие инвалидной коляски, оснащенной держателями для рук и ног, и встали неподалеку.

Потом будто из пустоты возникла молоденькая медсестричка, с которой я был бы не прочь познакомиться поближе, если бы не был женат и не оказался в столь идиотском положении. Она выкатила меня вместе с моим нынешним троном из комнаты и повезла куда-то по длинному выстланному коврами коридору. Трое головорезов топали рядом.

Я с мрачным любопытством приговоренного к смертной казни озирался вокруг.

Картины на стенах. Резная мебель, вполне вероятно даже и антикварная, – я в этом не разбирался. Ковры. Да, Обновленное Братство живет гораздо лучше, чем Старое. В московском штабе я чувствовал себя новым русским, а здесь мог бы ощущать себя королем. Если бы только ноги и руки мне развязали…

Двери, двери, двери. И ни одного окна. Такое впечатление, что мы находимся где-то под землей.

Еще одни двери, которые услужливо распахнулись перед нами. Небольшая комната с кнопками на стене. Лифт. Мы загрузились туда и поехали.

Кольцо… Колечко, отзовись! Эгей! Сделай хоть что-нибудь. Я желаю сбежать отсюда.

И ничего. Впечатление такое, будто все мои предыдущие подвиги случились не в жизни, а во сне. Но не могло же мне присниться все это безумие! На такое никогда бы не хватило всей моей фантазии.

– Кто-нибудь желает поведать мне, куда мы едем?

Полная тишина. До ответа никто не снизошел.

– Эй, ребятки, может быть, все-таки поговорим?.. Ну не хотите и не надо.

Лифт остановился, двери открылись, и мы снова покатили по коридору, ничуть не отличающемуся от предыдущего. Ковры, мебель, даже картины будто бы точно такие же. У них что, воображения на большее не хватает? Везде одно и то же, так ведь и крыша сползти может. А может, уже сползла? Только у кого? У меня или у них?

Одна из дверей открылась, выпустив в коридор разодетого как павлин Рогожкина, который немедленно пристроился справа от меня. Синяк на его скуле почти исчез, оставив только едва заметное желтоватое пятно.

Сколько же я здесь провалялся? Какое сегодня число? Где я?

Открылась еще одна из дверей, но оттуда никто не вышел. Зато туда вошли мы. Я даже на мгновение преисполнился гордости: подумать только, какая процессия ради меня одного. Вот только мгновение оказалось очень и очень коротким. А потом мне стало просто не до праздных размышлений.

В комнате находилось еще одно инвалидное кресло, точно такое же, как у меня. Присутствовали даже зажимы для рук и ног. И это кресло было занято.

Я не смог сдержать гримасу отвращения. Да разве это существо можно было называть человеком? Это… Это же какой-то монстр из фильма ужасов!

Абсолютно лысая и безобразно сморщенная голова, в которой узкой щелью выделялся безгубый лягушачий рот. Утонувшие глубоко внутри черепа глаза, полнейшее отсутствие носа в том смысле, в котором я его представляю у людей, и какой-то сморщенный холмик вместо него. Все это безобразие каким-то чудом держалось на тонкой шее и по сравнению с остальным телом казалось излишне большим и неестественно раздутым. Тела я не разглядел под одеждой и пледом, укрывающим ноги этого безумного творения свихнувшейся природы. Но общие очертания вполне угадывались.

А еще были видны руки. Точнее ручки. А если еще точнее, то одна ручка. Правая. Левая заканчивалась жалкой култяпкой чуть выше локтя и была укреплена в специальном зажиме на подлокотнике колесного кресла. Кроме того, в эту же руку входили иглы от двух капельниц, висевших у этого получеловека за спиной.

Этакая сморщенная мумия ребенка с огромной башкой.

Существо смотрело на меня и только на меня, игнорируя всех остальных в этой комнате. Безгубый рот открылся, обнажив черный провал рта, в котором напрочь отсутствовали зубы.

– Здравствуй, Зуев Антон Васильевич. – Голос мумии оказался вполне человеческим и, можно было даже сказать, исполненным какой-то скрытой силы. – Добро пожаловать в мой скромный дом. Приношу свои извинения за тот способ, которым тебя сюда доставили, но ведь простого приглашения ты бы не принял.

Смешок, похожий на скрип несмазанной двери.

Мумия оторвала взгляд от меня и соизволила взглянуть на моих стражей. Троица мордоворотов моментально вытянулись в струнку, даже Рогожкин, казалось, напрягся. И только медсестричка полностью проигнорировала этот бездонный взгляд, стоя как монумент возле моего плеча.

– Оставьте нас.

– Но… – Мордовороты, казалось, смутились. – Как же…

– Или вы полагаете, что я нуждаюсь в охране? – Линия рта искривилась в какое-то подобие иронической улыбки.

Те типы просто повернулись и вышли, не произнеся больше ни слова.

Рогожкин оказался покрепче:

– Шеф, вы все-таки поосторожнее. Этот человек опасен. Он чуть не вышиб мне мозги тогда, в поезде…

– Вот и прими к сведению. – Мумия усмехнулась и, кажется, даже изобразила нечто похожее на подмигивание. – Учись, Федор. Ты готовился принять кольцо двадцать лет, а этот мальчишка едва не одолел вас вместе с Олией в первой же стычке.

Как приятно. Меня считают ужасно опасным. Но при этом называют сопливым мальчишкой.

– Мы просто недооценили степень риска. Иначе у него не было бы ни единого шанса.

– Вот в этом-то и состоит главная и самая опасная ошибка среди носящих кольца – недооценка степени риска. И приходится после этого резать тела в морге, чтобы достать из них кольца вероятности. Иди, Ро­гожкин, иди и подумай об этом. А потом мы с тобой поговорим о невыполнении приказов. Рекомендую придумать какую-нибудь отговорку получше.

– Да, шеф…

Что-то энтузиазма в его голосе малова-ато. Бедняга Федор. И где же он нарушил приказ? В чем провинился? Хотя, собственно, мне-то какое дело…

Рогожкин кивнул и бесшумно выскользнул за дверь.

– А ее вы убрать не хотите? – Я хотел ткнуть пальцем в сторону медсестры, но рука, естественно, не поднялась. Пришлось ограничиться кивком.

Мумия некоторое время молча смотрела на меня, будто прикидывая, стоит отвечать или нет. Потом открыла свой лягушачий рот:

– Пусть остается. Она все равно ничего никому не скажет. Да и не запомнит. Правда ведь, Леночка?

Леночка промолчала, даже не шелохнувшись. Я поднял голову и извернулся, пытаясь заглянуть в ее лицо. Спокойное и невозмутимое. Пустой взгляд. Впечатление такое, будто девица под кайфом. Я не замедлил задать вопрос на эту тему.

Мумия расхохоталась. Если только этот скрежет можно было назвать смехом.

– Да нет. Она по жизни такая. Официальный диагноз – слабоумие.

– И зачем вам нужна эта тупая идиотка?

– Но-но. Поосторожнее на поворотах. Не обижай мою любимицу. Мозги – не всегда самое главное. Иногда нужны еще и руки.

Леночка внезапно шагнула вперед и поправила плед на коленях у мумии.

– Она – мои руки.

Я ничего не понял, но счел за лучшее промолчать. Любовница она ему, что ли?

– Но что-то мы увлеклись. – Мумия прервалась на некоторое время, пока Леночка делала ей укол. – Болтаем о пустяках, когда стоило бы поговорить о деле. Но прежде не мешало бы познакомиться.

– Мне кажется, вы со мной уже знакомы, – буркнул я.

– О да! Я сильно-сильно заинтересовался тобой, еще когда ты только начинал свой путь как носящий. В подробности я посвящу тебя немного позднее. А сейчас позволь представиться. – Он куртуазно махнул своей маленькой ручкой. – Роман Долышев к твоим услугам. – И расхохотался, глядя, как я ошалело хлопаю глазами.

Я смотрел на криво усмехающуюся мумию и не видел ее. Роман Долышев. Тот самый непризнанный гений, разработавший план развития человечества на два века вперед. Человек, породивший трещину в монолите Братства, теперь грозящую стать истоком новой мировой войны.

А перед глазами у меня стояла старая черно-белая фотография. Поджатые губы и напряженный взгляд человека. Человека, а не какого-то порождения ночных кошмаров. Что же случилось с Романом Долышевым? Как простой парень смог превратиться в это?..

И в окутавшем мой разум мраке звучал неслышимый голос работавшего в московском штабе врача:

«Кольцо – это зло, грех, порождение Сатаны. Оно губит человеческую душу, помогая обрести бесконечную власть. Посмотри на фотографию Сесил Гротт. Всего десять лет назад она была молодой и красивой девушкой, а сейчас? Старая женщина с угрюмым выражением лица и раком легких».

Кольцо. Кольцо губит души. Кольцо разлагает тела…

Леночка-медсестра коснулась меня рукой и, смотря мимо меня пустыми глазами, кивнула в сторону той человеческой развалины, в которую превратился Ро­ман Долышев. Заметив, что я наконец-то соизволил обратить внимание на нее, мумия проскрипела:

– Вижу, о чем ты думаешь. Можешь не бояться, тебе это не грозит.

Я поежился, вспоминая слова того самого доктора, и сердито буркнул:

– Конечно, не грозит. У вас колечко находится уже лет двадцать, а мне пообещали, что я отброшу копыта всего через десять.

Роман громко фыркнул:

– Узнаю Старое Братство. Казалось бы, пришло новое поколение, могли бы хоть о чем-то подумать, так нет же. По-прежнему твердолобые, упрямые, лживые и самоуверенные. Может, я и не имею права обвинять их, но здесь у меня есть хотя бы одно преимущество: я всегда заостряю внимание на жизненных реалиях, а не занимаюсь этим сюсюканьем. Люди имеют право знать, что их ожидает.

– И что же меня ожидает? – Собственно, мне не так уж и хотелось слушать его, да разве у меня имелся выбор?

– Хмм?.. Ладно, я скажу… Тебя обманули, Зуев. Пока ты пребывал без сознания, мы провели полный медицинский осмотр. Тебе осталось не десять лет, а гораздо меньше. Причина в том, что ты, не имея нужных знаний, нацепил колечко крайне неудачно. На запястье. И в результате процесс отмирания тканей там идет гораздо быстрее. Твой организм медленно отравляется ядом разложения и избытками измененной вероятности, выбрасываемыми кольцом. Я более чем уверен, что в Старом Братстве об этом знали.

Я молча слушал, чувствуя, как в глубине души медленно начинает пробуждаться слепой безрассудный страх.

– Опухоль на твоей руке – уже третья стадия поражения. Обычно такое происходит только после трех-четырех лет ношения кольца. У тебя же – через два месяца. Если процесс пойдет дальше с такой же скоростью… – Роман усмехнулся. – Уверен, остальное ты сможешь подсчитать сам.

Я опустил голову, лихорадочно перебирая в голове возможные варианты. Роман Долышев с каким-то извращенным интересом наблюдал за мной. Это я мог видеть краешком глаза.

Меня на самом деле обманули? Но зачем? Зачем они сказали про десять лет, когда… А сколько же осталось?

– Еще четыре-пять месяцев, – любезно сообщил Долышев.

Я чуть не подскочил до самого потолка. Он что, умеет читать мысли? Неужели кольцо позволяет и это?!

– Нет. Просто я не зря всю свою жизнь изучал психологию и социологию. И вдобавок путь твоих мыслей при наличии некоторых навыков можно проследить по твоему простецкому лицу.

Я буркнул нечто отдаленно похожее на благодарность и мысленно пожелал ему заткнуться. Интересно, понял ли это он по моему «простецкому» лицу? Наверное, да. Потому что больше не отвлекал от невеселых раздумий, в упор разглядывая меня своими змеиными глазками.

Четыре месяца. Четыре месяца! И если десять лет представлялись мне сроком довольно значительным, то четыре месяца… Мамочки! Это же почти ничто.

Я балансировал на грани паники.

Успокойся, Зуев. Успокойся. Попробуй рассуждать здраво. Возможно, еще не все потеряно… Эти придурки обманули меня? Так или не так? Вполне может быть. Ведь однажды они уже смогли навешать мне лапшу на уши, так почему бы не сделать это вторично?

С другой стороны, какие у меня причины верить Долышеву? Возможно, врет-то как раз он.

Я потряс головой, пытаясь избавиться от навязчивого страха. Ладно, подумаем об этом потом, на досуге. Сейчас я просто не в состоянии мыслить трезво. Да и вполне может оказаться так, что все это – пустые домыслы. Что десять лет, что четыре месяца. Меня же могут прикончить прямо сейчас.

Ну почему я не могу даже шевельнуть рукой?..

Долышев ухмыльнулся. А Леночка подошла ко мне и салфеткой промокнула выступившую у меня на лбу испарину. При этом она склонилась ко мне, и я смог заглянуть в ее глаза. Там было пусто. Ни малейшего следа разума. Ни единой мысли.

Кажется, я начинал понимать высказывание Долышева о том, что она – его руки.

Можно ли с помощью кольца управлять человеком?

– Обычным человеком – нет. А ею – вполне. – Я опять чуть не подскочил. И подскочил бы, если бы не был парализован.

– Прекратите свои фокусы с чтением мыслей! – Роман только хихикнул:

– Как хочешь. Но только не говори мне, что ты не хотел только что вытереть лоб.

– Я мог обойтись и сам, если бы мне освободили руки.

– А вот это уже лишнее. Видишь ли, мне не нужны шуточки с вероятностью в моем доме. А пока ты парализован, колечко твое преспокойно спит. Сейчас ты не способен даже догадаться, что у меня в кармане.

– Откуда я знаю, что у вас в карманах, если они вообще есть?

– Ну вот видишь…

Роман снова прервался, чтобы получить еще один укол. Вдобавок Леночка сняла одну из капельниц и заменила ее другой. Это заняло минут пять, которые я был предоставлен самому себе. Вернее, своим мыс­лям.

Я думал. Я размышлял. Я пытался собраться с мыслями. Я должен был спросить…

– Можно ли снять кольцо? Только безо всяких там изысков типа: вместе с рукой или с головой. Можно ли просто избавиться от него?

Долышев хмыкнул и повернул голову, уставившись на меня тяжелым пронизывающим взглядом. Долго молчал, видимо, что-то решая про себя.

– Окончательно избавиться – нет. Но можно передвинуть его на другое место, если тебя интересует именно это.

Оба-на! Уже что-то новенькое. До сих пор никто ничего мне об этом не говорил. Упирали на то, что снять кольцо невозможно… Но разве для того чтобы сдвинуть его, кольцо не придется снимать? Чего-то тут не все мне понятно.

– В смысле, извлечь колечко и пересадить в другое место? Например, туда, где оно не будет травить меня с удесятеренной скоростью?

– Зришь в корень. Именно так.

– Как? Как это сделать? Я что только не пробовал. Пытался приказать кольцу вылезти наружу или хотя бы сдвинуться куда-то. Это же бесполезно. Или я чего-то не умею?

– Все правильно. – Роман гаденько усмехнулся. – Просто для того, чтобы передвинуть твое кольцо, необходимо еще одно.

– Второе кольцо?

– Да. Второе кольцо. Надеваешь его и… Собственно, нет смысла тебе это рассказывать. У тебя все равно нет еще одного колечка. Или ты хочешь еще раз проверить свой почтовый ящик? Хи-хи…

Роман еще некоторое время хихикал.

Два кольца. Два кольца… Стоп! Почему я никогда об этом даже не думал? Это ведь лежит на самом верху. Кольцо дает силу, превращая человека в настоящего кудесника. А если взять два кольца? Вдвое больше могущества? И, вероятно, в два раза быстрее надвигается неминуемая кончина.

Два кольца. Неужели за все века существования Братства никому и в голову не пришла такая простая и такая великая мысль? Два кольца – двойная сила. Никогда не поверю. Значит, есть тут что-то такое…

Два кольца. А если три? Или четыре? Господи!

Долышев молча наблюдал за моими мысленными потугами. Вероятно, он опять читал мои мысли как по книге. Но не вмешивался. Просто ждал.

– Что будет, если надеть одновременно два кольца? – спросил я его.

– О… Весьма и весьма важный вопрос. – Мумия расплылась в улыбке. – Два кольца вместе – это совсем не то, что два кольца у двух разных хозяев. Это нечто иное. Это то, что тебе знать пока еще слишком рано. Но вопрос ты задал правильный. Два кольца – это именно то, с чего и начались наши внутренние раздоры. – Роман в притворном отчаянии склонил голову, но я-то видел, как блестят его глаза. – Братство раскололось, потому что я нарушил одно из основных правил, установленных еще в глубокой древности. Я надел второе кольцо.